Часть 1. Школа. Глава 8.

https://youtu.be/jNiGxRhEkGQ?feature=shared

Инга.

После этого не слишком удачного празднования Восьмого Марта все кардинально изменилось. Я приняла твердое решение перестать изображать из себя дурочку перед всеми, — и, в первую очередь, перед самим Тимуром Александровичем. Но это не значило, что я сдалась, — вовсе нет!.. Я по-прежнему совершенно искренне верила, что в этой жизни нет никаких непреодолимых препятствий, и я непременно, рано или поздно, добьюсь своего. Но пока единственной безусловной преградой являлся мой юный возраст, — а с ним я ничего не в силах была поделать.

Вторым серьезным камнем преткновения было то, что Тимур являлся моим учителем, а я — его ученицей. Но как раз этот вопрос уйдет с повестки дня уже очень скоро. Не за горами был конец учебного года; я уйду из школы и поступлю в техникум; а значит, одной проблемой уже станет меньше.

Все, в конечном итоге, сводилось к одному: мне требовалось время, которое, рано или поздно, расставит все на свои места.

Правда, меня, признаться честно, немного смущал тот очевидный факт, что, к тому моменту, когда я стану, наконец, взрослой, мой избранник давно уже может жениться и обзавестись кучей ребятишек. Но я искренне старалась поменьше думать об этом. Я просто решила положиться в данном конкретном вопросе на судьбу, в надежде на то, что она, — эта самая судьба, — непременно будет ко мне милостива и благосклонна.

Подобный фатализм, кстати, был совершенно несвойственным для меня, поскольку моя деятельная натура требовала неуклонно добиваться поставленной цели, — а не сидеть у моря и не ждать погоды. Но, что поделать, — дурой я тоже не была, на самом деле, а потому прекрасно понимала, что все мои усилия будут тщетными. Поэтому я смирилась, как бы тяжело мне это не далось, и стала просто ждать.

Очевидно, мое теперешнее поведение настолько сильно отличалось от того, которое я демонстрировала на протяжении предшествующих шести месяцев, что первые недели Тимур Александрович лишь недоуменно хмурил брови, поглядывая на меня, словно каждую секунду ожидая какого-то подвоха. Он, явно, не в силах был понять, как сумасшедшая влюбленная девчонка, чуть ли не открыто преследовавшая его, вдруг превратилась в спокойную покладистую отличницу. Я даже, каюсь, перестала списывать на его уроках, чтобы даже этим не выделяться из числа других учеников. В конце концов, для меня, с моей феноменальной памятью, вовсе не составляло проблемы честно выполнить домашнее задание по одному-единственному предмету.

На уроках истории я тоже вела себя скромно и примерно. Больше не было никаких мимолетных вызывающих взглядов, никаких весьма двусмысленных реплик и острот, заставлявших покатываться со смеху весь класс. Я просто спокойно и внимательно слушала строгого учителя, стараясь, по возможности, лишний раз даже не встречаться с ним взглядами.

С одной стороны, Тимур Александрович, вне всякого сомнения, был, явно, рад моему изменившемуся поведению. По прошествии пары недель, убедившись, что я больше не собираюсь преследовать его, он тоже, вроде бы, расслабился, успокоился и стал вести себя более дружелюбно. Очевидно, этот бедолага перестал ощущать себя жертвой, вокруг которой кружит коварный хищник… Но, с другой стороны, иногда, все-таки случайно встречаясь с ним взглядами, я видела в его глазах недоумение, и мне казалось, что в глубине души он даже разочарован тем, что я так быстро сдалась.

Наивный человек!.. Он еще настолько плохо знал меня, что ему, конечно же, даже и в голову не могло прийти, что это еще далеко не полная капитуляция, а всего лишь временное затишье перед боем. И все самое интересное ждет его еще впереди!

Но, так или иначе, а мое такое вот скромное поведение быстро положило конец всем тем слухам, которые распространились было по школе после той злосчастной вечеринки перед восьмым мартом. Но, поскольку теперь я являлась просто олицетворением невинности и прилежания, все заинтересованные лица могли своими глазами убедиться, что я, несмотря на все эти гнусные досужие домыслы, совершенно равнодушна к кому бы то ни было, — а уж, тем более, к учителю истории. И думаю только лишь об учебе.

Тем неожиданнее для меня было то, что случилось впоследствии.

Гром небесный грянул прямо перед самыми экзаменами, — тогда, когда я меньше всего уже ожидала каких-то сюрпризов от этой непредсказуемой жизни.

Во время очередного урока географии в наш класс неожиданно вошла завуч.

— Здравствуйте, ребята! — проговорила она. — Садитесь, пожалуйста! Наталья Германовна, извините, что я прерываю ваш урок, но мне срочно нужна Новикова Инга!

Я, только что вновь присевшая на свое место, снова неуверенно поднялась, недоуменно глядя на завуча, пришедшую, как оказалось, по мою душу.

— Это ты — Новикова? — спросила та, разглядывая меня с каким-то явным неодобрением и, я бы даже сказала, презрением, причины которого я, хоть убей, не понимала. Такими глазами обычно смотрят на мерзкое насекомое, залетевшее в комнату и нарушившее покой добропорядочных граждан. — Пойдем со мной! Нам с тобой необходимо поговорить!

— Но о чем? — встревожено переспросила я, не двигаясь, однако, с места и мысленно пытаясь припомнить какие-либо свои ужасные проступки, за которые меня могли бы сейчас наказать. Но, как назло, в голову ровным счетом ничего не приходило. Моя совесть была абсолютно чиста, как у невинного младенца.

— Давай выйдем из кабинета! — настойчиво проговорила завуч, и ее отвратительно тонкие выщипанные брови грозно сдвинулись. — Не будем мешать Наталье Германовне вести урок!

Я в ответ растерянно пожала плечами и двинулась по узкому проходу между партами. Когда я проходила мимо Олега Малышева, он, вроде как, даже чуть привстал, словно пытаясь мне что-то сказать, но я, не обращая на него ни малейшего внимания, с высокомерным видом прошла мимо. После той памятной вечеринки мы не перекинулись с одноклассником больше ни единым словом, и меня это совершенно устраивало.

В коридоре, плотно прикрыв за собой дверь кабинета, завуч остановилась прямо передо мной и, чуть наклонив голову, отчего ее круглые очки немного съехали по переносице вниз, снова окинула меня с головы до ног своим суровым взглядом, в котором я вновь узрела нечто, весьма похожее на отвращение.

У меня реально сжалось сердце от непонятного тревожного предчувствия. У завуча, до того дня вообще не знавшего о моем существовании, просто не могло быть ни малейшего повода так на меня смотреть.

— Что-нибудь случилось? — спросила я, и мой голос невольно дрогнул.

— Да, кое-что случилось! — отрывисто и неприветливо отозвалась завуч и добавила еще более сухо. — В нашей школе произошло нечто, из ряда вон выходящее! Следуй за мной, пожалуйста!

И она, не посчитав, очевидно, нужным еще хоть что-либо добавлять к этому, решительно двинулась по коридору, даже и не оглядываясь, чтобы убедиться, что я следую за ней.

И вот тут меня охватила настоящая паника. Теперь я уже даже и не сомневалась в том, что произошло нечто ужасное и непоправимое. А иначе, — что могло заставить эту пожилую женщину, даже и не знакомую со мной ранее, обращаться ко мне так сухо и грубо?..

— Так что же все-таки случилось? — испуганно вскрикнула я, почти бегом бросаясь вдогонку за завучем.

— Потерпи минутку, — как-то совсем уж не по-доброму, сквозь зубы, отозвалась женщина, по-прежнему даже и не оборачиваясь в мою сторону. — Скоро ты все узнаешь!

Я сразу сообразила, что мы идем к кабинету директора. Мое сердце забилось еще быстрее; я почувствовала, что просто задыхаюсь от тревоги. Охватившая меня полминуты назад паника сменилась самым настоящим ужасом.

Но, войдя в кабинет следом за завучем, я недоуменно застыла на пороге, окончательно переставая что-либо понимать. Здесь, помимо самого директора нашей школы, с грозным видом стоящего сейчас посреди кабинета, скрестив руки на груди, находились также Тимур Александрович, какой-то человек в милицейской форме и моя собственная мама.

— Мама?.. — испуганно вскричала я, вообще практически не обращая внимания на всех остальных. — Господи, что ты здесь делаешь? Что случилось?

Теперь я окончательно уверилась в том, что произошло нечто ужасное. А что еще могло привести мою маму в школу, куда еще утром она даже и не думала идти, — не предупредив меня заранее, вызвав меня с уроков…

Мама подошла ко мне и молча обняла меня, крепко прижимая к себе. И я заметила, что в ее неестественно напряженном, словно окаменевшем лице нет, в буквальном смысле слова, ни кровинки, а в глазах застыл страх.

— Мама?.. — шепотом повторила я, изо всех сил стараясь справиться с нарастающей паникой. Но у меня это плохо получалось. — Мама, скажи мне, что случилось?..

— Давай присядем! — предложила мне мама, кивая на стоящие вдоль стены кабинета пустые стулья, и ее голос прозвучал при этом как-то странно глухо.

Мое сердце из последних сил отбивало похоронный марш. Я перевела перепуганный взгляд на директора и завуча, разглядывающих меня все с тем же непонятным неодобрением. Сидящий в противоположном конце кабинета Тимур почему-то вообще смотрел на меня с таким ледяным презрением, что у меня на мгновение перехватило дыхание, и я невольно опустила глаза. Немолодой уже милиционер приподнялся со стула при моем появлении. И я невольно отметила про себя, что лишь у него одного из всех присутствующих в кабинете людей выражение лица было приветливым и дружелюбным, а на губах играла доброжелательная улыбка. Но это лишь еще больше подчеркивало контраст с угрюмыми и осуждающими лицами всех остальных.

Да что здесь такое происходит, черт возьми?!

Не задавая больше вопросов, на которые я уже отчаялась получить ответы, я села на стул рядом с мамой. Милиционер подошел к нам, взял один из ближайших стульев и, поставив его прямо напротив нас, тоже присел.

— Здравствуй, Инга! — очень мягким приветливым голосом проговорил он. — Я — инспектор комиссии по делам несовершеннолетних Ленинского района. Меня зовут Николай Иванович Павлов.

Приехали, называется!..

— Очень приятно, — машинально пробормотала я, сосредоточенно пытаясь все-таки припомнить, что же такого я могла совершить, сама того, похоже, не заметив, если мною заинтересовалась даже комиссия по делам несовершеннолетних. Только вот этого мне и не хватало для полного счастья!..

— Я что-то натворила? — спросила я дрогнувшим голосом. Если мною заинтересовалась милиция, значит, все очень и очень серьезно. И, кстати, теперь мне понятно было, почему пригласили маму, — хотя я и была далека от всяких противозаконных дел, я краем уха слышала, что при допросе несовершеннолетнего должны присутствовать его родители. Это понятно. Директор, завуч, — это тоже можно было объяснить, поскольку все мы находились в школе. Но вот почему при этом разговоре присутствует еще и Тимур?..

Хотя, — тут же сообразила я, — очевидно, его нахождение в этом кабинете объяснялось тем, что он — мой классный руководитель. Возможно, существовали правила, предписывающие это, — тогда в этом не было бы, вроде, ничего удивительного. Но, опять же, для меня оставалось совершенно непонятным, почему при моем появлении в этом кабинете он взглянул на меня с таким отвращением, словно я совершила нечто омерзительное, а теперь и вовсе отвернулся в сторону с непроницаемым лицом, словно происходящее никоим образом его не касается.

Что-то здесь было не так… Но пока я еще вообще ничего не понимала…

— Нет, Инга, я уверен, что ты совершенно ни в чем не виновата! — по-прежнему очень мягко, словно обращаясь к малолетнему ребенку, проговорил милиционер. — Просто я должен задать тебе несколько вопросов относительно вашего учителя истории Таланова Тимура Александровича.

На мгновение меня буквально парализовало от ужаса. Мне вдруг пришла в голову жуткая мысль, что этот странный визит милиционера может быть вызван жалобой Тимура на мои приставания. Но ведь я давно уже оставила его в покое… Но, тем не менее, я со страхом покосилась на учителя, словно всерьез ожидая, что он сейчас встанет и расскажет всем присутствующим о том, как я на протяжении многих месяцев преследовала его и не давала ему покоя…

Но Тимур Александрович не шелохнулся и даже бровью не повел. И в моем сердце затеплилась робкая надежда, что он здесь все-таки ни при чем. Тем более, что я реально уже много недель вела себя очень скромно и даже и не пыталась заигрывать с ним.

— А в чем, собственно, дело? — осторожно поинтересовалась я, изо всех сил стараясь не показывать своего страха.

Николай Иванович пододвинул стул еще чуть поближе, доверительно наклонился в мою сторону и очень тихо, — как я понимаю, чтобы не слышали остальные, — предложил мне:

— Инга, если ты хочешь, я могу попросить удалиться из кабинета всех посторонних, — кроме твоей мамы, разумеется, — и мы сможем поговорить обо всем наедине!

С каждой минутой я понимала происходящее все меньше и меньше. А эти его слова вообще вогнали меня в ступор.

— О чем мы сможем с вами поговорить? — недоуменно воскликнула я. — Объясните же мне, наконец, что здесь происходит? — Я перевела взгляд на маму и добавила вопросительно. — Мам?..

Но она почему-то продолжала хранить молчание.

— Инга, ты уверена, что мне не стоит просить посторонних удалиться? — по-прежнему очень тихо спросил инспектор.

Я снова посмотрела на директора и завуча, явно, пытающихся прислушаться к нашему разговору. Затем перевела взгляд на Тимура, непроницаемое лицо которого напоминало застывшую пренебрежительную маску. И поняла, наконец, что помощи мне ждать от них всех не следует. Если кто-то и мог объяснить мне происходящее, то только этот сидящий передо мной человек в форме.

— Я не знаю, следует ли им удалиться… — неуверенно пробормотала я, глядя на него. — Я вообще пока ничего не понимаю… Объясните мне, в конце концов, что случилось? Что я натворила?

Инспектор, типа, успокаивающе похлопал меня по руке.

— Хорошо, тогда давай попробуем поговорить прямо при них! — согласился он. — Но если ты вдруг почувствуешь, что тебе не комфортно, — или что ты не хочешь при свидетелях отвечать на какие-либо вопросы, — сразу же скажи об этом мне! Договорились?

— Ладно, — поспешно кивнула я, по-прежнему совершенно не догадываясь, о чем вообще может пойти речь в этом разговоре.

Николай Иванович еще секунду помедлил, очевидно, собираясь с мыслями, а потом прямо спросил:

— Инга, расскажи мне, отношения какого рода связывают тебя с Тимуром Александровичем?

Я моргнула. Раз. Другой. А потом недоуменно нахмурила лоб и тупо переспросила:

— Что?..

Поскольку никто по-прежнему не спешил приходить ко мне на помощь, я снова в растерянности перевела взгляд на маму и проговорила:

— Мам, я не понимаю, что здесь вообще творится?..

— Инга, ты должна говорить сейчас правду! — как-то неестественно строго отчеканила мама.

— Правду о чем?.. — ошарашено переспросила я, снова поворачиваясь к инспектору.

— Хорошо, Инга, давай поговорим начистоту, как взрослые люди! — сказал Николай Иванович. А я подумала про себя, что именно этого я добиваюсь от них уже, наверное, полчаса, — и пока он лишь сюсюкал со мной, как с ребенком. — В комиссию по делам несовершеннолетних пришло письмо, подписанное, якобы, одним из учеников вашей школы, в котором сказано, что ваш учитель истории Таланов Тимур Александрович развращает своих несовершеннолетних учениц. И в качестве примера было приведено твое имя!

Мир закружился перед моими глазами, и я непроизвольно ухватилась за мамину руку. Глаза защипало от слез, и я невольно зажмурилась, чтобы не позволить им ручьем хлынуть наружу. Я попыталась что-то сказать; я даже чувствовала, как шевелятся мои дрожащие губы, но с них не сорвалось ни звука. В немом изумлении я перевела, наконец, взгляд на Тимура, который сидел теперь, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, явно, наблюдая за моей реакцией. На лицах директора и завуча по-прежнему было написано осуждение и презрение, и это снова чуть было не заставило меня залиться слезами. Я повернулась к маме, которая смотрела на меня настороженно, взволнованно и озабоченно, но на ее лице, по крайней мере, не было видно никаких отрицательных эмоций.

— Мама… — с трудом удалось выдавить мне из себя, наконец, и я снова замолчала, в полном ступоре, не в силах произнести еще хоть что-то…

Мама в ответ обняла меня и ласково произнесла, пытаясь утешить:

— Все хорошо, доченька! Не волнуйся! Все будет хорошо!

— Инга!.. — снова попытался привлечь к себе мое внимание инспектор. — Я вынужден все-таки попросить тебя ответить на мой вопрос!

— На какой вопрос?! — вдруг в ярости выкрикнула я, поворачиваясь к нему. Это получилось чуть более громко, чем я рассчитывала, но оказалось, что вместе с даром речи, которого я лишилась от шока на полминуты, ко мне вернулась и способность чувствовать и здраво рассуждать. Все услышанное чуть ранее снова пронеслось в моей голове и оформилось, наконец, в четкую картину событий. И я буквально задохнулась от возмущения и праведного гнева. — Все это — просто полнейшая чушь! — в запальчивости снова воскликнула я. — Кто написал это письмо? Почему вы сказали: “Якобы, ученик вашей школы?..”

— Потому что, как нам удалось выяснить, такого ученика в вашей школе нет, — терпеливо пояснил мне инспектор. — По сути дела, это анонимка! Но, поскольку речь идет о несовершеннолетних, мы обязаны прояснить ситуацию!

— Все это — просто чушь! — решительно повторила я. — Тимур Александрович — просто наш учитель! У нас с ним никогда ничего не было! Да и быть не могло!.. Мама, давай уйдем отсюда! — добавила я, вставая.

Все это было настолько мерзко, настолько отвратительно, что мне действительно хотелось сейчас только одного: уйти домой и никогда больше никого из них не видеть…

Но мама, на поддержку которой я так рассчитывала, мягко усадила меня обратно.

— Нет, Инга, мы с тобой не можем пока уйти! — сказала она, качая головой.

— Но почему?.. — поразилась я и снова повернулась к инспектору. На глаза опять навернулись слезы обиды и гнева, но я решительно сморгнула их. — То, что вы сейчас сказали, — это просто бред! И я не желаю больше даже говорить об этом!

— К сожалению, — вздохнул Николай Иванович, — поговорить все равно придется! Все не так просто, как ты полагаешь, Инга! Невзирая на твое нежелание сотрудничать, мы все равно будем вынуждены провести полное расследование по этому делу! И, если факты, приведенные в этом письме, подтвердятся, это будет иметь очень серьезные последствия и для школы в целом, и, в первую очередь, для самого Тимура Александровича!

И вот только теперь до меня, наконец-то, дошло, почему директор и завуч настроены так недоброжелательно по отношению ко мне. Они изначально прекрасно понимали, насколько вся эта ситуация серьезна, — ведь в том случае, если бы те самые факты подтвердились, у них тоже возникли бы серьезные проблемы. Возможно, вплоть до потери работы. Но при этом я по-прежнему недоумевала, почему сам Тимур смотрит на меня с такой неприязнью в глазах? Ведь кто-кто, — а уж он-то точно знает, что все это — наглая ложь, от первого до последнего слова, и может быть на все сто процентов уверен в том, что я немедленно все это опровергну!

Или же он сомневается во мне? Думает, что я могу захотеть нарочно напакостить ему?..

— Но я не понимаю, зачем вам проводить это ваше расследование? — недоуменно поинтересовалась я. — Разве вам недостаточно того, что я говорю, что все это — неправда?..

— К сожалению, Инга, в данном конкретном случае этого уже недостаточно! — печально покачал головой инспектор. — Потому что ты можешь сейчас лгать, выгораживая своего учителя, — например, из страха перед его угрозами!

— Но Тимур Александрович никогда не угрожал мне! — возмущенно вскинулась я.

— К сожалению, ты можешь говорить сейчас неправду, — мягко возразил Николай Иванович. — Ты даже можешь выгораживать своего учителя из благих побуждений, не понимая, как ужасно то, что он совершил!

— Но он ничего не совершил! — чуть ли не закричала я, едва сдерживаясь, чтобы не затопать ногами от возмущения.

— Что ж, я буду только рад, если факты, изложенные в этом письме, не подтвердятся! — кивнул головой инспектор. — Тем не менее, мы не можем оставить этот сигнал без внимания, полагаясь только на твои слова!

— А можно мне почитать это письмо? — попросила я, — в первый момент нерешительно, но, видя, что инспектор колеблется, добавила уже с угрозой в голосе. — Поскольку, как я поняла, речь в нем идет обо мне, я считаю, что имею право на это! Иначе я вообще откажусь отвечать на ваши вопросы!

— Инга!.. — с укором одернула меня мама. В другой раз я, может быть, и прислушалась бы к ее словам, — но не сегодня.

Николай Иванович вынул из кожаной папки, лежащей у него на коленях, — я только что это заметила, — сложенный вдвое тетрадный листок и, после некоторого колебания, протянул его мне.

Я развернула его и быстро пробежала глазами текст. В этом мерзком письме действительно говорилось о том, что учитель истории Таланов Тимур Александрович пользуется своим положением и совершает развратные действия в отношении своих малолетних учениц, — в качестве примера, в частности, действительно была приведена я. Кроме того, особенно подчеркивалось, что у одноклассников несчастной девицы, — то есть, меня, — есть неопровержимые доказательства всего этого…

Меня аж заколотило от ярости. Я прочитала это письмо раз, другой, — и только тут вдруг заметила, что оно написано… моим собственным почерком…

Подозрительно знакомые буквы расплылись у меня перед глазами. Я в немом недоумении подняла глаза на Тимура и внезапно поняла причину этой его неожиданной неприязни ко мне. Просто он, разумеется, тоже узнал мой почерк и, по всей видимости, решил, что это я сама специально написала эту анонимку, чтобы подставить его и, вероятно, отомстить ему за то, что он не ответил на мои чувства.

И это было самое ужасное в данной ситуации…

Я шумно сглотнула, пытаясь взять себя в руки и собраться с мыслями, потом протянула письмо обратно инспектору и дрожащим голосом призналась:

— Но это же мой почерк!..

— Твой почерк?.. — переспросил Николай Иванович, но в его голосе я не услышала особого удивления, — словно он заранее уже знал об этом. Вероятнее всего, это действительно так и было. — Ты уверена в этом?..

— Точнее, он очень похож на мой, — тут же поправилась я. — Но это не я написала!

После этих своих слов я решилась-таки искоса взглянуть на Тимура, чтобы понять, какую реакцию произвело на него мое признание. И тут же пожалела об этом. Его черные горящие глаза были чуть прищурены, словно он не верил ни одному моему слову. И, осознав это, я чуть было не расплакалась.

В этот жуткий момент мне, признаться честно, было совершенно безразлично то, что может подумать обо мне этот милиционер, директор, завуч, остальные учителя и ученики, — да хоть весь мир, — мне это было фиолетово… Даже мама, если уж на то пошло… Но то, что Тимур посчитал меня способной совершить такую подлость и, кажется, ни на секунду даже и не усомнился в этом, было для меня самым ужасным во всей этой истории. И это было единственное, что тревожило меня по-настоящему, — потому что все остальное было попросту несущественно… И сейчас для меня самым важным было даже не столько оправдаться перед всеми остальными, поскольку, зная о полнейшей невиновности Тимура, я ни на миг не усомнилась в том, что правда восторжествует, и он будет оправдан, — сколько самой оправдаться перед ним, заставить его поверить в то, что я не имею ни малейшего отношения к этой анонимке, — хоть и написана она действительно моим почерком… И я прекрасно понимала, что, при сложившихся обстоятельствах, это будет не так-то просто…

— Вообще-то, Тимур Александрович уже заметил, что письмо написано твоим почерком! — как бы вскользь обронил инспектор, очень внимательно глядя на меня.

— Но это не я его написала!.. — с отчаяньем в голосе закричала я, чувствуя, что мои глаза снова наполняются слезами от осознания того, что мне никто не верит. В сторону Тимура я боялась теперь даже смотреть. — Клянусь, это не я!..

— Инга, доченька, успокойся; тебя никто ни в чем не обвиняет! — ободряюще улыбнулась мне мама.

— Ты не понимаешь!.. — воскликнула я дребезжащим от непролитых слез голосом. — Мне никто не верит!.. Это же все просто подстроено!.. Кто-то нарочно подделал мой почерк и написал эту фальшивку, — специально для того, чтобы раздуть весь этот скандал!

— А кто мог бы это сделать, как ты думаешь? — быстро спросил инспектор. — Кому нужно было опорочить и тебя, и Тимура Александровича? Кто мог хотеть такого скандала?

Я вдруг почувствовала внутри себя такую опустошенность, — словно я шарик, из которого разом выпустили весь воздух.

— Я не знаю, — почти прошептала я поникшим голосом. — Но я клянусь, что это не я!.. Тимур Александрович, это не я!..

К сожалению, я тогда еще не осознавала, что этими словами я лишь усугубляю свое положение, потому что подобное заявление было слишком явным доказательством того, что учитель истории действительно не совсем безразличен мне. И взрослые люди, умудренные жизненным опытом, — а тем более, инспектор комиссии по делам несовершеннолетних, который по долгу своей службы, вне всякого сомнения, сталкивался с различными жизненными ситуациями, — без особого труда могли догадаться об этом. Но сейчас для меня гораздо важнее было суметь убедить самого Тимура в том, что я не имею к этой анонимке никакого отношения. Я просто не могла допустить, чтобы он продолжал думать, будто это я нарочно пыталась подставить его. Одна уже только мысль об этом была настолько невыносима, что мне хотелось одновременно кричать, топать ногами, биться головой о стену, — и, в то же время, умолять Тимура простить меня за то, чего я не делала.

Я и без того прекрасно осознавала, что только я сама виновата в возникновении подобной ситуации. Если бы я сама не вела себя в свое время столь вызывающе и не заигрывала бы с Тимуром на глазах у всех, то негодяю, написавшему эту анонимку, даже и в голову не пришло бы сделать это. Но если Тимур не поверит мне и по-прежнему будет думать, что это я его оклеветала… Тогда я просто, наверное, умру…

— Инга, ты вовсе не должна оправдываться перед Тимуром Александровичем! — по-прежнему мягко, но уже с какими-то новыми недоверчивыми интонациями в голосе проговорил Николай Иванович, пытливо стараясь заглянуть мне в глаза. — Подумай, пожалуйста, еще раз и признайся: между тобой и Тимуром Александровичем происходило когда-нибудь что-то такое, о чем тебе следовало бы сейчас нам рассказать? И не пытайся покрывать его, — мы все равно, рано или поздно, обо всем узнаем!

— Да нет же!.. Почему вы мне не верите?! — с отчаяньем в голосе выкрикнула я, и так долго сдерживаемые слезы заструились, наконец, по моим щекам обжигающим потоком. — Между нами никогда ничего не было!.. Черт возьми, да мы, помимо уроков, двух слов друг другу не сказали!..

Самое главное, что это действительно было почти правдой. По крайней мере, последние два месяца.

— Инга, постарайся меня понять, — я ведь не просто так упорствую в своем стремлении узнать правду! — терпеливо снова начал объяснять мне инспектор. — И, если ты сейчас намеренно покрываешь Тимура Александровича, — из страха перед ним или даже по каким-то другим соображениям, — то ты только делаешь ему еще хуже! Потому что в ходе расследования правда все равно выйдет наружу, и наказание будет еще более суровым!

По моим щекам все еще текли слезы, но в груди уже нарастала глухая ярость из-за того, что мне не верили. Мое сознание, очевидно, защищаясь, потихоньку перестраивалось, и теперь уже именно этот факт казался мне наиболее отвратительным. В сравнении с этим даже чертова анонимка временно отошла на задний план, и меня сейчас уже больше расстраивал не столько сам факт ее получения, сколько то, что инспектору оказалось недостаточно одного моего слова. Для меня, никогда не лгавшей в серьезных ситуациях, — истории, наподобие списанной контрольной, я сейчас не учитывала, — но когда речь заходила о чем-то действительно важном, я всегда говорила только правду, даже если это могло оказаться мне во вред, и вполне справедливо гордилась своей честностью. Поэтому то, что мне не верили, оказалось для меня настоящим шоком.

— Я не собираюсь покрывать Тимура Александровича! — решительно смахнув слезы со щек, заявила я и неожиданно почувствовала, что мне удалось внутренне как-то немного успокоиться, прийти в себя и взять себя в руки. — Я клянусь вам в этом! — добавила я все еще чуть дрожащим от обиды, но уже гораздо более твердым голосом. — Я клянусь жизнью, пионерской организацией, Лениным, Партией, Богом!.. — какая клятва больше удовлетворит вас и заставит, черт возьми, мне поверить?! Вы только скажите!..

Я уже больше не плакала, хотя все еще безуспешно изо всех сил пыталась сдержать охватившую меня нервную дрожь. А еще я хотела бы, чтобы в моем голосе они услышали просто убийственный сарказм, который разом привел бы их всех в чувство. Не знаю, конечно, насчет убийственного сарказма, но что-то мне удалось, очевидно, потому что на лицах всех находящихся в кабинете людей вдруг явно отобразилось удивление и недоумение.

На всех лицах. Кроме Тимура. Его лицо по-прежнему было каменным и непроницаемым. Он смотрел на меня, словно на некое омерзительное диковинное насекомое, копошащееся у него под ногами. И от этого мне снова захотелось зареветь. Прямо в голос.

— Инга, пойми меня, пожалуйста, но я просто вынужден провести расследование по такому вопиющему факту!.. Возможно, ты, в силу своего юного возраста, еще и не осознаешь весь ужас происходящего… — снова завел свою шарманку инспектор, хотя вид у него при этом теперь уже был несколько растерянный и куда менее уверенный, чем поначалу.

Он меня достал. Надоел. Все они мне надоели. Внезапно мне стало вдруг все равно, верят они мне или нет. Даже этот чертов Тимур Александрович. Я просто хотела уйти отсюда.

В конце концов, моя совесть была чиста. А уж, тем более, совесть Тимура Александровича, — будь он неладен!.. Я твердо знала, что они не смогут раскопать против нас никаких реальных фактов. А слухи и домыслы… Так это всего лишь слухи и домыслы. Мне плевать на них.

Поэтому я резко оборвала инспектора, не дав ему даже договорить до конца его фразу.

— Все это — чушь собачья!.. Если вам больше нечем заняться в этой жизни, — можете проводить здесь любые расследования, какие вам только вздумается!.. Хоть на детектор лжи можете меня направить, — мне фиолетово!.. Да он, — я почти с яростью и ненавистью кивнула на учителя, — и в мою сторону-то никогда не смотрел!.. Разве что на уроках, когда я отвечала!..

— Инга, доченька, успокойся!.. — вступилась, наконец-то, за меня, очевидно, пришедшая в себя мама. — Николай Иванович, с меня достаточно всего этого фарса! Сколько еще она должна оправдываться перед вами и уверять вас в том, что все это — ложь?.. Я верю своей дочери! За пятнадцать лет своей жизни она меня ни разу еще не обманула! И я всегда могла быть уверена, что, если она что-то говорит, — значит, так оно и есть!.. Конечно же, я совсем не знаю этого молодого человека, — мама тоже кивнула в сторону Тимура, — но мне он как-то вовсе не кажется коварным развратником и растлителем малолетних! И, поскольку речь в данном случае идет о моей дочери, я требую от вас прекратить и этот бессмысленный разговор, и это нелепое расследование!..

Я воспрянула духом, ощутив поддержку мамы.

— Поверьте, Мария Вадимовна, я и сам был бы рад поступить именно так! — постарался оправдаться перед ней инспектор. — Но, в данном конкретном случае, это уже, к сожалению, не в моих силах! Инга, признаюсь тебе, я уже успел переговорить кое с кем из твоих одноклассников, и они также поведали мне некоторые факты, которые не могли меня не насторожить! Они сказали мне, что ты была влюблена в Тимура Александровича и разными способами пыталась привлечь к себе его внимание! Это правда?

Я моментально сообразила, что пытаться сейчас отрицать все начисто было бы, в данном случае, бесполезно, бессмысленно и даже чревато последствиями. И поэтому я просто решила сделать хорошую мину при плохой игре и признаться в том, что было, с моей точки зрения, наиболее очевидным, но обрисовав все это несколько с иной стороны.

— Да не была я в него влюблена!.. — с возмущением в голосе возразила я, стараясь, — помимо этого слегка наигранного возмущения, — говорить при этом как можно более спокойно, чтобы не вызвать у них всех еще более веских подозрений. — Я никому ничего подобного никогда не говорила, — а все свои домыслы мои чудесные одноклассники могут оставить при себе! — Это было правдой. У меня, слава Богу, хватило ума не распространяться о своих чувствах. Ира, разумеется, была не в счёт, потому что в ней я была уверена на все сто процентов и точно знала, что она не выдаст меня даже под пытками. — Если уж на то пошло, вам любой сможет подтвердить, что я почти полгода встречалась с парнем из нашего класса, и у нас с ним все было достаточно серьезно! — тут я, разумеется, слегка покривила душой, но я подумала, что нелишне будет слегка преувеличить и ввести их в заблуждение, — ведь факт постоянного общения с Олегом проверить будет очень легко. — А с Тимуром Александровичем я действительно заигрывала, — не буду скрывать!.. Да и не только я! Он сам может вам это подтвердить! Он молодой и симпатичный, — поэтому все девчонки в нашем классе старались хоть как-то привлечь его внимание! Но он никогда и ничем не поощрял нас! Напротив, он вел себя очень холодно, — так, что любое желание заигрывать с ним напрочь пропадало! Ну, в каком преступлении вы еще хотите меня обвинить?.. Давайте, не стесняйтесь!.. Только как бы у нас не дошло до того, что это сами несовершеннолетние ученицы домогались Тимура Александровича, и теперь их нужно судить за это!.. — с вызовом в голосе закончила я.

Николай Иванович уставился на меня в немом изумлении, явно, не ожидая, что я так быстро от защиты перейду к нападению. Потом опять покачал головой.

— Инга, ты не понимаешь, — я здесь совсем не для того, чтобы в чем-либо обвинять тебя! Скорее, я, наоборот, пытаюсь защитить тебя, даже если ты этого пока и не осознаешь! Потому что, в данном конкретном случае, это ты являешься жертвой, — а не обвиняемой!

— Я — не жертва! — с горячностью возразила я, смело глядя на инспектора, к счастью, уже совершенно сухими глазами. Слава Богу, мне, кажется, удалось полностью взять себя в руки. А то, действительно, не хватало еще выглядеть перед ними затравленной заплаканной убоженкой!..

— Хорошо, Инга, — а про вечеринку перед восьмым мартом ты ничего не хочешь нам рассказать? — вкрадчивым голосом осведомился Николай Иванович. По его взгляду я поняла, что он считает это основным своим козырем, вовремя извлеченным из рукава.

— А что конкретно вас интересует? — с невинным видом полюбопытствовала я, очень постаравшись, чтобы в моем голосе прозвучали те же самые вкрадчивые интонации.

Николай Иванович посмотрел на меня очень подозрительно, явно, размышляя про себя о том, почудился ему этот странный вызов в моем голосе или же он действительно в нем прозвучал. Я постаралась изобразить на своем лице самое невинное выражение и пошире распахнула глаза, выжидательно глядя на него. Пусть решит, что все это — лишь плод его собственного воображения!

— Твои одноклассники сообщили мне, что в тот вечер ты пыталась пригласить Тимура Александровича на танец, — охотно пояснил инспектор. — Он тебе отказал, и ты выбежала из класса в самых расстроенных чувствах. И больше на праздник не возвращалась. Несколько минут спустя Тимур Александрович последовал за тобой и тоже отсутствовал довольно долго. Ты не хочешь рассказать об этом?

— Нет, не хочу! — категорично заявила я. При этом мой голос прозвучал, наверное, гораздо более резко, чем следовало бы. — Потому что это была просто шутка, и не стоит делать из нее далеко идущих выводов! Я и раньше приглашала Тимура Александровича танцевать, — вам это любой сможет подтвердить! Но я делала это не из каких-то особых чувств по отношению к нему, — а просто для того, чтобы выглядеть круто в глазах одноклассников! Он соглашался. Мне все девчонки завидовали, потому что никто из них не мог сам на это решиться! А в этот раз он почему-то отказался! И это очень задело меня! Понимаете, — я постаралась чуть смягчить тон, доверительно глядя в глаза Николаю Ивановичу и пытаясь расположить его к себе своей показной искренностью, — понимаете, я хотела выглядеть круто перед одноклассниками, а получилось, что он выставил меня перед ними круглой идиоткой! Поэтому, да, — я расстроилась и убежала домой, чтобы надо мной не смеялись! Мама может подтвердить вам, что в тот вечер я вернулась домой очень рано!

— Да, это правда! — тут же сказала мама и решительно встала, сжав мою руку. — И пришла домой, кстати, в нормальном настроении, — разве что немного недовольная! А теперь мы уходим! Я верю в то, что моя дочь не совершила ничего предосудительного, — что бы там ни говорили ваши свидетели — одноклассники! Разумеется, я не могу запретить вам проводить это ваше расследование, — в конце концов, вы просто выполняете свою работу! Но при этом я настоятельно требую от вас, чтобы вы оставили мою дочь в покое!

— И в самом деле… — вмешалась вдруг молчавшая до той поры завуч. — Просто непонятно, чего вы хотите сейчас добиться от этой девочки? Она уже много раз опровергла все обвинения; она достаточно разумно объяснила, что произошло! Что еще мы пытаемся от нее сейчас услышать?.. — Она многозначительно переглянулась с директором и продолжила. — Мы все здесь знаем Ингу, как очень хорошую, порядочную и действительно честную девочку! — Я чуть не рассмеялась при этих ее словах, поскольку на все сто процентов была уверена в том, что сегодня она вообще услышала обо мне в первый раз в жизни. — Мы много лет уже знаем также и Тимура Александровича, который тоже в свое время учился в нашей школе! И, если они оба говорят, что все, написанное в этом письме, ложь, — у нас нет никаких оснований им не верить!

— Я прекрасно понимаю ваше намерение защитить честь школы! — повернулся к ним Николай Иванович. — Лично я и сам ничего не имею против Тимура Александровича, и мне очень хотелось бы согласиться с вами и сказать, что все это — ложь! Но все эти обвинения, выдвинутые против него, слишком серьезны, чтобы оставить их без внимания и поверить девочке на слово!

— Лично я верю своей дочери! — твердо заявила мама. — И я не собираюсь выдвигать никаких обвинений!

— Нельзя, основываясь на одной только анонимной записке, порочить порядочных людей! — вступил, наконец, в разговор и директор школы. — Я вообще до сих пор полагал, что, согласно нашим законам, анонимки не являются предметом разбирательства! Или я не прав?..

— Да не собираюсь я никого порочить! — возразил ему инспектор. — Я всего лишь пытаюсь докопаться до истины! И, вы совершенно правы, — обычно мы не рассматриваем анонимные письма! Но в данном случае мы просто не могли оставить его без внимания! Поймите, речь идет о педофилии и растлении малолетних!

— Ну, что ж, работайте!.. — со вздохом согласилась моя мама. — Но я еще раз настоятельно требую, чтобы вы оставили мою дочь в покое! Достаточно уже и того цирка, который вы сегодня здесь устроили!

— Кстати, Николай Иванович, вы упоминали кого-то из моих одноклассников, сообщившего вам массу полезной информации! — вспомнила вдруг я. — А с кем именно из них вы разговаривали, если не секрет?

— Ну, к сожалению, этого я вам сообщить не могу, — замялся вдруг инспектор. — Это просто ваши одноклассники, которые были свидетелями всех этих событий!

— Вы можете не называть мне их имена! — кивнула я. — Но имейте в виду одно, — это письмо, явно, написано как раз кем-то из моих одноклассников! Иначе как бы его сочинитель смог подделать мой почерк?.. Так что, когда вы в следующий раз будете опрашивать своих свидетелей, — я постаралась вложить в эти слова весь сарказм, на который только была способна, — обратите, пожалуйста, внимание на того, у кого окажется больше всего фактов, подтверждающих эту фальшивку! Потому что перед вами будет ее автор!

Инспектор очень внимательно посмотрел на меня и серьезно пообещал:

— Я подумаю об этом!

— До свидания! — сказала мама, решительно увлекая меня из кабинета.

— До свидания, — эхом отозвалась я, не решаясь даже посмотреть напоследок на Тимура.

Я очень боялась снова увидеть на его лице прежнее выражение ледяного презрения.

Мы с мамой молча вышли из кабинета директора, спустились по лестнице на первый этаж, и только лишь здесь, где нас уже, наверняка, никто не мог ни увидеть, ни услышать, мама неожиданно остановилась и решительно повернула меня лицом к себе, пристально вглядываясь в мои глаза.

— Инга, ты ведь ничего от меня не скрываешь? — строго проговорила она. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне обо всем! Я постараюсь понять и помочь! И, разумеется, об этом больше никто не узнает!

— Нет, мама, я сказала правду! — совершенно искренне заверила ее я. В конце концов, я действительно не лгала: ни инспектору, ни маме сейчас. Между мною и Тимуром действительно никогда не было ничего предосудительного. Он пальцем не тронул меня и даже не смотрел в мою сторону, — за исключением тех случаев, когда я просто вынуждала его это сделать. Ну, а мои собственные чувства и желания были сейчас не в счет. Тем более, что Тимур держался стойко и не поддавался на мои провокации. — Тимур Александрович всегда вел себя по отношению ко всем нам исключительно корректно! Он не проявлял ни малейшего интереса ни ко мне, ни к другим девочкам! Это правда! Да я и не позволила бы ему ничего лишнего, — ты же меня знаешь!..

— Да, знаю, — кивнула мама. Мне было приятно осознавать, что она доверяет мне. — Просто я все-таки посчитала нужным задать тебе этот вопрос! Вдруг между вами все-таки было нечто такое, о чем ты не захотела упоминать перед посторонними, но могла бы рассказать мне наедине?..

— Нет, мама! — твердо повторила я. — Так что этот Николай Иванович может проводить хоть целое расследование по этому делу! Мне все это совершенно безразлично, потому что я не сделала ничего предосудительного, — и Тимур Александрович, я уверена, тоже! Так что он ничего не сможет найти, чтобы доказать свои обвинения!

— Ну, и ладно тогда!.. — с облегчением кивнула мама.

Нам с ней обеим очень хотелось бы больше никогда не возвращаться к этой неприятной теме. Но, к сожалению, это оказалось невозможным.

Благодаря продолжающемуся расследованию, расспросам учителей и одноклассников, а также непрекращающемуся вниманию к нам, фигурантам этого скандала, по школе поползли грязные сплетни, в которых мы с Тимуром, разумеется, были главными действующими лицами. И, даже несмотря на то, что гнусное обвинение, разумеется, не подтвердилось, и Тимур был, в конце концов, полностью оправдан, эти сплетни не утихли, а лишь обросли дополнительными весьма пикантными подробностями.

Мне казалось, что внутренне я была готова к подобной ситуации, но, тем не менее, когда я вдруг, неожиданно для самой себя, оказалась в самом эпицентре грязного скандала, то выяснилось, что на самом деле не так-то просто выдержать все это достойно. Слишком тяжело было видеть вечные косые взгляды и слышать постоянные смешки за спиной. Конечно, меня поддерживала Ира, на которую я всегда могла положиться, и это значило для меня необычайно много. Потому что все остальные одноклассники, — даже те, кого я некогда и не без оснований считала друзьями, — теперь как-то моментально отвернулись от меня, отдалились и присоединились к толпе ярых недоброжелателей.

Возглавлял которых Олег Малышев. Но это-то как раз меня совершенно и не удивляло.

Естественно, сама мысль о том, что я ни в чем не виновата и на самом деле пока не совершила ровным счетом ничего предосудительного, давала мне силы выстоять против всего этого. Но, признаюсь честно, все это было довольно слабым утешением. Тогда как постоянные шепотки и смешки за спиной довели меня уже чуть ли не до нервного срыва. Я ловила себя на том, что буквально за несколько дней из открытой, дружелюбной и улыбчивой девочки превратилась в замкнутую, нервную, подозрительную и шарахающуюся от каждого шороха истеричку.

Наверное, мое детство на этом закончилось. Я столкнулась с подлостью и низостью, весьма распространенными среди взрослых. И мне тоже в одночасье пришлось стать этой самой взрослой.

На фоне всех этих выматывающих душу переживаний я даже и не помнила потом, каким образом вообще умудрилась сдать выпускные экзамены. Причем, — что самое удивительное, — сдала я их все на “пятерки”. Но, даже несмотря на это, к моменту получения свидетельства об окончании девятого класса, я, от всей этой постоянной нервотрепки, издергалась уже настолько сильно, что чувствовала себя способной сорваться в любую секунду и по малейшему поводу.

Наверное, именно это безудержное отчаянье и безысходность и толкнули меня задержаться в школе после торжественной линейки по поводу окончания девятого класса. Спрятавшись в укромном месте и дождавшись, пока в здании не останется никого из учеников, чтобы никто не мог заметить меня и, не дай Бог, не настрочил бы еще какую-нибудь кляузу, я осторожно пробралась к кабинету истории. В нерешительности остановившись перед слегка приоткрытой дверью, я прислушалась, пытаясь разобрать, есть там кто-нибудь или же нет. Но из кабинета не доносилось ни звука.

Я осторожно, стараясь не шуметь, заглянула вовнутрь. Тимур сидел за столом и что-то писал. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, чтобы успокоиться и набраться смелости, я решительно шагнула в кабинет и плотно прикрыла за собой дверь.

Тимур поднял голову, оторвавшись от своего занятия, и несколько секунд молча и выжидающе смотрел на меня. На его совершенно непроницаемом, — кто бы сомневался!.. — лице я не смогла разглядеть ни радости, ни недовольства при виде меня. Вообще никаких эмоций. Зато я сразу же заметила другое. Тимур выглядел немного усталым и осунувшимся; под глазами залегли темные тени, которые делали их, — эти глаза, я имею в виду, — еще глубже и мрачнее. И, глядя на эти очевидные изменения в его внешности, я поняла, что события этих последних двух недель не прошли бесследно и для него тоже.

— Я просто зашла попрощаться с вами, — тихо проговорила я, подходя к его столу. — И еще раз извиниться перед вами за всю эту историю! Я никак не думала, что все может закончиться вот так…

Тимур встал из-за стола, и по его нахмурившимся бровям я как-то сразу поняла, что он намеревается как можно быстрее выпроводить меня из своего кабинета, пока я, очевидно, не принесла с собой новых неприятностей. Но, тем не менее, вслух он спокойно проговорил:

— Тебе не за что извиняться, Инга! Ты ни в чем передо мной не виновата!

— Нет, есть за что! — поспешно возразила я, торопясь побыстрее донести до него свою мысль, — пока он на самом деле не выставил меня отсюда. — Ведь это я действительно постоянно приставала к вам, и это из-за меня по школе поползли такие слухи!

— Все в порядке, Инга, — покачал головой Тимур. — Самое главное — то, что все это благополучно разрешилось!

* * *

Тимур.

Девчонка подняла на меня свои огромные обведенные черными кругами глаза, до краев наполненные невыплаканными слезами, и у меня, несмотря на всю мою решимость держаться от нее подальше во имя собственного блага, невольно защемило сердце. Я все еще прекрасно помнил того жизнерадостного дерзкого ребенка, взирающего на меня сияющими глазищами и просто излучающего уверенность в себе и оптимизм. И стоящая передо мною сейчас поникшая потерянная девушка, которая даже выглядеть стала гораздо старше своих лет, с потухшими глазами и бледным до синевы личиком, вызывала просто приступ неконтролируемой ярости по отношению к тому, кто все это с ней сотворил.

Убил бы подонка собственными руками!..

Последние две недели были не самыми лучшими и в моей жизни тоже, но все-таки я — взрослый мужчина, кое-что повидавший в жизни и до этого. Плюс, — вынести весь этот бред мне помогли мои друзья и знакомые, никто из которых ни на миг не усомнился в моей невиновности. А эта девочка, судя по ее затравленному виду, сумела пережить весь этот кошмар в одиночку…

— Не надо плакать, Инга! — постарался я произнести как можно более мягко, изо всех сил пытаясь совладать с просто непреодолимым желанием обнять ее и успокоить. — Все закончилось. Теперь все будет хорошо!

— Я вот только все пытаюсь понять, кто все это подстроил! — тихо проговорила девушка и непроизвольно всхлипнула. — И не могу. А вы?..

Я в ответ просто покачал головой и сказал:

— Все это теперь уже не имеет никакого значения!

— Имеет, — еще какое!.. — импульсивно воскликнула девушка. — Да я собственными руками придушила бы этого мерзавца, если бы знала, кто он!..

Я непроизвольно улыбнулся. Даже странно, что кое в чем мы с ней были так похожи… И даже мысли нас посещали одинаковые…

Но я просто попытался перевести разговор на другую тему и, стараясь говорить дружелюбно и непринужденно, спросил:

— Куда ты надумала поступать?

— Еще не знаю, — пожала плечами Инга. — В техникум, наверное.

— А в школе совсем не хочешь оставаться?

— После всего этого кошмара?! — с неподдельным ужасом в голосе воскликнула Инга. — Да ни за что на свете!..

Вот в этом я, к сожалению, был с ней солидарен. И поэтому прекрасно понимал ее чувства. Я тоже осознавал, что, после всего происшедшего, больше не смогу продолжать здесь работать, и уже подал заявление на увольнение, вопреки возражениям и уговорам сослуживцев, которые, в принципе, неплохо ко мне относились.

— Ну, есть же и другие школы, — ты могла бы просто перейти! — посоветовал я.

Инга покачала головой. Вид у нее был при этом слегка отсутствующий, словно она думала о чем-то своем.

Не знаю, как я упустил этот момент, — очевидно, слегка расслабился, обманутый потерянным выражением на ее лице, — но неожиданно Инга вдруг шагнула ко мне и оказалась совсем рядом. Я даже ощутил легкий аромат ее духов. Я невольно замер на месте, стараясь даже не дышать и не зная, как себя вести. Позади меня стоял учительский стол, так что отступать мне было попросту некуда.

Не слишком приятное чувство, скажу честно. Я снова ощутил себя загнанным в ловушку. Разум буквально вопил, что нужно бежать, пока она не совершила еще какую-нибудь глупость… Но для этого нужно было отодвинуть ее в сторону, потому что она преграждала мне путь…

— Я вот просто подумала, — тихо проговорила девчонка, поднимая на меня свои огромные изумрудные глаза, — что, раз о нас с вами все равно ходят такие слухи, то почему бы нам не сделать их реальностью?.. Было бы не так обидно, если бы это на самом деле хотя бы отчасти было правдой!..

И, прежде, чем я вообще сумел хоть что-то ответить, понять или сообразить, она вдруг обхватила меня руками за шею и прижалась губами к моим губам.

Лишь на мгновение ошалев от неожиданности, — потому что на этот раз девица превзошла саму себя, — я, невольно выругавшись, практически отшвырнул ее от себя.

— Это была очень плохая идея! — процедил я сквозь зубы, стараясь говорить ледяным тоном. Обычно мне удавалось таким образом заморозить кого угодно… Хотя с этой девчонкой подобный номер у меня и раньше не проходил.

Она широко улыбнулась мне, хотя в ее огромных зеленых глазах застыли боль и обида, и тихо согласилась:

— Да, наверное. Но придет день, когда вы будете думать иначе!

— Прекрати все это, Инга! — с неожиданной злостью бросил я, и эта моя собственная вспышка ярости раздосадовала меня еще больше. — Тебе пора идти!

— Да, вы правы, — сквозь слезы улыбнулась девчонка. Я видел, каких неимоверных усилий ей стоит держать сейчас себя в руках и не разрыдаться передо мною. — До свидания, Тимур Александрович!

— Всего хорошего, Инга, — ледяным голосом проговорил я и про себя вздохнул с облегчением. Я был совершенно искренне уверен в том, что мы с ней больше никогда в жизни не увидимся.

* * *

Инга.

Добавить ко всему этому больше было нечего. Поэтому я просто повернулась и вышла из кабинета.

Я двигалась по коридору почти на ощупь, практически ничего не различая из-за застилавших мне глаза слез, и поэтому не сразу заметила поджидавшего меня там Олега.

— Ну, что, шлюшка, опять к своему дружку бегала? — ехидно проговорил он, выступая вдруг из-за колонны прямо передо мной. — Эх, где тот следователь из милиции?.. Рано он, похоже, поспешил закрыть это дело, не пожелав выяснить все обстоятельства! А ведь я пытался ему объяснить!..

Его слова настолько ошарашили меня, что я замерла на месте, как вкопанная. Мой мозг пронзила ужасная догадка, и в тот же миг я сама про себя поразилась тому, что не поняла всего этого раньше. Ну, конечно же, — кто еще мог ненавидеть меня и Тимура настолько сильно, чтобы пожелать нам напакостить, полностью разрушив репутацию и, возможно, даже доведя до уголовного дела и до тюрьмы?.. Было даже странно, что эта мысль не пришла мне в голову сразу же, когда я узнала об этой анонимке; еще более удивительным было то, что я даже и не задумывалась особенно, с кем из моих одноклассников разговаривал инспектор, и кто мог с таким удовольствием снабдить его порочащими сведениями…

Я медленно повернулась к Олегу и подняла на него глаза, надеясь, что на моем лице он без труда прочтет все то отвращение, которое я к нему в тот момент испытывала.

— Так это был ты!.. — задыхаясь от гнева, прошипела я. — Это ты все подстроил!.. Ты написал ту анонимку и наговорил небылиц инспектору!..

— Ну, я, — признался Малышев с весьма самодовольной улыбкой. — А ты это только что поняла? Похоже, ты не так умна, как я полагал! Ну, ничего, я еще напишу, куда следует, — в прокуратуру, например, — и все-таки добьюсь, чтобы вас прищучили!

От охватившей меня ярости у меня перед глазами повисла красная пелена.

— Я тебя ненавижу! — выкрикнула я, подскакивая к нему. Он усмехнулся еще шире. Я размахнулась и изо всех сил отвесила ему такую звонкую пощечину, от которой Малышев едва удержался на ногах. — Ты — подонок!.. Будь ты проклят!!! Не смей никогда больше приближаться ко мне, — или, клянусь, я убью тебя!

Олег как-то воровато оглянулся по сторонам, словно желая убедиться, что в пустой школе никого больше нет, и нас никто сейчас не увидит. А потом проговорил с явной угрозой в голосе:

— Попробуй!..

Я не поняла, что он имел в виду, но уточнять, разумеется, не стала. Этот подонок и раньше-то был мне не слишком приятен, — а сейчас, после того, что я узнала, меня вообще тошнило уже только от того, что я стою рядом с ним. Поэтому я просто молча развернулась и пошла прочь.

Он догнал меня в два прыжка и, зажав мне рот ладонью, припер к стенке. В первое мгновение я настолько обалдела от неожиданности, что даже и не поняла, что все это означает. Я даже и не пыталась сопротивляться, потому что просто не в силах была поверить, что он действительно оказался способен на нечто подобное.

В тот же миг Малышев впился в мои губы поцелуем, не давая мне закричать, а освободившимися руками задрал на мне блузку и, за считанные секунды умудрившись расстегнуть бюстгальтер, — очевидно, сказывался немалый опыт, — схватился за грудь.

Поначалу, как я уже сказала, я просто ошалела от неожиданности, но быстро пришла в себя и изо всех сил начала яростно сопротивляться, пытаясь вырваться или хотя бы закричать.

Малышев снова ловко зажал мне рот одной рукой, а другой прижал меня к себе так крепко, что я почувствовала, что не могу дышать. Этот извращенец, похоже, всерьез решил меня придушить?..

— Не дергайся!.. — с угрозой в голосе прошептал он мне на ухо. — А то хуже будет!..

Я яростно мотнула головой и, на мгновение ощутив некоторую свободу, изловчилась и изо всех сил вцепилась зубами в его палец, прокусив его до крови. Малышев невольно вскрикнул и отдернул руку. А меня тут же затошнило от мерзкого солоноватого привкуса во рту.

— Вот сучка!.. — как-то по-бабьи тонко взвизгнул Малышев. — Что же ты делаешь?! Ты же мне чуть палец не откусила!..

— Если ты немедленно не отпустишь меня, я вообще тебе глотку перегрызу! — пообещала я ему, задыхаясь от ярости.

Я не знаю, почему, но в тот миг мне совсем не было страшно. Несмотря на происшедшее, я все еще никак не могла поверить в то, что он может мне что-то сделать.

— Ты давай-ка лучше по-хорошему!.. — процедил Малышев сквозь зубы, продолжая очень грубо лапать меня, несмотря на мое отчаянное сопротивление.

— Отпусти меня, — или я закричу! — пригрозила я ему и, изловчившись, ударила его ногой в пах.

В боевиках, которые я любила смотреть, после такого удара мужчина сгибался пополам и больше был ни на что не способен. Но, очевидно, я была не настолько сильной, как герои этих самых боевиков, — хоть в этот удар я вложила всю свою ярость. Малышев зарычал от боли, но не выпустил меня.

— Давай, давай, кричи!.. — начал подзадоривать он меня, пытаясь, удерживая меня одной рукой, другой рукой залезть ко мне под юбку. — Тебя никто не услышит! Здесь нет никого, кроме твоего приятеля, — а уж с ним-то я как-нибудь справлюсь! Да я его так отделаю, что он имя свое забудет!

И вот тут я вдруг страшно перепугалась. Но закричать действительно не решилась. Я осознала, что помощи мне ждать не от кого, и рассчитывать теперь придется только на себя. О том, чтобы Тимур увидел меня в подобной ситуации, я даже и мысли допустить не могла, так что, естественно, звать его я не собиралась. А кроме того, я действительно очень сильно испугалась за него, осознав, что Малышев реально ни перед чем не остановится. Он был гораздо крупнее Тимура, и, несмотря на возраст, я даже ни на миг не усомнилась в том, что он выполнит обещанное.

Поэтому я начала сопротивляться с удвоенной энергией, изо всех сил стараясь вырваться. Но тщетно. Этот извращенец был раз в двадцать сильнее меня.

— Ну, так что же ты не кричишь?.. — подначивал меня Малышев, пытаясь стащить с меня трусики, которые, к счастью для меня, оказались слишком узкими, а потому не спешили поддаваться. Я снова попыталась заехать коленом ему в пах, но на этот раз он сумел без труда преодолеть мой выпад, а затем ловко подставил мне подножку, опрокидывая меня на пол.

Я невольно вскрикнула от боли, все еще не в силах до конца поверить в то, что все это действительно происходит со мной, — и наяву, а не во сне. Малышев всем своим весом навалился на меня сверху, судорожно пытаясь одной рукой снять свои собственные брюки. Похоже, он не шутил и не просто вознамерился припугнуть меня за строптивость; он был настроен весьма решительно и серьезно. Ну, что ж, значит, я тоже буду действовать серьезно и наверняка…

Поэтому, недолго думая, я изловчилась и действительно вцепилась зубами ему в горло. Со всей дури, не задумываясь о последствиях.

Малышев завопил от невыносимой боли и отпрянул от меня. Ощутив себя свободной и не скованной его цепкими лапами, я тут же воспользовалась этим, чтобы изо всех сил нанести ему удар в челюсть. И в этот самый момент я увидела склонившегося над нами Тимура. Его лицо было каменным; глаза горели. Без видимых усилий он оторвал Малышева от меня за шкирку и еще одним грубым рывком поставил его на ноги. А затем, пока тот не успел еще опомниться, он нанес ему такой сокрушительный удар в солнечное сплетение, что Малышев беспомощно скрючился на полу и затих, не подавая больше признаков жизни.

После этого, не обращая больше на своего поверженного противника ни малейшего внимания, Тимур молча протянул мне руку и тоже одним движением поставил меня на ноги. Я была практически до слез смущена тем, что он все-таки увидел меня в таком незавидном положении, поэтому торопливо одернула юбку и дрожащими от нервного перевозбуждения руками попыталась заправить в нее блузку.

— Приведи себя в порядок, и я провожу тебя домой! — сказал Тимур и тактично отвернулся в сторону.

За это я была ему безумно благодарна, потому что, действительно, застегнуть расстегнутый бюстгальтер у него на глазах попросту не представлялось возможным. Тем временем, пока я торопливо приглаживала свою одежду, Тимур подошел к своему кабинету и запер его.

— Ты готова? — спросил он, не оборачиваясь.

— Да, — отозвалась я.

— Тогда пойдем! — сказал Тимур.

Я на мгновение заколебалась.

— А как же он?.. — спросила я, кивая на все еще скрюченного на полу Малышева, ловящего ртом воздух.

Правда, я не совсем уверена, что руководствовалась в тот миг заботой о поверженном однокласснике. Скорее, мне приходилось бороться с очень сильным желанием пнуть его ногой под ребра, чтобы уложить обратно.

— Не волнуйся за него; с ним все будет в порядке! — успокоил меня Тимур, тоже ошибочно решивший, что я переживаю из-за плачевного состояния Малышева. — Через пару минут он полностью придет в себя.

— Жаль, — мрачно констатировала я. — Я предпочла бы, чтобы это ничтожество сдохло прямо здесь!

— Излишняя кровожадность привлекает внимание правоохранительных органов, — вскользь заметил Тимур, крепко взял меня за руку и повел за собой.

Но, стоило нам только завернуть за ближайший угол, как меня вдруг начала сотрясать такая сильнейшая дрожь, что я даже вынуждена была остановиться и прислониться к стенке, чтобы не упасть, потому что дрожащие ноги меня уже реально не держали. Перед глазами все как-то странно поплыло, и я почувствовала, что сейчас просто, наверное, потеряю сознание. Тимур, очевидно, мгновенно оценил ситуацию, потому что тут же подхватил меня, не давая упасть, и усадил на ближайший подоконник. Меня колотило так сильно, что я даже не на шутку перепугалась.

— Господи, да что это со мной?.. — с трудом сумела выговорить я, потому что мои зубы отчаянно лязгали, а дыхание перехватывало.

— Похоже, у тебя такая запоздалая реакция на шок, — нахмурив брови, пояснил Тимур и вдруг обнял меня и крепко прижал к себе. Но странно, — в этом объятии, ей-богу, не было ни малейшего сексуального подтекста. Так взрослый прижимает к себе испуганного ребенка, чтобы успокоить, — и я прекрасно поняла это.

— Когда придешь домой, обязательно выпей что-нибудь успокоительное, — посоветовал мне Тимур.

Я молча кивнула, уткнулась ему в плечо и, неожиданно даже для самой себя, вдруг разрыдалась.

Я совсем не плакала те две недели, пока продолжалось это унизительное для меня расследование, стараясь выглядеть спокойной, равнодушной, уверенной в себе и тщательнейшим образом контролировать все свои чувства, чтобы кто-нибудь из недоброжелателей не догадался о моем весьма печальном, на самом деле, состоянии. Не плакала я и тогда, когда Малышев напал на меня, хотя и была тогда безумно напугана. Но сейчас, уткнувшись в плечо Тимура, я рыдала, забыв обо всем на свете, и просто физически ощущала, как вместе со слезами меня покидают вся боль и унижения, накопленные за последние дни. И мне действительно становится легче.

Тимур ласково гладил меня по голове, но ничего не говорил, очевидно, прекрасно понимая, что в данной ситуации слова бессильны. Он просто терпеливо ждал, пока я выплачу все свои печали и горести, осознавая, что мне это необходимо.

Наконец, поток горючих слез иссяк, но я вовсе даже не спешила выбираться из уютных спасительных объятий. Признаюсь, еще никогда в своей жизни я не чувствовала себя так спокойно и в такой полнейшей безопасности, как в те минуты. А больше всего меня утешала и радовала тайная мысль о том, что Тимур, прекрасно понимая, что я давно уже не плачу, тем не менее, вовсе даже не спешил отстранять меня от себя. Несмотря на то, что в любой момент в школьном коридоре мог кто-нибудь появиться и увидеть нас. Похоже, его это не слишком тревожило.

— Как тебе вечно удается ввязываться в такие истории? — спросил, наконец, Тимур. — И это было бы еще полбеды, — но ты потом еще и меня умудряешься в них впутать!..

— Судьба!.. — невольно улыбнулась я, хоть мои губы все еще подрагивали от напряжения и волнения, и добавила с искренним восхищением в голосе. — А я и не думала, что вы умеете так хорошо драться!

— Почему ты не звала на помощь? — хмуро поинтересовался Тимур. — Ты же прекрасно знала, что я нахожусь поблизости, и обязательно услышу!

Я подняла на него глаза, быстро соображая про себя, что лучше сейчас ему сказать, и решила просто честно признаться:

— Я боялась за вас.

— За меня?! — с громким смешком воскликнул Тимур. Его черные брови взлетели вверх в немом изумлении, да так и застыли. Он покачал головой, словно просто не в силах ничего добавить к этому.

Я почему-то смутилась от такой его странной реакции, опустила глаза и с трудом выдавила из себя:

— Да.

— Глупая девчонка!.. — сердито бросил Тимур.

Я секунду подумала и покачала головой.

— Нет. Я не глупая. Просто Малышев, — он боксер, — пояснила я, словно это уже само по себе все объясняло. — И, если бы вы не ударили его так неожиданно, он мог бы… — И тут я невольно запнулась, не в силах подобрать подходящее слово, которое не показалось бы ему слишком грубым и оскорбительным. Я очень боялась задеть сейчас его мужскую гордость, — но, в то же время, я хотела, чтобы он осознал, что связываться с Малышевым опасно.

Ведь неизвестно еще, где и как может свести их судьба…

— Хорошенько отделать меня, да?.. — весело подсказал мне Тимур, явно, посмеиваясь надо мной и моими страхами.

— Ну, да, — недовольно буркнула я, поспешно отворачиваясь от него и совершенно искренне не понимая, что могло его так насмешить.

Тимур пальцами осторожно дотронулся до моего подбородка и повернул мою голову к себе. В его черных глазах что-то вспыхнуло… Что-то, весьма похожее на нежность…

— Спасибо за заботу, глупая девочка! — проговорил он, но уже без прежних сердитых интонаций в голосе. — Но твой Олег для меня не соперник. Некрасиво хвастаться, но для того, чтобы справиться со мной, понадобится десяток таких Олегов!

— Правда?.. — аж задохнулась от восхищения я, зачарованно глядя в его бездонные глаза. — А где вы научились так драться?

— В армии, — ответил Тимур, и по его лицу вдруг промелькнула тень. Но, словно почувствовав, что я ожидаю продолжения, он, нехотя, добавил. — Я служил в ВДВ.

— Я не знала… — тихо проговорила я.

— Ты ничего обо мне не знаешь! — вдруг как-то резковато ответил он и тут же отстранил меня от себя. — Ну, как ты себя чувствуешь? Пришла в себя?

— Да вроде бы… — прошептала я, до боли в душе сожалея о том, что наш разговор так быстро закончился. Но я действительно уже полностью пришла в себя, и оставаться в его объятиях больше повода не было.

Тимур встал на ноги и пытливо посмотрел на меня.

— Тогда пойдем! — сказал он. — Я провожу тебя, чтобы с тобой больше по дороге ничего не случилось!

— Да нет, не надо, Тимур Александрович! — поспешно возразила я, потому что снова вдруг испугалась за него. — Не дай Бог, кто-нибудь увидит нас вместе, и опять пойдут слухи!..

— Инга, мне плевать на слухи! — резко оборвал Тимур мои рассуждения. — Я просто должен быть уверен, что ты доберешься до дома в целости и сохранности! И что этот подонок не подстережет тебя где-нибудь по дороге!

Больше всего на свете мне действительно хотелось, чтобы он проводил меня. Еще хоть немного побыть рядом с ним, — закрыть глаза и представить, что он идет со мной, потому что хочет этого, а не потому, что чувствует себя обязанным… Но это был всего лишь самообман, и я прекрасно это понимала. А потому следовало просто разом пресечь все это…

— Не волнуйтесь за меня! — заверила я его. — Малышев — трусливый подонок! Он получил отпор и не посмеет больше приблизиться ко мне на расстояние пушечного выстрела!

— Я очень на это надеюсь! — кивнул Тимур, но без особой уверенности в голосе. — Потому что в следующий раз меня может и не оказаться поблизости!

— Очень жаль! — обронила я чуть слышно.

— Что?.. — переспросил Тимур, очевидно, не расслышав.

— Ничего, — сказала я. — Малышев признался, то это он написал ту анонимку. Честно говоря, я не знаю, почему я сразу же не догадалась об этом! Ведь это действительно не мог сделать никто, кроме него!

— Да, действительно… — пробормотал Тимур, задумчиво глядя на меня. — Мне тоже ничего подобного как-то не пришло в голову! Но ведь ты же знаешь его гораздо лучше, чем я!

— Между нами никогда ничего не было! — твердо заверила его я. Мне почему-то очень захотелось, чтобы Тимур знал об этом. Мне это казалось необычайно важным.

— По крайней мере, это вселяет надежду на то, что у тебя хороший вкус! — с усмешкой отозвался Тимур.

— Вы не поверите, но у меня он действительно хороший! — засмеялась я, неожиданно вдруг ощутив в себе силы на это. — Даже вы его одобрили бы!..

* * *

Тимур.

Я очень внимательно посмотрел на нее, в душе восхищаясь тем, как быстро она сумела взять себя в руки. И у меня в который уже раз мелькнула мысль о том, что всего лишь через несколько лет она превратится в совершенно потрясающую женщину. И какому-нибудь счастливчику, оказавшемуся с ней рядом, очень повезет…

Я тряхнул головой, прогоняя непрошенные сожаления о том, что мне этим счастливчиком быть не суждено…

— Пойдем! — еще раз повторил я, более настойчиво, и протянул ей руку, намереваясь помочь слезть с подоконника и поддержать на случай, если ей снова станет плохо, — или голова закружится…

Но она все еще медлила, задумчиво разглядывая на подоконнике что-то, неведомое мне.

— Мы больше не увидимся, да? — тихо спросила она, наконец.

— Не думаю, — честно сказал я. И я действительно совершенно искренне так полагал. У наших с ней судеб просто не было шанса еще когда-нибудь пересечься вновь.

— Я никогда вас не забуду! — тихо проговорила она, но в ее голосе прозвучала такая искренность, что я даже испугался: а вдруг и правда не сможет забыть?..

Но в ответ я лишь приложил указательный палец к губам, как бы приказывая ей ничего больше не говорить. Тем более, в таком духе.

Инга очень тяжело вздохнула и взяла, наконец, меня под руку.

— Где ты живешь? — спросил я, когда мы вышли из здания школы.

— Вот здесь, — ответила Инга, кивая на дом, находящийся в пределах видимости. И ту же, не удержавшись, съязвила. — Так что вы не потеряете слишком много времени!

— Дело не во времени, — вооружившись небывалым запасом терпения, пояснил я. Но больше ничего к этому добавлять не стал.

Уже через несколько минут мы подошли к ее подъезду и остановились.

— Твои родители сейчас дома? — спросил я.

Инга чуть подумала, очевидно, решая про себя, стоит ли говорить правду, и все-таки кивнула.

— Да. Мама уже должна была прийти.

— Тогда пойдем, поговорим с ней!

Но Инга не шелохнулась.

— Спасибо, что проводили, — с тихой грустью проговорила она, почему-то избегая смотреть на меня. — Думаю, что до квартиры я доберусь сама!

— Пойдем! — настойчиво повторил я и, не обращая внимания на ее отказ, решительно вошел в подъезд.

Дверь нам открыла мама Инги. Я помнил, что ее зовут Мария Вадимовна. Бросив один только взгляд на заплаканное лицо дочери и на меня, стоящего рядом с ней, наверное, с очень мрачным видом, она побледнела и дрогнувшим голосом спросила:

— Господи, что случилось?..

— Я думаю, Инга сама вам обо всем расскажет, — вежливо проговорил я, справедливо предполагая, что девочке действительно лучше самостоятельно объяснить все маме, без моего вмешательства. — А мне уже пора идти! Я лишь хотел убедиться в том, что ваша дочь благополучно добралась до дома!

— Но что с тобой произошло? — обеспокоено воскликнула Мария Вадимовна. — Что случилось?

— Малышев пытался меня изнасиловать, — тихо пояснила Инга. — А Тимур Александрович меня спас.

— О Боже, — только этого не хватало!.. — охнула Мария Вадимовна, хватаясь за сердце, но тут же, очевидно, взяла себя в руки и вспомнила правила гостеприимства. И поспешно заговорила, обращаясь ко мне. — Проходите на кухню, пожалуйста! Я сейчас чай поставлю!

Я покачал головой. Знакомиться ближе и вообще дружить семьями в мои планы не входило.

— Нет, спасибо. Но мне действительно тоже пора домой. До свидания.

— До свидания, Тимур Александрович, — проговорила Инга, и мне показалось, что она прилагает неимоверные усилия для того, чтобы ее голос оставался спокойным, ровным и вежливым, — очевидно, чтобы не пугать маму еще больше. — Может, мы с вами еще и увидимся когда-нибудь!..

На сердце совершенно неожиданно потеплело. И я улыбнулся ей, к удивлению для самого себя.

— Всего доброго, Инга! У тебя все будет хорошо!

— Спасибо, — почти прошептала она и добавила одними губами, беззвучно, — Тимур…

* * *

Инга.

Он не рассердился. Он снова улыбнулся мне этой своей неожиданно мягкой улыбкой и, больше не оглядываясь, сбежал по лестнице вниз. Дождавшись, пока его шаги затихнут где-то вдали, — и хлопнет подъездная дверь, окончательно ставя точку в нашем общении, — я, наконец-то, вошла в квартиру.

— Господи, Инга!.. — наблюдая за всем этим, всплеснула руками мама, — очевидно, уже не выдержав. — Ну, почему, когда что-то случается, вы вместе оказываетесь в этом замешаны?

Я, не удержавшись, нервно хихикнула и пожала плечами.

— Ты не поверишь, но он задал мне тот же самый вопрос!

— Расскажи мне толком, что у вас там произошло! — попросила мама. — Ты меня когда-нибудь до инфаркта доведешь!

— Малышев подкараулил меня в коридоре и набросился, — проговорила я. — Хорошо, что Тимур Александрович как раз случайно оказался поблизости! Он схватил его и так ему двинул, что этот придурок свернулся клубком на полу, — да так там и остался! Но, знаешь, я и сама могла с ним справиться, без вмешательства Тимура Александровича! — не удержалась, чтобы не похвастаться, я. — Я ему сначала руку прокусила до крови, а потом — шею! Он верещал, как недорезанный боров!

Я заметила, что мамины губы невольно дрогнули в улыбке. Она, похоже, живо представила эту картину. Сейчас, — когда это были уже всего лишь воспоминания, — мне она тоже казалась весьма забавной.

— Какой кошмар!.. Кто бы мог подумать!.. — покачала головой мама. — А ведь он всегда казался мне таким хорошим мальчиком!..

— Этот твой хороший мальчик набросился на меня, как последняя скотина! — раздраженная опять послышавшимися мне мечтательными нотками в мамином голосе, заявила я, невольно поежившись от снова нахлынувших неприятных воспоминаний, и добавила. — Давай больше никогда не будем говорить об этом!

— Хорошо, — согласилась мама.

Я уже направилась было в свою комнату, но на пороге вдруг остановилась, вспомнив нечто очень важное, на мой взгляд.

— Кстати, мам, я совсем забыла тебе сказать!.. Это Малышев написал ту анонимку в милицию! Он сам мне признался!

— Сам признался? — встрепенулась мама. — Надо бы сообщить об этом тому следователю! А заодно — подать заявление насчет сегодняшнего!

Я призадумалась на секунду, честно взвешивая про себя все “за” и “против”, а потом, сморщив нос, покачала головой.

— Бесполезно все это!.. Папуля без проблем отмажет его, даже если он совершит что-то более серьезное! А тут и предъявить-то ему нечего; я в полном порядке, — в отличие от него самого, кстати! Так что нам все это сулит только лишние неприятности!

— Вот и стоило бы ему тоже их доставить! — несколько разочарованно проговорила мама. — Чтобы знал на будущее!..

— Нет, — решительно возразила я. — Я больше не хочу, чтобы мое имя склоняли на каждом углу все, кому не лень!

— Хорошо, — согласилась со мной мама. — Хотя я с удовольствием попыталась бы устроить ему сладкую жизнь!

— Не надо, он того не стоит, — покачала я головой. — К тому же, я опасаюсь, что у Тимура Александровича тоже могут быть проблемы из-за этого, — он же его ударил! Я лишь надеюсь, что больше никогда в жизни не увижу этого подонка! Потому что, если он еще когда-нибудь приблизится ко мне, то ему не поздоровится!

Мама печально вздохнула и кивнула.

Я догадывалась, что она сейчас испытывает очень сильное разочарование из-за того, что так ошиблась в Малышеве. И надеялась, что, при сложившихся обстоятельствах, она тоже больше не пожелает видеть его никогда в своей жизни.