Древние знания - на службу современности Часть 9

ДРЕВНИЕ ЗНАНИЯ — НА СЛУЖБУ СОВРЕМЕННОСТИ

Часть 9.

Начнем, естественно, с Лао-цзы, 6-й в. до н.э.: «Большинство недоразумений и споров между людьми происходят от неправильного словоупотребления».

Постулат, очевидно, основополагающий, высказались многие мудрецы:

Конфуций, 6-й в. до н.э: «Достаточно, чтобы слова выражали смысл». Пифагор, 6-й в. до н.э.: «Прежде всего научайся каждую вещь называть ее именем: это самая первейшая и важнейшая из всех наук», «Прежде чем станешь говорить, дай время созреть твоей мысли». Феогнид, лирический поэт, 6-й в. до н.э.: «Обдумывай дважды и трижды то, что приходит тебе на ум». Эсхил, 6-5 в. до н.э.: «Двойною плетью хлещут празднословного».

Далее, «Да не изрекают уста твои слов, которые не обдуманы в сердце. Ибо лучше споткнуться мысленно, чем споткнуться в разговоре», «Кто ясно мыслит — ясно излагает». (авторы неизвестны). Софокл, 5-й в. до н.э.: «Много говорить и много сказать — не одно и то же». «Лучший язык — тщательно сдерживаемый, лучшая речь — тщательно обдуманная. Когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания» — арабская поговорка. Хилон Спартанский, 6 в. до н.э.: «Языком не опережай мысль». Анахарсис, 7-6 в. до н.э.: «Что в человеке хорошо и дурно сразу — язык» — это же повторил Эзоп.

И о том, что именно говорится — китайская мудрость: «Люди, говорящие цветисто и искусно, с приятным обхождением, редко обладают добродетелью человеколюбия».

И снова Лао-цзы: «Голос истины противен слуху» и «Голос истины неизящен, а изящная речь лжива. Нравственный человек не красноречив, а красноречивый — лжец». Правда, второе утверждение касается тонкого и многомерного вопроса, и выводы других мыслителей с ним не совпадают.Всему этому вторят славянские поговорки: «Правда глаза колет» и « Правда ухо режет». Закономерно, что на эту болезненную тему много пословиц у всех народов мира. А общие нейропсихологические механизмы, лежащие в основе этих сложных процессов, мы уже подробно разбирали.

«Даже о правде следует умолчать, если она принесет несчастье». «Благородный говорит лишь о достоинствах ближнего, хоть тот лишен их; низкий — лишь о недостатках. И пусть оба они лгут — первый идет на небо, второй в преисподнюю». «Говори правдивое и приятное; не говори правдивого, но неприятного; не говори приятного, но неправдивого — вот извечная заповедь». «Давать советы глупцу — только злить его». «Внимай полезной речи, пусть она исходит от ребенка; не слушай дурных речей, пусть они исходят от старца» «Заживает рана, нанесенная стрелой, вновь поднимается лес, вырубленный топором, но не заживает рана, нанесенная злым словом» (авторы неизвестны).

Менандр: «Власть придает словам отпечаток правды». Не забудем и Пушкина: «…Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется».

А вот подборка формул о разных сторонах обращения со словом: Марк Цицерон: «Сам предмет подсказывает слова», Гюстав Флобер: «Точность мысли обуславливает точность выражений», Джордж Стивенсон: «Нужное слово в нужном месте — вот наиболее точное определение стиля», Альберт Эйнштейн: «Излагать нужно просто, но ни в коем случае не проще, чем это возможно», Генрих Гейне: «Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям», Люк Вовенарг, 18 в.: «Язвительность — это ирония злого ума». На эту же тему закономерно много мыслей крупных писателей и поэтов, всех не перечесть.

И, к примеру, претензия на афоризм, неизвестного автора: «Не пытайся писать доходчиво — назовут банальным. Не пытайся писать сложно — не поймут. Пиши так, чтобы самому было трудно понять, кому это нужно и зачем? Вот простая формула гениальности». Этот совет весьма туманен, противоречив и действовать в согласии с ним сложно. Его можно воспринимать скорее как весьма информативную проекцию свойств личности самого автора.

Более близки к нам по времени советы из 17-го века, Бенедикта Спинозы: «Опыт слишком часто поучает нас, что люди ни над чем так мало не властны, как над языком своим». О том же Рене Декарт: «Как можно более точно определяя значение исходных понятий, можно избавить человечество от половины его заблуждений» (один из наполеоновских маршалов, видимо хорошо усвоивший идеи Декарта, рубанул по-военному кратко: «Точно назвать — точно понять»). По сути это европейские перефразировки исходных принципов древних. И завершает Геродот: «Если не высказаны противоположные мнения, то не из чего выбирать наилучшее».

Это, конечно, было бы отлично, чтобы люди точно определяли значения слов — но на обозримую перспективу нереально. Слишком уж редко они, занятые своими ежедневными заботами, задумываются о сути вещей — и о точном выражении своих мыслей. Им и без этого тревог хватает.

Вернемся к началу и зададим вроде бы неуместный вопрос: а какое словоупотребление можно считать правильным? Очевидно, правильно отражающее то, что мы воспринимаем с помощью чувств, т.е., реальность. Невыдуманную, неискаженную незнанием или умышленно. Что это будет? Истинное знание или просто истина, верно? И логичен следующий вопрос: знание или истина о чем? Очевидно, об обьектах, процессах и явлениях окружающей действительности. Критерием истинности полученного знания служит, как обычно, практика.

Начнем, конечно, с первого, осветившего эту тему, Демокрита, 5-й в. до н.э.: «Истина скрыта на дне глубокой пропасти».

Главное в этом древнем изречении, о чем забывают в круговерти дней и насущных забот: то, что мы видим и слышим (для чего не требуется специальных знаний или умений), еще не является истиной. Она, как и сущность явлений и обьектов окружающего нас мира, скрыта под их видимой стороной. В их глубине.

Ведь если бы это было не так, никакие науки и упорное добывание и накопление знания (в том числе и о природе человека и общества) были бы не нужны — все было бы ясно с первого взгляда. Но ведь это совсем не так. Выходит, Демокрит был прав. И фактически он сформулировал философский постулат, только в метафорической форме. Его строгое научное обоснование, конечно, выходит за рамки обсуждаемого вопроса.

Но для нас здесь важно только, что истину нельзя подобрать по дороге, спеша по своим будничным делам. Или дома, в коротких перерывах между хозяйскими заботами. Ее приходится искать долго и трудно — особенно это проявляется в наших человеческих проблемах. Ведь они, как показывает жизнь, представляют многомерные клубки частных проблем и причинно-следственных связей. Дополнительно запутанные незнанием, полузнанием, двусмысленностями, недоговоренностями — и откровенной ложью. И распутывать их нужно очень аккуратно, не дергая за все концы сразу. И не пытаясь, как это часто делают решительные, но недостаточно умелые (а в общем — нерассудительные) люди, пытаясь разрубить одним махом эти, как говорят, «гордиевы узлы». Обязательно дело испортишь: и до истины не доберешься, и последствия могут быть тяжелыми и даже катастрофическими. Как минимум, порождается целый «шлейф» не менее болезненных проблем.

О том, где находится истина, поверим Демокриту. Вполне оправданно: ведь именно он первым высказал идею, что все в мире состоит из атомов и описал их основные свойства — и одним этим заслужил наше доверие. Правда, он видел еще какие-то возможности для углубления своей мудрости — иначе зачем он ослепил себя в глубокой старости? По его словам, «чтобы открылись очи моей души»…

А как же правильно искать истину? Истину ищут (и иногда находят) в процессе познания, верно? Причем, мы, как и ранее, ограничиваемся природой человека и необозримым миром дел человеческих. А с чего начинать? На этот вопрос, как мы помним из начала цикла, прямо ответил Хилон Эфорский, 6-й в. до н.э.: «Познай самого себя, и ты познаешь богов и вселенную». И модифицированный современным знанием его вариант: «Познание законов природы человека и общества возможно только через познание самого себя». Эта проблема подробно рассмотрена в Частях 4 и 5.

В поисках истины, т.е. верных ответов на наши непростые вопросы, придерживаться нужно, в меру сил, известных тоже с древности, но редко соблюдаемых, правил.

Первое: стараться найти наиболее точное, подходящее понятие для того явления, которое рассматривается.

Подчеркнем еще раз: это ни в коей мере не относится к лингвистическим упражнениям или старой, но на новый лад, разновидности «игры в бисер» любимого эстетами Германа Гессе. Дело в том, что не только в наших обыденных человеческих делах, но и в науках о человеке и обществе, — учитывая огромную сложность изучаемых явлений, — в отличие от естественных и технических наук, понятия и формулировки (а это ведь тоже слова) гораздо менее четкие и редко однозначные. В них существенное значение имеет субъективный или личностный компонент, определяемый социально-психологическими особенностями, теоретическими воззрениями, системой ценностей и этических норм самого человека. (Вспомним оценку Эйнштейна о важности теории, которой пользуется человек в процессе познания). Поэтому следует тщательно продумывать и использовать (хотя это и достаточно трудно) наиболее правильные, точные слова, особенно относящиеся к исходным, основным понятиям. Ведь если они выбраны кое-как, наспех, то далее даже высокоразвитый интеллект и безупречная логика обязательно дадут неверный результат — как строительство дома на хлипком фундаменте. И тогда придется, как обычно, объяснять друг другу, что каждый имел в виду и начинать потом трудный и, как правило, бесплодный спор о смысле и о сущности — а ведь мы их как раз и ищем под оболочкой открытой для всех видимости.

Второе: следует стараться как можно более четко и точно формулировать вопросы, которые и должны, как вектор или узконаправленный луч, вывести нас на истину. Причем, это опять же не прихоть эстетствующего интеллекта, занятого софистикой. Здесь расчет чисто практический: достоверно известно (хотя это правило используется редко и немногими), что при четкой формулировке вопроса ответ становится более очевидным. Приходится, конечно, изрядно попотеть, но затраты времени и умственных усилий неизмеримо меньше, чем при беспорядочном, нецеленаправленном блуждании в тумане множества «почему?» и «зачем?». И главное — возрастает вероятность получения надежного результата.

Идя вот таким путем, мы имеем реальный шанс доискаться истины — естественно, не полной, но с точностью, обеспечиваемой современным состоянием научного знания и достаточной для практики, — а не впасть в очередное заблуждение. Не получить вместо истины очередную ее иллюзию, фантом, которых у каждого и без того в избытке.

Пойдем дальше. «Все познается в сравнении». Автор, к сожалению, неизвестен. Это давно и хорошо известный, но почти всегда некорректно применяемый принцип. Детали — далее. Только для исключения аморфности здесь, как и ранее, потребуется усиление формулировки. «Все познается только в сравнении».

Вроде бы мелочь — но только так и работает наш мозг. И никак не иначе. Причем, этого мало: сравнение должно быть достаточно корректным: сравниваемые обьекты или явления должны быть равноценны по родовым признакам, по месту в иерархии систем — если обьект сам входит в состав более сложной системы. И меры для сравнения тоже должны быть четко обозначены — не «плюс-минус километр», как говорят в народе. Без этого выводы будут только качественными, слишком расплывчатыми. И, следовательно, непригодными для эффективного анализа и использования в реальной действительности.

А для нахождения правильной базы для сравнения приходится, как правило, посмотреть на проблему или ситуацию с общенаучных позиций. Как бы со стороны или сверху. Это возможно, только если выйти за пределы данной, конкретной отрасли науки, психологии.

Зачем это нужно? А вот зачем: если рассматривается очень сложное явление, к которому из-за его многомерности трудно подступиться, единственно надежным будет взять за отправной пункт наиболее общие и достаточно изученные законы природы. В силу своей всеобщности, они не уведут в сторону. Это снова подтверждается теоремами Геделя: таким способом мы задействуем базу знаний надсистемы — человеческого рода.

Окончательная формулировка предлагается такой: «Все познается только в правильно выполненном сравнении».

Теперь о том, с помощью чего постигают истину: о человеческом разуме (о чувствах на время забудем).

Начнем с чтимого многими Сократа: «Я знаю только то, что ничего не знаю, а остальные знают еще меньше» — этот его парадоксальный афоризм мы разобрали ранее.

Н. Макиавелли: «Умы бывают трех родов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый; третий — сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может», «Мудрый вопрошатель часто заставляет собеседника подумать о многом и открывает ему такие вещи, о которых он без этих вопросов никогда бы ничего не узнал».

Леонардо да Винчи: «Существует три разновидности людей: те, кто видит; те, кто видит, когда им показывают; и те, кто не видит». Джордано Бруно: «Обыкновенно те, у кого не хватает понимания, думают, что знают больше, а те, которые вовсе лишены ума, думают, что знают все». И снова Лао-цзы: «Кто, зная много, держит себя как не знающий ничего, тот — нравственный муж». «Кто, не зная ничего, держит себя как знающий много, тот болен». «Вспыльчивый никогда не познает истину»

От неизвестных авторов: «Лишь ученому ведомо утомление ученых; не поймет бесплодная болей роженицы». «Только тот истинно учен, кто хорошо поступает». «Ученостью зря не кичись! Не считай, что один ты всеведущ. Не только у мудрых — у неискушенных совета ищи».

Геродот: «Если не высказаны противоположные мнения, то не из чего выбирать наилучшее». Вспомнилась также цитата из Библии, по-моему, от Апостола Павла: «Надлежит быть и разномыслию между вами, дабы выявились между вами искусные...».

Но тут нас предупреждает Конфуций: «При разных принципах не найти общего языка».

И когда использовуется ключевое слово — польза: «Что пользы от науки тому, у кого нет ума? На что зеркало тому, кто лишен глаз». «Что пользы от знаний тому, кто, изучив все науки и проникнув в их суть, не извлечет из этого пользы? Одно утомление». «Что пользы от учености, направленной на зло? Что пользы в светильнике, накрытом горшком» (от неизвестных авторов).

Еще об одном тонком и редко поднимаемом вопросе: насколько можно доверять информации, получаемой или добываемой человеком?

Цицерон: «Истина — дочь времени». «Ложь кормится истиной, на ней она расцветает, но жизнь ее недолга». «Один есть путь — путь истины, все остальное — не пути». «Неистинное представляется истинным, а истинное — неистинным; таково многообразие бытия. Разобраться поможет только разум».

От неизвестного автора: «Всякое беспристрастно решенное дело лишает Ложь силы. Утверждает истину, создает Добро и уничтожает Зло подобно пище, которая уничтожает голод».

Предел постижения природы человека ясно виден из знаменитого «Мифа о пещере» Платона — фактически это концепция элитаризации личности. Приведенный отрывок — из начала его VII-й книги «Государства»: Человек может уподобить свою природу в отношении просвещенности и непросвещенности следующему состоянию:

«Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол… за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

Находясь в таком положении, люди могут видеть только тени этих предметов на расположенной перед ними стене пещеры, принимаемые ими за истину. «Когда, — продолжает далее автор, — с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх — в сторону света, ему будет мучительно выполнить все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше… что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд? Да еще если станут указывать на ту или иную проходящую перед ним вещь и заставят отвечать на вопрос, что это такое? Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит и он подумает, что будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?.. А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза и не отвернется он поспешно к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывали?.. Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием?»

Известный комментатор Платона, В.Эрн делает такие выводы: «В мифе о пещере с полною раздельностью устанавливается четыре различных духовных состояния: 1) Пребывание в узах на дне пещеры и почитание за истину теней. 2) Освобождение от уз и до мучительности трудное восхождение по крутым склонам к выходу из пещеры. 3) Постепенное, медленное завоевываемое зрение на истинные предметы, находящиеся вне пещеры и освещаемые солнцем. 4) Наконец, переход от предметов, лишь освещаемых солнцем, к самому солнцу...

Эти духовные состояния суть основные термины внутреннего опыта Платона. Первое состояние бесконечно противоположно четвертому. Второе и третье посредствуют между двумя крайностями. Первое состояние есть наибольшее погружение в мрак неведения. Четвертое — абсолютное прозрение в самый источник света и созерцание истины самой в себе. Этим очерчивается абсолютно весь диапазон Платоновской мысли, весь регистр пережитых им «гносеологических» состояний. Снизу — узы и мрак; вверху — постижение самого «умного» Солнца...

Присмотримся к живому и огромному смыслу этого синтетического свидетельства Платона о самом себе. С недопускающею никаких сомнений определенностью Платон говорит о солнечном постижении, т.е. о постижении Солнца, или истины самой в себе. Если могут быть какие-нибудь сомнения или, вернее, вопросы, то не о характере и не о безусловности постижения, а лишь о том, свое ли постижение имеет в виду Платон или чье-нибудь чужое, и к себе ли относит освобождение от уз, выхождение из пещеры и узрение самого источника света или же говорит об этом с чужих слов… Внутренне невероятно, — отвечает Эрн сам на поставленный им же вопрос, — чтобы одно из самых глубочайших своих убеждений, навсегда и действительно утвердившихся в человечестве, Платон высказывал, опираясь не на свой собственный внутренний опыт, а на чужие слова или, еще хуже, гипотетически и художественно его построяя».

Выводы В. Эрна дополняли и уточняли. Например: «Единственно, о чем забыл упомянуть в этом пространном комментарии В.Ф.Эрн, так это то, что само сознание Платона всеми исследователями его творчества безоговорочно относится к высшим образцам элитарного сознания — от этого и сам миф о пещере приобретает сугубо элитологическое значение. Миф о пещере, по существу своему, есть детализированное описание генезиса элитарного сознания, есть показанный Платоном на собственном примере путь к этике духовного совершенства. Этот путь из пещеры был проделан самим философом. Только с такой позиции мы сможем понять смысл этого образа, в противном случае, нам грозят беспредметные схоластические рассуждения на модную философскую тему».

В результате этой высоконаучной дискуссии, было даже предложено изменить постулат Протагора о мере всех вещей. И такой мерой считать не человека, а мудреца. Вопрос до сих пор остается открытым. И перекликается с другим, актуальным уже в наши дни: что считать нормой, а что — отклонением от нее...

Сергей Каменский 5 окт. 2010