Древние знания - на службу современности Часть 7

ДРЕВНИЕ ЗНАНИЯ — НА СЛУЖБУ СОВРЕМЕННОСТИ. Часть 7

Мы в самых общих чертах завершили анализ многомерной сущности человека и общества. Теперь самое время перейти к тому, что сейчас, как и раньше, буквально у всех на устах: к политике, к политикам, и к власти. Почему так? Потому что слишком много зависит от того, кто избран на высший пост в государстве. И в самые различные местные органы власти тоже. Мы это видели особенно четко все пять недобрых лет.

И еще вот почему: «Если ты не интересуешься политикой, это не значит, что политика не интересуется тобой». Это Перикл, родоначальник Афинской демократии, 5-й в. до н.э. Он знал что говорит. Есть и современный, более примитивный вариант: «Если ты не хочешь заниматься политикой, рано или поздно политика займется тобой». Похоже, это прямо касается тех, кто голосует против всех.

Недавно на сайте «подробности. юэй» (это интернет-площадка, сайт канала «Интер») появился такой провокационный заголовок: «Кашпировский обозвал украинцев оленями». Сразу стало понятно: это подвох. Не мог он такого сказать — я его давно знаю и и хорошо понимаю. А все дело в том, что этот сайт имеет до сих пор ядовито-оранжевую окраску, которая практически не поблекла даже после смены власти в стране. Что-то слегка подретушировали, замаскировали, а суть та же. Непримиримо оппозиционная: националистическая и «юлеманская». Люди-то там остались те же. Ну очень свидомые. Поищем одно из возможных обьяснений у Эзопа, баснописца, 6-5-й в. н.э.: «Исправить злого человека невозможно, он может изменить только вид, но не нрав». Так что я оказался прав.

Исходный материал имел название « Янукович не должен обращать внимания на каждого оленя». Так, мол, посоветовал Кашпировский — приводя цитату из книги Дэвида Коупленда «Психология и солдат»: «Стадо оленей, руководимое львом, сильнее стада львов, руководимых оленем». Правда, чувствуется разница? На такие передергивания не раз обращали внимание участники интернет-форумов. Была даже оригинальная мысль: новостные статьи пишут одни, а заголовки придумывают другие. Ну да холера с ними. Давайте по делу.

Анатолий Михайлович, очевидно, поверил этому самому американцу. И напрасно. В деловой по сути книге тот, в духе модной на Западе политкорректности, переиначил известную формулу Талейрана, Министра иностранных дел наполеоновской Франции. Там речь шла о львах и баранах. Ну не может американец даже фигурально обитателей цивилизованного Запада назвать баранами — и так на Америку обижаются за высокомерие и махровый национализм во всем мире, верно?

Вернемся к теме — помня о «львах и баранах» и примеряя ситуацию к современным реалиям. Можно, наконец, приступить к формулированию и обоснованию ответа на главный вопрос: кто же нам лучше всего подошел бы во власть — так чтобы была польза обществу? И на пост Президента и глав разных советов и мэров…

Но чтобы проверить, не изобретаем ли мы очередной велосипед, как часто делается самонадеянными и не в меру торопливыми людьми, обратимся, для верности, к опыту древних мудрецов — конкретно к Сократу.

В своей последней речи на суде перед афинянами, несправедливо осудившими его на смерть (любимый ученик, Платон, назвал ее «Апологией Сократа»), он, кроме прочего, напомнил им, что в результате многолетних усердных размышлений он пришел к такому вот выводу: «…государством должны управлять не избранные по жребию — это может доверяться только выбранным специально для этого хорошим людям...».

Что-то здесь не то, скажут очень многие и будут отчасти правы: в таком виде это утверждение выглядит общим местом, понятным и без пресловутой сократовой мудрости. Но ведь дело в том, что во всей античной истории хорошее или достойное традиционно связывалось с понятием добродетели и добра: нехорошее, недостойное — со злом.

Сейчас такое понятие как добродетель практически исчезло из обиходного языка. Неотделимые от него по сути понятия совести, стыда, сочувствия, честности, чести, достоинства и долга остались, пожалуй, только в публичных речах или житейских беседах, редких ныне культурно-просветительских передачах, рассказах о жизни обездоленных да в церковных проповедях. В тотально и умело биологизированных и сексуализированных теле — и радиоэфире, и на страницах прессы эти слова звучат редко и, очевидно, несколько диковато. И вянут на гламурном фоне жизнерадостных призывов ловить свой шанс и рекламы — этого назойливого и не особо пристойного «двигателя прогресса». Что ж, еще с древности известно: какие времена, такие нравы.

Но наша сумасшедшая эпоха не исключение. Подтверждают это многие, к примеру, Эразм Роттердамский: «Стыд — это страх честности перед позором», а дополняет Мишель Монтень: «Первый признак порчи общественных нравов — это исчезновение правды, ибо правдивость лежит в основе всякой добродетели». И размышляет Бальзак: «Быть может, добродетель есть не что иное, как душевная деликатность». Очевидно, эти и все похожие мысли отражают различные грани целостного многомерного явления.

Понятие добродетели, пусть даже очень обобщенное и крайне трудно формализуемое строгими научными определениями, раньше, до нынешней бурной эпохи, интуитивно понималось большинством людей — во все времена и у всех народов. Хотя смысл в него вкладывается совершенно разный — зависящий не столько от ценностных ориентаций человека, сколько от национально-исторических традиций. Или, по науке, психокультурных особенностей конкретного этноса или народа, его стабильного «цивилизационного кода».

В нашем современном языке ближе всех к нему такие понятия: нравственность или мораль, нравственный или моральный человек. Действительно, такие определения как порядочность, порядочный, хороший, гораздо более неопределенны и многозначны — в каждом социальном слое свои.

(Чисто для разрядки, но тоже «в тему» показательный пример: в среде американских мафиози итальянского происхождения тоже есть, как известно, собственный, свято соблюдаемый «кодекс чести». Он включает не только закон «омерта» или молчания. Так, никто из своей или чужой «семьи» не скажет о себе или ком другом, что он «крутой» или нечто вроде этого — неприлично. Только «хороший человек» (“we are good people”). На обычном языке это значит, что он «замочил» по меньшей мере одного человека. Вот такая причудливо инвертированная, не совсем человеческая мораль — а по-простому, аморальность).

Продолжим наш анализ. Человеческий язык — не только средство общения и передачи эстафеты всей культуры по цепи поколений. Это еще и существующий столетиями тонкий, эффективный и надежный фильтр, отделяющий случайные, пустопорожние, недолговечные слова от тех, которые наиболее верно отражают реальность. Они и остаются в живой речи народа. И здесь, как и в некоторых других характеристиках человека, как правило, две градации: моральный и высокоморальный, нравственный и высоконравственный. А вот отрицательная характеристика всегда однознозначна: аморальный, безнравственный.

Но давайте вспомним (чтобы не впасть в очередное заблуждение), что и сама мораль может быть ооочень различной:

— индивидуальной, общественной или даже общечеловеческой;

— классовой, клановой, мещанской, революционной, религиозной (притом, у каждой религии своя) и т.д.

Это наиболее общеизвестные ее подвиды. И все с сильно различающимися нормами и предписаниями — иногда как небо и земля, взаимоисключающими. Наши выводы подтверждает из 19-го века язвительный Марк Твен: «Этика состоит из политической этики, коммерческой этики, церковной этики и просто этики».

Очевидно, наивысший, но крайне редко достижимый в реальной жизни эталон — мораль общечеловеческая — и ее столь же редкие носители. И скажем, для справки, что этика — это наука, объектом изучения которой как раз и является мораль. Но в обыденном языке оба слова стали практически синонимами, как и понятия этический, этичный, т.е. моральный, нравственный.

Как видим, даже в теории с самими понятиями трудно разобраться (но, не забудем — они отражают лежащую в глубине сущность!). А в жизни еще сложнее найти согласие в оценке того, является человек нравственным или нет. Кому-то нравится человек, кому-то нет. «Всем мил не будешь», говорят в народе. А вот и подтверждения — от Аристотеля: «Друг всем — ничей друг» или «Тот, кто нравится всем, не нравится никому» и Эразма Роттердамского: «Иметь много друзей — значит не иметь ни одного».

Но никакие рейтинги, как принято сейчас, здесь не помогут, и голосование тоже не даст результата — вспомним, что говорилось о человеческой природе. Потому что люди не могут, как и в древности, договориться между собой, что такое — хорошо и что такое — плохо. (Об этом из Древнего Рима Публий Теренций: «Сколько людей, столько и мнений»). Вернее, люди постепенно все-таки учатся, хоть и дорогой ценой — да только может не хватить исторического времени уже для всей цивилизации…

С миром материальным таких проблем не возникает. Убеждать никого не нужно, какая вещь хорошая, какая хуже: осмотри ее, подержи в руках, попробуй в деле — или, на худой конец, обратись за советом к специалисту. Правда, мы здесь не трогаем рекламу, способную «впарить» кому угодно что угодно… А с тем, что трудноуловимо и переменчиво, как и все, что порождает человеческий разум, очень сложно…

Но все же, и раньше и, тем более, сейчас, заявлять о собственной высокой нравственности среди нормальных людей не принято. Это проверяется известным еще с древности способом: по конкретным делам, а уже потом — по их соответствию словам и намерениям. Правда, вспомним сказанное раньше: даже о мелочах, а тем более о серьезных делах оценки, как правило, полярные, взаимоисключающие. И никакого среднего здесь не вывести. Поэтому нам и приходиться проверяться самыми общими, универсальными законами — в нашем случае это не что иное, как общечеловеческая мораль, сколь она ни условна.

Но это то, что касается обычных граждан. А что до «лиц общественно значимых», то с ними куда сложнее — им выносит не искаженную переменчивыми и преходящими страстями и заблуждениями современников оценку и ставит свою печать только история — вернее, само время… И с ними они остаются в памяти поколений — кто с благодарностью, кто с порицанием; а бывает, и с проклятием.

Правда, все-таки, иногда встречались (и даже в наши дни встречаются) люди, сказать о которых плохое слово — ни при жизни, ни после смерти было бы, пожалуй, трудно — себе дороже обойдется. Ну, например, Конфуций, Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг, Мать Тереза; и в нашей истории были такие — Сергий Радонежский, Ярослав Мудрый… Сухие исторические хроники не отмечали, похоже, никаких недостойных, порочащих их деяний. Но это крайне редкие, близкие к абсолюту, живые воплощения достаточно абстрактной общечеловеческой морали.

Мы же должны делать выбор из людей реальных: не записных праведников, а тех, что есть, что живут среди нас. И желательно все знать сейчас, заранее: чтобы не ошибиться и выбрать лучшего. Или скажем точнее — наиболее пригодного для этого дела. Ну, на худой конец, чтобы не выбрать совсем непригодного — тогда жди беды со всеми вытекающими последствиями: в виде разрухи, человеческих слез и крови.

Здесь напрашивается естественный вопрос: не слишком ли много разговоров вокруг этого самого, изрядно обветшавшего в наши дни понятия добродетели? Мы же не председателя парламентского комитета по надзору за моральными устоями выбираем, а главу государства. Ведь главное нам о претендентах известно: все, как говорится, добропорядочные и законопослушные граждане, все на виду (если, как водится, «компромата» и хватает на всех, то это же не доказанная судом вина, как того требует Конституция).

Дело в том, что есть все основания утверждать следующее: именно добродетель, как это ни странно звучит, действительно является основным качеством, определяющим пригодность человека к занятиям общественными делами. Требования высокого профессионализма не оспаривается, но это профессионализм особого рода, сочетающий принципы науки и искусства в единой политической деятельности.

Только вот качество это, добродетель, в реальной жизни трудно сколько— нибудь четко определить и измерить. Нам придется поискать какое-то другое…

Вспомним еще раз сократовы слова. Они сказаны в Афинской республике, которая и была колыбелью не очень долгой демократии. А потом была и Священная Римская империя и долгие века средневековья, когда власть повсеместно направлялась церковью и была абсолютистской, монархической. И так до недавнего времени. Неужели и тогда главным качеством монарха считалась добродетель?

Очевидно, нет. Вот что говорил по этому поводу в ХV в. не нуждающийся уже в представлениях Н. Макиавелли: «Тот, кто желает сохранить власть, должен прибегнуть к злу» и далее, уже подробные советы: «Насколько похвально, когда государь неизменно благочестив, живет цельно и бесхитростно, понятно каждому. Тем не менее, видно из опыта в наши времена, что государи, которые мало заботились о благочестии и умели хитростью заморочить людям мозги, победили в конце концов тех, кто полагался на свою честность», «Дела, неугодные подданным, государи должны возлагать на других, а угодные — исполнять сами». И, наконец, его же слова, ставшие наиболее известными: «Цель оправдывает средства». Вот такие четкие методические рекомендации власть имущим. Средства достижения цели тогда действительно не принимались во внимание: лучшими считались правители, преуспевшие в искусстве держать в узде свой народ и присоединять к своей державе территории соседей. По нашим понятиям, средства безнравственные, но! — полностью соответствующие тогдашней реальности — и в значительной мере теперешней тоже.

А далее: эпоха буржуазных революций и повторного, на качественно новом уровне, вхождения в жизнь народов принципов демократии. Уже упоминавшийся просветитель Шарль Монтескье сделал справедливый вывод: «… Для того, чтобы охранять и поддерживать монархическое или деспотическое правительство, не требуется большой честности… но народное государство нуждается в добавочном двигателе: это — добродетель». Как видим, снова то же трудноопределимое понятие…

Действительно, политика в демократическом государстве должна по необходимости быть гораздо более открытой и вынуждена руководствоваться (в какой степени — это особый вопрос) нормами морали. Вспомним нехитрый перечень средств, которыми располагает (любая!) власть для достижения своих политических целей. Господство и насилие остаются ее неизбежными и необходимыми атрибутами, но все больший вес приобретают убеждение и авторитет. Только они могут сделать подчинение власти и законам широких масс добровольным и обеспечить в стране обстановку приемлемого уровня согласия, доверия и сотрудничества. Пока еще мрачные итоги со всем этим у нас мы рассматривали в самом начале цикла — но повторимся, у нас еще не самый худший вариант на всем постсоветском пространстве.

Что же мы имеем в результате?

Рассмотрев, насколько могли кратко, различные стороны понятия добродетели и, в честности, морали в политике, мы видим, что использовать их напрямую как некие критерии выбора невозможно — из-за очевидной нечеткости и многозначности. Согласитесь, трудно себе представить сколько-нибудь реалистическую оценку путем сравнения, скажем, меры или степени моральности или нравственности различных претендентов. Придется выделять и рассматривать отдельные, самые существенные для нас личностные качества, охватываемые этими базовыми понятиями.

Нравственный иммунитет.

А это еще что это такое? — возмутится читатель. Мало того, что залезли в дебри философии и психологии, а теперь еще и медициной запахло… Дело не в медицине. Мы ищем качество, которое поддавалось бы проверке — не на словах или даже делах — а заблаговременно. Вот и предлагается такое новое понятие — его можно даже ориентировочно оценить и количественно. Мера эта вынужденная, так что мы не нарушаем уже упомянутого принципа «бритвы Оккама».

Это понятие, отражающее некоторое общее, интегральное свойство моральной личности, основывается на понятии иммунитета, хорошо понятном большинству и широко используемом в биологии и медицине. Оно поддается достаточно четкой градации по типу: «отсутствует — слабый, нестойкий — сильный, стойкий». И в нашем случае обобщенно характеризует то, в какой степени нравственные нормы и критерии способны уравновешивать и корректировать требования природных, биологических потребностей. Но, главное, оно определяет степень их устойчивости под действием неблагоприятных жизненных обстоятельств — или, как говорят в науке, давления социальной среды. Ведь оно, как сейчас у нас, может и зашкаливать. В обыденном языке это выражается как способность или неспособность человека идти на сделки с собственной совестью, нравственная стойкость и т.п. Что-то похожее, вероятно, имел ввиду Эразм Роттердамский: «Стыд — это страх честности перед позором». А задолго до него Цицерон: «Невелика заслуга, если человек честен лишь потому, что никто не пытается его подкупить».

С учетом того, что сказано о становлении иерархической структуры потребностей, достаточно развитая нравственная сфера (охватывающая социальные и духовные потребности и разнообразные проявления жизнедеятельности личности) способна в значительной степени ограничивать и подавлять действие базовых инстинктов. Действительно, как показывает человеческая история — и древности и нашей эпохи, — длительным и последовательным воздействием можно изменить, модифицировать большую часть природных свойств или качеств человека — как в положительную, так и в отрицательную сторону. Другими словами: те, кто определяет развитие растущего человеческого существа, могут заложить прочную основу для формирования его, в конечном счете, в высокоморальную и творческую личность, в нереализовавшего свои природные задатки человека, ставшего невротиком — или в зверя в человеческом облике. Вот такой диапазон… Правда, в первом случае воздействие это умелое и целенаправленное, т.е., справедливо говорить о воспитании и самовоспитании. В двух остальных — исключительно о дрессуре или просто вырастающем сам по себе бурьяне.

История, да и реальная жизнь дают нам много примеров почти абсолютных как безнравственности, так и нравственной стойкости не выдуманных, а живых, вполне конкретных людей. Заметим, в связи с этим, что любые, красноречивые и кажущиеся вполне убедительными, заявления о чистоте помыслов и обладании таким вот специфическим иммунитетом — вплоть до справки с печатью о сделанной в свое время (в нашем случае — социальной) прививке, могут оказаться ложными (это попытка юмора). (Извините, здесь сама просится перебивка из недавнего украинского политического балагана. Еще не забылись клятвы «Ці руки нічого не крали» или «Усі бандити будуть сидіти у тюрмах» и много чего еще). Ведь наличие или отсутствие у человека иммунитета достоверно проверяется только при наличии реальной болезни, верно? Так и в нашем случае — это настолько же реальные трудности жизни или реальные соблазны. А наиболее достоверным (применительно к человеческому обществу) и не требующим никаких дополнительных тестов индикатором является обладание или возможность распоряжаться деньгами или властью. Как мы уже видели, эти естественные потребности, в отсутствие нравственных ограничений, становятся определяющими все остальное, неутолимыми страстями — так как они напрямую диктуются биологически обусловленными стремлениями и соответствующими им инстинктами. И это отчетливо проявляется во всем, что делает политик, с самого начала его общественной карьеры — нужно только внимательно всмотреться… Вот на что обращает наше внимание советует Марк Туллий Цицерон, 1 в. до н.э.: «Чем честнее человек, тем меньше он подозревает других в бесчестности. Низкая душа предполагает всегда и самые низкие побуждения у благородных поступков». «Взяточники должны трепетать, если они наворовали лишь сколько нужно для них самих. Когда же они награбили достаточно для того, чтобы поделиться с другими, то им нечего более бояться». И, наконец, Г. Ф. Гегель: «Большая часть тиранов вышла, собственно говоря, из демагогов, которые приобрели доверие народа тем, что клеветали на знатных».

Всему этому можно найти примеры — уже с фамилиями — из нашего недавнего прошлого. Уверен, что в обозримом будущем у многих эти порочные привычки удастся искоренить (на воле или за решеткой — по обстоятельствам) — политической воли в стране достаточно.

Теперь можем уже с полным правом опровергнуть одно из широко распространенных заблуждений, а именно то, что человека портят (или могут испортить) власть или деньги. Это как раз тот типичный случай, когда видимость принимается за сущность.

Смотрите сами: деньги и власть — всего лишь два обьекта человеческих притязаний, в большей или меньшей мере свойственных практически всем. В нашем суровом и прагматичном мире, за очень редкими исключениями, каждому хочется хотя бы немного и того и другого. Этого требуют (в норме) инстинкты самосохранения. Ведь если денег совсем нет и все тобой командуют, любому человеку тяжело, верно? Но иногда эти притязания или желания становятся чрезмерными, всепоглощающими.

Психология говорит при этом о доминантах, т.е., предельно жестких подсознательных установках, в основе которых конкретные гипертрофированные инстинкты.И они начинают определять практически все аспекты поведения и стороны жизни человека. По-простому это называют страстями или, в предельных случаях, одержимостью или фанатизмом. А что до власти и денег, то они служат своеобразными, очень мощными, но уже внешними, катализаторами, направляющими все действия человека именно в этих направлениях.

Но ведь одновременно они и безошибочные индикаторы, наглядно проявляющие то, что находилось в зародыше, в скрытой форме, ожидая благоприятных условий в глубине сущности человека — а ее-то нам и нужно выявить! И убедимся еще раз, что и живой человеческий язык недвусмысленно называет это отдельными словами: корыстолюбием, властолюбием (а в более легкой форме — честолюбием). Оба этих качества происходят от одних и тех же корней — гипертрофированного инстинкта самосохранения, а значит — самолюбия, себялюбия. И язык безошибочно фиксирует это родство корней.

Однако превращение человека в практически одержимого жаждой власти или денег происходит обычно при участии еще одного важного фактора. Действительно, с учетом законов приоритетности потребностей, с которыми мы уже познакомились, при недостаточном удовлетворении социальных и духовных потребностей включается (без участия сознания, безусловно!) механизм удовлетворения потребностей низшего уровня. Мы это подробно разбирали раньше. К очерченной общей схеме могут быть определенные поправки и уточнения (скажем, касающиеся тщеславия, из того же ряда), но сути дела это не меняет.

Все описанные качества достаточно явно проявляются и легко обнаруживаются в обыденной жизни — тем более у лиц, постоянно находящихся в поле внимания общества. Но давайте попробуем быть конкретнее:

Очень достоверным свидетельством является, в первую очередь, преобладание резко критических оценок, практически во все стороны и по всем поводам — исключая, естественно, самого себя. Причем, характерно, что критика такого рода, больше похожая на обвинения, не нацелена на поиск каких-либо компромиссов или согласия — она, как говорят, неконструктивна. Или, что то же, деструктивна (от английского «уничтожать, разрушать»): не только по форме, а по сути, ее цель — дискредитация или унижение оппонентов, политических противников.

Для сравнения: из обычного жизненного опыта хорошо известно, что человек, хвалящий практически всех неискренен или просто глуп: понятно, что все не могут быть лишены недостатков — больших или меньших. Исключение составляют чрезвычайно редкие люди, способные увидеть то хорошее, достойное, полезное для других, что есть практически в каждом — и искренне, без всякой корысти для себя, отметить это. Мы здесь, конечно, не имеем ввиду просто «хорошие манеры», именуемые любезностью — тут дело серьезнее. Большинство же не делает это по причинам, которые мы детально разобрали. В основе, как и ранее, избыточность отрицательных эмоций или чувств (над положительными), производных от защитного инстинкта— это эволюционное наследие нашего биологического вида.

Поэтому то, что и как говорится о других людях, может сказать нам намного больше о самом говорящем. Судите сами: все то, что говорится о других, может еще потребовать дополнительной проверки. Ну а то, что при этом проявляется в речи (вдобавок, для внимательного взгляда важны и мимика, жесты и игра вазомоторов — и все это практически неосознанно), — свидетельствует о собственной сущности человека практически безошибочно. Мы здесь не имеем ввиду людей «закрытых», сдержанных почти во всех случаях, с высоким самоконтролем — а то подавляющее большинство, которое не привыкло особо скрывать свои эмоции.

И вернемся к первому примеру: из обыденной жизни так же хорошо известно, что критикующий всех и вся обычно тоже неправ — не могут же все состоять из одних недостатков. Это, как правило (подсказываемое и нашим анализом), проявление того же негативного психокомплекса, в основе которого себялюбие или эгоизм.

С критерием профессионализма тоже не все так просто. Главная проблема — а судьи кто? Хорошо, если у претендента на высший пост в стране имеется серьезный опыт управления или законотворчества. Ведь выполнение всех этих специфических функций требует не просто решимости и готовности взять на себя ответственность, как и любое другое серьезное дело, но и определенной подготовки, знаний и уже сложившихся навыков. И определенных, как говорят в науке, психофизиологических качеств, характеристик или, попросту, склада личности — мы как раз и пытаемся это прояснить. В противном случае человек может оказаться просто профессионально не пригоден для данного вида деятельности. Ни у кого ведь не вызывает удивления и протеста проверка на пригодность к воинской службе. Мы уже не упоминаем о профессиях, связанных с высоким риском для самого человека и с ответственностью за жизнь или имущество других людей: это моряки, летчики, спасатели, службы правопорядка, охраны и безопасности.

Да и серьезные фирмы (уже не только на Западе, но и у нас) устраивают серьезную и всестороннюю профессиональную и психологическую проверку, тестирование, всем кандидатам на место — выше разнорабочего. Не ради чистоты рядов, а исключительно с позиций экономии средств и нервов в будущем.

Но есть здесь еще одна немаловажная деталь: как можно оценить профессионализм человека, претендующего на высший пост в деле государственного управления? Кто бы это мог сделать — очевидно, специалисты более высокого уровня, нечто вроде высшего экспертного совета или аттестационной комиссии — как и во всех других ответственных человеческих делах. Только трудно себе представить такой совет. Да и договориться между собой его члены вряд ли смогут — очень уж сложно сколько-нибудь точно формализовать и нормировать этот редкий и весьма специфический вид деятельности — не зря политику называют наукой и искусством. Тем более искусством реального! А в нашу эпоху взаимосвязанного мира, широкого развития демократии и все новых витков научно-технического прогресса, политика все ближе приближается к науке и требует все больше знаний и умений. Поэтому-то в ней, как нигде, велика роль того самого субъективного, человеческого фактора. И разговор не только о первом лице, а о всей большой команде.

О честности и порядочности политиков в представлении рядовых граждан, о том, насколько они верны, и применимы ли эти понятия к политике вообще, мы поговорим позднее.

Однако, отметим главное. Нормальным людям разделить то, что определяется объективным ходом истории и законами общественного развития от того, каков же реальный вклад конкретного человека-политика в эти многомерные процессы, как показывает опыт, чрезвычайно сложно. Ведь человеческий фактор — даже в неявном, неощутимом виде, практически входит во все процессы и явления реальной жизни. Тем более невозможно переоценить важность правильного выбора людьми своих лидеров — тех, кто поведет их дальше.

Здесь ничего другого не остается, как наконец-то прямо сказать: не только мы, но и все человечество, — разделенное не одними национальными границами, но и имущественными, расовыми, клановыми, религиозными, культурными и другими незримыми барьерами — в целом еще не готово к тому, чтобы отбирать по строгим и достаточно надежным тестовым методикам своих правителей, от которых будет зависеть судьба многих миллионов. И деликатно рекомендовать непригодным для этого дела профессионально заняться чем-то другим: да хоть бы разводить коней (можно и пчел) или выращивать цветы, писать книги — если так уж хочется принести людям пользу. Дел разных много — было бы желание. Главное, чтобы оно более-менее соответствовало реальным возможностям — или, еще вернее, реальным способностям.

Сергей Каменский 25 авг. 2010