Глава 23. Трудное решение

Занавеска плавно развевалась, танцуя на врывающемся в окно сквозняке. Под ногой протяжно скрипнула половица. Из кухни донесся стук тарелок — Тамара выплескивала остатки злости на кухонную утварь.

А потом нас окутала звенящая тишина. Я пыталась различить дыхание Эрика — глубокое и спокойное. Хотелось успокоиться самой. Вернуть опору и не проваливаться в неизвестность.

Но дыхания слышно не было, только мое — прерывистое и едва различимое. А еще пульс в висках. Руки слегка тряслись, и я сунула их в карманы.

— Ничего не скажешь? — тихо спросил Эрик глубоким голосом. Такой голос — особый вид оружия, его так просто не достают.

И я бы сказала, только вот что?

— У маленькой болтушки пропал дар речи?

Улыбается. Шутит? И не поймешь. Как тогда, когда мы познакомились. Тогда меня еще пугал и этот взгляд, и эта улыбка. Тогда я еще не знала его. Сильного. Совершенного. Любимого.

— Ты… шутишь?

Эрик покачал головой.

— Нет.

— Но ты же… мечтал всю жизнь. Сам говорил. Что есть цель, и отступать от нее — кощунство.

— А еще я говорил, что ты дорога мне, помнишь? — Он склонил голову набок, вгляделся мне в лицо. — Ты тогда еще перебила — весьма бестактно, кстати. И обещала закончить разговор, когда я вернусь из хельзы. Я вернулся.

— Ты тоже… дорог, но… — Слова застревали в глотке, царапались острыми иглами, причиняя боль. Воды бы. И на воздух.

— Но?

Почему он так спокоен? Я здесь пытаюсь не сойти с ума от радости, а он совершенно непоколебим. Изучает, ждет. Дышит.

И ты — дыши, Полина.

— Кан. Скоро. Твоя цель, помнишь? Знания. Новый уровень. — Я выдохнула и отступила на шаг. Эрик прищурился и, казалось, расстроился.

Я определенно что-то делаю не так. Но что?

А потом он вздохнул и перестал на меня смотреть. Отвернулся к окну, к звездам, которые безразлично блестели на небе, как пришитые к темному сукну пуговицы.

— Понимаю, ты не ждала. — Голос глубокий, но уже другой. В нем нет вопроса — лишь понимание. Вещей, которые понимать не хочется, но надо. Как часто я понимала такие вещи? До этого момента их было так много, и вот растаяли… — Но я много думал. Ты не хочешь возвращаться в атли, и нам хорошо, так почему бы...

— Эрик!

Я прижалась к нему, обвила руками талию и зажмурилась. Голова все еще кружилась, и я пыталась прийти в себя. А для этого нужно, чтобы он замолчал. Не говорил глупостей и не находил практического применения чувствам.

Он замолчал — словно почувствовал. Лишь прижал меня к себе и уткнулся носом в волосы. Дышал. Горячо, шумно. Теперь я различала рваный звук его дыхания.

Стоять бы так всю ночь, только вот сил не хватит. Разговор этот, эмоции, выплеснувшиеся внезапно и резко, мощным потоком — опустошили меня. Ноги отказывались держать, захотелось присесть, а лучше прилечь. И чтобы он обнимал и дышал мне в волосы. Восхитительно!

— Устала? — спросил Эрик, словно прочитав мои мысли. Но он не читал — я знала. Обещал ведь. А его слову я верю.

— Немного, — кивнула я.

— Даже колдуньи устают, — улыбнулся он.

— Я не колдунья. Просто сольвейг.

— Я бы поспорил. — Он вздохнул и потерся носом о мой затылок. — Переночуем сегодня здесь? Мне бы хотелось, чтобы ты привыкла к скади.

— Хорошо, — согласилась я. — И скади мне нравятся. Все, даже Тамара.

— Тамара изменит отношение, когда узнает, что я остаюсь из-за тебя. Она — замечательная, хоть и вспыльчивая...

Он говорил и говорил, а я не слышала ни слова. Остановилась на трех — которые дарили радость.

Остаюсь из-за тебя.

Он сказал это так просто, словно у него никогда не было сомнений. А я поняла, что для счастья нужно так мало...

Впрочем, как и для беды.

Беда всегда приходит неожиданно.

Наверное, стоило сказать ему. О том, что люблю, и о том, что мечтала, чтобы он остался. Но я не сказала. Не могла найти слов, а банальности казались пошлыми. Недостаточно проникновенными. Недостойными Эрика.

Месяц — это так мало. Ничтожно мало, особенно когда перестаешь ценить время. Когда кажется, что счастье вечно.

Беспечность нельзя себе прощать. Никогда. Жизнь полна подвохов, так и норовит подставить подножку. Я забыла. Потерялась в счастье.

Последний месяц прошел в суматохе: много общения, новые знакомства, Глеб, который приезжал почти каждый день и лукаво щурился, глядя на наши с Эриком переплетенные пальцы. Даша тоже смотрела, но не так — пристально, изучающе. Но что мне было до нее? У защитницы скади наверняка своя правда. Вернее, не своя — правда Влада. А с ним у нас как-то не сложилось. Даша не заговаривала о той ночи, я тоже молчала, и между нами соблюдался правильный на мой взгляд нейтралитет.

Я строила планы — тихо, украдкой, боясь озвучить и поверить. Но упорно и безнадежно путаясь в определенности.

Мой день рождения мы отмечали у скади.

Обычный день. Нет, был, конечно, праздник и вычурные угощения из дорогого ресторана. Филе трески в пармской ветчине, салат из авокадо, итальянские бутерброды на гриле и любимые морепродукты Эрика.

Я позвала гостей. Глеба и Вику. Жаль, Андрея пригласить было нельзя — Эрик не жаловал охотников. И Ира не смогла присутствовать. Поздравила и обещала приехать чуть позже. Мне не хватало ее, но в Липецке ей было бы тяжело. Она все еще не оправилась.

В тот день я позволила себя не думать.

Подарок — сапфировое колье на тонкой цепочке с крупным камнем, к которому мне страшно было прикоснуться, не то что надеть. Мужчины думают, что женщинам важны красивые вещи. Пускай. Я радовалась не подарку — все равно его некуда носить. Вниманию. Ежедневному присутствию Эрика в моей жизни.

И скади были добры. И вечер чудесным.

До поры.

Даша появилась неожиданно и неслышно — как призрак. Тихая, напряженная и уверенная. Думаю, Тамара была не права, когда говорила, что из Даши выйдет плохая правительница, потому что в тот момент я увидела в ее глазах именно то, что отличает правителей от обычных смертных. Решимость сделать рискованный шаг и выиграть.

— Мы могли бы поговорить наедине? — тихо спросила защитница и оглянулась, словно опасаясь, что нам могут помешать.

И нам могли, я знала точно. Эрик мог. И на секунду мое эго захотело, чтобы он появился в гостиной. Подошел, улыбнулся и отогнал прочь мрак, нависший надо мной. Потому что я поняла: разговор с Дашей не принесет счастья. Он изменит жизнь настолько кардинально, что назад дороги не будет.

Но Эрик ушел с кем-то из скади, увлекся беседой, а я кивнула и пошла за ней.

Коридор, мягкий свет, тяжелая дубовая дверь. Высокие потолки, стеллажи с книгами и распахнутое настежь окно. Именно здесь Эрик сказал, что останется. Почему же мне так страшно сейчас? Почему кажется, что слова этой женщины перечеркнут его слова?

Даша была мягкой. Плавные движения, легкий наклон головы, некая покорность, сквозившая во взгляде. И в то же время твердость — она же потомок Херсира. Наследница скади. Вернее, была ею, пока Эрик не решил остаться.

— Присядь, — защитница кивнула на кресло — одно из тех, что стояли по другую сторону стола. Я, не раздумывая, опустилась в него. Сжала кулаки и мельком отметила, как побелели костяшки.

Даша села в соседнее кресло, хотя я до последнего была уверена, что она займет место Эрика — высокое, обитое темной кожей, будто говорящее: здесь сидит альфа.

Но она не стала. Хочет держаться наравне? Наверняка знает, что я никого не слушаю. Особенно, когда смотрят свысока.

— Эрик остается, не так ли? — защитница подняла на меня лазурно-голубые глаза. Такие похожие на те, которые я полюбила. — Сказал, что сегодня откроется портал, и что он не пойдет.

— Это его решение, — кивнула я.

— Ты ведь понимаешь, что оно неправильное?

— А ты знаешь, как правильно?

Я сложила руки на груди. Не собиралась сдаваться и подыгрывать ей. Даша — лучшая подруга Влада со всеми вытекающими.

Но ее, казалось, ни капли не смутило мое упрямство. И тогда я поняла: у нее есть козырь. Что-то, против чего у меня не останется аргументов.

Легкая тень улыбки — грустной, но почти торжествующей. Даша это планировала: и этот разговор, и мою капитуляцию… Где-то заработал маховик машины, которую не остановить. Я буквально слышала скрип металла.

— У Эрика была женщина однажды. Моя подруга, Элен из племени бранди. Он даже на время… — Даша вздохнула. — На время забыл о кане. Жил в Лондоне, с нами, не мотался по миру в поисках пророчицы. Не заговаривал о ней, и мы поверили, что брат остепенился. Но спустя полгода он снова взялся за старое — с еще большим энтузиазмом. А Элен осталась одна.

Кресло внезапно показалось неудобным, а воздух — затхлым. Хотя я и понимала, что дело не в мебели и не в воздухе. Просто Даша говорила вещи, которые я не хотела слышать.

— Ты мне нравишься, Полина, — продолжала она, словно не замечая, как больно мне делает каждое ее слово. — И так вышло, что я в курсе, сколько тебе довелось пережить. А еще я безумно люблю Эрика. Но кроме того, я знаю его. И если бы оставался хоть один — хотя бы малейший шанс, что он будет здесь счастлив, я бы порадовалась за вас, но… — Она замолчала и отвернулась.

— Его нет, — закончила я за нее.

— Ты сильная. Сольвейг. И бесспорно интересна ему. Эрик любит загадки, а в тебе их много. Ты непокорная, непосредственная, искренняя. Привлекательная, бесспорно. — Даша вновь взглянула на меня, и в ее глазах я прочла приговор. — Но он не любит тебя.

— Ты не можешь быть уверена… — Я покачала головой, и комната завертелась вокруг бешеным вихрем. Остановите. Дайте опору. Хоть что-то, чтобы ухватиться.

— Могу, — кивнула защитница. — Слишком хорошо его знаю, поэтому могу. Этот мир опостылеет Эрику, как и ты, когда он тебя разгадает. И что ты будешь делать тогда?

… Любить его?

— Что будешь делать, когда эйфория влюбленности пройдет, и он поймет, что упустил единственную возможность жить в мире, которому принадлежит его душа? Сможешь ли дышать, зная, как он ненавидит тебя за то, что ты у него отняла этот мир?

Но он сам решил остаться. Сам! Я его не вынуждала. Это нечестно — просить меня...

Но голубые глаза Даши смотрели уже не вопрошающе. Они требовали. Напирали прошлым, как главным аргументом. Схожестью крови. Авторитетом памяти. И я сдавалась. Медленно отступала, проникаясь.

А ведь я думала об этом. Боялась признаться, но втихую, по ночам, кутаясь в теплые объятия Эрика, не могла избавиться от мысли, что недостойна его.

Я обычная девчонка, а он… Он — совершенство.

В те моменты я была прошлой собой. Той, которую давно похоронила и которая безликим призраком являлась мне в кошмарах.

И сейчас Даша обращалась именно к ней.

— Отпусти его, Полина.

… Горячий воздух. Слишком раскаленный для июньского вечера. Солнце давно уже село, и должно было стать прохладней, но… не стало.

Перила на крыльце у скади были каменными, и я сломала ноготь. Сама не знаю, как — царапнула, и вот… Хотя черт с ним, с ногтем. На такие мелочи не обращаешь внимания, когда дыра в душе.

И так мало времени, чтобы подумать. Решить. Я ведь не судья, чтобы выносить приговоры. Эрик казался счастливым, но как я могла быть уверена, что это счастье — настоящее?

Даша, бесспорно, не из любви к брату действовала. И ждала так долго — тоже не зря. Не оставила мне времени подумать. Осмыслить. Только вот это не имеет значения. Кто мешал мне осмыслить раньше? Любовь? Скорее, глупость.

Но у меня еще есть время, пусть и мало. Нужно взвесить все объективно. Почему он решил остаться?

С одной стороны, наши отношения. Доверие, тепло, единение. Настоящее ли?

С другой стороны, мои необычные способности. Еще Герда, а, следовательно — чувство вины. Видения, от которых Эрику сорвало крышу, ведь он искал меня столько лет. Пьянящий аромат лотоса, которому сложно сопротивляться. Я еще помнила, каким безумным сделался его взгляд в ангарах, когда я делилась с ним. И то, что чуть не умерла, только подтверждает...

Что?

Эрик меня не любит.

Он не говорил о любви — лишь о шансах. А еще был Влад и ревность. До того вечера Эрик не был так настойчив. Да, намекал на чувства, но мимоходом. А после хельзы изменился.

Верить не хотелось. Меня душили горячие слезы, жгли изнутри, норовя испепелить душу. Но это лишь слезы. Хуже будет через несколько лет, когда пророчество Даши исполнится, и Эрик меня возненавидит.

Тогда будет боль — настоящая, непереносимая. И несвоевременное, ненужное раскаяние. Что останется в наших руках, когда сквозь них просыплется песок надежд? Пустота… Черная дыра разочарования. Я не хочу этого для Эрика.

Поэтому нужно решить сегодня. Сейчас. Я уже не маленькая, да и терять привыкла. Пока Эрик не сказал, что останется, готова была его отпустить. Нужно просто вспомнить то состояние. У меня получится.

— Что получится?

Я вздрогнула. Эрик стоял за спиной и виновато улыбался.

— Извини. Иногда я не могу это контролировать.

— Ничего.

Воспоминания коварно подкинули напрасно позабытую картинку. Пустырь за ржавыми ангарами. Дождь. Мокрая трава. И тающий послед портала.

Видения всегда сбываются. Рано ты забыла об этом, Полина. И в книге пророчеств написано то, чему суждено быть. Так мне ли решать?

— Все в порядке? — Эрик шагнул навстречу, нахмурился и приподнял мой подбородок. — Ты как-то побледнела.

— Шампанское, — соврала я. — Слишком увлеклась.

— Свежий воздух все поправит, — улыбнулся он. — Или могу позвать Эльвиру, если хочешь.

Я покачала головой.

— Не хочу.

Интересно, который час? Сколько еще осталось до...

Темно. Вечер. А значит, пора.

— Обними меня, — попросила я, уступая малодушию в последний раз. Пара минут ничего не решит. Пара минут так важна для меня.

— Ну что же ты дрожишь, маленькая? — нежно спросил он. — Тепло ведь.

Тепло. Нет, даже жарко. И нечем дышать.

— Скажи, ты ведь можешь… — Я запнулась. Слова царапали горло — безжалостные, жестокие. — Можешь перенести нас в то место, которое я представлю? Как это происходит вообще? Ты видишь картинку?

— Картинку не вижу — ты же не можешь показать. Это импульс. Твое желание становится моим желанием. — Он отстранил меня. — Хочешь сбежать?

Я кивнула.

— Куда?

— Дай руку...

Зажмурилась, задержала дыхание, чтобы не стошнило. Воспроизвела в сознании пустырь. Только не вечерний и не летний, а усыпанный хрустящим снегом, который слепит глаза. Моя ладонь в ладони Эрика, а перед нами — огромное сооружение из металла.

Я никогда не тренировалась показывать места. Знаю, у Влада был такой дар — показывать. У меня не было. Но Эрик сказал, достаточно представить. Так и вышло.

Ветер усилился и клонил послушный ковыль к земле. Пели песню сверчки, а небо сверкало, затягиваясь тучами. Гроза на подходе. Воздух стал свежим, прохладным и влажным. И мне стало легче. Немного.

— Зачем мы здесь? — настороженно поинтересовался Эрик. Отступил от меня на шаг. От его игривого настроения не осталось и следа, а на красивом, родном лице залегла тревога.

Так еще труднее. Не смотреть бы, но не смотреть нельзя. Он говорил, я хорошая актриса. Что ж, это всего лишь роль — драматичная, одна из главных ролей в моей жизни. Нужно отыграть так, чтобы Эрик поверил. А для этого необходимо поверить самой.

Воскресила в памяти прошлое — изорванная в клочья душа, слезы, разочарование. И настоящее — любовь и близость. Настоящее, которое нужно отпустить.

Краем глаза я заметила, как справа от нас воздух начал рябить, словно в жаркой пустыне. А затем в этом месте возникло светлое пятнышко. Вовремя мы. Вот он — портал. Дверь в мир, куда я не могу уйти, но куда всегда хотел Эрик. И еще раз сказала себе: я все делаю правильно.

— Ты должен идти, — произнесла твердо и посмотрела ему в глаза.

— Но… — растерялся он. Впервые в жизни я видела Эрика таким растерянным. — Разве ты не хочешь, чтобы я остался?

— Не хочу.

Два слова разорвали легкие, и со следующим вдохом туда ворвался обжигающе горячий воздух.

— Но я думал, мы… между нами...

Он замолчал. Опустил глаза, словно пытался осознать, что и зачем я ему говорю. Затем вскинулся, взглянул на меня яростно и выдохнул:

— Не пойду. Зачем? Я же… люблю тебя. Люблю, понимаешь?

Портал ширился, медленно обретая очертания двери. Я знала все с самого начала. Влюбилась в него, зная, что он уйдет.

Будь сильной. Ну же, скажи это. Скажи!

— Я тебя не люблю.

Жестокие слова растворились в воздухе, разливаясь ядом, впитываясь в кожу. Мою. Его. Отравляя то, что между нами было.

— Вот как… — Эрик снова отвел глаза, словно ему было тяжело на меня смотреть.

Мне, наверное, тоже будет тяжело, невыносимо. Придется выбросить все зеркала, чтобы не видеть лица предательницы. Ведь сейчас, отпуская его, я предаю себя. Но то я, а это он — его счастье. Оно главнее.

— Я никогда не говорила, что люблю тебя. Никогда не давала надежды на что-то большее, чем то, что у нас есть, — резко произнесла я. То, что приходилось врать ему, рождало в душе ярость, и я надеялась, она поможет мне выстоять. — Между нами всегда было все предельно ясно, иначе я бы не начинала этих отношений.

— Но все изменилось. Я изменился. Думал, ты тоже...

— Не буду врать, знакомство с тобой поменяло меня, но внутри я осталась прежней.

Он молчал. Пытался осмыслить? Искал причины остаться? Портал разрастался огромной червоточиной и звал Эрика. Даже я могла различить его зов, его притяжение. Ему нужно туда. Нужно. Неужели не чувствует?

Но Эрик вскинулся, упрямый.

— Не могу. Скади уверены, что я останусь.

Зачем? Ну зачем ты ищешь выходы? Их все равно нет.

— Я говорила с Дашей, она объяснит все скади. Ты же сам готовил ее, уверен в сестре, не так ли? К тому же твои соплеменники всегда знали, что ты уйдешь.

Он кивнул. Горько усмехнулся.

— Ты подготовилась...

— Подготовилась. Потому что твое место в кане. Ты столько прошел, столькому научился. Отказывал себе в счастье ради цели. И не можешь отступить.

Ветер рванул его волосы, спутал, пряча на миг глаза и вспыхнувшую в них боль. Снова сверкнула молния, но где-то вдалеке. Грома еще не слышно, гроза не пришла. Сквозь быстро плывущие тучи на нас смотрела полная луна.

— Ты полюбилась скади.

Последний аргумент, и Эрик знает, насколько он беспомощен. Чаша весов качнулась, в сознании лениво шевельнулось сомнение. Но я не стану сомневаться, потому что вот он — портал. Мечта, которая должна сбыться. Наша общая мечта.

— Они тоже полюбились мне, но сейчас, когда Мишеля нет, я бы хотела вернуться в атли, — выдохнула я и взглянула Эрику в лицо.

Знаю, этого недостаточно. Будут еще слова — жестокие, убийственные, и я их скажу. На полпути не останавливаются, он сам меня этому научил. Все дела нужно доводить до конца.

Его лицо окаменело, но взгляда он не отвел.

— Вернуться в атли или… к нему? — спросил тихо, ничего не выражающим голосом.

Нет, не заставляй меня отвечать! Эти слова — как шаг в пропасть. А там — острые камни, переломанные кости, боль. Вечная, непрекращающаяся боль от ненужной лжи.

Но Эрик ждал ответа и в кан не торопился. Я не знала, сколько портал будет оставаться открытым. Я ничего не знала, кроме того, что нужно ранить, чтобы сделать счастливым. Нет, это неправильно, я не бог, чтобы решать!

Но голос разума жил отдельной жизнью, и я ответила:

— Я думала об этом...

Глухой, мертвый голос. Мертвый, как наша любовь. Я сама убила ее.

Эрик грустно улыбнулся, шагнул навстречу. И вот он снова рядом, так близко, и я не могу двинуться с места, оттолкнуть, прижаться. Я ничего не могу, кроме как стоять и смотреть на него. Мои карты на столе, теперь его очередь вскрываться.

— Наверное, ты была моим последним, самым трудным испытанием, Полина, — сказал он. — И, черт возьми, не знаю, смогу ли его пройти.

— Сможешь, — кивнула я. — Не заставляй меня думать, что наш путь был напрасным.

— Почему ты плачешь?

Плачу? Серьезно? А ведь так хотела держаться, быть сильной, но у самой черты не смогла. Прикоснулась рукой к влажным щекам — действительно плачу. Разрыдаться бы — дико, с надрывом. Но все потом. Когда он уйдет.

— Просто… привыкла к тебе. Мне будет не хватать тебя, Эрик, — совершенно серьезно ответила я. И соврала: — Но я не имею права держать тебя рядом, если не люблю.

— Влад Вермунд счастливчик. — Он снял амулет — тот, который до этого никогда не снимал. Серебряный, тяжелый, с рисунком из пересекающихся линий. И надел мне на шею. — Носи, он защитит. От многого. Сильная магия, его сам Арендрейт заряжал.

Затем резко привлек меня к себе и поцеловал. Нежности в поцелуе не было ни капли — только желание обладать, злость и разочарование.

Знаю, мне тоже больно. Надеюсь, там ты забудешь меня, и переход затрет воспоминания этого мира навсегда. А я… я буду помнить за двоих.

Заставила себя оттолкнуть его. Чисто механически, на большее воли не хватило бы.

— Ну все… иди. — Посмотрела в глаза и для пущей убедительности повторила: — Иди уже. Найди, что искал.

Эрик вздохнул, выпустил меня и, пока я не успела опомниться, шагнул в портал. Вот он был здесь, прикасался ко мне, целовал. И вот его нет. Совсем. Навсегда.

Ноги подкосились, и я рухнула на колени в колкую траву. Слезы катились по щекам, руки тряслись. А за спиной, совсем рядом дышал город. Наш город. Теперь только мой...

В груди было пусто, словно оттуда только что вынули душу, и теперь там билось лишь сердце, гулко, отдаваясь эхом в гнетущей тишине грудной клетки.

Не знаю, сколько я так просидела. Имело ли теперь значение время? Вечность без Эрика капала секундами, стекала горячим воском, обжигая, раня. Никогда так явно я не ощущала время и никогда так не ненавидела. Замереть бы в одной секунде до...

А потом громыхнуло. Раскатисто, громко. Гроза бунтовала, рвала макушки деревьев, позади которых притаился город. Крупные капли автоматной очередью барабанили по металлической крыше ангара, по притихшей траве и моей спине.

Грудь выворачивало рыданиями, до которых никому не было дела. Были только я и дождь, и он наполнял меня, впитывался в душу, из которой через рваные раны вытекало сожаление. Мир замер, склонился скорбно и молчал.

А дождь обнимал, убаюкивал, пел колыбельную. Как мама — в детстве. Он вернулся, когда я уже и не ждала. Мой защитник. Эрик ушел, а он вернулся.

Жила оживилась, впитывая энергию. Запахло карамелью. На этот раз это я, кен Эрика во мне. Достаточно, чтобы помнить долго.

В кармане завибрировал телефон. Глеб. Знаю, нужно сбросить. Доиграть роль до конца.

Я обтерла экран о влажную штанину, заметила грязь. Ну вот, штаны испачкала. Эрик смеялся, что я постоянно в джинсах. Говорил: пацанка. А потом вспоминал красное платье — то самое, с глубоким вырезом. И добавлял, что мне идет красный...

Я все сделала правильно. Эрик там, где должен быть. И добьется многого.

Почему же тогда так гадко на душе? И поцелуй горчит на губах, разбавляясь каплями дождя. И грязь вокруг, и холодно. Одиноко. Только жила горит, плавится в остатках карамельного кена, заставляя закипать кровь.