Глава 13. Видение номер два

— Очнись! Полина, ты слышишь меня?

Слышу. Слышу и плыву. Вода качает меня, успокаивает. Несет куда-то. В тепло. В счастье. Я улыбаюсь — бездумно, радостно. И никакие проблемы больше не тревожат.

Никакие, кроме голоса.

— Очнись!

Меня тряхнули за плечи — не грубо, но настойчиво.

— Открой глаза.

— Спать хочу, — простонала я и снова откинулась на волну. Но она вспенилась, приподнялась, ставя меня почти вертикально.

— Нельзя спать. — И снова этот голос.

Я открыла глаза. Эрик держал меня на руках, крепко прижимая к себе, встревоженно вглядываясь в лицо. Такой внезапно близкий. Пахнущий морем и карамелью. Волосы зачесаны назад и собраны в хвост. И кожа — слегка обветренная, словно он недавно вернулся из плавания. Откуда такие мысли? Словно я знала… На лице небольшая щетина, и ямочка эта на подбородке — так и хочется потрогать.

— На вот, выпей. — Он поднес к моим губам чашку с карое и почти насильно заставил сделать глоток.

— Фу, гадость, — прошептала я и откашлялась.

— А нужно допить, — приказал он и добавил уже мягче: — Ну же, малыш, сделай это для меня.

От его хриплого, глубокого голоса даже голова закружилась, и я послушно допила. Эрик поставил чашку на журнальный столик и снова меня обнял. Двумя руками. И я почувствовала себя почему-то невероятно, безумно счастливой. Откинулась ему на грудь и молчала, слушая, как бьется его сердце. Так мы и сидели несколько минут — в тишине, на диване в кабинете скади. Торшер излучал тусклый свет, но он до нас почти не доставал — рассеивался в двух шагах до дивана. Оставляя нас в интимном, уютном полумраке.

— Не засыпай, — попросил Эрик очень тихо. — Боюсь, когда ты засыпаешь.

— Ты же можешь вылечить меня, — слабо улыбнулась я. — Если будет совсем плохо.

— Не могу, — вздохнул он. — И еще несколько дней не смогу. Да и потом нужно будет восстанавливаться долго, я же не сольвейг.

Я приподнялась, заглянула ему в глаза. Они не лучились иронией, как обычно — взгляд был серьезным и виноватым.

— Прости. Я мог не остановиться. Потерял голову.

— Ты был при смерти. Не нужно оправдываться.

— Нет, Полина. — Он уткнулся носом мне в волосы, и я зажмурилась, боясь спугнуть его. Казалось, сейчас я любым неосторожным движением могу его спугнуть. Он ссадит меня на диван и перестанет обнимать. Вопреки моим опасениям, Эрик прижал меня к себе еще сильнее и добавил: — Мне сорвало крышу не из-за истощения. А из-за тебя.

— Из-за моего кена, — глухо прошептала я. Вспомнился Альрик. Я на остановке — полуживая, сжимающая амулет с замысловатой вязью. Такси. Забор атли, и Влад, вносящий меня в дом. Тогда я чуть не умерла, потому что Первозданный не смог вовремя остановиться.

— Да, — ответил Эрик и снова замолчал.

Я слушала, как тикали часы в углу. Смотрела на пятно света на полу. Дышала и старалась не уснуть.

Я могла погибнуть, потому что самому лучшему мужчине в мире сорвало от меня крышу. Не ирония ли? Кен сольвейга кружит голову, сказал мне однажды Влад. Странно, но я никогда не задумывалась, не придавала значения...

— Какой он? — спросила и подняла голову, желая взглянуть Эрику в глаза. — Мой кен? Что ты чувствовал, когда я делилась?

Эрик улыбнулся, погладил по щеке. Я потянулась — невольно — к его ладони, понимая на ходу, что веду себя жутко неприлично. Ну и что с того? Я чуть не умерла, мне можно.

— Волшебный.

— Волшебный? И это все?

Хотелось подробностей, особенно, когда его глаза блестят, а губы улыбаются. Мягкие, наверное. Возможно, властные. Требовательные. Жаль, что я этого не знаю.

Я потянулась рукой и все же потрогала его ямочку. Он перехватил мою ладонь, несильно сжал. И тут же выпустил, словно боялся, что может повторить то, из-за чего я чуть не погибла.

— Однажды мне довелось побывать в долине Нила. Там живет одно племя, в котором я искал свою пророчицу. Там я впервые увидел и попробовал небесное безумие. Голубой лотос. Он распускается с рассветом, и нет ничего красивее, чем наблюдать, как вода покрывается этими солнечными цветами. Его запах ни с чем не сравнится. Это сильное психотропное средство — если его правильно употреблять, он дарит эйфорию и погружает в транс. Поговаривают, жрецы африканских племен становятся сильнее благодаря ему. И что, покурив его, хищный может постичь тайные знания.

— И ты постиг? — спросила я. Надо же, какой у меня, оказывается, кен. Цветочный. Волшебный. Неудивительно, что Альрик тогда настолько проникся.

Эрик тихо рассмеялся и погладил меня по волосам.

— Не постиг. Наверное, не достоин. Вот на мне и отразились совсем другие свойства этого цветка.

— Другие свойства?

Он потерся носом о мой нос, приблизил губы к моему уху и прошептал:

— Голубой лотос — сильнейший афродизиак.

Не знаю, как на счет лотоса, но его голос точно такими свойствами обладал. Я зажмурилась и застыла, мечтая, чтобы он прекратил, наконец, говорить и поцеловал меня. Перестал мучить. Заставил снова ощутить себя желанной.

А потом я поняла. Открыла глаза, нахмурилась. Получается, он сейчас что мне сказал? Что там, в долине Нила он под воздействием цветка...

Хотя чему тут удивляться? Эрик не раз намекал, что женщины у него были, парень он не стеснительный. Но почему-то именно в тот момент я ненавидела всех его женщин — и бывших, и настоящих. И, возможно, будущих.

Что поделать, мужчины мира хищных не моногамны. Особенно такие, как Эрик. А он так вообще не хотел отношений. Никаких. Все, что он мог дать — удовольствие. Минутное, яркое, незабываемое.

Оно мне надо? Только болеть потом будет. А я не хочу, чтобы болело. Наелась этой боли — до конца жизни вспоминать хватит.

Опустила глаза. И наконец, увидела свою одежду. Засохшая кровь на рукавах, под ногтями, на повязке. Грязь. Даже волосы спутались и испачкались кровью Эрика. И вспомнился мальчик — маленький, запутавшийся, наполненный злобой зверек.

Правильно ли мы поступили? Действительно ли не было выбора? Возможно...

— Где он? — спросила хрипло. — Тед? Ты...

— Я похоронил его. А сам он находится сейчас там, где и создатель яда. Ты говорила, они знакомы.

Я подняла на него глаза.

— С Таном? Но… зачем?

Эрик вздохнул.

— Понимаешь, мир искупления — страшное место. Страшное в первую очередь для того, кто его создал. Там больше никого нет, и никто не скажет тебе, что пора уходить. Никто не оправдает. Там масса выходов для перерождения, но ты никогда не найдешь их сам. Не увидишь. Но если рядом будет кто-то — неважно кто — кто тебе это выход покажет, ты обретешь свободу. Они выберутся. Оба. Если осознают — каждый свою вину.

— Так ли он был виноват? Ты ведь сам говорил, что понимаешь Теда...

— Понимаю, — кивнул он. — Но это не значит, что готов пожертвовать ради этого понимания своим племенем. — Он заправил волосы мне за ухо, нежно погладил по щеке. — Тобой.

Я снова смутилась. Захотелось встать, отойти от него подальше. Опасность, ощущаемая от Эрика, была в разы сильнее той опасности, что сулил мне мир. Здесь и сейчас, где я слышу, как бьется его сердце, где кожу обжигает его дыхание. Где нет ничего — только мы. Запросто можно потеряться и больше никогда уже не вынырнуть. Утонуть в его глазах.

Поэтому я в них не смотрела. Только на свои грязные руки, нервно теребящие полу свитера.

— Тан поможет ему? А сам? Разве Тед в состоянии понять, осознать? Разве подросток проникнется его болью?

— Этот подросток, как ты его называешь, увидел и познал больше тьмы, чем ты когда-либо познаешь в жизни, Полина, — серьезно сказал Эрик. — Пропитался этой тьмой. Все колдуны пропитываются. Тьма — их жизнь, как бы пафосно это не звучало. Из нее они черпают силу, питающую их дар. Уверен, им будет о чем поговорить. К тому же, такая компания всяко лучше одиночества. Одиночество сводит с ума, мутит разум.

Я не могла не признать, что он прав. Когда увидела Тана, сама испугалась того, во что он превратился под воздействием собственной вины и сожалений. Возможно, Тед — именно то, что ему нужно сейчас. Кто-то, кто будет рядом. Кто просто будет.

— Как ты это сделал? Как провел туда Теда?

— Во мне был яд. В нем был яд. Его сделал создатель мира искупления. Это просто, если ты жрец. Если учился у первого жреца хищных.

Я подняла на него удивленные глаза.

— У Арендрейта?

— У него, — кивнул Эрик. — Я много где бывал.

— Я думала, это выдумки. Легенды. Херсир, Лив, Гарди… Хаук.

— Первые — не выдумки, малыш. Они наши прародители, иначе откуда бы мы взялись? — Он помолчал немного. — Ты прониклась колдуном. — Не спрашивал — утверждал. — Не мальчиком. Тем, что создал яд.

Я пожала плечами.

— Нас кое-что связывало.

— Я помню, он приходил, когда мы были еще детьми. Непризнанный наследник. Требовал у Станислава принять его в племя. Потом у Влада. Похитил Ларису. Он?

Я кивнула.

— И что же связывало его с маленькой пророчицей? Ведь за помощью ты пошла именно к нему. Уже после его смерти.

— Я убила его. Давно, несколько лет назад. Но кроме этого, он любил Киру, по-настоящему любил. А тогда я не знала, что она… — Грудь сдавило, от тягостных воспоминаний закружилась голова. Или это из-за истощения? Я не знала. Я уже ничего не знала. Вернулось ощущение зыбкости, неуверенности. — Все сложно.

— Кто такая Кира? — тихо спросил Эрик, успокаивающе гладя меня по спине, словно почувствовал, что именно это мне нужно. Как он это делает? Понимает, что ли? Ощущает мои эмоции так остро, что знает, каким образом их изменить? Неужели мой кен настолько сблизил нас? — Ты уже второй раз ее упоминаешь. Она была близка тебе?

— Она умерла, — резко ответила я. И ведь не соврала, ну ни капельки.

— Извини.

— Ничего. Все в прошлом. Я устала. Хочу помыться и… Эрик, я хочу домой. К себе домой. Выспаться, подумать. Отрешиться немного от твоих испытаний. Ведь до следующего видения есть еще время, а ты сам говорил, что поставил на меня защиту. Можно мне домой?

Он опустил глаза. Перестал меня гладить, и почему-то стало холодно. Не критично, но ощутимо.

— Я не буду держать тебя рядом насильно. Если тебе сейчас хочется убежать из-за того, что я сделал, я пойму. Просто скажи, как есть.

— Из-за того, что ты сделал? — переспросила я. А потом поняла: — Из-за кена, что ли? Глупый. Это ж кен сольвейга, даже Альрик когда-то не сдержался...

Тут же поняла, что сболтнула лишнего и замолчала. Поздно. Эрик уже заинтересовался, причем сильно. И отставать, видимо, не собирался.

— Что — Альрик?

— Ничего.

— Ясно. Снова секреты.

— В каждой девушке должна быть загадка, — пошутила я. Кажется, я так уже шутила с ним.

— Да в тебе их столько — мне жизни не хватит разгадать!

— Тебе и не нужно. У тебя нет этой жизни. Закончатся испытания, ты уйдешь, и все-все загадки этого мира разгадаешь в своем кане! — сказала я почему-то со злостью.

Эрик аккуратно приподнял мой подбородок и заставил смотреть в глаза. Дыхание сбилось, щеки полыхнули, а его взгляд жег кожу.

— Что происходит, Полина?

Что происходит? Хотела бы я сама знать.

— Ничего. Ничего не происходит. Я просто устала.

Попыталась встать — не вышло. Меня качнуло, и я снова оказалась на руках у Эрика. В заботливых, крепких, удушающих объятиях. Из одной паутины в другую — разве это справедливо?

Он словно почувствовал. Ссадил меня на диван, сам встал и прошелся к окну. Я одновременно почувствовала и радость оттого, что на меня не накатывает дикое желание его обнять, и разочарование — по той же причине. Вернее, желание было, а Эрика рядом не было. Он стоял у окна и смотрел в ночь.

— Ты что-то решила? — спросил он тихо, не оборачиваясь. Рукой коснулся шторы, и она колыхнулась, слегка прикрывая его спину. — На счет моих испытаний? Я тебя не тороплю, но хотелось бы знать...

— Я же говорила, что помогу. Ничего не изменилось, правда. Просто устала. Перенервничала. Сегодня был трудный день.

— Вчера, — поправил Эрик.

— Я что, сутки спала?

Он посмотрел на меня. Снова улыбнулся, и от этой улыбки по коже поползло тепло — осязаемое, ласковое. Черт, он может и так гладить, не касаясь. Какого черта он встал?!

— Нужно еще поспать, набраться сил. Переночуй у меня на квартире. Я поработаю, а ты сможешь спокойно отдохнуть. Без всяких… инцидентов.

— Инцидентов? — нахмурилась я.

— Влад приходил.

А вот это было неожиданно. Вернее, логически ожидаемо, но все же...

Он приходил сюда. К скади. Ко мне. Знает, что мы натворили.

Привычный, скользкий страх сполз за шиворот. Словно я подсознательно все еще ждала, что он разозлится, отругает меня. Накажет. Странно, он ведь никогда особо не ругался и не наказывал, а страх остался. Словно пепел от пожара взметнуло ветром и бросило в лицо.

Я молчала. Эрик тоже. Смотрел пристально, словно мог определить по мимике мои мысли. А мыслей не было. Страх развеялся, и не осталось ничего.

— Ругался, — сказала я утвердительно.

— Ругался, — кивнул Эрик. — Полина, если не секрет — а у тебя на каждый мой вопрос ответ «секрет» — почему тебя изгнали?

Я вздохнула, опустила глаза, а он вновь приблизился и присел рядом. Не настолько близко, чтобы я разволновалась, но достаточно, чтобы ощутила себя защищенной.

С ним рядом было невероятно хорошо. Безупречно. Словно я сама была тем цветком, что он описывал, а он — солнечным светом. Смотрел на меня, и я распускалась. А когда отходил, приходилось закрывать лепестки.

— Просто мне не показалось, что он особо рад. Ну, тому, что ты ушла. Даже наоборот. Ты что-то натворила, и это — наказание?

Я покачала головой и промолчала. Не то, чтобы говорить об этом я была не готова. Мой уход из атли — свершившийся факт, его не изменить. Да и я вроде примирилась. Но почему-то говорить о Владе с Эриком было дискомфортно.

— Если это так, то наши приключения не помогут тебе вернуться обратно. Влад будет злиться на тебя еще больше.

— Да пофигу, пусть злится, — раздраженно выдохнула я. — Нет, вот даже так ему и надо!

— Не лучший способ покорить мужчину, — нахмурился он, а затем беззвучно рассмеялся. — Оторва ты, Полина.

— Знаю, — вздохнула я. — Влад теперь тебя возненавидит. Извини.

— Мне-то что? Если даже ты не переживаешь. Вон, сидишь, надулась. И бесишься. А не боишься. Неужели не хочешь домой?

— Дом там, где тебя ждут. В атли меня не ждут.

— Я тебя жду. И много еды — после такого кушать нужно часто и калорийно. А то последние джинсы потеряешь. — Он лукаво улыбнулся. — Хотя я не против.

Шутит. Как раньше. Заставляет смущаться и краснеть, думать о нем, представлять. Вспомнилась ночь в доме атли. Полумрак, видение. Его руки на плечах. Как же он тогда мне не понравился! А сейчас… Сейчас мне было хорошо рядом с ним — то ли из-за его кена, то ли из-за того, что в нем был мой.

Не могу я в него влюбиться. Просто не имею права. Это тупик.

Внезапно Эрик придвинулся ко мне, погладил ладонью по щеке. Я только и могла, что смотреть на него. Просто смотреть и ждать, что будет дальше. Все слова были только словами, когда он приближался.

— Ты очень сложная, Полина, — произнес он тихо. Слишком тихо. Я слышала, как тикают большие напольные часы в углу. Как шумно вырывается из груди мое дыхание. Как пульс отстукивает в висках. — Мне хочется, чтобы ты сегодня осталась со мной.

Он сейчас поцелует меня. Поцелует, и я растворюсь. Исчезну. По телу прокатилась волна предвкушения.

Но Эрик целовать не спешил, просто смотрел на меня и ждал. Чего? Напряжение стало невыносимым, и я прошептала:

— Хорошо.

Или то была не я? Другая девушка во мне, которая не боялась боли. Которая смотрела на его губы, тяжело дышала и ждала.

Страхи — наши главные враги. Мои — так точно. Я всю жизнь чего-то боялась. Сначала боялась, что Влад меня бросит. Накаркала. Затем началась моя жизнь хищной, а в ней, как известно, намного больше страхов: охотники, колдуны, темные ритуалы. Первозданные с их экспериментами. Драугры. И ты барахтаешься во всем этом, стараешься выжить, не сломаться, не потеряться в водовороте событий. И когда находишься на грани, стоишь на краю бездны, появляется он. Мужчина, с которым ничего не страшно. Который может решить все проблемы одним щелчком пальцев. И тогда рождается другой страх — глубокий и не связанный с миром хищных. Чисто женская боязнь привязаться, а потом оказаться ненужной. Брошенной.

С Эриком этот страх обрел материальную форму, стал осязаемым и неизбежным. Да что там юлить — я уже привязалась к нему. Привыкла. Он делился со мной кеном, я делилась с ним. Неделя, что мы провели вместе, сблизила нас настолько, насколько вообще возможно сблизиться с мужчиной. И теперь он говорит мне: останься со мной, а у меня и мысли нет отказать. Страх отступает, пятится и растворяется под взглядом его прозрачных глаз, теряется в его дыхании. В моем дыхании. Теряюсь я, и остается только он.

Слишком сильные эмоции для такой слабой меня. Да, я слаба. Всегда была. И как бы ни хорохорилась, как бы ни боролась, не могла с этим справиться.

Но вот парадокс: рядом с Эриком мне нравилась моя слабость. И я в ней. Это было так естественно, так гармонично, что сбивало с толку.

И вот я сижу в ореоле его тепла и жду. Он что-то говорит, тихо, проникновенно. О моей безопасности. О том, что мне не нужно больше ни о чем волноваться. Вообще. Никогда. Что все у меня будет хорошо. Что будет так, как я захочу. Он решит все проблемы, если нужно, договорится с Владом, и потом я смогу вернуться в атли. Домой.

Разве он не понимает, что у меня больше нет дома? Нет ничего. Только он.

Я слушала, а думала о своем. Не знаю, как на счет моего кена, но одно только присутствие Эрика, его прикосновения рождали во мне эйфорию. Так кто из нас небесное безумие? Имеет ли это значение?

Я не помню, когда именно отключилась. Наверное, истощение сделало свое дело. Я уснула, а когда проснулась, лежала на большой синей кровати. На меня смотрела комната Эрика, глубокая, как его глаза. Как он сам. Я опустилась на эту глубину, на самое дно, и не знала, смогу ли когда-нибудь всплыть на поверхность. Надо ли вообще всплывать?

Восстанавливалась я недели две. Послушно пила карое, старалась не нервничать, плотно ела. Эрик приходил стабильно по вечерам, но ночевать оставался редко. И когда уходил, в груди селилась терпкая горечь. Я лежала, смотрела в потолок и почему-то представляла его с другой. Где-то там, в какой-то кровати в какой-то квартире в каком-то городе мира. Ему-то расстояния не помеха. Возможно, он сейчас в Лондоне, в своем доме или у этих бранди.

Потом я долго ругала себя за эти мысли. Эрик мне никто. Я просто вижу его будущее. Отрывки, что приведут его в кан. Все. Его женщины не должны меня волновать.

Но они волновали. Впервые за последнее время я буквально сгорала от неконтролируемой ревности к его потенциальным любовницам.

Со мной Эрик был нежен, но к близости не стремился. Иногда обнимал, иногда водил руками по моему животу — проверял жилу, иногда гладил по волосам. Улыбался — тепло, ласково. Но привычными намеками больше не бросался.

Наверное, боялся приближаться — я ведь могла свести его с ума кеном. Чертов кен! То хотят меня из-за него, то наоборот.

Однажды он много расспрашивал об атли. Как пережили войну, кто в племени мне ближе всего. Я рассказала. Было горько, грустно и безнадежно, как и всякий раз, когда я вспоминала об изгнании. Но внезапно поняла, что не хочу возвращаться. Пока не хочу. Не знаю, что будет после ухода Эрика в кан — вернется ли сводящее с ума чувство одиночества, заболит ли жила, захлебнусь ли воспоминаниями о прошлом. В тот момент была только горечь. Разочарование. А боль прошла. Словно Эрик снял ее своим целительским даром.

О сольвейгах он не спрашивал ничего и никогда. О случае с кеном тоже не вспоминал, словно эти две темы были для нас табу. Они не были, я знала. Заговори я первая, Эрик не стал бы увиливать. Думаю, он ждал, что я заговорю. Но я молчала.

Однажды вечером, когда я почти уже уснула, он прилег рядом и спросил о том, почему меня изгнали. Ненастойчиво, но твердо. И показалось, спросил он это не из праздного любопытства — словно пытался что-то придумать и чем-то помочь. Чем тут поможешь? Даже если бы я хотела вернуться, законы охотников суровы. Питался и тебя поймали — смерть.

Наверное, хорошо, что Мишель в некотором роде ко мне неравнодушен. Находясь в родном городе, но вдали от атли, я, наконец, поняла, что прошлые обиды куда-то делись, и я больше не злюсь. Ни на Влада, ни на Риту, которая всегда принимала сторону брата, ни на Лару с ее колкими шуточками. Ни на Мирослава — хотя в Венгрии готова была его убить. Да и потом тоже. За то, что поддержал манипуляции друга. Его жестокую затею с Кирой.

Даже на саму Киру… Герду больше не злилась. Поняла, что бесполезно. Мне никогда не понять драугра. Слишком она странная. А ко мне ее влечет лишь голод. Вернее, влек. Сейчас все сложнее.

Эрику было не все равно. Я не понимала, почему, но явно видела это, когда он на меня смотрел. И дело даже не в том, что я была той самой пророчицей. Чувствовать себя должным и по-настоящему проникнуться — разные вещи. Он проникся.

Смотрел на меня ласково, внимательно и готов был слушать.

Готова ли я была говорить?

— Все сложно, — ответила я и протерла глаза. Из окна в квартиру заглядывала ночь, светильники были выключены, и в комнату свет проникал лишь из коридора. В этом приглушенном свете глаза Эрика сияли, и я была рада, что он не видит моего лица, а я могу рассматривать его, не скрываясь.

— Конечно, сложно, — кивнул он. — С тобой легко не будет, это я понял. Но хочу разобраться, почему вождь, которому ты нужна, изгоняет тебя добровольно, а человек, узнав о возможной смерти которого, ты сама чуть не погибла от страха, боится тебе звонить.

— Глеб… — выдохнула я с сожалением.

— Глеб, — подтвердил Эрик.

— Как он?

— Жив. Почти поправился, хотя мог бы быстрее. Ты бы объяснила ему, что он не сольвейг, и ему нужны ясновидцы.

— У Глеба теперь к ним другое отношение, — пробормотала я и вспомнила Нику. Интересно, она до сих пор в Ельце? Ее ведь наверняка ищут. Глебушка, во что же ты влез? И главное — как нам теперь тебя вытащить? Я же здесь, и мне нельзя...

— Окей, с этим можно жить. Но касательно тебя он молчит. Партизан недоделанный. Я же помочь хочу! — почти обиженно сказал Эрик.

— Ты ничем не поможешь, — ласково произнесла я и благодарно сжала его руку. Он на мгновение напрягся, его лицо изменилось, а затем снова расслабился. Но тот миг я запомнила — неуверенность и боязнь навредить.

— Каждый из нас оступается. Особенно сложные девочки. Есть масса способов наказать, не настолько жестоких.

— А если оступаются не девочки?

Эрик молчал. Смотрел в глаза и ждал, когда я соберусь с силами продолжить.

— Я ничего не делала, Эрик. Влад сделал. Именно из-за него я больше не атли.

На глаза навернулись предательские слезы, а ведь я обещала себе больше не плакать из-за атли. Никогда.

— Он сделал… тебе что-то? — спросил он настороженно и сжал мои плечи. В голосе прозвучала явная угроза. Пожалуй, не стоит с ним вот так откровенничать. О сильный. Слишком сильный и может… Что? Навредить Владу? Мне-то какое дело теперь?

Дело было. Не зря же я согласилась на изгнание. Вообще стала слушать Мишеля. Ведь и секунды не колебалась, когда он предложил выход.

— Ты не так понял, — ответила я и осторожно высвободилась.

— Полгода назад Влад выложился. Слишком выложился на одном… ритуале… — Голос дрогнул, и я закрыла глаза. Вспомнилась темная река. Брызги. Запах ванили над камнями. Портал. Улыбающийся Альрик. И я, не понимающая, каким чудом спаслась. — Полгода — небольшой срок, чтобы восполнить силы, особенно с новыми законами. А Влад не любит быть слабым, для него важно чувствовать себя...

— Мощным, — закончил за меня Эрик.

— Можно и так сказать.

— Так что же произошло?

— Влад питался. Много. Несмотря на запрет. Питался в городе. А в мире есть ясновидцы, которые могут определить, кого выпил хищный. Так смотритель Липецка его и поймал.

— По закону его должны были казнить.

— Должны были, — кивнула я, вспоминая пыточную в зале заседаний охотников. — Но я договорилась с Мишелем.

— Не знал, что ты дружишь с древними, — недовольно пробурчал он.

— Я не дружу. Мишель мне не друг, скорее, наоборот.

— Тогда почему пошел тебе на встречу? — удивился Эрик.

— А вот тут начинаются сложности. Мишель — тот охотник, что убил Диму, брата Влада. Его дед долго охотился на древнего, и даже сумел запечатать ему жилу, чтобы спокойно провести ритуал кроту, но охотник ускользнул.

— Да, я помню эту историю. Так на смотрителе Липецка печать?

— Нет. Тан снял ее. Колдун. Он тоже был хищным, достаточно сильным, чтобы снять печать, наложенную вождем.

Черт, и как я тогда не подумала? Верила, что Влад может выиграть поединок. Даже надеялась на это. А ведь Тан был сильнее всегда. Первая кровь сильнее второй. Всегда будет. Не зря же так почитается закон наследования. Не стоит ни о чем сожалеть — если бы я не убила тогда Тана, сама могла быть мертва. Или Барт. Или Люсия — ведь именно с ней у меня сильнейшая связь. Кто знает, кого Тан привлек бы моей кровью?

— На кой колдуну это понадобилось? — вырвал меня из размышлений Эрик.

— Чтобы запугать атли. Он тогда вернулся, мечтал руководить. Мишеля я убила — довела до конца дело Валентина. А Тан его воскресил. И снял печать. — Я горько улыбнулась. — Говорю же, сложно все.

— Хочешь, чтобы я поверил, что мудрый вождь атли не смог убить древнего, а ты смогла?

— Вообще-то Мишель — не единственный древний, которого я убила, — обиделась я. Да что, в конце концов, за шовинизм?! — И не надоело делить хищных на девочек и мальчиков?

— Я и не делю. Тамара, например, не так давно тоже убила древнего. Смотрителя Лондона. Но она действовала внезапностью, а Мишель должен был ждать от атли подвоха.

— От меня не ждал. Он думает, что любит меня.

— Чего? — опешил Эрик.

— А что, я недостаточно хороша для древнего? — пошутила я, но он не улыбнулся. Казалось, готов был прожечь во мне взглядом дыру. Я вздохнула и сказала уже серьезно: — Он помнит меня из прошлого воплощения. Не знаю, почему, но влюбился он в ту девушку. Может, она… я, то есть, ясновидицей была. В общем, я не в курсе и выяснять не хочу.

— Он отпустил Влада, потому что ты попросила?

Я покачала головой.

— Нет. Он потребовал, что взамен я должна уйти из атли навсегда. Мишель считает, что Влад — причина всех моих бед. Наверное, охотник хотел, чтобы я отреклась. Нам повезло, что он плохо разбирается в законах хищных.

— А может, это обычная ревность? Кто их, древних этих, разберет? Склеились мозги за столько лет-то.

— Думаю, Мишель злится, что Влад его вокруг пальца обвел. Ведь ритуал кроту был его идеей, а мне Влад наплел, что охотник опасен и может всех нас убить.

— Хочешь сказать, что Вермунд обманом заставил тебя убить влюбленного в тебя охотника? Он весьма своеобразно устраняет соперников.

Я покачала головой.

— Мишель не был для него соперником. Влад мстил за брата.

— Так что дал твой уход из атли лично древнему?

Я пожала плечами.

— Он странный. Не хочет, чтобы я и близко с Владом стояла. Иногда мне кажется, если понадобится, он положит на это жизнь!

— Мы ему в этом поможем, — задумчиво проговорил Эрик.

— Поможем? — насторожилась я. — Как?

— Мне нужно знать, хочешь ли ты вернуться, Полина. Чего ты вообще хочешь?

— Не знаю я, понятно! Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы говорить об этом.

— Дело в том, что у нас с тобой вряд ли когда-нибудь будет подходящее время. Боюсь, у нас его слишком мало. И если я могу сделать что-то, что улучшило бы твое пребывание здесь после того, как я уйду, я это сделаю.

Я посмотрела на него, и мне вдруг захотелось его стукнуть. Готов решить все мои проблемы, в то время, как единственная моя сложность — он сам. Его присутствие и его отсутствие.

— Я не маленькая, и в состоянии разобраться с собственной жизнью самостоятельно. А ты не старик Хоттабыч, желания мои исполнять. Ну, разве что одно...

— Какое?

— Обними меня. Не хочу быть сегодня одна.

Это желание он исполнил. Лег на спину, я положила голову ему на грудь и обняла за талию. Уснула, и снился мне кан — далекий, призрачный, светлый мир. Там было озеро, усыпанное синими цветами, а на берегу сидели шаманы хищных. Кучковались по три-четыре человека и курили лотос. Эрик тоже там был, но он не курил. Сидел на камне, опустив ноги в воду, и ласково касался лепестков.

Странный сон.

А утром я проснулась от запахов еды. И вместо карое на тумбочке у кровати стояла чашка с кофе — свежеприготовленного, с булочками. Эрик сидел рядом на кровати и улыбался.

— Доброе утро, — бодро поприветствовал он. — Решил разбить стереотипы, что мужчины не умеют готовить.

— Булочки ты тоже сам пек? — лукаво поинтересовалась я, села и расправила одеяло.

— Булочки нет. Но кофе по специальному рецепту, это я тебе гарантирую.

— По рецепту твоей кофеварки?

— Вот так и делай тебе приятное, — шутливо обиделся он. — А еще говорят, женщины любят кофе в постель.

— Они любят, — подтвердила я и вгрызлась в румяный и мягкий бок булочки. Блаженство какое! Только бы их и ела. — Не обращай внимания, иногда во мне просыпается язва. Особенно после ежедневного завтрака карое. — Я блаженно закатила глаза. — Мммм, спасибо за булочки. И за кофе.

— Рад, что смог угодить, — совершенно искренне ответил он.

— Мне нужно домой, Эрик, — серьезно сказала я. — Я не шутила тогда. И если раньше я была слаба и вынуждена принимать твою помощь, то сейчас не могу себе этого позволить.

— Почему? — Взгляд прямой, изучающий. Разбирающий на молекулы и собирающий обратно в нечто целое. Нечто иное, незнакомое. Неизвестного мне человека.

Но я не имела права меняться. Я — это я. Он — это он.

А на его «почему» было сотня «потому что». Потому что я привязалась к нему. Потому что устала страдать по ночам, думая, где он сейчас. Потому что неправильно радоваться его приходу, как вчера вечером. Неправильно засыпать, прижимаясь к нему, словно мы близки.

Мы не близки. Мы просто нужны друг другу на время.

Слишком много «потому что». И лишь одно, которое я могу озвучить.

— Потому что так надо.

— Кому?

— Мне.

Он опустил глаза и ответил:

— Хорошо.

От этого «хорошо» стало холодно. Нет, не так. Мне всегда было холодно, а рядом с Эриком я согрелась. Только вот рядом с ним не навсегда. И если сейчас мне безумно холодно без него, то что будет, когда он, наконец, найдет свой кан?

Квартира на Достоевского пропиталась одиночеством. В углах застыли остатки страха — того, что владел мной, когда пришли адепты Герды. Они не проникнут сюда, сказал Эрик. Затем обновил некогда поставленную защиту.

И ушел. Сухо попрощался, словно не хотел и вовсе со мной разговаривать. А я осталась. И захлебнулась одиночеством.

Сидела, наверное, с час на диване и молчала. Просто смотрела в одну точку. Нельзя забывать свое истинное предназначение. Потому что в итоге оно все равно настигнет тебя, накроет куполом, и укажет на ошибку. Теперь я — одиночка, и должна учиться жить одна.

Остаток дня я посвятила уборке. Вымыла квартиру до блеска и упала на диван. Работать всегда легче — плохие мысли уходят на задний план. Но когда усталость больше не позволяет трудиться, они возвращаются.

Нет, неправда, я не одна. Атли — еще не все. Жила же я как-то без них в Москве и у Барта. У меня есть друзья, те, с кем я еще могу общаться.

Я позвонила Ире и болтала с ней полтора часа. Говорила мало, больше слушала — просто наслаждалась ее голосом. Знаю, что нарушила договор. Но вряд ли Мишель станет проверять мой телефон. Да и не от Иры он пытался меня «защитить».

Странно, как гармонична для нее была жизнь одиночки. Наверное, все потому что атли она не по крови, да и никто ее не изгонял, захочет — вернется. У нее был шанс, а у меня не было. Хотя она расстроилась. И оттого, что мы больше не соплеменники, и оттого, что я сейчас одна. И если еще с утра я могла уверить ее, что это не так, то сейчас...

Эрик не приходил и не звонил. Возможно, дал мне время во всем разобраться, а может, был занят делами скади. И чем ближе подбиралась ночь, тем отчаяннее мне хотелось позвонить ему самой. Сознаться в собственной глупости и в том, что безумно хочу удовольствия. Того, что он предлагал.

Но, несмотря на слабость, в которой у меня хватило духу себе признаться, я была невозможно упряма. Поэтому не позвонила. Вернее, позвонила, но не ему. Вышла на лестничную площадку и нажала на кнопку звонка.

Мирослав открыл не сразу — минуты через две — взъерошенный и в небрежно завязанном халате. Удивился очень, если судить по выражению лица, но быстро собрался и втянул меня в квартиру.

— Ты… как ты? — Осмотрел меня со всех сторон на предмет повреждений, а затем пристально взглянул в глаза.

— Нормально, — пожала я плечами. — Вот, домой вернулась.

Он покачал головой, втиснул меня в комнату и усадил на диван. Прямо перед столиком, накрытым на двоих — шампанское, клубника, конфеты. Даже свеча была, кажется, только не горела.

— Ты не один? Слушай, я не знала. Давай, я потом зайду. — Я попыталась встать, но меня настойчиво усадили обратно.

— Не суетись. Она с радостью меня подождет… где-нибудь еще.

Мирослав скрылся в спальне, а я попыталась представить, кто такая она и почему должна теперь ждать его с радостью. Ведь он по сути ее отсылает в разгар любовного действа… Впрочем, отсылает и отсылает — мне-то что?

Мирослав вернулся минут через пять — одетый в джинсы и майку и причесанный. Отнес поднос с угощениями на кухню и приготовил чай. Вкусный, как я люблю. Сладкий, с лимоном. Овсяное с кунжутом печенье. И понимающий взгляд.

— Я запуталась, — призналась я и обняла ладонями чашку. Она грела их через тонкую ткань свитера, и постепенно одиночество уходило.

— Тебя изгнали. Выдернули из родной среды. Это нормальные ощущения для хищного.

— Я сама себя выдернула, давно еще, в Венгрии. Не могла, не хотела...

— А сейчас? — Его внимательный взгляд заставил поежиться. — Сейчас хочешь?

Я пожала плечами.

— Я ведь ни на секунду тогда не сомневался. Засомневайся я — и ты, и Влад были бы мертвы. А вы мне близки. Оба. Несмотря на то, что ты считаешь иначе. Тогда я тебя, маленькая, спасал.

— Знаю. Я тебе как дочь.

— Ты мне друг. Стояла тут — трясущаяся, напуганная — когда охотник пришел за мной. Стояла и просила меня не убивать. Затем в Венгене позволила спасти жену и дочь. И тогда, в доме, вывела Майю.

— Ты мне тоже друг. Хоть я и злилась сильно.

— А сейчас? Тоже злишься?

— Сейчас не злюсь. Все, что произошло в Будапеште, оказалось напрасным. Герда вернулась. Но дело даже не в этом. Все эти годы… моя любовь, моя боль… Я же ее дочерью считала! Дралась за нее, глотки рвала. И с Таном тогда… если бы не Кира, я бы, наверное, его не убила. А она оказалась миражом. Дымкой. Ты — мужчина, тебе не понять, каково это — когда умирают дети.

— Да, я мужчина. — Он тяжело вздохнул и отвернулся. Сложил руки на коленях, посмотрел прямо перед собой, и воздух в комнате стал тяжелым. На плечи навалилась грусть — его грусть. Его боль. И я поняла прежде, чем он сказал. Поняла, что была не права. — Но я знаю, каково это — терять детей. У меня их пятеро было, выжила только Майя. И то потому, что ее тогда просто не существовало в природе.

— Извини...

— Нет, послушай. Я пережил. И ты переживешь. Будешь злиться, плакать, страдать. Но — будешь! Если бы Влад не пошел на этот авантюрный шаг, тебя бы не было. Он жесток порой, но всегда знает, для чего что-то делает. Никогда не отступает. И любит тебя так, как умеет.

— Только от любви этой тошно и хочется бежать. Выжигает она все, Мир. Душу, сердце, саму жизнь. И остается только после нее — умереть.

— Лучше умереть от потери кена в ржавом ангаре, — покачал он головой. — Чем этот Эрик лучше Герды?

— Тем, что он не хотел. Что сожалеет и делает все, чтобы мне было комфортно. А что делает Влад? Конкретно сейчас? Сидит и боится в большом доме или пустил все на самотек? Ведь Эрик тут не навсегда. Он уйдет, а Герда никуда не денется...

— Влад никогда не будет сидеть и бояться. И тем более, не пустит все на самотек.

Я вздохнула.

— Скажи ему, пусть не подставляется. Погибнет еще, а у него сын. И жена. Рита плакать будет...

— А ты будешь плакать, Полина? Или уже все перегорело?

— Я не буду, — уверенно ответила я. — Просто потому что разучилась. Но смерти ему не желаю, иначе зачем бы ходила к Мишелю? Просто… у нас разные пути.

— Уверена?

— Пока да. А загадывать не буду — судьба любит подшутить над планами.

Вернулась к себе я уже за полночь. Усталая, но довольная. Все же приятно знать, что у тебя кто-то остался. Кто-то не из племени и не связанный со странными испытаниями Эрика. Что мне есть, к кому прийти и с кем поговорить.

А ночью, глядя на крупные, по-летнему обильные звезды, я думала о Владе. О его словах у очага, о болезненном блеске в глазах, об отчаянии, оставившем след на лице. Нельзя было назвать его счастливым. Наверное, потому что ложь счастья не приносит… Хотя вот я всю жизнь старалась правду говорить, и что мне это дало?

Но почему-то его зеленые глаза до утра не шли из головы. Это все Мирослав, он явно шаманит с сознанием. В прошлый раз после нашего откровенного разговора в Швейцарии, мы с Владом...

Нет, не думать об этом! Не вспоминать. Все в прошлом, а в настоящем у меня Эрик. Такой же притягательный и еще более недоступный. Не моего романа герой. Но почему же рядом с ним так чертовски хорошо? Это что, шутка природы?

Уснула я под утро, а проснулась около одиннадцати, не выспавшаяся и раздраженная. Хорошо хоть встать с постели не успела — тут же откинулась на подушки, зажмурилась и полностью отдалась картинкам в голове.

Я сижу на полу в квартире на Достоевского. Меня трясет, я с трудом понимаю, что происходит — в голове туман, сознание путается. Нога затекла, потому что сверху на ней лежит что-то тяжелое. Что-то или… кто-то!

— Эрик, — шепчу, пытаясь сбросить его с себя. Какой же он неподъемный! — Эрик, очнись!

Страх накатывает резко вместе с тошнотой. Если уж он беспомощен, то я и подавно...

Он все так же не шевелится, и я боюсь, что он умер, оставив меня тут одну. Наедине с опасностями. С Гердой. От этой мысли становится невыносимо тоскливо, внутри все сжимается. Верить не хочется, понимать еще меньше.

Я смотрю на часы на шкафу — бабушкины, те самые, что я так и не смогла выкинуть. В память о детстве. Десять часов, почти ночь. Ночью особенно страшно. Темно. И тревожно.

Он же не умер? Он просто не мог умереть, бросить меня! Не имел права.

И вдруг я понимаю, что в комнате не одна...

Медленно, словно в вязком киселе, поворачиваю голову.

Ветер с шумом распахивает окно, развевая занавески. Холодно. Снег со свистящим ветром врывается в квартиру, кружит, леденит кожу. А вместе со снегом вплывает она. Женщина в светлой шифоновой одежде. Прямо по воздуху. Словно сказочная фея, скользит медленно, плавно и определенно — к нам.

Надо разбудить Эрика. Срочно. Иначе… Что иначе? Я не знаю. Но понимаю точно: ничего хорошего.

А потом слышу шелест сзади. Успокаивающий, дурманящий звук.

И — темнота.

Голова болела безумно. Еще больше, чем после видения о Теде. Я старалась отдышаться, успокоиться, но перед глазами все стояла незнакомка в шифоне — бледное лицо и плавное приближение. Ей нужен Эрик — в этом не было сомнения. Нужен не просто поговорить. Забрать. Она хочет его забрать. Вырвать из этого мира навсегда. И точно не в кан. Куда-то еще. В какое-то страшное, опасное место. Туда, откуда не возвращаются...

Я лежала еще несколько минут и смотрела в потолок, думая, что значит для меня это видение. Еще один шаг к его цели, еще одна опасности или… повод ему позвонить? Просто позвонить, услышать его голос, наполненный энтузиазмом, увидеть лучащиеся предвкушением глаза. И наполниться теплом. Его теплом. Его радостью. Ведь своей у меня не осталось.

И вдруг я поняла, что хочу, чтобы он нашел свой кан. Обрел, наконец, то, к чему стремился столько лет. Нашел себя. Стал счастливым.

Ведь в жизни иногда не главное — собственное счастье. Иногда важнее подарить его близким. А Эрик — как бы я не хорохорилась, как бы не отстранялась от собственных эмоций — стал мне близким. И значит, я изо всех сил постараюсь, выложусь, но он попадет в свой кан.

А я… я просто улыбнусь от мысли, что он был в моей жизни. Просто был. Без всяких намеков на «будет».