Глава 28. Находка

Весна кончилась быстро. Сменилась жарой и духотой, что для июня не свойственно. А уж июль и вовсе выжег землю. Плавился асфальт, в городе воняло смолой и копотью. Выхлопными газами. Пылью.

И усталостью.

Или мне только казалось?

Я действительно устала. Утра начинались рано, а вечера кончались глубокой ночью. А весь день я изо всех сил старалась быть хорошей правительницей. Сидела с Антоном в кабинете, обложившись кучей бумаг, и пыталась вникнуть в работу верфей. Теперь, когда Эрика не было, Антон приезжал редко — пару раз в месяц. И то на несколько дней, чтобы ввести меня в курс дела.

Влад оказался не прав. Наверное, я все же была глупа, или просто мозг не был заточен под ведение бизнеса. Я пыталась вникнуть, честно. Но так толком и не вникла. Отвлекал Алан, другие скади, которые приходили и робко что-то спрашивали, делились проблемами и страхами. Я разруливала споры, прекращала ссоры, которые все же случались. Решала вопросы о воспитании детей. Ездила на сборы к охотникам. Руководила, в общем. Как умела.

С Тамарой, как ни странно, проблем не возникло. Она не давила, не навязывала свою волю. Только наблюдала иногда пристально, отчего мне сразу становилось неуютно. Но я тут же отвлекалась заботами и забывала. К тому же, воительница здорово помогала мне с сыном, за что я была ей признательна. С Аланом Тома была настоящей, даже улыбалась, когда брала младенца на руки. Любила его — такое невозможно сыграть. А если она любит Алана, и я постараюсь смирить спесь и подружиться с ней. Или хотя бы сохранить нейтралитет.

Было сложно, каждый вечер я падала в кровать без задних ног и тут же засыпала. Снов не было — лишь темнота. Сознание выключалось и, казалось, тут же включалось снова. Наступал новый день, наполненный заботами.

Бояться было некогда. Хотя о таинственном убийце я помнила. Маршал и Сергей — еще один из ищеек скади — искали его, как оказалось, все это время. Эрик просил перед уходом.

Эрик...

О нем я думала в минуты, когда удавалось немного отстраниться от суеты. В один из таких часов в надежде спрятаться, я забрела на чердак.

Здесь было жарко. Жарче, чем в доме, где на полную мощность работали кондиционеры, да и массивные каменные стены не пускали жару. Из круглого окошка в помещение проникало солнце и клубилось в облачках из пыли. Покатая крыша, обшитая изнутри деревом, сундук со сбитым замком — массивным и ржавым. Старый велосипед в углу. Стул и лампа без абажура. Коробки.

Старинная тумбочка с выдвинутыми ящиками, которые невозможно было задвинуть назад — дерево рассохлось от влаги и трухлявилось от прикосновений. В тумбочке — кисти, пропитанные краской тряпки, старая палитра. Похоже, когда-то в скади был художник. Я вспомнила картину у Роба в комнате. Красные маки. Нужно будет спросить, кто рисовал.

А в углу стояли холсты, накрытые белой простыней. Простыня запылилась и на прикосновение ответила возмущенным облачком. Я чихнула, резким движением сдернула ее...

И обомлела.

С огромной — почти в мой рост — картины на меня смотрел Эрик. Прищуренный взгляд, волосы струятся по плечам. Рубашка расстегнута почти до пупка и амулет сверкает. И я машинально сжимаю этот самый амулет в ладони, словно таким образом могу связаться с Эриком, ощутить тепло. Но я не могу. Могу лишь смотреть в прозрачные глаза и плакать. А рука сама тянется...

Трогаю щеки. Шершавый холст и масло. Спускаюсь к губам и обвожу по контуру. Стираю пыль. И собственные слезы — другой рукой.

— Прости… — шепчу. И так хочется прижаться, но к портрету не прижмешься. Не обнимешь. Зато можно смотреть.

Я забрала его с собой. Спустила вниз, хотя это было сложно, втащила в комнату, салфеткой смахнула пыль. А затем попросила соорудить крепления на стене в моей спальне. Пока мужчины трудились, смотрела на картину.

А потом пришла Даша. Присела рядом со мной на кровать и тихо сказала:

— Мама рисовала. Она много рисовала и Эрика любила очень.

— У нее был талант, — сдавленно ответила я. — Почему картина на чердаке?

— Эрик приказал. Туда почти все отнесли, кроме… У меня остался портрет папы и у Роберта маки. Не отдал. Не позволил забрать...

Она вздохнула.

— Эрик приказал? — удивилась я. — Но почему?

— Злился. — Защитница горько улыбнулась. — Его не было, когда папа… Папу охотник убил. Древний. Когда Эрик вернулся, просто обезумел. Раньше он часто был… безумным. Злился много. Я его боялась иногда. Но со мной он никогда… и с мамой. Любил нас.

— Эрик убил того охотника, верно?

Даша кивнула. Поморщилась.

— Содрал с него кожу у нас в подвале. Я подсматривала — интересно было. Я никогда до этого не видела древних. Да и вообще охотников не видела. Эрик пытал его — когда я пришла, на охотнике живого места не осталось. А потом брат начал срезать с него кожу — кусок за куском. Весь в крови был, даже лицо. И волосы… И в один момент охотник рассыпался. Умер. Но я не сразу поняла, что произошло. Тошнило меня дня три. А мама плакала. Закрылась в спальне и… Она думала, что Эрик с ума сошел.

— Она умерла вскорости, да? — спросила я, пытаясь стереть из воображения страшные картины. Не вязались они у меня с Эриком, которого я знала. С добрым, справедливым, а главное — умеющим себя контролировать Эриком.

— Она… ушла, — вздохнула Даша. — Ушла искать отца.

— Постой, она что же… покончила с собой?! Или...

— Нет. То есть… не совсем. Есть ритуал. Ритуал очистки жилы. Жрец обращается к богам и просит обменять кен хищного на одно желание. Никто особо не верил, что он работает, пока мама… Она хотела видеть отца.

— Ритуал убил ее?

Даша кивнула.

— А Эрик потом окончательно свихнулся. Разозлился на нее за то, что бросила нас. И велел убрать все картины. Он любил маму сильно. И она его. У них была связь. Кровь, наверное, не зря же он так эти чертовы законы соблюдал! Кровь Херсира. В моих жилах она тоже течет, но я ее не чувствую. Мама чувствовала, и Эрик тоже. Он бесновался долго, а потом ушел. Вернулся уже одержимый пророчицей. — Она посмотрела мне в глаза и добавила: — Тобой.

Я ничего не ответила. Перевела взгляд на картину, и показалось, я увидела упрек в лазурных глазах.

В ту ночь я долго не могла уснуть. Лежала и смотрела на портрет на стене. Мы были в комнате вдвоем — я и он. Алана забрала к себе Тамара, чтобы я немного отдохнула. Мне показалось, когда она увидела картину, то даже как-то смягчилась, и ее голос уже не звучал так резко. Хотя, кто знает… возможно, то было лишь мое воображение.

Около двух часов я все же сдалась — выключила свет и улеглась. Мне снова приснилась та девушка. Степь с ласковой травой, ветер, ночь. Луна — еще не полная, со стертым боком.

Незнакомка тянет руки и просит помочь. Чем? Я не знаю, но тоже к ней тянусь. А когда уже готова прикоснуться, она тает в воздухе, и я остаюсь одна.

И просыпаюсь.

Сердце колотилось, как сумасшедшее, хотя сон не был страшным. Предчувствие — вот что заставило открыть глаза. И амулет Эрика накалился. Как тогда...

И я поняла, что в комнате не одна. Шорох — едва заметный — сзади. Следом — леденящий страх. Но в этот раз страх не перерос в панику, лишающую движений. Я резко дернулась, но не удержала равновесие, и рухнула с кровати, больно ударившись затылком о пол.

Наверное, нужно было закричать, но я почему-то не кричала. Только судорожно двигала локтями, стараясь отползти от кровати, на которой уже четко выделялась темная фигура. И я с ужасом следила, как эта фигура поднимается следом и делает шаг ко мне...

«Алан, — мелькнула мысль. — Хорошо, что Алан сегодня с Тамарой».

Все это произошло в долю секунды. И мысль, что я могу ударить, пришла. Но поздно. Шершавые ладони перехватили мои руки и свели их над головой. А хриплый голос шепнул:

— Полегче! Зашибешь ведь.

И я застыла. Как лежала там, на полу, так и...

Снится? Мне это снится? Как же иначе объяснить...

Меня подняли и усадили на колени. Обвили кольцом рук и слегка покачали.

— Дурной сон?

Я подняла голову, отстранилась. Слишком темно, чтобы быть уверенной. Слишком… зыбко. Поэтому я протянула руку и дотронулась. До скулы, плавно переходящей в подбородок. До мягких губ. Волос. И щетина колется. Запах знакомый — сладкий, дурманящий.

— Эрик...

Сон? Если так, то не хочу просыпаться.

— Драться не будешь больше? — пошутило видение.

Я помотала головой.

Майка, не скрывающая сильных плеч. Руки. Ладони шершавые, и кожа шелушится. Почему?

— Пришлось поработать, — непринужденно ответил фантом. — Помогал со строительством. Кто такой Алан?

Видение и способности сохранило. А обещания, похоже, забыты. Впрочем, я сама ведь… сама...

— Голова болит, — сказала вслух и поморщилась. Похоже, нехило приложилась затылком. Пощупала — шишки вроде нет.

Теплая ладонь легла мне на лоб, вторая — на затылок, и боль ушла, уступая место легкой эйфории.

— Легче? — улыбнулось видение, и я кивнула. Глаза привыкли к темноте, и теперь я могла различать и контур лица, и впалые щеки, и блеск прозрачных глаз. Даже ямочка на подбородке была видна. И почему-то подумалось, что всему виной картина. Словно Эрик с портрета ожил и ходит по ночам.

Но вслух я шепнула лишь:

— Спасибо.

— Ты в гости приехала?

— Что?

Таинственность постепенно рассеивалась, темнота становилась просто темнотой, а очертания тела на картине выделялись четко. Значит, это не призрак. Не видение… Не...

— У скади гостишь?

— Нет, я… Ты вернулся?

— Как видишь, — усмехнулся. Горько. Или показалось?

— Вернулся, — повторила я, но скорее, чтобы убедить себя.

— Кан — совсем не такой, каким я его представлял.

— Знаю, — кивнула. Осторожно пошевелила головой, опасаясь новой порции боли. Но боли не было, лишь недоумение. Белый шум и полное отсутствие мыслей.

Я не ждала Эрика, а он пришел. Зачем? Почему?

— Это мой дом, — ответил он.

— Хватит. Перестань!

— Извини. В кане не приходилось контролировать себя.

Я отстранилась, осторожно встала. Нужно было расстояние, чтобы прийти в себя, осознать, что он… здесь.

— Ты мог уйти куда-то, — тихо сказала я. — Выбрать мир, где тебе было бы хорошо...

Он тоже встал. Большой, надежный. Некто из прошлой жизни, к которой возврата нет. Или есть?

— Я и выбрал.

В комнате темно, но я все равно вижу, как горят его глаза. Как пристально, жадно он на меня смотрит. Еще вчера я точно так же смотрела на портрет...

Потянулась к его руке. Истрескавшаяся, горячая кожа. Пальцы вздрогнули, но на прикосновение Эрик не ответил. Конечно, я же… мы...

— Идем. — Я потащила его к выходу.

— Куда?

— Объясню, что я здесь делаю.

В коридоре было светло, я не удержалась и взглянула на Эрика. Высокий. Я и забыла, насколько. Плечи широкие, а белая майка подчеркивает загорелую кожу и рельеф мышц. Волосы по плечам струятся, шелковистые и мягкие. Я еще помню, насколько они мягкие. И снова хочется коснуться. Но я разворачиваюсь и иду, Эрик — за мной. И за руку держит, теперь уже крепко, пальцы переплел. А я не хочу, чтобы отпускал.

Но вот она — дверь Тамары, и пришлось расцепить ладони. Я постучала — негромко, чтобы не разбудить Алана. Эрик уперся плечом в стену и не сводил с меня настороженного взгляда. Молчал. И выглядел усталым. Наверное, ему нужно поспать. Возможно, он уснул бы там, рядом со мной, и если бы я не открыла глаза, не испугалась, то проснулась бы утром в его объятиях.

Впрочем, вряд ли он стал бы меня обнимать. После того, что я сказала, сделала. Оттолкнула его. В прозрачных глазах Эрика ворочалась дремлющая злость.

Он не ждал меня здесь. По сути, я здесь лишняя...

Тамара открыла дверь. Заспанная, в розовой пижаме с котятами Китти, она меньше всего походила на грозную воительницу. Но внешность зачастую обманчива.

— Спи! — велела мне с порога. — Пусть будет у меня до утра. А то на тебя уже смотреть страшно — исхудала. Кожа да кости!

— Тома, — сдавленно сказала я. — Смотри.

И распахнула пошире дверь, чтобы она увидела. Она увидела. Глаза округлила, приоткрыла в удивлении рот и несколько секунд молчала, не зная, по-видимому, что сказать. Подалась назад. Поморгала.

А потом резко выпалила:

— Гад ты, Стейнмод!

Я думала, он разозлится или обидится, но Эрик просто кивнул.

— Согласен. Со всем согласен. И скучал по тебе, кудряшка. Но боюсь, если мы так с каждым скади будем здороваться, я усну в процессе. Устал безумно. Поспать бы пару часов. А завтра ругай хоть целый день.

— Хотелось бы объяснить Эрику, зачем я здесь, — вмешалась я.

— Ах да, это… — Тамара отступила на шаг, давая нам возможность войти.

Полутьма. Рассеянный свет ночника на тумбочке. Голубые рюши на детской кроватке. Алан спал на животе, выпятив попку вверх, и светлые волосы кудрявились на затылке. Щечка смешно смялась, а ямочка на подбородке выделялась еще отчетливее. Пахло молоком и детской присыпкой. Мой мир, моя Вселенная поместилась в колыбельке.

— Это Алан, — шепнула я Эрику, который с удивлением смотрел на младенца.

Эрик несколько секунд разглядывал его, а затем повернулся к Тамаре и выдал гениальное:

— Ты родила ребенка?

— Совсем сбрендил в своем кане?! — возмутилась воительница. — Посмотри на него, это твой сын!

— Мой… — Эрик перевел ошеломленный взгляд на малыша, и тот, словно почувствовав, заворочался. — Но… как?

— Думала, ты большой мальчик и понимаешь, как получаются дети, — съязвила Тома.

Злится. Сильно злится. Уже не на меня, не на Дашу, а на Эрика. Но он, казалось, и вовсе перестал ее замечать. Посмотрел на меня недоверчиво. Затем снова на Алана. И снова на меня.

— Ты поэтому живешь здесь, верно?

Я кивнула. В горле ком стоял, и ответить не получилось — только кивнуть.

Эрик снова посмотрел на Алана. Другим взглядом — изучающим, хищным, голодным. И стоял так минуту или две. Я молчала, а Тамара беззастенчиво зевала, намекая, что ночь на дворе и поспать бы не мешало. Эрик устал. Еле на ногах стоит, но все равно не уходит. Глядит на сына и не моргает.

— Алан… — сказал он, наконец. И повторил, наверное, чтобы закрепить: — Алан. — Повернулся ко мне. — Когда?

— В марте, — сдавленно ответила я.

— Марш отсюда, — недовольно проворчала Тамара. — Разбудите мне ребенка. А ты… — Она пнула Эрика кулаком в плечо. — Отсыпайся, завтра придется выслушать, что я о тебе думаю!

И мы оказались в коридоре. Свет от бра рассеянными полукругами ложился на пол. Одна нога Эрика оказалась в этом полукруге, а другая — в тени. Он молчал и смотрел на меня выжидающе, а мне было неуютно. Я правда хотела спать. И устала. Эрик ждал объяснений, а я...

Что я могла ему объяснить, все же очевидно?

— Давай… не в коридоре, — попросила я, и он кивнул.

— Ты не высыпаешься? Устаешь? — спросил, пока мы шли назад, к спальне. За руки уже не держались, и Эрик казался невероятно далеким, чужим.

— Все мамы устают, — улыбнулась я, стараясь не думать о плохом. — Особенно если они еще и племенем управляют.

— Ты не правительница, — нахмурился он.

Я обернулась у самой двери. Посмотрела на него. Нет, не злится. Устал. И констатирует факт.

— Верно, — кивнула. — Не правительница. Но я научилась притворяться.

Комната в свете сильно отличалась от комнаты в темноте. Таинственность исчезла, а проступил быт с его мелкими деталями. И мне почему-то стало стыдно и за разбросанные на полу игрушки, и за упаковку подгузников, которые я с вечера не убрала в комод, и за распашонки стопкой на стуле. Кресло-качалка, как и детская кроватка, смотрелись почему-то в этот раз нелепо в мрачноватой и явно предназначенной мужчине спальне. Я почувствовала себя оккупантом… Теперь, когда вернулся хозяин, на эту комнату у меня не было прав.

Впрочем, Эрику, похоже, было плевать и на подгузники, и на кресло, и на кроватку. Он смотрела на стену, где висел портрет. Портрет, в свою очередь, вглядывался в него.

Не знаю, почему я испугалась. Вспомнилась Даша с ее рассказами о временном помешательстве Эрика, о жестокости, с которой он пытал охотника в подвале. О том, как после смерти матери велел унести все картины на чердак...

— Я нашла ее вчера, — пояснила, хотя Эрик не спрашивал. — Она мне понравилась, и я решила...

— Нужно снять, — резко перебил он.

Эрик злился. На меня. За картину. За то, что поселилась в его доме, заняла место его сестры — скади по крови. Командовала тут. Возможно, и за то, что родила от него ребенка...

Я инстинктивно отступила к двери и ответила:

— Хорошо.

Он немного помолчал. На картину больше не глядел — осматривал комнату, и у меня почему-то горели уши и щеки, словно их окунули в кипяток.

Хозяин. Настоящий хозяин. А я… лишняя.

— Все это время ты жила у скади? — наконец, бесстрастно спросил он.

Я помотала головой и облокотилась о дверное полотно.

— Не все. Только после родов.

— А до этого где? У атли?

— Я не… — Сглотнула и отвела взгляд. — Я не атли. Все сложно...

— Ничего, я пойму.

Он смотрел на меня, не отрываясь, а слова хлестали кнутом. Я почувствовала, что краснею. Сложный разговор. Я устала. Эрик устал. Лучше бы нам отдохнуть, а потом уже выяснять отношения. Но он, похоже, был иного мнения. Сверлил меня взглядом и ждал. И я поняла, что не хочу говорить. Вот бы он прочел мои мысли и ни о чем не спрашивал. Понял, как я скучала, как люблю его, и что даже не надеялась на такое счастье — увидеть его снова.

Но я сама запретила Эрику лезть мне в голову. И значит, придется отвечать.

— Я жила у себя, то есть на Достоевского. А потом… В общем, на меня напали ночью. Человек. Хотел убить, и если бы не Дэн, наверняка убил бы.

— Кто такой Дэн?

— Мой друг, он… знакомый Барта, вождя сольвейгов. Дэн сильно приложил убийцу о стену, и тот умер.

Эрик кивнул.

— И ты пришла к Тамаре? Тогда уже знала, что беременна?

— Мне некуда было идти. К тому же… мой сын скади, и скади имели право знать.

Эрик с портрета внимательно слушал. И, казалось, оценивал степень откровенности. Словно были причины скрывать? Все причины исчерпали себя...

— Маршал узнал, кто в прошлом году хотел тебя отравить? — Эрик скользнул взглядом мимо, словно ему не хотелось больше смотреть в глаза. Все еще больно или… Нет, нельзя так думать! Если начну, больно будет мне.

Я покачала головой.

— Нет. Думаю, отравитель и тот, кто подослал убийцу — один и тот же человек.

— Я уверен в этом, — согласился Эрик.

— Тогда я считала, что это Даша… То есть… Тома сказала… а я так боялась, что поверила.

— Даша? — удивился он. И снова в глаза посмотрел. Лед растаял — от удивления, наверное. И на минуту он снова стал моим Эриком.

— Тома уверила, что у Даши есть способности… ну, видеть. И что она хотела устранить соперника. Роберт не отрицал, кстати. Твои друзья указали на нее, что мне было думать?

— Ладно они, но ты? Как ты вообще… как могла подумать, что Дарья… Да она в жизни такого не сделает!

— Откуда мне было знать?! — Я оттолкнулась от двери и шагнула к нему. Впервые за то время, как проснулась, ощутила себя уверенной. Наверное, сказались месяцы тренировок — все же в резиденции охотников нужно было часами держать лицо и отвечать на различные вопросы. — Тома уверяла и Роб. К тому же, Даша сама была убедительна, когда уговаривала оттолкнуть тебя.

— Оттолкнуть? — Он даже побледнел. И брови свел у переносицы. А я пожалела, что сказала. Вырвалось. Но слово, как говорится, не воробей...

Да и скрывать у меня больше не было права. Только вот как сказать? Можно просто слово в слово повторить, как было. Или подобрать нужные фразы. Какие? Если бы я знала...

— Что же ты молчишь? Говори! — почти выкрикнул он.

Глаза горят гневом. Кажется, еще миг — и он совсем перестанет быть Эриком. Превратится в чудовище — страшное, беспощадное. И убьет меня.

— На празднике Даша позвала меня поговорить в кабинет и сказала, что ты не будешь счастлив здесь, со мной. Влюбленность пройдет, я надоем тебе и ты возненавидишь меня за то, что остался, не ушел в кан, о котором так сильно мечтал. Мы менялись кеном, Эрик, а это привязка. И твои мысли могли быть не твоими… Просто инстинкты. Не любовь. А кан — ты ведь мечтал о нем всю жизнь! Ни разу не отступил. Не сбился с дороги. И я… я не могла лишить тебя этой мечты.

— Но ты же… ты сказала...

— Лгала, — горько улыбнулась я. — Никогда не умела, и вот...

— Лгала?!

Он больше не злился. Злость трансформировалась в обиду, растворилась в воздухе и причиняла боль при каждом вдохе.

— Прогнала меня, солгав? Ты не собиралась… в атли… к нему?

Я покачала головой. Горло жгло слезами — внезапными, горькими. Обвиняющие взгляды стегали крапивой, и кожа под ними, казалось, пузырилась ожогами.

Эрик отвернулся, запустил руки в волосы, взъерошил их.

— Черт, Полина! Ты… — замолчал, будто не мог подобрать слов. — То, что ты сделала… Знаешь, как я чувствовал себя? Как я...

— Прости.

— Я ведь любил тебя. Я, черт возьми, влюбился, как идиот!

— Эрик...

— А ты играла… Все время, Полина? Все время, что мы были вместе, ты играла?

— Я не играла! — кричу. Почти уже не контролирую себя и сама готова броситься на него с кулаками, чтобы он перестал говорить. Мне же больно! Ему тоже. И с каждой секундой все больнее… — Не говори так.

— А как… что мне сказать?

— Не знаю.

Слезы уже не было сил сдерживать, и они покатились крупными каплями — по щекам, затем на пижаму и на ковер. Падали, путаясь в высоком ворсе. Слезы — всего лишь вода. Соленая вода, не больше.

Я не видела, как он подошел. Просто оказался рядом. И обнял. А я разрыдалась, как маленькая. С ним я всегда чувствовала себя маленькой. А он защищал меня, заботился. Давно. Но словно вчера.

— Не плачь, — прошептал Эрик и прижал меня к себе сильнее. И я вжалась в него. Хотелось раствориться, стать его частью. Органом, без которого он не смог бы жить, дышать. — Не могу смотреть, как ты плачешь из-за меня. Маленькая моя, пророчица...

Я цеплялась пальцами за его майку и хотела добраться до кожи. Добралась. Она была теплой и пахла солнцем, а еще немного гелем для душа — тем самым, что я берегла и пользовалась, лишь когда становилось совсем невмоготу. И вот Эрик вернулся и наверняка полпузырька вылил… Хотя какая разница? Он же вернулся. И будет здесь. Со мной?

— Я слишком спешил, да? — Он осторожно отстранил меня и вытер слезы со щек. — Было мало времени, и я спешил. Боялся не успеть. Оступился как-то, верно? Что-то сделал не так? Слишком напирал?

Я замотала головой и снова его обняла. Как хорошо… вот так… с ним.

— А ты родила мне сына, — продолжал он, и в голосе послышалась нежность. — Подумать только, сына! Наследника! Я и мечтать о таком не смел.

— Ты не злишься? — спросила я и замерла в ожидании ответа. Сердце гулко билось. Мое? Его?

— Шутишь? — Эрик погладил меня по волосам. — Я счастлив.

— Я рада, что ты вернулся, — прошептала я и закрыла глаза.

— А я рад, что ты рада, — улыбнулся он. — Только вот… правда, устал. А тут новостей столько, что боюсь, не смогу сразу все усвоить. Да и тебе нужно выспаться.

— Да, конечно. — Я нехотя отпустила его и вытерла остатки слез. — Извини.

— Отдохни, а я лягу в гостевой. Пока еще ты тут хозяйка, — пошутил он.

Пошутил. Не смешно совершенно.

В гостевой? Но… почему? Я же небольшая совсем, а кровать огромная. И только что он меня называл своей пророчицей, обнимал так, словно… Или нет? Может, мне просто хотелось так думать?

Эрик собрал игрушки в корзину и подержал немного резинового кота из «Шрека», которого Алан очень любил. Смотрел на игрушку, улыбался и, кажется, действительно был рад, что у него есть сын.

А потом вдруг встрепенулся, наверное, вспомнил обо мне. Уложил в кровать, подоткнул одеяло. Несколько секунд смотрел странно, словно собирался что-то сказать — что-то важное — но потом передумал. Поцеловал в лоб, поднялся и, погасив свет, молча вышел.

Я осталась одна.

Слушала, как стучит сердце в груди и как шелестят листья старой ивы за окном. Свежестью потянуло, наверное, пойдет дождь...

Я лежу.

А Эрик где-то там, за стеной, в соседней комнате. Вернее, в одной из. Со мной остаться не захотел. Все еще обижен? Не любит больше?

Не любил?..

Нет, любил, сам же сказал. А сейчас? Все прошло? Или нет? И как узнать? Я ведь не умею читать мысли!

А сердце бьется все сильнее. И в груди ворочается что-то — горячее, тяжелое. Неутомимое. Знать бы что...

И я понимаю, что не усну. Буду лежать, смотреть в потолок, думать. Нафантазирую плохого, накручу себя — умею же. Нужно с кем-то поговорить. С кем-то близким, кто прямо скажет, даст совет. Остудит.

Я решительно отбросила одеяло и взяла телефон. Две пары гудков и сонное «Алло».

— Ты дома? — спросила я резко, без приветствий. — Или с Никой?

— Дома...

— Я приеду сейчас.

И отключилась. Положила телефон на тумбочку, встала. Сжала кулаки, стараясь успокоиться.

Эрик вернулся. Я уже не правительница. Не скади — впрочем, скади я никогда не была. Больше не атли — давно. И не буду, наверное.

Кто я? И что со мной будет? С сыном? Он же… Нет, Эрик не заберет, но все же. Он сказал, я пока здесь хозяйка. Но завтра не буду. Завтра я буду никем...

И нужно подумать — снова — что делать дальше. Эрик чужой. Я бы хотела, конечно, чтобы все было, как раньше, но это, увы, зависит не только от меня. Похоже, у него все перегорело. Остались воспоминания и благодарность — за сына. Эрик сказал «любил», но это совсем не то, что «люблю».

Получается, все. Ничего не будет у нас больше.

Но я не слабачка — справлюсь. Просто нужен друг. Сегодня. Завтра. Пока не встану на ноги, не справлюсь с этой разъедающей душу тоской. Хорошо, что у меня есть Глеб.

Я быстро оделась и вызвала такси. Перед тем, как покинуть спальню, сняла амулет Эрика и положила его на прикроватную тумбочку. Я больше не чувствовала, что имею право его носить.

Когда вышла на крыльцо, ветер уже швырялся дождем — еще не в полную силу, разминаясь. В небе сверкнула молния, разделив его на две части.

Мне полегчало. Наверное, часть меня навсегда останется атли и будет радоваться дождю.

И я вспомнила, как Влад просил меня вернуться. А ведь теперь я могу. Просто жить, переложить бремя ответственности на плечи того, кто привык ее нести, принять заботу.

Вернуть себя прежнюю. Пророчицу. Девушку с миссией предупреждать племя об опасности.

Только вот...

Куда я дену мать наследника скади? Ту, что всем сердцем привязалась к Робу и Тамаре, тарахтушке Эле, меланхоличной Даше? К хранящему вековые тайны дому скади? Куда я дену ту, что полюбила этот дом всем сердцем?

Полюбила его хозяина...