Глава вторая. Лана

Рэми проснулся перед рассветом, когда небо только-только начинало румяниться, звезды тускнеть, а темнота — рассеиваться. Листья вокруг искрились от инея, костер медленно догорал, но под плащом, между огромными зверьми, было тепло и спокойно.

Вынырнув из-под тяжелой ткани, стараясь не разбудить спавшего у костра Ульфа, Рэми наскоро оделся, всеми силами пытаясь вспомнить, как он тут оказался. Вспомнить не получилось. Зато одно было точно — что бы он вчера не сделал, а это что-то очень сильно помогло. Тоска, мучившая днем и ночью ушла, вернее, стала терпимой. И если вчера еще дышать не хотелось, вообще ничего не хотелось, то теперь…

Рэми осторожно потянулся к стывшему над костром котелку и поднял крышку. Пахнет изумительно, мяса Ульф не пожалел. Учуяв запах еды, проснулся Вихрь. Встав с листьев, он смачно зевнул, от души потянулся, подошел к хозяину и ткнул его носом в плечо, требуя своей доли.

— Обойдешься, — беззлобно сказал Рэми.

Плошки отыскались тут же, в лежавшем неподалеку от костра рюкзаке. Наполнив от души одну из них, Рэми поставил ее перед Вихрем, и зверь тотчас опустил морду в душистое марево. Разучился охотиться? Или просто не хотел, так искал хозяина?

Рэми задумчиво потрепал пушистую голову барса, с грустью отметив, что Вихрь сильно похудел, и шерсть его, совсем недавно белоснежная, как только выпавший снег, заметно посерела.

— Плохо тебе без меня? — спросил Рэми.

Вихрь оторвал от плошки морду, мягко лизнул хозяина в руку, испачкав ее крупой, и вновь жадно принялся за еду. Покончив с похлебкой, он облизнулся, но добавки не попросил, хотя явно был еще голоден. Подошел к Рэми, и, улегшись рядом, положил ему голову на колени, заглянул укоризненно в глаза.

— Ну, прости, зверь, — вздохнул Рэми. — Больше не брошу, обещаю.

Барс чуть слышно зарычал, ткнул Рэми носом в ладонь, слизнул с пальцев им же оставленные липкие крупинки, потерся мордой о бедро.

— Соскучился? — мягко спросил Рэми, целуя бархатный нос. — Соскучился, маленькое чудовище.

Вихрь бережно лизнул хозяина в щеку, посмотрел печально, осуждающе, и улегся рядом, согревая пушистым боком. Чуть позднее он спал, чуть повздрагивая и поскуливая во сне, а Рэми сидел у костра, неторопливо хлебал похлебку, мечтательно смотрел во все более светлевшее небо и думал… много думал. Легкий ветерок ворошил листья, причесывал шерсть Вихря, ласкал разгоряченные щеки. Ради богов, как Рэми мог забыть? О Мире? Об Аланне? Светловолосой Аланне, верной подруге и невесте? О заботливом старшем брате? О сестре? О дорогих ему людях?

И на виссавийцев же не свалишь. Да, постарались собственные люди, из любви к Рэми, сказать по правде, постарались, но… как же он сам это допустил? Как сила его, всегда охраняющая и оберегающая, на такое позволила?

Задумавшись, Рэми не сразу и заметил, что Вихрь вскочил на лапы, замер у самого обрыва, глядел куда-то вниз и тихо рычал. Рэми отставил плошку и встал рядом с барсом. Густой, буковый лес заливало кровавое марево, понемногу рассеивающийся туман казался пушистым морем, и из этого моря то и дело выныривали распластанные в прыжке гибкие, темные спины.

— Росомахи! — выдохнул Рэми, мгновенно настораживаясь.

Сван и его телохранитель все еще сладко спали, да и к чему их будить? Рэми сжал зубы, положив ладонь на холку все так же рычавшего Вихря. Сколько их — раз, два… пять? Всего лишь? Он и сам прекрасно справится. Ой как справится! Сердце билось в предвкушении и жаждало крови, много крови… чтобы затушить горевший в душе огонь горечи.

Жалеть бегущих по следу оборотней не хотелось, да и зачем? Ищейки Далая, которым все равно, на кого охотиться… абы золото давали. Готовые растерзать, если догонят… но сегодня им не повезло, не на того напали. Без силы целителя убивать не страшно. Да и вообще не страшно. Хотя раньше… Рэми не хотел думать, что раньше. Сегодня в крови бурлила сила оборотня, звала в лес, в безумный бег, не менее безумную драку. И человек молчал, хотя и будоражил душу сомнениями, и зверь говорил. И зверь выиграл недолгую борьбу, зверь жаждал крови.

Еще раз обернувшись на принца и его телохранителя, Рэми уже привычно, в одном прыжке, перекинулся барсом, выпутался из плена ненужной, раздражающей одежды и метнулся вниз по склону. Он был крупнее, сильнее и злее. И незачем ему помощь принца и его телохранителя. Ничья помощь.

Белой тенью несся рядом Вихрь. Не слушал команд, не отставал ни на шаг, глупое животное. Но так ли важно? И ярость застилает глаза, и нетерпение кидает вперед. И хрустят под лапами ветки, срываются, летят в туман мелкие камни. И только одно желание стегает кнутом — быстрей! В красноватое марево, в объятие тумана, в полумрак буков!

Мелькнули под лапами листья, пошла вверх земля, вылетел из-за ствола поваленной березы первый охотник. И началась схватка.

Рэми рвал, Рэми рвали. Кровь, своя, чужая, не понять. Боль. И в глазах темно, и в груди тесно. И сердце бьется как бешенное, и уже не знаешь, чего хочешь больше — жить или умереть.

Убить. Разорвать. Вцепиться в горло, захлебнуться кровью, рвануть когтями. Отпрыгнуть в сторону и вновь рвануть. Они слишком медленны, Рэми слишком зол. Боги, как же он зол…

Закончилось все так же быстро, как и началось. Стряхнул с белой шкуры капли крови Вихрь, перестал скалиться, подошел к Рэми и лизнул хозяина в правое плечо, там, где смешивалась с шерстью обжигающе горячая кровь. Рэми не чувствовал боли, он ничего не чувствовал. Он дышал тяжело, смотрел на разбросанные вокруг тела росомах и не верил… что это он… И ярость, еще миг назад такая сильная, накатывала отчаянием.

Легче не стало. Действительно не стало. Больно. Стыдно. За беспамятство свое стыдно, за близких, которым было так тяжело, за себя самого, спрятавшегося в благополучной, обожающей его Виссавии. За недавнюю скорбь, поглотившую все чувства без остатка. Надо жить. Бороться, стремиться вперед. Он еще многое может исправить… все, кроме смерти Мира. И кроме чужой крови, стекающей с его морды.

«Боги, ты с ума сошел! — выскользнул из-за поваленного дерева Сван. — Чудо, что жив остался. Росомахи даром, что малые, в бою и не таких валили!»

«Я справился…» — тихо ответил Рэми.

«Рэми… — голос Свана бил горечью. — Мы легко убиваем, но ты… ты ведь не такой. Посмотри мне в глаза. Прошу…»

Рэми дрожал от напряжения. Не такой, а какой? Боевой маг, телохранитель Мираниса, наследного принца Кассии. И ему ведь нравилось таким быть. Нравилось выходить на тренировочное поле против Виреса, против выставленных учителем дозорных. Нравилось, как клубилась внутри кровь, и тело горело от нетерпения. А потом, после долгих часов битвы, ныли, сопротивлялись мышцы, тек по коже пот, и руки дрожали, более не в силах держать меча. А в глазах новых, выставленных против него дозорных клубилась неуверенность. Они проигрывали раньше, чем поднимали меч, неинтересно. Другое дело, когда на тренировочное поле выходил брат. Холодные глаза, издевающаяся улыбка, четкие, быстрые движения и холод песка под спиной:

— И когда же ты, наконец-то, сможешь меня победить, братишка? — каждый раз смеялся Арман, подавая Рэми руку. — Или хотя бы продержаться чуточку подольше?

Рэми облизнул нос. Его заставили забыть старшего брата. Заставили забыть холодный смех, тяжесть руки на плече, уверенность, что ты не один. Никогда не один. И есть на свете холодный Арман, теплая, нежная Лия. Жена Мираниса, которой было не легче, чем Рэми… Если еще и не сложнее.

«Мы возвращаемся», — выдохнул Рэми.

«Как пожелаешь, — пожал плечами Сван. — Только больше не убивай, вождь Виссавии. Никогда. Знаю, что сам потом пожалеешь. Для этого есть у тебя мы… и твои люди».

Рэми летел вслед за Сваном по усыпанному опавшей листвой лесу и думал. Никогда не убивай… пусть убивают другие. Ведь росомах все равно убили бы, Сван, его телохранитель Ульф, может, Вихрь, какая разница? А Рэми стой в стороне только потому что он виссавиец? И давать сражаться за себя?

Стекленеющие глаза росомахи. Привкус крови во рту, от которого стало внезапно тошно. Тронувшая сердце черной лапой аура смерти. Полузабытое ощущение боли, когда рядом рвется нить жизни, и этот тихий, едва ощутимый звук щелчком бьет по натянутым нервам. Раньше Рэми не умел убивать. Когда научился? Да и научился ли?

Лапы поскользнулись на пригорке. Резко приблизилась усыпанная желтыми, сосновыми иголками земля. Почувствовав, что падает, Рэми покатился вниз, обивая бока, пачкая желтым песком белоснежную шерсть, расплескивая спиной обжигающе холодную воду ручья.

Тошно. Боги, как же тошно. Заглатывая тугой комок, Рэми, покачиваясь, поднялся на лапы. Мокрый, злой, беспомощный. Память услужливо напоминала треск разрываемого зубами мяса, вкус чужой шерсти во рту, радость, когда клыки врезались в глотку росомахи и в горло лилась теплая кровь.

Он. Это. Сделал?

«Рэми?»

Мягкий язык прошелся по боку, слизывая вновь выступившую кровь. В золотистых глазах льва показалось сочувствие и понимание: «Говорил же, что ты целитель, не воин, подраться любишь, а отнимать жизнь совсем не умеешь. А еще мудрый, великий вождь Виссавии… а сам ничего не понимаешь».

«Больно умным стал», — беззлобно отозвался Рэми.

На пригорке над ними, рядом с корнями перевернутой бурей сосны, стоял огромный волк с плотно набитым рюкзаком на спине. Встретившись взглядом со взглядом Рэми, Ульф по-человечески дернул плечами и устремился вверх, разбрасывая лапами мокрые иголки. Рэми навострил уши, прислушавшись. Сосняк чуть шептал, перебирая ветвями, обиженно скрипел, разрывал шорохи вороньим карканьем. Осторожно пробежала на стволу белка, глянула на них испуганно черными глазенками и метнулась повыше, в спасительную крону. Мягко покачивались в низине папоротники, колокольчиками заливался под брюхом ручей, и было так хорошо, так спокойно… «Ты всего лишь спасал свою жизнь, — шептал лес, — ты должен жить. Ради нас жить… ты должен бороться. Ты наш, наш, наш… зверь!»

А потом они бежали, врезались в полосы жавшегося по низинам тумана, перепрыгивали через спешащие к болоту ручейки, разбивали лапами тонкий лед на лужах. Гнались за ветром и перегоняли, кричали от восторга, когда раскрывалась под распростертым в прыжке брюхом пустота и срывались с кустов сирени встревоженные стайки воробьев.

Лес распахнул объятия навстречу, тропинка вывела к знакомому частоколу и все еще окрыленный недавней пробежкой, Рэми первым влетел во двор.

Маленький, приземистый домик в обличье зверя казался огромной клеткой. Яркий солнечный свет золотил песок под лапами, скамью у самой стены, резьбу крыльца, искрился в собравшейся в корыте дождевой воде. Тронутые ветром дрожали настежь распахнутые ставни. Ярким светом слепили окна. Запах человеческого жилья будоражил ноздри, отзывался в душе противоречивой тоской.

Рэми хотелось вновь в лес, где хорошо, спокойно и понятно. Лес дарил свободу. Лесу чужды тревоги. Лес жил сегодняшним днем, храня прошлое под толстым своем мха и оберегая будущее в робком плаче детенышей. Лес дышал будоражащими кровь инстинктами, едва слышимым зовом предков, многовековой мудростью. Сегодня выжил. Хорошо. Радуйся. Рэми — радовался.

Но в то же время все выше поднимал голову внутри человек. И хотелось в дом, откуда доносились запахи дорогих ему людей. Чуть сладковатый, выпечки и свежего молока — от сбежавшей с крыльца, округлившейся в беременности, девушки. От ее черных, рассыпанных по плечам волос, от смуглой, загоревшей кожи и тонких рук, обнявших шею.

— Рэми! — она счастливо уткнула лицо в белоснежную шерсть, поцеловала в бархатный нос, взяла его морду в свои ладони и улыбнулась. — Где всю ночь пропадал, проказник?

Заглянув в столь же темные, как и у него, глаза, Рэми чуть слышно заурчал, лизнув сестру в нос. А ведь почти как раньше, когда поздними вечерами возвращался он домой, и ждала его приветливая улыбка, свежая выпечка и эти вечные, так раздражавшие раньше объятия.

Зашевелился в чреве матери, почувствовал Рэми ребенок, отозвался мягкой волной тепла, встречая телохранителя. Сын Мираниса. Повелитель Кассии. Узнай о его существовании Алкадий, убил бы и мать, и ребенка, а вместе с ними и ненавистного вождя Виссавии, которого перед самой смертью Миранис сделал телохранителем неродившегося сына.

Мир… Мир… ну почему ты был столь упрямым? Почему вместо того, чтобы спасать свою жизнь, ты спас жизни тех, кто тебе дорог? Почему забрали тебя боги? Почему решили, что твое время закончилось, а началось время твоего сына… «Ничего не изменишь, — шептал за спиной лес, — а раз не изменишь, то нет и смысла ворошить прошлое».

«Встань с земли, простудишься», — спохватился Рэми.

— Пусть, — упрямо прошептала Лия, еще сильнее обнимая брата за шею.

Ее голос был таким тихим, таким отчаянным, что Рэми пробила дрожь. Он чувствовал, что Лия боялась, очень сильно боялась, отчаянно искала и не могла найти в нем опору. Теперь найдет. Обязательно найдет.

«Пусть?» — переспросил он, постаравшись, чтобы мысленный его голос звучал как можно мягче.

— Сегодня ты не такой, как раньше, не страшный.

Не страшный? Наверное он действительно был страшным. Власть обязывает. Власть вождя Виссавии обязывает вдвойне. Но. Рэми сжал зубы. Где сейчас он, а где Виссавия? Застрять в чужой стране вместе с опальным принцем, которого Далай из-под земли стремиться достать, вместе с беременной повелителем Кассии сестрой, да еще без своей хваленой магии… хуже и не придумаешь, а выпутываться как-то надо. Хотя Рэми уже и знал, как.

Лия испуганно вскрикнула. Улыбка погасла на ее губах, глаза округлились. Она мучительно покраснела, уткнула нос в шею брата и что-то пробурчала ему в шерсть.

«Чего испугалась, глупышка?» — мягко спросил Рэми, резко оборачиваясь.

Вовремя. Довольный, счастливый и полностью обнаженный Сван медленно поднимался с песка, отряхивая с плеч налипшие иголки. Посмотрев на солнце, он плавно, по-кошачьи, выпрямился и от души потянулся, подставив светилу незагорелое, тощее брюхо.

«Ты не мог бы не перевоплощаться на глазах моей сестры?» — выдохнул Рэми, поняв причину смущения Лии.

Принц медленно, будто неохотно перевел взгляд на вождя Виссавии и удивленно спросил:

— Я что-то сделал не так?

Рэми лишь горестно вздохнул. Ну и как объяснишь оборотню, который с детства разгуливал голышом на глазах всего двора, что кассийские женщины обнаженными видят лишь мужей, да и то за крепкими дверями собственной спальни.

«Я просто прошу…»

— Ну просишь, так просишь, — равнодушно пожал худыми плечами Сван, поднимаясь по ступеням крыльца, при этом смешно шлепая босыми ногами. — Тогда не буду.

«Иди в дом», — мягко попросил сестру Рэми.

— Не пойду, — упрямо буркнула она. — Пока там… этот… хам. Не пойду.

«Лия…»

— И не проси! И вообще! Я хочу быть с тобой, с тобой, слышишь! Никуда не пущу… — она еще сильнее вцепилась в шкуру Рэми, повздрагивая от рыданий. — Сначала мне говорят, что ты умер… вместе с Миром ушел… потом ты жив… но меня совсем не помнишь. Как можешь не помнить? А потом вспомнил, а все равно чужой и страшный. Не подходи. И лишь теперь… может, если я уйду, ты опять? Не хочу! Слышишь! Не позволю…

Рэми молчал, терпеливо ожидая, пока Лия успокоится. Бесшумно подошел и сел рядом Вихрь, серой тенью вбежал по ступенькам крыльца Ульф, заскрипел песок под ногами показавшегося из леса Виреса.

— Опять помятый вернулся, — сказал друг, аккуратно отрывая Лию от Рэми. — Давай, девочка. Сейчас не время плакать, все закончилось. И никуда твой Рэми не денется, только рану ему обработаем, чтобы опять в лихорадке не свалился...

Позднее Рэми сидел на скамье у окна, раздетый до пояса, ловил на себе встревоженные взгляды и только теперь начинал понимать, как сильно в этом доме на него надеются. Не на Свана, не на серьезного, мудрого Виреса, а на него… надеются и оборотни, и люди.

Лана, стройная, сильная, уверенная в себе виссавийка с огромными, полными печали глазами. Его бывшая любовница, от одного вида которой Рэми, сказать по правде, мутило. У него была любимая невеста, вместе с другими близкими похороненная под пеплом созданного виссавийцами забвения. Лана знала, а все равно поделила с вождем Виссавии постель. А ведь Рэми даже подумывал на ней жениться, только что-то внутри останавливало. Теперь он уже знал, что, потому взглядом приказывал Лане держаться подальше.

Виссавийка и не пробовала подойти, приластиться, как раньше. Лишь молча и неуклюже помогала женщинам управиться с едой, починкой одежды и уборкой. Выходило у нее плохо, она не была создана для такой работы. Она, прирожденная хранительница знаний, была создана для просторных кабинетов с высокими, плотно набитыми книгами шкафами, для мужчины, который был бы не стеной, а партнером… Для Рэми при других обстоятельствах и в другой жизни.

Однажды ночью вождь увидел, как Лана прошмыгнула в сени, вышел за ней и сразу же вернулся, подобно вору проскользнув в уже успевшую остыть постель. Впервые за долгое время он, целитель, не знал, как помочь… Не мог в себе самом найти сил…

— Просто оставь ее в покое, — услышал Рэми шепот лежавшего рядом Виреса. — Она сильная, сама переживет.

Сильная… Рэми вынырнул из размышлений, посмотрел на сидящую в углу Лану, чинившую чью-то рубашку. Сильная… а играет в того, кем не является, взгляда боится поднять, прячется в тени, да по углам. Гордая виссавийка, умная, страстная… а теперь сама не себя не похожа.

— Рэми?

Вождь взял из рук Виреса протянутую тунику. Рана на плече чуть подергивала болью, но почти не чувствовалась, зверь внутри, все еще не успокоившийся после бурной ночки, недовольно урчал. Ему не нравились тугая повязка, горьковатый вкус заваренных Виресом трав и настороженные взгляды окружающих его людей. Все молчали и выжидающе смотрели на Рэми. Уже несколько дней вот так молчали, но раньше Рэми это не беспокоило, а сегодня казалось невыносимым. Неудивительно, что Сван вспылил.

Впрочем, сам принц оставался в доме недолго. Наскоро поел и вместе со своим телохранителем убежал в леса. Наверстывает. Жадно пьет свободу, которой был лишен долгое время. А, может, почувствовав, что такое смерть дышащая в спину, решил наслаждаться каждым прожитым мгновением…

Еще совсем недавно не приходилось угадывать: сила вождя Виссавии позволяла читать в чужих душах, как в раскрытых книгах. А теперь Рэми был слеп, глух и беспомощен. Почти. Нужно проверить… Рэми вновь потянулся в книге:

— Что ты там видишь? — прошипел Вирес. — Я просмотрел то, что ты читаешь, и не нашел там ничего интересного. Какой-то бред…

— Защищенный заклятием бред, — усмехнулся Рэми, открыв первую попавшуюся страницу и переписав с нее на клочок бумаги несколько слов: — Я удивляюсь, что у недомерков хватило ума сохранить и не сжечь эти книги… потому что их истинную сущность видят, увы, только оборотни. Подойди, Айвэ.

Стоявший в дверях воин вздрогнул, но охотно подчинившись, подошел и опустился перед вождем на одно колено, склонив перед ним голову. Рэми лишь улыбнулся. Айвэ был сильным и мускулистым. Рядом со стройным, тонким Рэми он казался гигантом. Маг и неаристократ, в Кассии сочетание, за которое убивали сразу. Человек, лишь в Виссавии отбредший свой дом, а в вожде… Рэми подал Айвэ листок бумаги. Этот воин из тех, кто сам выбирает, кому служить. И он выбрал.

— Прочитай.

На миг на лице Айвэ отобразилось удивление. Рэми лишь улыбнулся — совсем недавно став виссавийцем, воин еще не научился подчиняться своему вождю беспрекословно. И Рэми это, сказать по правде, нравилось.

— Я не понимаю ни слова, — выдохнул Айвэ.

Рэми чуть нахмурился — а вот пустых возражений он не любил.

— Не можешь прочитать?

— Могу… но.

— Так читай!

Айвэ прочитал. Рэми разочарованно выдохнул. Пробовать самому было страшно, и, сказать по правде, не хотелось, но если иного выхода не было.

— Подними голову.

Наверное, было в его голосе что-то, что заставило Айвэ подчиниться почти мгновенно. Знакомым до боли жестом Рэми коснулся кончиками пальцев висков коленопреклонного мужчины. Айвэ вздрогнул. Поймал руку вождя и прошептал:

— Не надо, прошу. В тебе так мало осталось силы… не трать последнее на глупости. Прошу, мой вождь. Не хочу, чтобы ты не смог себя защитить.

Защитить? Рэми криво усмехнулся. Даже без магии он мог себя защитить… Но Айвэ, который о вожде беспокоился больше, чем о себе, этого не объяснишь.

Отворилась тихо дверь, застыл на пороге вспотевший после бега, и опять обнаженный Сван. Окинул встревоженным взглядом общий зал, он закутался в поданный Виресом плащ и опустился молча на скамью. Ждет… и, может, дождется.

— Я не буду тратить, — прохрипел Рэми, чувствуя, как бунтуют, плачут внутри остатки его силы. Он не может услышать своей госпожи, великой богини. Не может как и раньше черпать силу из источника ее милости… но…

— Мой вождь… — вновь взмолился Айвэ.

— Доверься мне.

Айвэ опустил руку, послушно продолжая смотреть Рэми в глаза. Хорошо… так… Не позволяя воину отвести взгляда, Рэми начал плести наизусть заученную магическую формулу. Один раз. Два… много, много раз, насыщая воздух пряным ароматом магии. Айвэ глубоко вздохнул. Завыл у дверей еще не успевший перевоплотиться Ульф, испуганно вжались в стены ларийцы, а душа Рэми ликовала, наслаждаясь… Поняв, чего ждет от него вождь, Айвэ раскрылся навстречу магии, и на Рэми нахлынула волна чужих эмоций: восхищения, радости, надежды. Жесткий шквал, разнесший по уголкам души остатки боли. Слишком сильный…

Опустив руку и грубо оборвав контакт, Рэми глубоко вздохнул. Больно. И ему больно, и Айвэ, но уже не важно. Важно, что получилось.

Реальность возвращалась медленно, вырастая из тумана смутным очертанием предметов. Стол. Печка, давно немытая занавеска на окне. Билась в ушах кровь, струился по венам огонь, и не сразу, далеко не сразу, донесся до Рэми отчаянный крик:

— Мой вождь!

Рэми повернул голову. Чуть расплывающееся перед глазами лицо Ланы, пытающейся стереть платком бегущую из носа Рэми струйку крови. Глаза ее были напуганы и полны любви, болезненной любви, от которой сжалось сердце, остановилось на миг, и вновь пустилось вскачь.

Теперь она была прежней. Той самой гордячкой, которая когда-то разжигала в крови вождя огонь страсти.

И не собираясь более сдерживаться, Рэми поймал руку девушки, притянул Лану в себе, впился ей в губы властным поцелуем. Последним для них поцелуем.

Лана ответила. Сначала несмело, потом безумно, обхватив за шею и переплетая пальцы с его волосами. Она топила вождя в волнах страсти, и цеплялась за него так отчаянно, что Рэми почувствовал ее боль, испил ее горечь до конца, как когда-то до самого конца испивал огненный напиток ее страсти.

Оторвавшись с трудом от губ девушки, он прижал ее к себе, вдыхая знакомый аромат ее волос, зашептал слова заклинания. Раз за разом, на этот раз не разрывая ни на миг болезненного, безумного контакта. Она раскрылась ему навстречу. Не так как Айвэ, послушно, доверчиво и несмело, как ребенок. Она дрожала и плакала в его объятиях, шепча едва слышно отчаянные слова. Он забыв гордость цеплялась в Рэми, оголяя покрытую ранами душу.

Рэми говорил. Лана слушала и успокаивалась. Огонь боли, один на двоих, стихал, тьму рассеивал льющийся через окна солнечный свет.

— Это ведь была магия? — спросил встревожено Сван, когда Лана уснула в объятиях Рэми. — Ты вернул свою силу?

Вождь не ответил. Он ласково отвел от лица Ланы волосы, вспоминая ее полный страсти взгляд. Впредь Лана никогда на него так не посмотрит. Немного жаль. Совсем немного… Но больше она не будет плакать из-за Рэми ночами. Больше не будет глядеть затравленным зверем и сможет, наконец-то, идти дальше. Она заслужила.

— Не вернул, — ответил за вождя Вирес. — Я же вижу, что в тебе нет и капли былой силы… Ты объяснишь мне, что ты сделал?

Рэми пожал плечами и показал взглядом на лежавшую на половицах бумажку:

— Всего лишь прочитал заклинание. Одно из многих.

Вирес промолчал, но Рэми знал — учитель не удовлетворен ответом. Просто понимал, что здесь не время и не место.

А потом Рэми долго лежал на кровати, прижимая к себе спавшую на его плече Лану. Он вслушивался в ее ровное дыхание, чувствовал биение ее сердца, мягко сжимал упавшую ему на грудь тонкую ладонь. В маленькой комнатушке, которую Рэми делил со Сваном, было тихо и спокойно, за закрытыми дверями раздавались голоса, кто-то во дворе под окном рубил дрова, и через полуоткрытое окно влетал в дом запах древесины, смешанный ароматом влажного песка и соснового леса.

— Больше не смей из-за меня плакать, — прошептал вождь, целуя Лану в лоб.

Виссавийка чуть завозилась во сне, обняла Рэми за талию и засопела, как ребенок. Вождь улыбнулся. Давно уже не чувствовал себя так спокойно.

Проснулся он поздним вечером, когда через окна лился розоватый, закатный свет. Ланы рядом уже не было. Почувствовав пробуждение хозяина, завозился Вихрь, положил на кровать передние лапы, боднул в бок, требуя ласки.

— Рэми утихомирь ее! — кричал кто-то за окном.

Осторожно оттолкнув Вихря, Рэми накинул на плечи плащ, распахнул окно и тихо усмехнулся, увидев во дворе обнаженного принца и строго выпрямившуюся, стоявшую на нижней ступеньке крыльца, Лану:

— Не позволю появиться перед сестрой вождя в таком виде!

Такой ее помнил Рэми. Глаза ее, выразительные, огромные, и темные, как плодородная земля, истощали холодную ярость, спина была выпрямлена, подбородок высоко поднят. Ниже Свана на целую голову, хрупкая и внешне беззащитная, она тем не менее умудрялась удерживать дрожащего и начинавшего терять терпение Свана вне дома, продолжая настаивать:

— Не пущу!

— Да чем тебе мой вид не нравится, дикая кошка? — закричал оборотень.

Лана окинула Свана внимательным взглядом, презрительно поджала губы и холодно спросила:

— А должно нравиться?

Сван, наверняка не привыкший к такому обращению, опешил. Щеки его пошли пятнами и понял, что терпение принца сейчас иссякнет, Рэми вышел в общий зал, схватил со скамьи приготовленную женщинами одежду и, выбежав на крыльцо, кинул ее принцу:

— Оденься.

— Убери ее! — выкрикнул Сван.

— Тебе сложно одеться? — парировал вождь, спускаясь с крыльца. — Или так и будешь с женщинами воевать?

Лана посторонилась, пропуская вождя, и вновь злым стражем на пути Свана. Скривившись, оборотень начал быстро натягивать штаны и тунику, даже не думая смущаться Ланы, и что-то бормоча под нос на счет «чекнутых баб».

Рэми не слушал. Вечерок выдался отличным, сосновый лес за частоколом тихонько поскрипывал, кутаясь в розовую шаль заката, страшил вечнозеленым, колючим ежевичником и высокими, растущими по обе стороны дорожки кустами малины.

— Прогуляемся? — спросил ожидавший у ворот Вирес.

Рэми лишь равнодушно пожал плечами. Почему бы и нет? Дорожка коричневой лентой бежала между поросшими брусничником холмиками. Шелестели над головой высокие сосны, кутая лес приятным полумраком, удлинились, стали глубже тени. Вихрь вальяжно шел рядом с Рэми, тихо скрипел влажный песок под сапогами. Еще не полностью лишенная листьев дрожала неподалеку от холода осина и едва слышно шелестела, жалуясь. Вылетела на дорожку поздняя, невесть как дожившая до этого времени бабочка, села на песок и вновь упорхнула, встревоженная, побежавшим вперед Вихрем.

— Поговорим? — спросил Вирес.

— Поговорим, — ответил Рэми.

Время скорби и ожидания закончилось. Пора было действовать.