Глава шестая. Айдан

— Рэми, лежи спокойно.

Лежать спокойно? А он как лежал? Да особо ведь и не порыпаешься, когда все тело как в огне горит. Особенно плечо у основания шеи. Его опять ранили? Вопрос пришел и ушел — в голове было слишком много тумана и мысли вязли в нем как муха в киселе.

— Открой глаза…

Ну открыл. Больно… даже мягкий свет резал по сетчатке и хотелось отпустить веки, но чей-то голос настаивал, а Рэми почему-то слушал.

— Как он? — еще один голос. Другой. Женский. И до боли знакомый.

— Л-и-я? — узнал Рэми.

— Ты глупый… глупый! — плакала сестра. — Почему вы, мужчины, такие глупые! Почему даете себя ранить, убить, а нам оставляете лишь слезы!

— Лия…

Перед глазами все плыло, и медленно, очень медленно, туман рассеивался, из него проступали очертания низкой комнаты. Ни единого окна. Голые, каменные стены, по изломам которых гулял желтый факельный свет. Пещера? Рэми тяжело сел на кровати. Голова все еще кружилась, кто-то уговаривал лечь обратно, кто-то другой осторожно придержал за плечи, подкладывая под них подушку.

Кровать была низкой, удерживающие балдахин столбики потемнели от времени, тяжелая, теперь скрепленная широкими лентами, ткань — пахла пылью. На огромном сундуке у стены, столь же старым, как и кровать, был вырезан бегущий по полю барс, глаза его сверкали сапфирами, солнце над ним желтело янтарем, а под лапами раскинулась трава из изумрудов.

Красиво. Дорого. И зачем?

— Где остальные? — выдохнул Рэми, посмотрев на склонившегося над ним Виреса.

— Не пустили. Меня пустили, потому что наплел, что целитель, Лию — потому что сестра… остальные… мы не знаем, Рэми.

— Кто-то ранен? — сглотнул вождь.

— Кроме тебя — нет.

«Кроме тебя», смех да и только. Рэми сжал кулаки, до хруста в костяшках пальцев. Опять именно он задерживает отряд, опять он валяется в постели, когда так нужен своим людям. Вирес прав, ему надо быть осторожнее. Но, видят боги, он старался. А толку?

Во рту дико пересохло, простыни взмокли от пота, плечо болело все больше, и теперь уже казалось, что огнем полыхает весь бок. Дико хотелось пить и, уловив его желание, Вирес наполнил чистой водой обсидиановую чашу и поднес ее к губам Рэми.

— Горный народ, — усмехнулся Рэми, принимая чашу.

— Твой народ, — поправил его Вирес. — Еще один твой народ. Тебе везет на подданных, Рэми. Эти тоже недоверчивы, на тебя смотрят с любовью, а на нас…

— Говори яснее, — одернул его Рэми.

— Яснее будет, когда поправишься. Сейчас ты все равно ничего не сделаешь. Но привыкай к мысли, что легко не будет.

— Сван?

— В гневе. Судя по всему, тут его встретили далеко не как принца, тем более, не как короля. Боюсь, твой друг взбеленился и наши шумные горцы его…

Вирес усмехнулся:

— … оглушили.

Рэми раздраженно оттолкнул руку с чашей. Боги, и именно теперь он прикован к кровати? Сначала виссавийцы, наследство матери, потом еще и клан барса — наследство отца. Почему нельзя было хоть немного считаться с болезненной гордостью Свана? Впрочем, принц и не может быть не гордым, иначе он не принц.

— Ульф ведь на это тоже молча не смотрел? — тихо спросил Рэми, боясь услышать ответ.

— Ульфа оглушил я, — так же спокойно ответил Вирес. — Насколько я понимаю, там не нужно лишних драк, не так ли, Рэми?

Рэми тихо выдохнул. Кассийцы — Вирес и Эллис. Виссавийцы — Лана, Айвэ и Рэн. Ларийцы-оборотни — Ульф и Сван, и не оборотни — рыжеволосые брат и сестра. Как же их много… какие же они разные. И между ними только Рэми.

— Мне надо встать, — выдохнул вождь.

Вирес лишь едва слышно прохрипел:

— Даже не думай. Силой заставлю, а в постели останешься. Я все понимаю, но они подождут.

— Подождут! — выкрикнул Рэми. — Если виссавийцев в одной камере заперли с ларийцами они да, меня подождут… Мать вашу, Вирес! Да как ты позволил!

— А меня кто-то слушает? Разве что твои виссавийцы, да и те же неохотно. Рэми, очнись, единственное, что держит отряд вместе — ты. Не было бы тебя.

Рэми дернулся и захлебнулся в черной волне боли. Очнулся он, когда Вирес пытался разжать ему зубы, чтобы влить немного зелья. Плечо болело невыносимо, Лия сидела у кровати, сжимала его руку, как в детстве гладила по волосам и шептала успокаивающие слова на ухо:

— Сейчас, сейчас, миленький, сейчас будет легче.

Она чуть слышно всхлипнула, погладила округлившийся живот, и только сейчас Рэми заметил, что сестра укутана в белоснежные меха, что запястья ее украшают нити молочного опала, а на шее висит кругляш серебренного амулета, затейливо изрезанный рунами.

— Сказали, что для беременных хорошо, — смутилась сестра, поймав взгляд брата.

Рэми сжал амулет в пальцах, почувствовал едва ощутимое биение силы и, посмотрев на Виреса, слегка нахмурился. Глупая игрушка. Против настоящего мага не охранит, а в удачу Рэми никогда особо не верил. Либо боги ведут и охраняют, либо препятствуют, либо забывают. И еще не известно, что хуже. Амулеты для них ничего не значат. Тем более амулеты на матери чужого повелителя.

— Ты не можешь посвящать себя их богам, — сказал Рэми, резким движением сдирая с сестры цепочку. — Помни, что твой сын посвящен с самого рождения Радону.

— Помню. — Лия схватила ладонь Рэми и, прижавшись к ней щекой, с легкой улыбкой спросила: — Не сердишься?

Рэми хотел ответить, хотел сказать, что боги ревнивы и измены не прощают, многое хотел сказать, но в дверь кто-то поскребся, поднялся с той стороны тяжелый затвор и Рэми вновь передернулся. Его заперли? Впрочем, не его… он и так двинуться не мог, чего его запирать-то, а вот Виреса… Рэми лишь усмехнулся. Хотел бы Вирес выйти, никакие бы запоры его не остановили бы. Ради Рэми маги сдерживаются, не ставят зарвавшихся хозяев на место, но надолго ли их хватит?

Проклятие! И надо же было сейчас оказаться в постели!

Дверь тем временем отворилась, внутрь степенно вошел довольный и на ходу что-то жующий Вихрь, а за ним — мальчик лет пятнадцати, с белоснежными, казавшимися седыми волосами. Белая хлопковая рубаха его была расшита по вороту серебром, наручи из песцового меха закрывали руки до локтей, широкий пояс белого шелка украшали бусы из кровавика, а замшевые штаны были заправлены в мягкие сапоги из маральих кож шерстью наружу.

Что-то странное было в этом мальчике, настораживающее. То ли его неприязненный взгляд в сторону в Виреса, то ли слишком плавные движения, то ли огромные глаза и красиво очерченные, слишком мягкие для мальчишки губы. Рэми не знал, но неприязнь гостя и его настороженность чувствовал. Хоть и едва ощутимую неприязнь — шею мальчика увешивали многочисленные амулеты, а ломать защиту, чтобы добраться до истинных чувств незнакомца, Рэми не хотел. Да и сил не было.

Мальчик покосился в сторону Виреса, кошачьей походкой подошел к кровати, и, встав на одно колено, опустил голову:

— Я рад, что ты очнулся, мой вождь. Не желаешь ли чего-нибудь? Всего ли тебе хватает?

Дерзкий. Ни имени своего не назвал, ни должного почтения не высказал. И взгляд, хоть и опущен, а все еще сверкает неприязнью, и губы сжаты презрительно, и чуть дрожат, будто мальчик едва сдерживается, чтобы не сказать гадость.

Рука тем временем сама потянулась к мохнатой голове Вихря. Барс ответил лаской. Ткнул в ладонь мордой, лизнул ладонь липким от крови языком. И пахло от него морозной свежестью, талым снегом и смолой. На охоте был, по горам бегам, единственный из отряда, кому подарили свободу.

— Где мои люди? — спросил Рэми.

— Твои люди опасны, мой вождь, — спокойно ответил мальчик.

И ни капли ведь страха, а надо было бы. Рэми мог позволить говорить о себе что угодно, но о других… Тем более, о тех, кто его в бою своим телом прикрывал…

— Я прошу не гневаться, мой вождь, — будто почувствовал мальчик.

Впрочем, может, и почувствовал. Оборотни все же на половину звери, оттого и к настроению людей более впечатлительны, а у Рэми не было ни амулетов, ни сил на создание щитов. На счастье Виресу и Лие, которые его видели как на ладони, он доверял, а мальчишка хоть и чувствителен, а ловит лишь отголоски эмоций, не в силах заглянуть в душу.

— Айдан лишь проверит… — опустил голову барс-оборотень.

Какой-то больно пугливый мальчик, для горца тем более пугливый. Разбалованный. Видно же, что всегда обращались с ним мягко, вот перед двумя взрослыми мужчинами и смутился. Но и помогать ему Рэми не собирался:

— Проверит что?

— Что не обманом добились твоего доверия, — мальчик бросил подозрительный взгляд на Виреса. — Маги они такие, людям голову дурить умеют.

— Как он собирается проверять? — осторожно поинтересовался Рэми.

— Айдан умеет… он душу видит.

Вирес едва слышно хмыкнул. Рэми смешно не было:

— Душу видит? А в душу магов он когда-то смотрел?

— Что там магов, — усмехнулся Вирес. — Вот когда твой… как его там… Айдан заглянет в душу хранителя смерти… даже я бы не осмелился.

— Если навредите Айдану, — вскричал мальчишка. — Мы твоих магов…

Раньше, чем Рэми успел ввязаться в спор, Вирес продолжил издеваться:

— А кто вам позволит. Вы ведь видели, на что мы способны? Видели, а все равно испытываете наше терпение. Единственное, что нас сдерживает — он.

Вирес показал на кровать:

— Вирес! — прервал его Рэми. — Прошу, потом…

Маг угомонился в одно мгновение, зелье, наконец-то, начало действовать, плечо перестало рвать болью и в голове улегся проклятый туман. Рэми вновь мог соображать, почти мог, но этого хватило, чтобы принять правильное решение.

— Ты не приведешь ко мне Айдана? — тихо спросил он.

— Когда… он проверит, — ответил мальчик, опустив голову.

Виресу он мог грубить, уважение к вождю все же еще сохранил, хотя неприязнью одаривать и не прекратил. Плохо.

— И не дашь Виресу отнести меня к своему Айдану?

— Прости, — прохрипел мальчик. — Прости меня, мой вождь. Вирес не должен покидать этой комнаты. А ты… ты слишком болен. Наши люди очень испугались, когда обрели тебя и вновь почти потеряли. Только потому что…

— Наши люди? — осторожно переспросил Рэми.

— Твои люди, — сразу же поправился мальчик. — У клана так долго не было… истинного вождя.

Рэми заметил, как мальчик споткнулся на слове «истинный», но решил на этом внимания не заострять. Он посмотрел на Вихря, спокойно направившегося к двери, и тихо спросил:

— Скажи мне, барсу вы разрешаете ходить где он захочет? Почему?

— Мы не можешь неволить тотемного зверя.

— А меня можете?

— Мой вождь, — выдохнул мальчик.

Смущается еще больше, начинает понимать, что натворил глупостей. Ему бы дать подумать, но у Рэми нет времени. Если Айдан доберется до его магов, жди беды. Если заглянет даже не в душу, в глаза Рэна…

Вихрь дошел до дверей, царапнул ее когтями, просясь наружу, и дверь мгновенно отворилась, а Рэми уже понял, что ему делать.

— Иди! — приказал он. — Я устал, иди!

Мальчик с облегчением вскочил на ноги и направился к двери, а Рэми только сейчас понял, что даже и имени мальчишки не спросил. Потом, все это потом. Сейчас он взял руку Виреса и, прошептав:

— Позаботься о моем теле, — вытолкнул душу из бренной, вновь охваченной огнем боли оболочки.

Он висел над хаотично изрезанным потолком пещеры и видел себя, бледного, посеревшего, в бессилии упавшего на подушки. Видел испуг в глазах Лии и слышал тихий, успокаивающий шепот Виреса. Приказав сестре отойти от кровати, Вирес провел над телом Рэми ладонью, окутывая его зеленоватым, густым свечением.

— Возвращайся скорее. Тело без души умирает быстро.

Рэми и сам понимал. Еще раз посмотрев на кровать, он тенью скользнул через дверь, на миг задохнувшись волной страха, вылетел в едва освещенный узкий, как бы вырезанный в скале коридор. Возле двери стоял, как и ожидалось, часовой. Светловолосый, как и большая часть горцев, узколицый, кутавшийся в плащ, он прислонился к холодному, слегка влажному камню стены и прикрыл глаза, опираясь на пику. На посту спать нельзя. Но и охранять здесь, наверное, было нечего.

Паутина коридоров то изламывалась, то расправлялась, подобно сжатой пружине, темные, влажные стены отражали факельное пламя, тяжелыми глыбами свисали с потолка сталактиты. Стремясь душой за едва ощутимым огоньком, Рэми пролетел над черной водой подземного озера, нашел белую тень и стрелой вошел в тело идущего по берегу Вихря.

Тотемный зверь дернулся. Душа его изошла в протестующем крике, и идущий впереди барса белокурый мальчик удивленно обернулся, опустившись перед зверем на корточки. Раньше, чем его рука ласкающим жестом коснулась шеи барса, Рэми усилием воли успокоил где-то в глубине сознания душу Вихря и сам потянулся к человеческой ладони, ткнувшись в нее носом. Пахнет кожей, немного свежей выпечкой, а еще — землей и талым снегом. Мальчик явно не приучен к оружию, да и какой-то… странный он мальчик.

— Пойдешь со мной? — спросил мальчишка, поднявшись.

Рэми пошел. Темное озеро лениво ласкало прибрежный камень, пламя чуть трещало на факеле в руке мальчишки, отражаясь от воды золотыми брызгами, и идти было несколько странно: тело Вихря оказалось сильнее и выносливее звериной ипостаси Рэми, во рту остался привкус свежей крови, окружающие запахи были невыносимо острыми, а звук грохочущей воды, ранее едва различимый, — оглушительно громким.

Следующий коридор оказался неожиданно широким — пламя факела терялось в темноте, не досягая высоких потолков, остро запахло влагой, камень под лапами был гладким, наверняка вылизанным когда-то бегущей тут рекой. Шум воды приближался и казался все более невыносимым. Спавшему внутри Вихрю он не нравился, зверь требовал вернуться обратно, к темному, ласковому озеру, но Рэми упрямо вел его за мальчиком, надеясь что тот приведет к Айдану.

Коридор сорвался вниз пропастью. Где-то внизу грохотала горная река, уходили вверх отвесные, скалистые стены, чуть покачивался, тронутый невесть откуда взявшимся сквозняком, переброшенный через пропасть веревочный мост.

Мальчик встал на доски моста уверенно, Рэми на миг задержался на краю пропасти, опасаясь смотреть вниз. Будто почувствовав, мальчишка обернулся, улыбнулся ласково, протянул руку и сказал:

— Идем. Ну же, идем, зверь.

И зверь пошел. Доски вибрировали под лапами, веревки опасно натягивались, мост скрипел и покачивался, а из темноты звала их упрямая, шумная река.

— Идем, — звал за собой мальчишка.

Медленно приближался другой край пропасти, жрал душу страх и мост казался огромным чудовищем, которое извивалось и рычало под лапами, так и норовило сбросить путников с потемневшей от времени, ветхой и неустойчивой спины.

— Молодец, — улыбнулся мальчик, когда они, наконец-то, дошли до края пропасти. — Видишь, было не так и страшно.

Не страшно… коридоры здесь были уже и извилистей. Поклонился им худой и низкий постовой, скрипнула, открываясь, дубовая дверь, стало гораздо теплее и тише. Шум реки утонул где-то вдалеке, впрочем, все так же заставляя едва ощутимо вибрировать камни под лапами. Запахло едой. Вкусно — мясом, не вкусно — овощами. Кажется, морковкой и свеклой, а еще козлиным сыром.

Рэми облизнулся, внезапно почувствовав голод, вспомнил о недавно убитом козленке, половина которого осталась лежать припрятанная за камнем. Он так хотел увидеть хозяина, ему не нравилось, что любимого человека несли куда-то на руках, потом положили на жесткие ветви. И ладонь его свесилась с носилок, и когда Вихрь тыкал ее носом, хозяин не откликался как обычно и пах сильно и неприятно — кровью. Впервые Вихрю не нравился запах крови, еще больше — запах зарождающейся болезни, впервые он бросил добычу и помчался к пещерам, к людям, туда, откуда доносился едва ощутимый запах человека.

Рэми мотнул головой, заставляя зверя внутри заснуть. Мальчик тем временем толкнул еще одну дверь, и, оглянувшись на барса, спросил:

— Идешь со мной?

Рэми вошел. За дверью оказалась округлая пещера, у одной стены которой едва слышно журчал родник. Вода стекала в низкую чашу фонтана и будто растворялась без следа в совершенно недвижной, темной глади, стоял у чаши высокий человек, стройный и гибкий, с собранными в хвост тугой хвост светлыми волосами. Мужчина обернулся, Рэми обомлел…

Этот человек так походил на Армана… Только возраста постарше, а глаза не ярко-голубые, как у брата, а пронзительно синие, а вот выражение в них то же. Холод, за которым скрылось глубоко скрытое внутри ледяное пламя.

Одежды его были похожие на одежды мальчишки: белая рубаха, широкий, шитый золотом пояс, замшевые штаны, сапоги из маральих кож. На поясе — дорогой меч, на шее сверкал амулет власти, а на руках — серебряные браслеты, от которых силой несло так, что тошно стало.

— Хэйд, — поклонился ему мальчик.

Пещера была небольшой и полупустой. Стояла у стены широкая скамья, уходили за ней ступеньки вверх, под сень ажурной беседки, бежали по столбикам, удерживающим каменную крышу беседки, бледные плети подземных растений.

— Твой разговор с вождем… зачем? — спросил мужчина, вглядываясь в темную воду фонтана.

Рэми подошел к Хэйду и заставил себя не вздрогнуть, когда рука оборотня легла ему на голову. И все же прикосновение не было неприятным. Рэми сел и провел языком по пальцам человека, слизывая с них запах мяты. В темной воде фонтана он увидел вдруг знакомую спальню, себя, окутанного целительным сиянием, склонившуюся над ним Лию. Надо возвращаться. Еще немного… совсем чуть-чуть.

— Хэйд. Не понимаю… — протянула девушка.

— Не понимаешь что?

Мужчина взял из чаши в руках немного крошенного хлеба и кинул его рыбкам.

— Зачем он нам? — Рэми вздрогнул. — Вождя не было больше двадцати лет, ты управлял кланом. Нам всем было хорошо, мы думали, что Айдан возьмет власть в свои руки, а теперь является он и все портит. Почему?

— Ты ничего не понимаешь…

— Хайд, он слаб, это же так легко…

— Легко что? — спросил за спиной веселый голос, и сердце Рэми вздрогнуло сначала радостно, потом разочарованно — этот человек не был его братом. Арман никогда не улыбался так весело, никогда не подхватил бы мальчишку в объятия, никогда бы не поцеловал в полные, красиво очерченные губы…

Поцеловал… Мальчика?

— А ну говори, что натворила, Кари, — шутливо сказал Айдан. — Как вождь?

Натворила? Вот почему «мальчик» таким хрупким, таким эмоциональным и местами… таким глупым.

— Заперт в твоей спальне, — спокойно ответил Хэйд.

— Почему ты не помешал, отец?

— Потому что я сказал, что более не буду вмешиваться в твои дела, сын. И если твоя невеста находит нужным грубить нашему вождю, запирать его людей и намекать, что они добились его доверия лишь магией, что я могу сделать? Единственное, где я настоял — это отправить к раненому того синеглазого мага, который назвался целителем. Я не хотел, чтобы вождь умер из-за нашей глупости.

— Кари! — воскликнул Айдан.

— Что Кари! — взвилась девушка. — Как можно доверять магам? А вождь доверяет…

— Эти маги за него дрались, они жизнь за него готовы отдать…

— И что? Им нужна его власть, не более. Твоя власть.

— Кари, я сто раз говорил, что никогда не буду вождем клана. Ты так и не поняла?

— Но ты достоин! А этот черноволосый… страшный… Айдан, пожалуйста! Очнись! Он маг, он чужак, он не может быть нашим вождем, наши люди его не послушают!

— Я сам видел, как подчинились ему тотемы. Этот человек наш вождь, смирись, наконец!

— Не буду! Кто он, откуда пришел? И на нас он совсем не похож, и в коня, не в барса, превратился. И с магами дружит. Как ты не видишь, почему не видишь, что он чужой! Что твой дядя, которого ты так боготворишь, невесть кому отдал свой амулет. Не тебе, Айдан, не Арману, своему сыну, чужаку. Почему! Почему я должна смиряться с его властью? Почему ты их не убьешь!

— Потому что не могу убить своего вождя, — тихо ответил Айдан. — И ты это знаешь.

— По их следам идут люди короля.

— Я знаю. Но зубы обломают. Горы — наш дом. Здесь им нас не найти.

— Это война магов, — взвилась девушка. — Ты сам видел, на что они способны! Пока вождь в беспамятстве, отдай им Свана!

Отдать Свана? Рэми тихо зарычал, сложив уши. Сейчас, в облике зверя, охваченный огнем, он с удовольствием бы перегрыз глотку дурной девчонке.

«Убьешь Свана, придется убить и меня, справишься ли, дядя?» — усмехнулся Рэми.

Хэйд вздрогнул, глаза Айдана удивленно округлились. Поняв, что его слышат, Рэми мысленно улыбнулся. Значит, они могут поговорить.

«Рэми, вернись», — позвал издалека Вирес.

Вернись? Продолжая рычать, сложив уши и опустив голову, Рэми медленно подходил к Кари: «Отдать моего друга? Королю? Ты вообразила, что он вас пощадит? Да убьет каждого, кто знает тайну Свана».

— Ты нас погубил! — закричала девчонка.

— Замолчи! — оборвал ее Хэйд и обернулся к Рэми. — Почему ты называешь меня дядей?

«Рэми! — настаивал Вирес. — Будешь упрямиться, верну тебя силой!»

«Не сейчас!»

Айдан опустился перед ним на корточки, ласковым взглядом поймал его взгляд и мысленно попросил раскрыться. У Рэми было слишком мало сил, чтобы сопротивляться. Лапы подкашивались, взгляд человека убаюкивал, зов Виреса где-то стихал вдалеке, яркими картинками вспыхивали в памяти, казалось, давно забытые воспоминания.

Много солнца, улыбающиеся глаза отца, сильные руки, поднимающие его к небу. И тянется, Рэми тянется, к дорогому лицу, хватает ручонками светлые волосы, упивается его смехом, его голосом, его ласковым: «Сын».

И вновь туман. И вновь успокаивающее биение чужого сердца рядом с сердцем Рэми и стремительный перелет над дорогой воспоминаний, к одному, нужному.

Опускающееся за город солнце, мягкий ветерок, тревожащий волосы, раскинувшийся под башней, утопающий в закатном мареве город. Тяжелая рука Армана на плече, холод амулета в ладони и тихое: «Наш отец был телохранителем матери, ты становишься телохранителем сына. Держи. И будь всегда сильным, брат».

— Прости, брат, — вырвался из его воспоминаний Айдан. — Я не думал…

«Не верю тебе, — выдохнул Рэми. — Хочешь амулет вождя, ты его получишь. Как только я поднимусь с кровати, мы уйдем из твоих гор. Я раньше ты пальцем не тронешь ни меня, ни моих друзей. Это первый и последний мой тебе приказ, Айдан. Брат».

— Перестань, мальчик! — вмешался Хэйд. — Кари всего лишь девочка, многого не понимает.

«Вернись, Рэми!» — позвал издалека голос Виреса, невидимая рука друга вытянула душу из барса, швырнула ее в спящее в зеленом тумане человеческое тело. Плечо вспыхнуло огнем, сорвался с губ стон, и Рэми захлебнулся хлынувшей из рта кровью.

— Я не хотел тебя ранить, но не оставил мне выбора! — вскричал Вирес, грубо переворачивая Рэми на бок. — Боги, ну почему ты столь безрассуден. Дыши, дыши! Глубже, ради богов… вот так, хорошо. А теперь лежи спокойно.

Осторожно приподняв голову Рэми, Вирес выдернул из-под него окровавленную подушку, швырнул ее на пол и подложил другую. Боль вдруг отхлынула. Боясь двигаться, дышать боясь, Рэми уплывал вдаль на тугих, ласковых волнах, чувствуя, как тяжелеет его тело, растекается по простыням.

— Теперь еще и жар, — прошептал где-то вдалеке Вирес. — Проклятие, Рэми, ты же еще после прошлого раза не до конца отошел.

А потом потянулись медленно то ли дни, то ли ночи. Факельный свет раздражал. Склонялся над ним Ар, брат, ласково и терпеливо выпить еще немного зелья. Плечо то полыхало болью, то противно тянуло, лихорадка выжирала последние силы и простыни были липкими от пота.

— Отец, — звал Рэми и ему отвечал тихий, низкий голос, и кто-то промокал лоб, плечи холодной тканью, приподнимал и придерживал Рэми за плечи, тревожа рану и меняя повязки.

А потом вновь волны беспамятства и огонь лихорадки, вновь срывающиеся с губ стоны и желание бежать. Куда, зачем, не важно.

— Отойди от него, опасно! Если он ударит силой…

Сковавшие руки цепи, тихий шепот:

— Прости, вождь.

Голос то Рэна, то Айвэ, то нежный, ласкающий — Лии.

— Уведи ее…

— Уведу, — ответил Вирес.

И вновь лихорадка. И вновь огонь, и вновь танец над пропастью. И он летит, летит в темноту и понимает вдруг, что сидит на кровати, широко открыв глаза, и дрожит мелко-мелко, а кто-то мягко и осторожно давит на плечи, заставляя вновь опуститься на подушки.

Туман, окутывающий разум, развеивался очень медленно и далеко не сразу Рэми понял, что все так же лежит на кровати в этой проклятой пещере. И видит все те же гладкие стены, отражающие факельный свет, и тяжелую ткань темного балдахина, вдыхает запах мяты, исходящий от свежих, недавно смененных простыней.

— Рад, что ты очнулся, — сказал мягкий голос.

Рэми медленно повернул голову:

— Хочешь этого? — он сомкнул пальцы на амулете, рванул его вниз, разрывая шелковую нить, и швырнул игрушку в Хайда. — Бери! Никогда, слышишь, ни для кого и никогда я не был обузой!

Амулет звякнул о каменный пол. Боль вновь пронзила плечо отравленной стрелой, глаза заволокла пелена, но прежде чем потерять сознание Рэми с удивлением понял, что дядя завязывает шелковый шнурок на его шее.

— Вылитый отец. Упрямый и гордый. Всех берет под свое крыло, а сам обузой быть не желает. Мой вождь.