11. Лилия

О том, что ильясова выставка закончилась вчера, Лиля вспомнила лишь на входе в «Шоколадку», когда Настасья потребовала:

— Рассказывай.

Сначала Лиля не поняла, о чем она должна рассказывать — у нее ж ничего не происходит.

— Ты что, так и не сходила? — подняла бровь подруга, усаживаясь к столику. — Ну, ты даешь, Лильбатьковна.

Вместо ответа Лиля пожала плечами и потянулась за меню, не обращая внимания на настасьины укоризненные взгляды.

— Отстань от человека, — заступился Сенька. — Она не обязана…

— Давай возьмем рукколу с креветками и мороженое, — жалобно попросила Лиля, и Настасья отстала. На весь вечер. А чувство вины — не отстало. Ильяс же просил, чтобы она пришла. Платье ей купил, как всегда, красивое и дорогущее, такое, что и надеть страшно, вдруг порвется, или там пятно, ей же на такое платье полгода работать. И звал с собой раза три… или четыре… а она так и не собралась. Все время были какие-то неотложные дела. Тьфу, вот ведь! Он, наверное, обиделся. Вот и думай теперь, как извиняться и объяснять, что это не потому, что ей неинтересно, а просто так получилось.

Она всерьез задумалась об извинениях, даже почти решилась пойти с Ильясом на следующую тусовку, и тут из динамиков над ухом раздалось:

Гитарный перебор рассыпался в ночи...

Ты где, моя душа? Ищи тебя, свищи...

Я жду тебя давно, и не могу не ждать.

Вернешься ли ко мне? Услышишь ли? Как знать...

Ты где, моя любовь?..

Лиля прикрылась выученным наизусть меню. Страшно захотелось сбежать, чтобы не слышать ни слов, ни голоса, так похожего на голос Эри. Ну почему ей так не везет, все время натыкаться на эту песню? Как будто по радио нечего больше крутить, вот только этого, нового и модного!

Меню отнял Сенька. Заглянул в глаза, погладил по руке.

— Чего ты, Лиль? Подумаешь, не пошла на выставку, не съест же твой Карабас-Барабас!

Настасья сердито фыркнула, а Лиля чуть не засмеялась в голос. Выставка? Причем тут выставка? Это же Эри, он ждет, зовет! Эри — и бригада санитаров со смирительной рубашкой.

Нет-нет, надо взять себя в руки. Успокоиться, вспомнить, что скоро основная миссия. А ведь не скоро, уже пора! Надо пойти, разузнать в Тейроне про Эри… Не найти, конечно, но хоть выяснить: где он, что с ним… Успокоиться, наконец. Сейчас же поговорить с Ильясом, он же поймет, что ей очень надо на миссию! Вот прямо немедленно поехать домой и поговорить!

Салата и мороженого Лиля не дождалась. Соврала что-то неубедительное про "Ильяс ждет" и помчалась к метро, кутаясь от холодного октябрьского ветра в капюшон и длинный шарф. Это пальто она тоже боялась носить, шутка ли, светлый кашемир чуть не в пол — и московская грязь! То ли дело оливковая курточка, удобно и немарко, вот только Ильяс, когда ее увидел, сделал такие смиренно-несчастные глаза, что Лиле стало безумно стыдно за свой помоечный вид и помоечный вкус. Стыдно и обидно. Ну нет у нее денег покупать кашемир, что теперь, уже и не человек?! Но ходить все равно старалась осторожно.

Перед самым метро остановилась у книжного лотка, взять что-нибудь в дорогу и отвлечься. Уже выбрала детективчик, как какая-то девица лет семнадцати, листающая глянец, ойкнула и уставилась на нее в упор. Лиля уставилась в ответ. А девица смущенно улыбнулась, сунула ей журнал и показала пальцем на футляр с флейтой.

— Это же вы, да? Правда, вы? Здесь написано, вы играете на Арбате...

Где написано? — хотела было спросить Лиля, но уперлась взглядом в собственную фотографию. Она в постели Ильяса. Спит, едва прикрытая простыней. Явно после бурной ночи.

Лиля вцепилась в футляр.

— Нет-нет, что вы. Наверное, просто похожа… а я вообще не играю, я учусь...

Сглотнула. Это… что это вообще?

Протянула руку к такому же журналу на лотке. Перед глазами плясало: "Сольная выставка… Тишина… популярный…" Выставка!!!

Едва сдерживаясь, чтобы не заорать, — или не заплакать, — купила журнал. На Ильяса, красующегося на обложке с трубкой и неизменным «Nikon`ом», старательно не смотрела, а вот статью прочитала. Не сразу, а в вагоне метро. И правильно, что читала на публике, если бы дома, не дочитала бы, порвала журнал в клочья. Особенно про съемку «совершенной натуры» для мужских журналов. Он, видите ли, обдумывает предложение. Сам по себе, ни слова ей не говоря. Правильно, она всего лишь модель, зачем ее спрашивать? Можно и во сне, чтоб не брыкалась, а потом показать всему свету.

Лиля утерла злую слезу.

Вот ведь, фотограф! Еще хотел, чтобы она пришла на выставку! Зачем? И так выставил ее голой… ну зачем?! Вот так, словно вор, и снова — молча. Знал, что она потребует никому не показывать и вообще стереть, и все равно выставил. Чтоб ему эта популярность поперек! Ну, пусть он только будет дома, дери его!

Дома Ильяса не было.

Швырнув белый кашемир на комод в прихожей, а журнал на кухонный стол, Лиля заметалась по квартире, не понимая, что теперь делать и как быть дальше. Наступила на хвост Тигру, чуть не упала сама, и только тогда опомнилась: зверь-то чем виноват? Это хозяин у него Карабас-Барабас, а кот хороший, голодный только. Накормить надо.

Открыла холодильник, посмотрела на печенку и помотала головой. Нет, печенку сейчас не осилить, руки дрожат, и вообще...

— Придется есть корм, — сообщила она коту и насыпала сухариков.

Тигр возмущенно зашипел, показательно закопал миску и уставился на Лилю круглыми светящимися глазами. Корми! Пришла — корми!

— Сам дурак, — буркнула Лиля.

Тигр удалился, презрительно подергивая хвостом — еще один Карабас-Барабас. Лиля посмотрела ему вслед, перевела взгляд на холодильник, весь в магнитах и наклейках из разных стран, потом оглядела кухню с гостиной… И не увидела ничего своего. Даже любимая чашка из Венеции, с дамами в масках и гондольером, и та жила тут дольше нее…

Вспомнилось, как она поначалу не решалась чашку брать, она же тонкая, и роспись ручная. Но так хотелось разглядеть, почти так же, как поехать в Венецию на карнавал! Или хотя бы маску, просто так, любоваться. А Ильяс еще и рассуждал, не подвигнуть ли одного знакомого журналюгу написать серию статей про карнавалы, с фотографиями, разумеется. Лиля тогда даже не обиделась, толку обижаться? Он же не понимает, каково ей слушать. Для него Венеция — ничего особенного, очередная работа, это для нее — несбыточная мечта…

Мелькнувшую было мысль о том, что могли бы поехать вместе, Лиля отогнала. Глупость. До февраля он все равно наиграется и выбросит шелудивого котенка. А тут все так и останется. Как сейчас. Как было четыре месяца назад. Словно она зашла в гости на минутку, а не жила тут. Как жена, ага. Очень заметно, что жена. Прямо сразу, как зайдешь.

— Модель. Девушка просто модель, — повторила она слова Ильяса тому неудачливому благотворителю.

Вот она, правда. Никакая не жена, не невеста и не любимая женщина. Просто модель, игрушка. Антураж. Ему так нравилось играть в благородного спасителя котят с помойки, что сам себе поверил. Вот только забыл, что человек — не котенок. Нет уж, хватит бездомных животных. С чего ее вообще сюда занесло?

Как назло, вспомнилось Залесье. Покой, свет, восторженные глаза Ильяса и совершенно иррациональная надежда, что теперь все точно будет хорошо. Он так о ней заботился, и на руках носил, и потом, в ванне… господи, ну как ее угораздило отдаться и поверить?! Словно это вообще была не она. Она же всегда знала, что так нельзя, что противоположности если и притягиваются, то потом все равно отталкиваются, и вообще, нельзя плыть по течению, как бы не хотелось расслабиться.

Вот и доплавалась. Дурища. Что теперь ему говорить? Он же точно не поймет, с чего она собралась уйти. Она же должна быть ему благодарна по гроб жизни!

В последний раз глянув на стоящую на столе венецианскую чашку, Лиля пошла переодеваться и собираться. Собственно, и собирать-то было нечего — даже геля для душа не было своего, пользовалась ильясовыми, кофейным и сандаловым, ему нравилось, чтобы она пахла им… и ей нравился запах… бред, вот же бред! Еще бы трубку курить начала, идиотка!

Купленное им белье покидала в стиралку вместе с купленными им джинсами и свитерком. Залезла в шкаф, нашла свои джинсы с майкой, привычно схватилась за пончо, теплое, уютное и любимое, уже надела, и вспомнила: это тоже его. Стянула, прижала к груди… может, забрать? Он же подарил, можно же, ему не нужно это пончо! Взгляд упал на бирюзовое платье, шелковое, вышитое, дивной красоты. Это платье — тоже подарил? И все эти шмотки из бутиков и шитые на заказ — подарил? И норковую шубку, и целую шкатулку цацек?! К черту. Она не содержанка. Если она с ним жила, то не за шмотки и цацки, ничего ей от него не нужно!

Аккуратно повесила пончо в шкаф, нашла в столе конверт для ключей, сняла с зеркала свой амулет-месяц, влезла в старые кроссовки — и пошла прочь. За спиной болтался полупустой рюкзачок: флейта, амулет, зубная щетка и документы с кошельком. Ну еще честно купленная на свои деньги пижамка в кляксах. И все. Остальное — его, еще пригодится для следующего котенка с помойки.

И только запирая дверь снаружи, вдруг увидела на пальце кольцо со шпинелью. Надо же, так привыкла к нему, что забыла. Чуть не унесла. Плохо воровать чужие кольца.

Сниматься оно не хотело, словно приросло. Сдирала с мылом, больно было до слез.

Растолстел котенок на дармовых харчах, зло подумала она, в дверь не пролезет!

Наконец, кольцо упало в раковину, а Лиля сунула покрасневший палец под холодную воду. Палец горел, в глазах щипало, а горло распирала злость пополам с обидой. Вот зачем он так? Приручить, а потом… Нет, правильно, надо самой уходить, пока не выбросил. И — автостопом в Сызрань, ага. Все равно искать не будет. И для мужских журналов возьмет другую совершенную натуру, вон их сколько вокруг!

Напоследок вырвала из журнала страницу с той фотографией, — там еще было два разворота, не поскупились на модного и популярного! — и, смяв, кинула на кухонный стол. Увидит, все сам поймет. Не дурак. Кольцо тоже хотела положить сверху, но подумала, будет слишком пафосно, как в дешевом сериале. И вообще, это просто кольцо, а никакое не обручальное. Место ему — в шкатулке, среди остальных цацек.

Снова заперев дверь и запечатав ключи в конверт, подумала: придется ехать к Настасье, только переночевать, а утром пора в Битцу. Лучше бы к себе, чтобы не объясняться, но за четыре месяца так и не выбрала времени забрать у нее запасные ключи. Тьфу, дура.

Настасья открыла дверь, оглядела с ног до головы и вздохнула:

— Совсем с ума сошла. Иди греться, несчастье!

Выдала Лиле мохнатый плед и отправила на кухню, делать чай с медом и коньяком, а сама пошла вежливо выгонять ухажера, мешающего девочкам пообщаться.

Ильяс позвонил, когда ухажер только ушел, а Лиля допивала вторую чашку. Разговаривать с ним Лиля отказалась, даже не стала слушать, что там Настасья ему говорит. Ни к чему, да и спать пора.

— Нельзя так, Лиль, — тихо сказала Настасья, пряча телефон.

— Вот именно, что нельзя. — Лиля поставила чашку и плотнее закуталась в плед. — Ты бы видела, что он там выставил, на этой выставке! Нет, Насть, хватит с меня. Мало того, что все ему не так, и квартет наш ерунда, и Тыква придурок, и Сенька — тракторист. Еще эти снимки… вот, у меня журнал есть…

Пока Настасья разглядывала глянец и недоверчиво косилась на Лилю, словно не верила, что на снимках в самом деле она, Лиля пила четвертую чашку коньяка с чаем. В голове уже шумело, но обида на Ильяса становилась только острее, а когда рассказывала о том, что было на вырванной странице, снова расплакалась — со всех сторон сплошное предательство, и Ильяс ее обманул, и она сама обманула Эри, ведь он так ее любил, а она спала с Ильясом.

— Ну-ка перестань. — Настасья протянула ей салфетку. — Ладно, я понимаю, накозлил твой Ильяс, тебе обидно и вообще. Так разбей об него пару тарелок и выскажи все что думаешь. Полегчает. Ты ж не хочешь в самом деле от него уйти, а, Лиль? Ты ж его любишь.

— Не люблю. И он не любит, врет все время.

Настасья недоверчиво подняла бровь.

— Уверена, что не любишь? Что-то слишком сильно много истерики для «не люблю». Давай, Лиль, ты расскажешь мне все, выспишься, а потом еще подумаешь, ага?

— Не ага, и уверена. — Лиля нахмурилась: некстати привиделось не желающее сниматься кольцо. Помотав головой, она уточнила: — Я другого люблю.

— Ты про этого, из игры?

Лиля кивнула.

— А… — Настасья замялась, взяла ее за руку, точно собиралась проверить пульс и температуру. — Оно же прошло, Лиль! Ты была такая счастливая с Ильясом! Я думала, ты за него замуж пойдешь. Что снова случилось?

Глаза защипало. Лиля опять уткнулась носом в плед.

— Не хочу я за него замуж. Ну да, в Крыму было хорошо. Но, Насть, вот мы вернулись, и опять такая фальшь пошла! И еще… — покусала губу. — У него друг...

Вспомнилось, как Ильяс с Вовиком делали альбом «Русалочка». Сначала Ильяс снимал танец принца с невестой, то есть Вовика с моделью в белом платье. Лиле тогда так явственно привиделся Эри, не семнадцатилетний, а взрослый, и свадьба в Тейроне. Он же наверняка там женился… А потом она сама танцевала для него, для принца, по острым ножам, и сердце ее разрывалось от горя, настоящего горя — потому что Эри нет, не было и не будет.

После съемок Вовик вопил от восторга, такие же кадры! И подбрасывал Лилю в воздух, в точности, как делал Эри. Показалось даже, что это он и есть, и сейчас поцелует, и она откроет глаза — а вокруг тейронский лес… Только когда открыла — был Ильяс. Серый, с безумными глазами. Отнял ее у Вовика и потащил домой, даже не дал попрощаться. Хотя и прощаться не хотелось, все равно же не Эри.

— …Вовик его зовут, — продолжила Лиля. — Владимир Лучков, нет, Лучников, кажется… вот он так похож на Эри! Только волосы другие. И "Потерянный Рай" по всем станциям крутят. И эта песня… которую Тыква в Шоколаднице ставил… Это же его голос! Как будто он меня вернуться зовет!

Настасья тяжело вздохнула, погладила Лилю по голове. Что-то пробормотала про крезу и совпадения, тихо обругала радио и советские газеты, а потом твердо спросила:

— И что ты собралась делать?

— Возвращаться, — так же твердо ответила Лиля. — К Эри.

— В игру? — Настя сделала брови домиком. — Ну ладно, пойдешь ты на основную миссию, поиграешь в Эри, а потом? Играть-то всего две недели, Лиль.

— А потом… не знаю, — она покачала головой. — К Ильясу точно не поеду, а в остальном… Насть, ну что я, безрукая? Найду работу, буду жить, как раньше.

— Дело, конечно, твое. Но хоть поговори с ним, как вернешься. Нет, не морщись, а послушай. Фальшь, конечно, дело нехорошее, но можно поговорить начистоту. Он тебя любит, и тут никакой фальши нет. А что врет… ну, Лиль, сама подумай, бывают мужики, которые не врут? И ты ему, кстати, тоже врешь. Ты ж про Эри и этого, как его, Лучинова, не рассказывала, так?

— Ну… — Лиля нахмурилась, попыталась вспомнить, рассказывала ли она про Эри? Кажется… — Нет. Про Лучникова рассказывала. Что похож…

— Что похож на кого? И не смотри на меня, как на гестапо.

— На моего любимого персонажа. Насть, ну какая разница!

— Ага, ага, никакой вообще. И никакой фальши. — Настасья нахмурилась. — Ты ему хоть раз объяснила, почему не любишь тусовки?

— Объясняла. А он отмахивается.

— Оба вы придурки. Оба! Вот ты со своими страданиями так и не дошла до его выставки. Для тебя, между прочим, делал. Думаешь, если бы он тебя не любил без памяти, простил бы такое? Я тут к одному хрену в Большом Зале вовремя не подошла, он, понимаешь, полчаса в гримерке ждал — так потом концерт был на полтора часа, и все о том как его не любят, не ценят и не понимают. И назавтра — бис. Причем хрен еще из вменяемых. Все мозги мне выел, уже полгода как поминает при каждой встрече. — Настасья сморщилась и потянулась за чайником. Передумала на полдороге и сцапала ополовиненный коньяк. — Если бы ты ему рассказала все начистоту, Лиль, поверь, самой стало бы проще. А так… Красивый, талантливый, богатый мужик, ну избалованный немножко, ну с закидонами. Так без закидонов скучно.

— Не хочу я ему рассказывать, Насть. Это ты драму расписываешь, а все же проще. Ну понравились друг дружке, пожили вместе, не сложилось. Поняла, что не хочу с ним. Вот и все. Никакой трагедии, обычное дело.

— Проще, ну да, конечно. Подумаешь, не сложилось. У тебя на каждом шагу по влюбленному мужику, готовому на руках носить. Одним больше, одним меньше, эка важность. — Настасья налила себе в чашку коньяку, выпила, всхлипнула. — Дура ты, Лилька. Ненормальная. Оба вы ненормальные. Психи.

— Да не нужны они мне на каждом шагу! Мне Эри нужен, понимаешь, один, никто больше. Аллес!

— Понимаю. Ужас в том, что понимаю. Мне вот нужен один Тыква, а этот урод боится испортить мне жизнь. Гад. Сволочь.

— А ты умная Маша и тоже не хочешь портить жизнь вам обоим. Уже лет пять. Ну и нечего меня учить.

— А ты бы училась на чужих шишках, а не набивала свои, — буркнула Настасья и допила коньяк. — Иди уже спи. Может, утром полегчает… а той журналистке руки повыдергать, гадине, — невпопад закончила она и зевнула.

Лиля задумчиво покивала.

— Только я завтра рано уйду. Мне как раз уже можно в центр… В общем, доброй ночи.