6. Сакс

Время рассчитали неправильно. Тени уже удлинились и переползали лесную дорогу, а обоза все не было. Три часа в засаде, еще немного, и его пристрелят свои же. Нечаянно. И так еле убедил их рискнуть.

— Долго еще? — послышалось внизу, под кленом.

Мэтов племянник Хью, прозванный Ушастым за чуткий слух и сходство с ушастой белкой, шумно почесался.

— Заткнись и слушай, — очень тихо шикнул на него Охотник, тот самый, с состязания лучников.

— Еще не поздно… — снова завел свое ворчание Половинка.

— Тихо. Едут, — радостно и зло прошептал Ушастый.

Отряд из полутора десятков повстанцев, засевший в рябиннике по сторонам дороги, затих и растворился в желто-зеленых, с крупными красными гроздьями, зарослях. А вскоре за поворотом послышалось бряцанье, скрежет и скрип телег, конское всхрапывание и беззаботный солдатский треп. Стража не ожидала ничего опаснее бешеного зайца и прокисшего эля, слишком давно никто не нападал на обозы с десятиной. Так давно, что с обозом пускали всего по дюжине стражи. Конечно, для небольшого отряда и это было много — если учесть, что солдаты в кольчугах и с хорошим оружием. А у повстанцев лишь то, что взяли трофеями и что сделали свои кузнецы. Жаль, Дунк так и не пришел в себя, он бы сковал крепкие мечи…

Эти последние мгновения перед боем Сакс готов был думать о чем угодно, лишь бы успокоить бешено бьющееся сердце. Хорошо хоть рука на тетиве не дрожала.

А обоз уже весь вылез из-за поворота, и первые два конника почти дошли до метки… Так. Его, как договорились — правый. Стрелять под лопатку, чтоб сразу и наповал.

— Бей! — крикнул он, спустив тетиву и выдергивая вторую стрелу.

Еще десяток стрел вылетел из кустов справа и слева от дороги. Перепуганные лошади заржали, заметались, одна — под саксовой целью — упала, перегородив дорогу. Трое солдат рухнули сразу, еще двое — через миг. Дальше стало сложнее, стража подняла щиты, самый проворный успел выстрелить прямиком в листья, прежде чем схватился за торчащее из бедра древко — а из леса продолжали лететь стрелы.

— Остальных добить! — скомандовал Сакс, когда в обозе не осталось ни одного не раненого солдата.

Добивали деловито, стараясь не повредить кольчуги. Последний из трех асгейровых лучей, в самом начале боя успевший спрятаться под телегой, оттуда грозился божьим гневом, но вроде огнем не бросался и никого не заколдовывал.

Сакс положил руку на плечо Мэту, уже нацелившемуся в луча оторванной от телеги оглоблей.

— Погоди. Возьмем с собой. — И добавил для луча: — Вылезешь, щучий потрох, будешь жить. Нет — пристрелю.

— Глупо, — буркнул за спиной Половинка. — С лучами только и связываться, тьфу.

Буркнул тихо, но Сакс услышал. И не только Сакс — Мэт тоже пробормотал что-то вроде «оборони Матерь» и дважды сплюнул, отгоняя сглаз. Кто-то еще из остатков того же отряда, что Половинка, заворчал: на кой им в лагере луайонский выкормыш?

Не дожидаясь, пока щучье отродье вылезет, Сакс обернулся к Половинке.

— Когда спрошу совета, тогда и дашь. — А потом к Мэту: — Дунка не жалко? Они прокляли — они пусть лечат.

Ушастый поддержал:

— А не вылечит, сожжем!

Вылезший из-под телеги луч попытался под шумок улизнуть в рябину, но его увесистой затрещиной остановил Охотник. И, словно не слыша общего спора, заговорил о телегах, добыче и возвращении в лагерь. Он же, еще до нападения на обоз, предложил разбить и пожечь телеги подальше от дороги, чтобы щучьи прихвостни не сразу нашли, а если повезет, то обоз и вовсе пропадет бесследно. Так и сделали. Добычу навьючили на лошадей, тела прикопали под дерн в перестреле от дороги, и уже в сумерках пошли прочь. Лишь после полуночи Охотник, шедший рядом с Саксом, тихонько подсказал: пора.

— Привал! — скомандовал Сакс. — Костров не жечь!

Едва расседлав лошадей и пожевав сухомятки, повстанцы повалились спать. А Сакс, раздав дозоры и проверив лошадей, взял свою лепешку и подсел к Охотнику. Тот подпирал спиной старый граб и неторопливо правил нож о ремень — первый дозор выпал ему.

— Почему ты сам не водишь отряд? — почти неслышно спросил Сакс.

Этот вопрос грыз Сакса с первого похода — тогда еще в отряде отца. Совет командиров сразу рассудил: раз шериф, ветеран бесславной войны, привел почти десяток бойцов, то ему и командовать. Тем более один из отрядов только что был разбит — в самом обычном походе за провизией в ближнюю деревню нарвались на стражу местного нобля, и лишь четверо унесли ноги. Вот эти четверо и присоединились к новеньким. И еще Охотник — к его слову прислушивались все, даже командиры. Он легко брался за самые опасные дела, никогда не отступал и стрелял, как герой легенд — именно такими, по мнению Сакса, и должны быть повстанцы. А не трусливыми огородниками, как Половинка.

— Предпочитаю работать в одиночку, — так же тихо ответил Охотник.

Сакс усмехнулся, вспомнив эту одиночную работу: пойти и разведать, а заодно показать глупому мальчишке, что из службы щучьим прихвостням не выходит ничего хорошего. Злость на сбитый выстрел давно прошла, а когда Сакс задумался, что бы вышло, если б он тогда не промахнулся… Верно, брат бы не проспорил принцу и не показал бы себя во всей красе. И понял бы Сакс, в какое дерьмо влип, когда было поздно. Или вообще не понял. А с Лиле бы он тогда, верно, и вовсе больше не встретился. Нет, все к лучшему.

— Тогда почему пошел в отряд отца, а теперь помогаешь мне?

Несколько мгновений Охотник молчал, потом хмыкнул.

— Потому что ты молодой и глупый. Я слишком стар и осторожен, чтобы нападать на обозы и разжигать десять лет как угасший костер. А у тебя, быть может, что-то получится. Если не сдохнешь раньше. И если не… — умолк, отцепил от пояса фляжку. Сделал длинный глоток. Убирать не стал, продолжал вертеть в руках и словно о чем раздумывал. — Не станешь слишком уж доверять всяким… покровителям. Они играют на своей стороне. — Еще помолчал и повторил чуть громче: — Всегда играют на своей стороне. И прикармливают молодых дураков, чтоб было кого спустить на противника.

Сакс нахмурился: покровитель у повстанцев только один, лорд Мейтланд — не просто лорд, а целый тан и кузен короля. Сакс видел его лишь однажды, и Мейтланд ему понравился. Держался гордо, но без высокомерия, называл повстанцев братьями, рассказывал, как им будет хорошо без луайонцев, с родными добрыми лордами и низкими налогами — без асгеровой-то десятины. И, в отличие от принца Артура, лорд Мейтланд не сверкал доспехами и с аппетитом ел пресную лепешку из грубой муки.

— Одна у нас сторона. Тейрон, — буркнул Сакс.

— Оно так, — покивал Охотник. — Только править могут Бероуки, а могут и… не они. Да и рыбников можно гнать, а можно… — Махнул рукой. — Я сказал, другой раз смолчу. А ты думай.

Не Бероуки? Это как же не Бероуки? Полтысячи лет были Бероуки, с того самого времени, как Тейрон стал Тейроном, а тут вдруг… Мейтланды? Нет, не может такого быть. Лорд же говорил, что верен своему брату королю… Троюродному брату, но кровь-то одна! Он же присягу давал, все лорды дают. На крови, перед Отцом и Матерью. Темнит что-то Охотник.

— Думаю, ага, — кивнул Сакс и пошел вокруг лагеря.

Спать хотелось до одури, но он же командир. Отец, когда его ранили рыбники, доверил отряд Саксу, а не Половинке, хоть тот и предлагал, хоть у того и опыт, и старше он, Саксу в отцы годится. От дум про отца сон слетел, а навалилась тоска. Застанет ли он отца живым? Пять дней тому, когда уходили из лагеря, отец метался в лихорадке. Рана поначалу показалась несерьезной, перевязали на месте, и в лагере Фианн взялся лечить отца, промывал рану ромашковым отваром, лепил на нее паутину и всякие листья. А отец слег, и чем дальше, тем ему было хуже. Когда уходили, он Сакса и не узнал, принял за среднего сына, Грэма, что сгинул на военной службе.

Утром, за завтраком, вышла ссора. Когда Сакс велел Ушастому покормить пленника, поднял голос Половинка:

— Руки ему не развязывай. А как поест, сразу заткни рот. А то наколдует чего.

Ушастый кивнул, отломил кусок лепешки и пошел к лучу. А Половинка угрюмо зыркнул на Сакса.

— Только хлеб переводить на ублюдка.

Сакс отложил свою лепешку и, прищурившись, глянул на него в упор. Но Половинка не угомонился, а бойцы притихли, насторожились.

— Сразу бить надо было. Теперь точно нас проклянет. За десятину. Да еще мудрые озлятся, беда бу...

— Заткнись, — велел Сакс; кое-кто из бойцов недовольно заворчал, пока под нос и неразборчиво.

— Не тебе указывать, мальчишка, — разошелся Половинка, чуя поддержку. — Подведешь нас...

— Заткнись и послушай, огородник, — так же тихо повторил Сакс. — Вы сидите в своих норах, не смея высунуть нос, грабите своих же, деревенских, защитнички ллировы. А как только дело дошло до прищемить щукам хвост — порскнули в кусты. Ты боец или заяц?

Половинка набычился, схватился за нож и открыл рот, но Сакс его оборвал:

— Зайцы нам не нужны, так что дойдем до лагеря — и проваливай. А посмеешь еще вякнуть в походе, повешу как предателя.

— Один останешься, с такой-то прытью. — Половинка хмыкнул. — Храбрый гусенок.

Поднялся и пошел к своей лошади. Остальные, быстро дожевав, тоже принялись быстро и молча собираться. Половинку не поддержали, но и Сакса тоже. Зайцы. Щучьи подстилки.

— Зря ты так, Даро, — укоризненно шепнул ему Мэт, догнав уже на тропе. — Щуки не простят потерянного обоза, начнутся облавы. А нас слишком мало.

— И будет еще меньше, Мэт, — так же тихо ответил Сакс. — Если мы станем такими же зайцами, то следующего кузнеца просто сожгут, и никто не посмеет за него заступиться. Ты этого хочешь? Чтоб твоего Ушастого потащили на костер, а односельчане смотрели и сетовали, что прозевали злого колдуна?..

— Тише ты, разошелся. — Мэт покачал головой. — Да прав ты, только вот… эх...

— Не эх, а прав, — поравнявшись с ними, сказал Охотник. — Глядишь, этак-то и не сдохнешь.

— А, вот оно что… — протянул Мэт, глянув на Охотника. — Пойду я, чего на обед подстрелю.

Мэт растворился в лесу, Охотник тоже, но с другой стороны. Сакс остался во главе отряда один.

— А мы с Пирсом в Ротенбит пойдем, — бросил Ушастый за спиной; его навьюченная добычей из обоза лошадь согласно фыркнула. — Вот отоспимся — и сразу. Мать навестим, рыжей вдовушке крыльцо поправим. А, Сакс? Пошли с нами?

— Пойдем. Мать навестить надо, — снова подумав об отце, согласился Сакс.

Про рыжую вдовушку и мельникову сестру ему думать вовсе не хотелось, а вспоминалась снова Лиле. Правильно она ушла, хоть и жаль было отпускать. Но девице не место в лагере, среди голодных и озверевших без женской ласки мужиков. А фейри — тем более не место. Найдется еще какой умник, испугает ее железом — тогда Саксу ее вовек не найти.

До первых дозоров добрались перед самым закатом.

— Откуда столько добра-то? — послышалось из кустов прежде, чем оттуда вывалился на тропинку смешливый вихрастый паренек с рукой в лубке. — Никак, щучьего короля обобрали?

— Короля не короля, а асгейровых разбойников пощипали, — похвастал Ушастый.

— Да ну?

Паренек вытаращил глаза, а Ушастый принялся заливать: они-де герои, огненного змея, что мудрые напускают, не испугались, да стражи немерено положили, да щучий король теперь все локти искусает! Сакс поморщился: а ведь пару месяцев назад он бы и сам вот так, про полсотни стражи и колдовство, да на всю деревню. Дурной был, что твоя Тянучка.

— Хватит уже, — оборвал Сакс Ушастого. — А то еще кто поверит в змея-то.

Вихрастый паренек разочарованно вздохнул: уже поверил.

— Долго вы, — сказал Саксу. — Невеста твоя заждалась.

Какая-такая невеста, хотел переспросить Сакс, но подумал — если паренек верит в огненных змеев, такого понарасскажет, что мало не покажется. Лучше самому выяснить. Потому только кивнул и прибавил шагу. А паренек все выкладывал новости, соскучился, видать, в дозоре сидеть и на клены глядеть.

— …а старик Фианн и говорит, колдовство все это!

Кажется, он все же пропустил в трепе вихрастого что-то любопытное.

— Колдовство? — переспросил он.

— Ага! Настоящее колдовство! Не может быть, чтоб кузнец ваш безо всякого колдовства раскаленное железо руками хватал. И асгейрова вода на него показала, и память он потерял, потому что колдуны, коли колдовать не могут, вмиг становятся как дети малые.

— Сам он разум потерял, — буркнул Сакс. — Мелет чушь, а ты и веришь.

— Не чушь, я сам видел! — обиделся парнишка. — Дунк прям так и нес котел с похлебкой, с огня снял и нес, а котел-то горячий, я попробовал!

В доказательство парнишка предъявил обожженный палец.

— Вот и говорю, чушь. Раз память потерял от того, что колдовать не может, как же он горячий котел-то взял и не обжегся?

Охотник за спиной фыркнул и тоже влез:

— Ты, сынок, с пятидесяти шагов в оленя не попадешь, а я с сотни белку подстрелю. Тоже, скажешь, колдовство?

— Ой… и верно… — парнишка задумчиво почесал в затылке, глянул на Сакса, потом на Охотника.

— То-то же, — хмыкнул Охотник. — Смотри, этак сам к мудрым за благословением пойдешь, а потом и в щучью стражу, десятину со своих же драть.

Парнишка аж споткнулся.

— Да я… да никогда… да чтоб мне… — насупился. — И вообще, я в дозоре. Недосуг мне, проходите быстрей.

— Вспомнил, надо же, — удивился Охотник. — Не безнадежен.

Так в лагерь и вошли: впереди Сакс с Охотником, следом отряд, а Половинка отдельно, сам по себе. После обеда, Сакс видел, он шептался со своими. Верно, о молодом да глупом командире. К Мэту тоже подходил, но Мэт его послал в ближнее болото, с лягушками квакать.

Охотник задумчиво глянул на Сакса. Погладил бороду и буркнул:

— Иди-ка ты домой. Посмотри, как отец. Сам видишь, про подвиги и так найдется, кому рассказать

— Да уж найдется. — Сакс оглядел своих бойцов, складывающих добычу на застеленной бревнами площадке посреди лагеря, и помогающих им повстанцев из тех, что либо на отдыхе, либо вовсе не покидают лагеря. — Если что, ты же меня позовешь?

— Позову. Иди.

В последний раз оглянувшись на Половинку, о чем-то шепчущегося со стариком Фианном, Сакс побежал к дому. Не то что дому, так, оставшейся от кого-то из погибших бойцов землянке под крышей из дранки и дерна. Надо бы стены еще обшить изнутри деревом, а то отец зимой замерзнет, да и сейчас уже дожди холодные.

Сумка с сыром, яблоками и новой рубахой для отца хлопала по боку. А Сакс, придерживая ее, старался не думать о том, что он будет делать, если отец… нет, оборони Матерь, не мог он…

Он так боялся увидеть пустой дом, что едва не столкнулся с кем-то у собственного порога. Буркнул извинения, поднял взгляд — и подавился.

— Отец?

— Что, сынок, не ожидал? — Крепко обнял, потом отстранил, на вытянутую руку. Присмотрелся и снова улыбнулся. — Вижу, с удачей вернулся. Молодцом.

Сам отец выглядел не очень — бледный, постаревший, опирается на палку. Но зато — живой. Живой! И от лихорадки уже ни следа, за неделю!

— Как?! — выдавил Сакс, оглядывая отца с ног до головы.

— Невеста твоя выходила, — отец хлопнул его по плечу. — Хорошая она у тебя. Матери понравится.

Сакс окончательно перестал понимать, что происходит. Огненные змеи, невесты, чудесные исцеления — как-то оно было слишком.

— Я пойду с Охотником поговорю, — понял его по-своему отец. — А ты иди в дом, иди. Небось есть хочешь. Наговоримся еще.

Кивнув, Сакс проводил отца взглядом — как тот, прихрамывая и опираясь на крепкую палку, скрывается между домишками. Про сыр и яблоки вспомнил, поздно — не орать же было на весь лагерь. Ну и ладно. Раз тут невеста, отец не голодает. Тьфу ты, оборони Матерь, невеста-то откуда?!

На пороге дома задержался, прислушался: там что-то звенело и вкусно пахло. Вздохнул, готовясь с порога объяснить девице, что нет и не было у него никаких невест, и не надо ему никого — и откинул закрывающую проем оленью шкуру. Девица стояла у очага и что-то мешала деревянной ложкой в мамином медном котелке. Обернулась, сощурилась от света и неуверенно спросила:

— Эри?..

В первый момент Сакс подумал, что ему уже мерещится от усталости. А в следующий — прижимал ее к себе, искал губами губы и беспорядочно шептал:

— Это ты, правда ты? Лиле, как же… останешься?

А Лиле смеялась и кажется, плакала, и гладила его по лицу.

— Я так боялась! Тебя не было, когда вернешься — не знают… Я с вами буду ходить, я лечить умею. Ты другой совсем, Эри, сколько меня не было?

Сакс, наконец, поймал ее губы и окончательно поверил, что это не сон. Сон не бывает таким сладким, не пахнет земляникой, дымом и капустой вперемешку.

— Долго, целых два месяца. А с нами опасно. Ты лучше тут лечи, у нас бывает много раненых.

— Нет, с тобой. Я много могу, не только лечить. Пусти, пусти, а то пригорит...

Не пустил, только котелок снял с огня и потянул к лежаку, а она не протестовала, сама забыла про котелок и путалась пальцами в завязках и застежках… Но до лежака они не добрались. Помешал пронзительный визг Фианна — слов Сакс не разобрал, но чтоб так визжать? Совсем старик плох. Лиле тоже напряглась, оставила в покое застежки и прислушалась. Тут визг повторился, а в ответ ему — сердитый бас, да так рявкнул, что твой медведь.

Отстранив Лиле, Сакс бросился на ссору. Лиле — следом. Он мельком подумал, что зря это она, но останавливать не стал.

Рявкал Томас. Навис над стариком, наливаясь дурной кровью, сжимал кулачищи — уже почти как у Дунка!

— …ни на медяк добра от щук не видели! Они с отцом вон чего учинили, из-за них дыхнуть не моги! Правильно Сакс их перебить велел, и десятину — правильно, у наших же отобрали, у тейронцев!..

А старик Фианн, словно не видя кулаков, снова заорал дурниной:

— Отступник он! Колдунов очистить не дал, колдунью привел, беду на всех накликал! Что ж вы, не видите, Асгейр добрый, все видит, своего сына нам послал, а вы его вяза-ать!.. — на последнем слове снова сорвался на визг.

Тут Томас не выдержал, замахнулся. Сакс еле успел подскочить и схватить за руку.

— Оставь старика, он совсем ополоумел, — глядя в красные и безумные томасовы глаза.

Остальные пока лишь смотрели — и отец, и Охотник, и остальные повстанцы. Среди них Сакс краем глаза заметил полуседую-полурыжую голову: Половинку. А Лиле остановилась чуть поодаль и заиграла на дудочке. Сакс только и успел удивиться, что это она вдруг удумала, как Фианн стукнул его палкой и завопил:

— Опомнись, глупый! Отдай колдунью Асгейру! Она ж тебя заворожи-и… — и затих, сгорбился. — Заворожила, обманула, беду наведет, — повторил шепотом.

И Томас успокоился, потер кулаком глаза и вздохнул:

— Точно ополоумел старик. Пойду я к отцу в кузню.

Приятель пошел прочь, а Сакс даже не успел спросить — неужели Дунк опомнился, что в кузне? И Фианн побрел с площади, тяжело опираясь на палку и бормоча под нос что-то тоскливое. А Охотник непонятно хмыкнул, кивнул Саксу, а потом глянул на остальных командиров.

— Все слышали, что Половинка говорил? Парень глупый, нахальный, лезет на рожон и не слушает старших. Я же вижу другое. У парня голова на месте: не растерялся, не наделал глупостей. Советы парень слушает, только не дает сбить себя с толку. А что до старших, сами видели, заступился за старика. Кузнец его пришиб бы, как пить дать. Или кто хочет спорить?

— Все равно на обоз зря напали. Ты ж сам говорил, опасно это, — покачал головой один из трех командиров.

— Во-во, — поддакнул Половинка. — У парня в голове ветер, а нам тут еще жить.

— Опасно, — кивнул Охотник. — А ты хотел безопасной войны? Так не бывает. Жить вообще дело опасное, можно отрубить ногу, когда дрова колешь. Что ж теперь, зимой мерзнуть? А ты, Половинка, вечно собрался в лесах прятаться? Так на кой тебе дом — вон, вырой нору, за барсука сойдешь.

Половинка оскорбленно фыркнул, но больше не спорил. Командир тоже — нахмурился, почесал бороду и кивнул.

Странно это было. Охотник говорил так же, как отец, когда к нему приходили деревенские, споры решать. Говорил, как главный, и все его слушали. Только главным не положено ходить простым бойцом в отряде мальчишки, и в разведку одному не положено.

Верно, Охотник заметил саксово удивление, подмигнул ему и громко, для всех, сказал:

— Я думаю, оставим парню его десяток. Остальные четверо могут присоединиться, если хотят. Кроме Половинки. Трое, значит.

Усмехнулся и засвистел какую-то песенку, мол, все сказал. Лиле на эту песенку вздрогнула, уставилась на Охотника во все глаза. Прошептала что-то похожее на "опасна и трудна, точно" и вылезла вперед, взяла Сакса за руку.

— Я с Эри буду ходить.

Охотник присмотрелся к ней и усмехнулся.

— А пусть ходит. Нам никакая помощь не лишняя. — Не дождавшись возражений, пошел прочь, как раз мимо Сакса. Задержался, хлопнул его по плечу, правда, смотрел почему-то на Лиле. — Что, пригодилось везение? То-то же.

И снова засвистел.