Глава 8.

Вечерело. Оранжевое солнце спускалось все ниже к черной кромке леса. Узкие полоски туч — розовые по краям, фиолетовые до черноты в середине — тянулись к нему, как тонкие пальцы, как гибкие ленты, полные страстного желания поймать и удержать светило, но оно уворачивалось, уходило, ныряло за горизонт. Мир, полный хрупкого сияния, казался в этот миг особенно прекрасным. Желтые кисти трав полнились оранжевым светом, каждая — пушистое солнышко. Тысячи кузнечиков стрекотали в траве вокруг, наполняя воздух звоном и журчанием.

Ребята давно устали от игр, но домой идти не спешили. Юджин полулежал в траве, опираясь на руки. Неподалеку, но все же не слишком близко устроилась Агнешка. На ее коленях сидел кузнечик, и она бережно обнимала его руками, согревая. Губ Юджина касалась мимолетная улыбка, когда он смотрел на них.

Вдали, в селении, в небо поднимались дымки — хозяйки в домах разогревали вечерю. Но после разговора с дядей Юджин не спешил возвращаться туда. Агнешка и Анджей, казалось, целиком разделяли его чувства. И юноша подумал: может ли быть, что тоже они не хотят там показываться? Удивленный этой мыслью, он спросил:

— Агнешка, расскажи мне о своей матери?

Девочка медленно повернула к нему голову и тихо сказала:

— Она умерла.

Глаза ее казались пугающими черными провалами на белом лице.

— Но… — юноша нахмурился. Ядвигу он точно видел сегодня утром.

— Ядвига моя мачеха.

Вот оно как… что ж, это объясняло ее холодную требовательность по отношению к девушке.

— Но Анджей ее сын?

— Да, — кивнула девочка.

— Агнешка, — Юджин говорил медленно, подбирая слова. Он не хотел причинить ей боль, но чувствовал, что здесь скрыто нечто важное. — Расскажи мне о своей семье. О маме и папе. О Ядвиге. О Марте. Об Анджее.

— Мою маму звали Ганнушка. Гандзя, — тихо начала Агнешка, и в голосе ее трепетная любовь мешалась с тоской. — Я ее не помню, но все говорят, что она была красивая. И хозяйка хорошая. Они с отцом поженились, а потом она родила меня и умерла. Тогда меня отдали соседке Кнесе, у нее родился Марек и она кормила нас обоих. А папа долго не хотел жениться снова. Это Марта его заставила. Она и жену ему выбрала. Мне было пять, когда они поженились. И Ядзя сначала добрая была. Только я ей не верила, — Агнешка замолчала. — Отец ходил хмурый, а Марта все повторяла, что пока Ядвига пустая ходит — она нам никто и должна еще заслужить право есть со всеми за одним столом. А вот когда родит ребенка, и лучше сына… Но у папы с Ядзей долго не было детей. Потом родился Войнек, но не прожил и месяца. Ядвига плакала не переставая. Потом сердилась на всех. А потом родился Анджей.

Агнешка замолчала.

— Продолжай, прошу тебя, — нарушил молчание Юджин. — Что случилось потом? Почему Ядвига так зла на него? Почему не хотела пускать в дом?

“Почему Анджей не хочет обращаться назад?” — вот что интересовало его на самом деле.

— Ядвига была счастлива, когда он родился. Мы все были рады. Говорили, что ее бездетность — это проклятье. Что Ганнушка мстит второй жене, которая заняла ее место. Ядзя даже службу справляла, чтобы ее умилостивить… Но папа сказал, это враки. Мама никогда бы не сделала такого.

— А потом? — после паузы спросил Юджин. — Что изменилось потом, Агнешка?

— Ядвига всем хвасталась, какой ее Анджей хороший и умный. Марта ругала ее за это. Ведь можно сглазить. Но Ядзя ходила павою, королевою… Анджей рос и правда смышленым. Рано начал превращаться. У нас… у нас обычно в семь лет у ранних, талантливых, это получается, а так — в десять, двенадцать. Я, — Агнешка густо покраснела, но быстро продолжила, — еще не обращалась. Но Анджей с двух начал. Тетя Глея, соседка наша, говорила — не к добру. Боги таких примечают и рано к себе забирают. А Ядзя отвечала, что ей просто завидно. Она носилась с Анджеем, как с писаною торбою. Мол, и тут хорош, и там хорош… но я-то видела, как она его била, когда у него что-то не получалось. Он часто от нее прятался на огороде, а то и в поле. Я тогда ему тайком еду носила, ну, и сидела часто рядом, чтобы совсем не потерялся. Анджей… мог быть только самым лучшим. Тогда его баловали, носили на руках и показывали всем. Но стоило ему оплошать хоть в чем-то… Марта этого не видела. Ядвига никогда не вела себя так при ней. Но я-то знаю, как она плакала, кричала, била его, запирала в хлеву, не давала есть...

Чем дальше, тем больше Юджину не нравилось то, что он слышал. И все же… это многое объясняло. Могло ли быть так, что мальчик не обращался назад, потому что не хотел? Боялся снова попасть в этот круговорот обид и ожиданий? Облик зверя словно снимал с него все наносное. Делал все требования бессмысленными. Ядвига… он слышал о традициях, по которым женщина значит ровно столько, сколько ее дети. В их семье такого не было, как не было ни у кого из знакомых. Юджину было странно, что милая в сущности женщина Марта повела себя подобным образом. Ведь ей хватило открытости позвать на помощь чужака сейчас… так что же мешало принять невестку тогда? Тем более, невестку, которую она сама выбрала?

Анджей явно был не самым счастливым ребенком на селе. Это странно и неправильно: принимать сына только пока он идеален и это возвышает тебя. Почему Ядвига так делала? С гневом и яростью уничтожая каждый намек на слабину или ошибку, опасаясь упасть с дарованного хорошим сыном пьедестала, потому что свой собственный не могла заслужить в принципе… Злые слезы Ядвиги, ее сдерживаемая ярость, прорывавшаяся в каждом движении… о да, они становились более чем понятны. С тех пор, как он привел Анджея в дом, Ядвига старалась не появляться лишний раз в горницах.

Оборотень, застрявший в чужом облике… Волны Изменений могли быть причиной беды, а могли и не иметь к ней никакого отношения. Просто сбрасывать все на взбесившийся аспект. Это не мы плохие, это мир — сломался! Но… Юджин помнил Янека, менявшего облик за обликом у него на глазах. Логично ли предположить, что, будь что-то неладно с аспектом, это коснулось бы не только Анджея? Или это связано с возрастными особенностями? Могли ли быть другие случаи необращенцев, о которых Юджину не сказали, или Анджей — единственный?

Юноша полулежал на траве и глядел на оранжевый краешек солнца, исчезавший за горизонтом. Земля была холодной и влажной.

— А как Ядвига относиться к тебе, Агнешка? — спросил Юджин, повернув голову к девушке.

Та пожала плечами и ничего не ответила. Впрочем, если эта женщина так вела себя с единственным сыном, вряд ли падчерице жилось лучше.

— А Янек? Неужели он ничего не замечал?

Еще одно неловкое движение плечей..

Она не будет больше говорить сегодня. Юджин остро почувствовал выросшую вдруг между ними невидимую границу. Почему-то об Анджее можно, и о Ядвиге можно, а о ней самой и о Янеке нельзя. Он тихонько выдохнул и сказал:

— Спасибо, Агнешка, — вкладывая в эти слова все, что собралось в душе. Он хотел теплом и благодарностью загладить причиненную ненароком боль.

— Ты поможешь ему? — почему-то из ее уст этот вопрос ранил больнее всего.

— Я не знаю, — честно сказал юноша. — Но я сделаю все, что смогу. И то, что ты мне рассказала, очень в этом поможет.

— Правда? — удивилась Агнешка.

— Правда, — кивнул Юджин.

Они некоторое время молчали, глядя на тучи, безрадостно вьющиеся там, где совсем недавно было солнце. Самый краюшек небосвода еще помнил его тепло, отливая желто-оранжевым, но выше бледнел, окрашиваясь зеленым, потом бледно-голубым, дальше — синим. Над их головами загорались первые тусклые звезды и все выразительней становился тонкий серп месяца.

— Пойдем домой? Здесь становится прохладно.

Еще одно неопределенное движение тощих плечей.

— Я понесу Анджея, хорошо? — предложил Юджин, но Агнешка только сердито покачала головой и неловко поднялась на ноги, продолжая все так же крепко прижимать к себе брата.

Некая смутная мысль встревожила юношу.

— Агнешка, ты часто играла с ним, когда он… застрял?

— Нет, — мотнула девушка головой и тонкая косица упала ей на плечо. — Меня не пускали. Говорили, нельзя.

— Зря они так.

— Я тоже так думаю.

«Это был правильный вопрос, но не совсем,» — почувствовал Юджин. Он что-то упустил, что-то важное… Ах да, вот же оно!

— Скажи, Агнешка, это изменение, когда невозможно обратиться назад, с кем-то еще случалось? Или только с Анджеем?

— Я не знаю, — тихо сказала девчушка и задумалась. — У нас в селе больше ни о ком такого не слышала.

Можно ли что-то скрыть от соседей в замкнутой и тесной общине села? Если не факты, так слухи ходили бы от хаты к хате, от кумушки к кумушке, искажаясь и обрастая подробностями… и уж в семье Анджея об этом точно знали бы. С другой стороны, они сами старались прятать от соседей свою беду. Удалось ли им это?

— Агнешка, я так понял, Марта не хочет, чтобы другие знали об Анджее?

— Да. Но они все равно знают. Я слышала, как тетя Кнеся и Стефания говорили об этом. А еще мальчишки прибегали дразниться...

Вот и ответ. В поселке много детей, он не раз видел ватаги сорванцов, носящиеся по улице. И только с одним беда. Имеет ли он право считать, что дело именно в нем, а не в изменившемся Аспекте? Не подменяет ли действительное желаемым? То, с чем не может справиться — тем, на что хоть как-то возможно повлиять? И что дает ему такое предположение? Если все дело в мальчишке и его отношениях с семьей, то надо как минимум узнать, что он сам об этом думает. Сейчас Юджин знает мнение Марты и Агнешки. Но с ними-то как раз все в порядке. Анджей… как поговорить с двухлетним ребенком, обратившимся в кузнечика?

Странная мысль завладела вдруг Юджином. Нелепая и детская… но именно поэтому она могла сработать.

— Агнешка, — неожиданно хриплым от волнения голосом сказал он, — мне нужна твоя помощь. Отпусти, пожалуйста, Анджея. Не волнуйся, он не замерзнет.

— Анджей, — юноша присел в траву перед кузнечиком. — Давай поиграем в куклы, хорошо? Ты, я и Агнешка?

— Здесь? Сейчас? — удивилась девчушка, зябко поежившись.

— Да, — резко кивнул Юджин, уверенный, что эту игру нельзя нести в дом, а откладывать на завтра ему совершенно не хотелось. — Смотри, — он нащупал в траве палочку и приматывал к ней травинки. Сначала он хотел сделать кузнечика, но потом подумал, что это неправильно, лучше пусть будет человечек. — Вот это будет Анджей.

Он прошелся по траве, вытаптывая круг, и в центре его воткнул фигурку, напоминавшую маленькое огороднее пугало. Руки, сделанные из пучка травы, чуть качнулись и замерли. Агнешка, давно разгадавшая его замысел, с улыбкой поставила рядом еще одну куколку, сделанную не в пример более искусно. Травяная девушка в длинной юбке встала рядом с пугалом.

— А это будет Агнешка, — улыбнулась девчушка и замерла, выжидающе глядя на Юджина.

— Хорошо, — улыбнулся он ей. — А теперь давай сделаем остальных, добро?

Уже почти стемнело, когда полянке стали в ряд Марта и Янек, и Ядвига, и трое братьев Янека, и наймит Леслав, и даже Юджин, мастер Сеймор и дядя Тэд. Юноша подумал и зачем-то добавил малыша в колыбели — Войнека, а Агнешка — тетю Кнесю и ее сыновей, а затем еще трех тетушек и дядю Славка. Когда Агнешка решила, что все родственники собрались на этой полянке, Юджин тихонько отвел ее за руку в сторону, освобождая место Анджею.

Кузнечик долго сидел на месте не шевелясь, потом медленно двинулся в сторону расставленных кукол, замирая на каждом движении, и вдруг рывком прыгнул вперед и его челюсти с хрустом сомкнулись на том пугале, что должно было означать самого Анджея. Перекушенные одним махом, обломки веточки посыпались в траву, пока мощные челюсти пережевывали намотанные на них травинки.

Наблюдая за этим, Юджин впервые задумался над тем, что, собственно говоря, едят кузнечики. Ходящие из стороны в сторону желваки отнюдь не выглядели безобидными. А зверь ведь по размерам с хорошую собаку. И, если его напугать или разозлить, может быть весьма опасен. Даже странно, что такие мысли раньше не приходили ему в голову.

Кузнечик тем временем уселся в траву среди разбросанных во все стороны кукол и выжидающе посмотрел на Юджина и Агнешку.

— Не получилось? — тихонько спросила девчушка.

Юноша пожал плечами. Это был ответ. По крайней мере, его часть.

К сожалению, он слабо себе представлял, что делать дальше. Но встать и уйти, просто прекратить это казалось по меньшей мере ошибкой. Поэтому, стиснув зубы, он присел на корточках напротив Анджея и медленно, проклиная себя за опасливую осторожность и одновременно не в силах ее перебороть, потянулся к разбросанным в траве куклам. Кузнечик чуть качнул усами и так же медленно потер лапки не издав ни звука. Юджин воспринял это как разрешение и осмелел. Он поставил одну из кукол напротив Анджея и сказал:

— Ядвига, — стараясь выговаривать каждый звук громко и четко. Не дождавшись ответа, он потянулся за следующей и поставил ее рядом. — Марта.

Анджей застрекотал. Высокий, неприятный звук нарастал какое-то время, затем резко оборвался. Щелкающая жвалами пасть приблизилась к кукле — и отодвинулась на место.

Чем дальше тем больше Юджин путался в реакциях Анджея. Но упрямо пытался понять.

Ставя следующую куклу он неожиданно для себя выдал:

— Леслав.

Над их головами пролетела горлица и кузнечик заворочался, провожая ее взглядом. Юджин дождался, пока она улетит и повторил:

— Леслав.

Ничего. Ладно. Ожидаемо.

— Янек, — встала между Мартой и Ядвигой следующая кукла.

Анджей пошевелился столь стремительно, что Юджин испуганно дернулся. Он ждал, что его руку попробуют откусить вместе с зажатой в ней куклой, и поспешно разжал пальцы. Но кузнечик просто выпрыгнул из круга. Когда юноша обернулся, увидел только качающиеся стебли трав и Агнешку, глядящую на него широко раскрытыми глазами. Он вымученно улыбнулся ей и сгреб куклы в кучу, раздумывая, стоит ли брать их с собой. Очевидно, нет. Анджей не проявил к ним интереса, а портить отношения с мальчишкой не хотелось.

— Ладно, — сказал он, поднимаясь на ноги и стряхивая с коленей траву. — У этой монетки есть и другая сторона. Попробуем поработать с ней.

Он чувствовал, что Анджей не ушел далеко, и сдерживал себя, чтобы не вертеть головой из стороны в сторону и не вспугнуть его ненароком. Краем глаза он заметил легкое шевеление в траве позади Ангешки — или только показалось?

— Идем домой? — спросил он воздух перед собой.

Агнешка неловко пожала плечами.

— Анджей, ты с нами?

Он ожидал услышать стрекотание в ответ, но было тихо.

— Анджей?

Что ж, знакомые игры. Не раз и не два Ами или Дарла вели себя подобным образом. Он давно научился у мамы, как с этим бороться.

Юджин подошел к Ангешке, взял ее за руку и как мог спокойно сказал:

— Идем домой. Дорогу он знает, если захочет — придет, — а потом развернулся и спокойным неспешным шагом двинулся в сторону села.

— Но, — рвалась из рук девчушка, — он же...

— Придет, — шепотом выдохнул Юджин и подмигнул.

Он оказался прав. Ко двору они подходили уже втроем. Анджей старался держаться поближе к Агнешке, девушка растерянно улыбалась, явно желая взять его на руки и не отваживаясь это сделать. А Юджин то хмурился, то улыбался, и никак не мог решить, продвинулся он сегодня хоть на шаг в решении этой задачки, или все таки нет? А еще к ним не пришла сегодня Аника, хоть и обещала. И чем дальше, тем больше его это тревожило.

В доме было шумно.

— Ты понимаешь, до чего дошли, а? — растеряно и обреченно разводил руками крепкий белоголовый старик, сохранивший в чем-то богатырскую стать юности. — Вот так вот, средь бела дня людей грабить!

— Ну, — подал голос грузный немолодой мужчина с раскрасневшимся лицом, — это тебе не тати ночные, а власти законные! — и так врезал кулаком по столу, что миски подпрыгнули. — Тех с топором у порога встретил — и герой. А здесь что сделаешь? Все как есть, подчистую с воза сняли! И знаешь, что дали в замен, знаешь?! — тыкал он в нос Янеку и всем, до кого мог дотянутся, большой волосатый кулак с зажатым в нем клочком смятой бумаги. — Вот это! Вот это!

— Да ладно, — попробовал было успокоить его Янек, — будет тебе шуметь-то.

— Будет?! — гость сорвался на крик. — Будет? Вместо восьми пудов белой муки, двух бочек соленой рыбы, дюжины замечательных курей да сувоя тонкого полотна — вот это?!

— Что здесь? — спросил Янек.

— Долговая, — прошипел гость, — расписка. В том, что власти изъяли для военных нужд добро Якова Фишера и обязуются компенсировать ему убытки!

— И что, думаешь, не выплатят?

— Дождешься от них, гаспидов! Я возмущаться было пробовал, так мне сказали: иди, мужик, подобру — поздорову, а то еще воз и волов на военные нужды заберут! Вот их правда-то! Нет, зря я тех, что в лесу, гонял, добра им жалел на пропитание! Ой зря!

— Что те, что те разбойники! Одинаково думают, как бы до нашего хлеба добраться! — покачал головой его сосед и подытожил: — Не ездий, хозяин, на ярмарки. Один убыток с того.

— Да уж, — выдохнул краснолицый, грузно опустился на лавку и в сердцах крякнул. Нашарил на столе чарку с наливкой и перекинул в рот.

Мастер Сеймор сидел тут же, напротив Янека, и увлеченно прислушивался к разговору. Дядя Тэд хмуро глядел на всех из угла. Вся группа была так увлечена спором, что на пришедших не обратила никакого внимания. Агнешка тихонько посадила Анджея на печь и забралась рядом. Проделала она это быстро и незаметно. Как светлая тень мелькнула: была и нет. Юноша улыбнулся: наверняка она часто так отсиживалась на печи, слушая беседы старших. А может, играла или дремала в безопасности запечья.

Ядвига угощала гостей. Она широко улыбалась и щебетала, судя по выражению лица, какие-то вежливые глупости, но двигалась при этом так резко, словно с большей радостью прогнала бы всех прочь. Впрочем, юноша уже почти привык к этой ее манере.

Его продолжали не замечать, и, наверное, он мог бы уйти и спрятаться, как Агнешка, или, наоборот, присесть к столу. Но сейчас его не интересовало ни то, ни другое.

Он внимательно, будто бы впервые, присматривался к Ядвиге. Как тяжело ступает эта полная женщина. Из-под неаккуратно завязанного платка выбились волосы. На раскрасневшемся от жара печи лице — провалы глаз, словно она никогда не высыпается или постоянно работает на пределе. И какая-то внутренняя резкость, словно каждым движеньем она воюет с кем-то.

Она заметила его внимание и ответила таким гневным взглядом, что юноша невольно отступил назад, словно кочергой на него замахнулись. «Да, поговорить с ней будет непросто, — промелькнуло в голове. Тема, волновавшая его, явно среди не самых приятных для этой женщины. — А сейчас и просто невозможно. Куда уж тут отвлечь хозяйку от гостей. Да еще таких неспокойных...»

В комнате становилось чем дальше, тем более неуютно. Краснолицый начал подробно рассказывать, как именно его грабили — судя по лицам сидящий вокруг, не в первый раз. Юджин поймал на себе вопросительный взгляд дяди Тэда, отрицательно мотнул головой и вышел — точнее, сбежал, — во двор. Не то чтобы у этого была какая-то цель или смысл, но дышалось и думалось тут не в пример легче.

Он неспешно вышагивал по двору, словно у него было какое-то дело — и осознавал, сколь жалкие эти попытки создать видимость. Если на селе у тебя есть работа — ты ее делаешь. Праздное шатание… на это обратят внимание, обязательно, — значит… он нашел перевернутый пень у сарая и присел на него. Вот так то лучше.

«Что ж, — обратился к себе мысленно, как когда-то это делал отец, выспрашивая его о важном деле или успехах в обучении, — каков у нас итог дня? Беда Анджея гнездится в семье, и, пожалуй, это не так облегчает, как осложняет дело. Это значит, что, даже если умудрится помочь ему сейчас и не решить основную причину — все может повториться, так же или еще хуже. Значит, исцеление малыша — половина дела. Вторая половина — Ядвига. И, очевидно, не сама по себе, а вместе с Мартой и Янеком. Как это сделать? Как с ними говорить? Послушают ли они? Захотят ли послушать? Если да, с чего начать? И… правильно ли я все понял? Что они скажут, выслушав? Что заезжий обманщик свою неспособность исцелять объясняет чужими мыслями? Такие разговоры даже матери давались непросто. Не лучше ли будет это сделать уже после исцеления? А смогу ли я вообще чем-то помочь Анджею без этого? Семья ведь, очевидно, краеугольный камень… И Аника сегодня не пришла. Хоть обещала. Почему? Что-то случилось? Стоп. Лишние переживания сейчас не помогут. Сейчас надо понять, что делать дальше. Первое: помочь Анджею. Второе: помочь Анике. Это одна задача или две? Самое лучшее решение: сделать так, чтобы Аника помогла Анджею, или хоть чтобы все так подумали. Но… если надо говорить с Ядвигой, то она этого не сможет. И сама не справиться, и слушать ее никто не будет. А судя по тому, что я понял сегодня, без этого вообще никак и никуда. С другой стороны, скорее всего, нужен будет внешний толчок. Некое «чудо». И почему бы его не совершить Анике? Но что это может быть? И как задействовать Анику, если она вообще не хочет тут появляться? И… стоп. Оставь это. Ты начинаешь бегать по кругу.»

Юджин медленно выдохнул и закрыл глаза. Не думать. Хватит. Ничего хорошего сейчас в голову, похоже, не придет. Как учил его когда-то дед, он замер, вслушиваясь в свое тело, в биение сердца, в течение крови в жилах, в волну дыхания, что заполоняет все твое естество — и опустошает после. Испуганные мысли, как мыши, выныривали где-то на краю сознания, и тогда он внимательно и оценивающе смотрел на них, но они боялись такого взгляда и бежали прочь. Тишина заполняла его. Есть только биение сердца и воздух, проникающий внутрь. Мгновения становятся длинными, и уже не понять, где дыхание зарождается и когда оно затихает. Все дольше и глубже становится его внутреннее молчание. Паузы. Это самое главное. Какой знакомый голос… Деда, а деда… а что бы сделал ты? Вдох. Запах тырсы, навоза и дыма, к которому примешивается звонкая чистота осеннего воздуха. Выдох. Все, что есть я, отдаю так же щедро, как беру в себя все, что есть мир. И кажется, что границы стираются. Что нет больше барьера кожи, отделяющего «я» от «иного», а есть одно, целое, неделимое… я вдыхаю мир. Мир вдыхает меня. Или это просто приливная волна, накатывающая на берег и уносящая с собой на глубину песчинки? Когда не существует хорошо или плохо, но есть бытие, более глубокое, чем любые его обозначения...

— Ей… — тихий голос, пробивающийся извне. Нескладная попытка свистеть, больше похожая на рассерженное шипение. — Ты меня слышишь? Да подойди же сюда! Ей! — что-то падает чуть в стороне, а затем мелкий камушек ударяет в ногу.

«Ай, — удивленно думает Юджин, не понимая, кому мог здесь помешать. — Больно!»

Мировой прибой уже почти не слышно, но ему хочется вернуться туда, на берег Великого Океана.

Следующий камушек врезается в колено — так, что слезы из глаз.

— Ах ты ж! — взвивается на ноги юноша, разъяренно оглядываясь по сторонам. За забором — но не со стороны улицы, а с огорода, — стоит Аника и махает ему рукой.

— Иди сюда! Ты заснул там, что ли?!

И он встает, стараясь не тянутся рукой к ушибленному колену и медленно, чтобы не прихрамывать, двигает к ней.

— Ты что здесь делаешь? — спрашивает издали. — И почему днем не пришла?

— А как я могла прийти? Да что бы они все обо мне подумали?

— Что двум лекарям есть о чем вместе беседовать! Ну даешь: тогда не боялась предлагать такое, а теперь просто подойти страшно? — помолчал. — Со мной Агнешка была.

— Я не знала. Я...

— Аника, это если нас вот так застукают — поговоры пойдут. Но мне не нужны поговоры. Ты просила помощи — и я готов помочь. Но делай же то, о чем я прошу!

— Мастер! Но как бы я могла? Они бы решили, что я… что мы… раньше… ведь… подойти просто так… я же девушка!

— А ты не просто. Ты по делу. Ты здесь целитель или кто?

— Мастер...

— И не называй меня так! — сердиться Юджин, подходя совсем близко. Он почти кричит — шепотом. И только тут замечает, что бледное лицо Аники в слезах. Тон его мгновенно меняется. — Мне нужно, чтобы нас видели рядом. Не как парня и девушку: как целителей, что вместе помогают недужему. И в этом нет ничего пошлого или предосудительного. Аника… я прошу тебя, не плачь. И, пожалуйста, приходи завтра в поле. Может… оно так и лучше даже получилось. Никто не знал, куда я сегодня пойду, но все знают, где я буду завтра… На том же месте, слышишь?

Ему хотелось — протянуть руку и вытереть эти сверкающие серебром капли. Боги! Почему каждый раз, когда он говорит с ней — доводит до слез? Девушка тем временем прижала ладони к лицу, чувствуя свою слабость и не желая ее показывать. Плечи ее чуть вздрагивали. И Юджин не удержался — обнял, через пахнущий цвелью старый забор, который давно пора подновить, притянул ее голову к своему плечу, прижал широкой ладонью — и замер. Он чувствовал, как бешено колотится ее сердце, и потихоньку отогревается в его объятьях это маленькое хрупкое тело. Он не раз успокаивал так сестер: ну, маленькая, что с тобой? Иди сюда… Но в этот раз все было иначе. Тревожно и сладко, словно делает он запретное. И не мог заставить себя пошевелится, словно боялся вспугнуть этот миг — и Анику. Она, впрочем, тоже застыла так же испуганно и напряженно, не отваживаясь ни приблизится, ни отодвинутся. «А если нас увидят вот так вот? Что они тогда решат? Что сделают ей?» — подумал он и отстранился.

— Успокойся. Все хорошо, — как неловко прозвучали эти слова. И, кажется, слишком громко.

— Я… простите… Я приду завтра...

Сколько испуга в этом дрожащем голосе! Так хочется обнять ее, согреть и успокоить… Нет. Ты слишком уж разошелся, парень. Это тебя, не ее надо успокаивать!

— Не бойся. Ничего плохого я тебе не сделаю.

Она вздрагивает и отступает на шаг. Что такого страшного кроется для нее за этими словами? Но… в доме гости. Ее и вправду могут заметить.

— Тебе не стоит дольше здесь задерживаться, — тихо говорит Юджин. — Беги домой и помни: если ты хочешь, чтобы я помог тебе — дай мне эту возможность. Завтра я жду тебя в поле.

Он не слышит, что она шепчет в ответ. Замечает лишь напряженный кивок — и белая тень мчится прочь.

«Она убегает. Чем я так напугал ее? — спрашивает себя юноша и слышит злой, непривычный голос внутри, говорящий скарбезности. — Замолчи! Ты лжешь!». Он чуть не выкрикнул эти слова, но вовремя спохватился. Развернулся на пятках и медленно побрел в сторону пенька, на котором сидел.

— Удалой парень, — смеется Марта, стоящая на пороге. — На селе без году неделя, а к нему уже девки бегают! — она замолкает и качает головой, а затем спрашивает уже совсем другим тоном: — Как зовут деваху-то? Молчишь? Ну, молчи. Правильно делаешь.

Юджину стыдно. Ему кажется, что щеки горят, как уголья — но Марта не замечает, или не хочет замечать.

— Идем в дом. За тобой, как за мамкой, дети малые плачут.

Удивление, должно быть, слишком ясно проявляется на его лице, и Марта добавляет:

— Анджей мечется.

Юноша кивнул. На миг ему подумалось, что взрослые не хотят совет без него держать, но… Это отец так поступал. Здесь, очевидно, подобной чести ждать не приходится.

— Как там с ним? — совсем тихо, растерянно спрашивает Марта, заглядывая ему в глаза, и столько жадной требовательности в этом движении, что Юджин жалеет о сделанном в сторону сеней шаге, на котором она его поймала.

— Работаю, — туманно отвечает юноша. Это не ложь: для него самого что-то уже начало прояснятся, но пока слишком мало, чтобы говорить об этом вслух. Но Марте, кажется, и этого довольно. Она кивает, зачем-то прикрывая глаза, и пропускает его в дом. А юноша отчетливо понимает, что не хочет туда идти. Но… Анджей мечется.

Наутро в поле он вышел вдвоем с кузнечиком. Агнешку Ядвига не пустила: сказала, слишком много работы по хозяйству, чтобы здоровые руки отлынивали. Юджину сложно было судить, насколько искренне она говорила. Почему-то казалось: это оттого, что они вчера держались особняком, своей маленькой стаей. Оттого, что Анджей сидел на руках у девчушки и щекотал ее усами. Оттого, что они смеялись вместе, ей хотелось разбить их, разделить, ослабить. Сделать такими же беспомощными и растерянными, как она сама.

«Когда ты начал так плохо думать о людях?» — прозвучал в голове голос матери. И стало невыносимо стыдно.

Солнце перевалило через зенит, а потом склонилось к горизонту. Аника так и не появилась. Юджин умаялся, играя с Анджеем, и может от усталости особенно остро чувствовал, что застрял. Он ходил по одному и тому же кругу предположений, из которых не видел выхода. Особенно тоскливо было от мысли, что вечером дядя снова спросит, как далеко он продвинулся — и сколько еще дней намерен потратить попусту. Он надеялся на встречу с Аникой. На то, что она принесет недостающие части головоломки. Но...

«Что я сделал не так?» — грустно думал юноша, в который раз оглядываясь вокруг.

Чуть звенел овес на ветру. Желтыми холмами высились то тут, то там стога пшеницы. Завели свои вечерние разговоры кузнечики. Спряталось в садах село, так что виднелась только дорога к городу и причалам, да замыкала горизонт темная линия леса. И светлый силуэт перед деревьями призывно махал рукой.

Стоп. Это ему, что ли? Аника? Значит, пришла все-таки! Поздно. Ну да ничего!

— Анджей, давай прогуляемся, — бросил Юджин через плечо, быстрым шагом направляясь в сторону леса. — Тут не далеко.

Анджей позади ворчал недовольно. Тоже устал за сегодня. Напрыгался.

— Не отставай, пожалуйста, — торопил его юноша.

«Только бы не ушла. Не передумала».

За спиной — тонкая, возмущенная трель.

— Да что с тобой? — обернулся Юджин. До леса — сто шагов, не больше. Видно алую ленту на лбу Аники — а кузнечик сидит на месте, и словно бы не собирается двигаться. — Пожалуйста. Это важно, Анджей.

Ничего. Словно бы и не слышит. А может, правда? Юджин замер растеряно, не понимая толком, как быть дальше, когда кузнечик сорвался с места и гигантскими прыжками помчался к нему.

— Спасибо, — выдохнул юноша, ободрившись.

Но кузнечик не остановился рядом, а попрыгал дальше, к лесу.

— Погоди! — крикнул ему Юджин на бегу, но дыхание сбилось и вышло хрипло, неразборчиво.

«Вот раскапризничался! — поднимался в груди веселый азарт. — Догоню!»

Изо всех сил юноша бежал вслед за кузнечиком. Но не то что догнать, приблизится не получалось.

Вдруг Анджей свернул в густой молодой ельник.

«Прятки, значит? — встревожился юноша. — Не хорошо!»

От слишком быстрого бега покалывало в боку. Юджин влетел в заросли пышных, разлапистых елей и замер. Куда дальше: вправо, влево? Куда пошел Анджей?

Он еще думал, когда впереди громко, близко раздался выстрел.