Глава 5

Весь вечер Юджин поглядывал на дверь и прислушивался. Все чудилось: вот, сейчас скрипнет дверь, протопают по деревянному полу шаги — и, выдыхая пар, на пороге появится дядя, улыбающийся, теплый, как когда-то в детстве… Юджин подумал, что давно не видел его улыбки, и это нехорошо, неправильно, нельзя так — когда только больно, и ничего больше. И, самое обидное, совершенно непонятно, что же делать-то… с ними со всеми: бледным, измученным мастером Сеймором, мальчиком-кузнечиком, его испуганной матерью, дядей Тэдом… Почему, почему именно тогда, когда так нужно что-то совершить, и, видят Боги, он мог бы! — оказывается таким глупым, таким беспомощным?!

— Не переживай, — опустилась на плечо ладонь мастера Сеймора. — Это за нас с тобой можно бы и понервничать, а дядька Хаммер большой и мудрый, он справится.

Юджин кивнул, не собираясь спорить с очевидным, но улыбнуться в ответ не получилось. Где-то на краю сознания промелькнула мысль, что, разучившись радоваться, он вряд ли сможет кому-то помочь стать счастливее, но усмешка, которую силой пытался натянуть на лицо, больше походила на гримасу боли.

Спать здесь ложились рано. Анджея долго уговаривали слезть с печи и ночевать под печкой — победила Агнешка, пообещав, что спать ляжет рядом и расскажет ему сказку. Глядя на эту девочку, Юджин почти верил, что у них все получится: ведь если так искренне радоваться и сопереживать, малыш, со свойственной детям открытостью, рано или поздно настроится на нее — ритмом маленького сердечка, вдохов и выдохов, частоты мыслей. Девушка ему сестра, значит, ритм и частота будут почти такими же, как его собственные — раньше. И… однажды… может быть...

Он не решался загадывать.

Его и Леслава положили спать на лавках в горнице. Марта постелила себе и Агнешке на полу у печи, дяде Сеймору помогли забраться на лежак, а Янек и остальные ушли в другую комнату. Дяде Тэду тоже приготовили лавку, хотя никто не представлял себе, когда он вернется. Юношу утешили немного такие приготовления — будь затея совсем безнадежной, никто бы его не ждал, наверное. Или это чтобы их с мастером Сеймором не расстраивать? Да нет, вряд ли...

Юджин заснул почти мгновенно, стоило только уложить уставшее тело на лавку. Во сне он чутко вслушивался в ночь и ждал.

Сон не принес ни отдыха, ни успокоения. От предутренней суеты хотелось спрятаться под лавку, закутать голову кожухом и делать вид, что его здесь нет. Только вряд ли это ребячество помогло бы. Но юноша все равно лежал неподвижно, тревожно вслушиваясь в возню у печи. В душу незаметно пробрался страх и основательно там угнездился.

Он с ужасом думал, что сейчас надо будет встать и пытаться понять то, что человек другого аспекта до конца понять просто неспособен. Им же нужен не водник-недоучка, потерявший контакт с аспектом, а шаман-оборотень, старый и мудрый… Но, наверное, он исчез в одной из волн так же, как дедушка, иначе все решилось бы иначе и никто не надеялся бы на мальчишку.

Он представлял себе, как будет приставать к людям с десятками необходимых вопросов и получит массу детальных ответов, в которых поймет хорошо если десятую часть, как будет допытываться об очевидном, но совершенно для него недоступном. Как...

«Как можно переживать о том, что тебя сочтут глупым, если на карте — жизнь ребенка?» — Юджин почти слышал строгие интонации отца. Он медленно кивнул, выдохнул, открыл глаза и сел на лавке.

Ядвига готовила завтрак. Агнешка крутилась рядом, помогая.

Тихонько скрипнули двери.

Наверное, хозяйка Марта вернулась со двора.

Но шаги в сенях были тяжелые.

Юноша впился взглядом в двери, Агнешка тоже — за что немедленно получила подзатыльник от матери и наказ не отлынивать.

Медленно-медленно открывались двери в горницу.

Юджин узнал ладонь, опершуюся о косяк.

— Дядя Тэд! — рванул он навстречу, полный радости и испуга.

Широко распахнутые двери заполнил знакомый силуэт. Дядя шагнул через порог, болезненно щюря глаза, словно наощупь, сделал несколько неуверенных шагов и грузно опустился на лавку.

«Третий», — с ужасом подумал Юджин, стремительно подходя к нему. В слабом свете предутренних сумерек и медленного огня печи много не увидишь, но все же… Что ж такого надо было сделать, чтобы лицо так осунулось за ночь? Эти тени под глазами — мало света или они действительно отливают характерной чернотой? И синева носогубного треугольника — только ли небритость?

Дядя медленно поднял взгляд и махнул рукой: все, мол, в порядке. Что ж ты так...

Не глядя по сторонам, юноша неожиданно налетел на преградившую путь руку Ядвиги:

— Не тронь его, — сказала она негромко. — Нельзя сейчас.

Замерла на минутку, размышляя, а Юджин с удивлением осознал, что послушно остановился и ждет.

— Агнешка, найди бабку, попроси трав для четверга, а потом быстренько сбегай затопи баньку, да натаскайте с Леславом воды две бадьи полные. Увидишь папу, скажи: гостю помочь вернутся надо. Все поняла?

Девчушка на диво сосредоточенно кивнула и убежала, обходя дядю Тэда так, чтобы не то что коснутся — тень ненароком не упала. И до Юджина потихоньку начало доходить, откуда гостю собираются помочь вернутся и почему держат такую дистанцию.

— Тебя, гость дорогой, — да, конечно, она не назовет его по имени, не время сейчас, — прошу: посиди тут да подожди пока. Недолго нам.

Ядвига медленно отступила к очагу, следя за пришлецом внимательным взглядом. Куда только делась вся предутренняя спешка и хозяйственность — медленно закрыла еду заслонкой и больше в ту сторону не смотрела.

Юджин неловко опустился на скамью, пытаясь вытрясти из сонной головы, что же полагается в таких случаях делать. Дед рассказывал о важном семейном заклинании… и эти вот в баньку вести собираются. С травами и чем-то хитрым, что Янек может, а другие не берутся. Предложить свою помощь или лучше не лезть? Вроде бы тут знают, что делают, уж всяко лучше его самого. А с другой стороны — дядя Тэд, все таки...

Мягко вспыхнул теплый свет, поймав сидящего гостя огненным ободом, замкнувшимся на уровне груди. Юджин и Ядвига удивленно оглянулись и оба нашли мерцающие желтыми отблесками глаза мастера Сеймора, внимательно глядевшего вниз с печи. Женщина улыбнулась чуть, кивнула, и было видно, как становится мягкой и подвижной ее окаменевшая было от напряжения фигура. Она встала и подбросила в печь поленьев.

«Завтрак сгорит,» — подумалось Юджину. Впрочем, это сейчас казалось совершенно не важным.

Скрипнули двери, торопливо прошелестели в сенях шаги, из приоткрывшейся щели появилось внимательное лицо хозяйки Марты, замерло, всматриваясь в происходящее, и исчезло.

— Не молчите, — хрипло сказал мастер Сеймор, и, кряхтя, начал слазить с печи — не отводя при этом взгляд от дяди Тэда.

Вокруг вошедшего горел воздух, не приближаясь и не удаляясь. Шипел, искрил, словно пережигал что-то тяжелое, страшное. Дядя Тэд застыл, будто пойманный этим кольцом в неведомом далеком мире, и не пытался шевелится. Отблески пламени плясали по его лицу и фигуре, сплетая сложный рисунок из света и тьмы — сковывающий, завораживающий. Огонь хрипел и потрескивал. Тень, которой неоткуда было падать, металась пойманным зверем то в одну сторону, то в другую, стекала вниз по ногам, пряталась в волосах. На лбу дяди Сеймора проступала испарина. Ядвига все ярче и жарче растапливала огонь в печи.

— С дядей все будет хорошо? — тихо спросил Юджин.

Мастер Сеймор чуть улыбнулся, подмигнул — но ничего не ответил.

— С ним нельзя говорить, — резко сказала Ядвига.

— Ясно дело, — кивнул мастер Сеймор, все так же неотрывно глядя на Тэда. — А вот со мной — стоит. И вам это нужно. Будто сама не знаешь.

— А о чем можно говорить? — подал голос юноша.

— Да, в принципе… лучше всего байки рассказывать, — ухмыльнулся мастер Сеймор. — Вот, знаете, из таких: сидим мы с вами за столом, — он устало, тяжело привалился спиной к печи, и юноша подумал, что ничем хорошим для него это не закончится, он совершенно не умеет себя беречь, но… Он умеет беречь других. — А стол — это ж штука непростая, знатная. Его чтобы сделать, много времени надобно. Сначала зерно в землю упадет, да не всякое, а сильного корня, потом будет там прорастать до времени, пока деревом станет, а потом то дерево надобно срубить да высушить, на распилить на доски, а те доски...

— Чушь какая, — устало вздохнула Ядвига, но по голосу слышно было: ей здорово полегчало, когда появился кто-то старший и разумный, на кого можно свалить и выбор действий, и ответственность за них.

— Да не то что бы, — вздохнул мастер Сеймор и добавил: — Ты только ругаться не вздумай, хорошо? Не время теперь.

— Да что ж я, по твоему, совсем уж юница несмышленая? — фыркнула Ядвига и тут же виновато улыбнулась. — Давайте я вам другую байку расскажу. Получше. Вот жил у моих соседей кот — так всем котам кот...

Мастер Сеймор довольно кивнул, устраиваясь поудобнее, и стал внимательно слушать, подбрасывая нужные фразы и громко охая там, где оно вроде как предполагалось. Юджин отыскал глазами ведро с водой и подтянул его поближе. Он беспокойно вспоминал заученные когда-то слова и действия на случай таких вот обстоятельств, наговаривая воде нужное, и тревожно оглядывался, думая, не испортил ли он этим странное колдовство мастера Сеймора. Если бы только они могли поговорить об этом! И ведь можно же было предположить, что понадобиться, все знали, зачем и куда идет дядя Тэд! Потом обязательно надо будет расспросить мастера Сеймора и хозяйку Марту. Потом...

Как хорошо, что дядя Тэд все-таки вернулся.

За окном светало. Небо становилось синим, потом — белесым. Ядвига рассказала уже о коте бабы Глаши и о том, как трижды перешивала сорочку неумелая дочка Адрианы, и о том, как от маленькой Ливы сбежали гуси и как их потом ловили по всему селу.

Они вошли в дом с первыми лучами солнца: неожиданно серьезная Агнешка, хозяйка Марта, Леслав и Янек. Свечи в руках у женщин, факелы в руках мужчин.

«Дом же деревянный! С соломенной крышей!» — тревожно вскинулся Юджин, но не сказал ни слова.

Помещение наполнял незнакомый пряный запах.

— Гостю с дороги баню натопили, — говорит, глядя в стену, хозяйка Марта.

— Гостя надобно в бане выпарить, а потом кормить и поить, и тогда только разговаривать, — тихо говорит Агнешка.

Дядя Тэд молча улыбается и встает. Кажется, в отличии от Юджина, он понимает, что происходит. Более того, он с этим согласен и даже в чем-то благодарен. Медленно идет он к дверям, и огненный круг плывет вместе с ним. На лице его почти не осталось тени. Его окружают вторым огненным кругом люди и процессия медленно выходит из горницы. Следом, не теряя широкую спину Тэда из виду, идет мастер Сеймор, настороженно внимательный к одному и совершенно безучастный ко всему остальному. Оступается, его подхватывает под руку Ядвига и так вдвоем они выходят в сени, а Юджин вцепляется руками в ведро и спешит следом, так и не решив, его место среди зрителей или участников, но стремясь быть рядом, если вдруг что-то все-таки понадобится.

Тоскливо, глухо заводит песню хозяйка Марта, то ли клич, то ли плач. Юджин не может разобрать слов. Мелодию подхватывает Ядвига, у нее красивый грудной голос, как он мог не замечать этого раньше, а потом, словно опомнившись, и Агнешка, и хотя слышно, что она старается вторить интонациям старших, детскую звонкость не спрячешь, и это правильно, она — серебряный колокольчик, ведущий за собой в темноту плачущие тени… Юношу подмывает сказать что-то, не важно, что именно, нарушить как-то это гнетущее настроение, вырвать страх из воздуха, ведь ерунда же получается, в самом-то деле, это же дядя Тэд, и он живой, шагает рядом, улыбается, наверное, хотя из-за спины Юджину не видно, — зачем же так? И слова, смешная глупость какая-то, уже готовы сорваться с губ, но язык застывает во рту тяжелой неповоротливой громадой, глухим внутренним протестом, и это удивляет, ведь он же точно знает чего хочет, а голоса звучат то звонче, то глуше, словно волны далекого моря, и хотя нелепо сравнивать с неизвестным, почему-то приходит именно этот образ.

Солнце медленно поднимается над небосводом и в его оранжевых лучах кольцо огня, окружающее дядю, кажется призрачным. По фигуре дяди пляшут тени, которым неоткуда падать. Юджин пытается различить их очертания — безуспешно, слишком быстро они меняются.

И спотыкается о тишину.

Сбившаяся толпа стоит около бани, небольшого приземистого сруба из потемневших бревен.

— Отворяй двери, хозяюшко, — звучно говорит Янек, — Отворяй двери, принимай гостей! Принимай гостей, пособи им очиститься!

И в ответ на его слова медленно, со скрипом распахиваются двери. Юджин не видит, кто за ними, но почему-то кажется, что никого там нет.

Первым через порог шагает Леслав, в руках у него факелы, багрянцем расцвечивающие помещение изнутри. Янек бросает взгляд на мастера Сеймора, но тот качает головой в ответ, не отводя взгляда от дяди Тэда, и кольцо пламени от этого дрожит и почти исчезает, но затем выравнивается. Юджин видит, как тяжело опирается дядя Ганс на руку Ядвиги, и Янек тоже не может этого не заметить. Тогда он кивает юноше, указывая на дверь, и тот растерянно идет вперед. Откуда-то сбоку появляется тонкая детская рука и роняет в ведро горсть свежесорванных трав. В воде происходит странное, и Юджин поджимает губы, собираясь сказать, что зря, он ведь так долго ее заговаривал, но перешагивает порог бани и застывает, завороженный. Мир изменился. Что-то закончилось. Что-то началось. Он не успевает понять, что именно, Леслав дергает его за рукав, оттягивая в сторону, и в баню заходит дядя Тэд, вокруг которого медленно гаснут огненные всполохи, а за ним — огромный Янек, закрывая за собой двери. Четыре факела горят в четырех углах, чуть потрескивая. Мужчины быстро и молча начинают раздеваться. Юджин оторопело смотрит на них несколько мгновений, потом вспоминает, что да, это же баня, так положено, и торопливо стаскивает одежду, чувствуя себя неловким и неумелым в это слаженном и совершенно непонятном ритуале.

— Босыми входят в эти двери, — говорит Янек и, пока Леслав внимательно смотрит, снимает с дяди Тэда сапоги. Тот ничем не помогает, но и не мешает. Это странно и неестественно, но...

— Нагими входят в эти двери, — говорит Янек и начинает раздевать дядю Тэда.

Это выглядит дико и пугающе, еще больше от того, что Юджин взглянул в глаза дяде и не увидел там ни знакомой насмешливой отстраненности, ни знакомого сосредоточенного напряжения, — ничего не увидел. Пустота заброшенного дома, равнодушие запыленных окон, в которые давным-давно никто не выглядывал — и не собирается. Снятая одежда обнажала невозможную кукольность его фигуры, такой знакомой… и совсем другой, неправильной! Выпускала из складок ткани тени, которые татуировками расползались по коже.

— Чистыми входят в эти двери, — говорит Янек, обливая дядю Тэда из принесенного Юджином ведра. И там, где вода коснулась кожи, она словно впитала в себя, смыла тени. Не все, правда, но многие.

Отблеск удовлетворения чудится юноше во взгляде Янека, когда он подхватывает дядю под левую руку и разворачивает к внутренней двери, которую распахивает Леслав. Скорее почуяв, чем поняв свою роль в это странном действе, Юджин подхватывает дядю под правую руку и так, втроем, нагими, они переступают порог предбанника.

Обжигающе пашет жаром печи, и Юджин хочет отпрыгнут в сторону, но там дядя, а Леслав еще, как на зло, подбрасывает поленья в устье, будто сам не чувствует, как припекает. Янек медленно подводит дядю Тэда к самой печи и, выхватив пылающую головешку, начинает его крутить и окуривать.

«Это закончится ожогами», — испуганно думает Юджин, но не осмеливается мешать, тревожно вглядываясь в лица. Эти люди будто сделаны совсем иначе — кажется, жар их совершенно не тревожит. Лицо дяди все так же пусто, Янек сосредоточен и непроницаем. «Неужели со мной не в порядке?»

Янек говорит что-то шепотом, наговор плетет. Поворачивает дядю все быстрее и быстрее, все ближе и ближе к огню, настолько, что в какой-то момент вспыхивают волосы на руке дяди Тэда, но на лице ничего, совсем ничего не меняется, даже когда Леслав споро окатывает его и Янека водой из кадки.

«Он не здесь. Совсем не здесь...»

Янека это не останавливает. Он еще не закончил, он даже не сбился, скорее сделал паузу, он продолжает мельтешащие движения, головешка в его руках вычерчивает незнакомые символы в какой-то странной последовательности, где чаще всего проскальзывают кресты, круги и рваные зигзаги. Леслав суров и молчалив. Он ловит глазами каждое движение Янека и дяди Тэда, и его, Юджина, тоже, он готов в любую секунду сделать что-то, и в зрачках его чудится юноше страшное, такое, от чего мурашки ползут по коже, хочется схватить дядю Тэда и бежать без оглядки, но что-то говорит ему, что не убегут, не от этого пронзительного взгляда, как они могли приютить здесь убийцу...

Янек мурлычет себе под нос ритмичную песню, притопывает. Слова ее сложны и невнятны, кажется, так разговаривали много лет назад, и, возможно, даже не в этих краях. Текст прерывается выкриками — звонкими и острыми. А Леслав не подпевает, ждет. В песне чудятся юноше звон стали и боевые кличи, и ярость сечи. Нагой Янек с головешкой в руках, отблески огня зажигают его зеницы, золотом отливают русые волосы. И Юджин готов поверить в демонов, в пришлецов из кровавого страшного прошлого, хотя зачем идти за кровью так далеко, достаточно вспомнить… такие вот головешки… Нельзя, — почти кричит что-то внутри и неистовым порывом Юджин гасит воскресшие было образы.

Неожиданно в предбаннике становится холодно, почти зябко, не смотря на пылающую печь, и можно бы, кажется, еще добавить дров, юноша опасливо косится на мужчин, Янек занят дядей Тэдом, Леслав внимательно смотрит — вышний Судия, что он видит, что он ищет?

Головня в руках Янека танцует совсем близко к коже дяди Тэда, иногда чиркая по телу и оставляя черные полосы. Но тот молчит. Еще один круг, шаг назад и крик. Неистовый, пронзительный. Леслав тогда закрывает двери в прихожую и запечатывает их знакомо — круг, в нем крест. А потом головня, захлебываясь и шипя, падает в кадку. Долго, дико пытаясь гореть даже в воде. Неестественно медленно опускается на дно и гаснет. А дядю Тэда снова окатывают водой, и Янек внимательно стирает с его тела все следы сажи, кивает Юджину — помогай, мол, — и тот помогает. Видно здесь плохо, огонь в печи вспыхивает то ярче, то глуше, но юноша трет старательно, все, что хоть как-то может походить на сажу ли, тень ли… В руках у них — пучки сильнопахнущих трав. И что-то странное происходит с печью, огонь выравнивается, успокаивается, и когда начинает гореть спокойно и ровно, Леслав распахивает третью дверь, в саму баню, и так же, под руки, Янек и Юджин вводят туда дядю.

То, что было после, запомнилось плохо. Парилка. Дым. Много дыма. Веники, березовые и дубовые, в них спрятанно лицо дяди, уложенного на скамью. Дым густой и пахнет горечью. Юджина тревожит этот запах, вгрызается в тело, норовя пробраться внутрь. Он пытается не дышать, но сопротивление бесполезно, дым проникает сквозь кожу. Замерев от ужаса, юноша ждет, что же будет дальше. Янек возвышается над распростертым дядей Тэдом — судия, палач… лекарь. Руки его похожи на ожившие ветви дерева. Он поднимает их над лежащим, собирает дым и опускает ему на спину. Хрип, выдох. Со спины поднимается пар, уже черный. Запах гари мешается с горечью трав. Шевелятся губы Янека, шевелятся губы Леслава. От гула чужих заговоров воздух становится вязким и тяжелым. Руки-веники Янека разбивают, растрепывают черный дым, опускаются в бадью и выныривают снова, свивать наверху белый дым в облако и опускать его на спину дяде Тэду. Юджин тогда бочком подбирается к байдейке и склоняется над ней низко-низко.

— Встану я, младенец, благословясь, и пойду из дверей в двери, из ворот в ворота, да в чистое поле. Поставлю я там тын булатный от земли до небес, от востока до запада. Закрою на 77 замков, на 77 ключей. Брошу эти ключи в синее море под Белград-камень. — Не понимал, почему выбрал такую форму, почему — именно эту. Слова рождались где-то в глубине и он послушно повторял их губами, выпуская наружу. — Как ключи эти, отпущенные, не вернутся, так не пристанет к стоящим здесь никакая болезнь: ни чума, ни язва, ни морок смертный. Спаси и сохрани нас, жизнь несущая, жизнь дающая.

Огляделся вокруг встревожено, облизал пересохшие губы и, склонившись совсем низко, выдохнул в воду то, что никто другой не должен услышать. Никогда. Тайное имя рода. Ключ, соединяющей воду внутри и воду снаружи в одно целое. Ключ, который перестал открывать закрытое в оставленном доме-храме, но который всегда будет жить в крови.

— Слова мои за губы, язык мой на замок, во веки веков, — договорил должное завершение и, сглотнув, замер, внимательно всматриваясь в воду и пытаясь понять, услышала ли. Не успевая.

— Отойди, — шепчет Леслав, оттягивая Юджина в сторону.

Руки-ветви Янека тянутся к воде, и юноша отходит послушно. Все нужное сделано.

Капли влаги, которые струшивает Янек на спину дяди, чуть светятся изнутри и отливают радугой.

Значит, все правильно. Юджин боится дышать, чтобы не вспугнуть чудо. И чувствует, как восторженная улыбка меняет лицо. Он пришел сюда сегодня не зря. И… если здесь, сейчас — получилось, может быть, маленький Анджей, может...

От дыма начинает кружится голова. Голоса справа и слева сливаются в монотонный гул. Белый дым мешается с черным.