Глава 3.

В овражке было тихо и пустынно. Не поймешь, есть кто, нет. Впрочем, в этом весь смысл, конечно. Юджин тихо соскользнул вниз и заглянул в пещерку, прикрытую упавшей осиной. Мастер Сеймор спал. Дяди не было

«Хорошо,» — подумал юноша. Ожидаемый разнос откладывался. Он осторожно сел, привалившись спиной к стене пещерки. Внутри было гулко и пусто. Хотелось забытья. Медленно врасти вот здесь корнями и пополнить группу осин у обрыва. Трепетать себе на ветру и ни о чем не думать...

Мастер Сеймор шевельнулся и открыл глаза.

— С возвращением, — тепло улыбнулся он. — Я рад.

Юджин кивнул и попытался сказать важное, но голос не слушался. Смущенно пожав плечами и прокашлявшись, он каркнул:

— Они живы. Смерть не будоражила сегодня реку.

И смолчал о том, что есть еще лес, двоих уже забравший этой ночью.

— Хорошие новости, — довольно кивнул мастер Сеймор. — Думаю, дальше им будет легче.

Слов у Юджина не было. Желания говорить — тоже. «Надеюсь» — промелькнуло в голове и унеслось. Мастер Сеймор не донимал вопросами. Они молча ждали дядю Тэда и вестей от него.

«А в паршивом я состоянии, — проскользнула отстраненная мысль. — Мастер Сеймор?»

Неловко повернувшись, Юджин начал медленно вставать. Правда, быстро понял, что дальше, чем он уже находиться, в крохотной пещерке не отойти, и застыл, размышляя, стоит ли обосновываться снаружи.

— Что-то случилось? — удивленно спросил мастер Сеймор.

— Я… просто… резонансы аспектов...

— Что вы имеете в виду, молодой человек?

— Дядя говорил, — чтобы повернуться к собеседнику лицом, Юджину пришлось сесть, — что при антагонистичных аспектах нам с вами лучше держаться на расстоянии… Тем более в вашем состоянии...

— Дядя говорил, — фыркнул мастер Сеймор, покачав головой и тоже сел. Похоже, пока Юджина не было, он успел поспать, и это пошло ему на пользу. — Не стоит повторять глупостей, даже за авторитетными людьми.

— Глупостей?

— Естественно! И ладно ему, вам-то как подобное могло прийти в голову? Есть ведь элементарное правило!

— Какое? — спросил Юджин.

— Не знаете? Удивительно! Тогда… а впрочем… понимаете, молодой человек, все дело в симпатии. Там, где действуют аспекты, разум поспевает далеко не всегда. Но наше тело, как и наша душа, все знают с самого начала. Симпатия — очень простой механизм, приходящий на помощь в таких вопросах. Вот вы, например, мне нравитесь. И дядя ваш тоже. А значит, сейчас антагонизма нет и быть не может. Тут… задумываться надо, когда человек вроде как хороший, есть повод его уважать, есть о чем с ним говорить, а быть рядом неуютно. Вот ничем, вроде бы, не обосновано — а не хочется. Это оно, молодой человек. Первый звоночек. Неприятие, которое сложно объяснить разумом, — мастер Сеймор демонстративно постучал себя пальцем по лбу. — Понимаете?

— Кажется, да, — улыбнулся Юджин. Что ж, одной проблемой меньше. — Вы мне тоже нравитесь.

— Спасибо, — искренне обрадовался мастер Сеймор и спросил: — Еще новости есть?

— У меня все, — покачал головой юноша и повторил: — На водах реки нет отпечатка недавней смерти.

— Это немало, — серьезно кивнул его собеседник. Внимательно посмотрел на Юджина и добавил: — Вы прилягте, молодой человек. А я посижу на страже.

— Но… — запротестовал было юноша.

— Вам эта ночь далась не легче, чем мне. Но я уже успел отдохнуть, а у вас сейчас такая возможность появилась. Я не думаю, что будет разумно ее упускать.

— И все же...

— Не перечьте старшим, — строго сказал мастер Сеймор и подмигнул.

Юджин благодарно улыбнулся, растянулся на теплых сухих листьях и почти мгновенно заснул, хоть искренне считал, что это совершенно невозможно.

Его разбудил дядя Тэд. Вручил лепешку.

Юджин удивленно нахмурился, глубоко вдохнул стылый воздух и замер. О, как прекрасно пахнет теплый хлеб! Неожиданно осознанный голод заворочался в животе, но юноша все равно ел медленно, отрывая пальцами тоненькие лоскутки, остро ощущая запах и вкус. Наслаждался, удивляясь, почему не может вспомнить вкус еды, которую готовила вчера мама...

— Вы ели? — спросил вдруг опомнившись, с сожалением глядя на остаток лепешки.

— Не переживай, — отозвался дядя Тэд.

— Конечно, — улыбнулся мастер Сеймор. — Тетя Марта — щедрая душа. Никого не отпустит голодным, если может накормить. Так что хватило на всех.

Юджин огляделся. Вечерело.

— Я слишком долго спал? — перевел он растерянный взгляд на мастера Сеймора.

— Нас просили появится, как стемнеет, подальше от чужих глаз, — ответил дядя.

— Вот как...

— Юдж?

— Да?

— Спасибо, что сходил туда. Я… я бы не узнал, не смог… Спасибо.

Дядя Тэд сильно, до боли стиснул его ладонь, несколько мгновений внимательно всматривался в лицо юноши блестящими покрасневшими глазами, потом опустил голову и отвернулся, словно диковинный зверь, заползший назад в нору.

— Дядя, — Юджин потянулся было за ним, ему хотелось прикоснуться, обнять, утешить, как маму, когда она временами грустила, и пальцы даже коснулись ткани его куртки — но рука опустилась. Юноша не посмел. Только убежденно, как заклинание, повторил: — Они живы. С ними все будет хорошо.

Дядя кивнул и выровнялся.

— А что сегодня узнали вы? — спросил Юджин, спеша сменить тему.

— В селе появляются наездами — и разбойники, и имперцы. Но, в общем, все хорошо. Наверное.

Дядя помолчал и добавил.

— Эта женщина боится.

— Не мудрено, — пожал плечами мастер Сеймор.

— Мы потеряли день, — тихо сказал Юджин. — Если нас и ждали, то, скорее всего, больше не будут.

— В деревне видели утром корабли, спускающиеся вниз по реке. Они шли полным ходом, — не громче сказал дядя, глядя в землю.

— И это весьма разумно, — добавил мастер Сеймор. — За ними могла быть погоня.

— Но… что же тогда делать нам? — юноша беспомощно оглядел своих спутников.

— Сегодня — добраться до поселка и выяснить все там, — пожал плечами дядя. — Дальше видно будет.

Юджин кивнул, заметил недоеденную лепешку, зажатую в ладони, и сунул ее в карман. Перебегал взглядом с одного напряженного лица на другое.

— А...

— Вот, возьми, — мастер Сеймор протянул ему флягу с водой. — И, — добавил он, наклонившись к собеседнику, — постарайся верить себе хотя бы в половину так сильно, как хочешь, чтобы верили мы.

Юджин слабо улыбнулся и кивнул. Сделал глоток обжигающе-холодной воды и вернул флягу. Потянулся неловко в маленькой пещерке и как-то по-детски жалобно спросил:

— Я пройдусь немного?

— Не стоит лишний раз высовываться, — покачал головой дядя. Он внимательно посмотрел на небо и добавил: — Все равно скоро будем выходить.

Юджин сел на место, не осмелившись спорить. Было тревожно. Разговор не клеился, и в какой-то момент он просто застыл, наблюдая, как белесое в закатных лучах небо начинает наливаться синевой. Неожиданно это перевоплощение увлекло его, заворожило смешение красок. Синий, белый, розовый, сиреневый… Вот темнеют, меняя багрянец на серый фиолет, откормленные туши туч, наплывают на горизонт, стремясь спрятать тайное, укрыть его от неосторожного, слишком внимательного взгляда… Признавая их право, Юджин прикрыл веки, но там, в темноте, прятался вооруженный отряд, рыскающий по лесу, и горящий остов причала. Он не хотел это видеть.

— Мастер Сеймор, — попросил юноша, — расскажите, пожалуйста, о том месте и людях, к которым мы идем.

— Да я, вроде бы, говорил уже сегодня об этом? — удивленно поднял брови тот, но быстро поправился: — Впрочем, слушайте. Как все села, это грязно и живописно. Знаете, это когда идешь по зеленым лугам, любуешься солнцем, тянешься к золотому блеску воды — и вступаешь в коровью какашку. Одно мало отделимо от другого, и, наверное, это правильно. Вообще деревня — пожалуй, громкий титул. Это скорее хутор, кстати, совсем недавний, еще помнит тех, кто пришел на пустые земли — чьих-то пра-пра, вроде бы… От села до реки — заливные луга, почти в каждом дворе есть лодка. Людей живет немного — сотни полторы человек, может, и наберется. И моей родни — всего один двор, если считать прямую, ну а так — все село, конечно. Тетя Марта… Думаю, она вам понравиться. Хотя к такому норову надо знать ключ, сначала он слишком уж ярким… ммм… агрессивным может показаться. Но это не так. Я просто хочу чтобы вы знали: тетя добрейшей души человек, да и остальные… — Мастер Сеймор задумался, улыбаясь.

Дядя Тэд встал, огляделся и констатировал:

— Нам пора.

Мастер Сеймор посмотрел на него с сожалением, но ничего не сказал, послушно поднялся, отряхнул порядком уже испачканную одежду и первым вылез из оврага. Юджин последовал за ним. Гуськом и с оглядкой, как преступники, мужчины двигались по лесу, и юноша вскоре понял, почему они так долго ждали: деревья уступили место травам. Безграничные луга, расстилавшееся сколько хватало взгляда, завораживали и пугали.

— Мастер Сеймор, а разве мы не могли просто прийти к ним? Вы ведь родственник, и это естественно...

— Боюсь, не могли, — покачал головой тот. — Хотя, право, я желал бы, чтобы эта наша предосторожность оказалось излишней. Но… не думаю, что нас бы попросили прийти ночью, если бы могли безопасно принять днем.

— Да, наверное, — кивнул Юджин. — Вы правы.

На душе было горько.

Темнело. «Как вчера», — думал юноша, шагая по полю. С той только разницей, что много безысходней и страшнее. А еще совершенно не хотелось прятаться. Ну, поймают. Пусть. Пуля? И ладно. Он даже готов был отстаивать это свое отчаянье и безрассудство, но никто не сказал и слова. Три тени двигались по лугу известным всем, кроме него, маршрутом. Где-то вдалеке заходились лаем собаки, громко мычала корова. Под ногами шелестела высохшая трава, на одежде оседала роса.

— Нам во-он в тот двор, — указал дядя на темные ряды похожих деревянных заборов.

Юджин пожал плечами и кивнул, не думая, что жесты эти кто-то разглядит.

Как воры, они пролезли во двор, и дядя, бесшумно подобравшись к окну, простучал условленный сигнал. Двери открылись мгновенно. Что-то темное, непонятное оглядело их и скомандовало:

— Входите!

Юджин поразился властности этого голоса и его лиственному шелесту. Не люди так говорят — так колышется рожь на ветру...

Мастер Сеймор шагнул первым, дядя Тэд ладонью подтолкнул Юджина в спину, призывая поторопиться, и быстро зашел следом, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Несколько секунд в темноте было слышно только резкое дыхание — юноша не взялся бы определить, чье. Потом кресало чиркнуло об огниво, посыпались искры и нехотя разгорелся огонек восковой свечи. В его неверном свете Юджин увидел невысокую полную фигуру, алые цветы на светлом платке, грубо слепленный нос, глубокие складки вокруг рта и сухие губы. Потом ярко блеснули внимательные глаза и уже знакомый шелестящий голос произнес:

— Значит, ты все-таки...

— Я, тетушка, — улыбнулся мастер Сеймор и постучал себя ладонью по груди, для верности. И, наверное, сделал что-то еще, Юджину незаметное, потому что выражение лица женщины, открывшей им двери, стремительно изменилось. Оно вспыхнуло, словно сухая солома, освещенное яркой улыбкой, столь не вязавшейся с прежней суровостью. Миг — и дядя Тэд осторожно отвел свечу подальше от волос и одежды, потому что тетя Марта, стоит привыкать к этому имени, порывисто обняла мастера Сеймора, неразборчиво и быстро шепча что-то ему на ухо. Юноша подумал, что подслушивать не вежливо, и начал рассматривать место, в котором они оказались.

Это были просторные сени. Рядом стояла лестница, ведущая на чердак, бок дяди Тэда упирался в большие деревянные кадки. Со стен свисали вязанки лука вперемешку с сухими травами. И запах… такой странный сильный запах, знакомый, и в то же время...

— Ты приехал вчера с Янеком из города, — сказала женщина, чуть отстранившись. — Привез… кого ты нам привез?

— Друзей, — сказал мастер Сеймор. — Кузнеца и целителя.

— Целителя? — тон ее голоса заставил Юджина вздрогнуть. Слишком уж он был узнаваем. С таким голосом, а еще дрожащими руками и мерцающими в глазах слезами приходили к отцу молить — не за себя, за кого-то из близких. Сын? Дочь? Он до боли сжал кулаки и опустил взгляд. Если бы… если бы...

Дядя Тэд рядом шевельнулся и отошел в сторону.

«Прятаться негде.»

И все же Юджин поднял глаза, только когда почувствовал теплое дыхание рядом с лицом. Женщина пахла сухой осенней листвой.

— Простите, — сказал он, глядя ей в глаза. Лучше объяснить все сейчас, когда надежды хрупкие, новорожденные, когда в них не успели еще толком поверить. — Мой аспект больше не отвечает мне… так, как раньше.

Изо всех сил юноша старался говорить ровно, но голос все равно дрогнул.

Женщина молчала, только темные глаза ее смотрели внимательно, пронзительно. От такого взгляда Юджину хотелось забиться в угол и спрятаться — но он упрямо стоял, принимая его как расплату.

«Отцу было не легче.»

— Аспекты колеблются, — тихо и властно ответила она. — Побудешь у нас, осмотришься. Может быть… все же...

Голос ее, столь сильный в начале, затих незаметно, как легкий ветерок в листве.

Юджин не нашел в себе сил ответить, только честно покачал головой и грустно, криво улыбнулся.

— Хотелось бы, — почти против воли выдохнул он и не добавил очевидного, беспомощного «не верю!».

— Что ж вы в сенях-то, — спохватилась вдруг женщина. — Проходите в дом!

Она повозилась с защелкой и приоткрыла еще одну массивную дверь, ведущую в горницы. Сама пошла первой, обернулась:

— Прошу к столу, гости дорогие!

— Тетушка, это Тэд Хаммер, — сказал мастер Сеймор, указывая на дядю. — И Юджин, этот милый молодой человек, — потом повернулся к ним, широким жестом указав на женщину — в комнате горел свет и юноша наконец смог ее рассмотреть, — А это тетя Марта, прекраснейшая из женщин, прошу любить и жаловать!

— Льстец, — покачала она головой, и алые цветы ярко вспыхнули на свету. Ей было за пятьдесят, но живость и сила ясно читались в невысокой коренастой фигуре. В поджатых губах ее Юджин увидел упрямство, в сведенных бровях — боль. И почему-то ни секунды не сомневался, что хозяина в этом доме нет — слишком много непререкаемой властности было в каждом ее жесте.

— А где остальные? — обвел взглядом мастер Сеймор пустую горницу.

— Спят, — резко сказала Марта, и добавила: — Нам стоит серьезно поговорить, Ганс. Надеюсь, ты не собираешься втравливать нас ни в какую историю?

— Тетя! — укоризненно посмотрел на нее мастер Сеймор. — И ты не шутя могла так подумать?

— Время такое.

— Я не пришел бы, если бы это могло грозить вам бедой.

— Сейчас даже Пряха не скажет, что грозит бедой, а что нет, — упрямо сказала женщина и поправила платок. — Впрочем, — взяла он за руки Ганса и заглянула ему в глаза, — тебе я верю.

Еще одна вспышка — и вот перед ними улыбчивая хозяйка, хлопочущая:

— Да что ж вы стоите-то? Прошу, садитесь к столу. Поди, изголодались-то в дороге? Я для вас кашу сварила да борщ заправила, и блинов отведайте, не побрезгуйте!

Юджин, ошеломленно наблюдая эти изменения, позволил усадить себя на жесткую лавку и даже отхлебнул чего-то белесого, остро отдающего спиртом. Вот уж, воистину, женщина-загадка… Он нервно ерзал, поминутно оглядываясь, опасаясь пропустить следующую вспышку, от которой неизвестно чего ждать, но мастер Сеймор незаметно пнул его локтем в бок и тихо сказал:

— Не боись! Все свои, не обидят, — и весело подмигнул. Юноше стало стыдно, но до конца такое заявление его не успокоило. Впрочем, дергаться он перестал, вместо этого начав активно прислушиваться — и быстро получил полновесную котомку увещеваний и оханий о том, что такому бравому молодцу есть да есть бы, а он на тарелку и не глядит, чай! Заработав грозный взгляд от дяди, Юджин решил, что терять особо нечего, а так хоть сыт будет и принялся за еду. Занятие это на удивление успокаивало и настраивало на дружеский лад. Даже тетя Марта начала казаться милой, улыбчивой женщиной, к которой приятно вот так вот заходить время от времени.

Счастье кончилось вместе с последним блином в миске. Споро и шутливо убрав посуду, женщина села во главе стола, обвела гостей грозным взглядом и потребовала:

— Рассказывай!

Мастер Сеймор пожал плечами, улыбнулся и действительно ничего не утаил.

К удивлению Юджина, в ту ночь их никуда не выгнали, даже наоборот — постелили на лавках и пожелали добрых снов. И на утро не выгнали тоже.

Дипломатический талант мастера Сеймора вырос в его глазах неимоверно.

Разбудили их затемно. Юджин испугался сначала — думалось, надо бежать, прятаться, спасать себя и хозяев, и они, нежданно-негаданно, таки привели беду в этот теплый дом...

Оказалось, страшного ничего не случилось. Просто встают здесь до света.

Тетя Марта начала раздувать огонь в печи и вежливо предложила дяде Тэду пойти нарубить дров, а мастеру Сеймору — помочь Янеку с лошадьми. Оба не сочли возможным отказаться. Когда же Юджин робко спросил, что делать ему, женщина окинула его внимательным, оценивающим взглядом, от которого хотелось забиться под лавку, и предложила принести воды из колодца. Юноша с радостью ухватился за эту идею — не в последнюю очередь потому, что она давала возможность по делу убраться из горницы, от пронизывающего взгляда хозяйки. И уже потом подумалось что-то обиженное: мол, раз мужской работы не нашлось, ему и женская сойдет? С другой стороны, дело есть дело, какое бы оно ни было. Юджин хотел сказать спасибо за приют не только словами.

Колодец ему понравился. Выкопанный почти полвека назад, выложенный деревянными брусьями, он берег прозрачное сокровище, пахнущее песком и подземными пещерами. Ни тени гнили или тины — а ведь казалось, его давно не чистили. Мнение Юджина о семье тети Марты выросло: люди недобрые, люди с неупорядоченными мыслями и чувствами не могли бы сберечь такой источник. Чистота его воды созвучна с чистотой их душ, иначе быть не может — слишком давно вплетаются они друг в друга. Юджин зачерпнул ведро, легко вытянул его и с восторгом опустил туда ладони — знакомиться. Спокойная чистая вода встретила его ласково, еще одного блудного сына, готовая щедро делиться всем, что имеет. Юджин улыбнулся ее теплому материнству и пронизывающему холоду подземелья. И трепетно, радостно пил влагу — животворящую, думая о том, что несколько ведер воды оказались вовсе даже не работой, а даром, возможностью почувствовать общности с этим местом и его людьми. Уходить от колодца не хотелось. Но, с другой стороны, не сидеть же здесь весь день, да и вода хозяйке, наверное, все же нужна. Пообещав себе и источнику вернуться при первой возможности, он двинулся в обратный путь, весело насвистывая под нос смешную детскую песенку — и неся ведра бережно, так, чтобы ни одна капля не пролилась раньше времени.

Когда он вошел, в горнице никого не было. Юджин осторожно перелил воду из ведер в большую дубовую бочку, заполнив ее в аккурат по венцы, и вышел во двор.

Дядю Тэда он нашел по стуку топора, что далеко расходился в холодном утреннем воздухе и резко выделялся на фоне гоготанья птиц и голосов животных. Дядя, казалось, был целиком поглощен работой. Он споро, сильно рубил, собирал рассыпавшиеся поленья, приносил большие бревна и рубил снова. В напряженном прищуре глаз дяди Юджину виделась злость, запоздалая, стылая, беспомощная. Словно, снова и снова рассекая дерево, разбивает, изменяет он что-то: бьет там, где сдержался, разит вражьи полчища — вот только изменить ход событий уже не может, и понимает это, и бьет еще отчаянней — тех, что искали их в лесу, тех, что жгли порт, и тех, наверное, кто стрелял в хрупкий силуэт в окне его дома… Поэтому таким долгим был выдох, и таким сильным — удар.

Гора аккуратных поленьев во дворе росла быстро.

Юджин подумал тогда, что зря стоит без дела, и начал оглядываться по сторонам в поисках второго топора, но услышал шаги, даже скорее ощутил присутствие — знакомый пронизывающий, оценивающий взгляд. Оглядываясь, он не сомневался, кого увидит.

И не ошибся. Хозяйка Марта, внимательно наблюдавшая за работой, поймала его взгляд черный омутом глаз и время замерло. Медленно-медленно в грудь просачивалось дыхание. Лениво, неспешно постукивало сердце, долго раздумывая перед каждым следующим ударом. Дядя Тэд стучал топором с каким-то неспешным, ленивым спокойствием.

— Идем со мной, — тихо сказала хозяйка, и Юджин, осторожно кивнув, безропотно подчинился ее просьбе.

Они долго петляли между постройками, пока вышли к старому сараю, по виду давно не использовавшемуся.

Марта прижалась лбом к шелке в стене и замерла, всматриваясь. Растерянный Юджин молча ждал рядом.

— Можно заходить, — наконец негромко сказала она, отодвигая деревянный засов.

Хозяйка первой вошла в постройку и, быстро втянув следом юношу, закрыла двери.

— Осторожней.

Юджин не понял, но послушно замер на месте, вглядываясь в темноту. Обитателей этого места, кем бы они ни были, разглядеть не удавалось. Хозяйка Марта опустилась на колени на застеленный сеном пол и тихонько позвала:

— Джей! Где ты, мальчик? Ну, иди, иди к бабушке… — тишина, ни звука, ни движения. — Джей!

Из темноты в ее раскрытые руки прыгнуло нечто — Юджин никогда не видел подобных тварей, таких больших, быстрых, прыгучих! Он испуганно вжался в стену, но… Женщина осторожно прикоснулась к созданию — к панцирю головы, как раз между длинных усиков. Существо застрекотала в ответ.

«Кузнечик, — открытие ошеломило Юджина. — только здоровенный, как собака».

Марта нежно гладила панцирный доспех насекомого. Как в забытьи, как в молитве, вкладывая в эти движения что-то недоступное юноше… Кузнечик стрекотал — резко, порывисто.

Это был разговор — только не понять, о чем.

Марта как-то грустно и внимательно посмотрела на Юджина и тихо сказала:

— Это мой внук, Анджей. Ему четыре года. Это… это то, для чего ты мне нужен, целитель.

Юджин не нашел, что сказать, и она продолжила:

— Наш аспект… мы умеем уподобляться. Я… моя грань аспекта — поля, рожь и пшеница, овес и гречиха, горох и фасоль… Нет, я не умею прорастать колосьями. Зато умею помогать им расти. Янек… он понимает диких зверей. Медведи — его любимцы. А еще волки. Даже странно, откуда в таком покладистом мальчишке столько хищной силы, чтобы быть им созвучным… Анджей — его сын. Талантливый мальчик. Очень талантливый. Чуть не с двух лет обращаться начал — то в лохматого пса, то в кота, в свинью как-то… пару месяцев назад он играл во дворе, наблюдал за кузнечиком, прыгал, как тот… перевоплотился… и застрял. Я думала раньше — ему так нравиться, он играет и не хочет возвращаться. Уговаривала. Ругала. Обещала сладости. Заперла здесь… Но он не может. Он пробует, но не получается. Он просит помочь — только что я могу? Янек пробовал как-то. И… говорит, еле сам обратился. Я… не знаю, чем прогневили мы землю, что она отвернулась от нас. Перевоплощения даются тяжело, взрослым — тяжело, а он… Помоги ему, слышишь? Ты же целитель...

— Я не знаю, как, — тихо сказал Юджин. — Мой аспект — воды.

— Ну, вода ведь везде есть, — улыбнулась Марта, — повезло тебе. А что не знаешь… Я расскажу. Янек расскажет. Ты не спеши, не отказывайся… Вот, садись сюда. Джей, это Юджин. Вы подружитесь, я уверена. Юджин целитель, он тебе поможет, слышишь?

Осторожно перебирая лапами, кузнечик повернулся к юноше. И… «Правда», — понял он, глядя в большие карие глаза зверя. Потому что там, за ними, был заплаканный мальчишка. Ребенок. Медленно, плавно Юджин опустился на колени в траву, и протянул ему руку — ладонью вверх. Знакомится. Почему-то казалось, что кузнечик обнюхает ее, как собака или кошка. Но тот что-то прострекотал в ответ.

— Не понимаю, — покачал головой Юджин.

Еще одна заливистая трель.

— Прости.

— Ничего, — сказала хозяйка Марта. — Не все сразу. Ты не торопись. И, — в глазах ее блеснул вдруг яркий, ясный огонь, — вижу, он тебе понравился. Это хорошо. Это самое главное.

Она встала, отряхнула юбку, еще раз прикоснулась к кузнечику и добавила:

— Мне пора. Хозяйство ждать не будет. А ты… побудь здесь, сколько захочешь. Когда еда поспеет — я тебя позову. Или даже не так: твой завтрак, теплый, будет стоять в печи — когда бы ты ни пришел.

Юджин заворожено кивнул.

Скрипнула дверь, щелкнул засов. На миг стало темнее, потом — светлее. Желтые полосы солнечного света перемежались темными, широкими, теневыми. Глаза понемногу привыкали к освещению, но было в нем что-то неприятное. Клетка.

— Тебе, наверное, здесь не очень уютно, да? — сказал Юджин кузнечику.

Тот медленно кивнул и подошел чуть ближе.

«Невозможно говорить о бессилии — этим глазам...»

— Ты ведь понимаешь меня, Анджей? То, что я говорю?

Еще один кивок, медленный, старательный, неуклюжий.

— Мне кажется, тебе делать так не очень удобно. — Кузнечик молча слушал. — Но мне очень нужно тебя понимать… и почувствовать. Поэтому давай ты мне покажешь, так, чтобы тебе было удобно, что для нас будет значить «да»?

Кузнечик постоял какое-то время неподвижно и потер лапками друг о друга, рождая тихую трель.

— А что будет значить «нет»?

Зверь… Юджин почему-то не мог называть его более видовым и правильным — насекомое, слишком безлико, да и неправильно как-то. И зверь, в сущности, тоже неправильно — мальчик! Мальчик-кузнечик по имени Анджей, внук Марты, сын Янека прижал усики к голове, вытянул вдоль спины и присел, сжался, как пружинка — вот-вот прыгнет.

— Я понял, спасибо, — сказал Юджин и не посмел прикоснуться, потрепать по холке, как собаку или ребенка. — Будем играть с тобой, Анджей. Хочешь?

Высокая заливистая трель. Все же отличавшаяся, как показалось юноше, от той, которая должна бы значить да. Но он почему-то ни на миг не усомнился в ее значении.

«Дети прекрасно владеют своим телом, — вспомнился вдруг старый разговор с мамой. — Получше, чем многие взрослые» — это они смотрели тогда, как дурачилась Ами, обманывая Дарлу. Старшая сердилась, чувствовала, что ей лгут, но никак не могла понять, в чем. А малышка смеялась заливисто — и… Интересно, какой окажется пластика кузнечика.

— В показуху. Знаешь такую игру? Это когда загадывают слово, но не говорят его, а показывают — так, чтобы другие, те, кто не знает, отгадали. Это весело, правда, — Юджин улыбнулся. — Так вот, я буду задавать тебе вопрос, а ты — задумаешь отгадку и покажешь мне ее. Я попробую угадать, а ты будешь говорить мне — да или нет, договорились?

Следующую трель Юджин классифицировал как задумчивую.

— Правда, смотри, — сказал он. — Я покажу, как это делается. Вот я, видишь, я задумал слово, но не говорю его тебе. А ты должен угадать, какое. Нет, врать я не буду, это нечестно. Чтобы ты мог его угадать, я буду показывать. Смотри внимательно.

Юджин опустился в траву на четыре, расселся жабкой, несколько раз открыл-закрыл рот, надул живот в попытке сымитировать раздувающуюся грудь и вывел заливистое, звонкое кваканье, а потом прыгнул в сторону — неловко, но по-лягушачьи, вроде бы.

Кузнечик задвигался, застрекотал — быстро, резко меняя высоту звука. Но в глазах его видел Юджин смеющегося мальчишку — и радовался своей удаче. Это ведь сколько же с тобой не играли, малыш?

— Что, не похоже, говоришь? Но ведь угадал же жабу-то? — говорил, улыбаясь. — Вот это оно и есть, самое важное — чтобы угадать задуманное. Ну что, будем играть? И — ты еще мне скажи: человеком-то стать хочешь?

Юджину казалось, что ответом может быть только да. Но песня кузнечика была длинная, сложная. И чудилось ему в ней и радость нового, такого прыгучего, интересного тела, дивных, неизведанных раньше прогулок по земле, и страх чьих-то зубов — собачьих ли, волчьих? — бабкин гнев и смурной отец, и хлеб пахнет вкусно, к маме на колени хочется, в теплую постель на печи, а звезды, они, конечно, красивые, только холодно, и встать бы на ноги, как привык ходить, он пробует, пытается, это ведь получалось раньше так легко — представить, увидеть себя-настоящего, курносого белокурого мальчишку и побежать, быстро-быстро двигая ногами — домой… Но у него не получалось. Он плакал, он звал маму, он просил их выйти — не слышали, сердились, потом пробовали помочь, потом его чуть не съели — и его закрыли здесь. Теперь грустно, и все равно хочется к ним, а они заходят, конечно, но так мало...

Юджин не знал, услышал ли все это на самом деле, или только почудилось — но он обнял хитиновое тело зверя, как обнял бы ребенка — помня только, что крылья хрупкие и повредить их слишком легко, а поэтому нельзя прикасаться. Кузнечик уткнулся лбом ему в грудь и так стояли они долго, очень долго — словно страшный этот урок выветрил из мальчишки всю детскую неусидчивость, или обнимали его так редко, что прикосновения стали бесценны, или...

Марта-Марта, что же ты сделала со мной? Я ведь не оставлю его, не смогу. Но… как, чем я помогу ему?!

Понимание было похоже на вспышку молнии.

— Малыш, — сказал Юджин, — а пойдем-ка мы с тобой сегодня на луг? Играть?

Кузнечик замер насторожено. И будто бы ничего в нем не изменилось: та же поза, те же замершие лапки, так и не откликнувшиеся аккордом… Юноша скорее почувствовал, чем увидел отдачу. Этот невероятный, неистовый восторг, когда обещают что-то столь чудесное и недоступное, что уже даже не смеешь верить и боишься пошевелиться, чтобы часом не вспугнуть долгожданное чудо. Юджину было достаточно увиденного, чтобы начать действовать. Он медленно, чтобы не пугать малыша лишний раз, встал на ноги и рука его уже лежала на защелке, когда до сознания достучалось еще одно понимание.

Малыша ведь заперли здесь не просто так.

Драчливые петухи? Собаки? Козы? Кони?

Ребенка еще можно поймать за руку, остановить, но… кузнечика?

Как далеко он может прыгнуть? Как его уберечь?

— Только… — тихо сказал Юджин, обернувшись, — у меня к тебе просьба. Очень, очень серьезная. Чур от меня не отходить, ладно? Марта не простит, если с тобой что-то случиться. И… сегодня поиграем в поле, а там, глядишь, пойму, чем тебе помочь… и будешь снова бегать — где захочешь и сколько захочешь, и спать с мамой в обнимку, и попробовать яблочные пироги… так что давай сегодня осторожно, хорошо? Так мы сможем еще потом погулять, а если начудим — нас ведь больше не выпустят...

«Юдж, это малыш. И он кузнечик. Думаешь, много понял из того, что ты вот сейчас наговорил?»

— Анджей… Это важно, — он поймал взгляд карих глаз кузнечика, дождался тихой трели — и открыл дверь.

Мальчик вышел за ним следом, щурясь насторожено, медленно перебирая лапками. Пробовал: не захлопнут ли двери в последний момент? Ведь было уже, наверное, когда пытался вырваться, устав от темноты и одиночества...

— Не бойся, — сказал ему Юджин. — Я же с тобой!

Это было чудовищно. И чудесно. Двор они обошли, пролезли под оградой для скота — и оказались в высокой луговой траве. Юноша испугался даже: кузнечик, хоть каким огромным он казался в сарае, терялся в высоких стеблях трав, сливался с ними… впрочем, далеко уходить вроде как и не собирался, хвала Отцу! И Юджин разглядел тогда, что кузнечик на самом деле не коричневый, а зеленый — коричневые у него крылья и задние лапы, да еще внимательные огромные глаза. А брюшко зеленое, и мордочка зеленая, на затылке с коричневым пятном — будто волосы, да еще по щекам завитушки коричневые, словно татуировка, на голове начинаются, на шее продолжаются… А еще лапки передние да усики — желтые и словно прозрачные, будто ловят солнечный свет, да назад не выпускают.

Юджин никогда не увлекался разглядыванием насекомых. Не помнил такого ни за кем в их семье. Но это зверь казался ему невероятно красивым. Словно художник решил придать насекомому самый благородный и изящный вид, не нарушив при этом его земную гармонию. Может, и не зря увязался малыш за эдаким прыгуном… Правда, прыгать тоже стоит с оглядкой.

Они играли в прятки и в чехарду. И Юджин уже не дергался, когда терял из виду блестящий коричневатый панцирь — или когда неимоверно большая как для насекомого голова, щелкая жвалами, появлялась вдруг совсем близко. Старался только подавить дрожь, когда кузнечик выпрыгивал ему навстречу из травы. Это было сложно, хотелось инстинктивно отпрыгнуть в бок, подальше от этой чудовищной пасти, летящей навстречу. Удержаться стоило немалых усилий. Особенно в свете того, что Юджин отнюдь не был уверен в доброжелательности и адекватности малыша, ставшего насекомым. Но Анджей вскоре почувствовал неладное и перестал. Юноша был ему за это весьма благодарен.

Потом, когда белесое солнце уже высоко забралось на небо и Юджин почувствовал, что бегать он больше не может — играли в показуху, только наоборот. Юноша придумывал слова и говорил Анджею, а тот — показывал. Получалось странно: смешно и немного страшно. Поди усиди на месте, когда громадный хитиновый зверь идет на тебя, покачиваясь на задних лапах, растопырив крылья и пощелкивая челюстями! И… да, это было слово «курица». Глядя на то, как изображает кузнечик его слова, Юджин только качал головой и хвалил себя за то, что хватило сообразительности начать так, а не наоборот. Отвечай малыш на вопросы, даже если серьезно и обстоятельно, как взрослый, чего от ребенка вообще-то ждать не приходиться — как Юджин понял бы, о чем речь, увидев… ну, к примеру, нечто такое вот? Говорят, все люди понимают язык тела. Но, наверное, или человеческого, или такого, которое выражает очень сильные и простые эмоции или состояния: страх, угрозу, например, или радость. Но ему нужно было то, что называется отвлеченными понятиями. А с этим приходилось не в пример сложнее.

К его удивлению, их не искали. Поэтому, в конец умаявшись к середине дня, Юджин начал уговаривать малыша возвращаться — но справился с этой задачей только под вечер, когда кузнечик сам испугался надвигающейся темноты.

Проводив своего маленького друга и подопечного до дома… страшной, но надежной клетки — боги, неужели они действительно не придумали ничего лучше? — юноша попрощался и собрался уходить. Не тут то было! Оставаться снова одному, в темноте, мальчишке явно не хотелось. Нормальный ребенок на его месте плакал бы и требовал. Кузнечик же стрекотал пронзительно и не отступал ни на шаг, а когда Юджин попробовал взять его в руки, задергался так отчаянно, то юноша поспешил отпустить его, опасаясь что-то серьезно повредить. В итоге они сидели в сарае рядом — Юджин привалился спиной к стене, кузнечик устроился между ним и выходом — и молчали, обиженные друг на друга.

— Слушай, — не выдержал юноша. — Ну зачем ты так, а? Вот буду я сидеть здесь, стану голодный, рассержусь, обозлюсь — разве приятно будет? Ни в какую игру не заманишь. И слова доброго не вытянешь. Это чтоб ты знал.

Кузнечик молчал. Казалось: насуплено.

— Так может, ты меня хоть поесть отпустишь? Между прочим, я сегодня только утром воды глотнул — вот и вся пожива!

Он почти ждал, что тот, как Ами когда-то, ухватит его за полу одежды и со слезами на глазах попросит не уходить… К Ами, правда, приходила мама, улыбалась, отнимала цепкие ручонки от Юджина — они тут же хватались за ее собственную одежду — и, нашептывая что-то нежное и успокаивающее, несла в кроватку, а сама садилась рядом и долго-долго читала ей сказки, пока глаза малышки не начинали слипаться — Ами это не нравилось, она терла их кулачками и требовала еще, но сон брал свое, и девчушка засыпала, а мама потом долго еще сидела, отложив книгу, и смотрела на нее...

Кузнечик ничего не сказал. Не застрекотал даже.

Юджин сидел, разглядывая смутные в темноте контуры его тела. И подумал вдруг: а если б его так? Вот взяли и оставили — здесь, одного? Он начинал дрожать в тонкой холщовой рубахе — утром ведь оделся легко, выходя набрать воды, да так и...

Он вздохнул и решил предпринять еще одну попытку. Осторожно, чтобы не вспугнуть, приблизился к Анджею и положил ладонь ему на бок. Огромные жвала угрожающе щелкнули, но кузнечик не пошевелился, ничем не выдавая стремления отодвинуться в сторону или укусить. Юджин осмелел, подобрался еще чуть ближе и положил вторую руку ему на спину.

Ощущение было такое, словно он прикоснулся к лакированному дереву. Стена сарая, о которую он опирался, или земля под ногами были так же холодны, как и его маленький друг. Юджин нахмурился, не веря сам себе. Но из рук уходило тепло, а кузнечик пододвинулся чуть ближе, так, что вся рука юноши, а не только ладонь, легла на его бок. Юджин правильно понял эту молчаливую просьбу и обнял зверька как мог. Мысли его метались нескладно и быстро.

Как такое может быть? Почему он холодный? Зимой кузнечики живут на печи, а мыши — под полом. Мыши теплые, если прикоснуться к ним. Но ему никогда раньше не приходило в голову задуматься, кажутся ли ему теплыми кузнечики. Но он прикасался к Анджею днем. Когда светило солнце. И он был теплым. Значит ли это, что мальчишка может жить только чужим теплом? И… в таком случае, его просто нельзя оставлять одного в этом холодном сарае!

Юджин еще раз, внимательно, оглядел кузнечика, пытаясь понять, что с ним происходит.

Колкий ужас собрался острым комом в животе, заворочался.

— Малыш, — совершенно другим голосом сказал юноша. — Ты прости меня, слышишь?

Кузнечик медленно шевельнулся рядом.

Сентябрь. Конец сентября… бывают ли сейчас заморозки? Но, если холодно уже сейчас, когда солнце только что село, дальше будет еще хуже. Боги...

— Прости, — Юджин сглотнул. — Идем отсюда, слышишь? Тебе нельзя здесь, не место. Дурак я, не понял. Идем… идем в дом. И, чтобы там кто ни говорил, а ночевать на улице я тебя не оставлю.

Он встал, открыл дверь и шагнул под звездное небо.

Анджей тихо брел рядом. Юноша слышал, как хрустят в темноте суставы его лап… Холод? Возраст? Как долго живут кузнечики?

Ох, малыш-малыш...

Из открытой двери дома повеяло запахом свежей сдобы. Юджин замер на миг на пороге, вслушиваясь в приглушенные голоса в горнице. Посмотрел на кузнечика. Поджал губы и решительно шагнул внутрь.

— Заходи, — сказал, придерживая двери.

Но Анджей почему-то медлил. Шевелил усиками, переступал лапками.

— Не бойся, — сказал Юджин, почему-то — очень тихо. — Не чужие, чай.

И сам вдохнул поглубже, так, что холодный воздух от паха до ключиц наполнил тело, аж ребра захрустели, расправляясь, окинул сени растерянным взглядом, заметил бадью, которую утром наполнял, полупустую уже, зачерпнул горсть воды — полегчало. Тихим шепотом отозвался источник, холодной уверенностью. Свернулась влага на ладони его, как котенок — спокойная, расслабленная, изменчивая. Юджин улыбнулся ей и почувствовал: можно идти.

«Странно, — думалось, когда медленно и тихо делал три шага от порога сеней до дверей горницы. — Ведь сами же звали лекаря — так откуда страх этот, напряжение, будто драться за него иду — с общиною?»

Поглядывал искоса на кузнечика. Малыш боялся. Но все же осторожно пробрался внутрь.

Сени кончились. Без стука Юджин открыл вторые двери и замер на пороге.

Горница была полна людей — в основном незнакомых. Мастер Сеймор, вот он, сидит в углу, привалившись спиной к стене, ладонь к боку прижал, и бледный — как той ночью. Увидел Юджина, медленно прикрыл веки и взглянул второй раз резко, осмысленно, подобрался весь — почуял? Дяди Тэда в комнате не было.

За столом сидел большой лохматый дядька, опершись руками на стол — спиной к дверям, он не видел и не слышал вошедших. У печи суетилась крупная женщина лет тридцати, волосы спрятаны под хитро накрученным на голове платком, фартук давно не стиранный и юбка выцветшая, домашняя. На лавке — три молодца, от девятнадцати до тридцати с лишним, все белокурые и темноглазые. Братья? Рядом со старшим приютилась девчушка, ровесница Дарлы, может, постарше чуток. Она восторженно выстраивала что-то в тарелке, двигая ложкою. Напротив них, рядом с Сеймором — еще один мужчина, лет сорока с лишним, бородатый. Несколько мест пустовало.

Во главе стола, в красном углу, сидела хозяйка Марта. Она-то и заметила Юджина. Глянула внимательно, улыбнулась:

— Долгонько ты, целитель. Заходи, садись ужинать.

— Я не один, — тихо сказал Юджин, не отводя взгляда.

— Оба входите, — кивнула хозяйка. Кажется, подумала на дядю Тэда.

Юджин шагнул в горницу и обернулся придержать двери.

Анджей замер, сжался весь в комочек, даже усики не дрожали, прижатые к телу.

— Заходи, — тихонько позвал Юджин. — Ну что же ты?

Кузнечик не шевелился. Ничем не дал понять, что услышал.

Ребенка юноша просто взял бы за руку и ввел в дом. Тут же...

Что же они сделали такого, что он так боится их? Всех ли? Кого-то одного?

Но ведь не Марту же, не ее — точно!

— Тут бабушка, — продолжал уговаривать Юджин, привычно уже опускаясь на колени, чтобы не возвышаться чудовищем. — Ты же так хотел сюда, Джей!

Он все же протянул руку, коснулся панциря. Кузнечик вздрогнул и попятился.

Заминка в дверях привлекла внимание людей за столом. Все смотрели на них. Женщина у печи замерла беспомощно, но Юджин этого не видел.

— Малыш, — грустно улыбнулся он, продолжая уговаривать. — Тебе нельзя там, на улице. Ты замерзнешь и, возможно, больше не проснешься. Так что заходи — и айда на печь, греться. Пожалуйста.

Кузнечик увидел что-то за его спиной — и это все решило. Медленно, осторожно он прошел мимо Юджина в горницу и остановился перед женщиной.

— Зачем, — тихо, глухо сказала она, с ужасом и тоской глядя на зверя, — ты привел его сюда? — к концу фразы голос ее дрожал — слезами, гневом, надрывом.

Юджин встал, отряхнул правой рукой колени, левую, с водой, завел за спину, пряча как постыдное оружие — и надежду.

Большой мужчина заворочался на лавке, поднимаясь.

— Ему нельзя во дворе, — резко, звонко сказал юноша. — Там холодно, а для него это — смерть. Это собаку кровь греет. А они не такие, кузнечики… насекомые… — нельзя, нельзя говорить тихо, нельзя дать им почувствовать страх и неуверенность — чем бы они ни были вызваны. — Сейчас ночью могут быть заморозки. Он не умеет себя греть, он погибнет там. Если хотите дать ему хоть какой-то шанс — держите в тепле. На печи или рядом. И выпускайте днем на луг. Его гложут тоска и страх. Отчаянье и грусть — плохие помощники, они силы пьют, а не прибавляют. Это еще больше осложняет обращение. И, — Юджин обвел комнату напряженным взглядом, — знайте: прогоните его сейчас из дому — убьете!

Тишина была ему ответом. Женщина пятилась к дальней стене. Мужчина выдохнул, отпуская что-то. Звенящее, злое напряжение потихоньку спадало, сменяясь раздумьями.

— И, — добавил юноша примирительно, — если он будет рядом с людьми, возможно, вернуться сможет легче. Знаете, я думаю, как тогда… наблюдал, был рядом, пытался стать таким же… — договаривал он уже совсем тихо, понимая, что разумные доводы закончились, и началась зыбкая сфера возможностей — и превращений, о которых он знает много меньше, чем любой здесь. А еще — надежд. На это он полагался больше, чем на все остальное, вместе взятое.

— Что ж, — сказала хозяйка Марта, когда молчание начало становится совсем невыносимым. — Не зря, видать, Пряха нам тебя послала, целитель. Быть по сему. Анджей остается в доме. Вига, — обратилась она к женщине, — устрой ему лежбище на печи. Пусть там спит. А как днем быть — подумаем.

Женщина попробовала было что-то сказать, но только руками всплеснула и как-то, зло, сердито кинулась стелить на печи. Она металась по комнате, открывая и закрывая сундуки, что-то доставала, откладывала, доставала снова, а потом выбежала в сени. Юджин еле успел убраться с ее дороги. Посмотрел ей в спину, потом на кузнечика. Вспомнил, как зябко было на улице, и, опасаясь за ребенка, осторожно поднял его на руки и положил на лежак над печью.

— Не бойся, — тихо сказал ему. — Я с тобой, — а потом обернулся к остальным и зачем-то пояснил: — Он и правда замерз сильно. Пусть погреется.

Он не сказал того, что задело больше всего: надо убрать его куда подальше, а то женщина эта зашибет еще… Боги, неужели — мать?

— Садись к столу, Юджин, — сказала погодя Марта. — Голоден, поди, с утра не евши, — юноша кивнул благодарно и пошел умащиваться поближе к мастеру Сеймору. — Агнешка, — обратилась хозяйка к девчушке, — пригляди за котелком, все равно сыта уже, раз дурью маешься.

Та пожала плечами, встала, но до печи не добралась: большой мужчина стоял около нее, внимательно глядя на кузнечика, но не прикасаясь, вообще не двигаясь. Тот притих под его взглядом, сжался весь — но усики торчали вперед, и лапки тихонько терлись друг о друга, рождая еле слышные звуки. Агнешка потопталась рядом, не отваживаясь просить его отойти в сторону, потом обошла как-то сзади и замерла, внимательно глядя в печь, готовая сделать там что-то, когда понадобиться. Женщина все не возвращалась, и Юджину чудились сдавленные рыдания, но он не отваживался в это верить.

Молчание в горнице было густым и тяжелым.

Юноша чувствовал себя неловко, но вкусные запахи перевесили смущение. Осторожно плеснув в чашку горсть воды — спасибо тебе, родная, — он взял пустую миску и ложку, набрал себе борща, отломил хлеба и принялся за еду.

Когда во второй тарелке стало видно донце, Юджин немного успокоился. Рискнул даже расправить плечи и оглядеть присутствующих. Мужчина вернулся на свое место и молча глядел в стол. Агнешка прилипла к печи, но все ее внимание доставалось не котелку на огне, а мальчику-кузнечику, сидевшему на лежаке. Она сама стояла на цыпочках и, опершись о край рукой, другой показывала что-то малышу. Что именно, юноше видно не было, но подумалось отчего-то: «Забавляет». Из темного угла потянулись длинные усики и коснулись лица девчушки. Юджин замер, ожидая крика, и сама Агнешка замерла на миг тоже, а потом захохотала вдруг звонко, по-детски бесстыже, заливисто, и, подпрыгнув, потянулась к зверю. Анджей ответил высокой трелью, а Юджин поймал себя на том, что улыбается — счастливо.

Все у тебя будет хорошо, малыш!

Скрипнула дверь.

— Так-то ты за едой смотришь, — сказала женщина, входя. Агнешка привычно отошла в сторону от горнила, но игру не прекратила, не ответила даже. Женщина покачала головой, и начала возится у печи. Юджин, засмущавшись, отвел взгляд и обернулся к мастеру Сеймору.

— Как вы себя чувствуете? — спросил вполголоса.

— Не переживай, — подмигнул Ганс. — Все нормально, — и добавил совсем тихо: — Я, понимаешь, не всегда такой умный, как другим советую. Сегодня отлежаться стоило, а не в работу лезть. Вот и… ничего, до утра пройдет.

По его виду Юджин бы так не сказал. Слишком бледная кожа и сухие губы, и следы испарины на лбу. Он что, гасил тогда и свой огонь тоже? И — чем таким можно было сегодня заниматься? Утром ведь все было в порядке… или он так плохо смотрел? Огневик… Всемудрый Отец, как же сложно...

— Вы уверены? — переспросил юноша. — Может, я могу чем-то помочь? Посмотреть хотя бы?

— Отлежусь, — мотнул головой его собеседник и поморщился. Головокружение? Спазм? — Не впервой, знаю, что с этим делать. Просто… нужно время и достаточно огня. Так что буду делить печку с твоим маленьким другом, надеюсь, никто не возражает?

Хозяйка Марта только теперь отвлеклась от каких-то своих раздумий и посмотрела на гостей осмысленно.

— Печь твоя, сколько нужно будет, — сказала негромко и улыбнулась вдруг. — Знакомься, Юджин. Мои сыновья, Янек, — тот самый большой мужчина. — Сибор, — худой, высокий и строгий, — Милош, — коренастый парень с широким лицом смущенно отвел взгляд, — Юлек, — младший, весь в кудряшках и веснушках, — Моя внучка Агнешка, — да благословят тебя боги, девочка, за твою доброту… — Моя невестка, Ядвига, — женщина у печи, — А это Леслав, — бородатый дядька напротив, — он нам помогает по хозяйству.

— Юджин, — сказал юноша, приподнимаясь и кланяясь — Очень приятно.

Ядвига в это время поставила на стол огромную миску вареников и сметану. «Вот чего все ждали!» — запоздало догадался юноша. И трапеза возобновилась. Еще раз, уже спокойней, оглядывая людей за столом, юноша осознал вдруг, что все время не давало ему покоя.

— Мастер Сеймор...

— Ганс.

— А где дядя Тэд?

— В лес пошел, — пожал плечами мастер Сеймор. Выдохнул. — Я, понимаешь, ему компанию составить на смог, а здесь все заняты, сентябрь, урожай, хозяйство...

— В лес? — удивился Юджин. — Зачем?

— Не за столом о таком говорить, — покачал головой Ганс, но продолжил. — Он собирался найти и похоронить Гьюрдов… по-человечески. Если только убийцы не позаботились, но я думаю, вряд ли, нездешние. Ну, и вдруг наши вещи где на глаза попадутся.

— Вот как… — ошеломленно отозвался Юджин, пораженный тем, что мог забыть о чем-то настолько важном и вскинулся весь: — Почему, — спросил хрипло, — меня с собой не взял? Вдвоем скорее управились бы.

— Хозяйка не велела, — пожал плечами мастер Сеймор. — Сказала, живые важнее мертвых. Твой дядя с ней согласился.

Юджин тихонько скосил глаза на печной лежак, куда уже успела забраться с ногами любопытная Агнешка и откуда торчали, чуть подрагивая, усики мальчика-кузнечика. «Возможно, действительно права, — подумал юноша. — Ведь… если… только Мать ведает, смог бы он пережить эту ночь.» Неловкая, смущенная улыбка коснулась его губ, заставляя опустить взгляд. Он не жалел ни секунды о том, что все сложилось как есть, а если говорить честно, то в лес ему совсем не хотелось. И все же… все же… Он не подумал — ни на миг — о тех последствиях, которые пошел ликвидировать дядя.

Ходили слухи, что Волна, изменившая аспекты, задела и тех, кто уходит из этого мира. Слухи в чем-то оправданные — никогда раньше не было столько умерших и неупокоившихся. Вот только… заложные мертвецы не вчера появились, и хвала Отцу, потому что известно точно, что с ними делать и как этого избежать. Просто никогда раньше не умирало так много людей — такой глупой, страшной, несвоевременной смертью. Так говорил отец, и Юджин был с ним согласен. Каждому отмерено время тела на то, чтобы пройти дорогу жизни. И у каждого время это свое. Но не все выдерживают его, не все дожидаются срока: болезни и несчастья, отчаянье и безумие, чужая жестокость или собственная неосторожность губят тех, кому еще жить и жить бы… И добро, если умирали они легко и не оставили за собой дел незавершенных, если не мучило их ничего — тогда и до срока можно уйти правильно. Вот только — все люди. Месть убийцам или неверному мужу, забота о ребенке, весть, которая должна быть донесена не смотря на все, даже мертвого не держат на месте. Душа ушла уже, а воля, нужда осталась. Зовут они, манят тех, кто может помочь реализовать единственное, необходимое — духов нави, бесов, демонов, что войдут в тело заместо хозяина, и доживут в нем срок отмеренный, а за то должны исполнить волю умершего, ту самую, неистовую, последнюю. Выполняют. Только страшно, по своим законам, подземным, не для живых писанным — и пользуют потом тело-награду по своему бесовскому усмотрению. Страшно пользуют. Реки крови оставляют за собой и груды трупов — свое, подземное воинство пополняют ли, волей людской ли, исковерканной, ведомы… Дед Юджина знал об этом многое. И рассказать обещался — когда время придет. Только ведь уже не расскажет тайного. А общее...

Три дня лежит тело, пока встанет. Три ночи неистовая воля умершего вопиет вокруг, зовя и требуя. Говорят, оттого последняя воля священна, что лучше уж живым самим ее исполнить: коли придут из-под земли совершать, оно дороже выйдет. Говорят, на третью ночь входит чужак в тело, примеряет, и день врастает в него, пока обвыкнется, а потом встает. И глупо ждать от него знакомого — привычек ли, любви, обязательств. Одна воля его ведет, одно желание. А больше ничего нет общего ни с тем, кто тело это покинул, ни с любым, кто себя человеком называет. Нежить — она и есть нежить.

Три пути существуют, чтобы избежать несчастья. Первый, самый простой и правильный: не ломать чужие жизни, не обрывать их до срока. Второй — выполнить волю умершего, не отдавать ее силам подземным. А третий — сжечь тело до третьей ночи, тогда растает воля, рассыпется острыми осколками, что прорастут потом подземными травами ведьмина круга, или сжечь тело до третьего рассвета, тогда, если повезет, разрушится страшная связь ушедшего с демоном, ведь залог уничтожен, а если она слишком уже окрепла — будет призрак ходить, а не живой мертвец, да и то, обычно, не долго. Неприятно, но все же лучше, чем оставлять все как есть.

Дядя Тэд пошел воплощать третий вариант. Просто чтобы еще и голодная нежить не бродила этими лесами, будто одних разбойников и имперцев мало… Он знает, что делать, но Юджину все равно страшно. Как любой неопытный лекарь, он не любит заглядывать за грань.