Глава 16

— Отойди. Моя, — перехватив меч, прохрипел Юрий и, шатаясь, пошёл к дракону.

Прижатая к земле болью поломанного тела, Горгония лежала тихо. Морда вялая, глаза в слезах, пасть подрагивает от боли.

— Юр!

Друг не отозвался и не обернулся.

Встал сбоку от длинной шеи. Расставил ноги шире, примерился. Горгония только повела огромными глазами и на одной ноте протяжно заскулила. Тихо-тихо. Тонко-тонко. Словно пенопластом по стеклу. Настолько душу выматывающе, что Медведев в сердцах крикнул:

— Да кончай ты быстрее!

Юрий вскинул меч. Примерился, чтоб вошёл меж позвонков. И обрушил. Горгония взвыла, вскинулась — клинок вгрызся в тело, но толстую шею не перерубил. И Юрий стал бешено молотить по вьющейся шее, разваливая парное мясо и жмурясь от брызг. Рубил вслепую, пока меч не вошёл в землю. Последний лоскут кожи порвался от напряжения. И Юра-сан свалился с ног.

— Ну, сказочка, ё-моё! — глухо процедил Михаил.

Подхватив бессознательного друга подмышки, поволок от кровоточащей туши к пугливо переминающемуся в стороне скимену.

Пятясь, Михаил не сразу понял, что за спиной нарастает шум. Обернулся — замер. Выпрямился, насколько ноша позволила. Стервы неслись вдоль земли молчаливым цунами. И не было сомнений в том, что такая лавина порвёт в клочья, прежде чем закончишь «отче наш».

— Скимен! Ко мне!

Может, рявкнул убедительно, может, грифон обучен был слушаться. Подскочил, суетливо поднимая крылья. Михаил рывком поднял друга и закинул на спину грофоголовому. Поправил. Выдернул из рук меч. Хлопнул по крупу и, подняв катану, выдохнул сквозь зубы:

— Мать моя — женщина!

Переполошенный грифон рванулся с места. Крылья сбили воздух в тугую волну снега, и он тяжело поднялся над землёй.

Вал стерв рос. Горгулии мчались молчаливыми рядами, плотно, подчас задевая друг друга крыльями. Воины — ни одного лишнего крика, только шелест крыльев, да краткое позвякивание неосторожно сталкивающихся лезвий. Охотники шли сразу за ними. Над шеренгами разноцветными пятнышками в воздухе носились Сирины.

Михаил оттёр ставшую влажной ладонь об куртку и перехватил меч. Рукоять ещё хранила чужое тепло. Скимен уносил друга. Если всё получится — выживет. Просто кто-то должен остаться здесь, чтобы послужить подачкой. Без того, стервы догонят в несколько минут. Вот и оставалось только по закону джунглей петь свою песню прощания и стягивать к себе, сколько возможно.

— Ну, давайте… Стервы!

Процеженное сквозь стиснутые зубы название рода было только ругательством. И никто бы не убедил его в обратном.

Птицедевы приближались. Уже и где чьи крылья понятно. И морды отчётливо видны. И когти-перья заблестели сквозь снег.

Михаил вскинул меч над плечом. Пару-тройку точно заберёт с собой, а там, может, им и его смерти хватит...

Под ногами предательскими неровностями взрытый боем снег, вперемежку с кровью и землёй — как бы ни оступиться.

— Ну!

Волна остановилась в нескольких метрах от него. Стервы строем замерли, уверенно упёршись лапами и сложив крылья. Все бегущие застопорились единым фронтом по одновременно услышанному приказу. Так и остановились — рядами, отрядами. Чувствуется подготовка. Потом перестроились, фиолетовыми лавинами с боков взяв человека в кольцо.

Михаил стоял, нервно стискивая рукоять и глядя в молчаливые оскаленные морды. Куда ни повернись — стервы. Вооружённые. Опасные. Злые.

Падал мелкий снег и порванную куртку трепал ветер. По спине струился пот.

Гамаюн влетела внутрь кольца на своём роскошном грифоголовом. Остановилась за несколько шагов. Михаил напряжённо ждал слов, ожидал удара, атаки, команды. Но стерва молчала и не двигалась.

И опять Стратим появилась внезапно. Один подъём ресниц — и она здесь. Встала, закрывая собой. Величественная, гибкая, гордая. Разве только волосы снова взволнованно змеятся да норовят ткнуть в грудь. Медведев поборол искушение смахнуть клинком дикие космы и отшагнул, оглядываясь.

Воины перед Стратим одновременно припали на лапы, сжались, стремясь стать меньше и незаметнее. Лезвия сами собой спрятались за кожистые оборки. Едва слышный гул невнятного мурлыкания потревожил тихий снегопад.

Гамаюн смотрела только на Королеву.

А в голове Михаила переговаривались колокольчики. Динь-дон, Дзинь-бом! Странный диалог: то колокол, то болхарь; то рындой, то набатом, то православным перезвоном, то буддийским, а то трезвоном мчащейся тройки. И вроде бы издалека, из-за горизонта, но виски сжало так, что пульс ударил в затылок. И за этим «благовестом» чудились указания, приказы и аргументы отстаивания позиций. Подозванный тихим колокольчиком скимен боязливо опустился в круг, возвращая к стервам убийцу горгонии. Зубров всё ещё не пришёл в себя.

Михаил шатнулся вперёд и процедил копне чешуйчатых голов:

— Отдашь Юрку — меня не получишь!

Змеи угрожающе зашипели.

А в голове с новой силой ударил набат. Теперь в нём явственно стала слышна приближающаяся гроза. Треск за треском, словно огромное било громило колокола. Виски заломило сильнее, перед взором помутилось, тело ослабело от давления. С трудом удерживая меч, огляделся. Стервам тоже приходится несладко: воины прижались к земле, боязливо приподняв крылья, а Сирины раскачиваются на месте, закатив глаза. Разговор двух высших болью вгрызался в сознания.

Когда набат, подголоски и долгое эхо вытеснили из разума последнее «я выстою!», — Михаил выпустил из рук меч и, оседая на снег, забылся.

…

Пушок покачивал головой, стряхивая налипающий снег. Шикарный, большими белыми комками, словно из горсти ангела брошенный вниз. Он летел тихо и величаво, давая вволю налюбоваться. Ветер стих и теперь мир вокруг медленно, но верно становился бело-зелёным: пушистые лапы сосен и кедров ловили снежинки в сети иголок, и не давали упорхнуть. Земля покрылась зимней периной, и лапы птицедев проваливались в её мягкую податливость по щиколотки.

Михаил вздохнул, окончательно просыпаясь, и почувствовал влагу от дыхания на лице. Клуб белого пара неторопливо рассеялся меж снежинок.

Тёплая шкура, в которую оказался завёрнут, давно покрылась толстым снеговым слоем, но это не мешало ей сохранять тепло от маленького «солнышка» за пазухой. Встряхнулся, и с пятнистого меха полетела вниз белая лавина. Выпрямился, потянулся, растягивая уставшее в скрюченной позиции тело, и огляделся.

Колона шла по ущёлью вверх, в горы.

Рядом с Пушком, только на шаг впереди, как и положено коню полководца вышагивал золотистый скимен. Стратим сидела на нём, слово изваяние — ни лишнего движения, ни эмоций на лице. Рада ли она была тому, что выиграла поединок-спор с Гамаюн? Или печалилась о смерти Подруги? Рот нервно дёрнулось — такие, как она, чувствовать радость победы или боль потери не умеют. Не дано. На то они и стервы. Это люди в первую очередь заботятся о «своих».

— Где мой страж?

— Там. — Стратим не подняла руки и не изменила направление взгляда. Просто волосы потянулись, указывая назад и в сторону.

Михаил взглянул. Юрий ехал верхом на своём пушистом. Ехал свободным, без оков или помощи. В такой же шкуре, наброшенной на плечи буркой. Наверняка подсаженная под неё «альфа центавра» так же услужливо греет тело. Юрий заметил взгляд друга и над холкой скимена приподнял ладонь, сложил пальцы кольцом — «всё нормально!». Какое уж там нормально! Едва верхом держится. Руку поднять выше — и то проблема.

— Стратим, ему нужна помощь.

Королева повернулась на зов. Задумчиво мазнула взглядом по далёкому седоку. Опустила пушистые ресницы. Губы так и не раскрылись, но голос зазвучал в пространстве:

— Он отказался от помощи. Но, если пожелаешь ты, он покорится.

Михаил болезненно выпрямился и поправился на спине уставшего скимена. Виски всё ещё ломило. Пушок меланхолично обернулся и мотнул головой — мол, рад тебе. Он в ответ задумчиво потрепал шею животины. Размышлять было над чем. С одной стороны — если Юрий отказался от подмоги, значит, есть на то причины. С другой — в иной ситуации он бы не стал разыгрывать из себя героя. Будь они в горах, в бою или других враждебных условиях — друг бы давно позвал, прояснил симптоматику и попросил о поддержке. Вот это и заставляло думать — а что лучше в этой ситуации?

— Куда мы идём? — поинтересовался Михаил.

— К домену.

Медведев кивнул. Действительно, об этом и договаривались. Королева точно придерживалась соглашения. Обернулся, взглянул на устало шатающегося верхом на скимене Юрия.

— Сколько нам ещё?

— Солнце не успеет скрыться.

Поднял глаза. Едва угадываемому за тучами солнышку оставалось совсем немного до верхушек сосен. Колонна повернула в извилистом ущелье и стала видна гора с каменным доменом на лысой верхушке. Действительно недолго. Юрий выдержит. Добраться до тэра, а там… А нужно будет, так он найдёт чем поторговаться, чтоб другу помогли вернуть жизненную силу. Да хоть своей кровью. Не вопрос.

— Быстро движемся, — хмуро прокомментировал он. — Вчера с гор шли день, а сегодня в горы — столько же…

Королева не обернулась, но он почувствовал, что его слова приняты как комплимент. Это наводило на размышления о силе и возможностях спутницы. Магия, сворачивающая время? Или расстояние?

— Насколько этот отряд серьёзная сила против основных войск?

Стратим посмотрела на него задумчиво. Помолчала, прежде чем ответить.

— В гнезде шесть Гамаюнов. У каждой — восемнадцать Сиринов. У каждой Сирины — сто восемь воительниц-магуров, охотниц-скопов и без счёта работниц-моголов.

Таёжник хмуро кивнул. Расклад был ясен. Один к пяти. Опять не в нашу пользу.

— Прямым столкновением вопрос не решить…

— Приблизимся тайно. Ударим неожиданно. Я заменю Мать.

Михаил передёрнул плечами и досадливо сплюнул:

— Бабы! Мексиканские сериалы и розовые пуфики… Пончики, маникюр и трескотня по телефону. Не лезли бы в стратегию — цены б не было!

Сказав, он ожидал в ответ злости и возмущений. Знал, на что шёл. Но волосы Стратим даже не приподнялись. Королева задумчиво продолжала рассматривать дорогу, небо, падающий снег, пушистые лапы сосен. Михаил и сам отвлёкся от невесёлых мыслей. Снегопад-то редкостный. Мягкий и спокойный. Под такой — грех злиться.

Под такой снегопад в детстве хорошо мечталось… Да и теперь всё больше думаешь о будущем. Правда, совсем не о том, как оно сложиться, а о том, как бы его сложить понадёжнее. Вот ведь отличие мышления ребёнка и взрослого! Одному — кто бы что за тебя сделал, какое бы наследство получить и как потратить, да как бы стать волшебником или великим мастером за один день, а другому — как бы так извернуться, чтоб двумя хлебами накормить толпу, из шкурки зайца сшить три шапки и раскроить бы сутки на тридцать рабочих часов. Есть разница. Но и те и другие мечтают о чуде. О том, что можно сделать — не мечтается. Это — планируется.

Сейчас мечталось о том, что всё получится. Что вся эта сумбурная схема, поставленная на множестве «если» — если получится подойти незаметно, если для улья это будет внезапностью, если стервы спутают Королеву — сработает без осечек. И до скрежета зубовного хотелось в это верить. Поскольку обеспечить все условия нереально.

Для продвижения через лес рассредоточились. Стратим оказалась дальше, а Юрий рядом. Кинул взгляд на друга — тот сонно качался, с трудом удерживая равновесие на спине своего грифоголового. Заморенный, побитый. Подойти б сейчас, хлопнуть по плечу, сказать что-нибудь светлое, обнадёживающее, живое. Да только что ж такого сказать, что бы не сломался? Зубров, словно почувствовав взгляд, вскинулся. Во взгляде смесь блеска готовности к бою и лихорадочности слабости. Михаил махнул рукой — «всё в порядке!», — и Юрий снова лёг на грифона. Медведев позволил себе на миг улыбнуться, подставив лицо снегопаду. Таких железных, как Юрка, только на васаби строгать!

И спокойно позволил себе забыться.

— Домен.

Голос подъехавшей Стратим встряхнул сознание, словно жестянку с гвоздями.

В сумерках каменные валуны с зацепившимся на гранях снегом казались трещинами мироздания, чёрными молниями разорвавшими реальность.

— Ты пойдёшь туда, — продолжила Королева. — Мы идти не можем. Только люди или звери. Пойдёшь и выведешь своих.

Михаил задумчиво огляделся. Стерв стало больше. К отряду стекались оставленные Гамаюн воины. Приближались, словно их магнитом притягивала Королева. Но, докатываясь до круга охранения, состоящего из отобранных матёрых горгулий, тут же торопились в сторону найти себе место в общей группе.

— Ты можешь дать мне гарантии, что люди будут свободны?

— Моё слово, — безучастно отозвалась Стратим.

Михаил протянул из-под шкуры руку и поймал на ладонь снежок. Пушистый комок медленно осел, словно кошка перед прыжком, и потянулся ручейками по линиям судьбы. На влажную кожу уже падали следующие снежинки-котята.

Стратим опустила ресницы:

— Отец, довольно и того, что за ними я отпускаю тебя, а не твоего стража…

Медведев кивнул. Действительно — довольно.

Спешился, решив не гонять на вершину уставшего Пушка. Да и самому так — целее будешь.

Поймал взгляд Юрия. Тяжёлый взгляд. Но не понять чего в нём больше — усталости или понимания того, что всё в его мире поменялось и некому опекать подзащитного, теперь он сам принимает решение и сам торит дорогу. И получится ли та дорога, сможет ли он удержатся на взбесившемся мерине судьбы — кто знает. Михаил приподнял руку, возвращая другу жест — «всё отлично!» — и двинулся в гору.

Снежная перина на каменистом склоне жадно охватила лодыжки. Походные ботинки давно уже отсырели от долгого ношения по влажной погоде и теперь не защищали от холода. Не по сезону одёжка не спасала от тыкающегося снега. Подумал о людях, проведших уже двое с половиной суток в этой снежной круговерти, и стиснул зубы: «Выберемся! Должны выбраться!». Хотя сам прекрасно понимал, что это такое…

До домена оставалось рукой подать.

— Стой!

Остановился. Простуженный голос был незнаком.

— Капитан Медведев! — хрипло выкрикнул Михаил в чёрную арку входа.

— Проходи.

А это уже Яромир.

Шагнул под свод, ожидая увидеть людей, встретиться со своими…

С камней рядом с входом поднялись Яромир и Маугли. Оба заснеженные, опущенными плечами, прижатыми к корпусам руками, закостенело сжимающими оружие.

— Приветствую, — прохрипел Ведущий щитов Одина-та.

— И вам здорово! — Михаил шагнул вперёд и, сорвав с плеч тяжёлую бурку, протянул её одинату.

Яромир попытался улыбнуться, оторвал стылую ладонь от автомата и поймал на трудно гнущиеся пальцы выпорхнувшее из-под шкуры «солнышко», кивком показал на центр домена. Люди спали там. Гряда камней, вручную сложенная защитой от ветра, навес над ней, уже запорошенный снегом, рюкзаки — стенами. Узкий вход в неказистое убежище чуть светился — внутри горел неясный огонь. Маленькое убогое жилище спасающихся от холодной смерти. Слишком тесное для двух десятков человек.

— Как мои?

— Живы, — коротко отозвался Яромир. Конкретизировать не стал. По такому состоянию и это было уже довольно.

Ведущий протянул вовсю искрящуюся на пальцах «альфу центавра» ведомому и кивнул на жилище:

— Отнеси… И погрейся.

С трудом разогнувшись, Маугли подхватил в замёрзшую ладонь трудолюбивый огонёк и, шатаясь на каждом шагу, двинулся к «домику». Глаз так не поднял. Он ещё не дошёл до входа, а Яромир закашлялся. Всеволод встрепенулся, замедленно оборачиваясь на хриплый, тяжёлый кашель. Михаил махнул рукой — уходи, — а сам силой усадил тэга на валун и, накинув шкуру ему на плечи, стянул кожаные шнурки, понимая, что закоченевшие пальцы не согнуться. Холодная, сухая ладонь вытянулась из-под бурки и схватила за запястье. От неожиданности вздрогнул. Кожа одината царапнула сухой коркой.

— Юрку… потерял? — тихо спросил Яромир.

— Жив. У стерв остался…

— О, небо… — выдохнул Ведущий и отвёл глаза.

— Да нет! Не в плену! — Михаил замотал головой и с трудом улыбнулся: — Ничего там с ним не случится! Мы договор заключили с Королевой…

— Рассказывай, — просто сказал Яромир.

Михаил расправил складки бурки, закрывая окоченевшего от ветра и снега, сел на корточки перед ним и вытащил пачку сигарет. Предложил — тэра вяло мотнул головой — запалил сигарету, устало обернулся, посмотрел на заметаемое убежище, сквозь решето стен которого виделись блики заметно разлахматившегося «солнышка», и стал рассказывать. Ведущий не перебивал. Слушал, устало оглядывая стены домена, и едва приметно покачивался.

— Значит, всё-таки Отец, — прикрывая глаза, сказал Яромир. — Вот такой подарок судьбы…

— Отец, — хмуро отозвался Медведев. — Помнишь, ты говорил, что нам нечего предложить стервам? Оказывается, есть.

— Ты и предложил.

— Предложил. Или они стребовали — не суть важно. Главное, что вы свободны.

— Свободны, — повторил тэра и равнодушно обвёл взглядом чёрно-белый мир домена.

Михаил растеряно потёр щетину. Показалось или действительно Ведущий Одина-тэ уже на той степени замерзания, когда нет ни малейшего желания двигаться, мыслить, что-то решать, когда хочется замереть неподвижно и тихо погружаться в нарисованную умиранием сказку?

— Яромир! — позвал он. — Людей выводи! Слышишь?

— Слышу, — отозвался тэра. — Некуда нам идти…

Тихий безликий голос окончательно убедил в том, что желание жить покинуло одината. А способов вернуть сознательность в замерзающего Михаил знал немного. А пользовался всегда только одним.

— Яр! — бешено зарычал он и, поднимаясь, заграбастал тэра за ворот, — Какого чёрта! Вставай, сукин кот! Или башку расшибу! Ну же!

Глаза Яромира зло прищурились. Он протянул руки из-под шкуры. Медленно, слишком медленно — то ли подмёрз сильно, то ли не поверил, что всё всерьёз. Михаил, продолжая рычать матерно, широкой ладонью от души врезал тэга в плечо. Чуть не отправил обратно на снег. Опять замахнулся.

Справа посыпались камни постройки — кто-то яростным рывком ломился сквозь стену. Михаил на миг обернулся…

Яромир нырнул в сторону и уверенно обошёл атакующую руку.

Почти сразу в горле у таёжника возникла боль. Не сильная, но очень даже останавливающая. Тэг вонзил жёсткие пальцы в шею, сдавливая гортань. Михаил уцепился за холодное запястье и прохрипел:

— Тихо, тихо, мля… Ошибся, бывает… Нечего было сидеть, как девица синяя…

С боков его уверенно буравило десяток взглядов над стволами. Шевельнись — одинаты, не задумываясь, превратят голову в дуршлаг.

Ведущий слабо ухмыльнулся и отпустил хват. Успокаивающе кивнул своим, рывком на божий свет напрочь снёсшим импровизированный «домик». Одинаты опустили оружие.

Медведев выдохнул, потёр спазмированное горло.

— Топтыгин!

Не успел обернуться, как попал в лапы Катько. Огромные ручищи упали на плечи. Кирпич стиснул командира и вжался лбом в его висок. Потом только приблизились и обжали Родимец и Батон. Обняли, как навалились. Тяжестью на плечи, лихорадочным дыханием, грузом радости от неожиданного возвращения того, кого не чаяли увидеть. Медведев почувствовал их холодные пальцы, горячие лица, лёгкую дрожь и опасную слабость. Стоял, щурился на снег, похлопывал по плечам, а на самого накатывало облегчение — все целы, пусть переутомление и даёт о себе знать, но — живы. Значит — прорвутся.

— А Юра-сан? — Родимец спросил тихо, почти неслышно, но и Катько и Якоби отодвинулись, взглянули напряжённо.

— Жив. Площадный удар. Выкарабкается.

— Ага… — Родимцев поднял лицо к небу, ловя снег на горячую кожу.

Михаил посерьёзнел:

— Так, мужики… На сборы десять минут!

— Куды идём-то? — спросил Батон.

— Домой.

Кратко переглянувшись, таёжники пошли собираться: вытаскивать из под завала камней и снега рюкзаки, складывать тент да подтягивать одежду к передвижению. Михаил отметил и то, что вялость стала меняться не целеустремлённость, и то, что точность у ребят повысилась. Хорошие приметы возвращения уверенности.

— Домой, — усмехнулся подошедший Яромир и вздохнул: — Рано ты своих людей обнадёжил…

— Не понял?

Яромир, отгоняя, махнул рукой своим ведомым. Среди отошедших Михаил мельком заметил Полынцева. Всё также насмешливо-уверенный, только очень измождённый. Нелёгкие деньки выпали… Хорошо, хоть, что тэра, пусть и, скрежеща зубами, но защищают. Одинат снова сел на камень и, нахохлившись, усмехнулся:

— Дом нас не ждёт.

Простой фразы хватило, чтобы дыхание сбилось. Словно с оттягом ударили под грудину. Михаил наклонился ближе к ведущему Одина-тэ и тихо спросил:

— То есть?

— Стервы выслали ко всем порталам по заградительному отряду. Давление слишком многозначительное — Храм вынуждено от нас отказался. На границе тишь да благодать — с этой стороны большие скопления стерв-воинов, с той лишь патрули… Пробиваться через этот заслон — не только самоубийство, но и та искра, которая подтолкнёт стерв к активности….

— Мать твою… — досадливо сплюнул Михаил.

Яромир сморщился, как от боли, и резко махнул рукой:

— И всё это молчание твоего Юрки! Если бы мы узнали с самого начала, что здесь не только люди, но и Отец — Школа бы рискнула! Десятка «мечей» и звена бойцов-ведунов хватило бы под завязку! Но теперь уже поздно. Закрыты порталы.

Медведев смёл с камня снег и сел с ведущим рядом. Тоже засунул руки в карманы и приподнял плечи. Холодок пробирал серьёзно. Снегопад тут же забелил колени.

— По заградительному отряду, говоришь… А это сколько?

— Ну уж не десяток-другой, — хмуро отозвался Яромир.

— Значит, в лучшем случае — по отряду Гамаюна. В худшем — по паре Сиринов. Три портала… — задумчиво протянул Медведев и усмехнулся. — А, однако, неплохой выходит раскладец!

Яромир посмотрел внимательно и присвистнул:

— Ага… В гнезде сейчас должно быть не густо воинов. Часть — на границе, часть — подтягивается. Во Дворце, правда, всё равно охраной специальный выводок Алконостов, — они всегда рядом с Королевой, а той положено сидеть на месте.

— По-моему, план изгнанницы становится реалистичнее.

— Похоже на то.

Помолчали.

— Предлагаешь присоединиться?

— Не я. Стратим предлагает… И гарантирует, что выжившие уйдут на родину свободно.

— Вариант, — протянул Яромир задумчиво.

— Думаешь примкнуть?

— Думаю.

Михаил растёр подмёрзающие ладони:

— Полагаю, что у тебя не особо богатый выбор… Скажу так: если реально буду иметь вес при правящей Королеве, неважно даже какой — старой или новой, — вас я отыграю. Только одна беда — я не знаю, когда это случится. А время поджимает.

— Поджимает…

В центре домена разбирали вещи и готовились к переходу люди. Разговаривали мало, по делу, да и то всё больше односложно. Снег засыпал тёмные фигуры, высвечивая контуры, заваливал камни и остывшую землю. Мир делился на белую неподвижность и чёрное движение.

— Ты как решил с Всеволодом поступить?

Вопрос застал врасплох. Настолько не к месту, и не о том. Медведев обернулся. Яромир хмуро рассматривал снег под ногами.

— Выберетесь, а там решите, как его от «Р-Аверса» отмазать, — пожал Михаил плечами. — Степан, думаю, поможет…

— Нет, Мих. Не всё так просто. — Одинат устало растёр лицо, — Все разойдутся, но Всеволод не уйдёт. Он останется здесь с тобой. По законам, которые он соблюдает, ты — его ведущий и распоряжаешься его судьбой. Продать, подарить, убить, завещать, оттолкнуть… Понимаешь? И, пока не будет чёткого и однозначного приказа, он тебя не оставит.

— Не понял…

Яромир снова поморщился, заставляя смёрзшееся лицо сквозь боль пробуждаться.

— Юрка — твой страж, и он никогда тебя не оставит, никогда не предаст. Это воспитание и судьба. А Всеволод — ведомый. Случайно так получилось, что… Короче, он стал считать тебя ведущим. Это неправильно. Такого не должно было случится… Потому что ведущий может быть только тэра. Но и ты сам необычный человек, и ситуация оказалась… странной. В общем, прости прими как факт — он подчинён тебе абсолютно, целиком и полностью. Ведомый, как и страж, это тоже судьба. Полного подчинения, полной самоотверженности. Добровольного абсолютного рабства, если так проще понимается…

В первый момент Михаил не нашёлся что ответить. Внезапно проявившиеся брезгливость и жалость заставили рывком подняться. Хотел уйти, но жёсткая рука уцепила локоть, задержала. Яромир смотрел снизу вверх:

— Продай его мне.

— Что-о-о?

Михаил выдохнул через тесно сжатые зубы и напряжённо выдернул из захвата руку. Неспешно, демонстративно, так, чтобы и сомнений не осталось в испытываемых чувствах. И в том, что продолжение разговора нежелательно.

— Своих не продаю.

Одинат поднялся и загородил проход. Медленно покачал головой:

— Ты так ничего и не понял, Михаил…

— Одно я понял, — набычился таёжник, собирая кулаки, — что вы продажны, как девки на бульваре! И свобода и достоинство человека для вас ничего не значит! И жизни друзей! И честь! И своих оставлять в котле, и продавать-покупать людей, и откупаться от нападения, и…

— Покупать помощь, — закончил Яромир.

Михаил замолчал. Только пальцы сжались, да скулы побелели. Уел тэра…

— Сядь. Договорим, — негромко приказал ведущий «щитов» и, отступив, первым вернулся на камень.

Медведев несколько помедлил, прежде чем опуститься рядом. Помедлив, Яромир продолжил:

— Давай не будем сейчас обсуждать внутренние законы и традиции тэра. Ты мало знаешь их, поэтому просто прими как данность, что именно они помогли нам сохранить свой Храм на протяжении тысячелетий, и они же помогают защищать человечество до сих пор… Поэтому ничего менять тебе не надо.

— А я прям разбежался! — хмуро огрызнулся Михаил.

Яромир, не отвечая, перевёл взгляд на сидящего неподалёку Всеволода и глаза его стали пустыми. Маугли сидел среди других тэра между рядов рюкзаков, закрывающих от ветра, и грел руки у лохматой «альфы центавра». И тэра не гнали от огня, напротив, прикрывали от ветра своими спинами. И на лице мальчишки плясали зелёноватые отблески.

— Их отрывают от матерей в первый же год жизни. И до совершеннолетия они не видят ничего, кроме монастыря и наставников. Так жёстко, как ведомых, не обучают больше никого. Сплетением магии и тренировок из них делают неполноценных людей… Уродов. Ведомый — человек-пластилин. Без своей судьбы, без своих желаний и амбиций. Идеальный помощник. Смотрящий на ведущего с восхищением и смирением. Вечно жаждет общения с ним, духовного родства, для того, чтобы подняться над собственной никчёмностью. И он просто не может один.

— Научится, — буркнул Михаил.

— Нет. Не научится.

— Магия?

Яромир кивнул. Снег с шапки слетел пушистым комом на бёдра.

— Одна из самых хранимых в школах тайн — магия ведомства, магия покорности. Ведомый становится тенью своего ведущего после того, как на него надевают пояс — знак принадлежности. Его личность проходит деформацию, которая меняет его отношение к миру. После этого он начинает жить другой жизнью. Всё с чистого листа. И в нём появляется внутренняя свобода, уверенность, он начинает расти над собой. Но только рядом с ведущим. Один он гибнет.

— Кончает собой?

— Нет. Начинается медленное умирание тела и духа. Рак, короче говоря…

— О-па…

— Да, — Яромир мрачно усмехнулся, — Рак — это возможность тэра уйти, не налагая на себя рук. Уйти, когда ты не нужен. Никому. И себе тоже. Мы говорим в таком случае, что человек «сгорел в себе».

— Ясно.

— Сознание и тело ведомого выточены тренировками до совершенных форм, но душа остаётся душой ребёнка. Доверчивого ребёнка, которому нужен взрослый рядом. Да ещё и магия полного подчинения… В общем, не может он один.

— Понятно. Юрка говорил, что ведомый высоко ценится, — припомнил он.

— Хороший ведомый стоит как десять лет обеспечения звена воинов, — медленно выговорил Яромир. — Это много… Но я заплачу.

— Я не об этом!

Михаил досадливо хлопнул кулаком по колену. Тэра взглянул напряжённо.

— Как так получилось, что он оказался один, когда его брали? — стёр снег с лица Михаил.

— А. — Яромир кивнул, что понял. — Шёл к ведущему. Школа новая, ещё неизвестная в России, только-только стала возрождать традицию ведомства. Подготовила выводок и распределила по сильнейшим воинам схода. Как подарок с намёком. Но возможности дать сопровождения не было, вот их и отправили мало хожеными дорогами.

Медведев взглянул на «таёжников». Его люди стояли уже собранные и готовые к переходу. Кто-то пустил по кругу сигарету и теперь по очереди курили, скрывая от ветра в ладонях красный огонёк. Хмурились, не понимая задержки. Катько вдохнул дым и бережно передал сигарету Маугли. Тот ошалело замотал головой. Прямо мальчишка, которому первый раз предложили дурное дело. Кирпич протянул руки дальше, стоящему чуть поодаль Полынцеву. Тот стесняться не стал. Подошёл, встал в круг.

— Я не буду решать сгоряча, — медленно выговорил Михаил, — но подумаю обо всём, что ты сказал.

— Главное — однажды реши, — устало улыбнулся Яромир, — Пойду своих озадачу. Проводим вас до гнезда. И дальше, если потребуется…