Глава 4

Тяжёлый сон, словно распоясавшаяся бездна, плескался в сознании. Ударял густыми волнами в борта рассудочности и давил, давил, давил весомым страхом на сердце…

Медведев вздрогнул от ощущения давления металла на грудь. Напротив сердца, под сосок упиралась холодная железка. Он ещё не открыл глаз, но стиснул зубы и прижал локти к корпусу — едва заметного подъёма ресниц будет довольно, чтобы разглядеть опасность и действовать по обстановке. Замирать, бить, бежать. Близко, почти в упор, звучало чьё-то тяжёлое хриплое дыхание. И ещё было тепло. Человеческое тепло, тесно прижавшееся к груди. Противник в непосредственной близости?

Чуть приоткрыл глаза. Рядом лежал человек. «Тварь».

Медведев отодвинулся от соседа и увидел предмет, который принял за оружие. Дужка наручников на жёсткой сцепке с извевательским названием «нежность» упиралась в его кожу.

— Чёрт, — пробурчал Медведев хмуро.

— Пресветлый… — не открывая глаз, прошептал «тварь». И снова замолк. Видимо, состояние оставалось тяжёлым.

— Вот и познакомились, — мрачно заключил Михаил, отстранился ещё дальше от опасного соседства и вздохнул с облегчением. Оглядел лагерь. Кроме тяжёлой тишины да обманно расслабленных Кирпича и Славяна, сидящих между двумя группами, всё было, как обычно. Зубров и Батон занимались раскладкой завтрака, Родимец рядом разбирался со снаряжением. Только Ворон отсутствовал. Заметив проснувшегося, Родимцев прихватил стопку одежды и, подойдя, подал капитану:

— Утро!

— Угу. Спасибо, Игнат, — кивнул Медведев и стал натягивать просушенную форму.

Солнце где-то на востоке уже проявлялось золотым, подсвечивающим края туч в проёмах меж сосен, а холод всё также донимал. Снегопад закончился, и даже снег кое-где растаял, но в тенистых участках продолжал лежать серыми оладьями, норовящими при любом шаге протаять, что б оставить неприкрытой мешанину жёлтых иголок. В ветках тоже кое-где ещё оставалась снежная бахрома, изрядно потерявшая свою колючесть и теперь комочками цепляющаяся за иголки и разноцветные листья. Всё наводило на мысли о ранней зиме, чья телеграмма о скором прибытии опаздала настолько, что гостья уже застала на пороге, и бежать поздно. Кто не спрятался — она не виновата.

Медведев поднялся, поправил тент на спящем. Тот не отреагировал. Капитан постоял, оглядываясь. Краем глаза посмотрел и в сторону «раверсников». И сразу стиснул зубы. Полынцев, заметив пробуждение и подъём командира егерей, тоже привстал на месте, чтоб его было хорошо видно. И посмотрел однозначно. Выматерившись про себя, Медведев передёрнул плечами и вразвалочку двинулся к командиру враждебного лагеря.

Полынцев тоже не стоял на месте. Сделал несколько медленных шагов навстречу. Дальше двигаться не стал, при этом сделав вид, что не заметил поднявшегося на его пути Кирпича. Хотя не заметить такого мамонта тяжело. Полынцев просто остановился, выказав небольшим встречным движением уважение к противнику. «Вот, ведь, какой получается вестерн про двух неудачливых ковбоев…», — усмехнулся Медведев.

Следуя курсом мимо костра и ребят, склонившихся над чашками, Медведев с тоской думал о том, что одна глупость всегда тянет за собой другую, а потом их целый табор, и этот цыганский бардак мешает жить, со всех сторон галдя и предсказывая будущее. А чего его предсказывать, если оно и так ясно, как божий день?

— Юр-сан… — Негромко окликнул Якоби старшего лейтенанта и глазами показал на неторопливо шагающего капитана. Зубров поднялся навстречу командиру. Закрыл от него путь к оппозиционному лагерю.

— Утро доброе, Юр, — Михаил попытался обойти товарища, но неудачно.

— Привет, — коротко отозвался Зубров, смещаясь. — Миша, тебе плохо.

— Чего? — Брови Медведева поползли вверх. Губы неуверенно дрогнули. Шутит?

— Тебе плохо. Ты теряешь сознание. Ты падаешь и не отсвечиваешь. — Юрий смотрел предельно серьёзно. — Сейчас, Мих.

Медведев замер, соображая, потом усмехнулся, приоткрыл рот ответить, но вдруг закатил глаза и, расслабляясь всем телом, начал валиться вперёд, на руки другу.

— Родимец! — Крикнул Зубров, подхватывая рушащегося командира. Игнат подскочил и помог уложить расслабившегося Медведева на землю возле костра.

Михаил приоткрыл глаза и оглядел склонившихся. Зубров серьёзен, как эпитафия тирана, Родимцев откровенно встревожен. Рядом уже начали мелькать лица подхватившегося Батона и вынырнувшего неизвестно откуда Ворона.

— Уже можно вставать? — Негромко спросил Медведев у режиссёра только что разыгранного спектакля.

— Нет, — лаконично ответил тот и повернулся к ребятам: — Мужики, Топтыгин ещё не вполне… Соорудите ему чайку, — и подмигнул значительно. — Всё ясно?

— Ясно! — переглянувшись, кивнули Ворон и Родимец.

— Секу на раз! — меланхолично отозвался Анатолий.

— Батон, тебя в первую очередь касается, — как был, на корточках, повернулся к нему старлей. — Только сорви, блин… — и показал низко над землёй кулак.

— Обижаете, — скорбно констатировал Якоби и сосредоточился на сохранении напряжённо-встревоженного выражения лица.

Зубров хмыкнул над потугами криминальной морды изобразить величие сострадания:

— Сгинь, Гамлет — принц датский! Пока «лицедейку» не подрихтовали! Мим, блин…

Батон благоразумно смылся к костру, сев к «раверсникам» спиной и занявшись раскладкой питания по тарелкам. Родимец подал кружку капитану и опустился рядом, одновременно и загородив от любопытных взглядов, и сделав вид, что подпирает больного. Медведев хлебнул кипяточку с ягодами и взглянул на заместителя:

— Ну, Станиславский…, жарь.

Зубров повернулся вполоборота к костру и спросил:

— Ты куда собрался, Миш? К Полынцеву, да? Себе приговор подписывать?

Медведев сдержанно отозвался:

— Поговорить.

— Так не спеши, — холодно бросил Юрий. — А то успеешь.

Медведев потёр щетину:

— Юра-сан… Ты чего мне сказать-то имеешь?

Зубров зло прищурился на командира и снова отвернулся к огню.

— Ворон, отнеси мужикам хавчик.

— Есть. — Николай подхватился с чашками.

— На вопросы не отвечать. — Вдогон предупредил Ворона Зубров. Тот на ходу что-то буркнул и исчез в направлении «раверсников».

— Ну, — поторопил Медведев, зная, что просто так Зубров разговоры не затягивает. — Хорошо тянуть волынку!

— Миш, — Юрий внимательно посмотрел на товарища. — Что вчера с тобой было, помнишь?

— С трудом, — задумался он. — После того, как наклонился ближе к пленному, потерял ощущения тела и словил глюк. Огромный лес с деревьями высотой эдак с двадцатиэтажку. Ветви с мою руку толщиной. Листья, правда, почти как нормальные. Ну, может, чуть побольше. Дубы в основном. Я бегу по этому лесу и чувствую, что он как-то ментально моё сознание ощупывает, что-то вызнать пытается. Ну, и требует, чтобы я назвал себя. Имя, в общем, моё выпытывает… Очнулся на том, что ты меня по лицу охаживаешь. И?..

Зубров смотрел на него с тоской профессионала, понимающего что-почём. Медведев понизил голос:

— Юр, что со мной было? И вообще, что случилось, пока я был в отрубе?

Заместитель невесело усмехнулся и, отвернувшись, начал рассказывать:

— Однако, Миш, ты не просто вырубился. Ты тут такого шороху навёл, что всем тошно стало. В общем, так, — он сплюнул, — Когда «тварь» повлиял на тебя, ты схватился за голову и свалился на землю. Начался припадок…

— Чего? — Медведев опешил.

— Забило тебя, — пояснил Зубров. — Пока я из твоей судорожной ручки нож выкручивал, пока прижимал, тут и дежурный проснулся. Я голову поднимаю — под дулом. Стоит дурак, зовёт своих. Перепугался чёрт, — мы тут перед ним трое валяемся в крови — ты меня зацепил-таки лезвием. Ну, со стороны Полынцев со своими подтягивается. Бегут во всеоружии. Думаю, всё — звездец. Щас всех накроет. Он же не поверит, что ты… — Он усмехнулся краем рта и со значением посмотрел на капитана, перейдя на тон официальных объяснительных: — …подошёл к пленному, дабы проверить его жизненные функции, поскольку дежурный заснул, а пленный признаков жизни не подавал. А нож в руках, потому что был предупреждён о невероятных возможностях «твари» и опасался за свою жизнь. И тут он оказал на тебя психологическое воздействие и ты потерял сознание… Понимаешь?

Медведев поперхнулся, быстро взглянул на внимательно ожидающего товарища. Кивнул. Зубров продолжил в своей обычной манере:

— Тут тебя отпустило. Ты и заорал. Так уж получилось, что Полынцев именно в это время оказался над тобой. Ну, а тут, — Он развёл руками. — Сам понимаешь…

— Ля… — Выдохнул Медведев.

Представить себе, как мужики подорвались на защиту вопящего командира… В общем, он мог. И оттого захотелось, раскачиваясь ванькой-встанькой, долго нудно безэмоционально материться. На весь свет. За глупость человеческую, помноженную на закон её величества Подлости. Если неприятность может случиться — она обязательно случиться. Если ты её всеми силами избегаешь, то она случиться в двойном размере.

— Дежурный пальнуть ухитрился с перепугу. Благо, не прицельно. Но Родимцу этого хватило, чтобы скомандовать атаку. Я-то уже положен был кем-то из «раверсников». — Зубров усмехнулся. — По его мнению…

— Ясен-пень, — хмуро отозвался Медведев. Каков в рукопашной Юра-сан, он знал не понаслышке. И то, что в сложившейся ситуации друг готов был «лечь» ради сохранения мира между командами, тоже вполне понимал.

— Ну, дальше — больше. С песнями и плясками «Р-Аверс» отбросили. Полынцев своих увёл. Благо, до совсем уж непоправимого не дошло. Так что — никто не стрелял, обошлось дипломатией.

— Слышал я частично вашу дипло-мать-её. Сначала ударь, а потом подавай голос…

Дежурный Батон и вернувшийся Ворон разложили по мискам мясо с грибами — остатки вчерашнего питания и стали раздавать. В первую очередь — старшим. Медведев кивнул, приняв чашку и, взяв ложку, задумчиво помешал варево. Помолчал, раздумывая, потом поинтересовался:

— Как там Полынцев?

— Промолчал, — отозвался Ворон, не отвлекаясь от раздачи.

— Угу, — Медведев подумал о том, чего ему будет стоить это молчание, и повернулся к Зуброву — Ну, меня вытащили — это понятно. А «тварь» -то зачем?

Зубров обернулся, посмотрел внимательно. Помедлил с ответом. А заговорил о другом:

— Мих. Я неким образом… принял участие в том, что произошло с тобой…

— Не понял.

— Я видел то же, что и ты… Но со стороны. Словно на окружающую действительность наложили другую — огромный лес и бегущего человека. Только этот человек был не ты, а «тварь»…

— Так.

— Потом ты завалился, потеряв сознание, и картинка на миг изменилась — белая пустыня, какие-то руины, колокол на полуобрушившейся арке и человек — «тварь». Он стоит, словно к кресту прибит — ноги вместе, руки широко распахнуты. Смотрит вверх на тёмно-красную луну. И шепчет что-то, словно молится. А потом опускает глаза и глядит сквозь меня. Усмехается и говорит: «Помни о птице, мотылёк, летя к огню — так назову меч!». Вот так.

— И?

— Знаешь, — Юрий стал устало-насмешливым, — я японской поэзией увлекался когда-то…

— Помню — было дело, — отозвался Михаил. И быстро посчитал слоги. Пять-семь-пять. Получалось классическое хокку.

— Это — моё, — тоскливо усмехнулся друг. — Пять лет назад написал. Думал — пуля в висок, а строчка на лист… Вот и всё, что останется после меня.

Капитан отвёл взгляд. Он помнил. Пять лет назад, почти под тридцатилетний юбилей, друг потерял семью — жену и дочку — в автомобильной катастрофе. Было время — и Медведев, и другие товарищи чуть ли не посменно пытались сторожить Юру-сана, полагая страшное. Или тактично висели на хвосте, или навязывались в гости каждый день. Однажды не «уберегли» — сорвался в неизвестном направлении. Но, когда, спохватившись, товарищи собрались поднимать по тревоге знакомых и искать везде — от любимых мест до моргов, — он вернулся. Молчаливый и уставший. Но живой. Где был, что происходило — до сих пор оставалось его личной тайной. Впрочем, лезть в такие тайны охотников днём с огнём.

— Так вот и подумалось, — Зубров, не отрываясь, смотрел на костёр, скрывая внезапную пустоту взгляда. — Что, если с тобой или мной что-нибудь случится, то единственная будет зацепочка — пленный. А если он кончится раньше времени или Полынцев его под себя загребёт, то вряд ли мы что-нибудь узнаем.

Медведев с искренним восхищением посмотрел на товарища: «Ну, и голова! Любой бы на его месте действовал по правилу: «когда сомневаешься — опустоши магазин»! А у него думалки хватило на то, чтобы «тварь» не только как опасность определить, но и как возможное противоядие! Вот это голова! Вот что значит — аналитик!».

— Что дальше предлагаешь? — Поинтересовался Михаил.

— Не предлагаю, — поморщился заместитель, — предполагаю.

— Ммм?

— Однако, есть у меня одна паскудная мыслишка… Насчёт Полынцева. — Зубров недобро сощурился, вглядываясь в проёмы стволов. — Вчера, когда спор вышел, я наблюдал за происходящем. Сегодня сделал некоторые выводы. Значит, так. Даю вводные. Инквизитор не с перепугу начал рассказывать о «твари». Была у него своя цель. Иначе бы не трепался. Не случайно он проигнорировал Батона — мог бы с первого слова рявкнуть так, что тот пожух бы, но не стал — ждал развития. Ну и человек его как-то уж слишком вовремя рядом оказался. Да и остальные ждали нападения отнюдь не со стороны леса. К тому же Полынцев весьма серьёзно следил за тобой. А сегодня раверсники долго пытались реанимировать связь со своей станции… В общем, наводит на мысль. — И выжидающе посмотрел на командира.

— О том, что он ждал конфликта? Так кто ж его не ждал!

— Мих, ты издеваешься? Я ж тебе уже не только разжевал, но и в рот положил!

Юрий смотрел недобро — непонимание капитаном несложных, с его точки зрения, вещей вызывало досаду. Командир тоже нахмурился, прокручивая в голове только что высказанные товарищем наблюдения. Переспрашивать друга не хотелось — он-то, конечно, объяснит, о чём идёт речь, но, наверняка, потом будет ходить смурной полдня. Итак, дано… Нужно вычислить… Капитан опешил, внезапно споткнувшись размышлением на невероятной догадке.

— Провокация?..

— Ага.

Зубров усмехнулся весело. Медведев досадливо сплюнул. Вот тебе и приплыли.

— Кстати, это раскрывает и некоторые моменты, бывшие мне ранее непонятными. Почему, например, ФСБэшники в нашем конкретном случае занимаются ловлей «тварей». Или почему «тварь» конвоируем мы и целая группа «Р-Аверса», хотя хватило бы и офицера в сопровождение, — продолжил Зубров, кивком поблагодарив Якоби, передавшего ему кружку. — Вероятно, Полынцев имеет серьёзные полномочия для задержания резидентов Тэра, внедрённых в костяк армии. С чего только его взгляд упал на тебя — вот загадка?

— Может, к личному делу прицепился? — пожал плечами Медведев.

— Может быть, — кивнул Юрий. — Однако не понимаю, чего так может быть такого-эдаково. Разве только твоя фатальная везучесть? Или как ты в одиночку раненый с того болота выбрался, а по всем прикидкам — не мог? Может, у тебя в крови какая-нибудь хрень? Как думаешь? Или всё-таки влияет особенность самой группы? Как ни крути, а мы, по сути, скорее личная команда твоего дяди, чем войсковое подразделение. Может, это под него копают, а?

Медведев угрюмо пожал плечами. У него предположений не было. Оставалась только злость. А вот гадать, из-за чего что в этом мире происходит, сейчас не хотелось. Вот Юра — аналитик и психолог — пусть этим и занимается. Тем более, что для него это в удовольствие, в отличие от основной, но, по счастью, реже требующейся специализации. Зубров понял, хмыкнул и ушёл в размышления. То, что он хотел сказать командиру — он сказал, пусть теперь каждый занимается своими делами. Медведев тоже не рвался продолжить разговор. У него было над чем подумать.

Ветер с севера гнал тучи, словно перекатывал огромные валуны по склону. Ледяные, тяжёлые, злые. Замедленной, но не менее опасной лавиной они мчались к югу, неся в себя ярость будущей зимы. Чувствовалась в них холодная напряжённая заряженность, словно в орудии немалого калибра, уже отягощенным лёгшим в ствол снарядом. Ощущалась угроза плотного артобстрела. Ещё немного тишины и рухнет заслон тёплого воздуха. И накроет снежным зарядом.

— Топтыгин!

Михаил оглянулся. Окликнувший его Родимец кивнул, указав на пробудившегося.

«Тварь» сидел на месте и тёр скованными ладонями лицо. Просыпался. Щурился на свет и даже болезненно позёвывал, устало стирая с лица застывшие грязь и кровь. Капитан деланно тяжело поднялся с бревна, на котором сидел, изображая обессиленного, подцепил кружкой компот из котла и направился к пленнику. Тот сразу приметил движение. Выпрямился, свёл скованные руки на груди, прижав локти к бокам, и стал хмуро ждать.

Медведев шёл и, с каждый метром приближаясь, всё более рассматривал своё «несчастье». Синие, зелёные, красные и бордовые пятна разводов на теле до холодка по спине поражали богатством хитросплетений. Боди-арт отдыхает. Если бы ещё не знать, что это на пленнике за живопись такая и как с неё бывает худо. Впрочем, только движение закрытия выдавало состояние и ощущения «твари». Глаза на измождённом избитом лице остались спокойными, надорванные губы плотно сжались, но линия их не говорила ни о боли, ни о ненависти, ни о страхе. Подойдя вплотную к спальному месту, Медведев нахмурился больше и подавил желание грязно выругаться. Только сейчас он смог рассмотреть, что пленник молод, ему от силы лет восемнадцать. Но тяжесть во взгляде и суровая готовность широких тренированных плеч несколько сглаживала впечатление детскости. Под неотрывной внимательностью синих глаз Михаил присел на корточки рядом с «тварью».

— Ну, что? Змёрз, Маугли? — Вспомнилось к месту. Действительно, легкая дрожь уже побежала по телу пленника. Не июнь-месяц всё же.

Юноша не отозвался, продолжая исподлобья наблюдать. Медведев хмыкнул — ничего другого он и не ожидал. «Если его не кормить, оно умрет», — вспомнил он любимую книгу и подал пленному кружку.

Замедленно, словно полагая, что движение будет обманом, «Маугли» протянул скованные руки и обхватил кружку ладонями. Взгляда от горла Медведева он при этом так и не отвёл. Капитан уважительно крякнул — ладошки юноши были широкие, жилистые, с суровыми узлами сухожилий на запястьях, что указывало на многолетнюю боевую тренировку. У самого Михаила пятнадцать лет назад такого не наблюдалось. Впрочем, подготовленность юноши была понятна ещё тогда, в ущелье. Сейчас лишь отмечалось, что не только и не столько физиологические таланты «твари» делали его настолько опасным противником, — как это пытался показать Полынцев, — а обычная тренированность, пусть и более жёсткая, чем та, которую в своей жизни пришлось пройти Медведеву.

Пил «Маугли» жадно. Вздрагивая от боли в потревоженном лице, судорожно хватая компот с воздухом пополам, почти захлёбываясь. Кружка опустела за какие-то секунды. Юноша устало убрал руки от лица и опустил голову, восстанавливая сорванное дыхание. Плечи потеряли громоздкую напряжённость и стали покаты от расслабления. С осторожностью облизав разодранные губы, пленник поднял голову и вернул кружку.

— Спасибо…

— О-па, — Медведев опешил, глядя на пленника. — Ты что сказал? — На его памяти пленный заговорил впервые.

— Спасибо.

Медведев помолчал, всматриваясь в тёмное лицо, выражающее спокойное ожидание. Этой странной пугающей сосредоточенностью да разводами гематом пленник показался равен киношным индейцам в боевой раскраске.

— Ещё хочешь?

Глаза взметнулись.

— Да.

Медведев кивнул и поднялся. «Тварь» был всё также спокоен. Никаких проявлений страха или готовности к боевым действиям. Тело подрагивало от холода, но юноша даже не пытался натянуть на себя покрывало. Возможно, опасался, что движение будет неправильно понято застывшим рядом Родимцем. Зачерпывая кружку второй раз, Медведев бросил взгляд в сторону «раверсников» — в их лагере была тишина и малоподвижность. Полынцев сидел вполоборота к биваку «таёжников» и не подавал вида, что видит происходящее, хотя, — Михаил мог спорить на что угодно — наверняка, не пропускал ни единой детали.

Подавая кружку пленнику, Медведев снова присел рядом с ним и спросил о том, что интересовало более всего:

— Ты — человек?

Даже сам внутри чертыхнулся, настолько наивно и глупо это прозвучало. Но Маугли, уже протянувший скованные руки, замер, напряжённо приподняв плечи. Взгляд с кружки метнулся вверх, скользнул по лицу офицера и ушёл куда-то в сторону и вбок. Язык снова прошёлся по разорванным набухшим губам. Руки опустились.

— Нет.

Медведев нахмурился и снова протянул компот пленному:

— Бери!

Пленник вздрогнул и быстрым рывком схватился за кружку. В этот раз он пил значительно медленнее, последние глотки просто катал во рту, растягивая удовольствие и снимая последствия долгой жажды. Возвращая кружку, внимательно вгляделся в лицо Медведева. А того даже передёрнуло от накатившего понимания, что, по сути, он ничего не знает о способностях пленника и, возможно, именно в этот момент тот готовит рывок на поражение. Маугли же, внезапно отвернулся, задавленно прокашлялся, с трудом сдерживаясь, чтобы не раззявить рот и тем не порвать его ещё больше. Спросил, опустив глаза:

— Вы понимаете, что вода для меня — жизнь?

— Некоторая составляющая жизни, — флегматично ответил Медведев.

— Что я сбегу при любой возможности?

— Попытаешься сбежать.

— Что Вы не в безопасности рядом со мной?

— В относительной небезопасности.

Медведев усмехнулся, посмотрев на то, как при каждом его последующем спокойном комментарии к репликам внимательный синий взгляд становится всё рассеяннее. Пацан, он и есть пацан. Детский максимализм в крови гуляет. Враги могут быть либо такими, либо такими. То, что он всё это время находиться под прицелом двух минимум стволов, он то ли не осознаёт, то ли делает вид, что не замечает. Михаил не был бы самим собой, если б не увидел, как с его приближением к пленному, поменяли местоположение Родимец и Ворон. А бежать… Судя по всему, некуда отсюда бежать. Знали бы — сами уже быстро делали ноги.

— Как тебя зовут, Маугли?

Пленный повёл плечом, болезненно скривился, отозвался сухо:

— Маугли.

— Ну-ну. Пусть будет так, — усмехнулся Медведев. — Что вчера было, помнишь?

— Да.

— И?..

— Мы обменялись мирами.

Михаил пожевал губу. Он полагал, что ответ будет более простой. Маугли вздохнул, разгадав его растерянность, наконец, решившись, болезненно закутался в покрывало и медленно произнёс:

— Когда воин, не успевший продолжиться в потомстве, готовится к смерти, он дарит другу или недругу, остающемуся жить, свой внутренний мир. Свою печать понимания. Для того, чтобы здесь осталась его часть… Я полагал, что Ваша рука будет твёрдой.

Пленник болезненно скривился и отвёл глаза. То ли обвинил, то ли оскорбил, а затем попросту смутился. Впрочем, ни то, ни другое душу Медведева не ранило. Он размышлял, сопоставляя только что сказанное с видимым вчера. Юрий говорил, что видел не Михаила, а «тварь», бегущим по лесу… Это проясняло дело. Только вот почему он и Юрию привиделся? Неясно. Но с этим можно обождать.

— Где мы находимся, знаешь?

Пленный задумчиво посмотрел на капитана. Попытался пожать плечами:

— Вероятно, в одной из близлежащих реальностей.

— Гм… — Медведев рассеяно потёр щетину. Ответ был ожидаем, но болезнен. — А как отсюда выбраться не подскажешь?

— Нет. — Маугли коротко мотнул головой.

Михаил поморщился. Вот это действительно было жаль… Довести пленника живым до точки контакта — его обязанность перед начальством, вывести ребят невредимыми домой — обязанность перед Богом и собой.

Михаил ещё раз внимательно осмотрел пленного. Мальчишка совсем. Даже за красно-синими разводами на лице просматривалась лёгкость черт. Не было ни весомой тяжести заматерения, ни строгой лаконичности морщин пожившего. Наивная округлость молодости почти сошла, сменившись остротой измождения, но всё же следы её оставались заметны. В тонкой сетке морщин бывших улыбок, в выражении глаз, привыкших к любопытству и в молодой удали. Вот и всё. Редкая поросль над верхней губой, упрямые складки да усталость в глазах. Мальчишка. Но, помня о том, как он провёл последнюю неделю… Нет, этот человек не будет говорить за здорово-живёшь, за кружку компота да за «спасибо». Такие не сдаются до последнего. Таких только ломать.

«И жаль до невозможности, да деваться… некуда. Ситуёвина. Такую мать!»

— Зубров!

Юра-сан неспешным шагом дошёл, присел на корточки и взглянул вопросительно. Пленник при его приближении вздрогнул и прижал руки к корпусу, закрываясь. Догадался.

— Полагаю, что Маугля знает, в какую сторону нам топать до хаты… Поспрошать бы. — И скупо улыбнулся, — а я пока с Полынцевым поговорю.

Зубров задумчиво поджал губы, словно хотел возразить, но, поразмыслив, кивнул. Взгляд его стал рассеянным. Таким туманно-серым, что показалось, свет в них перестал отражаться, накладываясь на матовую плёнку отрешённости. Медведев не любил такого взгляда. Настолько он не шёл спокойному лицу, настолько контрастировал с тем, что Михаил знал о друге по жизни. Но сейчас умения и знания друга были очень нужны. Капитан поднялся и, мельком взглянув на то, как, по мере осознания происходящего, меняется лицо пленника, становясь из усталого натянуто-бесстрастным, двинулся к лагерю группы «Р-Аверса».

С севера тянуло холодом, но оставалась ещё надежда, что боги будут милостивы и люди смогут покинуть этот край до того, как здесь начнётся злая вакханалия снега и ветра. Если только пленный заговорит. Впрочем, почему — «если»? У Зуброва — заговорит.