Глава 13

Медведев остановился и из-под ладони взглянул в сторону леса. Тёмные громады ждали. Даже ветви колыхались только от порывов. Складывалось ощущение, что стервы замерли, боясь спугнуть их выход. «Словно кошки на охоте», — подумал он. Обернулся. Зубров уже стоял рядом. Хмурый, напружиненный. Стёр с лица снег, посмотрел недоумённо, — мол, чего встали? И вправду — чего? Не для того же, чтоб осматриваться. Глядеть вперёд, против снега и ветра, на тёмно-синие сосны — зачем? И так ясно, что там может ждать. А именно — кто. Оглядываться назад — травить душу себе и тем, кто сейчас приник к камням и хмуро смотрит в спины уходящим.

Медведев повёл плечами, сбрасывая наросший снеговой покров с куртки, и возобновил движение.

Так и дошли до кромки леса — борясь с ветром, снегом и немного — с самими собой.

Ступили под сосны и уже через пару шагов за границей неохватных стволов почувствовали, что непогода отступила. За прикрытием хвойных гигантов и их меньших братьев, ветер и снег уже не властвовали так уверенно. Здесь им нужно было выбирать дорогу сквозь переплетенье веток, приходилось натыкаться на морщинистые стволы деревьев и обходить непролазные заросли кустарников. Тут был иной мир. И правили им другие законы.

— И где торжественная встреча праздничного ужина? Тортики с бантиками уже подали, а дегустаторов всё нет, — хмуро огляделся Михаил.

— Будут дегустаторы. Сейчас подальше отойдём, и налетят…

Они прошли не меньше двух десятков метров по лесу, прежде чем появились стервы. Тогда, когда домен оказался настолько далеко за частоколом деревьев и снежной круговерти, что даже ощущение близости обитаемого мира исчезло. Твари появились сразу, со всех сторон. Вот только не было, и тут же — с каждого дерева смотрит фиолетовая морда. Стервы висели вниз тяжёлыми лобастыми головами, зацепившись когтистыми руками за кору. Словно белки. Висели и сопровождали внимательными глазами все движения людей.

Медведев напрягся. Кулаки сжались. Да и самому захотелось стать меньше и пружинистей. Ярко осознал, что вот сейчас твари бросятся, измолотят, изорвут… И хорошо, если прикончат быстро, а не порвут и погонят по склону вверх, сдыхать в пути, как Святослава.

— Воины, — напряжённо предупредил Юрий, — Магуры.

— Я понял. Жутковатенькие мордасы…

— Ну, нам с ними не целоваться.

Они действительно здорово отличались от тех, к виду которых Медведев сумел себя приучить за время боя. И не только тем, что по цвету напоминали один сплошной застарелый синяк. Ощущение, создаваемое их присутствием, было другим. Веяло животной силой, равной разве только чувству приближения крадущейся большой кошки. Опасность словно кристаллизовалась в каждой особи, всякое движение выдавало скрытую агрессию и уверенность в себе. Это были воины. С такими драться Медведев бы поостерёгся. Просто сидела в мозгу занозой истерика проснувшегося инстинкта самосохранения — бежать, замирать или падать и притворятся мёртвым! Бросаться в атаку в трезвом уме могло быть рациональным только, чтоб быстрее всё кончилось.

Воины оказались покрыты тонкими пластинками, словно крабы хитиновым покровом или рыцари латами. К тому же сама конфигурация тела была иной. Больше охотников по весу и росту, они казались напряжённой мышцей, готовой к движению. Убранные за спину крылья напоминали металлические веера. Неизвестный материал отливал красным на остриях. И чувствовалось, что резать плоть эти лезвия будут легко. Руки стерв поражали несоответствием пропорций — очень толстые возле локтя, они становились хрупко-тонкими ближе к запястью. Сами кисти были вытянуты, с узловатыми пальцами и длинными когтями. К тому же у них были мощные хвосты, более подходящие ящерицам. Михаил задумался на мгновение, вспоминая, были ли хвосты у стерв-охотников. Память пасовала.

— Горгулий напоминают… — хмуро бросил он через плечо.

— Воины, скорее, тебе известны как стимфалийские птицы, — напряжённо отозвался Зубров.

— Э… Вроде что-то про Геракла? Те, что сыпали медными перьями?

— Увы, не медными. Только греки тогда не знали других металлов…

По инерции сделали ещё пару шагов и остановились. Вокруг — стервы. Родимец был прав — десятки, сотни, в общем, много. Каждое дерево и каждый куст оказывались их укрытием.

— А Геракл был человеком или тэра? — задумчиво спросил Михаил, оглядывая воинство.

— Быстро ты стал соображать, Мих, — усмехнулся Юрий и указал кивком, — Нам туда.

В указанной стороне магуры медленно прятались в крону, заползая на деревья задом наперёд. От жутковатых морд освободился неширокий коридор, уводящий от домена вниз по заросшему склону. Там, вроде бы, стерв не было. Явное предложение. Михаил кивнул, соглашаясь, и двинулся первым. Он вообще с момента выхода из каменного круга постарался оттеснить друга плечом к себе за спину. Как ни странно, Юрий смирился со своим новым положением. Может быть, понял, что друг сам о себе позаботиться, а может, решил, что это плата за совместную дорогу…

Двигались молча. Скованно, как под прицелами. Слитно, словно на параде. Ни на сантиметр Зубров не приближался и не отдалялся от правого плеча. Медведев постоянно чувствовал его движение рядом. Вплоть до того, что ощущал дыхание и сердцебиение. Это стесняло. Так неожиданно и сильно чувствовался другой человек. Он внезапно оказался в вихре не только своих мыслей и чувств. И не во всём эти мысли и чувства были двойниками его. Он не понимал, о чём они, но чувствовал, что часто слитность между ними отсутствует, волны чужого сознания не в такт бьются возле виска…

Идти пришлось долго. До самого дна расщелины. Спуск с без малого полукилометровой горы показался вечностью. Да и там останавливаться не пришлось. Стервы освободили коридором звериную тропу в ущелье меж гор и сгрудились полукругом за спиной, задавая направление. Медведев настороженно огляделся, отметив, что сопровождающих их воинов стало больше. Магуры мелькали в проёмах стволов, двигаясь параллельно, перебегая с место на место, меняясь местами, для того, чтобы не упускать пленных из виду. Двигаясь по освобождённому коридору, пришёл к не радующим душу выводам:

— Сразу нас не покрошили, значит, придёржат как третье блюдо…

— Возможно, — скупо отозвался Юрий.

Медведев поинтересовался, не оборачиваясь:

— У тебя есть ещё варианты?

— Есть, — коротко ответил тот, но продолжать не стал.

А Михаил не стал настаивать.

Свободное пространство появилось внезапно. Свободное… Поляна оказалась переполненной стервами. Охотники и воины, и даже Сирины — они замерли чёткими рядами, словно терракотовое войско, открывая людям проход к центру образованного круга. Охотники сидели на корточках, опираясь спиной на полураспахнутые крылья. Воины тоже присели, сложив руки на коленях, но в их посадке осталось напряжение сжатой пружины. Сирины, всего с десяток девочек-женщин со странно пластичной анатомией, сидели на серых и пятнистых грифоголовых существах. Обнажённые, но такие гадкие, что взгляд не задерживался. И всё в тишине и строгой геометрии — Сирины, вокруг них охраной воины-магуры, затем кольцо охотников-скопов.

— Скимены… — выдохнул Зубров, из-за плеча друга разглядывая крылатых «коней». — Вот уж не думал, когда увидеть… Помесь птицы и зверя… Помощник, воин и советчик… Откуда они здесь?

Два золотистых грифоголовых существа с короткими шеями о четырёх шерстистых лапах под огромными крыльями стояли, замерев, словно послушные кони. На спине одного восседала женщина, едва прикрытая одеждой из белых шкур. Женщина настолько прекрасная, что казалось, её высекли из мрамора в те времена, когда знали, что такое женская красота… Михаил почувствовал, что губы пересохли, а сознание заполнилось бесстыдными картинами близости… Амазонка смотрела только на него. И плескалось во взгляде предложение, зов, жажда его рук и его тела, завораживали нежность приоткрытых губ и влага глаз…

— Гамаюн и Горгония, — сплюнул Юрий. — Вот, судьба подкузьмила…

Медведев услышал, но не понял, о ком говорил друг. Сознание затмевало жаром странной мозаики, в которой мешались сцены близости с картинами великих подвигов во имя прекраснейшей из женщин. Хотелось носить её на руках, ощущая тепло бархатной кожи, хотелось падать с ней в постель жёлтых листьев и согревать своим телом, хотелось подавать ей на мраморном подносе гранат и смотреть, как она ест, и сладкие ручейки стекают с губ, ползут по шее и повисают на сосках большими каплями, а женщина улыбается, улыбается призывно, вот сейчас…

— Мих, — тихо позвал Юрий, ткнувшись плечом в плечо.

— Да? — Михаил поморщился — так невовремя его потревожили.

— Красивая? — поинтересовался Юрий.

— Очень…

— Влюбился?

— Ага…

— Понятно, — протянул Юрий задумчиво. — А скажи-ка, какого цвета у неё глаза?

— Ослепительные…

— Какого цвета!

— Глаза… — Михаил задумался, нахмурился, стараясь заглянуть за слепящую дымку, — Кажется… кажется… белые?

— А ногти длинные или короткие?

— Красивые.

— Длинные или короткие?

— А… — Михаил болезненно потёр лицо, сдирая пелену расплывчатости, — Длинные. Синие.

— Так. Она — блондинка или брюнетка?

— Она — совершенство…

— Волосы тёмные или светлые?

— Волосы… Такие… гребешками… — Михаил вдавил кулаки в виски — голову распирало, гудело внутри пустотой и метанием болезненных вдохов. — Не волосы это… Да… Гребень…

— Ага. А хвост?

— Хватит! — Медведев зарычал, и с бешенством закусил губу. Отрезвляющая боль пронзила до самой макушки. Поднял глаза — женщина осталась. Но стала просто женщиной. Слепящая, тонкая пелена, ореол, мерцающий пред ней, был погашен. Сознание не стремилось прорваться за пелену иллюзии, его пугало то, что ненароком оказалось видимым. Пусть даже сильное сосредоточение позволило увидеть всего лишь детали настоящего тела — это напугало до дрожи и тошноты. Но силы воли достало, чтобы погасить воздействие чужого разума.

— Это — Гамаюн, — устало повторил Зубров. — Птичка вещая. Читает и формирует мыслеобразы человека. Способна организовывать линии судьбы, может видеть чужое будущее и прошлое, различать живое и неживое. Магический советник Королевы. Глашатай Её воли. Таких в гнёздах всего десятка два, но их хватает, чтобы миллион стерв был послушен.

— Понятно, — Михаил облизал губу, кровь не останавливалась, продолжая набухать каплями на местах укуса. — А кто за ней?

На втором роскошно-золотистом грифоне сидела тонкая фигурка, с ног до головы завёрнутая в чёрную ткань. Непропорционально длинные и худые забинтованные конечности и отсутствие движений создавали впечатление, что это мумия, выставленная для молений идолопоклонников.

Зубров вздохнул.

— Судя по всему, это — подруга Королевы…

— Она живая? — засомневался Медведев.

— Увы. Живее всех живых, — глухо усмехнулся Юра-сан и предложил: — Пошли, что ли… Перед смертью не надышишься, да и хозяйки заждались…

Адреналин гулял в крови вовсю. Сводило мышцы, мобилизуя последние резервы. А их оставалось немного. Несколько суток без еды и тепла, да грязный снег вместо воды не добавляют мощности телу, каким бы тренированным и привычным к нагрузкам оно не было. Поэтому и шли медленно, и теперь подходили, не торопясь. Напряжение стало крайним. Так и чудилось движение набрасывающихся стерв в периферии взгляда. Дернешься, обернёшься — да нет, всё спокойно, стоят застывшие, как статуи на портике… А всё равно — жутко.

Когда до Гамаюна осталось всего метра три, она заговорила. Вроде и простым человеческим языком, но в ушах появился медный подголосок, будто не горло звуки издаёт, а колокол, разбуженный ветром.

— Желаешь чего, ты, не-сын-Кьоу, ни обделённый ни страстью, ни статью, прежде чем начнёшь дальний путь к сладкотелой?

Медведев зло ощерился:

— Напои-накорми, в баньке попарь да спать уложи!

— Твоя истина, Влекомый. — Гамаюн улыбнулась и чуть склонилась. Одно движение головы и, суетливо захлопав крыльями, побежали ей за спину десятка три стерв, захлопотали, исполняя невысказанную волю Глашатая. — Путь будет долог, утомителен и сух, полсолнца проведёшь, вздыхая о гнезде, опушенном тёплом живыми снятых перьев! И утомишься мыслями о полных грудях и полом животе Прелестнейшей, взыскующей тебя! Твоя истина!

От улыбки стервы Михаилу стало не по себе.

— Юр?

— Повезут к Королеве. В гнездо… — быстро отозвался Зубров.

— Они, что, здесь все вольтанутые? Раса лесбиянок?

Страж-тэра ответить не успел. Гамаюн, словно впервые заметив его, перевела взгляд и хищно оскалилась:

— Страж тебе не понадобится, Влекомый! В пути к мёдотелой мы охраним тебя от любого ветра! Подари стража нам или отправь обратно!

— Чёрто-с-два. — Медведев демонстративно заслонил плечом друга. — Либо с ним везёте к своей набольшей стерве, либо мы умираем оба.

— Она не большая! — Гамаюн взвилась, словно её подбросило.

Стервы вокруг вскочили на ноги. Истерические повизгивания и яростные взмахи опасных крыльев. Словно сотни цыганок поскидывали с плеч платки и пошли хороводить и верещать, ловя зазевавшегося прохожего. Только не для того, чтобы погадать…

Медведев сжал кулаки, сгорбился, напружинился перед недолгой схваткой, и почувствовал поясницей близкое тепло. Друг встал спина к спине. Шансов не было. Но, как овцы на убой, они идти не собирались.

Гамаюн вскинула руку, успокаивая воинство, и пронзительно-высоким голосом запела восхваления:

— Она — тонкая, как ручей! Лёгкая, как крылья стрекоз! Нежная, как кожица ягоды! Её голос — сплетенье цветов! Руки, как самшитовые ветви! Она миронравная и…

— Юр, — сквозь зубы тихо позвал Михаил, делая вид, что выслушивает свалившуюся лекцию по достоинствам Королевы. Зубров качнулся ближе:

— Не обольщайся. Это она перед Подругой Королевы выделывается… Хотя — да, Стерва-мать здесь объект не только религиозного преклонения, но и обычных сексуальных фантазий. Кстати, советую эпитеты запоминать. Захочешь жить — придётся осыпать Гнездо комплиментами, а у тебя с ними, как у бегемота с грацией.

— Полагаешь, что есть шанс выжить?

— Теперь, думаю, да. Если тобой заинтересовалась Королева, то ещё немного поживём…

— А захотим ли?

— Ну… — Зубров усмехнулся, — пока этот процесс довольно-таки легко прервать, как видишь. Достаточно ляпнуть что-нибудь о мёдотелой. Как минимум Гамаюнов это взбесит, они эмоционально неустойчивы…

— Что-то мне это напоминает… — протянул Михаил.

— Довольно! — Глашатая гордо выпрямилась и тут же чарующе улыбнулась. Михаил почувствовал, как начинает терять контроль над сознанием и снова рванул губу. Теперь чувство реальности вернулось быстрее, — Ныне ты пройдёшь долгую дорогу для того, чтобы лицезреть истинное величие и красоту, восхититься и познать блаженство смерти!

— Замечательно, — буркнул Медведев, — Говорили мне, дураку, что красота — страшная сила.

— А ещё — «спасёт мир», — хмыкнул Юрий.

— Такая спасёт… блин… Догонит и ещё раз спасёт! В особо извращённой форме…

Друг за спиной крякнул.

Медведев повысил голос, прерывая Гамаюн, твердящей о том, что ждёт его в гнезде:

— Когда вы пропустите людей из домена?

— Отпустим? Людей из домена? — Гамаюн удивилась. Тонкие брови взлетели, на миг сгофрировав ткань иллюзии.

— Вы обещали отпустить, если я выйду… — Медведев набычился, стиснув зубы. Происходящее давило чудовищной догадкой. Огляделся. Стервы, снова застывшие каменными изваяниями, никак не реагировали на диалог. Однако не было сомнений, что по первому жесту предводительницы пленников они порвут.

— Обещали, что простим и не уничтожим домен и границу меж Пределами, — вкрадчиво напомнила предводительница стерв. — Никто не обещал щадить и отпускать.

— Сукина дочь, — глухо выдохнул за спиной Зубров.

— Стерва… — заскрежетал зубами Михаил, но ругательство пропало пропадом. — Я откажусь идти к Королеве!

— Повезу без согласия, — равнодушно повела плечом стерва.

— Буду сопротивляться!

— Стража убью, — меланхолично накрутила локон на пальчик Гамаюн.

— Покончу с собой! — рявкнул Михаил.

Гамаюн открыла рот и тут же задумалась.

— Ну… зачем же так… сурово… — стерва покосилась на тёмный силуэт у себя за спиной. — Не торопись к смерти, и она сама придёт к тебе в обличии великолепия и сладости!

— Ничего. Мне и так сойдёт. Я не сладкоежка.

Гамаюн покусала губы и неуверенно улыбнулась:

— Но воин ты. И слово «приказ» для тебя — святая молитва… Ты поймёшь ту, которая должна сделать недоброе с твоими слугами, ибо несёт слово своей Королевы.

— Пошла на хрен, — спокойно пожелал Михаил. — Они мне не слуги и понимать тебя я не намерен.

— Увы. — Гамаюн вздохнула и снова улыбнулась: — Тогда, возможно, ты послушаешь ту, которая ради твоего блага и милости готова остановить на время силы сладкопетого Слова?

— Ну?

— Рарог посылает Слово и по этому Слову возводятся и рушатся небеса. — Стерва молитвенно вскинула руки и продолжила, посмотрев значительно. — Я задержу мелодию Слова на мелкое мгновение, настраивая горло для великой песни…

Михаил задумался. Что-то важное пыталась донести Гамаюн этими словами, но смысл ускользал от него.

— Она приостановит исполнение приказа об атаке. За это время нам нужно добраться до Королевы, у которой ты и сможешь выпросить жизни ребят, — тихо растолковал Юрий.

— Согласен. — Хрипло крикнул Михаил. Теперь он на многое был согласен. — Сколько продлиться путь?

— Сперва по горам — день. Потом по степи — день. Потом в триумфальной аллее — ночь. Потом — в гнезде мёдотелой… — Гамаюн загнула пальцы и подняла вверх — Всего шестьдесят два часа и сорок минут! Это — хорошее время, Влекомый!

— Да уж. — Михаил опустил голову. Люди в домене устали, они каждый день сражаются с голодом и холодом…

— И хорошая погода, — радостно продолжила предводительница стерв. — Снег! — она подставила ладонь под хрупкую снежинку. Резко сжала пальчики и повернула кулачёк. Раскрыла ладошку и стряхнула с неё каплю. — Снег — это вода. Вода — жизнь.

— Да. И минус тепло на его таянье, — глухо отозвался Медведев.

— Они ещё поживут, прежде чем увидят величие последнего часа и услышат его песню, — неумело попыталась успокоить стерва.

— Поживут… — глухо повторил пленник.

Огляделся. Сосны шумели неугомонными кронами. Сыпал мелкий снег, похожий на конфетти. Зло вился меж стволов ветер. И рядом, на расстоянии рывка, застыли напружиненными громадами крылатые твари. Чудовищно противные морды. Опасные лезвия. Когтистые лапы. Но всё же — здесь было теплее и спокойнее, чем там, в домене, где ветер, холод, голод и ожидание сводили на нет его ребят. Катько, Родимец и Батон — вот и всё, что осталось от его «Тайги». Полынцев… Маугли. Яромир. Да незнакомые, но тоже свои, «щиты».

По знаку Гамаюн сквозь открывшийся коридор прошествовали два грифона. Эти были серые, с накидками из жёлтых шкур на спинах. «Амазонка» изящным движением руки пригласила садиться.

— Карета подана, — задумчиво протянул Зубров, выглянув из-за плеча. — Поехали, Золушок? А то фея может опять вспылить…

Скимены плотоядно косились, когда люди вскарабкивались им на спины. Юрий постоял несколько секунд, соображая, как влезать на грифона, а потом забрался первым — показал пример. Оберегая покалеченное плечо, он упёрся сапогом в колено зверю, схватился за короткую гривку у холки здоровой рукой и одним махом навалился животом на спину «коня». А потом и сел — корпус прямой, ноги свободно свешены, руки уверенно подхватили уши грифоголовой животины. Медведев несколько задержался, с непривычки не приноровившись. На лошадях ему ездить приходилось, но навык уже порядком подзабылся. Отыскав нужные точки опоры, забрался верхом. Не сразу схватился за уши — зловредный грифон мотал головой, не давая себя поймать. Зато, когда уши оказались в руках, Михаил вцепился в них с такой силой, что зверь присел на задние лапы и заскулил-заквохтал. Прямо как смесь щенка, встряхнутого за шкирку, с курицей, получившей пинок под зад. Зубров только усмехнулся со своего «рысака». Грифон под ним стоял влитой, боясь даже пошевелиться. Только косился янтарно-жёлтым глазом.

— Следуй за мной, Влекомый! — распорядилась Гамаюн и тронула уши своего «коня». Золотой грифон с места рванулся, развернулся почти на месте и гордой припрыжкой, синхронной вздрагиванию собранных крыльев, тронулся в сторону от домена.

Подруга Королевы тенью двинулась за Глашатаем. Переглянувшись, Медведев и Зубров послали своих грифонов вслед за ними. Дорога меж гор вела на запад. В процессе дикой пляски на спине грифонов, люди успели заметить, что воинство стерв быстро распалось на две части — одни воины остались возле домена, а другие взялись сопровождать командование и пленников.

Процессия поплелась со скоростью пешехода. Скименам негде было развернуть свои массивные крылья, никчёмным грузом тугих мышц и огромных перьев громоздящиеся над спинами. Деревья, то, раздаваясь, позволяли двигаться пленникам рядом — стремя в стремя, — то сжимали так, что и одному грифону пройти меж стволов оказывалось тесно. Стервы вокруг исчезали и появлялись, едва заметными глазу рывками взлетая по стволам наверх или планируя к земле и припрыжкой преодолевая свободные участки. Посчитать количество воинов в сопровождении возможности не было. Зато Сирины являли себя во всей красе. В обличии птицедев они напоминали, скорее, бабочек: тело человечье, только тонкое и гнётся, словно пластилин, а за спиной крылья цветные и пёстрые, как у павлина. Когда стайка из пяти Сиринов заходит над головой — в глазах Медведева рябило, охватывало ощущение, как перед бомбардировкой и хотелось инстинктивно пригибаться к шее грифона.

Снег стал мелким и редким, но заметно похолодало, даже несмотря на то, что горы прикрыли от ветра. Видимо, зима в эти суровые края пришла не погостить. Не на шутку тёмное небо грозно нависало над землёй, и казалось, тучи задевают вершины самых старых сосен. Михаил, пока была возможность, оглядывался, подсознательно желая найти отличия меж мирами. Но, кроме странной расы стерв да их служебных «собак» — навий и «лошадей» — скименов, ничего больше не обнаруживал. Это вызывало недоумение. Словно два мира являлись раньше одним, но чья-то воля их разделила и заповедовала: этот — людям, а этот — стервам. Хотел поговорить об этом с Зубровым, но расстояние меж грифонами не позволяло спокойно поговорить. Пришлось бы кричать, чтоб переорать шум движения десятков стерв и гул ветра по вершинам крон.

Когда стало темнеть, скимены выбрались из тесного ущелья. Горы кончались внезапно. Широкая полоса леса у подножья, а дальше — степь. Заросшая, как всклокоченная шерсть старого пса. То здесь, то там — островками низкие кустарники, а дальше — волны белёсого ковыля. Обычная степь. Только запорошенная. Здесь стервы смогли подняться в небо.

— Ветер стих! Ты приносишь удачу, Влекомый! — засмеялась Гамаюн, пуская своего грифоголового «мустанга» в полёт.

Вслед за ней стервы с ликующими воплями раскрыли крылья и поднялись в небо. Тут-то и стала видна разница — охотники поднимались быстро и, свободно взмахивая крыльями, легко метались под тучами. А тяжёлые, словно нажравшиеся стервятники, воины взлетали не сразу, делая долгий разбег. Зато, поднявшись, крылья раскрывали по ветру и планировали. Явно хищные привычки.

Зубров пришпорил своего скимена и тот вслед за собратьями пошёл странным галопом. А крылатый «конь» под Медведевым сам последовал за остальными. Тому оставалось лишь держаться крепче. И он быстро ощутил все прелести поездки на малоизвестном существе. Грифоголовый отталкивался лапами, делал взмах и несколько метров пролетал, планируя, дальше приземлялся на все четыре и снова делал разбег в два-три шага. Галоп — не галоп, полёт — не полёт, но качало невыносимо. Рывком — то вперёд, то назад. Поднимался в воздух — почти прогибало на круп, опускался — ударяло о массивную редкооперённую шею. Если ненароком, в попытке удержаться, дёргал «мустанга» за уши — тот вскидывался, всхрапывал и судорожно взбивал крыльями, в результате чего седоку доставалось по плечам перьями. Михаил хрипло матерился, но никак не мог приноровиться к ходу. Постепенно время в полёте удлинялось, а пробежки становились короче. В конце концов, скимен стал лишь изредка отталкиваться лапой-другой от земли, для того, чтобы сохранить положение в воздухе. Вскоре, он уже парил, поднимаясь выше.

— Мы тяжелее стерв! А скимены вымотанным переходом! — крикнул Зубров. — Поэтому так долго поднимались!

— Понял!

Медведев всерьёз задумался над аэродинамическими характеристиками мистического существа. Получалось, что размах крыльев, по теории, не соответствует переносимому грузу. Тем не менее, грифон парил. Тяжело, как курица, пожелавшая изобразить из себя сокола. Но — парил, недалеко от земли, никак не справляясь с задачей и не имея возможности подняться выше, туда, где под облаками легко и свободно летели золотые грифоны высших стерв.

— Ничего-ничего, — Михаил, почти освоившись со своим положением, погладил грифоголового по шее, почесал мех между редких перьев. — Доберёмся, Пушок…

Скимен покосился жёлтым глазом и щёлкнул клювом. То ли поблагодарил за поддержку, то ли пообещал откусить то, до чего дотянется, когда полёт закончится. Медведев хмыкнул. Животина, может, и не была разумной, но честно выполняла задачу. Горячая шея под серыми перьями указывала на напряжение и усталость.

Вокруг тяжело летящих скименов кружились стервы. Выше, мирно перещёлкиваясь и пересвистываясь, парили Гамаюн и Подруга Королевы. Время тащилось медленно, словно подранок. Горизонт оставался тёмен и далёк. А тело, не привычное к таким переделкам, сводило от напряжения…

К вечеру усталость стала невыносимой. Болели мышцы, рябило в глазах. Руки тряслись, и нередко Михаил ловил себя на мысли, что уже почти разжал пальцы и рухнул в сон. Скимен всё чаще припадал на лапы и от этого «болтанка» усиливалась и удерживаться верхом становилось всё сложнее.

Когда стервы опустились на землю, он даже не понял. Сообразил, что грифон снова ухнул вниз и механически вцепился в шерсть в ожидании нового рывка. Но его не последовало. Устало мотая головой, «конь» пробежал ещё несколько шагов и поджал крылья. Только это и спасло седока от падения. Утомленное тело уже рушилось в бок, но вовремя подставленное крыло остановило движение. Медведев опёрся рукой о пёристый локоть и уронил на неё голову. Спать!

Очнулся от того, что заломило ноги. Открыл глаза — так и есть! Зубров стаскивал его со спины прилёгшего «Пушка». Тот косился, но не перечил. Положив клюв на сложенные лапы, устало перебирал когтями землю.

— Уйди! — Михаил оттолкнул друга и сам спустился вниз.

Привалился к горячему крылу — скимен только лениво повёл головой и прикрыл глаза. Значит, ничего не откусит. Выдохся, бедняжка.

— Ты как? — Юрий сунул фляжку.

— Так фигово было только на Лхотзе… — отозвался Медведев и глотнул. Горло опалило, и надрывный кашель потревожил уставшее тело. — Сволочь! — просипел Михаил, откашлявшись, — Я думал, это вода!

Зубров устало потёр лицо:

— Нету воды. Кончилась, — и потянулся забрать флягу.

— Куда?! — возмутился Медведев и снова приложился к фляжке. Теперь уже — с соответствующим напитку чувством.

Пока пил, на своём золотом подъехала Гамаюн. Посмотрела на сонных, уставших людей и звонко рассмеялась:

— Иди в гнездо, Влекомый, и насладись покоем и тишиной.

Её взгляд не предвещал ничего хорошего. Предводительница стерв тронула за курчавые уши своего грифоголового зверя, и тот одним рывком крыльев сорвался с места. Воины, стоящие вокруг плотным частоколом, слажено раздались в стороны, и людям открылся коридор к «гнезду».

— Юрта, — определил Михаил. — Вигвам. Короче, что-то из шкур и…

— И костей, — спокойно докончил Юрий. — У них тут с пластмассой и бетоноконструкциями как-то не сложилось, однако…

С трудом поднялись и, качаясь, прошли сквозь охранное кольцо магуров. Зубров время от времени поддерживал друга, хотя и сам с трудом передвигал ноги. Две охотницы-скопы предупредительно откинули шкуры на входе, подцепив их копьями, и склонились в полупоклоне, когда люди ввалились внутрь.