Глава 11

— Михаил, — тёплые пальцы крепко, до пульсации сдавили запястье, — поговорить надо.

Он открыл глаза и кивнул. Сон как рукой сняло — над ним склонялся Яромир. Пока поднялся, пока потянулся, волевым усилием заставляя вялое, больное тело двигаться, Ведущий «щитов» уже вернулся на своё место возле малого круга.

Михаил огляделся. Бывший ещё перед рассветом серый снег стал мельче. Взглянул на часы — полдень. Но будто солнце и не думало подниматься в небо. Вокруг оставались сумерки. Тёмные тучи, словно добросовестные шторы, закрывали свет. И осыпали мир ледяными булавками снега. Холод стоял не зимний, скорее осенний, вряд ли ниже нуля градусов. Но был у него выматывающий тело друг — ветер. Ветер сходил с ума, проникал сквозь прорехи меж камней и буравил домен вдоль и поперёк. Более-менее спокойно было только за большими валунами. Да и то — всего с полметра безветренный карман, а дальше — стылая волна воздуха накрывала с головой.

Большинство тэра и таёжники спали. Вповалку — где кому удалось втиснуться среди камней. Даже Зубров нашёл себе место подле монолита и прилёг. Рядом с ним сидел Святослав, ни дать ни взять — на страже. Последил взглядом за пробудившимся Пресветлым и подал свою фляжку. Такие — тонкие, изогнутые, — были у каждого воина, пришедшего с Яромиром.

Михаил хлебнул и тут же отринул от фляжки:

— Брр! — по вкусу напиток напомнил почти до уксуса скисшее плодовое вино со специями, но оставил странное солоноватое послевкусие. — Крепка, зарррраза! Аж до слёз пробрало! Что это?

— Яблочная брага. — Забрал фляжку Святослав. — С кровью и приправами.

Михаил сглотнул и, натянуто улыбнувшись, показал большой палец вверх:

— Бодрит! Как кофе!

Кивком поблагодарил и двинулся к Ведущему тэра. По пути выискал взглядом Полынцева. Тот не спал, записывая что-то в блокноте: взгляд задумчивый, рука напряжённая, в зубах подсевший уже фонарик. Рядом с инквизитором сидя дремал Катько. По другую сторону от него спал Всеволод. Закутавшийся с головой в окровавленную и подранную серую тэровскую куртку, он сжался калачиком, сберегая тепло. И что-то подсказывало Медведеву, что Маугли под негласной защитой немногословного Кирпича.

— Всем подружкам по кружке… — Проворчал он едва слышно.

Действительно, Юр-сан и Святослав, Катько и Маугли, Яромир и он сам. Но вот что интересно — каких-то дружеских обязательств, явных симпатий или сентиментальных настроений меж ними не было. И что так сводило людей, оставалось неясно.

Ведущий «щитов» Одина-тэ дождался, когда он расположится рядом, приладил фонарь в расщелину, раскинул карту на камне и ткнул пальцем:

— Мы здесь. Вот тут, тут и тут — ворота домой. Через эти, видимо, прошли вы, через те — мы. А вот эти ворота уже давно не используются — там было лет триста назад столкновение между нами и стервами, с тех пор земля ещё не остыла, пройти нельзя. А вот тут предположительно ближайшее гнездо.

— Километров сто тридцать, — прикинул на глаз таёжник.

А в голове закрутилось мозаикой: ««Столкновение», «земля не остыла» да «который умеет воевать», «чудовищно и… страшно». Вот тебе и «сын той же матери»! Что здесь происходило? Взрыв кобальтовой? Теоретически после взрыва земля может нагреваться от высокой концентрации радиоактивных изотопов, но при такой концентрации, ходить там — копыта откинешь сразу. Но нагретая земля не бывает через века после взрыва… Что ж за технологии у тэра, если земля ещё остывает?!»

Стало жутковато от понимания того, что их вход на территорию стерв может закончиться также. И останется только молиться, чтобы не земля людей остывала веками.

— Солдаты стерв идут медленно. В этом нам на руку погодные условия и местность. Карабкаться по горам они не приспособлены, а летать в такой ветер опасно. Но через час-полтора, по моим прикидкам, они будут здесь.

— И чего мы тогда прохлаждаемся? Надо когти рвать, пока они далеко…

— Мы хорошо обложены. Во-вторых, есть шанс, что как раз с солдатами, а точнее с их офицерами и знатью, мы сможем договориться. Моголы, Скопы и Сирины такими правами в гнезде не обладают. А в боевой экспедиции правомочные есть, и даже могут оказаться подруги королевы. Тогда всё решится ещё быстрее.

— Ясно. Чего ты хочешь от меня?

— Да нет, ты не понял — покачал головой Яромир, — это ты чего хочешь от меня? Какой линии будем придерживаться в переговорах?

— Яромир, — Медведев задумчиво потёр щетину, — я ведь, по сути, ни черта во всём этом не смыслю. Да и тут впервой, с аборигенами не знаком, в местных обычаях не разбираюсь… Если ты мне на пальцах объяснишь, что-почём, то постараюсь показать себя хорошим учеником и что-нибудь сообразить.

Ведущий Одина-тэ на шутливый тон и сдержанную улыбку не поддался, оставшись всё таким же сосредоточенно хмурым.

— Объясню. Переход границы. Перестрелка с конфликт-отрядом. Убийство Сирина. Если мы не найдём, как это истолковать или чем заплатить, то — либо нас крошат, либо Одина-тэ присылает «мечи». Нас отсюда они, наверняка, выцарапают… Только хорошо от этого никому уже не будет.

— Рядовым конфликтом не закончится? — уточнил таёжник.

— Если придут «мечи», то уже нет, — покачал головой Яромир. — В прошлый раз мы отражали прорыв стерв на землю и, пожалуй, несколько увлеклись… Теперь у Королев есть и злость, и подогретое чувство мести, и повод для ответного визита. А Храм после последней междоусобной войны обескровлен — ответить будет, по сути, нечем. Наши возможности сейчас ограничены, поэтому будут втянуты и люди…

Медведев вздрогнул. До этого момента ему и в голову не приходило, что всё может зайти так далеко. Представил себе стерв на земле… Положенные в первых же боях подготовленные к обычным воинам кадры, не способные к видению иноземного противника. Ужас новобранцев, спешно набранных со всей земли. Смерть и страх по городам, куда врываются гарпии. Вспышки ядерных взрывов. Странно жаркая земля, выжженная до пустыни технологиями тэра… Передёрнуло. Слишком уж яркая нарисовалась картинка. Словно кинохроника. Отстранился сознанием и здраво посчитал шансы. Конечно, за людьми — техника. Но за стервами — магия, чьё влияние ему ещё неизвестно. Но по тому, что он сам прочувствовал в последнем бою, получалось, что при столкновении один на один людские силы против стерв слабы. Разве только коридоров меж мирами один-два и их можно блокировать. А в крайнем случае — держать под постоянным огнём… Пожалуй, что и всё.

Яромир между тем продолжал:

— Начнётся война. Большая война Пределов. Мировые покажутся раем. Исход я бы не прогнозировал. Всё это, конечно, если мы здесь и сейчас не договориться со стервами и не спишем наше присутствие как пограничный конфликт без последствий...

— А сможем?

— Только если наш отряд останется без поддержки основных сил Храма и сумеет сделать выгодное предложение стервам… — Яромир замялся на мгновение, а потом продолжил сухо: — Есть и ещё один вариант — Сход может выйти на связь с Семействами Королев и объявить нас отступниками. Тогда меж нашими Пределами восстановится равновесие, и угроза масштабных действий исчезнет.

— Весело… Боюсь даже спрашивать о нашей судьбе в таком раскладе.

— Скорее всего, покрошат стервы. Но, даже если мы сумеем пробиться домой…

— Нас выдадут обратно, — задумчиво докончил Михаил.

— Как отступников, да и просто сахарную косточку для ублажения Семейств, — кивнул Яромир. — Быстро схватываешь.

— Хорошо объясняешь, — парировал Михаил и задумался: — Значит, от нас — либо объяснения, либо оплата. Объяснения, которые удовлетворили бы стерв, у нас есть?

— Нет. Если только не врать напропалую. Что, впрочем, легко будет раскрыто.

— Значит, оплата… Чем мы можем их заинтересовать?

В этот раз Яромир сделал вид, что задумался. Михаил отвернулся, чтобы дать ведущему необходимое ему время. Он ни на грош не поверил в то, что тэра ещё не обдумал все перипетии разговора и не решил для себя какой выход из ситуации наиболее приемлем.

— Сила. Кровь. Магия. — Наконец ответил Ведущий «щитов».

— Весело, — протянул таёжник. — Ну, кровь, допустим, без особой разницы как они добудут — с нас послушных ещё живых или с уже мёртвых… А вот насчёт силы и магии — я пас. Просто не представляю, о чём идёт речь и как это можно передать. В чём они, хоть, измеряются — в килограммах или литрах?

— В ньютонах и вольтах, — краем губ усмехнулся Яромир, — Сила — это заряженность человека, его энергия. Силу вполне можно «собрать» с тела. При этом человек либо умирает, либо сходит с ума, ещё один вариант — парализация. Магия… В данном случае я говорил об объектах, способных изменять причинно-следственные связи в мире. Артефакты, люди с особыми дарами, магические или заряженные предметы, особые слова… Да много различного, о чём в сказках пишут…

— Ясно. У тебя есть запасные ковёр-самолёт и шапка-невидимка?

— С потерей Талика — уже нет.

— И у меня нет.

— Ну… — Яромир посмотрел на него внимательно и пожал плечами, — Значит, нет…

— Выходит, вернулись на те же позиции… У нас нет ничего, что могло бы заинтересовать стерв, кроме наших жизней, однако надо как-то договариваться… Или с честью защищаться и дохнуть. Не скажу, что я герой-романтик, но, если представители Семейств не пожелают по-доброму нас отпустить, то предпочту крошить их, пока будут силы. А вот в плен не попасться… — Михаил приставил палец к виску.

— Возможно, это и будет то единственное, что останется, — кивнул Яромир, и тут же посмотрел задумчиво: — Слушай… А недоделок у тебя какой школы?

— Это имеет значение? — Михаил нахмурился, вспоминая.

— Ну, не то чтобы какое-то особое, — пожал плечами Яромир. — Просто мне показалось, он стоит дороже, чем я полагал сначала…

То ли тучи так исказили свет, то ли от снега тень упала на лицо ведущего тэра, но Михаилу почудилось на мгновение, что сосредоточенно углубившийся в изучение карты Яромир попросту смущён. Как мальчишка, позволивший себе вольность. Проступила в твёрдых чертах тэра юношеская робость. И выдала его с головой.

— Школа Мирамира, — Михаил порадовался, что иногда память может быть и вот такой услужливой. — Он ведомый.

— Ведомый? Мне казалось, что их больше не осталось… — рассеянно покачал головой тэра. — Во время междоусобицы их школы уничтожили.

— Возможно, не все, — пожал плечами таёжник и сощурился, понимая: — Ты полагаешь, что Всеволод может иметь ценность для стерв?

— Нет. — Яромир вздрогнул. — Не для стерв. Если выживем — поговорим об этом. Просто просьба: побереги его. Он так рвётся доказать тебе свою верность и значимость, что в первом же столкновении с воинами гнезда головы не снесёт.

— Опа-на! Доказать мне? — Медведев приподнял брови.

Яромир затвердел лицом и отчеканил:

— Ты для него — ближайший старший, достойный почитания. Тот, ради которого он существует и бережёт свою душу в добродетели послушания! — и повернулся к подходящему воину: — Что там?

— Человек.

Медведев сорвался с места чуть ли не быстрее ведущего Одина-тэ. Само понятие «человек» в нынешних условиях стало значительнее, обострилось до понимания нутряной схожести при всей разности взглядов и намерений. Словно на чужбине встречаешь земляка. Человек — и уже понимаешь, что — свой. По определению.

В щель меж камней легко просматривался каменистый подъём. Завьюженный склон уже давно стал бледно-серым. А попавшие в ловушку веток комья снега делали кустарники похожими на замерзающую отару, где овцы жмутся друг к другу в поисках тепла, но ветер треплет шерсть и выдувает землю из-под ног.

По склону плёлся человек. Он шёл от дальних деревьев, невпопад потрясающих чёрными лапами, и тем выдающих скопление стерв и навий. Шёл неуверенно. Падал, поднимался. Уже не закрывая лица от колючего ветра, кукожился от холода. И Медведев не сразу узнал жилистую фигуру. А когда узнал — горло перехватило. Двинулся, было, вперёд, но сильная рука загородила проход, неумолимо ударив плечом в грудь.

Яромир стоял на шаг впереди, загораживая ход.

— Твой?

— Да. Лейтенант Родимцев. Родимец. Игнат.

Яромир махнул куда-то за спину и в проём нырнули тэра. Окружили человека на склоне кольцом, а двое подхватили и под руки доволокли под защиту домена.

Внутри каменного круга, Родимец рухнул и сжался от свирепого кашля. На камни полетела кровь. Михаил рванулся, но на пути снова оказался ведущий «щитов». Встал грудь в грудь, закрывая дорогу. Михаил влево — и он шаг в сторону. Михаил обратно — и он туда же.

— Нет! Ребята ему помогут. У них это получится лучше. А придёт в себя — позовём.

Михаил набычился и глухо произнёс:

— Это — мой человек.

Ведущий «щитов» сощурился на Михаила и отодвинулся.

И всё же что-то делать Михаилу не пришлось. Быстрые, слаженные действия тэра сами собой отстранили его из процесса восстановления. Один из воинов Одина-тэ сел на камни и ему на колени посадили Родимцева, тэра тут же прижал его вплотную, делясь теплом. Вместе их закутали в спальники, дали вернувшемуся испить неведомый людям настой. Чуть ли не насильно сунули в руки кружку с тёплым чаем. На ногах расшнуровали и сняли берцы — растереть застывшие запотевшие стопы. И всё это — молча и быстро, с чёткостью притёршегося механизма. Возвращать тепло в остывшее тело тэра умели. Окажись «Тайга» в схожей ситуации, действовали бы также, и единственное, что отличало тэра — странные напитки и трансляция жизненной силы. А то, что это немаловажно, он знал, и верил, будучи свидетелем чудес, явленных Маугли. Да и на себе прочувствовал возможности такой передачи — собственные раны ныли и ломили, но уже не кровоточили.

Придя в себя, Игнат узнал присевшего рядом капитана. Кивнул, не оторвавшись от чёрного чая.

— Привет, Топтыгин…

— Как ты?

— На букву «х»…

— Мы думали, тебя уже…

— Судьба ребят меня минула… Хотя и могла… — Родимцев поднял глаза. Лихорадочно бегающие дикие глаза смертельно испуганного человека.

Михаил. Потянулся рукой сбить снег с волос друга. Ладонь намокла, но осталось лежать серебро. Одёрнулся. Почувствовал, как сдавило горло. Родимец поседел.

— Чёрт… Что с тобой сделали? — сглотнул он.

— Ничего… — покачал головой Игнат и стиснул губы: — Меня не тронули… Николая при мне… высосали… И одного из этих, «щитов». Живьём. В сознании ещё был… А меня оставили.

— Сколько их?

— Десятки. Сотни. Не знаю… Много. Они другие… Не те, с которыми встречались… Больше, сильнее, быстрее… Они такие… фиолетовые. Кожистые.

— Воины. Я знаю.

— Я говорил с их командиром. Это женщина. Просто женщина… Такая… как змея. Она говорит, а в ушах больно… И голову ломит по-страшному… Она сказала, что я буду жить, если отдам им свой язык. Я думал, что просто вырвут… Я не думал, что будет так… — Родимец закусил задрожавшую губу и опустил лицо. О чашку предательски ударилась капля. Но он не стал вытирать глаза. — Я согласился… Не жить хотел! Не хотел умереть, как Колька… Страшно…

— Я понимаю, Игнат, — Михаил поспешно взял друга за плечи, заглянул в лицо.

— Я — посланник, — прошептал Родимец, поднимая голову. — Ведущему Храма от Семейства Кьооу...

Глаза его остановили сумасшедший бег и замерли, покрывшись плёнкой страдания.

— Игнат… — позвал Михаил.

Лейтенант не отозвался.

— Игнат! — Михаил тряхнул друга за плечи.

— Я — посланник, — без интонаций повторил Родимец. — Ведущему Храма от Семейства Кьооу...

— Яромир, — беспомощно обернулся Медведев.

Но ведущий тэра был уже рядом. Вскинул руку, призывая к молчанию. Опустился на колено и заговорил тихо, боясь потревожить транс:

— Яромир из Одина-тэ. Старший щит. Я слушаю тебя, посланник Кьооу. Говори.

Родимец содрогнулся, механически вздёрнулись вверх плечи, свелись локти — полетала на камни кружка с чаем, — и стал похож на нахохлившегося грифа. Моргнул стремительно, как делают только птицы, дергано повернул голову на голос Яромира и заговорил, широко распахивая рот и выплёвывая слова:

— Пришедшим без зова и оповещения! Музыка растущей травы манит летящий снег. Гибкая ветвь склоняется под бешеным ветром. Тепло опушенного гнезда дожидается удара крыльев… Сладкоголосая ждёт того, кто обнял Сирина. Развяжите ему крылья и отпустите! Тогда вас простят… Если же вы удержите его силой, то гнев летящих лезвий сметёт вас и проломит границу ваших тел, пустив силу быстрорастущего металла в ваш мир… Услышьте мелодию Сладкоголосой. Вслушайтесь в снежную песню… Вслушайтесь… Вслушайтесь!

Последние слова Родимцев проверещал, безумно сотрясаясь в руках сдерживающего тэра. Завыл, забился, вырываясь. Михаил попытался успокоить, но куда там — Игнат уже не видел и не слышал его. Тэра приблизились, да не успели — взбесившийся человек порвал оковы сдерживающих рук и кинулся. Мгновение — и Медведев оказался вжат в каменистую землю. Навалившись сверху, Родимец выл на одной ноте и суетливыми руками искал горло. Глаза его закатились, в щели век расплывалась ослепительная белизна.

Откуда-то сверху короткий выдох, — и Игнат завалился на бок, теряя сознание.

На фоне черничного неба задумчивый Яромир протягивал ладонь помочь подняться, а рядом с ним застыли Юрий и Святослав, напряжённые как близнецы-братья. Кто из них вырубил Родимца, Михаил так и не понял. Возле уже высились подхватившиеся Всеволод, Батон, Катько и даже Полынцев. Мало людей осталось. Потому и сблизились.

— Что с ним? — просипев пережатой глоткой, Михаил мотнул головой в сторону лежащего Родимца.

— Кратковременное помутнение. Сбив в сознании после разговора с Гамаюном. Человеку с глашатаем Королевы говорить — та ещё беда, — отозвался Яромир, задумчиво оглядывая вырубившегося посланца.

— Оклемается, — успокоил Святослав: — Я присмотрю.

Вместе с парой молчаливых тэра, он перенёс Родимца к спальным местам, расположил на спальнике, закутал.

Михаил смотрел как люди возвращались на места, как успокаивался переполошенный лагерь, как чёрно-белый мир становится невероятно хрупким…

Люди — свои и чужие — ежились от холода, кутались и жались друг к другу. Мокрый снег сменился колючим, и температура значительно упала. Холод, голод и ожидание — вот то, что добьёт людей вернее, чем любая вражеская сила. Для оторванных от дома и простого человеческого тепла не оставалось возможностей выжить в этом недружественном краю. И, вероятно, только один человек был их шансом сейчас. Был искупительной жертвой и билетом домой.

Медведев положил руку на грудь. Если тесно прижать ладонь, то за тканями куртки и свитера можно нащупать нательный крест. Большой, серебренный. Дарёный. Любимыми руками надетый.

«Ох, Наташка… Как жаль, что я тебе не успел самого главного сказать. Нет, не о том, что люблю — это говорил сотни раз. Да ты и сама это знаешь лучше меня. Иначе бы и не жили б вместе… Я о другом тебе так и не сказал. О том, что понимаю, как тяжело быть женщиной человека, которому до всего есть дело. Который просто не умеет оставаться в стороне. А я такой… То ли обострённое чувство справедливости, то ли вместо батарейки реактивный двигатель в мягком месте встроен. А, может, всего лишь жить не умею… Быть довольным и тем, что имею и тем, как имею. И как меня имеют. Вот такой дурак… Только я никогда не обещал, что нам будет легко, правда? Не говорил, но и не обещал. А, значит, не так уж и виноват, а? Так что ты уж там соберись с силами, родная… Переживи… И найди себе кого-нибудь… поспокойнее».

Отнял руку от груди — на ладони осталось тепло. Но ещё больше — на сердце. Словно действительно поговорить удалось.

Вдохнул. Выдохнул. Собрался.

Яромир сидел возле проёма между камней, прямо на груде битого камня, удобно расположив автомат на бедре, и всматривался в запорошенный мир. Михаил подошёл с боку и тоже начал разглядывать серую мешанину снега и ветра внизу по склону. Помолчали.

— Я ведь правильно понимаю, Яромир… Стервы требуют моей выдачи?

— Не выдачи. Требуют, чтобы тебя не удерживали, — медленно ответил Ведущий. Понял.

— Не суть важно. От того, как это назвать, ситуация не поменяется. Стервам нужен тот, кто убил Сирина. Если я иду — они вас отпускают. Значит, инцидент будет исчерпан. И угроза земле отпадёт. Если я остаюсь — умираем все. Так?

— Так.

— Насколько можно верить слову стерв?

Яромир помолчал и нехотя отозвался:

— Абсолютно.

— Тогда я иду… — кивнул Михаил.

Яромир снизу вверх посмотрел — внимательно, задумчиво. И снова отвернулся.

Первым к Михаилу подскочил Юрий. Сцапал за разгрузку, то ли удерживая, то ли рассчитывая набить морду.

— Ни хрена! Никуда ты не пойдёшь!

Кирпич, подойдя, занял позицию прямо на дороге к ближайшему выходу. И морду сделал кирпичом — мол, только попробуй — пройдёшь только через мой труп. Сбоку подтягивался и Батон. С своего места поднялся Полынцев, явно размышляя впрягаться или нет.

— Пойду, Юр, — Михаил взял друга за плечи, — пойду. И ты бы на моём месте пошёл. И любой другой.

— Я не на твоём месте! — процедил Юрий. — И тебя не пущу!

— Пустишь, Юр, — Медведев почти весело подмигнул, — По-любому, пустишь. Потому что здесь — почти тридцать жизней. За одну мою. Это — хороший обмен. Лучше не бывает. А, ребят?

— Да пошёл ты, Топтыгин… — насупился Кирпич.

— Пойду, пойду, — хмыкнул Михаил. — А вы лучше подумайте не о себе. А каждый — о тех, что рядом. Здесь все полягут, если я сейчас не выйду. И вот нахрен нам эти жертвы? А главное — за что они? А? Вот над чем подумайте.

Помрачнев, Кирпич в сердцах сплюнул под ноги и демонстративно отступил в сторону. А вот Батон, напротив, дёрнул застёжку на вороте и спустил капюшон.

— Миха… Ты не понимаешь, — сквозь зубы простонал Зубров, — Это важнее, чем чьи-то жизни! Важнее, слышишь?!

— Я — куколка? — тихо спросил Михаил, поймав сумасшедший взгляд друга.

Зубров сглотнул и кивнул.

— Ты поэтому рядом? Опекаешь?

— Да.

Медведев весело сощурился и вдруг взглянув на Батона, задорно подмигнул:

— Ну, вот… Спасибо. За дружбу.

Руки сделали всё сами. И намного лучше и чётче, чем, если бы подготавливался заранее. Словно пружинный механизм сработал — рывок к себе, от себя, поворот корпуса. Зубров взвился вверх. Его тело красивой тёмной дугой ушло в полёт. Словно мазок кисти над древним иероглифом… Классическая техника. Но побеждающий в любом спарринге в зале друг не сумел среагировать. Всё, на что хватило профессионализма — спасти хребет от слома, со всей силы прыгнув. А Михаил ещё и подстраховал, подтянул, чтобы не разбился. Падение вышибло воздух из широкой груди крепкого бойца, но не обездвижило его. С рыком Юрий попытался подняться на ноги. Краткий болевой вдавил его обратно в камни.

На миг оторвав взгляд, Михаил обежал глазами людей и рыкнул, едва сдерживая сопротивление друга:

— Маугли! Святослав! Задержать Зуброва! Группа! Оказать содействие!

И уже тише в сторону шипящего от боли, но продолжающего искать слабину в заломе, Юрия:

— Не обессудь… Мы с тобой за последний день больше кусались, чем за всю предыдущую жизнь… Только я не это помнить буду… И ты не это вспоминай. И… Наташке скажи, что люблю…

Подскочив, Святослав ловко перехватил контроль, и матерящемуся сквозь зубы Юрию не удалось даже привстать. Убедившись в надёжности захвата, Михаил отпустил друга окончательно и поднялся на ноги. Зубров зарычал и двинулся на слом. Так велика была сила движения, что покалечился бы, но встал. Всеволод завалился сверху, прижимая к земле весом. Рядом оказались Катько и Батон. Взгляды у них были мрачные, но, видно, оба понимали, что совершается наименьшее зло. Зубров продолжил попытки подняться, но шансов не осталось.

Окружающие тэра безучастно наблюдали за происходящим, периодически косясь в сторону Ведущего — не выкажет ли он своего отношения, не скомандует ли прекратить эту свалку или, напротив, помочь какой-то из сторон. Яромир стоял молча.

Медведев усмехнулся белым кометам с небес. Рванул молнию, коротким движением плеч стянул с себя и бросил на заснеженные камни разгрузку. Сверху положил оружие… Выпрямился. Застывшие в ожидании тэра стояли молча. Зубров прекратил биться и замер, вдавившись лицом в снег. «Таёжники» хмурились, но не двигались с мест. Михаил почувствовал, как лицо застывает в нелепой усмешке: «Немая сцена: как родная меня мать провожала…». Стянуло поцарапанную обмороженную кожу. Холодом скрутило живот.

— Ну, я пошёл… Бывайте!

И шагнул к ближайшему порталу.