День перемен

В один из дней, сразу после завтрака, меня пригласили на осмотр, что нарушало привычный, почти никогда не меняющийся распорядок. Кроме уже знакомого врача, в кабинете присутствовали ещё трое, из-за которых, судя по всему, и произошёл вызов во внеурочное время.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила одна из двух незнакомок, жестом предлагая садиться.

— Очень хорошо.

— У тебя иногда появляются подозрения в чужеродности возникающих мыслей?

— Нет.

— Когда ты в одиночестве, случается ли, что возникает ощущение чужого присутствия где-то рядом или даже внутри тебя?

А вот на этот вопрос я не смогла ответить отрицательно:

— Иногда да, но не внутри, а вовне и обычно только если нет уверенности, что рядом никого нет.

Врачи переглянулись.

— Расскажи подробнее, в каких ситуациях это происходит.

— На прогулке, например, иногда кажется, что кто-то идёт сзади. Или, если в палату дверь не закрыта, может создаться впечатление, что в коридоре кто-то есть.

Одна из женщин слегка нахмурилась, сосредоточено меня изучая.

— Можешь ли ты избавиться от этих ощущений, и если да, то как?

Я улыбнулась.

— Да, могу, и очень просто. На улице достаточно оглянуться, в худшем случае, оглядеться, чтобы убедиться, что вокруг никого нет. А в комнате — выглянуть в коридор, а потом закрыть дверь. Это почти всегда помогает, и необоснованные подозрения уходят. Ну, или я убеждаюсь, что не такие уж они и необоснованные.

— Это в каком случае? — недоуменно поинтересовалась аборигенка.

— Если там действительно кто-то есть.

Врач облегчённо вздохнула и сделала жест, предлагая другим продолжить опрос.

— Не совершает ли тело непроизвольных движений?

— Конечно, совершает. — Все трое встрепенулись. — Например, если глубоко вдохнуть и не дышать, в конце концов оно выдохнет само. Или если вытянуть руку вперёд и долго её так держать, она начинает дрожать.

Комиссия переглянулась.

— Но ведь это нормальная реакция, — со смешанными нотками разочарования и радости сказал мужчина. Он достаточно сильно отличался от остальных и, скорее всего, принадлежал к другому разумному виду.

— Но непроизвольная, — указала я. — Ненормальных для моего организма непроизвольных движений я за собой не замечала.

— Непривычные внутренние ощущения, чувственные переживания?

— Да. Мне очень хорошо и спокойно, что нетипично для меня прежней, — я внимательно следила за выражением их лиц, и реакция врачей подтвердила предположение о внешней природе спокойствия. По крайней мере, это сообщение их не взволновало совершенно, а один и вовсе слегка улыбнулся, как будто так и надо.

— Провалы в памяти? Воспоминания, которые появились непонятно откуда?

— Провал только один: я не помню, как сюда попала, — так, похоже, что и этот ответ их не удивил.

— Необычные сны?

Вопрос заставил задуматься. Да, сны мне с того момента, как я сюда попала, снились яркие, цветные, очень живые. От них оставалось ощущение свободы, полёта, дождя, ветра и гармонии с природой. Но вот о чём они были, мне так ни разу и не удалось вспомнить. После пробуждения от них оставался только след, впечатление, а сам сон ускользал, чтобы, что нередко случалось, вернуться на следующую ночь. Это и попыталась объяснить собравшимся.

Выяснив ещё несколько интересующих деталей, врачи закончили осмотр и уже собирались отпустить, но теперь настала моя очередь проявлять инициативу. Последний месяц, проведённый в безуспешных попытках получить хоть какую-то информацию, не заставил отступить и сдаться. Даже несмотря на то, что почти всегда реакция сводились к трём вариантам: «можешь задавать вопросы, но, ответы на них пока не получишь», «эта информация вызовет ненужное волнение» или «когда придёт время — всё узнаешь».

— Разрешите задать вам несколько вопросов? — периферийным зрением я заметила, что знакомый лечащий врач поймал взгляд троицы и слегка закатил глаза. Похоже, ему уже надоело моё любопытство.

— Только по теме разговора и недолго, — через несколько секунд ответил мужчина из консультантов.

Обрадовавшись согласию и почти не обращая внимания на то, что остальные покинули кабинет, я спросила:

— К каким выводам ты пришёл в результате этого обследования?

— Ты здорова, хотя случай нетипичный, поэтому остается возможность врачебной ошибки.

— А подробнее? — я аж подалась вперёд от любопытства.

— Думаю, что ты ещё не знаешь, что являешься «...»[1]. То есть человеком, получившимся от слияния представителей разных видов или разных существ одного вида, — пояснил он, когда я выразила недоумение по поводу незнакомого слова. Подумав, решила, что мифологический термин «химера» вполне годится в качестве перевода. — Это не часто, но случается, хотя большая часть химер гибнет сразу же или почти сразу. Ты — химера из двух видов: один легко поддался идентификации — это «гомик». — Последнее слово прозвучало именно так и вызвало приступ веселья. — Если точнее, «гомик сапиенс». — Даже несмотря на то, что суть сказанного мужчиной понятна, местное искажение латинского «Homo sapiens» рассмешило. Подождав, пока я успокоюсь, врач продолжил: — Второй вид нам определить не удалось, но он очень сильно отличается. Редко когда такое слияние дает жизнеспособное существо, ещё реже — не получившее серьёзного и необратимого психического заболевания из-за соединения двух несовместимых разумов и личностей. По всем признакам, у тебя слияние прошло хорошо, хотя и не идеально, что, впрочем, бывает только у очень близких родственников. Так что при соблюдении некоторых простых правил, ты сможешь вести полноценную жизнь.

— Но я не чувствую в себе второго разума, — пытаясь переварить шокирующую новость, сказала я.

— В химере никогда не сохраняется все, часть отмирает. Другое дело, что обычно сознание как раз обладает большей устойчивостью. В твоём случае почти полностью или полностью сохранилась личность человека, а от второй остались незначительные обрывки, которые, скорее всего, и являются причиной необычных снов и того, что ты их не помнишь. Это тоже положительный момент, потому что сожительство двух даже частично сохранившихся личностей при сохранении психического здоровья — явление уникальное и характерное для очень малого количества видов, к которым Homo sapiens не относятся. Так что, наоборот, беспокоиться стоит, если почувствуешь вторую личность.

Ладно, и химере можно жить, вон, я до сих пор ни в чудовище не превратилась, ни по кусочкам не развалилась. Больше интересовало другое:

— Какие правила нужно соблюдать?

— Не использовать сильнодействующих лекарственных препаратов для стимуляции памяти или мозговой деятельности и не пользоваться методиками записи информации в память или мгновенного обучения. В общем, получать знания естественным путём без наркотиков. Это не исключает употребления лёгких возбуждающих и активизирующих средств, — пояснил врач. — Но шанс необратимых психических изменений при использовании сильнодействующих — велик, так что не советую рисковать.

А что, не так уж и страшно! Нет, конечно, получить знания нахаляву очень соблазнительно, но и без этого можно прекрасно прожить. Хотя, если тут все пользуются такими методами, не окажусь ли я в положении пещерного человека, не способного к обучению?

— Нет, — развеял мои опасения собеседник. — Пользующихся этими методиками немного. Надеюсь, я удовлетворил твоё любопытство, потому что мне пора уходить.

Я вздохнула, с сожалением проводив врача взглядом. Да, он дал новую информацию, но вопросов от этого меньше не стало, наоборот, появились новые. Как вообще может жить кто-то, составленный из двух разных существ без того, чтобы их иммунная система не уничтожила получившегося монстра, отторгнув чужеродные ткани?

После разговора первым делом направилась к зеркалу и осмотрела себя со всех сторон. Как-то само собой получилось, что ещё ни разу после выздоровления я не уделяла собственной внешности столько внимания. Но тело выглядело привычно: на месте руки и ноги, не изменился цвет волос, глаз и количество пальцев, не появилось ни вертикальных зрачков, ни выступающих клыков, ни заострённых ушей. Рогов или хвоста тоже не выросло. Впрочем, будь изменения настолько значительными, они не остались бы незамеченными. А тут всё на месте, всё такое же, как и раньше. Разве что выглядеть лучше стала. Но здоровый человек всегда выглядит лучше больного, так что это как раз не удивительно. Повертевшись перед зеркалом, на всякий случай прощупала живот. Вот здесь уже не всё так гладко: то ли некоторые органы не на своих привычных местах, то ли я разучилась их различать. Причём скорее — второе. Отсутствие видимых изменений заставило усомниться в правдивости слов врача. Но много времени на раздумья мне не дали.

Я ещё не успела вернуться к привычному расписанию, то есть пойти на прогулку вокруг больницы, как снова вызвали в кабинет, где ждал очередной незнакомец.

— Поздравляю, тебя выписали, — сказал он. — Меня зовут Иломор, первое время я буду твоим куратором: помогу освоиться и устроиться в новой жизни, а также, — мужчина понимающе улыбнулся, — отвечу на многие интересующие тебя вопросы. Теперь, если нет возражений, идём в центр переподготовки рендеров.

Поблагодарив и попрощавшись со знакомым медперсоналом, я, впервые после того, как попала в больницу, покинула не только здание, но и дорожку, идущую вокруг него. Буквально через несколько минут радостное возбуждение схлынуло, сменившись разочарованием: окружающий мир не сильно отличался от местности вокруг больницы. Поэтому я предпочла поговорить со спутником, тем более, что он сам проявил инициативу:

— Ты хорошо меня понимаешь?

— Пока — да, — кивнула я. — Только слово «рендер» мне незнакомо.

— Рендер — разумное существо, попавшее в «...» из Вне, — я дала понять, что и этот термин мне непонятен. — «...» — это огромное пространство, в которое попадает из Вне много различных вещей, веществ, энергий и существ, а перемещение из «...» во Вне — закрыто.

С таким объяснением у меня проассоциировалось только одно Земное понятие — чёрная дыра.

— Если бы обратно ничего не выходило, то в Чёрной Дыре места бы не хватило, — неуверенно возразила я.

— Пока хватает. Важнее другое: вернуться туда, откуда ты сюда попала, невозможно. Это значит, что тебе придётся приспосабливаться к новой жизни и соблюдать местные правила.

Несмотря на то, что я ожидала нечто подобное и уже, как мне казалось, полностью смирилась с неизбежным, слова куратора расстроили: видимо в глубине души до сих пор оставалась надежда. Нет, не на возвращение, но хотя бы на возможность передать и получить весточку. Теперь же, если сказанное — правда, остается только приспосабливаться к жизни в чужом мире. И неизвестно, насколько дальше всё пойдет так же гладко, как до сих пор. Такой вариант развития событий самый желательный, но, по-моему, маловероятный. Ещё сколько-то со мной повозятся. А вот что будет потом?

— Тебе, как химере, надо внимательно следить за своим психическим здоровьем и, если появятся тревожные признаки, постараться как можно быстрее обратиться к врачам. Такими признаками являются: нетипичные мысли, странные непроизвольные движения тела, и, в твоём случае, возможность вспомнить сюжет тех снов, про которые ты сообщила врачам. И ещё ты должна избегать...

—… употребления наркотиков и сильнодействующих на мозг препаратов? — повторила я слова врача. Видимо Иломор понял моё состояние, по крайней мере, он отвлек от переживаний и направил мысли в конструктивное русло.

— Да, — согласился спутник.

— А как вы определили, что я химера? В чём, собственно, отличие? Я помню себя человеком, выгляжу и думаю как Homo sapiens. Что изменилось?

Иломор ответил не сразу.

— Ты не похожа на Homo sapiens. Не похожа настолько, что даже сомнений не возникает. По крайней мере, для представителей моего вида, — подумав, добавил куратор.

— Очень даже похожа, — пробурчала я и продолжила уже громче: — Я не вижу разницы между собой и Homo sapiens. Поэтому и поверить твоим словам не могу.

— Верить во что-то или нет — личное дело каждого разумного существа. Я сейчас тебе кое-что покажу, а ты подумай. Просто подумай. Человеков здесь мало, но иногда встречаются. Иди сюда, — улыбнувшись, Иломор свернул к одному из прогуливающихся аборигенов. — Утро. У нас возник спор, к какому виду относится моя спутница. Не подскажешь?

Тот разглядывал меня около минуты.

— Не знаю. У меня нет опыта общения с таким видом.

— А с Homo sapiens ты когда-нибудь общался? Я на них похожа? — не дав Иломору времени сориентироваться, спросила я.

— Да, общался. И нет, не похожа.

Мы опросили ещё несколько аборигенов и получили разный по форме, но такой же по сути ответ. Это наводило на размышления. Почему я не нахожу разницы, а все окружающие сразу же без колебаний утверждают, что я — не человек?

— Мы видим по-разному, — пояснил Иломор, в ответ на мой вопрос. — Некоторые Homo sapiens могут спутать тебя с представителем своего вида.

Мне стало обидно: неприятно чувствовать себя ущербной.

— Смысл тогда вообще в этих изменениях, если я их никак не ощущаю! Только ограничения добавились! — досада выплеснулась наружу прежде, чем я успела взять себя в руки.

— Это подсознательная защита, — мягко сказал Иломор. — На самом деле организм химеры окончательно формируется не сразу, а в течение нескольких лет после того, как произошло слияние. Надо время, чтобы сборное тело приспособилось к самому себе. Думаю, тогда и ты поймёшь, в чём отличия тебя от Homo sapiens.

— То есть через несколько лет я могу сильно измениться? — пытаясь перебороть подступающую панику, уточнила я.

— Скорее всего — да. Но это не опасно. Поскольку ты до сих пор не погибла, то и дальше выживешь.

Но меня напугало не это. Во что я могу превратиться? Бурное воображение подсовывало различные варианты, и почему-то большинство из них — неутешительные. Нечто насекомоподобное, червеобразное или даже гуманоидное, но лысое, слепое, глухое и с пятнистой кожей. И ещё важный вопрос: сохраню ли память? Накатило истеричное возбуждение, но тут же схлынуло, сменившись благостным спокойствием. Зачем паниковать, пока для этого нет причин? События можно где-нибудь записывать. А с телом… Вот когда начну превращаться в монстра, тогда и стану переживать.

— А можно определить, во что в конце концов превратишься?

— Только при условии, что известно, из каких видов собрано тело химеры, — разочаровал меня Иломор. — Чаще всего получается что-то похожее на одну из составляющих или нечто промежуточное между ними в какой-либо вариации.

Теперь понятно, почему в тоне врача звучало сожаление, когда он говорил, что второй вид определить не удалось. Им наверняка тоже интересно исследовать, во что, в конечном итоге, превратится пациент. А уж как мне-то хочется это знать… Встряхнув головой, отогнала неприятные мысли.

— Если уж речь зашла об этом, как химеры вообще могут существовать?

— Когда мне поручили тебя, я навел справки о химерах. Твой случай первый не только в моей практике, но и во всём нашем государстве, — улыбнулся Иломор. — Шанс выжить у существа-химеры при слиянии меньше, чем один из миллиарда.

— А остаться в своём уме? — спросила я, вспомнив слова врача.

— Один против нескольких десятков тысяч из выживших.

— Это ведь теоретические выкладки?

Представшие перед мысленным взором горы трупов, подобных франкенштейнскому, монстров, покрытые шевелящейся и бессмысленно завывающей толпой таких же, заставили поёжиться.

— Нет, это результаты многолетних практических исследований.

— А откуда у вас такая богатая практика? Штампуете вы этих химер, что ли?

— В момент перемещения существ в Чёрную Дыру они могут притянуться друг к другу, смешаться и таким образом превратиться в химеру. Отсюда и статистика.

— И каковы шансы? — деловито спросила я.

— Чуть меньше, чем одна миллионная.

Перемножив в уме полученные числа и подсчитав количество нулей, я поняла, что сказанное не может быть правдой. А прикинув, сколько в таком случае сюда пропадает не химероподобных рендеров (для получения всего-то сотни нормальных химер) и вовсе впала в прострацию.

— Что-то слишком большие числа получаются. Даже если здесь живут только рендеры, всё равно их должно быть куда больше триллиона… Я даже названия таких чисел на вашем языке пока не знаю.

— Чёрная Дыра — это очень огромное пространство. Очень. Больше любой планеты во Вне. И даже больше сотен, тысяч и миллионов планет, взятых вместе.

Услышанное сначала шокировало, а потом заставило задуматься. С одной стороны, значительная часть сказанного кажется бредом. А с другой, голос Иломора звучит спокойно, так, словно он сообщает очевидные факты. Можно, конечно, считать всё обманом, а его самого — лжецом, но будет ли от этого польза? Есть ещё один, очень весомый для меня аргумент: куратор на явное недоверие реагировал ровно, приводил свои доводы, но не настаивал на том, чтобы с ним согласились. И почему-то именно это убеждает лучше всех доказательств. Кивнув, решила для себя не спешить отрицать то, что с первого взгляда кажется невероятным.

— А как часто сюда попадают рендеры?

— В разных местах по-разному. У нас — редко, около пяти на сотник, то есть пять разумных существ на площадь сто на сто километров в год[2].

Я прикинула числа, а потом с любопытством взглянула на Иломора:

— Всё равно много. Честно говоря, я бы на вашем месте ликвидировала рендеров, ведь неизвестно, с каким характером попадётся, вдруг пойдет воевать со всеми, не похожими на него. Неужели таких не было?

— Разумеется, были. Для них у нас созданы специальные заведения, в которых имитируется кусочек их естественной среды обитания.

— И вы никого не убиваете? — скептически потянула я.

— По крайней мере, стараемся такого не допускать. Ведь по сути рендеры не завоеватели, а жертвы, резко выдернутые из привычной обстановки. А вот в большинстве других стран жизнь рендеров ничего не стоит. Так что советую не забывать об этом, если решишь покинуть нашу страну. И ещё раз подумать.

— Кстати! — хлопнула я себя по лбу, вспомнив ещё один важный вопрос. — Которое не кстати. Вы ведь меня успокоительным кормите?

— Не совсем точно, но по сути правильно. Да, мы пользуемся методами, частично нивелирующими негативные и слишком сильные переживания. Но не через продукты. Скорее… как бы понятней объяснить… создаем поле покоя.

— Ничего себе частично, — тихо прокомментировала я. Если это — частично, то что же будет, если начнут воздействовать в полную силу? Попавший под действие такого поля превратится в блаженного идиота? — Совсем недавно, во время нашего разговора… — я замолчала. Не говорить же теперь, что запаниковала. Пока предавалась размышлениям, как мягче и корректней высказать вопрос, выяснилось, что в этом нет необходимости.

— Да, через некоторое время после того, как мы покинули поле больницы, ты сильно занервничала, поэтому я активировал переносное поле покоя. Когда эмоциональное состояние выровнялось, снизил его силу, теперь могу вообще убрать. Сделать это?

— Не знаю, — разумом я склонялась к положительному ответу, но чувства протестовали. И, похоже, одерживали вверх. Когда уже собиралась изменить ответ на «нет», Иломор улыбнулся.

— Тогда деактивирую.

Я отвернулась, чтобы скрыть разочарование. Жалко ему на меня тратиться, видите ли.

— Кстати, если ты собираешься вести самостоятельную жизнь, надо привыкать, что здесь многое не так, как во Вне, и учиться воспринимать такие новости спокойно. Без того, чтобы приходилось применять поле. Или, если тебе это очень сложно либо не хочется прилагать усилий, можно переехать в спецучреждение для человеков. В нём созданы условия, похожие на те, в которых люди живут во Вне. Там хорошо и нет лишних стрессов. Но в спецучреждение нельзя переехать на несколько дней — только на всю жизнь. Так что, если хочешь или захочешь туда — просто скажи.

Настроение резко переменилось. Теперь я испытывала благодарность к Иломору за то, что он не поддался моей слабости и отключил поле покоя. Ведь кто знает, не подбило ли бы оно меня на слабовольное «хочу». Даже сейчас остался какой-то смутный соблазн согласиться. Остановило то, что «спецучреждение» чётко проассоциировалось с психушкой. В ней тоже «хорошо». И только теперь пришло осознание, каким жутким и сильным оружием на самом деле является это, на первый взгляд невинное, поле покоя. Ведь под его действием и под пули пойдут без страха и в раскалённую топку печи добровольно залезть могут.

— Нет, не хочу. У каждого из вас есть такие же переносные поля, как и у тебя?

— Не совсем. У большей части населения — простая их разновидность, которая работает недолго и сила воздействия не варьируется. У некоторых служащих, например, в центре переподготовки — да, такие, а у защитников гораздо сильнее.

— Защитники — это те, кто привёз меня в больницу? — полуутвердительно спросила я.

— Да.

Я криво усмехнулась. Теперь понятно, почему они так безбоязненно вышли мне навстречу. И были защитники вовсе не безоружны, как показалось сначала. Минутку. Тогда я почувствовала воздействие поля не сразу, а лишь после того, как подвели к машине. Но ведь, вот хотя бы судя по последнему примеру, оно действует быстро. Почти мгновенно. Значит, всё-таки проверяли. И кто знает, не отправили ли бы сразу в спецучреждение, попробуй я только оказать сопротивление. По телу пробежали мурашки: от какой же мелочи порой зависит судьба.

Поняв, что мне надо подумать, Иломор не стал настаивать на продолжении разговора. И без того за небольшое время я получила достаточно информации для размышлений. Теперь надо её переварить и хотя бы общими штрихами наметить, как жить дальше. Как себя вести, чтобы избежать помещения в спецучреждение, где «хорошо». Ещё надо признать самой себе, что через несколько лет могу превратиться в монстра и неизвестно, насколько сохраню разум. Но нельзя сдаваться. Даже если перспективы далеко не самые радужные — шанс всегда остаётся. А пока надо научиться жить в Чёрной Дыре и окончательно расстаться с надеждой вернуться или хотя бы связаться с родиной во Вне. Нельзя сказать, что последнее сильно расстроило. Почти единственным, что, а точнее, кто, удерживало меня там, на Земле, были близкие мне, родные люди. Вот с ними и надо попрощаться.

Я шла по упругой дороге чужого мира, среди зелёной растительности, а перед мысленным взором проплывали картины родного города, с его грязными улицами, шумящими и вонючими машинами, обшарпанными многоэтажками и серым пасмурным небом, с которого мелкой крупой сыплется снег. Прямо как тогда, в мой последний день во Вне. И от этого накатывала грусть — не тяжёлая тоска, а скорее, похожая на те чувства, которые возникают при мыслях о детстве: и жалко, что это время прошло, и понимаешь, что оно навсегда останется в тёплых воспоминаниях.