Глава 1, в которой мы ничего не раздаем с такой щедростью, как советы

Представленье окончено?.. Вечер.

Антракт, негодяи…:

И не надо заглядывать больше

В безмолвные окна.

С облегченьем — потушены свечи,

Артисты устали

И вернутся к вам несколько позже.

А краски поблекли

На измученных лицах. И нечем

Всё это исправить.

Да, пожалуй, и незачем. Поздно.

Голодная стая

Разбрелась по домам в предвкушении

Зрелищ и хлеба.

Мы не мыши летучие

И по ночам не летаем

Для полетов незвёздных нам нужно

Как минимум — небо.

Мы ночами холодными ищем

Знакомые буквы

В философских трактатах и песнях

Безумных скитальцев,

Пропуская всё то, что написано

Внятно и крупно,

Пропуская года через тонкие

Чуткие пальцы…

©Лада Пузыревская

***

— Какая встреча, добрый молодец, какая встреча! — баба Яга со страшным реактивным свистом опустилась в опасной близости и радостно замахала метлой. Что-то подозрительно она на Светку смахивает, и обличьем смахивает, да и манерами тоже. Но вроде, Светка еще миссию недовыполнила, чтобы раскатывать тут в ступе, не положена ей еще такая реинкарнация.

Не иначе в разработчиках кто-то знакомый, подсмотрел, фоткой Светкиной воспользовался, пошутить так решил. А что, очень похожа, симпатичная такая бабёнка Ягёнка, и буйствует похоже.

Но мне надо выполнять миссию, поэтому надо дамочку осадить и поставить на место. С живой, в смысле реальной Светкой, это очень непросто, но с этой попробуем теми же методами, авось чего доброго выйдет.

— Привет тебе бабушка!

— Какая я тебе бабушка, внучок? Глазёнки-то протри, а то ишь, заобзывался! — нет, ну точно Светка, даже смешно.

— Прости, девица, прости, красавица!

— Щас как метлой-то запендюрю, узнаешь, как меня звать, величать, недогадливый ты мой! Говори давай, куды прёшь, да как на духу говори, а то я тебе устрою пионерское лето!

— Штой-то ты воинственная больно. Разлеталась тут, пугаешь честной народ! — разговор получается на повышенных тонах, это её любимая манера, как я полагаю, тут мне её никак не укондрапупить, конфликт — это её стихия. Но как перевести разговор в другое русло, я еще не понял, а надо быстро думать, она и не на шутку может раздухариться. Пойдут клочки по закоулочкам.

— Ты, мил человек, не юли вокруг да около, я как тебя заприметила, так сразу поняла, что от тебя одни неприятности будут.

— Ну что ты так сразу на меня взъелась? Я иду себе тихонько, никого не задираю. Хочешь, я тебе сказку расскажу?

— Знаем мы ваши сказки, слыхали. Сказки сказывать вы все горазды, ты лучше дело говори, и на вопросы отвечай прямо и без увёрток!

— А чего мне юлить-то, спрашивается? Это ты тут можешь керосин без дела жечь, а мне надо миссию выполнять. Помогать будешь?

— Вот ты как, значит. Сразу быка за рога! Нет, чтобы ублажить усталую нечистую силу, попридуриваться тут со мной — миссию ему надо. Щас метлой запендюрю, будет тебе миссия!

Нет, так её не проймёшь. И главное, как выбраться из этого заколдованного круга, я и не знаю. В реале я бы ей какую-нибудь мелочишку из кармана показал, и переключил на другое, а тут у меня и карманов-то нет.

— Чего приуныл, скукожился? Будешь меня удивлять — развлекать, или я запендюриваю?

— Ах ты нечисть мелкотравчатая! Ты чего себе думаешь? Веди к себе в избушку, пои чаем с травкой, тогда и поговорим как надо, а то разлеталась, размахалась!

Фью-ю, улетела нечисть мелкотравчатая. Видимо, рано нам с ней еще пересекаться по миссии, это так, случайная, прицелочная встреча. Но хоть знать буду, к чему готовиться.

***

Вестернизация всей страны. На меньшее мы не согласны. Впрочем, мы не согласны и на большее. Мы вообще, по жизни, не согласны. Потому что иначе было бы странно. А странно — оно нам не надо. Только суть вестернизации в том и заключается, что кое кто кое где у нас порой.

Вы всё правильно поняли. Всё больше и больше человек в мире начинает понимать, что вокруг творится что-то неправильное. Власти уже не внушают доверия. Телевидение превратилось в инструмент зомбирования.

Большинство газет печатают то, что одобрили сверху цензоры, а добрая половина из них содержанием вообще хуже телевещания. Куда, в поисках, за свежей и адекватной информацией пойдёт человек, желающий разобраться? Большинство современных людей для этой цели используют интернет.

Но и тут тоже изобретаются разные уловки, такие как пропаганда разврата и разнообразной дряни, аналоги информации из зомбоящиков. Но на этом я сейчас не буду заострять внимание. И так понятно, что грязи и лжи в интернете можно встретить на порядок больше, чем в реальной жизни.

Однако, кто ищет качественную информацию, тот обязательно её найдёт. И это главная проблема для тех, кому выгодно держать население рабами и невеждами. Поэтому вырабатываются соответствующие методы поддержания контроля.

На популярных информационных ресурсах активно действуют «сетевые тролли на зарплате», цель которых создать у пользователей неуверенность в правдивости выложенного материала.

Но намного более успешно применяется другой инструмент отвлечения внимания людей от полезной и правильной информации — компьютерные игры.

***

Вот я сейчас возьму два случайных числа и столкну двух героев, которые ну никак не хотят между собой взаимодействовать.

Для этого мне придется придумать ситуацию, историю, анекдот, что ли, а вам придется это прочитать, и фабула получит новое завихрение, а то больно уж всё гладко получается, даже самому скучно стало.

И так, пусть это будет восемь и будет двадцать два, например, когда-нибудь я чего-нибудь и взаправду про эти числа еще расскажу, а сейчас они просто так, без всякого умысла возникли, можно считать и на самом деле случайными, тем более, что я и сам пока еще не знаю, кто у меня тут под этими номерами скрывается, и что всё это на самом деле означает.

Попробуем, а? Открываю список персонажей, я уже и список успел составить, я же всё это писательство нипадецки замыслил.

Нет, я и в самом деле этого не хотел, но уж теперь придется оттянуться по полной.

Как Ирина оказалась в этом идиотском заведении, она и сама сразу не поняла. Зачем-то она зашла в магазин “Постельные принадлежности”. Постельных принадлежностей ей никоим образом не надо, но захотелось в тепло, чуть-чуть согреться.

Помимо белья в магазине оказался кофейный бар: стойка, кофе по-турецки в маленьких чашечках, шоколадки. Она никогда раньше не была в этом районе, а уж об этом-то магазине и понятия не имела, но вот, оказалось, что именно этого ей и захотелось, тем более, что кофе оказался выше всяких похвал.

Полумрак, девушка за стойкой, и еще одна продавщица где-то в глубине зала, за стеллажами с матрацами и отсутствие покупателей создают атмосферу какой-то фантасмагории, недоумения, непонимания, где же она собственно находимся. Ощущение походит на качание на качелях, какое-то пространственно-образное пошатывание.

Входная дверь открывается с мелодичным теньканьем, сейчас во всех магазинах принято навешивать на дверь звонилки, особенно в тех, где покупатель — редкий гость. Молодой человек в дублёночке, с непокрытой головой, тоже недоуменно обводит взглядом помещение, явно не понимая, а что это он тут делает.

Барная стойка примиряет его с действительностью, а отсутствие винно-водочного ассортимента улыбает. Ожидая приготовления порции, Саня Груздев, а это именно он оказался, осматривает интерьер еще раз, и уже не по-детски веселится.

— А я и не знал, что оно так бывает. Но это у вас так и называется — кофе в постель? — Девушка за стойкой улыбается, понимая, что сама-то она до этого как-то раньше и не додумалась.

— Повторите… в постель, — Ирина тоже улыбнулась, понимая непонятое, то, что с самого начала как-то крутилось в голове, но так и не сформулировалось, спасибо молодому человеку.

***

И с налёту с повороту по врагов цепи густой застрочил из пулемёту пулеметчик молодой — такая вот песенка из раннего моего детства иногда в голове выпрыгивает и крутится и крутится совершенно без всякого повода.

Потому что детство моё, впрочем, как и у всех в то время, было октябрятское — пионерское, и книжки, добрая половина прочитанных мной тогда книжек, были про пионеров героев.

Не тех пионеров, которые с дикого Запада, хотя и про тех пионеров тоже иногда книжки попадались, но редко.

А про тех пионеров, которые в фашистов стреляли и молчали на допросах. Как партизаны под пыткой. Потому что они эти самые партизаны и были.

И мне тогда такие книжки нравились, а потом нравиться перестали, это когда я уже стал взрослым, потому что дети на войне — это страшная вещь, война вообще страшная вещь, а дети на войне — это просто страшно.

И я на эту тему никогда писать не буду, не потому что меня не это волнует, это не может не волновать, а потому что в том мире, в той вселенной, которую я как демиург создаю, нет места войне, и нет места детям на войне. Хотя война, естественно, существует. И дети на войне тоже. И как сделать так, чтобы этого никогда не было, я не знаю.

***

Поль Ассандж, французик из Бордо, уполномоченный представитель, вполне себе отвечающий за миссию, мало того, что наделен полномочиями, он еще и обладает способностями.

Способности эти совсем не в том смысле, которые обычно подразумевают у человека, когда говорят об одаренности, и совсем не те, которые имеют ввиду, когда что-то там про третий глаз, способности предвиденья или сверхчувствительности описывают.

Поль владеет в совершенстве шестью или восьмью языками, причем в таком совершенстве владеет, что способен улавливать малейшие нюансы диалектов, игру слов, особенности восприятия и мироощущения носителей этих языков, коренного, так сказать, народонаселения.

Миссии, аналогичные этой, деликатные поручения, завязанные на экономические, политические и культурологические аспекты, он выполнял последние лет пятнадцать с неизменным блеском, всегда добиваясь и превосходя поставленную цель, и притом очень аккуратно, без излишней нервозности, ненужных осложнений.

Само его появление в стране, появление с миссией, а по-другому он нигде и никогда не появлялся, говорило о том, что страна попала в точку бифуркации, и если бы не миссия Поля, события в стране могли принять такой драматический характер, что осложнения явно могли выйти из ранга схватки бульдогов под ковром в ранг открытого, а может и кровопролитного столкновения.

Притом он никогда не взаимодействовал ни с явными лидерами в свете софитов, ни с серыми кардиналами, управляющими и влияющими на принятие событий в стране. Он не был засвечен, не был известен, не был идентифицирован ни одной спецслужбой, потому что в поле действия спецслужб он никогда не попадал.

Вернее, попадал, естественно, как любой иностранец, в поле внимания спецслужб, но его появление и пребывание, его деятельность не вызывала никаких таких вопросов и даже их оттенков, могущих вызвать определенный и неопределенный интерес.

И сам он, даже и являясь лакомым кусочком для определенного рода планов некоторых спецслужб, имел настолько убедительный имидж богатого бездельника, которого ничьи интересы, кроме собственных, лежащих в культурологической плоскости, не могли бы никак затронуть.

В смысле, что всем было очевидно, что никакого толку от этого ни на что не приспособленного не пойми кого, не то писателя, не то исследователя, не серьёзного, а так, дилетанта любопытствующего, просаживающего дядюшкино наследство.

Он не лез в горячие точки, не попадал в ситуации кризисов и обострений, когда могло полыхнуть.

Его свита, а он никогда один не путешествовал, тоже как бы не имела официального статуса, скорее компаньоны, чем подчиненные или наёмные работники.

И хотя Поль финансировал пребывание своих компаньонов, по крайней мере, официально, но было понятно, что у них самих имеются и средства и возможности, и они не только не подчинены Полю, но и не зависят от него, что они просто связаны каким-то общим, нет, не интересом, в смысле единого дела, а скорее общим любопытством к какой-то им одним ведомой стороне культурной жизни исследуемого ими социума.

***

На стоянку я вышел в уже сгустившихся сумерках, если не сказать, в полной темноте. Времени еще мало, но стемнело быстро — зима же. Освещения тут хватает, и фонари горят, да и от окон иллюминация. Машинка стоит, снегом запорошенная, но это не проблема.

Сейчас прогреем и стряхнём со стёкол, а остальное ветерком обдует. Нащупал брелок, фары моргнули, мотор сыто заурчал — пара минут и можно ехать. У темного джипа через пару машин открылась дверь.

— Антон Владимирович, вас можно попросить уделить нам несколько минут? — вежливый молодой человек. А чего ж не уделить то, я же никуда не тороплюсь. Значит, именно на меня решили выйти. Нашли слабое звено.

— Вы знаете, что тут? — делаю неопределенный жест рукой. Знают ребята, что тут всё пишется. Лучше места не выбрали. Стесняются, наверное, или так хотят обозначить чистоту своих помыслов.

— Давайте в машине поговорим. — Сажусь в джип, включаю дурочку. — Чем обязан?

— Антон Владимирович, мы хотим с Вами посоветоваться. Мы знаем, что Вы занимались серьёзным бизнесом, что у Вас одна из лучших фирм.

Умно, ничего не скажешь, к кому бы они еще так-то подъехать смогли? И без обиняков, быка за рога сразу, мол, не просто так, а чиста канкретна за деньги.

— Я уже понял, чем вызван Ваш интерес. Тем более, Вас уже пробили, те, кому положено. Но не пугайтесь, вы всё правильно сделали, и, наверное, другого-то варианта у нас с вами и не было. Тем более, что мы сами в вас весьма заинтересованы, оказывается. Так что представляться не надо, Сергей, и Иван, кажется? — бойтесь, ребята, игра уже на вашем поле. Ребята слегка смутились, но не тушуются, очень приятно. Тем более, что мне никаких полномочий никто не давал, но зря что ли я тут фокусником служу. Пофокусничаем. Тем более что игра сейчас начнется в одни ворота. Не в наши, разумеется.

***

Все люди — разные. Вот я совершенно не понимаю, когда на слух. Когда звучит родная речь — это для меня как бы сотрясение воздуха. В общем-то, и не более. Потому что в одно ухо влетело, в другое вылетело. И ничего как бы не застряло. Да и чему застревать-то.

Слово — не воробей, вылетит, не поймаешь, мели Емеля — твоя неделя, да и язык без костей — вот чего я знаю, оказывается. Когда не родная речь — это совсем другая история. Но про не родную мы пока не будем. И это всё, безусловно, правильно.

А вот когда слово написано, ну или там напечатано — это же совсем другое дело. Это же на скрижалях типа написано, еще бы знать, а чего оно такое скрижали.

Потому что мысль изреченная есть ложь, а вот мысль записанная, она сразу как бы канонизируется, это меня отпускает, я считаю, что в моей жизни все правильно, и мне становится сразу же глубоко наплевать на смысл жизни, тщету всего сущего и экзистенциальный ужас.

И это становится объективной реальностью. Данной нам в ощущениях. Вот оно как оказывается.

***

Ольга вышла из метро и прищурилась — снежок искрится на солнце почти нестерпимо. Дорожки на бульваре только начали расчищать — нападало за ночь по щиколотку, возле памятника и скамеек уже разгребли, а дальше, в сторону ресторана несколько тропинок протоптано, народу почти никого — два три прохожих впереди виднеются.

Утро уже и не очень раннее, на дороге уборочная техника гребёт обочины, а тут безлюдно, спокойно, хочется брести неторопливо, радуясь белизне и чистоте. Москва с последнего приезда практически не изменилась, но тогда было лето, а тут в зиму попали, настоящую, русскую, с морозцем, с похрустывающим снежком.

В последние дни было совершенно некогда, а так хотелось просто прогуляться, подышать Москвой, и вот сегодня с утра решилась, вышла на Чистопрудный. Неторопливо пройтись, обдумать, проникнуться. Без этого в миссии какая-то каверна образуется. Все заранее припасённые планы не выдерживают столкновения с суровой действительностью, что-то очень важное ускользает.

И еще, надо же наконец-то избавиться от мыслей о котлете. Можно предвидеть упрек в том, что в этом месте наше изложение само основывается на женской логике. Этот упрек следует признать совершенно неуместным: требование излагать аристотелевскую логику при помощи женской звучало бы не лучше.

Автор на основе собственного печального опыта советует читателю не вступать в разговоры с женщинами, не изучив досконально руководства. И еще, надо же наконец-то избавиться от мыслей о котлете.

***

В исконных источниках чистоты помыслов и устремлений не возбраняется чуть перегнуть слишком целенаправленную изысходность для возникновения качественно новых условностей истинного подъема к вершинам духа, из которых произрастает новая потребность возникновения иной содержательности и (или) пересадки в поезд, идущий в противоположном направлении…

Так, или почти так размышляла Ольга вчера, пристально глядя на стрелку, медленно приближающуюся к заветной цифре 17-50, после которой и наступает состояние осознанной необходимости выбора между телефонным звонком, влекущим длительные рассусоливания о латентных преобразованиях андеграунда в фенологической амбивалентности, прерываемой периодическим подливанием Мартеля урожая 83 года в пузатенькие стекляшки, и короткой прогулкой по морозному переулку, влекущей разухабистый драйв под простецкую Старку с корнишонами.

Однако те самые пять с небольшим граммов тонкой материи, имеющей, как это уже можно считать вполне доказанным экспериментально, яйцевидную форму, настойчиво жаждали прикосновения к другим пяти с небольшим граммам, находящимся, предположительно, в пространственно — временном континууме с весьма неопределенными координатами…

Говоря совсем просто, душа рвалась к Нему. Мешали фенечки. Стрелка часов. Пузатая склянка с коньяком или граненая с водкой. Выбора не было. Зеленая муха, удивительно похожая на навозную, лениво ползла по зеленеющему же рабочему столу, совершенно игнорируя курсорную стрелку, сопровождающую ее путешествие в этом затхлом Мухо…

В общем, дохнуть муха никак не хотела.

А о котлете Ольга и не думала вовсе. Потому что это только так говорится — не думай о котлете. В смысле мухи отдельно, котлеты отдельно. Но всё равно круг замыкался и становился односторонней поверхностью, в смысле лентой Мебиуса становился, потому что все было плоским и односторонним.

Как-то сама собой пропала глубина и выпуклость задания, все оттенки, так хорошо продуманные и увязанные в логические цепочки, в домашние заготовки разваливались при столкновении с действительностью.

***

Грузин пьёт бензин. В смысле заправляется. Потому что если бензин закончится, грузин упадёт и не поднимется. Вообще-то грузин это для рифмы, на самом деле никакой он не грузин, и даже не лицо кавказкой национальности. Просто человек кавказского типа. Или еще говорят, кавказский человек.

Это так британские учёные определили, что кавказский человек. Потому что все человеки кавказские, которые, ну вы поняли, даже если они и Кавказа то никогда не видели, только в кино. Я вот, например, Кавказ видел. Не только в кино, но и наяву.

И я тоже человек кавказского типа, но не лицо кавказской национальности. Хотя бы и лицо кавказской национальности никогда в жизни не видело Кавказ, так тоже бывает.

Но это, по сути, и не важно. Важно только то, на каком языке человек думает, и на каком языке мамка ему в детстве песенки пела, и на каком языке он свою первую детскую книжку прочитал, вернее вторую.

Про синюю я же не говорю. Синюю как раз можно на любом языке прочитать, это никакой роли не играет. Или рояли.

Так потому что иногда говорят — не играет никакой рояли. Это чтобы было смешно. И доступно. И чтобы сразу оказаться своим. Среди чужих. Потому что если человек говорит, что не играет никакой рояли, значит он свой. В доску.

По крайней мере, он сам так думает. Вернее он думает, что все так думают, а сам-то он может оказаться кем угодно, ему же важно, чтобы все думали, что он свой. А на самом деле он чужой. Среди своих. Но он думает, что они думают, что он свой, а они вовсе так не думают. Потому что он лиловый негр. И парашют забыл отстегнуть. И ему совсем не надо думать про белую обезьяну.

***

— Потому что мы банда! — Кардинал с самого утра в самом прекрасном настроении — вчерашняя лыжная прогулка повлияла очень благотворно.

— И чего, будем теперь работать, или будем заниматься мифотворчеством? — это уже Бенедикт умничает. Они всегда так, стоит им вдвоем остаться, непременно сцепятся, так что пух и перья. Хоть на публику, хоть без публики — всё равно фокусничают. Потому что фокус-группа. И дерево.

А без дерева нам никак. Без дерева хаос получается. Вернее, наоборот, без дерева вообще ничего не получается, а с деревом получается вообще всё. Особенно, если по дереву постучать.

***

Симулякр — это не просто, а очень просто.

Концептуальная поэзия движется в обратном направлении: от симулякра к образу.

Перед нами не просто утрата языкового чувства или испорченный словесный продукт двоемыслия, но следствие воспитанного в носителях языка первичного недоверия к обыкновенному слову в обыкновенном значении, или к смыслу.

Мы не доверяем реальности языка, потому что смысловое пространство культуры и языка симулятивно и иллюзорно.

Концептуальная поэзия не просто отражает опустошение языковых форм, но также подтверждает свою поэтическую творческую способность возвращать первичное функционирование смыслам-концептам, хорошо знакомым русскому сознанию.

Это еще одно подтверждение номинативного характера русской ментальности, а также двухслойности явления опустошения феноменов.

К феноменам, видимо, еще придется вернуться неоднократно, потому что мне не даёт покоя, вертится и ускользает одна любопытная идея о детерминированности событий, происходящих в социуме, причем детерминированность как раз и определяется менталитетом, в этом социуме преобладающем.

Это связано с культурным слоем, определяемом даже и не языком, потому что языковые формы культурного слоя — это то, что как бы даровано, чуть не сказал свыше, но я в это верю не очень, это даровано теми мыслеформами, или теми самыми мимами, которые расплодившись в культурном языковом слое социума, на каждого индивида влияют и непосредственно и опосредованно. Мне почему-то так кажется.

***

Макс сегодня топчет ногами столицу. Светка с утра усадила его в микроавтобус и категорически наказала день проболтаться на бывшей ВДНХ — она-то на работе, а ему нечего в четырёх стенах киснуть, пусть впечатлений набирается. Поболтаешься, говорит, среди народа, а в четыре у входа встретимся, я поведу тебя в музей.

Толпа, фонтаны, павильоны — давненько он тут был, в детстве ещё, не пионером, конечно, пионеры к тому времени благополучно скончались, да и выставка эта сплошной ярмаркой была — купи-продай вся Москва делала. А сейчас люди ходят чинно, не суетясь.

Он тоже чинно, не суетясь, прошелся от главного входа по центральной аллее, узнавая и не узнавая, тихонько радуясь своим ощущениям — забавно так экскурсантом побыть. Зашел в пару павильонов, обошел по кругу фонтан — летом тут, конечно веселее, но и сейчас видно толпы приезжих, фотографирующихся на фоне… Просто направился, куда-то вдаль, по диагонали, свернул какую-то аллейку.

О, знакомое местечко, не в смысле, что когда-то тут бывал, знакомое по духу — пивнушка, с советских, наверное, еще времён оставшаяся. И снаружи домик с колоннами, и внутри, как раньше было, столики, кружки классические, гранёные, сразу как-то захотелось чуть приобщиться, с народом пообщаться. И народ тут соответствующий — из тех, похоже, времён, и разговоры.

Макс подождал, пока нальют пару жигулёвского — в такой пивнушке ностальгически хочется только жигулёвское, хотя выбор тут несравненно богаче, чем в тех, которые он, по малолетству не узнал, и встал к пустующему столику у окна.

Рядом страсти кипели нешуточные, тоже из тех времён, как будто какая машина времени включилась.

— Я не знаю, русофоб Вы или нет. У меня не было случая, чтобы это узнать. Кроме того, мне это неинтересно, поскольку мы с Вами первый раз общаемся, и может быть последний.

Интеллигентного вида мужичок, в очках и с бородкой, рьяно наскакивал на оппонента, более простоватого вида, но тоже вполне так себе прикинутого гражданина лет сорока, видно, что приезжего, но не из самой уж глубинки, из миллионника, скорее всего.

Интеллигент же был явно местный, москвич из потомственных. На доктора технических наук тянул мужичок.

— Уважаемый, разве я у Вас что-то требовал? Нет, довольно вежливо попросил ответить. Причем, даже не просил дать полную оценку ситуации, а только ответить на вопрос, видно ли из неё, что я являюсь русофобом. То есть, человеком, ненавидящим или боящимся русских только потому, что они русские, а также ненавидящим русскую культуру, менталитет, религию… Вы абсолютно правы, у Вас для этого слишком мало данных, но ведь и у этих крикунов их не больше.

Дискуссия явно не тянет на бытовуху. Высокие материи обсуждают высокие договаривающиеся стороны, в эмпиреях витают. А страсти явно накаляются.

— Если перейти от ярлыка к идеям, то каковы признаки, по которым следует отнести человека к русофобам? Если Вы мне это подробно объясните, буду благодарен. Среди моих знакомых есть люди разных убеждений, но развешивать ярлыки у нас не принято, потому что это мало что объясняет. Это свойственно гуманитариям, людям с женственным восприятием и образным мышлением. Для привыкших цитировать без нужды и без меры, ярлык — это самая точная и короткая цитата. У нас тоже часто спорят, но никогда не цитируют.

— Разумеется, речь в нем не о Вашем утверждении, а вообще об обвинении меня в русофобстве. Между тем, любой вид национализма и шовинизма мне глубоко омерзителен, впрочем, как всякому нормальному человеку, гордиться тут нечем. Но этот эпатаж не есть сертификат психической нормальности. Впрочем, все же считаю этих господ достаточно вменяемыми, чтобы отвечать за такие оскорбления. А Вас почтительно благодарю.

— Увы, я тоже живу в цейтноте. Но когда кому-то говорят: «Вы-то просто идиот, но за Вами пойдут железные когорты», — я не просто требую доказательств, я считаю, что никакая аргументация не сможет убедить меня в том, чего нет.

Судя по количеству пустых кружек на соседнем столике, дискуссия продолжалась уже довольно давно, и градус ее заметно повышался.

Оппоненты уже начали жестикулировать, да и громкость разговора увеличилась, Макс уже не мог не слышать дозволенные речи и постепенно начал вникать в суть.

А суть была в том, что граждане употребляющие столкнулись с явной несправедливостью. Один из них явно считал себя обиженным, не собеседником, нет, кем-то на улице, митингующими какими-то, которые на какую-то безобидную его реплику разразились жутким обвинением в русофобстве.

Произошла цепная реакция, и Макс почувствовал, как против какого собственного желания тоже оказывается втянутым.

— Мужики!!! Ну, вы, блин, даете!.. Надеюсь, помощь рефери вам не потребуется? На хулиганов вы мало похожи, к тому же — не так чтобы молоды, и мне совестно брать вас за руки и разводить по углам, как нашкодивших школьников.

Совершенно не желая того, он встрял, и оба собеседника уставились слегка остолбенело на него.

Видимо сказал он весьма убедительно и твёрдо, да и весь его решительный вид подтвердил нешуточность намерений. Сразу возникла тишина.

Она повисла в воздухе, и даже продавщица с беспокойством посмотрела в их сторону. Несколько секунд было тихо, что муха пролети — слышно, но мухи не было. И вдруг как-то разом всё изменилось, как будто щелкнули выключателем.

На лицах непроизвольно появились улыбки, потом в воздухе повис робкий смешок, и еще через пару мгновений все трое дружно хохотали, переглядываясь и подмигивая друг другу.

— С уважением ко всем. Вы меня простите, но обвинять кого-то из присутствующих в русофобстве или в фашизме — и то, и другое — ну, чушь несусветная, — чуть отдышавшись, Макс подхватил вторую кружку и собеседники сдвинулись, освобождая ему место и жестом показывая, как они рады иметь его участником их бурной беседы.

— Ну, молодой человек, как это вовремя у вас получилось, — сказал старший гражданин, и все опять прыснули радостно и сделали по солидному глотку.

— Вы, надеюсь, не гуманитарий?

— Нет, я металлург.

— Из Челябинска?

— Заметно? — широко улыбнулся Макс, и все трое опять радостно засмеялись, кивая.

— Суров!!!

***

Каждая волна несет с собой семена своего рождения и смерти, остатки с предшествующих, затухающих систем и первые отблески грядущих способов бытия. Активная жизнь состоит из трех фаз:

— Вхождение: Когда это начинает пробуждаться, происходит подготовительный период и накапливается энергия. Это включает первоначальное формирование и настройку системы, а также период "Эврики!" — открытий и исследований. Это, можно сказать, возрастающий отрезок синусоиды.

— Пик: Затем приходит интервал динамического напряжения и кажущейся стабильности в районе максимума. Условия жизни и это синхронизированы, согласованы и уравновешивают друг друга. Конечно, в реальности все не так упрощенно, но это удобно принять в качестве модели.

— Выход: За этим интервалом кажущейся стабильности следует период дезинтеграции, смутные времена, когда система становится разбалансированной и неэффективной, так как новые возникающие проблемы выходят за рамки ее способностей. Теперь мы находимся на скользком отлоге, и если обладаем внутренним потенциалом и ресурсами, готовимся к следующей волне.

Это всегда процесс в процессе, но здесь нет никаких гарантий движения или изменений. Ни изменение, ни поддержание статус-кво не являются правилом. Если присутствует дисбаланс и нарушение динамического равновесия, изменение происходит. Если нет — нет.

О древний Океан, величественный одиночка… Твои волны чередуются параллельно, перемежаемые короткими промежутками. Едва одна из них убывает, как вслед ей, вздуваясь, стремится другая, которая тает, напоминая нам, что все в мире — пена. Так человеческие существа, эти живые волны, умирают, сменяясь в однообразном порядке, но не оставляя и пенного ропота.

О, эти волны прибоя, о, эти морские пейзажи! — почему вы так созвучны?

***

Вот такой у меня получился интересный паноптикум. Есть герои, которые совершают поступки. Или не совершают, а только тратят своё драгоценное время на бесполезную и никому не нужную ерунду. Лучше бы они поступки совершали. Или деяния.

То есть поступок — это мужское деяние, но деяния вампира — это ложный поступок, имитация, потому что зло — не поступок. А кто тут у нас вампир, спрашивается? Кто своей цели достигает не напрямую, а косвенно, обходными путями, с течением времени?

Если женщина хочет показаться интересной, она должна быть непредсказуемой и непонятной.

А вот зло должно быть персонализировано. И должна возникнуть дефиниция. Все новое, все угаданные возможности надо немедленно показать людям, чтобы они могли этим воспользоваться.

Такая форма отношений всего лишь реализует программу и обеспечивает успех задуманному мероприятию. Приобретенный опыт может когда-нибудь пригодиться.

Дефиниция подразумевает, что зло должно быть наказано. Поэтому добро должно быть с кулаками. И тут я попадаю в ловушку. Логическую ловушку. Добро с кулаками, поэтому получается, что должен возникнуть кулачный поединок. А это уже никакая не дефиниция, это профанация.

***

— Ну, ты как с Луны на лыжах, — Света сладко потянулась. Сергей вытащил сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой.

— Я тебе что говорю, — завел он давнишнюю тягомотину, — вода, она и в Африке вода. Капля знает, что в океане происходит. Океан знает, что с каплей творится. Ты же свой мизинец на ноге ощущаешь. Ну не всегда, конечно, а только когда об угол трахнешь. А так, знаешь, что с ним всё в порядке, и не возбухаешь.

— А я тебе что говорю? — Света никак не хотела слушать доводы разума, — я тебе третий час талдычу, что нельзя в воду эту штуку совать. В водку — пожалуйста, а в воду никак. Тебе цунами захотелось? Эффект бабочки слышал? Ты про бедных папуасов подумай, у них шаман камлает, а ты суёшь. Точно цунами будет или еще чего похлеще.

Разум не возобладал. Кувшинчик хрустальный, с водой из под крана, стоял себе, как стоял, водка тоже имелась в достаточном количестве. Разница между водой и водкой никак не улавливалась.

— Ты думаешь, океан не знает, что происходит с рюмкой водки? — Сергей разгорячился, — водку тоже из воды делают.

— Пофигу океану твоя водка — хоть запейся, — Света довольно ловко выкрутилась из ловушки, — киты же водку не пьют.

— Зато матросы пьют, мало сейчас в океане матросов? А водолазов? Уж никак не меньше, чем китов.

— Водолазов больше, но они же не разумные. А киты разумные. Потому и не пьют. Водку.

— А давай кита поймаем, и ему сунем эту штуку, — Сергей представил кита с погремушкой и счастливо заулыбался.

— Дурак, — сказала Света, чем и поставила жирную точку в дискуссии.

***

Чем отличается софизм от трюизма. А посмотрим в корень, как незабвенный Козьма рекомендовал неоднократно. И то и другое суть надувательство. Но если первое как бы полагает некоторую вдумчивость, то второе, несомненно, ловкость.

И этим восхищает. И то и другое суть надувательство. То есть все действия правильные и сомнению не подлежащие, а результат неправильный. Это как раз всем очень нравится.

Или наоборот не нравится. Потому что всех устраивает, когда действия правильные и результат правильный. А вот когда действия неправильные, а результат правильный — это тоже иногда многим не нравится. Но так работает любая система власти. Потому что власть вообще редко кому нравится.

***

Дядя Стёпа милиционер сидит в засаде. С цифрой пять на медной бляшке, в синей форменной фуражке с красным околышем. Дядя Стёпа дядька здоровенный, ему очень трудно спрятаться в кустах, потому что откуда ни глянь на кусты, сразу думаешь — а что там синее краснеет?

Фуражку же не спрячешь, торчит фуражка, виднеется. Дяди Стёпы как бы и не видно, а фуражку видно. Вот и понимаешь, что он сейчас из кустов как засвистит в свой милицейский свисток.

Бобби, английские полисмены, они тоже ребята здоровенные, других там не берут, они такая же достопримечательность, как английский газон, который надо 300 лет подстригать.

Так и полисменов надо 300 лет отбирать, чтобы получить таких здоровенных полисменов. А дядю Стёпу 300 лет отбирать не нужно, он один такой, это мы с самого детства всё знаем всё про дядю Стёпу. Можно сказать, генетическая память про дядю Стёпу у нас.

***

Рюрик любит мокик. Маленькая лёгкая тарахтелка позволяет быстро и неожиданно появиться там, куда никаким другим транспортом не доберешься.

Смешные габариты и вес позволяют даже возить мокик в тамбуре электрички, в багажнике авто, а потом в нужный момент появиться в нужном месте и быстро смыться.

Тем более ни номеров, ни прав на мокик не надо, в случае чего, от него и избавиться можно, тем более у Рюрика их, мокиков этих, целая коллекция. У Рюрика много мокиков.

***

Если к чему-то очень долго готовишься, то когда оно наступает, то не наступает состояния полной удовлетворенности.

Наоборот, если что-то наступает спонтанно, тогда возникает блаженство или наоборот, какое-нибудь другое глубокое и всепоглощающее ощущение, и бытие становится наполнено глубоким и ярким смыслом, которого никогда не получить, если что-то продумывать и готовить заранее.

Потому что от того, что готовится заранее, как правило, остается чувство неудовлетворенности — как же, столько готовился, а получилось так, как получилось.

И это не даёт понимания осмысленности существования вообще, и вообще какой бы то ни было осмысленности. Главным препятствием же является неподготовленность.

Хотя, как ни готовься, всё произойдёт обязательно не так, а как-нибудь наперекосяк. Почему это так происходит, я попросту не знаю. Кто слыхал о "бритве Оккама", тот знает логический принцип, согласно которому сущности не следует умножать без необходимости.

Иными словами, это принцип логической экономии: если без чего-то можно обойтись, то нет нужды это допускать.

***

Вообще-то это книга рецептов. Вроде кулинарной книги. Все рецепты содержатся наяву и комментируются, вернее, иллюстрируются ситуациями, которые как бы никакого отношения к изложению не имеют, тем не менее, без этого читать было бы совершенно невозможно, потому что читать было бы как бы и нечего.

Если наоборот, были бы одни иллюстрации, то это была бы просто книжка с картинками для малолетних ничего не понимающих оболтусов.

Только вот оболтусы, тем более малолетние, предпочитают книжки в руки не брать, а брать в руки они предпочитают какую-нибудь гадость. Я, конечно, могу предположить, почему они так делают, но это не будет иметь никакого смысла, потому что я не малолетний оболтус.

Хотя это зависит от точки зрения и системы координат, и я полагаю, что для кого-нибудь, не будем указывать пальцем, всё совершенно не так, но этот кого-нибудь меня совершенно не интересует, как впрочем, наверное, и я его.

Поэтому мы существуем в разных системах координат и никогда не пересечемся, а если и пересечемся нечаянно, то ничего для нас, в смысле и для меня и для него не изменится. По крайней мере, мне хочется на это надеяться.

***

Вот ведь еще какая штука, оказывается. Нерегулярность присуща сложным процессам. Для нормального человека хаос — это непознанное и неназванное, опасность непредсказуемости и ненадежности.

Однако, похоже, то, что мы называем хаосом, это тоже миропорядок, но не наш, а параллельный, и, проникая в него и его осознавая, мы участвуем в каком-то первичном или вторичном вселенском энергообмене. Или в информационном обмене, который с энергией связан каким-то опосредованным способом.

Услышать, увидеть, почувствовать в хаосе похожесть, родство, созвучие — первый и самый главный шаг любого творческого процесса. Видения и образы, которые рождаются в эти моменты, ошеломляют своей беспредельностью и многозначностью.

Причины и следствия сцепляются между собой в самом невероятном сочетании. Хаос как бы открывает нам через свои пространственно-временные вибрации новые варианты и способы пространственно-временных ощущений и образов.

Хаотические процессы, реализуемые сначала в воображении, а потом в действительности, структурируют, то есть творят, мир. Творческий человек становится как бы посредником между космосом и хаосом, между аккумулированной, связанной энергией плотной материи-вещества и свободной энергией Вселенной, которую мы почему-то называем хаосом.

Если каждый конкретный акт такого посредничества кажется случайным, он является фрагментом коллективного устремления, и сумма этих свободных, интуитивных актов, внешне беззаконных и возмутительных, вдруг оказывается естественной и красивейшей картиной вечно изменяющегося мира.

***

Всё, что случилось сегодня с Ольгой Николаевной, не поддается никакому логическому объяснению. И ведь всего-то и было по началу — купила колготы, купила пачку салфеток и коробку крапивы сушеной, чисто в косметических целях, и купила еще «Кысь».

Давно хотела с Толстой познакомиться, всё руки не доходили, нет, в смысле почитать Толстую, а не пообщаться, пообщаться то вряд ли удастся, она, говорят, на тусовки не ходит, не в передачу же к ней залазить. Хотя, если бы было желание, можно бы и в передачу, но светиться в этот раз совершенно ни к чему.

Вот тут оно и произошло. Выходя из подземного перехода на Тверской, на ровном месте, никаких наледей или снежных куч, Ольга вдруг ощутила, что земля как-то становится ближе. В смысле, поняла, что падает, и не поняла, почему, каблук не сломался, нога не подвернулась, просто наступило состояние свободного падения.

Но не завершилось. Два молодых человека ловко ухватили Ольгу Николаевну на середине траектории под руки, и прочно утвердили в нормальном вертикальном состоянии.

— Девушка, осторожнее, — только и прозвучала реплика, и молодых людей как бы и не стало, Ольга даже и разглядеть их не успела, просто преисполнилась толикой благодарности, хотела улыбнуться, а улыбаться то уже и некому оказалось.

Зато в «Кысе» оказалась записка. В гостинице, естественно, обнаружилась, не сразу же на улице Ольга стала «Кысь» проверять. Сразу за обложкой, перед первой страницей. В магазине никакой бумажки в книге не было, она пролистала тогда книгу у прилавка, а потом не выпускала из рук до самого помещения книги в сумочку, между аптечными пачками и колготками.

Ну не могли молодые люди засунуть эту записку, никак не могли, это же надо было открыть сумочку, достать «Кысь», открыть «Кысь», положить записку, закрыть «Кысь», положить в сумочку, закрыть сумочку. А больше вообще никаких случайностей в пути до гостиницы, до самого номера не возникало, не могло возникнуть.

Или записка, а на ней была строчка цифр, скорее всего телефон записан, гелевыми чернилами на страничке из блокнотика в клеточку, сама в книге материализовалась, или сам момент падения был гораздо дольше, чем показалось Ольге Николаевне, что-то вроде кратковременной потери сознания, на время, достаточное для открывания сумочки и засовывания записки в книгу.

А вот звонить по этому телефону она не будет.

Если они такие ловкачи, то сами позвонят, или другим каким образом свяжутся, если уж оно им так надо. А кто это они, даже и гадать не хочется.

И записка пусть так в книжке и лежит, как бы необнаруженная.

***

У меня тут местами и временами в тексте выскакивают разные упоминания национальностей, да и рас некоторых, но это не по злобе совсем, и нет в этом никакого расизма, нацизма и прочих измов, это просто попытка переосмыслить одну бытующую теорийку о том, что сущность человеческого существования, простите за тавтологию, в смысле, сущность того, чем человек может в жизни прославиться, определяется не только и не столько генами, даже в большей степени она определяется мемами.

А взаимодействие генов и мемов, в смысле такое нетривиальное взаимодействие, как раз и даёт самые интересные крайности. Вот к примеру две наши крайности. В смысле два наших солнышка. Пушкин и Лермонтов.

Один, сами понимаете, гены имел какие, а другой тоже как бы и не местный, Лермонт-то тоже прибыл не отсюда тоже, видимо, гены имел не совсем характерные для данной местности, а вот мемы, или мимы — у одного Арина Родионовна позаботилась, другому тоже надо понимать было кому мозги вправить, в смысле посеять обильный и качественный посев, вы поняли, о чем я.

Так что не по злобе я вопрос национальный и даже расовый поднимаю, а из любопытства и из чисто научного интереса. Тем более что всё это очень сильно, как я полагаю, влияет на объективную реальность. Просто не может не влиять.

***

В природе существуют два замечательных инструмента — рубанок и пассатижи. Вы скажете, что их люди придумали и сделали? Наверное, вы отчасти правы. Потому что ни рубанки, ни пассатижи на грядке не растут. Их поэтому приходится делать руками.

Вы когда-нибудь делали руками пассатижи?

А я делал, мне судьба уготовила такой подарок судьбы в девятом классе на уроке труда. Еще у нас был такой замечательный трудовик, Карп Иванович, но это никакого отношения к тому, что по сюжету происходит, не имеет, так, совершенно излишняя и бесполезная информация.

Хотя никакая информация бесполезной не бывает в принципе, потому что нормальному цивилизованному человеку надо про пассатижи знать всё. Даже то, что какой-то Карп Иванович мог много лет назад, в прошлом веке иметь какое-то отношение к каким-то отдельным уникальным пассатижам ручного изготовления.

В общем так, про пассатижи я знаю всё. Я их сам, вот этими вот руками почти до конца доделал, и доделал бы до самого конца, если бы одна половинка пассатижей, кажется левая, не вырвалась из зажимных тисков сверлильного станка и не разворотила мне пол указательного пальца на левой руке так, что меня пришлось транспортировать в травмпункт и там зашивать эти полпальца специальными медицинскими нитками, которые через неделю из указательного полпальца левой руки у меня вытаскивали.

А шрам — вот он. На указательном пальце левой руки, за столько лет он стал такой симпатичной белой полоской. Когда я на него смотрю, я сразу вспоминаю про пассатижи.

Про рубанок я не вспоминаю вообще никогда, один только раз в жизни вспоминал, когда сел на неструганую лавку не очень удачно, тогда и вспомнил про рубанок, и что некоторые тоже про рубанок не вспоминали, но мне бы это было простительно, а им я этого простить не могу, нет бы, чтобы взяли они рубанок, и сделали так, чтобы именно я о нем не вспоминал, а не они.

В природе существует, наверное, еще много разных замечательных вещей, но я о них никогда не узнаю так, как узнал про рубанок и пассатижи. Но это, наверное, к лучшему.

***

Точка невозврата пройдена. Это стало понятно сразу, как только Валентин Васильевич взял верхнее письмо из пачки, принесенной секретаршей.

Девяносто пять процентов работы заключаются в чтении и осмыслении принесенных секретаршей документов.

Остальные девяносто пять процентов работы заключаются в глупых переговорах, бессмысленных телефонных звонках и бесконечных совещаниях на которых ничего не решается в принципе.

Это всё бы можно было отнести к процессу накопления и переработки информации, если бы во всём этом была осмысленная или полезная информация. Это только так принято думать, что информация не бывает лишней. Бывает, еще как бывает.

Бывает, что информационный поток вообще сливается в белый шум, и крупицы полезного тонут безвозвратно в информационных потоках, забивающих все мыслимые и немыслимые каналы. Для возможного полезного. Или возможного бесполезного.

Когда приходит время принимать решение, зачастую, вернее даже практически всегда, приходится руководствоваться не достоверной и осмысленной информацией, а информацией заведомо искаженной, предварительно обработанной и поданной таким образом, чтобы решение было именно таким, как оно надо.

Кому — спросите вы, и сразу поймёте, что глупость ведь спросили. Тому, кому надо.

По-другому никогда и не бывает.

***

Господи, как мне всё надоело. В смысле депрессивно — маниакальное состояние, которое я на себя напускаю, чтобы стать одним из героев этой самой бродилки, чтобы выполнить миссию и перейти на следующий уровень.

Без этого состояния в квесте практически невозможно понять, что надо в каждой конкретной ситуации делать, и приходится погружаться очень глубоко.

Это, скорее всего, чревато для психики, но любая игрушка чревата для психики. Хотя, если посмотреть на проблему с другой стороны, любое живое существо может играть только в доступные ему игры, при этом оттачивая имеющиеся у него навыки, которые могу пригодиться в другой, неигрушечной жизни.

Потому что любая игра — это тренировка, и если кто-то стал во что-то играть, это, скорее всего, означает только одно, появилась потребность и возможность осуществить тренировку того, что скоро, скорее всего, будет востребовано.

Или уже востребовано. Или было востребовано, но игры такой в то время не было, а потому то, что произошло совсем не так, как могло бы произойти, произошло и получилось как всегда. Цивилизацию не могут спасти ни те, кто настолько неразвит, что верит во все религиозные нелепицы, ни те, кто настолько чужд религии, что верит, будто религия целиком сводится к такой вере.

Сейчас же совершенно другое дело. Подготовленные и натренированные на этих игрушках, на этих тренажерах, мы любую неожиданность встретим во всеоружии. Нет, я не утверждаю, можем, конечно, и не встретить, это уж кому как повезет.

Мне обычно не везёт никак, но я всё равно играю в эту игрушку, правда мне и в ней везёт не очень. Но каждый раз я начинаю опять и опять, потому что меня не покидает ощущение, что опять всё только начинается.

©Иногда достаточно быть грубым, чтобы избегнуть ловушки хитреца.