Глава 5 Орда выступает в поход

Для монголов грабеж был одной из главных причин, заставлявших их отправляться в походы.

Завершающим этапом подготовки к походу стал сбор войск. По приказу хана Батыя все царевичи, невзирая на то имеют ли они собственные улусы или нет, должны были послать на войну старшего сына. Нойоны, тысячники и сотники, также должны были привести старшего из своих сыновей. Таким образом, в поход отправлялся один человек из каждой семьи.

От множества копыт содрогнулась земля.

Выйдя от столицы весной 1240 года, войско двинулось на запад. Медленно двигаясь армия шла в течение всего сухого лета. Путь лежал от одной степной речки до другой. Не смотря на практическое отсутствие дождей, громадное скопление коней и скота, орда не страдала от жажды и бескормицы. Степь зеленела весенними побегами, а чем дальше проходило войско, тем больше попадалось сохранившихся после весенних разливов поемных лугов, болот, ручьев, где было достаточно корма для неприхотливых монгольских коней.

Тумены двигались по своим дорогам широкой лавой. Чтобы проехать от одного конца войска до другого, понадобилось бы больше трех дней пути. В глубину войско растянулось на десять дней пути.

Вперед были разосланы разведывательные отряды. С ними шли быстроходные верблюды, нагруженные шатрами, котлами и обильным запасом продуктов. Хан и его свита ни в чем не должна была нуждаться. Передовые разведки отыскивали удобные места для остановки, богатые кормом для скота.

Тумены держали связь между собой и великим ханом с помощью гонцов.

Где находился сам Бату хан, никто не знал. Со своими тургаудами, он появлялся то на левом краю, то на правом.

Но на самом деле чингиситы не являлись начальниками своих отрядов. К каждому из них был приставлен опытный военачальник. Темники распоряжались своими отрядами, назначали остановки, рассылали разведчиков и гонцов. Каждые девять дней к Бату хану летели

гонцы. Ему докладывали, где находятся отряды, как развлекаются чингиситы, каким путем дальше пойдет отряд, какие в пути корма для лошадей.

Для хана его верные нукеры, поставили походный шатер на берегу небольшой речки. Бату сидел перед шатром на меховом ковре, наслаждаясь завтраком. Рядом с ним сидели его фавориты Субедэй и Тугай. Они практически ничего не ели, ожидая приказа своего повелителя. По приказу хана нукеры привели строителя штурмовых башен, метательных и стенобитных орудий Донг Хей— ли. Тучный китаец был одет в просторный шелковый халат, расшитый золотыми драконами и маленькую синюю шапочку.

— Я вызвал тебя великий строитель, — произнес Бату, щурясь от солнца, — чтобы спросить, все ли готово для штурма вражеских укреплений.

— Да, мой повелитель, — поклонившись, произнес китаец, — сто повозок везут разобранные метательные машины и штурмовые башни. Детали для их ремонта тоже имеются. Остальное можно будет добыть на месте. Но для обслуживания орудий нужно много народа, а рабочих у меня не хватает.

— Ничего, — засмеялся Бату, — скоро мы пригоним тебе много рабов. Можешь взять столько, сколько пожелаешь. Но твои машины должны действовать безотказно! Иди…

— Слушаю и повинуюсь, — проговорил Донг Хей-ли, и поспешно, удалился.

— Впереди нас ждут великие битвы, новые земли с богатыми городами, — проговорил Батый, глядя вдаль. Теперь надо решить, что атаковать вперед…

— Первыми надо разбить половцев, — сказал Тугай, — они ненавидят нас. Их армия велика и они могут ударить нам в тыл.

— Нет, — ответил Субедэ, — вперед надо идти на Булгарию, не дав им заключить военный союз и получить помощь от Богдатского шаха.

— Вы оба правы, — немного подумав, сказал Батый, — но мой старый полководец Субедэй, уже потерпел поражения в битве с половцами.

— Мой повелитель, — угрюмо сказал Субедэ, поймав на себе насмешливый взгляд Тугая, — ты не можешь меня укорять, что я и мои нукеры не стараемся возвеличить монгольское имя. Я служил верой и правдой твоему деду и продолжаю служить тебе. Я готов выполнить любой твой приказ.

— Не обижайся, — примирительно сказал Бату, — но я не пошлю тебя в половецкие степи. Туда отправится Тугай. Ты же пойдешь в Булгарию и принесешь мне голову эмира.

— Слушаю и повинуюсь, — с облегчением произнес Субедэй.