Сегодня снова хочу рассказать о поющем поэте. Вы наверняка знаете о нём лучше меня, но наверняка будут и те, кто услышит о нём впервые, потому – пытаюсь. Начну с некоторого отступления, с попытки ответить самому себе на вопрос почему моё внимание так часто привлекают именно поющие поэты. Думаю, тому есть несколько причин. Знакомиться и проникаться ими, как ни крути, легче – одно дело вслушиваться в слова песни во время пути на работу, прослушать её много раз, запомнить едва не наизусть, пропитаться интонацией автора, и уже после развернуть широкое полотно общего смысла, и совсем другое – читать с бумаги. Ничего не поделаешь, глаз порой начинает скользить, порой теряется и музыкальность ритма – просто потому, что нужно произнести вслух, чтобы услышать её. Однако, дело не только в восприятии. Думаю, поэзия, будучи вовсе оторвана от живой речи, от произнесения вслух, от мелодики, часто иссушается, становится уже вовсе не произносимой, начинает обладать видимым глазу но вовсе не ощутимым на слух ритмом, расшатывает рифму. И всё это хорошо, как возможность отойти в сторону от привычного, найти новые пути, новые выразительные средства, но вовсе оторваться от звучащей речи для поэзии равносильно смерти.
Глава 18.
Никита.
Игра в бадминтон.
В липовой аллее неподалеку от конторы Гордеева поджидал Вадим. Никита уже слышал о случившемся и без лишних вопросов отпустил помощника на похороны. Про себя отметил, что судя по поведению, смерть дяди Вадима удручала не слишком.
— Начальник! Если так и дальше работать будем, план выполним, премию получим, правда? — звучало искренне.
— Да!? — не то спросил, не то согласился Гордеев. Ему, еще не отошедшему от визита к Титычу, было не до плана.
— Я говорил, что дело у Вас пойдет, говорил! И мужики Вас уважают! Вот только Маруська…
— Что — Маруська?
— На хрена такая мастерица нужна? Какой от неё прок?
— Я думал, у вас хорошие отношения. В бадминтон играете.
— Хорошие-то хорошие, и в бадминтон поигрываем, — Вадим сально усмехнулся. — Но отношения работе не помеха. Я бы на Вашем месте, простите за наглость, Маруську уволил и мастером жену взял.
— Жену? Хорошо, Вадим, я подумаю.
Вадим потоптался на кривых ножках и мечтательно вздохнул:
— А я, вообще-то, в футбол играть люблю! Не удивляйтесь. Мне мои колеса не помеха. Я хороший левый хав. Помню, в детстве с пацанами до вечера гонял мяч. «Свинопас-кривоножка!» — кричали они – «дай пас!». Свинопас-кривоножка — так меня звали. И я делал ювелирную передачу в стиле Феди Черенкова! «Свинопас-кривоножка»! — кричали пацаны – «бей по воротам!» И я забивал, как Олег Блохин.
— Здорово! А почему тебя звали свинопасом, Вадим?
— Когда мячик прокалывался,
Однажды в интервью с кинорежиссером Нечаевым слышала, как он делился секретами профессии. Говорил, что для детей снимать куда сложнее, чем для взрослых, потому что аудитория более требовательная, не потерпит никакой фальши и уж тем более назидательного тона. То же самое и в литературе, мне кажется. Почему-то самые яркие и запоминающиеся произведения относятся именно к ней.
На цикл подросткового фэнтези украинских писателей Волынской и Кащеева под названием «Сивир» я наткнулась совершенно случайно. Хотя нежно люблю сам жанр, почему-то редко обращаю на него внимание из-за дурацкого предубеждения: детское чтиво в кричаще ярких обложках взрослым теткам читать не к лицу.
И вовсе я не пытался искать что-то на злобу дня, ничего подобного — оно само нашлось. Нашлось в книжном шкафу родителей соавтора. Соавтор начал читать и все нахваливал: вот, мол, писали же люди когда-то! И фигуры речи хороши да к месту, и юмор не вымученный, но и не плоский, и образ героя, от лица которого написана повесть, выдержан достоверно. После такого сетература — что наждачкой по стеклу.
Наверное, для автора странно и удивительно, когда его произведение уходит и начинает жить собственной жизнью. Книга М.Петросян «Дом в котором...» явно из таких: сколько про нее написано, сколько написано фанфиков и стихов, нарисовано иллюстраций и сыграно сцен, история давно обросла собственным фольклором. Но вот мне все же тоже хочется немного высказаться.