7.

Вторую зиму провожу в скитаньях,

Степь тянется на миллионы вёрст.

Наш табор поредел, растёкся

На ручейки осёдлых биваков.

У многих до крови истёрты ноги,

Не слышно перезвона томных струн,

Угрюмою толпой идём на север —

По слухам город там. Искать приют

Всегда удобней при народе:

Один откликнется, за ним другой…

А нам, ведь, и не надо много:

Вода и хлеб, навес над головой…

Вот потому идём вперёд,

Проваливаясь в снег по пояс,

Под дыр плащом безвольно ёжась,

На Небо возводя поклёп.

Устали лошади и люди,

Устало Солнце — вышел Сон —

Сморила нас ночная стужа,

Пытались развести костёр

Из жёстких веток саксаула,

Из чёрной, неживой травы…

Андрей принёс Талмуд и Тору,

И только ими мы спаслись…

Мужчины вырыли землянку —

Нору глубокую в снегу —

Туда отправив женщин, деток,

Остались сами наверху…

Самым отчаянным рифмам

Не передать тишину

Возле костра могильного

Под переменность вьюг.

Не было пищи — снегом

Поили детей и жён

И торопили утро

Мольбою в две тысячи ртов…

Медленно время тянулось,

Холод пронзал насквозь,

Плакали в люльках младенцы,

Табор не спал в эту ночь…

Солнце согрело Небо,

Мы снова отправились в путь —

На горизонте Город

Клыками дышал труб.

Шли молча.

На дымный запах.

Шли вдаль.

Не считали потерь.

Снег заметал наши лица,

Липкий, как страх, снег…

А в Городе праздненство было,

Лилась разудалая песнь,

В шубы закутанный хохот

В морозном дыханьи звенел…

Чем ближе мы подходили,

Тем делался звонче смех,

Шутихи вонзались в небо

И солнечный свет мерк

В сравнении с ярым весельем,

Царившем на этом балу,

И нас — одиноких странников —

Решили вовлечь в игру.

Просили сыграть «Цыганочку»

И погадать по руке,

А мы вместо денег пригоршнями

Хватали с прилавков хлеб…

Нестройною речью мелодия

Покатилась по улочкам…

Все люди стремятся к экзотике —

Мы дарим её вам.

Приют нам нашли очень быстро.

Гражданская шла война.

Все ближние деревеньки

Были выкошены до дна.

Кого порубили махновцы,

Кого — царской армии тварь,

А кто и сбежал самовольно,

Оставив пустые дома.

В домах тех и нас расселили,

Подали к столу пироги…

Мы пели о яростном лете,

Холодам и снегам вопреки.

Мужчин увели на заводы,

Как только ушла с Поднебесья Луна,

Вернулись они под утро.

Два долгих дня спустя…

Им выдали хлеба пайку

И целый бидон молока.

Молоко выдавалось за вредность —

Их работой была руда…

Так и жили —

Женщины пели

Да следили за очагом,

Дети в местную школу ходили,

А мужей поглощал завод…

У меня ни детей, ни мужа.

Целый день и всю ночь одна.

Милый Авр,

Возвращайся скорее!

Я боюсь, не дождусь тебя…

Вот вчера заходил Андрейка.

Он совсем, как цыган стал:

Отпустил воронёные крылья

Шевелюры до злого плеча.

Он теперь ходит в красной рубахе,

Шароварах и галифе,

Нож широкий вместо нагана

Он на пояс навесил себе…

Говорил:

«Здравствуй, милая Груша.

Ты мила мне, и ты одна.

Отчего не позволишь волку

Охранять и любить тебя?»

«Ах, Андрюша,

Я рада б позволить,

Но обманывать не хочу…

Ты же знаешь, мне мил Аврелий...»

«Этот гой?

Чем он лучше?

Я тут».

«Лучше? Нет.

Ты неправильно понял.

Я всего лишь его люблю.

Ты же знаешь, Астарт,

Бог — свидетель,

И свою и мою судьбу...»

«Судьбы близких сокрыты от ока,

А своею судьбой не делюсь.

Аграфена, иду к барону.

Буду сватать тебя и молюсь,

Чтобы звёзды сошлись сегодня,

Предвещая счастливый брак…

Мне осталось совсем немного…

Груша, дай мне хотя бы шанс».

Он ушёл, тонко пела калитка,

Ночь на перси упала, как шаль,

По утру же гонцы барона

Передали, что выдана я

За Астарта, в крещеньи Андрея,

Что должна ему быть женой,

Что негоже цыганке вечер

Коротать завсегда одной…

Мой Аврелий, прости. Я не в силах

Против воли барона идти.

Значит, крест мой такой.

Что же делать?!

Видно встретиться нам

Нет судьбы…