2.

Степь одинокая просила

У горизонта тёплый дождь,

Из облаков себе перину,

И чтобы дольше длилась ночь.

Она хотела спать, устало

Следила за движеньем звёзд.

Кибитка плакала, стучала

По бездорожью. Не спалось

Всё ещё юной Аграфене,

Их табор уходил на Юг,

Пришёл сюда — в объятья степи,

Где нет людей, где только стук

Копыт цыганских по тропинкам

Бескрайней, жалкой пустоты…

И Груша плакала украдкой,

Рукой лаская стёртый гриф…

Её могильная соната

Вливалась в общий хор гитар,

И Степь задумчиво внимала

Своим непрошеным гостям…

Остановились возле речки

Полупрозрачной, ледяной,

Стреножили коней усталых

Да разожгли седой костёр.

А у костра за разговором

Быстрей травы сгорает ночь,

А у костра под плеск гитары

Не спится степи,

Степь поёт.

Ветрами,

Листьями осины,

Да волчьим воем в пустоту,

А Груша смотрит безнадежно

Да, в шаль укутавшись свою,

Склоняет голову на плечи

И проклинает степь, цыган,

Всё вспоминая тихий вечер,

Москву, кибитку, песни, «Яр»…

Сейчас не то настало время:

Нет бар — не стало и цыган.

Осталась степь,

Голодный ветер,

И гон,

И травля —

Пустота…

Нет впереди ни капли света,

Ни звука Солнца впереди,

А Аграфена дышит летом,

Она, как зверь, бежит от зим…

Бежать и прятаться —

Вот доля

Оставшихся сынов земли,

А за флажки —

Побойся Бога! —

Уж слишком меткие стрелки.

Один стрелок

Спешит за ними.

Он белозуб

Красив

И свеж.

Печален он — простое имя

Не прикрывает светскость черт…

Язык, галантные манеры

Нельзя изжить,

Залить нельзя

Ни чистой сельтерской, ни кровью,

И вот, он здесь. Судьбу кляня,

Ползёт за табором цыганским

С наганом в затхлой кобуре,

Воздерживается от контактов

И голодает.

Третий день.

«Служивый, эй!

Иди к огню.

Поешь хотя бы,

Гордый сокол»…

А он дрожит, но не подходит,

А у него желудок сводит,

Но продолжая гнуть свою

Он линию, молчит. Не встанет,

Не оторвёт зад от седла,

А Грушин профиль тянет, манит,

Ласкает измождённый взгляд.

Вот повернулась дева к свету,

Взглянула мельком на стрелка

И удивительная сила

К огню взметнула мотылька…

«Ну вот, совсем другое дело», —

Иван смеялся от души, —

«Ты назови хотя бы имя,

Войны несчастный, глупый сын».

«Что имя?! Пусть он лучше скажет,

Как убивал

Старух, детей,

Как резал скот

И вдов бесчестил,

Как гнал кнутом

Цыганок в степь...»

«Я никого не гнал,

Не ведал

ни униженья, ни тоски,

Пока два красных офицера

Не растоптали нашу жизнь

Армейским сапогом, бездушным…

Я умолял не трогать мать.

Спиной к стене, рукам послушный,

Я вынужден был наблюдать

За оргией

Под песню злую.

Я ненавидел этот мир!

И я взывал к слепому Богу,

Обрушил чтоб на главы их

Наш дом

И безнадёжность неба,

И яркий безутешный свет

Воспламеняющий деревьев

Безмолвный склеп,

Безмолвный склеп…

Но глухи к ненависти боги.

Мой дом не рухнул,

Я устал.

Теперь я здесь.

Скитаюсь с вами...»

«Так как тебя зовут?»

«Астарт».

«Астарт?

Не русский что ли?»

«Русский.

Я во крещении Андрей».

«А что ж за имечко такое?»

«Я маг.

По бабке иудей».

«Раз маг, скажи мне,

Где мой милый,

И встретимся ли мы?

Когда?»

«Вы встретитесь.

Через три года.

За вами будет гнаться тьма.

Ты — Солнце,

Он — Луны потомок,

Он в пламени твоём до тла

Сгорит…

И несвятой любви осколок

Останется в тебе тогда…

Храни его.

Он будет камнем.

Он будет охранять тебя

От бездны снов,

От хлада Ада,

От всех безумств,

От торжества

Чумы и страха,

Безнадежья,

Слепой напыщенной тоски,

Ты будешь жить

Светло и нежно,

Пока не оборвётся нить

Того, кто стал

Твоим дыханьем,

Кто вышел из тебя нагим,

Кто пережил три расставанья,

А на четвёртом пепел, дым

Покрыл младенца с головою

И стал он призраком седым,

Невыразительною тенью,

Безбожно глупым и чужим…

Тебя покроет он забвеньем,

Не будет узнавать друзей

И путь окончит в сонном царстве

Кривых зеркал под едкий смех

Фантомов, Каинов, Икаров —

Мечтателей, безумцев смех.

И ты с ним будешь гаснуть, таять,

А после обратишься в снег...»

Умолк Астарт,

Притихли птицы,

И ветром полыхнула степь

По лицам, по рукам, по нервам.

Кому-то захотелось петь…

Ясмина одинокой тенью,

Зачав плести узор стиха,

То улыбалась кротко небу,

То отдавалась вдруг слезам…

А Аграфена не смеялась,

Глаз не сводила с колдуна,

Андрей же вёл себя обычно.

Как будто слова не сказал.

Он подпевал цыганским гимнам

И грел ладони у костра,

С Иваном спорил,

Резал мясо,

Штык-нож достав из рукава.

Той ночью Груша не спала —

Мерещился всю ночь Аврелий,

Кибитка, полночь, томный ветер,

Застенчивые руки и слова…