I Сны ушедших в Птичье поле

Маленькая осень

"Сон был больше, чем слух,

слух был старше, чем сон…"

О.Мандельштам

"На вершок бы мне синего моря,

на игольное только ушко!"

О. Мандельштам

Всё стало сон…

Ни лошадей, ни пеших — белый вой.

Метелица в когтях вороньей стаи.

Заснувший месяц выплыл и растаял,

а выпь смеялась над его судьбой.

«Все шутовство…» — сощурил черный глаз

бесенок чалый, собирая листья,

и рассмешил медведя. Смехом лисьим

смеялся он и лез в свой узкий лаз.

Ласкалась ель к рогам лазурным лося,

вяз с ней затеял дикий хоровод,

бесенок нес листву на ложе вод

и листья плыли в маленькую осень.

Медведь боролся с ночью и зимой

и плакал так, что замирали звезды.

И мир, казалось, только-только создан.

И листья проплывали за кормой.

Вел жеребенка грач, бросая звон

узды в суму, и капельки летели,

и застывали на ресницах ели.

Всё было слух — всё стало тихий сон…

Плыл махаон среди листвы берез

кровоточащих, плачущих беззвучно,

он был как свет, как бесподобный луч, но

среди листвы горящей он исчез.

А надо всем вертит веретено

Разлука в бусах из осенних яблок

а вкруг неё стоят, поднявши сабли

дубы в рыже… Всё стало тихим сном…

Деревенело время. В свете звезд

деревенели тени у затона.

От стона выпи пробудилась крона,

и, пробудившись, не сдержала слез.

И как огонь сквозь ягель тень росла

и все сгорало… Шел по веткам чалый

усталый бес, в руках свеча качала

своей главой. Одна цвела — роса…

«Хотя бы чуть мне пения волны,

хотя бы пятки омочить в приливе

и посмотреть, как зацветают сливы…

А под пятами плещется полынь!

Всё шутовство — родства не помним мы,

не помним дома, яблочных закатов.

Мы лепим облака из мягкой ваты…

Хотя бы чуть нам пения волны!»

Деревенели облака и тень

росла и крепла — к небу поднималась.

Разлука грызла яблоки. Сжималась

душа свечи. Всё проглотила лень…

Луна тянула пальцы к фонарю,

светящему на посохе дорожном,

щемило грудь, и губы были дрожью.

Дорога уносила к декабрю.

Сквозь канитель метели и тоски,

сквозь карнавал лжецов и пустословов

шел старый бес в губах несущий слово

и слово распускало лепестки!

Медведь боролся с ночью и зимой

и повторял на языке медвежьем,

рыдая, слово — невесомо-нежно,

покачивая рыжей головой.

Дремала ель, держа в ветвях луну

лось солнце нес в рогах, ступая в осень.

Он затерялся в хороводе сосен

весь мир сегодня отошел ко сну.

Босой бесенок пробежал в лесу,

осыпав с веток иней. Шел в ознобе

бес в старой шали. И смеялись обе

их жизни — влиты в нежную росу.

Смотрелся жеребенок в облака,

коня он видел в небе с длинной гривой,

смеясь в душе, когда с листвою ивы

сливалась грива… Старая река

несет листву как прежде — на порог

усадьбы ветхой с гнездами под крышей,

листву встречают у порога мыши

и каждый колыбель несет — листок.

Все стало жизнь…