Буря

Буря

На балконе белеет фигура слуги с фонарем

он кричит, обливаясь огнем, и сиренью —

«Куда вы? Идемте, вернемся в дом

скоро ливень начнется,

под крышею наше спасенье!

Вот уже с горизонта грядет невесомая ночь,

волочит по лесам полы шали волками истерзанной,

а над нею блестит белой бритвой луны окаём,

как улыбка убитого слугами Цезаря.

Что же,

что же — ответьте, так тянет вас прочь,

в старый сад?

Что зовет вас? Какая печаль и тревога

вас гонит?

Словно лист улетевший стремитесь вернуться назад,

но взгляните на небо — звездами стала дорога.

Нам по ней не пройти, дорогая моя…

Ну и пусть!

Грусть утонет в дожде, растечется по стеклам

и в трещинах

белым мхом разрастется… Постойте!

Сейчас я спущусь…»

«Не спешите, мой друг, не спешите

погода изменчива.

Дождь пройдет, принесет с Понта мягкую тишь,

птица в роще воскликнет, увидев, как мир расплывается

и так тонко ветра закричат, что едва различишь,

голос жизни — трепещущей старицы!

О, откуда — откуда летит её голос?...

Ужель

я забыла дорогу туда, где гривастые вороны

сторожили доселе её…

Сторожат ли теперь,

отправляя калик во все стороны,

чтобы весть разнесли — за щекою ли, в торбе ли латанной —

нынче радость за горе посватана!»

Понт буруны вздымал, небо тучи вздымало над берегом

месяц — волчий оскал — окропился красками севера,

плыл в тумане фонарь —

он стоял на балконе

всюду правила хмарь — татью старою спряталась в кроне.

Караул нес старик,

освещая тревожную полночь

был огнем его лик, и фонарь, как нежданная помощь,

как рука сквозь метель — сквозь года её мама тянула.

Стихло всё…

С Понта холодом стужа дохнула.

По пятам шел за ней, невесомый невидимый ветер

и в шкатулке он нес то, что ловит нас в памяти сети:

запах старой зимы,

меда, яблок, сирени,

тот пленяющий запах горящих сосновых поленьев.

Ночь брела по волнам, заливаясь зеленою краской,

был корабль как храм, воздух сделался терпким и вязким,

воздух сделался звон — Понт поднялся и вдруг… рассмеялся

и сложил голоса, как мозаику старую — вальса!

Раз-два-три,

осень вздохнула в ветвях.

Радость моя, это ветер —

царь наш лесной

нас нагонит. В очах

у лошадей месяц светел.

Радость моя,

он уже нас нагнал,

руки его нас качают.

Помнишь — поля он для нас одевал

в чудный огонь молочая…

Раз-два-три —

вальс

это плачет горбун —

месяц с скрипицей, горбатый.

В море с панфлейтой,

в сборище лун,

брат его смотрит на брата.

Раз-два-три

ветер идет по волнам

и поднимаются волны…

А далеко,

вдалеке, где-то там.

взгляд её радостью полный…

Над балконом белеет улыбка зимы, дождь идет.

Понт лежит в тишине, к горизонту корабль отходит.

Бересклет и полынь пастушек в ветхой сумке несет

на венок той, что жизнь свою дарит Природе.

Ночь сгорела, как сон на костре рыбака из Эгеи,

как сюда занесен? — одному лишь известно Борею.

Буревестники спят, над рассветом и волнами рея

и руины как кости в сирени белеют.

И разбитый фонарь, клетку солнца — знать птичка на воле —

отыскал пастушек, засмеялся, а Солнце на моле

говорило с хозяйкой усадьбы… Весь воздух стал море

И девчонка в венке в нем плескалась и плыли фрегаты.

в небесах где огонь превратился в лазурную вату…