На "крыше мира"

Финалисты

Солнце поднялось из-за горизонта часа три назад, однако битумная крыша высотки за это время раскалилась до состояния жаровни. Роман вскрикнул, когда, повернувшись во сне, спиной коснулся адского жара. Вскочил, и тут же запрыгал на месте: теперь поджаривались пятки. Если так пойдет дальше — к середине дня битум начнет плавиться. Кое-как перескакивая с ноги на ногу, точно по раскаленным углям, добрался до невысокой будки лифтовой шахты. Бетонная внутри, она была обита железом, а кроме того оказалась не такая уж и большая, а значит защиту представляла из себя сомнительную. Но уж лучше так.

Очень хотелось пить. Теперь Роман корил себя за то, что проспал рассвет: ночи были холодными, наверняка под утро на крыше образовался конденсат. Но сейчас он уже весь испарился, если и был. О еде думать не хотелось вовсе.

Как быстро, оказывается, можно сдуться без воды. К полудню уже и будка не защищала от палящего солнца. Роман снял рубашку, повязал на голову, понимая, что к вечеру будет мучиться от ожогов. Но это все же лучше, чем получить солнечный удар. К тому же, если его никто не спасет сегодня — может боль промучает до утра и удастся не пропустить росу.

Роман уже не ругал себя за романтическую выходку, и лишь переживал, что Аня, жена, наверное с ног сбилась, разыскивая его. За двенадцать лет брака это был первый случай, когда ночь они провели порознь.

Да, хорошая вышла годовщина! Кому из них первому пришла идея отпраздновать ее на самой высокой крыше города, «Крыше Мира»? Роман попытался вспомнить, и не смог. Вроде ему. Это здание — первый их совместный проект, и первый с момента, как они стали семьей. После того, как строительство самой высокой башни было приостановлено — без малого в сто этажей, три с половиной сотни метров — Романа назначили на завершение проекта. Год ушел на проверку и переделку чертежей, ещё год — на утверждение. Ещё два года — достраивались оставшиеся сто десять метров.

Ровная, гладкая крыша. Перила по периметру. И шестиметровый стеклянный колпак-фонарь от восточной стены до западной, разделяющий крышу на южную и северную стороны. Никуда не деться от обжигающего солнца. А на той стороне на три этажа вниз спускалась вмонтированная в стену лестница. Но сквозь бронированное стекло — не пройти.

Вчера, после полудня пятницы, Роман поднялся сюда, чтобы оглядеться, прикинуть, как устроить праздник. Посидел, покурил. Прикинул… Когда собрался обратно вниз — люк оказался закрыт. Примерно час Роман пытался буквально выцарапать люк, но тот так плотно сидел, что из этого ничего не получилось. И, конечно же, именно в этот момент в телефоне села батарея.

Он подползал к краю и кричал. Долго, и насколько хватало легких — громко. Бесполезно. На такой высоте его не только не было слышно, но и не видно. Потом он пытался перебраться через фонарь, но сил уже оказалось потрачено столько, что и речи не шло о том, чтобы допрыгнуть и уцепиться за его верхушку.

А потом снова по кругу. Сломанные ключи в попытке поднять люк. Брошенный вниз бесполезный телефон, в надежде, что кто-нибудь поднимет взор от асфальта к небу. Ключи вслед за телефоном. Однако в пятничной вечерней суете никому и дела не было до таких мелочей, как падающие с неба телефоны и прочая мелочь. Впереди были выходные.

Долгие, жаркие выходные, и по прогнозам Гидрометцентра — без единого облачка на небе…

Солнце клонилось к горизонту, близился вечер субботы, а там и ночь не за горами.

Сегодня Роман не тратил силы на бесплодные попытки. Он уже понял, что здесь ему быть до понедельника, пока зал под фонарем на последнем этаже высотки не наполнится людьми, и тогда кто-нибудь обязательно обратит внимание на фигуру человека за стеклом.

Влага. Так необходима влага. Или по крайней мере не терять ту, что осталась в нем. Но теперь это невозможно. Надо было не носиться вчера по крыше. По такой жаре с потом он потерял очень много. Сегодня он весь день прятался от солнца, старался не двигаться, однако через закупоренные поры кожи теплообмена не происходило, и Роман все равно потел.

Когда пота выделялось много — он проводил рукой по влажному телу, а потом слизывал капли с ладони. Это приносило небольшое облегчение. Да что там облегчение, к вечеру каждая капля была как дар божий! Однако чем дальше, тем меньше в нем оставалось запасов, тем меньше он потел.

Вскоре спустились сумерки, принеся прохладу и слабое облегчение. Подходил к завершению второй день ада.

Видимо Роман задремал. Когда прошелся легкий ветерок, играя его прической, до боли щекоча обожженное лицо — он открыл глаза. Только народившийся серп луны слабо освещал площадку, а красные сигнальные маяки по углам здания придавали картине эффект космической фантасмагории.

Один среди звезд…

Вдруг там, по ту сторону фонаря, почудилось движение. Роман пригляделся. В темноте бронированное стекло отражало звезды, и он лишь видел, как размытое белое пятно подплывало ближе и ближе. Он подался вперед и прижался лицом к стеклу, всматриваясь в неясные очертания. Прошло наверно несколько минут, прежде чем дымка приобрела очертания женской фигуры. Роман пристальнее всмотрелся… и отшатнулся назад, сильно ударившись затылком о будку лифтовой шахты. Он узнал эту женщину. И как подтверждение тому, в ночи прозвучал тихий голос:

— Ты… меня… помнишь…

Роман вскинул руки, закрыл ладонями глаза, закричал:

— Тебя нет! Ты умерла! Умерла!

Крика не получилось, из пересохшего горла вырвалось лишь скрежещущее карканье. В надежде, что видение развеялось, он опустил руки. Образ женщины, погибшей три года назад, оставался на том же месте.

Обезвоживание. Конечно же, всему виной обезвоживание, и теперь, мучимый жаждой, его организм начал выдавать галлюцинации! Однако почему-то эта мысль не принесла успокоения.

Тем временем галлюцинация подняла руку, указывая на него пальцем:

— Ты виновен в моей смерти.

Голос звучал так же тихо, но в полной ночной тишине звук его был подобен грому.

Струйка холодного пота стекала по позвоночнику. Роман больше не пытался кричать, и лишь прошептал:

— Я не виноват. Это был несчастный случай. Предел прочности. Ты должна знать.

Видение молчало…

Трагедия произошла три года назад.

Во время строительства здесь, на крыше высотки, планировалась вертолетная площадка. Своим блином она выступала за край здания, удерживаемая на весу балками и растяжками на тросах. Три верхних этажа еще при строительстве были отданы банку — генеральному спонсору, а по совместительству и владельцу всего здания, и само собой подразумевалось, что и эта площадка поступила в его полное распоряжение.

Тем вечером Вадим Глазов, основатель банка, отправил за женой вертолет, и ждал ее прибытия. Вертолет зашел на посадку, завис над платформой, и стал опускаться. Погода выдалась ненастная, назревал ураган, и когда пилот не справился с сильным порывом ветра, вертолет качнуло. Хвост развернуло в сторону, и лопасти винта перерубили один из тросов.

Вообще-то без этого троса платформа бы удержалась. Площадка, рассчитанная на один аппарат, выдержала бы и три, но только не в тот раз. Пилот хотел поднять вертолет вверх, но наматывающийся на винт трос изменил его планы. Машину потянуло сначала вбок, а потом резко бросило вниз. От сильного удара балки лопнули, платформа сначала нагнулась, а потом хлопнула всей массой по стене здания, повиснув на нитях арматуры. Вертолет съехал вниз, какое-то мгновение казалось, что трос, намотавшийся на винт, сдержит его падение, но и он звонкой струной лопнул, отпустив пленников в последний путь.

Затем был год судебной тяжбы. Глазов выдвинул против Романа обвинение в преступной халатности при проектировании здания, повлекшей за собой смерть его жены и пилота. На одной чаше весов был капитал банка, на другой — изворотливость и смекалка адвоката. По всему выходило, что конструкция здания не причем, но Глазов настаивал на своей версии. В итоге был вынесен оправдательный приговор, а причиной катастрофы — трагическое стечение обстоятельств.

Для Романа тот год так и остался, словно в тумане. С адвокатом работал третий их с Аней партнер — Сергей Звягин. Он же заботился и об Анне все время, пока Романа не оправдали.

Когда Роман выходил из зала суда по окончании процесса, дорогу ему преградил Глазов. Долго стоял, смотрел на него. Затем произнес одну только фразу: «Однажды ты потеряешь то, что отнял у меня». Развернулся и ушел…

Роман очнулся, открыл глаза. Видимо головой он ударился достаточно сильно, чтобы потерять сознание. Быстрый взгляд вперед. Сознание он потерял, но очухался довольно быстро: видение было на том же месте, что и прежде.

— Уходи, — прошептал Роман, — оставь меня.

Образ стал таять, фигура женщины опустила руку. И когда дымка почти погасла, вновь прозвучал голос, словно ставя точку в их разговоре:

— Ты забрал мою жизнь. Я заберу твою.

И с последним звуком ее голоса мир снова погрузился в темноту.

Роман долго сидел в тишине, время потеряло всякий смысл. Реальность потеряла смысл. Пока наконец воспоминания о той трагедии не принесли ему новую мысль.

Окно на чердак!

Когда здание реставрировали после катастрофы — с крыши убрали все лишнее. Глазов и слышать больше не хотел ни о каких вертолетах, и вообще повелел перекрыть все выходы наверх. Поэтому были оставлены только выход на чердак по пожарной лестнице через лифтовую шахту, два люка с чердака на крышу по обе стороны от стеклянного фонаря, да лестница по северной стене. А там, где выходили консольные балки, удерживавшие прежде посадочную платформу — остались воздуховоды: два заделали стальными решетками, а тот, что посередине — стеклом. Однако нужного бронированного стекла тогда не нашлось, и окно поставили из самого обычного стеклопакета…

Это был шанс на спасение.

От крыши до того окна — метра полтора. Если уцепиться за ограждение — ногами можно разбить стекло. Будет непросто в него спуститься, но другого выхода просто нет.

Роман поднялся. Голова еще кружилась после удара, а может и от голода. Его шатнуло, пальцы уцепились за угол будки. Постоял, отдышался. Надо собраться.

Дошел до края, осторожно посмотрел вниз. Город спал. Городу не было до него никакого дела. Городу, к «лицу» которого Роман долгие годы с трепетом прикладывал руки.

Пройдя вдоль ограждения, он наконец-то нашел то место, под которым находилось окно. Чтобы убедиться, он перегнулся через перила, но не увидел ничего, кроме темноты стены. Тогда он перелез через ограждение, и насколько позволяли руки, откинулся назад. Голова закружилась сильнее — он висел в пустоте над громадной пропастью, но зато теперь Роман увидел отблеск редких городских огней в стекле. Да, он выбрал правильное место.

Теперь надо уцепиться за ограждение и повиснуть на нем. Присел, встал на колени. Руки мертвой хваткой вцепились в стойку. Опустил одну ногу, другую. Распрямляя руки, скользнул вниз. Повернул голову, чтобы примериться для удара. И замер.

В окнах на последнем этаже зажегся свет.

Среагировал Роман быстрее, чем успел что-либо подумать: руки согнулись, подтягивая тело, одно колено забросил на ребро, оттолкнулся, подтянул вторую ногу, и перебросил себя через перила на крышу. Обожженную спину пронзило болью, и он перекатился на живот. Руки дрожали от нервного напряжения и усталости.

Внизу точно кто-то был. Верхний этаж занимало всего одно помещение — резиденция самого Глазова. А значит, быть там мог только он. Фонарь располагался над центром резиденции, и сквозь него можно было наблюдать за всем, что там происходит. Роман пошел на свет, шедший снизу, и приник к стеклу. Пока никого не было видно. Роман выжидал.

Звуки наверх не проходили, и долго ничего не происходило. Но вот в углу двинулась тень, и в поле обзора вышел мужчина. Если со спины было еще не ясно, кто это, то когда мужчина повернулся лицом, Роман узнал Вадима.

Первым желанием было заколотить по стеклу, привлечь внимание. Но занесенная для удара рука медленно опустилась вниз.

Это он.

Без всяких эмоций, простая констатация факта. Это он, — ещё раз повторил про себя Роман. — Он обещал забрать у меня все, и наконец-то приступил к своему плану. Это он запер меня здесь.

Неожиданно Роман вспомнил повод, по которому Глазов ждал тогда Елену. В тот день была ИХ годовщина свадьбы. Это был холодный жестокий расчет: нанести ответный удар в точно такой же день для Романа.

Нельзя, чтобы он меня увидел. Может он уже забыл обо мне? У меня почти не осталось сил, он просто скинет меня вниз.

Понемногу паника улеглась, Роман присел рядом со стеклом и продолжил наблюдать…

…На этот раз рассвет он не проспал, его разбудил холод августовского утра. Крыша, металл, стекло — все вокруг было покрыто влагой. Это было похоже на чудо. Сначала Роман пробовал собирать капли в ладошку, но потом просто встал на четвереньки, и слизывал воду сухим языком. Потрескавшиеся губы перестали болеть. Спазмы, которые тут же начали мучить — в счет не шли. Дорога была каждая минута. Дорога была каждая капля.

Когда сил не осталось передвигаться — он разделся догола и просто ложился обожженным телом на влажную крышу, впитывая блаженство через кожу. А когда солнце взошло, Роман погрузился в негу сна…

Проснулся он, когда солнце достигло зенита. Стекло не нагревалось так сильно, как железо и крыша, да и ночной ветерок не исчез, хоть немного обдувая поджаривающееся тело. Роман посмотрел вниз, но там никого не было видно.

Отлично, можно повторить попытку.

Рядом лежал брошенный вчера за ненадобностью галстук. Роман подобрал его: пригодится. Время приближалось к полудню. Несмотря на ветерок, солнце снова палило нещадно, так что действовать приходилось быстро.

У самого края живот неожиданно скрутило, да с такой силой, что Роман повалился на бок. Притянул колени к животу, обхватил руками. Так и лежал, надеясь, что боль утихнет. И боль ушла, когда он потерял сознание.

Обморок был недолгий — солнце лишь перевалило через зенит, когда он открыл глаза. Попробовал подняться — получилось. Хорошо, что приступ случился наверху. Галстук одним концом привязал к стойке перил. Затем перелез сам. При свете дня все получалось значительно проще: хотя высота ощущалась сильнее, но не надо было тратить лишних усилий на осторожность.

Повиснув на руках, он с благоговением почувствовал, как завибрировало стекло от прикосновения мысков ботинок. Близость спасения придавала сил. Оттолкнувшись ногами от окна, он качнулся назад, и с размаху обеими ногами ударил по стеклу.

С первого удара стекло пошло трещинами — Роман услышал характерный скрежет. Еще три удара и окно разбито. Несколько раз ударил по раме, чтобы вылетели оставшиеся осколки. Осмотрел результат: годится.

Первая часть дела была сделана, осталось самое сложное: спуститься в оконный проем. Благоразумия хватило залезть обратно и передохнуть.

План был прост. Окно на чердак высотой в метр, а значит до того, чтобы встать на подоконник, Роману не хватало сантиметров тридцать. Их он собирался преодолеть, повиснув на галстуке, но для этого придется отпустить перила, а это означает, что обратного пути не будет.

Не стоит медлить, так можно и передумать. Ведь выхода нет: если заточение устроил Глазов — то и с приходом следующего дня его тоже никто не спасет. Его здесь вообще никто не спасет. Действовать надо самому.

Облизнув потрескавшиеся пересохшие губы, Роман вдруг рассмеялся: вспомнилось, как позавчера он, переполненный негодованием, помочился на засыпающий город с самой высокой крыши. Пол литра жидкости — впустую!

Настроение поднялось. Он перелез через ограждение и повис на стене, уцепившись за стойку. Не оставляя себе времени на размышления, отпустил одну руку и намотал на ладонь свободный конец галстука. Подергал — держит крепко. Тогда он разжал вторую руку и стал медленно спускаться.

Долго он так не продержится, несмотря на то, что утренняя роса вернула часть сил, но и торопиться было нельзя. Роман глаз не спускал со шва посередине галстука. Такие тонкие нитки, и так мало стежков! Но он все полз и полз вниз по стене, сантиметр за сантиметром.

Когда пятки коснулись нижнего края рамы, свободной рукой Роман тут же ухватился за ее верхний край. Это была победа. Он ликовал. Он стоял во вратах рая, и готов был пройти сквозь них. Только отпустить галстук, присесть и…

Стайка голубей, напуганная появлением человека в неожиданном месте, вырвалась из окна, два или три голубя ударили Романа в грудь в тот момент, когда, приседая, он ослабил хватку. Потеряв опору, Роман инстинктивно выпрямился и взмахнул руками. Правая рука чего-то коснулась, и ладонь моментально сжалась. Галстук. На мгновение падение остановилось. Однако на этот раз шов не выдержал, нитки с треском лопнули, и Роман полетел вниз.

…Открыл глаза. Пелена постепенно рассеялась. Яркое голубое небо над ним. И серая неприступная стена рядом. Солнце клонилось к закату.

Жив.

Попробовал пошевелиться, и тут же острая боль пронзила все тело.

Спасением стала улавливающая сетка, вмонтированная в стену по периметру здания, а значит, пролетел он три этажа. У Романа явно был ангел-хранитель. Однако падение с такой высоты не могло пройти без последствий. Он снова попробовал пошевелиться, кривясь от боли. Сломана правая нога. Из левой руки ниже локтя обломком в запекшейся крови торчит кость, но артерия не задета. И несколько ребер слева. Вторая нога согнулась и разогнулась — позвоночник остался цел, и это уже хорошо. Теперь цель.

Ползти будет трудно. Но по сетке можно добраться до северной стороны, а там рукой подать до межэтажного балкона и входа на пожарную лестницу.

В кулаке он все еще сжимал обрывок галстука. Одной рукой и зубами завязал петлю и накинул на левую кисть, другой конец обрывка зажал во рту. Теперь повисшая плетью рука не будет мешать двигаться и цепляться костью за сетку. Резко оттолкнулся правой рукой и перекатился на живот.

Боль была настолько жуткой, что если бы не зажатая ткань между зубами — он бы раскрошил их в пыль. И вместе с тем понимал, что это только начало. Вперед.

Выставить руку. Подогнуть ногу. Оттолкнуться и подтянуться вперед. Боль. Четверть метра. Передышка. И снова: руку вперед…

Время перестало быть собой, теперь оно отмерялось ячейками переплетенной металлической сетки. Переползая с секции на секцию, Роман каждый раз цеплялся за выступающие острые концы проволоки и в кровь раздирал живот. Изредка он поглядывал на окна, под которыми проползал — вдруг повезет и одно из них окажется открытым?

Когда он дополз до угла здания, солнце почти село. Роман хотел отдохнуть, однако останавливаться не стал. Он буквально чувствовал, как с каждой минутой из него вытекает жизнь вместе с сочащейся из многочисленных ран кровью. Там, внизу, наверное уже идет кровавый дождь, — подумал он, и его лицо скривилось в подобии усмешки.

Боли он больше не чувствовал. Он сам был — боль, связанный в узел комок нервов, и все, что он сейчас хотел — это ползти. Вперед. Рука, нога, толчок. Рука, нога, толчок…

— Здорово, приятель!

Для него, отвыкшего от звука голоса, произнесенные слова сравнились с раскатом грома. Роман приподнялся на здоровой руке и посмотрел в ту сторону. В открытом окне, на подоконнике сидел Звягин. На корточках, обхватив руками колени, он внимательно наблюдал за Романом. В комнате за ним царил полумрак, только в отдалении горело бра, слабо освещая помещение, поэтому Роман и не обратил на него никакого внимания.

— Ну и задал ты нам задачку! Я думал ты все, пропал с концами.

Роман смотрел на него и улыбался. Друг со школы, Сергей не оставил его, искал, и нашел.

— Что скалишься? Думаешь это смешно? Дай-ка я лучше на тебя посмотрю… — Сергей сел, свесив ноги, но вставать на решетку не стал. Нагнулся, взял Романа за подбородок, повертел его головой из стороны в сторону. — Потрепало тебя, смотрю, за последние дни. Сам на себя не похож…

Звягин отпустил подбородок Романа, вытер руку о рубашку, испачкав ее кровью, чертыхнулся. Потом достал сигарету, сверкнул зажигалкой. Закурил.

Дай руку. Вытащи меня отсюда. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть.

Слов не получалось, Роман лишь шевелил губами, издавая еле слышное шипение.

— Что ты говоришь? — Сергей внимательнее присмотрелся к его лицу. — Хочешь, чтобы я тебя вытащил, наверное? Подожди. Дай, докурю, да расскажу кое-что.

Звягин устроился поудобнее, сделал несколько затяжек. В сгущающейся темноте красный огонек сигареты гипнотизировал. Роман не мог понять, что хочет его друг, но и противиться был не в состоянии. Оставалось только ждать. Главное, что он его нашел. Он, не Глазов…

— Помнишь нашу любимую присказку? — наконец продолжил Сергей. — «Во всем виноваты женщины». Так вот, ничего не изменилось, они до сих пор во всем виноваты. — Затянулся, выпустил дым, наблюдая, как в темноту улетают белесые кольца. — Мы с тобой всю жизнь любили одну женщину. Только ведь тебе всегда все легко доставалось. Само. А мне надо было пробиваться. Но я терпел. Я выжидал… Помнишь тот процесс три года назад? Это был подарок судьбы. Я думал, тебя закроют навсегда… Что? — отреагировал он на удивленный взгляд Романа. — Нет, я даже и не собирался помогать этому адвокатишке! Я наоборот хотел, чтобы тебе вынесли приговор! За этот год я так сильно сблизился с Аней! Я ведь о таком раньше и мечтать не мог. Я был счастлив. Между нами не было почти ничего, но я был счастлив. И тут тебя оправдали.

Звягин достал еще одну сигарету, вопросительно посмотрел на Романа.

— Ты не против? Еще одну. Нервишки снова разыгрались, каждый раз так.

Прикурил.

— Так вот, тебя оправдали. Я испугался, что Аня поставит точку в наших возможных отношениях. Однако ты психанул, и это было кстати. Хотя тебя и оправдали — ты сам считал себя виноватым. Забыл про Аню. Возможно, не замечал сам, но часто грубил ей. Ушел в работу. Теперь каждый новый проект перепроверял тысячи раз. Ты стал до противного дотошным. Ты боялся повторить ошибку… которой не было. А Аня… Брошенная тобой, она все чаще приходила ко мне, ища утешения. И находила. Теперь я давал ей заботу и любовь, которых лишил ее ты. И спустя год, — тут лицо Сергея озарилось торжеством, он взмахнул рукой, — та-дам! Она стала моей. Так что, спасибо тебе, мы уже год как вместе.

Звягин немного помолчал, затем продолжил.

— Понимаешь, мы посчитали, что бесстыдно и дальше скрывать наши отношения. Мы хотим открытости, а ты нам мешаешь. Просто тебе рассказать? А отпустишь ли ты Аню? Да и вообще, как нам работать и дальше всем троим под одной крышей? Но ты вряд ли уйдешь сам, да и нам покидать компанию, в которую столько сил вложено — не с руки. Деньги, брат, деньги… Так что выход один, уж не обессудь: помочь тебе покинуть этот мир. Честно говоря, я надеялся, что ты уже сдох. А ты — вон он какой живучий. Ты же должен понимать, что твое самоубийство решает абсолютно ВСЕ проблемы!

Звягин лег на подоконник, свесившись лицом вниз, отчего оказался совсем близко, и заговорщицки прошептал:

— А знаешь, если ты в своем тупом стремлении выжить добрался досюда, я хочу тебе кое-что показать.

С этими словами он схватил Романа под мышки и дернул на себя. Снова острая боль, о которой он уже позабыл, напомнила о себе. Звягин положил Романа на подоконник, лицом вперед, чтобы тот мог видеть происходящее в комнате.

Световое пятно впереди. Роман сконцентрировал взгляд, и постепенно образы стали приобретать контуры. Бра на стене. Диван под ним. На диване обнаженная женщина. Не по лицу, но по формам тела и позе Роман узнал свою жену.

Он смотрел, как Сергей, по пути скинув рубашку, подошел к ней, присел рядом, и приник губами к груди…

Роман отвернулся. Он не хотел на это смотреть. Он не хотел больше ничего. Он просто хотел умереть.

Вдруг снова рука схватила его за подбородок, подняла вверх.

— Знаешь что, — с укором произнес Звягин, — а подглядывать — нехорошо. Мы тут решили заняться одним делом, так что подыши пока свежим воздухом, ладно? И, кстати, я давно мечтал это сделать. — С этими словами Сергей размахнулся и врезал Роману в челюсть.

От удара съехав с подоконника, Роман повалился на спину и снова оказался на сетке. Вот он, выход. Полметра в сторону, и триста метров вниз. Прощай мир, в котором он уже никому не нужен… Свет снова поплыл, накатила пелена. И вновь перед ним повис тот недавний образ женщины, которую он никогда не видел при жизни.

— Здравствуй, Роман.

— Здравствуй. Вот ты и дождалась. Скоро я окажусь рядом.

— Не время. Тебя обманули, у меня не было такого желания.

— Но там, на крыше…

— Это была не я. Дай мне свою руку.

Елена протянула к нему свою белую призрачную плоть, и Роман потянулся к ней навстречу. Где-то рядом, но очень далеко — кто-то кричал, раздавались выстрелы. Топот ног, звон разбитого стекла и снова крики. Но Роман не обращал на все это внимания. Он вытянул правую руку вверх, и несколько раз попытался схватить протянутую ему ладонь, но каждый раз пальцы проходили сквозь нее, сжимая лишь пустоту. Вдруг ладонь обрела плоть, Роман почувствовал сильную хватку, и его резко выдернули вверх. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание — яркий свет…

Придя в себя, Роман с удивлением отметил отсутствие боли в спине. Откуда-то появились силы, и он смог произнести еле слышное:

— Пить.

Подошел человек, присел. Роман узнал Глазова.

— Лежи, не трепыхайся. Да и пить тебе пока нельзя, мой док тебе капельницу поставил. Я вот тут раствор приготовил. Открой рот. Только не глотай, отвык ты уже от этого процесса. И не бойся, это всего лишь раствор соли и сахара.

Роман открыл рот, и Вадим дал ему немного жидкости. Когда удалось проглотить, спросил:

— Как я тут?..

— Оказался? С определенного времени я пересмотрел свои принципы, и снабдил камерами все помещения. Поэтому когда охрана сообщила о посторонних, я тут же примчался со своей командой. Друзей твоих мы повязали, а потом Валера кричит: «Там еще один!» И на окно показывает. А в окне рука вверх тянется, изодранная, в крови вся, в общем, в лучших традициях фильмов ужасов. Можно было и струхнуть, если бы не знал, что там сетка. Лезу в окно, а там ты. Не знал я, что ты весь покалеченный, дернул на себя, ты и вырубился.

Вадим дал еще чуть отпить, продолжил.

— Хорошо, что ты отключился. Пока не прибыла полиция, поговорили мы с твоими напарниками. По-нашему поговорили. А тебя мы оставили. Мой док тобой занимается, не транспортабельный ты был. Вот теперь чуть окреп — сейчас за тобой едут, чтобы перевезти в клинику.

— Как Аня?

— Ее увезли.

— Он использовал ее…

Вадим качнул головой.

— Придется тебя огорчить, но имено она была виною всего. — Заметив протестующий взгляд Романа, Глазов возразил: — Погоди. Видимо придется пересказать всю историю. Так вот. Когда вы занялись нашим зданием, Анна неожиданно прониклась страстью ко мне. Ну, прониклась — и прониклась, с кем ни бывает, я к такому привык. Но она стала доставать меня повсюду. Она буквально следовала за мной по пятам. Не раз я пытался образумить ее, но разве такое возможно?.. Я не знаю, что тогда произошло, что перемкнуло в ее мозгу. Но когда мы вновь сблизились с Леной и готовились отпраздновать нашу годовщину — Анна устроила катастрофу. Ей ничего не стоило под видом инспекции проникнуть на крышу и подложить взрывчатку… Да, после катастрофы я нанял экспертов, и они обнаружили на обломках следы взрывчатки. Так что твоей вины в том не было. Платформа должна была выдержать падение вертолета, если бы не взорванные в этот момент балки. И адвокат, который тебя защищал — мой адвокат. Но я поклялся найти убийцу, и поэтому хотел, чтобы все думали, что убийцей я считаю тебя. Анна еще какое-то время продолжала атаковать меня, но не долго. Вскоре у нее появился новый объект вожделения, и я свободно вздохнул…

— Звягин…

— Да. Ну а теперь о твоем заточении. Вынужден сообщить, что и тут главную роль сыграла Анна, другу твоему с детства было предрешено играть только второстепенные роли. Это Анне пришла идея избавиться от тебя в день годовщины, на том же самом месте, на котором она убила Лену. Она посчитала, что это будет символично.

— Но это было моим… предложением.

— А ты уверен? Анна призналась, что сама подвела тебя к этой мысли. А дальше все было просто: проследить за тобой, дождаться, когда ты окажешься на крыше, и закрыть люк. Они даже пытались свести тебя с ума: мои ребята проверили крышу и нашли там аппаратуру, — Вадим кивнул в сторону. — Но призрак у них получился так себе.

— Так ты знал… Все это время… Что я — там? — набирая сил для каждого слова прошептал Роман.

Глазов внимательно посмотрел на него.

— Нет, ну что ты. Конечно же нет.

Вот только Роман ему почему-то не поверил.

Он вспомнил, как ему привиделась Елена уже здесь, когда она буквально заставила поднять руку, чтобы его увидели в окне…

В комнату вошли люди, приблизились. Подняли его на простыне с дивана, переложили на каталку. Кто-то разговаривал, Вадим просил сообщать о состоянии. Роман не обращал на них внимания. Его везли по длинному коридору к лифту, мимо проплывали двери и плафоны, а он смотрел на прекрасное лицо рядом. Елена, та настоящая Елена, что спасла его недавно, сидела на краю каталки и улыбалась.

— Я же говорила, что тебе еще рано к нам. Все будет хорошо.