Жара и люди

1.

Очень забавно наблюдать, как люди ходят по раскаленному солнцем песку.

Важные на своих рабочих местах мужчины, даже самые солидные директора, приходят на пляж и превращаются в пингвинов — переваливаются с боку на бок, исключительно на пятках. Женщины, кажется, хотят быть стройнее, тянутся к небу, носочки рыхлят горячий сухой песок. Те, кто постарше, вообще стараются не ходить. Сидят, крутят головами, будто военные корабли локаторами. Либо лежат, не подавая особых признаков жизни, разве что медленно вращаясь, как мясо на вертеле, подставляя то один, то другой бок солнцу.

Дети, так те вообще не замечают жары. Я им, откровенно говоря, завидую. Да все завидуют детям, на самом-то деле. И есть чему завидовать. Бегаешь себе, играешь, за тобой при этом ухаживают, угощают тебя мороженым. Ударился — пожалеют. Красота!

Как вот эта девочка в розовой панамке. Еще минуту назад бегала вокруг родителей и хохотала, но споткнулась об соседнего толстяка и растянулась во всё своё «я уже большая». Вся в песке, ревет безутешно, мама утирает её лицо платочком, что-то сварливо сообщает соседнему толстяку о его длинных ногах. Толстяк благодушно внимает, он приехал на море отдыхать, а не ссориться. Папа купил порцию мороженого у проходящего мимо торговца. Проще всего унять детскую истерику едой, считает он. Я так не считаю, по-моему, лучше, чем поиграть во что-то с ребенком, ничего нет. Такие, как я, знают об этом лучше таких, как вы.

Я дико хочу пить. Не пил со вчерашнего дня. Еще и от жары спасения нет. Бегу по пляжу и глазею по сторонам. Тут главное не попасться на глаза спасателям, они меня не любят и норовят прогнать, а то и пнуть больно. Особенно один из них, которого я называю Спасателем. Он очень ненавидит нашего брата и на многое такое способен, о чем не расскажешь просто так. Хотя, я же собака. Все понимаю. но сказать вот только не могу.

Я вижу женщину, пьющую из запотевшей бутылки. Вода холодна настолько, что она может пить только очень и очень мелкими глотками. От неё пахнет аптекой и нафталином. Такие обычно глухи к чужому горю, так как слишком заняты своими мнимыми болячками, которые год от года становятся все менее и менее мнимыми. Мышцы становятся дряблыми, особенно сердце, покрываются слоем жира, и снова особенно сердце, мозгу грозит вполне вероятный инсульт, а где-то в недрах этих немощных телес набирает силу агрессивный комок бесполезных, но прожорливых клеток.

Я все равно пытаю счастья и подхожу к этой женщине. Вид воды в её руках вызывает прилив слюны. Я стою перед ней и смотрю ей в глаза.

— Что? — она лениво смотрит на меня. — Иди. Нет у меня ничего.

Я смотрю на неё. Ах, чуть не забыл. Начинаю вилять хвостом.

— Ну, правда, нет ничего, — она смотрит по сторонам, будто ища поддержки. Я ложусь перед ней на горячий песок, мой взгляд становится укоризненно-просящим; я очень долго тренировал подобный взгляд и очень им горжусь.

Женщина неприязненно смотрит на меня. Я пытаюсь подсказать ей, что мне нужно, смотрю на бутылку с водой. На женщину. На бутылку. На женщину. Кажется, она начинает понимать, что мне нужно.

— Ах, ты пить хочешь! — она осматривается по сторонам и вынимает из своей сумочки мятую пластиковую тарелочку. — Сейчас, погоди.

Да, я вижу, что эта милая дама идет на настоящий подвиг ради меня. Мне даже неловко смотреть, как она встает, напрягая все силы, кряхтит, но жажда сильнее всего этого. И в то же время мне приятно, что…

Сильный удар в бок разом оборвал мои мечты.

— Я тебя сколько раз выгонял отсюда, паршивец?

Спасатель! И как я проглядел? Убегаю, непроизвольно поскуливая, и корю себя за то, что в очередной раз расслабился и потерял бдительность.

Оглядываюсь. Женщина что-то лениво сказала Спасателю и укладывается обратно на свое место. Спасатель смотрит на меня и грозит кулаком. У меня же болит бок, и я все еще хочу пить. Я грустно отвожу взгляд и ухожу.

Пора бы запомнить, что человек на посту перестает быть человеком.

2.

Бок еще немного болит, но уже не так сильно. Как они умудряются бить так больно, не понимаю. Слышал однажды, как один спасатель говорил девушке на пляже, что таких, как я, нужно бить больно, чтобы не возвращались. Говорил, ему очень жаль, что приходится это делать, но это же лучше для нас. Каким образом для меня лучше, чтобы меня пнули в бок, да побольнее, я не знаю. Спросить, к сожалению, у него я тоже не смог.

И вот, я бегу по асфальту, стараясь держаться в тени. Слишком жарко на солнце, а язык уже почти сухой. Серая раскаленная поверхность греет мне живот, когда я выбегаю на участки дороги, открытые солнцу, и жжет даже сквозь толстую подошву лап.

А ведь когда-то у меня был дом. Я предался воспоминаниям. Когда плохо, можно вспоминать что-нибудь хорошее, и тогда кажется, что не так уж все и плохо.

Нас было пятеро. Большой человек, мой хозяин, которого звали Папа, научил меня приносить ему тапки и иногда давал за это печенье. Он чесал у меня за ухом, и я от этого впадал в натуральное блаженство. Однажды он взял меня с собой в лес, сказал, что я «охотничий» и должен буду ему там помочь. Я так и не понял, что от меня требовалось, но наигрался вволю. Принес хозяину несколько зайцев и пару лисиц, вернулись мы довольные. Я думаю, я так и не помог хозяину, ведь кроме развлечений ничем в лесу не занимался, но он угостил меня мясом зайца и очень хвалил перед гостями, которых тогда на этих самых зайцев пригласили. Меня даже не выгнали из-за стола, когда я взобрался на свободный стул…

Приятный запах отвлек меня от воспоминаний, я принюхался. Точно, мороженое! Маленький мальчик на руках у женщины, и с ними еще мужчина. Женщина в ярком платье с вырезами на боках, в которые вываливается загорелая толстая кожа. Мужчина, вроде, худой, но с животом, в спортивном костюме, глаза закрыты очками такими черными, что кажется, будто он вообще ничего не видит. Пахнут они потом, табаком и алкоголем, но эти запахи перешибают духи женщины, такие резкие, что я чихнул.

Зато сквозь эту гамму запахов нежная молочная нотка, слегка подчеркнутая сладковатой ванилью!.. Я просто не могу терпеть и подбегаю к этим людям, мой хвост поднимает облачка пыли, мои глаза заглядывают прямо в душу.

— Пошел вон! — это женщина, увидела меня и подняла ребенка повыше. От кого ты его защищаешь? Вы куда опаснее для него, чем я.

— А ну, пошел! — мужчина замахнулся бутылкой, которую он нес в руках. Мерзкий запах. Хотя, и среди моих сородичей немало любителей пива.

Странно, но мужчина пахнет страхом. Ребенок начинает плакать, а жаль, славный ведь пока еще мальчуган.

Пока они решают, что делать дальше, я поспешно ретируюсь, но не ухожу совсем.

Право же, я вовсе не хотел вас пугать. Мне бы кусочек мороженого, да и только.

Не понимают. Не хотят понимать. Я чувствую, как гормоны наполняют их тела, как они передаются и ребенку, из-за этого он и плачет, меня-то он вообще не видел. Страх, злость, раздражение. Мне здесь делать нечего.

Я увернулся от бутылки, которую все-таки решил кинуть в меня глава семейства, она взорвалась фонтаном стекла и пены, а я скрылся за угол ближайшего дома.

Волнение семейства, в жизни которых я вызвал такой сумбур, передалось и мне. Да и бутылками в меня не каждый день швыряют. Так что я по-настоящему струхнул, когда на меня зашипел кот, и как бы стыдно ни было в этом признаваться, но я убежал от кота и спрятался под скамейкой в парке, куда меня принесли мои уже порядком отощавшие лапы.

3.

Я лежал под скамьей в парке. Мимо проходили редкие прохожие, но они меня не замечали. Да и кому какое дело до одичавшего пса под скамьей? Тем более на такой жаре, когда хочется одного — прохлады! Здесь, правда, было прохладно. Парковую аллею обдувал постоянный сквознячок, и жара в этом месте была гораздо терпимее.

Я снова предавался своим любимым воспоминаниям. Была еще хозяйка, её звали Мама. Она, как мне казалось тогда, меня недолюбливала, потому что постоянно ругала за шерсть в доме, а еще за то, что постоянно об меня спотыкалась. Но сейчас я знаю, что она меня любила, да и тогда бы мог догадаться. Ведь не просто так подкармливала меня всякими вкусностями на кухне. Не за любящий же взгляд, который я не сводил с неё все время, пока она готовила поесть, и не за хвост, подметающий пол!

А дети были причиной моего появления в их доме…

Простите, но меня снова согнали с моего места. Впрочем, нет, этой молодой парочке, похоже, вообще нет дела до меня. Они просто сели на скамейку, а я уже привык пугаться людей.

Вот две у меня проблемы, жара и люди. И разрешить их возможности не имею никакой.

Так вот я побрел, раз уж согнали, дальше. Куда глаза глядят. И вернулся к воспоминаниям.

Дети меня любили, да. И я их — по-настоящему. Два мальчика, погодки, жизнерадостные, веселые. Они кидали палку, а я бегал за ней, за это хозяин и назвал меня «охотничьим». Когда они заболели, я не отходил от их кровати. Грустно, но тоже приятно вспомнить. Младший протянул руку погладить меня, а я лизнул её. Он засмеялся, засмеялся и старший, и мне иногда кажется, потому они и выздоровели. Хочется думать. Что в том была и моя заслуга. А вот потом заболел хозяин.

Я замедлил шаг, понурился. Когда хозяин заснул тем глубоким сном, после которого, я знаю, никто не просыпается, его положили в деревянный ящик и куда-то увезли. Все плакали, и я тихонько скулил в своем углу.

А потом меня бросили. Мама и дети уехали куда-то с чемоданами, полными всяких нужных вещей, а я оказался ненужным. Поначалу меня подкармливала соседка, а потом перестала — в дом пришел какой-то новый человек. Он сразу дал мне понять, что я ему не нужен, дав мне сильного пинка. Прогонял меня, крича и бросая камни. Я не мог поверить, что можно так ненавидеть кого-то, чтобы с первых минут начать избивать. Мне пришлось уйти.

Меня никогда не били до этого по-настоящему. Был случай, когда хозяин пнул меня обидно под хвост. Я тогда был молод, не знал еще, что в доме делать свои «дела» нехорошо. Вот и получил под хвост. Правда, хозяин смягчился после этого и сказал: «Собака есть собака». Я же старался делать свои «дела» снаружи дома после этого, урок пошел мне впрок.

Но вот этого человека, полного ненависти ко мне, я совсем не понимал.

Тогда я прибился к стае бродячих собак, и мы здорово проводили время вместе. Бегали по городу, гоняли кошек, играли друг с другом. Но однажды нас угостили свежим мясом. Мяса на всех не хватило, на меня тоже. А вот те, кому достался лакомый кусочек, уснули вечным сном через несколько дней, проведя их в муках.

4.

Я не заметил, как снова вышел на пляж. Я вышел на солнце и зачем-то посмотрел на небо, глазам сразу сделалось больно, и я отвернулся. Со всех сторон доносились разные запахи, и среди их многообразия яркой волшебной нотой выделялся соленый запах моря. Хотя вода здесь, конечно, пахнет не так хорошо, как могло бы показаться, но я люблю этот тонкий соленый аромат, который не удается выбить ни телам людей, отдыхающих на пляже, ни даже тележкам с хот-догами.

Было жарко, просто невыносимо жарко, и мне нужно было хоть немного охладиться. Но купаться в море было рискованно. Плаваю я не очень хорошо, к тому же всегда можно попасть на глаза спасателям. А они способны на разные вещи, и не обо всех таких вещах… Но я, кажется, повторяюсь.

Не мог я больше терпеть и подбежал к воде. Море то и дело накатывало на берег, оставляя на песке островки серой пены с водорослями. Мне страшно хотелось напиться, но я знал, что не стоит пить соленую морскую воду, будет только хуже.

Я не собирался плавать, только помочить лапы. Намочишь шерсть, и блохи загрызут. Да и сам по себе чесаться начну. Кто бы знал, как я скучаю по старой металлической расческе, которой хозяин расчёсывал мои немного курчавые бока!

Я почесал брюхо задней лапой и лег животом на мокрый песок. Благодать. Вот оно, счастье, несмотря на урчащий живот и редкие укусы блох.

И вдруг я взлетел и плюхнулся прямо в ворох соленых брызг и прохлады моря.

Волны плескались не особенно и громко, но как подкрался Спасатель, я не услышал. Он схватил меня за шерсть и швырнул прямо в воду. Еще и ударить успел, а когда — я не понял.

И у меня случилась паника. Плаваю я не особенно хорошо, а тут еще и задыхаюсь от боли. От воды, которой я глотнул, когда упал в воду, саднило горло. Правда, не сказать, чтоб было глубоко, но бок свело, а ноги едва доставали до дна — царапали коготками.

Я попытался плыть к берегу, но Спасатель со смехом отпихнул меня дальше в воду, у него оказался с собой длинный шест.

Я перестал ощущать дно. Вода залила глаза, и я плохо видел Спасателя, но я почувствовал его запах. Меня прошиб озноб, и я понимаю, что сегодня я могу заснуть все тем же вечным сном, которым заснул мой хозяин когда-то.

Я гребу к берегу, но там меня встречает шест, который снова отталкивает меня в пучину, а также смех нескольких дружных глоток — к спасателю подошли его друзья.

Я пытаюсь схватить шест зубами, но Спасатель предугадал мой маневр и выдернул его, едва мои зубы коснулись спасительного дерева.

Морская прохлада теперь кажется мне зловещей, а не приятной. Лапы начинают болеть, мне не хватает воздуха.

Мне все-таки удается ухватить шест зубами, но это было ошибкой. Я не успеваю разжать зубы, и шест тянет меня под воду.

Снова смех.

Когда-то меня радовал смех людей. Сегодня я его ненавижу.

Я всплываю, понимая, что сил на борьбу у меня совсем нет. Делаю последний рывок, и странное дело — мне никто не мешает.

— Оставьте его в покое!

— Тебе чего, щенок? — Спасатель отзывается на детский голос. Я пользуюсь его замешательством, чтобы выбраться на берег.

Один из товарищей Спасателя, бледно-рыжая глиста, покрытая прыщами, хватает шест, чтобы продолжить жестокое развлечение, но надежда вселила в меня новые силы, и я справляюсь с его неловкими попытками вернуть меня в воду. Да и куда ему, это не Спасатель.

— Я сказал, оставь его в покое! — мальчуган лет шести, полный негодования, толкает того парня, который только что тыкал в меня шестом.

Тот толкает мальчика в ответ, малыш падает.

— Вы что творите, ироды? — взрослый голос доносится со стороны группы отдыхающих, и оттуда подбегает лысоватый мужчина в синих плавках. Он сбивает с ног рыжего и поворачивается к остальным, которых четверо.

— А что мы? — Спасатель переглядывается с товарищами. — Он сам к нам пристал.

— Неправда! Они топили собаку! — это мальчик продолжает заступаться за меня. Он все еще сидит на песке; еще немного растерянный от обиды, но все так же уверенный в своей правоте. Я подползаю к нему и лижу руку в знак признательности. Мальчик гладит меня за ухом. Внезапно он взлетает — это подоспела мама и поставила его на ноги.

— Послушай, папаша, — продолжил Спасатель. — Ты вон Рыжего уложил, и хватит. Давай на этом разойдемся, хорошо?

Я отряхиваюсь от воды и держусь поближе к мальчику. Сегодня он последняя моя надежда. Рыжий встал, он пахнет страхом. Пахнет неуверенностью, злобой. Я вижу, что он хочет отыграться за свою обиду, но мужчину боится и поворачивается к мальчику. Я знаю, что он боится и мальчика, и не причинит теперь ему вреда, но непроизвольно начинаю рычать на него.

— Ты посмотри на него, он же дикий, — Спасатель все не унимается.

— Если бы не ребенок, — говорит мужчина, — ты…

Он махнул рукой и повернулся к женщине, очевидно, своей жене:

— Пойдем, дорогая.

Я повинуюсь порыву и иду вместе с ними.

— Эй, собаку-то верните!

— Это наша собака, — не оборачиваясь, говорит глава семейства.

— В таком случае вы должны покинуть пляж! — Спасатель явно испытывает терпение моего нового хозяина, но ему этого не удается, хозяин его будто бы уже и не замечает.

А я смалодушничал и все-таки обернулся. Спасатель смотрел мне вслед, но он уже не был таким страшным, как раньше.

5.

Мы шли по пляжу к главному выходу. Для меня это было как открытие. Собаки обычно ходят через дырки в заборе, особенно бродячие, и я не был исключением.

Мы проходили мимо женщины, которая пыталась напоить меня водой. Тогда ей помешал Спасатель.

Странно, почему она не заступилась за меня? Неужели ей было все равно, что кого-то бьют, пусть даже и бездомную собаку? Но почему она хотела меня напоить? Чтобы отстал? Потому что так надо? Или действительно хотела помочь? Это останется загадкой для меня.

Я приветственно повилял ей хвостом, но она меня не заметила. Ну и ладно.

У меня же есть новые хозяева, новые друзья!

Они тем временем обсуждали недавнее происшествие.

— Не понимаю, как можно быть такими жестокими, — говорил глава семейства. — Откуда это в них? Что веселого в том, чтобы топить беззащитное существо.

Беззащитное существо — это, видимо, я. Ну что ж, теперь я под вашей защитой, добрые люди.

— Мама, а можно, я придумаю ему имя? — спрашивает мальчик.

— Конечно, можно, сынок, — мама поворачивается к мужу: — Оставь. Ты поступил правильно, и это главное. Мы же сюда приехали отдыхать, а не предаваться рефлексии.

— За это я тебя и люблю, — хозяин целует хозяйку, но не уточняет, за что он её любит.

Мы вышли за ворота пляжа и долго шли по городу. Все это время мои новые хозяева болтали о чем-то своем, а я терся боком об мальчика. Его, кстати, зовут Андрюша, и ему уже 6 лет. Он мне сам об этом сказал.

А меня теперь зовут Лохматиком, и мне это нравится. Хотя. Не такой уж я и Лохматик, ну разве что на ушах, да на боках немного.

По дороге Андрюша скормил мне булку, которую купили специально для меня. Я не мог поверить своему счастью!

Вскоре мы пришли. Здесь были большие дворы и маленькие дома. Как у моих первых хозяев. Там нас встретила хлопотная бабушка, которую мои хозяева звали Тётятаня, и между ними произошел небольшой спор, очевидно, насчет меня.

Я же лег в тени виноградника. Было жарко.

Интересно, но утром жара была моим врагом, а сейчас она же помогла мне найти новых хозяев. Будь я человеком, обязательно рассказал бы об этом, но мне человеком никогда не стать.

До конца дня мы играли с Андрюшей возле двора. Он показал меня своим друзьям, таким же, как он, веселым и подвижным детям. Я снова полюбил человеческий смех! Они бросали палку, а я пытался поймать её на лету, потом мы все вместе играли с мячом. Меня несколько раз зацепили ногами, но это было случайно — целили-то в мяч! — и совсем-совсем не больно.

Потом, когда стемнело, мы зашли в дом. Меня покормили снова, кашей с мясом, и я давно не ел ничего вкуснее.

А потом погасили свет в доме, и все легли спать.

Вы думаете, мои проблемы закончились? Нет! Все спят, а меня тревожит один очень и очень насущный вопрос.

Как объяснить своим новым хозяевам, что я — собака, а «собака есть собака»?

Эпилог.

Через несколько дней мои хозяева меня покинули. Как они сказали, отпуск закончился. И им нужно было уезжать в город.

Андрюша плакал, глядя на меня из-за стекла уезжающего такси, и я вспоминал, как уезжали от меня мои первые хозяева.

— Грустишь, значит? — Тётятаня погладила меня по голове. — Я тоже, Лохматик, я тоже.

К ней приезжали еще люди, такие же семьи с детьми, с ними было интересно и весело, хоть и не так, как с Андрюшей.

Потом пришли дожди, потом облетела листва. Потом дожди сменились снегом. Я очень сдружился с Тётятаней. Днем я повсюду ходил за ней, чтобы в случае чего защитить от кого-нибудь. И несколько раз даже защитил — от голубей и от котов. Потом снег сошел, и снова пришли дожди. Расцвели цветы, распустились листья. Становилось все теплее, а на сердце все сильнее и сильнее росло какое-то ощущение, которому я не мог дать названия.

Вскоре тепло превратилось в жару. Я вспоминал прошлую жару, когда не мог найти воды, когда засохли даже вечные лужи. Сейчас они снова засохли, но я всегда могу попить из своей собственной миски. Она немного поцарапанная, но всегда полная, и вода в ней прозрачная, прохладная.

Я немного полакал из своей миски и прилег у конуры. Зиму я провел в доме, но когда стало тепло, поселился здесь, в своем маленьком уютном домике.

Блох у меня уже не было, Тётятаня купила какой-то особенный ошейник, который прогнал их. Раньше я мог заняться тем, что ловил блох, а сейчас было немного скучно. И в то же время, в моем сердце росло всё то же странное чувство, смешанное с ожиданием чего-то, с каким-то непонятным волнением.

Мимо пролетела бабочка, я попытался поймать её, но не смог.

Я снова прилег, и тут услышал скрип калитки.

— А где Лохматик?

И в тот момент, когда я бросился к воротам и услышал голос Андрюши:

— Лохматик! — и увидел его самого, я понял, что за чувство подкрадывалось ко мне.

Это было мое, настоящее счастье.