Главный умиральщик

Про меня на самом деле написали — как оказалось, статья с дурацким названием «Уникальный метод незнания» была посвящена именно мне. Какой-то журналист «другого интернета» якобы взял у меня интервью и теперь своими словами описывал то, как ловко я очищал своё жизненное пространство от новостного мусора, попутно советуя всем окружающим следовать моему примеру. Написано было так, знаете, вроде бы даже хвалебно, но как будто с какой-то мудрой усмешкой чеширского кота между строк, еле различимой, но всё-таки сразу заметной каждому, кто хоть немного разбирается в усмешках. Конечно, мне, как человеку, который всеми силами старался держаться от любой публики подальше, почти физически было неприятно моё присутствие там, в неведомом и враждебном «другом интернете». И уж тем более я, даже при искреннем и безоговорочном признании собственного ничтожества, не мог терпеть этой высокомерной всезнающей усмешки над собой.

— Кто это сделал? — сурово вопросил я, резко развернувшись к братьям.

— Ну так ты, разве нет? — ответил Макс, приподняв брови. — Или ты имеешь в виду, кто это записал?

Ну да, на воре и шапка горит. Не ответив, я отправился на кухню варить кофе. Хорошо, что у меня был большой запас ещё с прежних времён кофейного изобилия. Хватило бы, пожалуй, на открытие маленького подпольного кафе. Но я старался не тратить его по пустякам. Варил кофе и думал о том, что, скрываясь от новостей, я сам стал новостью — как это часто бывает, когда что-то становится более важным, чем есть на самом деле, только потому, что ты всеми силами стараешься этого избежать или ограничить. Хотя вот кофе я любил всегда, и до запрета тоже. Так что непонятно.

Я умудрился разлить кофе на плите, и восхитительный запах горелых кофейных крупинок наполнил всю квартиру.

— Соседи ещё донесут, что у тебя запрещённые вещества, — раздалось из комнаты примирительное предупреждение от Макса.

— Ничего, я тоже про них немало знаю, — я вернулся в комнату с чашкой кофе в руках.

Братьям не стал даже предлагать, просто из вредности. Они тут уже не гости, так что о правилах гостеприимства можно забыть.

— Ты мог бы спросить у меня хотя бы, — с упрёком сказал я Максу.

— Разве ты бы согласился?

— Конечно нет!

— Тогда какой смысл спрашивать?

Я оторопел от такой наглости.

— А зачем тебе это нужно?

— Ну, честно говоря, мне показалось, что это может быть полезно неопределившимся индивидуалистам, которые иначе могут стать выживальщиками назло, а прочитав про тебя, подумают, что можно хотя бы так жить, не определяясь, — серьёзно сказал Макс. Его светлые глаза благородного цвета «камни в холодной воде» смотрели на меня, и я не мог понять, как можно быть таким циничным с таким взглядом доброго волшебника.

— То есть, вы использовали меня в своей пропаганде? — уточнил я.

Они молчали, чёртовы братья. Мне тогда стало страшно. Я вдруг подумал, что в случае чего они и убить меня могут. Не просто так, конечно, а, к примеру, чтобы запугать «неопределившихся». И будут думать, что молодцы.

— Может, кто-то, прочитав про меня, отдалится от выживальщиков, но вот мне сейчас как раз очень хочется к ним вступить — как это сделать? У них, может, анкета есть? Куда мне написать — подскажите, что ли? — я демонстративно повернулся к ноутбуку, как будто и вправду собирался набрать «выживальщики вступить» в поисковике.

— Никакой анкеты нет, конечно, — вздохнул Денис. — И если ты действительно хочешь стать выживальщиком — твоё право, достаточно твоего решения. Но, мне кажется, что ты это говоришь не всерьёз, а поддавшись эмоциям. Это всегда неверно.

Конечно, поддавшись эмоциям! Умиральщикам, наверное, не свойственно.

— А вы знаете, что это довольно старая мысль — ну, о том, что все люди на самом деле уже мёртвые? — почему-то вспомнил я.

— Конечно, — ответил Денис, видимо, ответственный у братьев за тему смерти. — Но из этого следовало бы, что, умирая, люди становятся живыми, а это не так.

— Ты вот злишься на меня, но благодаря мне ты сможешь спросить об этом у самого главного умиральщика, — вклинился в наш разговор Макс. Было видно, что он хочет помириться. — Он заинтересовался тобой, а он редко интересуется кем-то из живых.

— Ты, кажется, перепутал меня со своим младшим братом, если думаешь, что я буду прыгать от радости, узнав, что какой-то ваш главарь обратил на меня своё внимание.

— Злой ты, — вздохнул Макс.

— Я тоже не в восторге от этой идеи, — сказал Вася. — Но мы просим тебя увидеться с ним и попробовать поговорить о сестре. У него точно есть возможности помочь её освободить.

— Какие? — удивился я.

— Неважно. Я точно знаю, что есть. Можешь, конечно, не встречаться с ним, если не хочешь — он действительно не самый приятный тип.

— А почему… почему Денис не может попросить его — он ведь тоже умиральщик? Они лучше поймут друг друга, — обречённо спросил я.

— Именно поэтому. У них запрещено просить о чём-либо личном, — ответил Вася. — Они ведь неподкупные.

Умиральщики, к которым я сначала испытывал особый интерес, теперь казались мне сборищем мрачных бессердечных типов. И вот с главным из них мне предстояло встретиться.

— Нужно опять идти в какие-то клубы самоубийц? — от волнения неуклюже пошутил я.

Денис посмотрел на меня с укором, но ничего не сказал. Ещё бы: ведь это я, а не он, буду встречаться с главным умиральщиком, чтобы попросить за его сестру. Я бы тоже молчал на его месте.

— Хорошо, так где я с ним встречусь? — спросил я.

— Кто же знает, где он пожелает с тобой встретиться, — пожал плечами Вася. — Может, например, здесь. А может у себя дома, или вообще не в Городе. Или вообще не захочет. Никогда не угадаешь с ним.

— Для начала напиши ему, — посоветовал Макс.

— Что написать? Куда написать? — запаниковал я. — Может, вы мне поможете хотя бы с этим?

Макс, на правах журналиста «другого интернета» и автора идеи, написал главному умиральщику, что вот этот загадочный я согласен с ним встретиться. Ответ не заставил себя ждать. «Можно напроситься в гости? Обещаю вести себя хорошо», — показал мне Макс на экране, и я только развёл руками.

— А ничего, что вы здесь и Сестра — сестра Дениса, который тоже здесь? Вы думаете, что этот ваш главный умиральщик не заметит связи этих фактов? Как его зовут, кстати? — беспокоился я. И подумал ещё, что нужно пойти купить чего-нибудь к чаю.

— Ничего, конечно. Это формальное правило. Ведь совершенно не важно, кто кому родственник. Важно, кто на что ради кого способен. Денис вот не способен нарушить правило даже ради своей сестры, а ты способен ради его сестры пустить в дом подозрительного человека и просить его непонятно о чём, — отозвался Вася.

— Стоп, — у меня голова пошла кругом от такого стремительного развития событий, — надо, наверное, написать ему адрес?

— Не надо, — улыбнулся Макс, — думаю, он уже едет.

— Тогда я пойду схожу за печеньем, — я принялся лихорадочно собираться. — Он ведь ест печенье?

— Конечно, особенно любит апельсиновое, — серьёзно ответил Вася.

— Ну, это хорошо. Тот, кто ест апельсиновое печенье, как известно...

— Не может быть страшным? Опасное заблуждение, — усмехнулся Вася. — Купите мне сыра, пожалуйста. А то не с чем допивать вино.

Макс сказал, что пойдёт со мной и по дороге проинструктирует по поводу общения с умиральщиками.

На улице было прохладно, небо расплывалось серой акварелью и никак не намекало на то, что на календаре весна. Когда мы вышли из подъезда, то спугнули стаю ворон, которые клевали что-то мерзкое, кажется, мёртвую крысу. Такие вещи почему-то иногда вызывают у меня панику. Я боюсь выходить на улицу не потому, что здесь часто опасно (хотя это теперь так, особенно во время праздников мародёров, расписание которых известно только им самим), а потому, что здесь всё складывается обычно плохо для меня. А начинается, как правило, вот так — со стаи ворон или какого-нибудь мёртвого кота на дороге, которого, ты знаешь, обязательно переедет в темноте машина, раздавит его, уже мёртвого, распластает по асфальту… но не будешь ведь ты убирать мёртвого кота, да и всё равно ему уже. То есть плохо всё начинается. И заканчивается так же. Поэтому лучше сидеть дома — там, по крайней мере, ничего такого обычно не бывает.

— Главного умиральщика зовут Витя, и он наводит ужас на всех, кто его узнает, — Макс, кажется, даже не заметил ворон, и мы побрели к ближайшему магазину с печеньем.

— Ну, ещё бы. У него работа такая, как я понимаю.

— Он может показаться немного высокомерным или ненормальным, но это не так.

— Да само собой, обычный парень. Мне кажется, мы подружимся, — не стерпел я. Мне уже надоело, что вокруг меня с момента появления братьев постоянно какие-то особенные люди, ненормальные или гении, для которых я — просто обыватель. Или как там, выживальщик, ага. И ещё корми их печеньем.

Не знаю, что за злоба тогда меня взяла. Я нахохлился и в своём пальто с высоким воротником стал похожим на ворону, только что не каркал.

— Ты чего? — от удивления Макс даже остановился. — Не переживай ты так.

Мне стало неловко за моё малодушие, я вспомнил, что Сестра сидит сейчас в этой жуткой больнице, и если этот умирательный фрик — шанс её спасти, то нужно использовать его по полной.

— Как он может помочь нам спасти Сестру? О чём мне с ним говорить? — решительно и деловито спросил я.

Макс оглянулся и заговорил шёпотом:

— Они готовят восстание, здесь, в городе. И выбирают сейчас, с чего начать. Есть идея начать как раз с захвата этой больницы, поскольку там много умиральщиков. Они хотят захватить больницу и всех освободить. Но есть и противники этого плана.

Я шёл молча, чувствуя, как где-то внутри у меня шевелится комочек страха из липких паучьих лапок. Мне показалось, что все эти люди вплетают меня в какую-то свою паутину, которая в самый неподходящий оставит обездвиженного меня один на один с ужасным пауком действительности. Например, они захватят больницу, но во время штурма Сестра погибнет. И у них будет победа, а у меня — ничего.

— Это опасно для Сестры, — сказал я Максу.

— Не более, чем каждый день её пребывания там, — возразил Макс. — К тому же, ты недооцениваешь умиральщиков. Ты не знаешь, какие у них на самом деле силы и сколько у них людей.

— С трудом верится, что у горстки пафосных сумасшедших может быть много сторонников — даже здесь, в Городе.

Макс посмотрел на меня укоризненно:

— Вот об этом точно лучше не говорить Вите.

Мы зашли в магазин и купили у похмельной продавщицы упаковку печенья с апельсиновым джемом и белого сыра для Васи. Дома оказалось, что сыр заплесневелый, и Макс хотел было идти обратно ругаться с продавщицей, но Вася великодушно сказал, что сыр с плесенью ещё лучше, чем без, поскольку наглядно демонстрирует тленность любой формы жизни, даже такой прекрасной, как сырная.

Умиральщик Витя, и правда, явился быстро. Я даже не успел заварить чай, как в дверь позвонили. Конечно, я перепугался, хоть и был готов к незваному гостю. Поэтому преувеличенно бодро направился открывать. И вздрогнул, когда увидел на пороге ребёнка. Точнее, подростка. Но уж точно не того, кого ожидал.

— Привет, Витя. Проходи, — за моей спиной вовремя возник Макс, иначе я так и оставил бы гостя стоять на пороге.

Макс продолжил проявлять чудеса вежливости и представил нас с Витей друг другу.

— Видимо, я опять не оправдываю ожиданий ваших друзей, — пожаловался Витя, кивнув стоящему в глубине комнаты Денису.

— Вовсе нет, — возразил Вася. — Просто ты неприлично молод и вызываешь у людей нашего возраста сожаления о том, что наша молодость прошла бесцельно.

— Что вы так и не успели умереть молодыми? — не моргнув спросил Витя.

— У меня не было шансов, я уже родился старым, — пробурчал я и пошёл на кухню ставить чайник.

Мы расположились на кухне все вместе, как и в тот день, когда братья впервые пришли ко мне. Под ярким светом кухонной лампы я смог разглядеть легенду «другого интернета», пророка конца света и мессию всех маргиналов. На вид ему можно было дать лет пятнадцать-шестнадцать, но он мог быть с такой внешностью и восемнадцатилетним-двадцатилетним: худой, темноволосый, с острыми скулами и чуть раскосыми чёрными глазами, с очень короткой стрижкой, замотанный в старый растянутый свитер. Странно, что он совсем не казался жалким, какими кажутся почти все умные мальчики в его возрасте.

— Ого, апельсиновое печенье — моё любимое, как вы угадали? — совершенно по-детски удивился Витя.

— Угадывали все полчаса, за которые ты приехал, — кивнул Макс.

— Я был тут рядом, так что быстро получилось приехать, — пояснил Витя.

И мы ему, конечно, поверили.

Я не мог отделаться от мысли, что передо мной ребёнок, и чувствовал страшную неловкость. Детей и подростков я опасаюсь, поэтому стараюсь им во всём потакать.

— Неплохую ты придумал историю с собачкой, — похвалил меня Витя.

Я даже не удивился, откуда он это знает.

— Спасибо, — сказал я.

— Говорят, тебя потом выкрали выживальщики? — участливо спросил Витя.

— Ну да, было такое. Хотя зачем я им, непонятно, — промямлил я.

Витя действительно пил чай и ел апельсиновое печенье. Я вспомнил, что кто-то из братьев рассказывал мне, что главный умиральщик — вундеркинд, в двенадцать лет он уже работал как ведущий астрофизик над секретным космическим проектом, связанным с освоением Венеры. Но когда понял, что этот проект направлен, прежде всего, на поиск ресурсов, которые можно было бы транспортировать на Землю, прекратил этим заниматься.

— Ну, затем же, зачем и нам, — по-взрослому цинично заметил Витя.

— Получается, вы ничем не лучше, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать, потому что братья молчали как рыбы. Может, были поражены встречей со своим кумиром, а может, боялись.

— Конечно, не лучше, — усмехнулся Витя.

— Я слышал, ты работал над проектом «Венера-2040»? В детстве я был очень увлечён идеей колонии на Марсе, «билет на Марс в один конец», может, слышал. Единственная возможность для дилетантов вроде меня попасть в космос. И главное, там остаться. Или хотя бы всерьёз помечтать об этом.

Витя с удивлением взглянул на меня:

— Странно тогда, почему ты до сих пор не с нами и отрицаешь скорый конец света.

— Я не отрицаю, мне всё равно. Мне кажется, что это не важно. Ничего не важно, — поспешно добавил я, опасаясь обычного после этого вопроса: «А что важно?»

— Ну, так говорят многие выживальщики. Те, кто хоть немного умнее общей их массы. Но это пустые слова просто, за ними ничего нет, ты даже доказать их ничем не можешь.

Разговор у нас явно заходил в тупик, а братья по-прежнему не хотели ничем помогать. Зато я смог, наконец, увидеть братьев растерянными.

В порядке светской беседы мы с Витей стали обсуждать литературу — оказалось, что у нас много общих любимых авторов, в основном совсем старых. Братья, видимо, поняли, что нас можно спокойно оставить вдвоём, и переместились в комнату. Увлёкшись обсуждением семантики Вундта, мы не заметили, как стемнело. «Мне пора», — сказал Витя, не смотря на часы, а я понял, что за всеми этими разговорами так и не спросил про Сестру и, как водится, запаниковал. Хорошо, что Витя принял моё предложение проводить его до метро. Братья сочувственно смотрели на меня, радостно провожая нас за порог.

Мы шли до метро по смеси мокрого снега с песком, в лицо нам дул холодный предвесенний ветер. Витя выглядел совсем беззащитным, и я чувствовал себя так, как будто и правда иду с ребёнком. Он шмыгал носом и безуспешно натягивал капюшон, который тут же сносило очередным порывом ветра. Я понимал, что мы не можем бесконечно идти до метро, хотя говорить ничего не хотелось. Тем более того, что я должен был сказать.

— На самом деле, я хотел попросить, чтобы вы освободили пациентов больницы номер шесть.

— Язнаю, — сказал Витя. — И даже знаю, почему.

Я пожал плечами:

— Ну, мне тут нечего скрывать.

— Личные интересы обычно скрывают за чем-то более внушительным, — Витя посмотрел на меня, когда с него снова слетел капюшон, и больше не стал его поправлять.

— Мне это ни к чему. Других интересов у меня нет.

— Так ведь у вас будет совсем мало времени — где-то пара недель, не больше.

— Времени — на что? Что ты имеешь в виду?

— Чтоб быть вместе, разве нет? Иначе зачем тебе их сестра?

— Что? — тут я остановился от неожиданности. И даже потянул великого умиральщика за рукав, когда он, не заметив моей реакции, продолжил идти вперёд. — Нет, подожди, что ты имеешь в виду?

— Ну, зачем ещё тебе нужен конкретный человек? У выживальщиков так заведено, я знаю. Любовь, все дела. Мне, в общем, плевать, — раздражённо и зло проговорил Витя.

— Но это совсем не так, не знаю, что ты там думаешь, но я… я даже не видел её, и вообще, она просто сестра, просто братья попросили… — бормотал я нелепые оправдания, в то время как умиральщик смотрел на меня скучающим взглядом и сказал пренебрежительно:

— Мне, в общем, это без разницы, как ты говоришь, на самом деле. Суть делового предложения я понял. Надеюсь, ты тоже понимаешь, что должен предложить что-то взамен. И что единственная гарантия — моё слово.

— Что я могу предложить? — пробормотал я, глядя под ноги. — Братья сказали, что тебе всё равно, с чего начинать.

— Мне — да. Зато тебе нет.

Я усмехнулся такой циничной правдивости. Вот уж ребёнок так ребёнок. Мы медленно шли вдоль сквера с хилыми деревцами и оградой из шиповника, который тянулся в небо своими скрюченными, усыпанными иглами побегами с высушенными чёрно-красными плодами — мумиями ушедшей осени. Прохожих почти не было.

— Мне нечего тебе предложить, — повторил я.

— У каждого человека есть, что мне предложить, — улыбнулся Витя.

Тоже мне, Мефистофель малолетний.

— Ну, тогда я согласен, — я действительно надеялся, что речь идёт о жизни или о чём-то вроде того.

— Согласен писать в «другом интернете» статьи о том, как ты стал умиральщиком и как это прекрасно?

Тут я пожалел о своей поспешности. Такого я не ожидал, это было слишком.

— Ты серьёзно? Зачем тебе это?

— Многие сомневающиеся заинтересовались тобой как одним из немногих умных выживальщиков. Я ведь тоже к кому попало не езжу. К замечательным братьям, к примеру, не приехал бы. Так что ты стал весьма популярен, даже среди мародёров — а уж их сложно чем-нибудь пронять. Было бы глупо не использовать твою популярность для привлечения сторонников, — терпеливо объяснял мне Витя, что, видимо, тоже следовало считать особой милостью.

— Но я… я не умею писать, и этот ваш «другой интернет» для меня непонятен. И вообще… ну, это ведь не совсем хорошо, если я буду обманывать стольких людей там, если они узнают, это может навредить вам…

Я старался быть убедительным. Никогда ещё у меня не было чувства, что от простого разговора зависит вся моя жизнь. Не очень приятное чувство, потому что кажется, что если ты подберёшь не те слова, то всё будет разрушено. А именно те слова, конечно, отказываются приходить в голову. Хотя если бы я не был так напуган, то мог бы сразу понять, что убедить в чём-либо главного умиральщика мне не под силу. И никому не под силу.

— Это не твоя забота. А пишешь ты отлично, я читал твои заметки в обычном интернете — они превосходно ироничные. От тебя требуется только писать статьи о том, что скоро конец света и все люди должны осознать это. Да ты и сам знаешь, о чём писать, к тому же, у тебя есть братья.

В голове у меня было шумно и мутно, тошнило и хотелось домой. Я еле поднимал ноги, так что мокрый снег набился мне в ботинки через дырочки для шнурков и теперь радостно таял там.

— Мы почти пришли, — заметил Витя, когда стал уже различим знак метро над подземным переходом. — Мне надо ехать. Так что ты решил по поводу сестры?

— Я… мне надо подумать, — сказал я. Как ловко он говорил — «по поводу сестры», как будто это, и правда, самое обычное дело.

Он пожал плечами:

— Конечно, думай, сколько хочешь. А мне пора.

Он развернулся и быстро зашагал к метро.

Так всегда и бывает со мной. То есть всё происходит плохо, да ещё и я вроде как сам это устраиваю. И все вокруг меня такие независимые, важные и самодовольные, даже дети.

Я побежал и догнал Витю, думая только об одном — как бы он по своему высокомерию не передумал.

— Я согласен, — сказал я, когда Витя с деланным удивлением развернулся ко мне.

— Хорошо. Значит, мы договорились, — сказал он, как будто речь шла о покупке подержанного телефона.

— А когда… когда ты сможешь освободить Сестру? — спросил я, чтобы не пожалеть о сделанном выборе.

— Когда придёт время, — безжалостно сказал Витя, — но сначала почитаю твои статьи. Надеюсь, они будут занимательными. В «другом интернете» что-то давно никто, кроме меня, не пишет ничего интересного.

И мне ничего не оставалось, как только кивнуть. Не спорить же о молоке, продав корову.

Я молчал, и Витя снова собрался уходить. Как бы там ни было, но было заметно, что он доволен нашим договором.

— Да, и спасибо за печенье, — улыбнулся он своей милейшей детской улыбкой, прежде чем скрыться в жерле перехода и затеряться в переплетениях линий Городского метро.

Я постоял немного, мешая проходу людей, спешащих в этот час к окраинной станции, и побрёл обратно. Думать ни о чём не хотелось. Домой, куда я медленно шёл, тоже не хотелось. Наверное, в тот момент я мог бы, предложи мне кто-нибудь, даже пойти в какой-нибудь бар и напиться, но вот только мои друзья уже давно были уверены, что ко мне с такими предложениями обращаться бесполезно. И опять-таки только я сам был в этом виноват.

Продавщица, продавшая нам заплесневелый сыр, к вечеру выглядела уже более бодрой, и даже сочувственно посмотрела на меня, когда я покупал банку пива. Я так и шёл с закрытой банкой пива в руке, когда ко мне подошёл местный бомж в кепке городской футбольной команды, испачканной до неразличимости цветов. «Дай на хлеб, друг», — сказал он, тронув меня за руку. «Хлеб слишком дорогой сегодня, — сказал я и протянул ему банку пива, — на вот тебе». Бомж довольно прохрипел что-то, но потом вдруг внимательно посмотрел на меня и сказал: «На самом деле, у меня дома есть отличное вино. Хочешь?» Я отказался от этого прекрасного предложения, но настроение моё улучшилось. Я брёл один по мокрому снегу, и ветер теперь дул мне в спину. Город по-своему, грубовато, но всё-таки подбадривал меня.