Будущее Верулама (Фомальгаут Мария)

— …Ну, этого мы никогда не узнаем, — развожу руками, которых у меня нет, — не можем же мы видеть будущее, в конце-то концов!

— Ошибаетесь, друг мой… глубоко ошибаетесь, — тут же парирует Верулам.

Я смотрю на него, я не понимаю, что он имеет в виду — вроде и знаю его уже давно, как самого себя, а до сих пор не могу разгадать до конца…

— Сегодня как раз та самая ночь, когда мы можем узнать будущее, — вздыхает Верулам, я слышу запах его туманных болот.

— И… как же это сделать?

— Мир живых не знает, что будет дальше, — продолжает Верулам, мертвые листья осыпают его золотистым ковром, — но мир мертвых отлично знает будущее…

— Уж не хотите ли вы…

Верулам не отвечает, Верулам смотрит на заходящее солнце, которое уже наполовину скрылось за порыжевшими по осени холмами. Наконец, мой друг резко оборачивается:

— Так вы со мной?

— Разуме…

— …подумайте хорошенько, Камулод, нам придется… выйти за ворота.

Мне кажется, я ослышался, или мой друг выжил из ума.

За ворота…

…даже от одной мысли, что можно выйти за ворота в такую ночь, мурашки бегут по моей спине, которой у меня нет. Кажется, я и шагу сделать не смогу за ворота, — но в глубине души чувствую, что пойду за своим беспокойным другом.

Солнце умирает за холмами, молочно-белые туманы ползут по пустоши, все больше окутывая равнину. Начинается ночь Самхейна, ночь вне времени, когда мир мертвых и мир живых соприкасается.

Верулам ждет. Всматривается в темноту подступающей ночи.

Вздрагиваю, вспугнутый криком совы.

— Полночь, — шепчет мне Верулам одними губами, которых у него нет.

Понимаю, что нужно открыть ворота. Здесь. Сейчас. Страшно — как будто прыгаю с огромной высоты или в глубокое озеро — не доводилось мне делать ни того, ни другого…

…распахиваем ворота.

Одновременно.

Выходим в холод осеннего тумана, жжем жаркие костры, светлые фонари, пытаемся скрасить темноту ночи веселым пиршеством. Что-то угукает, что-то завывает за деревьями, сидит на ветке ледяная осенняя луна.

— Чш-ш-ш-ш, — шипит на меня Верулам, пригибается к земле.

Замираю, не верю своим глазам.

Огни.

Огни там, далеко впереди, один, два, миллион — мириады звезд здесь, передо мной, не на небе — на земле…

Понимаю.

Именно так и выглядит царство мертвых.

Царство тех, кто жил когда-то до нас.

Мириады огней — перед которыми наши костры и фонари кажутся ничтожно тусклыми.

— Его зовут Лэндн.

Лэндн, Лэндн, — повторяю я про себя, — язык спотыкается о непривычное имя, память выплевывает странное слово.

Лэндн идет навстречу нам, несет причудливый фонарик, выдолбленный из неведомого растения — ну да, должно быть, в мире мертвых растут именно такие чудеса, а может, росли, когда мертвые были еще живыми.

…бесконечно давно…

— Лэндн! — окликаю я.

Он замирает, роняет корзину из того же неведомого растения, оттуда рассыпается что-то разноцветное, сладкое, манящее…

— Мистер Лэндн! — поправляет меня Верулам, осторожно подкрадывается к идущему, — разрешите вас побеспокоить?

Мертвец замирает — готовый вот-вот броситься бежать, но любопытство пересиливает страх. Мертвый призрачный город смотрит на нас своими огнями.

— Э… отличные костюмы…. — кивает он.

— Будем знакомы, — говорит мой спутник, — я Веруламий, город болот, а это Камулодун…

— К-камулод? Н-настоящий?

Вот теперь он действительно готов броситься бежать — и снова любопытство берет верх…

— Вы… настоящие?

Я понимаю, как жутко мертвому видеть живых. Осторожно отвечаю:

— Прошу вас, не бойтесь… мы пришли с миром… мы не причиним вам вреда…

— Какая честь… какая высочайшая честь для меня… сам Камулод… и… и… простите, как вы сказали?

— Веруламий.

— …и Ве… Ви… Веруламий…

— Откуда он знает меня? — шепчу чуть слышно.

Верулам шипит:

— Я же говорил вам, друг мой, они знают будущее, неведомое нам… Мистер Лэндн… осмелимся попросить вас о небольшой помощи….

— …сочту за честь помочь вам, господа.

— …мистер Лэндн… мы хотим знать наше будущее… вы поможете нам?

Лэндн бледнеет, кажется, он не ожидал такого. Наконец, осторожно кивает:

— Х-хорошо…. Я… покажу вам… п-пойдемте… господа.

Идем за мертвецом — я жгу костры, я жарю диких вепрей и куропаток, чтобы умерший мог почувствовать запах мира живых, запах веселого пиршества и жарких костров. Лэндн протягивает нам россыпи разноцветных слабостей, возьмите, возьмите, пожалуйста. Мне не по себе, мне страшно брать что-то у мертвеца — Верулам делает мне знаки, берите, берите, не бойтесь, ничего страшного…

…пробую что-то непривычное, приторно-сладкое, может, так и надо, распробовать это приторное, чтобы увидеть грядущие дни…

— Вот сюда… — Лэндн ведет нас по своим причудливым улицам, смотрю на изумительные повозки, проносящиеся мимо, на мириады огней, на исполинское колесо над берегом, на что-то причудливое, круглое, оранжевое, подсвеченное огнями изнутри… Именно так я и представлял себе мир мертвых…

— Памкин, — кивает Лэндн, показывает на кругло-оранжевое.

Памкин, говорю я себе, памкин. Стараюсь запомнить, сам не знаю, зачем.

— Сюда, пожалуйста, — хлопочет Лэндн, — вы понимаете, так неожиданно… такая честь для меня… но честное слово, к свомуему стыду признаюсь, я не знаю вашего будущего…

…у меня падает сердце.

— …но мы узнаем, обязательно… сейчас все увидим, вот здесь, в хранилище…

Входим в огромные двери, поднимаемся по длиннющей лестнице — именно так я представлял себе мир мертвых, мир по ту сторону пространства и времени…

— Вот здесь… давайте посмотрим… Как вы сказали… Камулод и…

— …Верулам, сэр.

— …и Верулам… Слушайте, какая честь для меня… невероятно… сейчас посмотрим… Верулам, Верулам… и вы хотите знать…

Верулам собирается с духом:

— …год моей смерти… и смерти Камулодуна…

Лэнд листает страницы в маленьком ящичке.

— Боюсь… у меня для вас плохие новости… вы будете сожжены дотла в шестьдесят первом году до нашей эры.

Стараюсь понять, не понимаю, из всего сказанного до меня доходит только слово Год.

— Уважаемый Лэндн… простите… но мы не понимаем… вы…

Лэндн оторопело смотрит на меня.

— …сожжены дотла…

— …да, это мы поняли.

— …шестьдесят первый год до… а-а-а-а, ч-ч-чер-р-рт, ну, конечно же… сейчас, сейчас, господа… какое же у вас летоисчисление… сейчас… посмотрю… летоисчисление…

Лэндн торопится, Лэндн понимает, ночь на исходе, надо поторопиться, чтобы успеть ответить нам до рассвета…

— Стоять!

Замираем, смотрим в пустоту коридора, на темную фигуру человека, он кричит — стоять! — он сжимает в руке что-то, не похожее на оружие, и почему Лэндн так бледнеет…

Бегите… — шепчет он одними губами, — бегите…

Понимаю — что-то случилось, что-то серьезное, смертельно опасное для нас. Лэндн не умрет, ведь он уже умер сотни, а то и тысячи лет назад, а вот нам придется несладко…

…два хлопка.

Лэндн падает навзничь, темно-красное пятно растекается под головой…

— Что это? — Верулам беспомощно смотрит на то, что было нашим спутником, — что… это…

Мне страшно, вот теперь по-настоящему страшно. Хочется бежать — и все-таки пересиливаю себя, заставляю остаться, броситься к убитому (убитому?), наклониться…

Лэндн с трудом поднима… нет, это уже не Лэндн, вернее, Лэндн, внезапно ставший живым — таким же прозрачным, призрачным, как мы…

…застрелен при попытке проникновения в хранилище…

Смотрю на Лэндн.

Начинаю понимать все.

Осторожно протягиваю ему руку, осторожно веду в темноту ночи, в седой туман осени.

— Пойдемте, — киваю я, — мы с Веруламом покажем вам тут все…

Ведем Лэндн к огню костров, к пиршествам на площадях, Лэндн несет что-то сладкое, приторное в резном памкине…