26. Кровь

26. Кровь.

Алиса вскочила на корточки, подбираясь для рывка — волосы дыбом, когти отточено скребнули по доскам пола, а в глазах вытянулись зрачки. Она оскалила зубы, готовясь обороняться.

Но отец Владимир не шевелился.

Даниил отодвинулся от окна и, скинув подранную окровавленную рубашку, сел на одеяла, боком к окну. Так что лунный свет ласково осветил его до свечения синевато-серебристого абриса.

Отец Владимир посмотрел на бета и задумчиво спросил:

— У тебя всё удалось, но ты не рад?

Даниил отозвался рублено:

— Не рад. Жертв должно было быть меньше.

Отец Владимир покачал головой:

— Надежды, надежды… Надеждой да благими намерениями жива душа человечья. Только располагаем не мы. — И тут же нахмурился, от чего глубокие складки пролегли между бровями: — Мне уже звонили. Вы оставили после себя дорогу, заваленную телами. Но после гаражей вас уже не могут отследить. Собаки след не берут, а альф пока не завезли.

У Алисы опустились волосы, и она отодвинулась дальше в тень и закусила губу — здесь, в мире людей, произошло многое, чего она не могла предугадать.

— Сколько у нас времени? — спросил Даниил отрывисто.

— Думаю, что около суток, — отец Владимир бросил короткий взгляд на хмурую девушку и, наконец, решившись, прошёл в комнату, присел на стул. — Альф легко набрать, но довольно сложно перебросить — всегда может остаться след, способный привести к нам светские власти. Поэтому пока подготовят историю, документы, возможно, проведут грим или пластику… Сутки у нас есть.

— Хорошо. — Данила повернулся к окну — лицо осветило белым, сделав восковым, оттеняя сухой профиль. — Думаю, хватит.

Алиса не сдержалась:

— Хватит на что? — хмуро спросила она.

Отозвался отец Владимир. Его мирно сложенные на коленях ладони поднялись, белыми перчатками под свет из окна и осенили мир вокруг двойным символом креста.

— На то, чтобы остановить обряд…

— Что?

— Обряд! — резко повторил Данила, поворачиваясь к ней. — Который ты должна была остановить, но не смогла вырвать его корень. Высший остался жив и свободен. И всё это время обряды продолжаются…

— Что? — Алиса сжалась в комок. — Но… Инки должны были остановить это! Не я, так другой инициатор мог поймать их!

— Но этого не произошло… — устало отозвался отец Владимир.

Алиса смотрела в освещённое окно, покусывая губы.

— Сколько меня не было? — наконец, спросила она.

— Два месяца.

Алиса вздрогнула, кинула на спокойно-отрешённого отца Владимира растерянный взгляд, но тут же нахмурилась:

— И два месяца..?

— Да. Обряды продолжаются. Каждое полнолуние, — он коротко кивнул на окно: — новая жертва.

— Но почему? — поражённо прошептала она.

Отец Владимир пожал плечами:

— Потому что сектанты не остановятся. Их цель не так мала, как представляется со стороны. Не личное обогащение и не попытки самоутвердиться. Всё намного сложнее и серьёзней.

— Сторонники Сатаны и Демонов его выступают против бога единого и его единственного представителя на земле Церкви нашей Единой и должны быть инициированы для понимания истинной сущности своего божества, низменного по отношению к великом и всепрощающему. — Прикрыв глаза, процитировала Алиса «уложение инициации».

Даниил порывался что-то ответить, но старый инквизитор остановил его, подняв под лунный свет белую ладонь. Бет тут же отодвинулся в тень, откинулся на стену, предоставляя отцу Владимиру объясняться.

— Конечно, тебе хорошо объяснили, что все их обряды — лишь попытки попрать существующие правила игры. Но, думаю, ты уже видела не один обряд и разницу между прежними и последним уловить смогла.

Воспоминание — живое, будоражащее кровь и заставляющее волосы приподниматься, — заполнило Алису. Вздрогнув, она стиснула руки в замок. Запах крови, настоянный на медовых травах словно снова защекотал ноздри знакомым, ясным ароматом — жизни без запрета…

А отец Владимир продолжал монотонно, словно утомлённый лектор, не оставляющий попыток достучаться до сознания слушателей.

— В основе своей, большинство сект сатанистов — лишь попытки создать полную противоположность морали церковной. Своего рода антисистема, не существующая без основы. Сатанизм похож на слепок с формочки. Он полностью повторяет её изгибы, её формы, но, увы, он только оттиск, зеркально отражённой печати. Такие сатанисты — лишь вызов системе. Вечные подростки, которым надо самоутверждаться, принижая чужую мораль только на той основе, что она создана до них. По сути своей, эти люди безопасны для церкви. Никогда то, что порождалось от частей сильного, не могло сломить целого. Но есть и другие…

Запах незапретной жизни всё сильнее колыхал воздух вокруг Алисы. И она сдерживала дрожь и стискивала пальцы, словно это могло сдержать нечто тяжёлое, скользкое, рвущееся изнутри.

— Другие… — задумчиво повторил отец Владимир, и на старческом лице появилось знакомое выражение твёрдости. — Они не пытаются добиться себе славы, утвердиться или выразить протест. Они — настоящие верующие. Фанатичные, аскетичные, готовые на всё для утверждения своей веры. Они противостоят не столько нашему богу, сколько церкви. Церкви не как обществу, но как форме общения с богом. Они противостоят морали, которую из века в век сохраняет Церковь, нарекая её искажённой. Каждым новым своим обрядом они вносят путаницу в наш мир — в умы мирян, в совесть посвящённых… И, если однажды они сумеют довести дело до конца и вызовут то, к чему взывают… Тогда всем ныне действующим конфессиям придётся туго. Церковь падёт как оплот морали.

Алиса подняла голову и, стиснув зубы от бегущей по телу судороги, словно выжимающей её снизу вверх, посмотрела на священника. Белое лицо выделялось маской в лунном свете.

Что-то происходило с её зрением. Лица, руки людей в комнате для неё выделялись белым безжизненным цветом, словно слепленные из оплывших свечей. Но комната погружалась во тьму, в которой тонкими струнками с каплями света, словно нанизанным бисером, протягивались лунные лучи из окна. И было плохо — нутро мутило горячей противной слизью.

— Церковь, Алиса, — не проводник воли Его, и не проводник к Нему. Но Церковь — единственный оплот данной нам морали. Наша цель — хранить её. И тебе это хорошо известно. Те, кто покушается на основы церкви — может порушить мораль, которой жив человек последние тысячелетия.

— Хороша ли эта мораль? — угрюмо спросил Даниил, глядя в окно.

— Хороша. Плоха. — Отец Владимир покачал головой. — Для тебя больше не существует критериев? Мир не чёрно-белый, Даниил. Как бы тебе не хотелось поделить его на врагов и друзей, всегда будут те, кто останется в стороне. И только твоя совесть сможет определить — как к ним относиться. И именно совесть — мерило морали. У тебя она такая. А у другого — иная. Цель же церкви — не найти универсальное среднее, по определению, серое, блеклое и аморфное. Цель Церкви — поддержать мораль, которая бы позволяла выживать большинству. То есть такая мораль, которая бы причисляла оставшихся в стороне к друзьям. Искала бы в людях благое, выделяя в первую очередь его.

Даниил упрямо повёл подбородком по плечу и отвернулся:

— Построенное на йахе?

Священник невозмутимо покачал головой:

— Есть ли дело тебе до того, что корова есть траву, чтобы дать молоко? Ты не ешь траву, но с удовольствием пьёшь молоко. Церковь — корова, которая способна взять непригодное для человека, и сделать его пригодным.

— Разбиванием лбов паствы?

— Верой, хотел ты сказать? — улыбнулся отец Владимир.

— Обрядами, — парировал он.

— Обряд — спектакль, — покачал головой священник. — Не о том ли мы говорили уже? Церковь — большой театр, в котором ставятся представления обрядов и чудес, чтобы вызвать не аплодисменты, но душевный взрыв. Это цирк для взрослых. После него светлеет на сердце, глаза излучают душу и хочется творить добро. И, как всякий цирк, он требует дисциплины и усидчивости зрителя вначале фокуса, чтобы получить восхищение по его завершении.

— Грязный метод.

— Есть другие?

Даниил ощерился незнакомо, остро — раздвинув губы и оскалив утончённые зубы:

— Открытие знаний для всех.

Отец Владимир тонко усмехнулся:

— Что будет с армией, если каждый — каждый! — рядовой будет знать все планы? И будет распоряжаться своими знаниями в меру своего разумения, а не так, как требует приказ. Война будет проиграна, не так ли?

Даниил не ответил, отвернувшись к окну.

— Идея о всезнании хороша только для небольших групп. Семей, общин. Всё, что более, нуждается и в сокрытии.

Рот Алисы наполнился тягучей горькой слюной. Она сглотнула, тяжело подавив горячий поток внутри, и привалилась к прохладной стене. Отец Владимир приподнял очки, с прищуром оглядывая её, и стремительно обернулся к Даниилу:

— Она пила человека? — резко спросил он.

— Да, — устало ответил он.

Вдох священника оборвался тяжёлым стоном. Размашисто перекрестившись, он поднялся и подошёл к Алисе. Та смотрела снизу вверх, не в силах вскочить и что-либо сделать — предательски затяжелевшее тело не двигалось. Старик подошёл, подхватил Алису за плечи и без большого напряжения оторвал от пола её тонкое иссушенное тело. Встряхнул, и Алиса почувствовала, что нутро обжигает прибоем раскачивающейся по всему корпусу жара.

— Ммм! — Алиса замычала и попыталась оттолкнуть священника, но тот держал крепко.

Даниил вскочил и хмуро напомнил о себе:

— Отец…

Он обернулся через плечо и отозвался:

— Выблеваться и закуклиться! Вот что ей сейчас нужно. Грехи на ней — их не отмыть. Но тело от деформации нужно попытаться спасти.

— Что ей грозит?

— А что, по-твоему, может грозить тому, кого духовно и физиологически готовили людей защищать?! — огрызнулся священник. — Личное грехопадение — это страшнее, чем грех, признаваемый обществом!

Больше Даниил не перечил, лишь следил за происходящим.

Алису мутило с каждой секундой всё больше. Темнело в глазах и лишь светящимися белыми пятнами проступали лица и ладони мужчин. И казалось ей, что над каждым почерневшим силуэтом, едва заметно, но пылали тонкие ниточки света, сплетающиеся в плотный кокон.

Когда священник выволок её на кухню и перегнул над ванной, она увидела в узоре ржавых подтёков на белом дне странно знакомый узор, сплетённый из иероглифов и рисунков от руки. Но узнавание и понимание настигли её стремительно, словно укол в сознание, и исчезли бесследно, когда до уже забытого чувства боли скрутило нутро. Полившийся чёрный водопад она уже не осознала.

…