9. Обряд

9. Обряд.

Весь день они проспали, одинаково впав в странную спячку без признаков жизни. Ближе к назначенному часу Алиса проснулась по внутреннему хронометру и первым делом оглядела комнату. Спокойно. Открыла ноутбук, посмотрела сообщения. Сердце согрел ответ «Гроссмейстера»: «Удачи в делах! Буду тебя ждать». Захотелось ответить, поговорить и даже излить душу, но глянула на часы, уверенно толкающие стрелки к двенадцати и поняла, что от короткого разговора толка мало, а на длинный времени уже нет.

Пригубила бутылочку поддерживающего питания и с неудовольствием подумала о том, что давно пора купить нормальной еды — рыбы или мяса, на худой конец хоть мясных полуфабрикатов. Одной обогащённой жидкости организму уже не хватало. Взглянув на спящего «бета», подошла и тронула запястье в точке пульса. «Бет» встряхнулся всем телом, и тут же появилось шумное, быстрое дыхание, словно его выдернули из кошмарного сна. Даниил поднял голову и посмотрел глазами загнанного зверя.

— Всё в порядке. Пей. — Алиса протянула початую бутылку и отошла одеваться для работы — нижнее бельё, нательная фуфайка, спортивное трико. Одновременно отдавала распоряжения: — Останешься здесь. Меня не будет долго, но к восходу постараюсь вернуться. Никуда не уходи, ничего не трогай. Напиток в рюкзаке, вода на кухне в кране, чайник на плите, но лучше не включай — вдруг забыл, как это делается.

Бет не поднимая головы, тихо отозвался:

— Помню.

— Хорошо, — коротко ответила она, подтягивая крепления ножей. — Туалет на улице, и постарайся, чтобы тебя никто не видел. Котёнка не трогай: убьёшь — пеняй на себя. Я вернусь, принесу еды. Ясно?

— Да, — отозвался он. — Ты куда?

— На работу.

— Я могу пойти с тобой, если…

Алиса раскрыла рюкзак и вытащила чёрный валик одежды.

— Нет, — и взмахом рук раскрыла подрясник. Свёрнутый внутрь пояс упал на спальник.

Бет напрягся, мгновенно подбираясь, волосы стали приподниматься:

— Ты — монахиня?!

Она усмехнулась, подвязываясь:

— Никто из нас уже никогда не сможет стать ближе к Господу… И, сколько бы не тянулась наша жизнь и наше послушание, нам видеть Конец этого мира и не суметь подступить к престолу Всевышнего. И в этом мы с тобой, отребье, схожи, — усмехнулась она, заправляя под апостольник непослушные рыжие прядки.

— Жди, — кинула она, уходя, и, закрыв дверь, долго ещё чувствовала взгляд в спину. И от этого ей было тепло на душе, словно лежбище вдруг стало домом.

Она шла по тёмной улице уверенно, понимая, что, не смотря на странность наряда, вряд ли кто из случайных прохожих даже осмелиться задуматься — куда может идти послушница в столь поздний час и при каком монастыре живут девицы столь юные и прекрасные, но не носящие креста на облачении? Вместо этого любой проходящий огибал Алису, приучено опуская глаза. А она шла легко, свободно и уверенно шагая в привычной одежде, направляя взгляд чуть поверх голов, как не смотрят приученные к покорности. Да, направляя взгляд поверх голов, словно безвинно идущий на казнь, и испытывала от этой свободы обречённого странную радость внутренней правоты.

Когда она вышла к складам торгового дома «Милосердие», то первый, кого увидела, был отец Владимир. Он стоял возле парковой лавочки и что-то зачитывал смирно сидящим на ней бомжам. Мужчины казались совершенно трезвыми, но в глазах их горел особый огонь приобщения, и от того их неуверенные мелкие движения всё больше напоминали действия «под кайфом». В конце краткой проповеди, отец Владимир дал мужчинам поцеловать крест и, отправив восвояси, сел на скамейку.

— Очередное чудо приобщения? — спросила Алиса, незаметно выходя из-за ряда кустарников и скромно присаживаясь рядом. — И всего-то ради возможности посидеть?

Отец Владимир не позволил себе даже вздрогнуть от неожиданности и отозвался на удивление сдержанно:

— Не ради возможности посидеть, но ради спокойствия отдохновения и приобщения к пути истинному нетвёрдых. Да и ради того, чтобы иметь точку обзора для вашего прикрытия — тоже.

Алиса склонила голову, извиняясь за недостойную шутку, и спросила коротко:

— Где?

— Шестой склад, левое крыло. Западный вход, — сухо отозвался он. — Отец Борислав уже там.

Алиса кивнула и направилась к указанной точке, оставив старого священника одного на лавке перед центральным входом — полномочий для присутствия на инициации у него не было.

Охраняемые ворота Алиса игнорировала — сразу прошла вдоль высокого бетонного забора с колючей проволокой поверху на запад, ища наиболее тихое место. Рядом с оградой территории складов пролегала дорога и по ней, как на беду, почти без перерывов, потоком шли машины. Когда она увидела угол ограждения, стало понятно, что совсем без свидетелей пройти не удастся. Пришлось воспользоваться помощью невысокого, но раскидистого дерева на дорожке. Взгляд влево, вправо. С места — толчок и краткий полёт на стену. Высвободившиеся из-под кожи когти ударили в бетон. Оттолкнулась ногой от ближайшей ветки и — перемахнула на другую сторону.

Мягкое приземление и быстрый рванный бег по задворкам и теням к левому крылу куполообразного помещения с цифрой «шесть» над входом. Потом также, — стремительно и пружинисто — взлетела по стеклопластиковой стене здания наверх и фактически бесшумно нырнула в открытое окно, где затихорилась на кольцевом балконе второго этажа. Сверху открывался прекрасный обзор происходящего внизу. И ещё — хорошо было видно, что склад заставлен тюками в человеческий рост так, что в центре оставалось свободное пространство в форме шестиугольной звезды. И вряд ли это смогли бы сделать сектанты, будь они посторонними для «Милосердия». Алиса хищно усмехнулась.

Внутри свободного пространства уже суетились люди. В свете множества свечей фосфоресцировала белая полоса окаймления пентаграммы на полу, а внутри, среди японских иероглифов и египетской клинописи, латинских и славянских букв, санскрита и арабской вязи, на символе остроконечного креста лежала девушка. Её руки и ноги не были скованы, но это и не требовалось — глаза её неотрывно рассматривали что-то в пространстве над ней, губы беззвучно шептали, и всё это вместе с рваным поверхностным дыханием говорило о том, что девушка находится под влиянием подготовленного манипулятора. И он стоял тут же — не заходя за черту пентаграммы, но неотступно продолжая влиять на жертву. И чёрное одеяние священника снова заставило Алису оскалиться.

Она продвинулась ближе, по-кошачьи мягко и почти неприметно передвигаясь на четвереньках, и с неудовольствием заметила тех, о ком не подумала позаботиться сразу — по периметру балкона стояли охранники. Тёмные фигуры крепких мужчин не оставляли сомнений, что оружие есть и бойцы умеют им пользоваться.

— «Редкий случай… Обряд, который охраняют, обряд, который не боятся выставлять напоказ… Много же людей отравил яд гниения душ, если они идут на это! Но хуже всего то, что общество гниёт само, раз там мягко к ним относится, что такое происходит. И многие идут за тьмой…», — задумчиво прикинула она расположение и количество охранников.

А внизу начинался обряд. За два года служения Инквизиции она уже не раз смотрела на это действо, потому внимание отвлеклось на более насущные вопросы — запечатление в памяти всех деталей обстановки, поиск дыр в обороне и высчитывание возможной траектории движения.

Однако, почти сразу Алиса напряглась, вглядываясь вниз. Она сразу не поняла, что её встревожило, — так же бубнил библию задом наперёд ведущий, бродили кругом соучастники, так же металась, не в состоянии двинуться и закричать девушка, — но вскоре Алиса почувствовала то, чего не ощущала, присутствуя незримым свидетелем ещё ни на одном обряде. От пола, от места, где лежала девушка, волнами шли беззвучные, но мощные толчки, явно сотрясающие здание, и вверх поднимался поток воздуха, наполненный ароматами трав и крови…

Обряд продолжался, и Алиса до боли стиснула кулаки, ощущая, как тревожит её одуряющий запах, как кружится голова и хочется упасть вниз, в самое сердце ароматов и странного стука, словно в жерло пробуждающегося вулкана, готового выплюнуть в мир не лаву, а поток утопленных в крови луговых цветов. Огляделась — и участники обряда внизу и охранники у перил балкона, — все впали в экстаз от происходящего. И в сердце Алисы появился страх перед неизвестной силой. Она сжалась для броска и стиснула зубы, вновь ставшие острее и больше. На страх инициаторов учили отвечать яростью.

Отец Борислав появился возле круга в миг, отмеченный одномоментным миганием свеч — коротко ударил ветер, а когда огонь, качнувшись, вновь поднялся, возле жертвы в пентаграмме уже стояла сгорбленная под бременем магического поля фигура священника. И уже не стало ни запаха трав, ни биения. Всё мгновенно застыло, замерло, словно заморозилось во времени.

Уполномоченный на судебное постановление инквизитор рязанской епархии, отряда владыки Мирослава Бородинского отец Борислав поднял голову и негромко заговорил, но в полной тишине слова звучали чисто и торжественно, словно колокольный набат:

— Присутствующие! Живые. И мёртвые. Именем Отца небесного. Непричастные. Приговариваются. К смерти. Причастные. Приговариваются. К инициации.

Ведущий обряда и не стал спорить — рванулся в сторону и махнул рукой охранникам наверху. Тут же по бетонному полу застучали капли свинцового дождя. Но отца Борислава там уже не было. Лишь жертва — девушка в белой ночной сорочке, — лежала всё так же не в состоянии пошевелиться. Её тело дважды вздрогнуло, и над снежной атласной тканью взметнулись красные фонтанчики.

Соучастники обряда, живо подбирая полы риз, разбегались в стороны. Но Алисе казалось, что двигаются они медленно и неуклюже, словно дети, только что научившиеся ходить. И потому было не удивительно, что Инквизитор легко и уверенно обошёл их. Он вновь оказался перед ними для того, чтобы произнести последние слова, которых ждала Алиса и боялись сектанты. Он раскинул руки, останавливая их бег, и закричал в пустоту над людьми, будто обращаясь не к конкретному исполнителю, а к самому небу:

— Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Исполнить!

Зашипев, один из сатанистов метнул в отца Борислава чёрный ритуальный клинок, но что командору инквизиции его бессильная злоба — игрушка! Он, шутя, перехватил нож в полёте и отодвинулся в тень, растворяясь в вязкости тьмы, словно её порождение. Но людям, на мгновение замершим возле пентаграммы, легче не стало — они крутили головами, страшась любого видения и всякого движения в углах. Они — знали. И на лицах их отчётливо проступал ужас.

Теперь наступало время Инициатора.

Её время.

…