41-50

41.

Он выбрался наружу, оглядел тёмные задворки. Конечно, ничего: ни человека, никаких изменений со вчера и позавчера. Он двинулся вдоль стены.

«Чего ждать? Мы здесь уже больше двух недель».

Вид её показывал, что она приняла слова к сведению, но отвечать что-то не сочла необходимым.

«Послушай, я понимаю, что тебе всё равно. Но мне-то нет! Я не могу вот так — без цели, без всякого смысла… Мы точно так же могли дожидаться не пойми чего в Ринордийске, а не в этой дыре. Если б всё было ещё для чего-то… Но ведь ты же сама не знаешь, что делать дальше!»

«Ты сам согласился, — она подняла взгляд, медленно и мрачно. — У тебя был выбор».

«Если ты это называешь выбором».

«У некоторых не было и его».

«С выбором — это он лажанулся, — нежданной тенью выплыл Яков Бобров. — Нет никакого выбора».

Может, и правда нет. Может, всё, что осталось, — вот эта сероватая стена, бесконечность — вдоль неё, бесконечность — обратно. Или ещё встать и прислониться спиной — но стена была холодной и отсыревшей, его пробрало, когда он только приложил к ней ладонь. Феликс спрятал руку в карман, прошёл чуть дальше. Похоже, недавно опять лил дождь, и кусты вокруг здания густо блестели каплями, предупреждая, что дальше хуже. Ноябрь, пока вежливо, предлагал с ним считаться.

Впрочем, какая разница. Возвращаться в «ящик» хотелось ещё меньше.

От дальнего угла донеслись вдруг голоса:

— Я сказал! — резкий окрик, после — невнятное «бу-бу-бу, бу-бу-бу» и снова. — Ходишь, шваль!

Второй голос что-то ответил, но тише, с расстояния было не разобрать.

Феликс быстро приблизился к ним через заросли травы (полынь, зачем-то подсказал край сознания, так пахнет полынь).

— …ну что же вы, при исполнении и пьяный, — негромко и наставительно говорил второй голос. — Ведь вы служите государству.

Феликс разглядел теперь: это была женщина интеллигентного вида, ещё не старая, но в возрасте. Одета она была по-дорожному и, кажется, держала в руках саквояж. Первый же был здоровенным амбалом в форме спецотрядовца.

— Щенков своих учить будешь! — рявкнул он. — Я сейчас…

— А может, отстанешь от неё? — прервал Феликс.

— Так. Я не понял, — протянул тот нарочито небрежно, даже не оборачиваясь, только чуть покосившись в сторону. — Сам ликвидируешься или тебя ликвидировать?

— Себя ликвидируй, — Феликс подошёл ещё на несколько шагов. — А лучше раздай на природные удобрения. Хоть польза будет.

— Так, — тот развернулся, неспешно приблизился. От него и вправду явственно тянуло какой-то спиртягой. — Да у нас сегодня аншлаг! Кого я вижу, неужто беглого диссика?

Без вариантов, понял Феликс. Хоть бы арматурину какую-то поискать, что ли… нет, ничего. Ладно — видать, судьба.

До нелепости навязчиво пахло полынью…

— Вам, может, чем-нибудь помочь? — женщина встревоженно переглянулась с Феликсом.

— Да вы идите, идите, — он постарался улыбнуться ей достаточно убедительно. — Я с ним разберусь.

(Чтоб кто-то видел всё последующее, ему совсем не хотелось).

— Ну, не обессудь, — амбал шагнул ближе. — Ты сам напросился.

— Оставь, — раздался со стороны глухой металлический голос.

(Как всегда вовремя).

— Он из тех диссиков! — попытался объяснить спец.

— Сказано же: конфликтов и столкновений не допускать, при случайной встрече устраняться, — говоривший слегка приблизился, но стоял по-прежнему далеко. Из-за горящего фонаря в его руке лица было не рассмотреть, один смутный силуэт. — Указ сверху забыл уже? Имя не забыл, надеюсь, так нажираться.

— Ты… вы вообще кто? — протянул спец, заметно сбитый с толку.

— Дежурный по надсмотру, — рука подняла на свет металлическую бляшку на тканной ленте, быстро убрала обратно. — И доверенное лицо правительницы. А теперь быстро на свой пост. Ещё один такой случай — и будешь иметь дело со мной.

Тот исчез из виду на удивление скоро. Фонарь погас.

— Прокатило, — сказала Китти своим обычным голосом.

— Дежурный по надсмотру? — усмехнулся Феликс. — Я почти поверил.

— Да, только теперь нам надо срочно убираться, — Китти настороженно смотрела вслед скрывшемуся спецу. — Он пьяный в дубину. Сейчас протрезвеет — доложит куда следует. Если не уже.

— Подожди, а она? — Феликс махнул рукой в сторону женщины. — Представляешь, что тут сейчас вокруг этого начнётся?

Китти тяжело и мрачно посмотрела исподлобья:

— Нам надо ехать.

— Да вы не беспокойтесь, — женщина тронула Феликса за руку. — Я всё равно здесь проездом, только поезда дождусь и уеду…

— Поезда сейчас не ходят, — отстранённо отметила Китти.

— Ну вот тем более, что она тут станет делать! — он снова обернулся к женщине. — Откуда вы? Куда вам надо ехать?

— Из Каталёва, — охотно поведала та, — как раз туда возвращаюсь. Это…

— Каталёв? — несколько оживилась Китти. — Это недалеко отсюда. Два дня на машине.

— Вот и отлично, — заключил Феликс. — Значит, поедете с нами, — он настойчиво посмотрел на Китти. — Она ведь поедет с нами?

— Да, — будто через силу сказала она.

Затем быстро окинула всех взглядом.

— Граждане, у кого-то есть что собирать? Нет? Тогда идёмте. Машина в лесу, недалеко.

У самого автомобиля, перед тем как сесть за руль, Китти вдруг застыла.

— Что? — мигом насторожившись, спросил Феликс.

— Сибилла. Я обещала, что найду её, если что.

— Ты же подозреваешь её.

Китти посмотрела странно виновато.

— Я обещала, — она закрыла дверцу, передала ключи Феликсу. — Подождите здесь, я скоро буду.

42.

Китти шла по улицам и мелким проходам, зная, что она не одна здесь. Что-то шумело за углами, за низкими стенами гаражей, что-то плелось, гаркало, перебегало с шорохом и редким миганием огней. Близко; ближе, чем были верные прислужники Нонине в соседних коридорах. Главное, не идти навстречу. Здесь есть шанс остаться незамеченной.

Истрицк мрачно и равнодушно пропускал сквозь узкие свободные зоны между строениями. Тут не встретилось ни одного человека: город будто вымер, кроме тех мигающих огоньков. Она дошла до старых заводов, остановилась. Район был давно заброшен, и не имело смысла кого-то искать здесь.

«Почему бы сейчас тебе не почувствовать, где я?»

Всё это было похоже на не слишком умелую уловку, на которую она поймалась почти специально и осознанно.

Китти отошла назад, к линиям жилых домов, но дальше по дорогам уже кучковались и, может быть, готовились прочёсывать местность.

Истрицк никогда не помогал ей.

Она развернулась и пошла обратно к окраине. Возможно, получится так. Здесь, недалеко плескалась речка и не было высоких построек, приземистое, почти квадратное здание до сих пор оставалось самым крупным. Тут её могли бы ожидать, если бы ждали, подумалось ей, во дворе или рядом.

— Сибилла? — позвала она тихо, на всякий случай.

— Китти… я здесь, — отчётливый шёпот донёсся из щели между ближними пристройками трёхэтажной высоты.

Прислушавшись, она настороженно и быстро приблизилась. Щель давала полумрак.

В эту секунду вой сирены пронёсся, как залп, по улице, и кто-то, схватив Китти, затащил её между пристроек.

Она бы, наверно, не справилась, начни Китти вырываться, но та почему-то даже не попыталась. Только застыла в напряжении, как твёрдая древесная ветка.

— Всё нормально, это я, — тихо произнесла Сибилла, подождав, когда унялся вой. Как только она отняла руку ото рта Китти, та отстранилась немного и спокойно сказала:

— Я поняла. Можешь отпустить меня.

Сибилла разжала руки.

— Ты так быстро ходила, мы бы разминулись, если бы я пошла искать тебя. Но я подумала, что сюда ты, скорее всего, захочешь прийти, — Сибилла улыбнулась и показала на врезавшийся в небо угол школы (он был плохо виден отсюда), но Китти немного небрежно смотрела в сторону улицы.

— Я сказала, что найду тебя, если что. Мы сейчас выезжаем из Истрицка и отправляемся в путь. Хочешь, поедем с нами. Или останешься тут?

— С вами, — Сибилла спешно покивала. — Поеду с вами.

— Хорошо, — кивнула в ответ Китти. — Только это, похоже, проблематично.

Она вновь обозрела дорогу, насколько позволяла видимость.

— Не думаю, что здесь нам дадут так просто выбраться.

— Здесь — нет, — Сибилла покачала головой. — Они здесь сейчас повсюду. Помнишь откос над речкой?

— Не особо.

— Я покажу. Если спуститься по нему к самому берегу, мы сможем обойти город вокруг. Там почти не бывают.

Китти показала, в какой стороне должна стоять машина, и они взобрались по крутому склону. (Дав Сибилле свернуть до того неправильно, она была уже почти наверняка уверена, что та действительно не знает направления).

На мелком пятачке между рекой и лесом они остановились: Сибилла переводила дыхание. Видимо, такие маршруты ей были непривычны. Китти же пристально осматривалась.

Со стороны города сияли яркие рыжие огни, слышались грохот и резкие крики. Небо чёрной подпаленной накидкой кутало всё и мешало рассмотреть.

Мелькнул маленький свет. Девушка с фонариком быстро приближалась к ним, она почти бежала.

— Стойте! — крикнула она, когда уже была близко. — Подождите…

Та брюнетка с большими круглыми глазами и избытком косметики на лице. Сашенька, вспомнила Китти.

Китти замерла, понимая, что если всё, то она ничего не сможет сейчас сделать. (Вот уж действительно глупо, как сказала Сибилла).

— Подождите, — та остановилась впритык, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. — Вы уезжаете, да?

— В своём роде… — осторожно заметила Китти.

— Жаль, попрощаться не успели, — девушка кинула пламенно ненавидящий взгляд на Сибиллу, но тут же вновь повернулась к Китти. — Всё переменилось так быстро.

— Мы, может быть, ещё вернёмся… — сказала Китти.

Она знала точно: будь или не будь на то их воля, сюда, в Истрицк, они не вернутся никогда.

— Мы знаем, кто вы, — Сашенька улыбнулась ей. — Мы с самого начала знали, но не говорили, и никто не знает, что вы скрывались у нас. Вы… вы молодцы, что не сдаётесь.

Она вдруг шагнула к Китти и порывисто обняла её. Рефлекторно одеревенев от этого жеста, Китти в ту же секунду почувствовала, как в ладонь ей вложили что-то маленькое и обтекаемое. В следующую же Сашенька разорвала объятия.

— Удачи!

Она скрылась в темноте так же быстро, как Китти незаметно опустила предмет в карман. Будет время посмотреть в машине, решила она, до того как поедут.

— А что она имела против тебя? — спросила Китти, когда до машины оставалось уже недалеко. (Спрашивать, не Сибилла ли поведала жителям «ящика» о том, кто гостит у них, не было особого смысла).

Сибилла растерянно пожала плечами.

— Сама не знаю. Я приходила туда сегодня утром, в «ящик», — она поймала слегка скептичный взгляд Китти, но он не смутил её. — Они хорошие люди. Я предсказывала им немного… Некоторые даже поверили.

— Да?

— Да… Может быть, она обиделась, что я предсказала её подруге, а ей — нет.

— И что же ты предсказала той? — поинтересовалась Китти.

— Я… — Сибилла замялась.

«Не имеешь права говорить», — хотела закончить за неё Китти, но они уже вышли к машине.

43.

Её зовут Таисия, успела она поведать Феликсу, пока они ждали около машины, Таисия Було́ва. Она из Каталёва, но была в Ринордийске в начале сентября: ездила проведать одного из своих выросших приёмышей (так Булова называла приёмных детей, которых у неё было восемь за всю жизнь). На обратном же пути негаданно застряла здесь, в Истрицке.

— Смотрю: нет поездов и нет, нет и нет, — с выражением, посмеиваясь над такой нелепостью, рассказывала Булова. — Ну, думаю, должен же пройти когда-нибудь, пересижу уж как-нибудь здесь. А тут и вы…

— А что от вас тот хотел? — поинтересовался Феликс.

— Да сама не поняла, — покачала головой Булова. — Видимо, узнал — я у них с какого года ещё была негласно на заметке. А уж что пьяному в голову стукнет, так и не разберёшь.

Она рассказывала про Ринордийск: город изменился с тех пор, как она заезжала туда в последний раз (а было это накануне неспокойного месяца, в который сменила титул Нонине).

— И вот знаете: как будто нет никого, — понизив голос, сообщила Булова. — Сидишь в комнате со своими, разговариваете, едите что-то, телевизор болтает… Выглянешь в окно — и пустота. Странная такая пустота — знаете? Словно нежилое место. Бывают такие хорошие макеты в музеях.

Феликс слушал её в пол-уха, часто кивая и иногда улыбаясь в тему: его снедало чувство, что времени минуло слишком много, что что-то, возможно, случилось, а позвонить не получится — оба телефона у него. Да и звонок выдал бы. Всё бы выдало, даже бросься он сейчас следом, никому не станет лучше. За лесом, на дороге раздавались подозрительные шумы и взрыкивания моторов. Несколько раз он оставлял Булову и по возможности незаметно прокрадывался посмотреть. Но было темно, и есть ли там движение, сразу разобрать он не мог. Тем более его по-прежнему ожидала Булова.

Спустя время Феликс предложил ей сесть в машину: снаружи довольно холодно. Нет, сам он постоит пока, ему нормально (наверно же, потряхивает его совсем незаметно). Хорош он будет, если кто-то появится сейчас, а он пропустит. Когда Булова спряталась внутри, он постоял ещё без движения, вглядываясь в даль между деревьями, где плескался тусклый истрицкий свет. Пар клубами вырывался с дыханием и мешал смотреть. Феликс прикрыл рукой рот и нос, заходил из стороны в сторону, отгоняя холод и зарождавшуюся панику. Дошёл ещё раз до кромки леса, и вновь зрение не ответило ни да, ни нет.

Она же сказала, что скоро.

Наконец в просвете со стороны города появились две фигуры. Они быстро приближались.

— Садись на заднее, — бросила Китти, аккуратно направляя Сибиллу к нужной дверце. По пути к своей мимоходом приобняла Феликса, спросила шёпотом. — Чего стоишь?

— Там, кажется, кто-то ездит.

— Ясно, — она кивнула. — Сейчас посмотрим.

— С другой стороны не вариант? — спросил он, пока перегруженная людьми машина натужно ползла по кочкам и корням.

— Через город не получится, там всё заполнено.

— Через лес?

— Просеки далеко. По такому много не проедем.

Когда авто осторожно выбралось на асфальт, дорога была пуста. Возможно, и впрямь показалось. Промелькнуло несколько фонарей на обочине, с обеих сторон дороги тянулись толстые и лохматые трубы теплотрассы. Вскоре в шум их мотора врезался другой, посторонний. Кто-то ехал позади них.

Китти прибавила было газа, и показалось, что сейчас уже оторвутся, но тут впереди возникли громоздкие невнятные силуэты. Они не двигались, но стояли скученно по обеим сторонам дороги. Машина притормозила.

— Будем прорываться? — негромко спросил Феликс.

— Попробуем, — так же тихо ответила Китти. И громче. — Господа, я попрошу всех пригнуться.

Феликс обернулся, чтоб проследить: Сибилла и Таисия Булова быстро и довольно правильно исполнили рекомендацию, места хватило едва.

— Феликс, — Китти смотрела на него.

— Что?

— Пригнись.

— Ну а ты?

— Я за рулём.

— И отлично! — фыркнул он. — Значит, хватит глупостей, и едем дальше. Тем более там, кажется, собираются двигаться.

— Конечно, собираются, — спокойно заметила Китти. — Между прочим, мы стоим сейчас из-за тебя.

— Ты с ума сошла? Поехали, они на подходе!

— Пригнись, или мы никуда не поедем.

С неё станется, подумал Феликс. С существа с этим металлическим голосом станется что угодно. Чертыхнувшись, он скрючился, как получилось, чтобы залезть под бардачок. В этот же момент Китти вдавила педаль, и машина рванулась вперёд.

Почти подряд промелькнуло несколько отсветов (Феликс решил, что это фонари), от скорости даже захватило дух. Будто падаешь в пропасть — или же они падали в самом деле. Ухо уловило голоса, следом грохнула очередь, и очень близко что-то разбилось. Машину подбросило несколько раз, она резко вильнула из стороны в сторону. Что-то внутри заурчало странно, зловеще, но скоро примолкло, только мотор ревел, как обыкновенно. Ещё через пару минут траектория выровнялась, и больше не чудилось, что они падают. Осталась только неомрачённая скорость.

Феликс высунулся из-под бардачка; переводя дыхание, выпрямился.

— Можете сесть нормально, господа, — как ни в чём не бывало объявила Китти.

На заднем сидении прошуршало движение («Вот видите, госпожа Булова, я говорила, она хорошо водит», — слышался голос Сибиллы).

Феликс развернулся к Китти:

— Тебя не задело?

— Нет. По зеркалу, — она высунула руку в окно, поправила оставшийся огрызок снаружи. Злобная усмешка на секунду искривила губы. — Мазилы. Даже я лучше стреляю.

Проходило время, и никто не догонял их. Дорога стлалась ровно теперь впереди, в свете фар, и казалось, — глупое чувство — что там никогда уже больше не возникнет преграды и ни единый враг не встанет на пути.

Ещё через час с лишним Китти притормозила на обочине.

— Господа, не возражаете остановиться на несколько минут? Можете даже погулять здесь поблизости, если есть такое желание. Потом будем долго ехать.

Феликс заметил теперь, что у неё дрожат руки.

— Всё нормально? — спросил он, когда Сибилла и Булова покинули машину.

— Да. Просто передохнуть надо.

Она тоже выбралась наружу (Феликс вылез вслед за ней), но даже не отошла: просто облокотилась на крышу авто и, закрыв глаза, зарылась носом в складки на рукавах жакета.

Да у неё не только руки — её всю трясло.

Феликс обогнул автомобиль, легонько тронул её плечо.

— Китти.

Она вздрогнула, но не обернулась.

— Дашь деньги — организую мотель. Здесь в паре километров, я видел знак.

— В бардачке, — сказала она, не открывая глаз.

Феликс нашёл, с сомнением поглядел на не слишком увесистую пачку. Сообразил, что понятия не имеет, сколько может стоить мотель в этих краях, и потому взял с хорошим запасом.

Проходя мимо, он снова бросил взгляд на Китти.

— Точно всё нормально?

— Да, — она приподняла голову. — В меня просто никогда не стреляли раньше, только грозились. А так та же ерунда, шума побольше.

Он шагнул ближе:

— Не вздумай никуда больше ехать. Я сейчас вернусь.

— Хорошо.

44.

Когда он вернулся, Китти, судя по всему, уже пришла в себя и со спокойным интересом поглядывала по сторонам: не идёт ли кто. По крайней мере, отогнать машину по боковой дорожке в направлении мотеля могла легко. По сути, это даже не мотель, а маленькая придорожная гостиница со всеми удобствами, и все четыре комнаты уже готовы принять их, объяснил Феликс, закидывая остаток обратно в бардачок. Ещё раз со скрытой тревогой посмотрел на содержимое.

— Такими темпами нам хватит на месяц.

— Если ужмёмся, то на два, — заметила Китти.

— А дальше?

— Придумаем что-нибудь.

Казалось, в сказанном она была уверена настолько же, насколько и Феликс — то есть ни на сколько. Но размышлять об этом сейчас ей, как и ему, абсолютно не хотелось.

Убедившись, что Таисия Булова и Сибилла расположились и их всё устраивает, он постучался к Китти и, не дожидаясь ответа, вошёл.

Китти стояла перед зеркалом и расчёсывала ещё влажные от воды волосы (на самом деле они у неё были длинными и закрывали лопатки, когда она не собирала пучок).

— Знаешь, что такое счастье, Феликс? — спросила она, глядя на него в отражении.

— Подниматься в лифте? — усмехнулся он.

— Нет. Истинное счастье — это нормальный душ с горячей водой, — она развернулась с едва заметной насмешкой во взгляде. — А мы-то и не знали.

Теперь, когда опасность миновала, он ощущал это всем своим естеством: что можно вдруг никуда не нестись, не затаиваться, не вслушиваться напряжённо в каждый звук и не гадать, с какой стороны появится враг, что хотя бы теперь, на краткое время всё хорошо. Он вроде помнил, что завтра придётся ехать дальше, вроде бы понимал, что неведомое число других опасностей ждёт их на пути. Но здесь, прямо сейчас это не имело никакого значения и никакой власти над ними. Чувство это приятным, почти физическим теплом разливалось внутри.

— Кстати, — вспомнил он и выложил на столик небольшую квадратную коробку (уже вскрытую — он всё-таки не удержался). — Это тебе от Буловой.

Китти взглянула, удивлённо и как будто даже обрадованно.

— Миндальное печенье?

— Ага. То самое, из Ринордийска. Она интересовалась, как ты и не нужно ли тебе чего.

— Булова?

— Сибилла тоже. Переживает.

— Надо же, — протянула Китти. — Вкалываешь изо дня в день, рискуешь всем чем можно — и будто так положено. А стоит немного ввязаться в перестрелку — все сразу любят и переживают.

— Прихлопнут — так вообще ангелами станем, — тихо рассмеялся Феликс.

Она чуть покачала головой:

— Из вас плохой ангел, господин Шержведичев, — в уголках губ залегла тень полуулыбки. — Из меня, впрочем, тоже.

Что-то жило в ней сейчас: что-то манкое и увёртливое одновременно, что-то гибкое, втайне уязвимое, не считающееся с его желаниями и тем притягательное почти против воли.

— Мы ведь никуда не спешим теперь, так?

45.

Она засиделась за книгами, картами и записями, и было уже далеко за полночь, когда метнувшийся за стеклом свет отвлёк от них. Время спать, поняла Лаванда. Одно из немногого, что было ей по-прежнему неподвластно: после полуночи голова тяжелела и начинало неминуемо клонить в сон.

Она встала из-за стола… и тут прошелестели листья, поток полился гуще и ярче обыкновенного.

«Что?»

Это было важно — они требовали, чтоб сейчас, сейчас…

Она обернулась: большое зеркало у стены показывало фигуры, большие и размытые, в тонах сепии. Она рассержено сосредоточилась, и удалось увидеть — будто раздвинула стенку к другому часу, другому, тому, месту.

В тенях и полусвете лежал огромный круглый зал. Пыль зависла в нём, и предметы валялись беспорядочно, не служа никакой цели. В затемнении, у стен высились колонны, над ними же, под потолком терялся узкий балкон, обомкнувший кругом всё помещение, туда не видно было путей снизу. Балкон пустовал.

В зале же толпились люди, странная и разношёрстная компания. Они сбивались друг к другу, вставали спинами, прикрывая один другого, но никто не мог уйти отсюда. Возможно, следовало сделать что-то, что спасло бы всех, но они молчали и только жались тесней.

Вокруг стояли спецотрядовцы — немного, человек не больше пяти. Клементинов, под командованием которого они пришли сюда, посматривал на людей в круге, но чаще — на тёмные коридоры, тянувшиеся вглубь здания.

— На чердаке тоже чисто! — ещё один спец вернулся в зал.

Клементинов кивнул, будто только этого и ожидал, и снова перевёл взгляд на стоявших:

— Я полагаю, граждане сами отдадут её нам. Так?

По толпе прошло движение, и кто-то сказал что-то — неважное, необязательное, — и кто-то хотел сказать ещё, но вновь лишь молчание…

— Что ищем, господа? — донеслось с балкона. Там, небрежно опершись спиной об одну из колонн, стояла девушка лет шестнадцати, в футболке и шортах и с огромными нелепыми часами на запястье. — Не это, случайно?

На ладони она подбросила нечто маленькое, обтекаемое, обёрнутое мятой розоватой бумагой.

Всех будто подбросило заодно с этим жестом.

— У неё! — завопил Клементинов. Несколько спецов тут же снова исчезли в коридорах.

Девушка лениво, будто бы нехотя оторвалась от колонны.

— Сделаем интереснее, — предложила она и следом повернула неприметный рубильник на стене. Свет погас на несколько секунд, и, хотя почти тут же начал работать генератор, девушки на прежнем месте уже не было.

— Над входом! — обернувшись, заметил Клементинов. Оставшиеся в зале спецы ринулись на приступ: пространство под балконом заволакивала крупная зеленоватая сетка, почти не видная в полумраке.

Девушка с любопытством посмотрела вниз.

— На спектаклях Магды Терновольской в ходу были падающие люстры, — поведала она, продвигаясь к перегородке, у которой сходились в узел верёвки и металлические тросы. — Но у каждого времени свои приметы.

Она с неожиданной силой дёрнула узел, и сетка стремительно поползла вниз с одного краю, чтоб сбиться у другого в подобие свёрнутого занавеса. Сверху же, с купола рухнуло растянутое до того полотно мешковины, оставив свободно болтаться несколько канатов и тросов.

Внизу завязалась борьба в полотнище. Девушка же, пользуясь суматохой, двинулась по дуге, то и дело скрываясь из вида за колоннами и появляясь вновь.

— Этим утром мне предсказали, что сегодня я сыграю в главном спектакле своей жизни.

Она снова исчезла за колонной, и, когда через секунду спецы возникли на балконе на этом самом месте, её уже нигде не было. Будто вовсе растворилась в воздухе.

— И снова нет, господа, — послышался её голос совсем с другой стороны. Опершись о балюстраду, девушка ещё раз подкинула предмет в розоватой бумаге. — Но, может, не так она вам и нужна?

— Жанчик, сзади! — предупредил мужчина с растрёпанными рыжими лохмами.

Девушка оглянулась на спеца, который подобрался уже совсем близко и был от неё в паре шагов.

— О, — она запрыгнула на балюстраду, быстро перескочила на узкий карниз у нижнего края балкона. Такая хрупкая конструкция, наверно, только её и могла выдержать, но спец, похоже, собирался это проверить.

Оглядев людей внизу, девушка выцепила из всех большеглазую брюнетку.

— Сашенька! — та изумлённо вскинула голову. — Лови!

Брошено было предельно метко, и брюнетка без труда поймала предмет, но следом растерялась и просто застыла на месте, не зная, что дальше. Рыжеволосый сгрёб её в охапку и протолкнул к остальным — в самый центр, под защиту толпы.

Спец на балконе не оставил, однако, попыток добраться до девушки на карнизе. Та обернулась, с нарочитым недоумением обратилась к публике внизу:

— Ну вот чего он хочет? — она передвинулась немного в сторону по карнизу. — А, ладно…

И спрыгнула вниз.

Кто-то испуганно вскрикнул, дальше повисла тишина. Никто не мог понять это странное исчезновение и что означает оно теперь для них.

— Ну что вы, в самом деле, — послышался голос из потёмок. — Разве никто уже не помнит этого трюка?

Следующий миг — и она выехала на свет на толстом канате. Узел внизу служил ей постаментом, верёвка — надёжной мачтой.

— Сегодня впервые на сцене Жанна Миловицкая! Поаплодируем ей.

— Так, ну всё, — один из спецов выхватил пистолет. Клементинов послал ему запрещающий жест, но тот не смотрел и не видел.

— Всё-таки решились? — девушка покачивалась вместе с канатом, который никак ещё не мог остановиться. — Может, в этот раз получится… А, нет, погодите, у меня ведь ещё целый один номер.

Она метнула что-то вниз, как метают бомбу, и, хотя взрыва не произошло, всё окутало едким густо-серым дымом. Раздалось несколько беспорядочных выстрелов, и пока дым застил всё от глаз, внизу началось неравное ожесточённое сражение.

Когда стало понято, что здесь обойдутся и без её помощи, Сашенька, никем не замеченная, ускользнула в боковые коридоры: она разглядела, что среди своих и чужих одного человека в зале нет.

И что за нужда была Сибилле говорить это сегодня утром…

Она нашла Жанчика там, где и думала найти: в коридоре, на пути к тайному складу, который давно уже перестал быть тайным. Та стояла спиной к Сашеньке, привалившись боком к стене, и, похоже, не собиралась идти дальше.

Как будто бы…

— Жанчик, — негромко окликнула Сашенька, осторожно подошла ближе. — Ты ведь всё ещё играешь? Да?

— Конечно, играю, — голос звучал весело, разве что чуток принуждённо. — Как же иначе?

— Точно? — Сашенька остановилась в двух шагах позади. Надо бы зайти спереди, понимала она. Надо бы, но становилось страшно, удушающе страшно. — Может, позвать остальных?

— Тссс. Не кричи. Дай мне красиво умереть.

Лаванда не успела досмотреть, чем закончилось сражение: настойчивый трезвон разбил картинку и зеркальная стена опять сдвинулась.

— Госпожа Мондалева, здесь некоторым образом чепэ, — затараторил в трубку назначенный Лавандой зам (как ответственный за поиски амулета он наделялся особым статусом и имел прямой выход на неё). — В «ящике» начались беспорядки, пресечь их оперативно не удалось… Глина с большой вероятностью утеряна, но поиск идёт на всех направлениях…

— Я знаю, — устало вздохнула Лаванда. — Продолжайте дальше как должно.

— Я извещу вас, как только… — она положила трубку.

И что тем людям в амулете. Будто они и вправду могут понимать, что это и для чего должно служить.

Да и клементиновские хороши. Ничего не умеют толком, а ещё назвались спецотрядом. Халтурщики на содержании.

— И всё из-за одной безумной фанатки, — проговорила она зеркалу. — Нет, это никуда не годится.

Зеркало молчало, лишь пыталось отразить ей что-то — будто чего-то она не видела раньше в своём лице.

— Да. Совершенно никуда не годится.

46.

Небо начинало светлеть.

Сначала осторожно, по краешку, потом зеленоватый просвет въелся в темноту, а темнота посерела и сильно потеряла в глубине, как теряет истасканная идея. Следом же зеленца растворилась в восходных лучах и освободила место просторному жёлтому.

Рассвет теперь был поздний.

— Может, останемся до вечера? — Феликс оторвался от окна. — Днём ехать опасно.

— Деньги, — напомнила Китти. Она уже почти собралась и закалывала на ходу пучок.

Феликс, вспомнив, кивнул. На «ещё раз четыре комнаты» ушла бы почти половина всего, что у них имелось, а впереди ещё ожидало неизвестное завтра…

Не исключено, что эта комнатка потом вспомнится как последнее светлое пятно на пути… даже не хотелось догадываться куда. Феликс проскользил взглядом по прикроватному столику, светлому дивану с шершавой, под плетёную, спинкой, высокой тумбочке у окна…

— А что это? — он моментально оказался у тумбы.

Китти обернулась. На мгновение растерянность, вина и ожидание непременных кар неведомо откуда мелькнули на её лице, но лишь на мгновение.

— А. Это передала мне девушка из «ящика». Забыла посмотреть.

Феликс настороженно глянул на неё, потом на этот предмет. Нечто маленькое, ближе к шару, однако не вполне ровное, завёрнутое в измятую розовую бумагу. С одного краю она топорщилась, и Феликс с опаской разворошил пальцами обёртку.

Сквозь розовый проглянула яркая зелень. В тот же миг по пальцам неприятно прошёл разряд, но Феликс даже почти не заметил и, на мгновенье отдёрнув руку, торопливо развернул бумагу.

Пробормотал:

— Дежа вю…

Второй раз он стоял вот так — на расстоянии касания, медленно укладывая в голове, что это оно, именно оно.

В первый раз ему показал Гречаев. Отгороженный закуток конспиративной квартиры, коробка из-под какой-то мелочи (дамочки в летних светлых платьях и с зонтиками гуляют по лугу)… «Это мел, Феликс, — да, тот самый колдовской мел. Да, он настоящий. Думаю, если ты теперь с нами, тебе можно и даже, пожалуй, полезно его увидеть». «А подержать?» — тут же подхватил Феликс. Гречаев снисходительно улыбнулся: «Можно, но я бы не рекомендовал. А вот если, не дай бог, какой-то форс-мажор и надо будет организовать перевозку, передержку… да просто похранить у себя какое-то время, — тут я на тебя рассчитываю».

Феликс радостно кивал и втайне ждал форс-мажора. Знал бы он тогда, как это будет…

(«Я запишу её сейчас, кто-то должен с этим покончить. Писать буквы же он наверняка будет. Серьёзно, вряд ли это смертельно. А тебя, Феликс, — твёрдая ободряющая улыбка, — тебя я назначаю своим ассистентом. Если что… А впрочем, ты и так всё знаешь»).

Он ещё раз навязчиво провёл пальцами по зелёной штуке.

— Знаешь, что это? — он оглянулся на Китти. — Колдовская глина. Колдовская уничтожающая глина.

— Думаешь?

— Я знаю. Только я не смогу ею ничего написать, — он тихо рассмеялся, несколько раз отрывисто тронул амулет. — Током бьётся, тварь.

(Да разве ж это «бьётся» — щёлкается немного, есть чуть-чуть. «Бьётся» — это как тогда с Улей, вот там ударило так ударило. Уля дурак… был).

Он отнял было руку, но притянуло опять, снова и снова коснуться этой зелени, несмотря на боль, а может, и ради неё, как будто он не мог прекратить это делать. Может, амулет рассердится и треснет по-настоящему. Счастливое число — три, в конце концов.

— Феликс, — Китти смотрела на него странно, будто он причинял какой-то дискомфорт лично ей.

Он удивлённо поднял взгляд.

— Прекрати. Они не приручаются к рукам.

— Да… я помню, — он отодвинулся от стола, мотнул головой, сгоняя остатки наваждения.

— Можешь положить к себе, если хочешь. Только заверни хорошо.

Феликс кивнул:

— Уже выдвигаемся?

— Да. Попробуем лесными дорогами, если там можно будет проехать. Параллельно трассе. Вряд ли кто-то будет искать нас по лесам.

— Если б мы кому-то настолько понадобились, думаю, нас накрыли бы здесь ночью, — Феликс мрачно усмехнулся. — А вообще, интересно, конечно, что это мы наблюдали. Тебе не показалось, что им было немного не до нас?

— Подожди… я всё правильно понял? — с тревогой уточнил Вислячик.

За окном стена дождя поливала Передвижный мост.

— Ну вот я не знаю, что именно ты понял, — он прошёлся вдоль стола и полок, поправляя на местах расставленную мелочь, — но факты таковы: амулета в городе, судя по всему, нет. Наших путешественников там тоже больше нет.

— Если госпожа Мондалева распорядится теперь искать их…

— Госпожа Мондалева ничего не узнает, если, конечно, её не введёшь в курс дела ты… или, скажем, кто-то из наших друзей, — он кинул быстрый взгляд в угол, где Вайзонов делал вид, что не слышит разговора. — А при некоторых обстоятельствах можно даже легко поверить, что глина утеряна, как прежде грифель.

— А если она почувствует, у кого амулет? — Вислячик вновь уставился с тревогой. — Она же… Чувствует, что-то в этом роде.

Он снисходительно улыбнулся:

— Не думаю, что настолько тонко. Тем более я планировал поведать ей и про другой амулет — и даже где он точно находится. Вполне возможно, ей это будет интереснее.

Вислячик несколько успокоился было, но размышления явно не давали ему покоя:

— А с ними как?

— С ними пока сложновато, связь утеряна… Если не получится в течение нескольких дней, думаю, Шелетову и ко имеет смысл вернуться в Ринордийск и дальше уже отсюда, — он помолчал над своим, потом с досадой озвучил. — И ведь почти удалось, у них были на хвосте, но снова всё клементиновские идиоты. Надо же было — столкнуться на одной дороге…

— Я не знал, что она пошлёт его туда, — тут же сбивчиво затараторил Вислячик. — Ты сказал, он не нужен на той должности, поэтому я…

— Ну, я думаю, Шелетов как-нибудь с этим справится. Основная головная боль, конечно, — понять, куда двинулись наши. Раз уж сходу этого никто не сделал.

Когда Вислячик, успокоенный в достаточной степени, их оставил, Вайзонов подал голос:

— Послушай, скажи честно. Куда они двинулись и всё прочее — дело решаемое. Что дальше?

— Как что? — он посмотрел удивлённо. — Искать консенсус… Мы потому и цивилизованные люди.

— И не надо стесняться уничтожения опасных элементов. Это ведь твои слова.

— Если другие способы с ними не работают, Герман. Если — так полностью звучала та фраза.

47.

Китти тронула бороздчатый ствол, огляделась по сторонам. Вдалеке между деревьями клубилась лёгкая дымка, и могло показаться иногда, что там кто-то есть.

Но нет, только предзимний лес. Никто не ходит в нём.

(Призрак, стоявший между стволами, ухмыльнулся этой мысли, но его не было, когда Китти перевела туда взгляд).

Уже третий день, как они покинули Истрицк и до сих пор не приехали никуда. Она ориентировалась по трассе: та должна была идти справа, ближе или дальше, но всегда справа от их пути. Иногда оттуда доносился характерный шум большой дороги, и Китти знала, что они едут правильно. Впрочем, вспомнила она, последние несколько часов шума не было слышно.

Тут уже редко проезжают, места не заселены густо…

Но, похоже, всё-таки заблудились.

Надеясь ещё, что не придётся говорить им об этом, она осмотрелась внимательней.

Этим деревьям так много лет, и время скрутило их, скрючило, хотя они всё равно нависают сверху, как горные кручи. Что это под ладонью, с такой старой морщинистой корой… Похоже на вяз.

Другие такие же вязы тенями вставали поодаль и тянули тёмные изломанные руки по небу. Его сплошной графит облачал их вместо листьев.

Если прислушаться… Нет, показалось.

Она прошла немного вперёд — проведя напоследок по глубокой борозде, взрезавшей ствол наискосок, — остановилась. Нет, всё-таки не показалось.

Позади захрустело, затем стукнули по стволу.

— Из бутербродов осталось только два, — сказал из-за дерева Феликс. — Возвращаешься?

— Доедайте, я не буду.

Он помолчал.

— Ты почти не ешь, как мы уехали.

— Не могу. Организм не принимает.

— Ты не…

— Что? — она чуть обернулась, поняла, о чём он. — Нет. Точно нет.

— Ну ладно. Мы ждём тогда, — он снова стукнул по стволу и отошёл под грохот сучьев и палой листвы.

Совершенно не умеет ни таиться, ни подкрадываться, ни играть так, чтоб поверили. За столько лет в «подполье» можно было бы научиться немного.

Хотя, подумала Китти, наверно, таким людям, как он, это всё и не нужно. Они для другого.

Но нет, снова шум — отрывистый, глухой, как из-за препоны, кажется, окрик. Очередь в обоих ушах — и она провалилась куда-то вниз, в пустоту, наверно, головокружение, нельзя же столько не есть… хотя уже неважно, дальше — только ничто. Впрочем, нет, не так глубоко: под руками была всего лишь лесная подстилка. Китти перебрала несколько листочков и сухой обломок ветки, выпустила их обратно. Эти наплывы, выпадения из реальности — она думала, что распрощалась с ними на первых курсах. Но нет, всё снова.

Будто эти пять лет ничего не исправили — лишь теснее притянули к теням прошлых лет, к собственному мраку. И казалось теперь, она остановилась у самого края, у опасной необозначенной границы и терялась порой сама, куда ей ближе. Возможно, она уже за гранью, там, где не светят фонари.

Может быть, так и надо, может быть, это часть ритуала? Так убивали когда-то жертвенных животных, после того как те приняли всё зло на себя.

Так ли?

— Дай мне знак, — тихо сказала Китти. — Так или нет?

Никто не отозвался.

Она опустила руку в карман жакета, нащупала шпильку.

— Говори со мной. Говори, мне кажется, я схожу с ума.

Нет. Никого. Даже призрак, до того с ухмылкой стоявший между деревьев, и тот исчез.

Дыхание успокоилось вдруг, и пульс перестал так бешено стучать. Просто пустой предзимний лес, ничего особенного.

Китти поднялась, стряхнула сучья и листья. Бред, один только бред. Неужели, человек, ты настолько не можешь смириться с собственной жизнью, с тем, что всё так, как есть, и ничего уже не исправишь, — что нужно обязательно придумать себе трагедию, подвиг и высшее предназначение? Тогда ведь не так страшно или по крайней мере не так бессмысленно?

И всё это до тошноты мерзко. Китти хмуро окинула взглядом вязовую чащу, собираясь уже вернуться к машине, и неожиданно заметила другое дерево, намного тоньше и моложе остальных. Странно, что она раньше его не увидела.

Китти подошла. Это была вишня — стройная, очень крепкая, с гладкой корой, не как у других деревьев. Совсем такая вишня была на картинке в её детской книжке — кажется, какая-то сказка… Китти подняла голову, заметила среди ветвей одинокую красную ягоду.

Та потемнела и уже несколько сморщилась, тронутая первыми холодами. Но что она делает здесь? Давно минуло время плодов, да и листья уже облетели.

С минуту Китти просто смотрела заворожённо, затем шагнула ближе и потянулась рукой. Нет — чуть-чуть не достать. Не слишком высоко, хватило бы просто росту побольше — как у Феликса, например…

(Мелькнула мысль позвать его, но нет, не из-за такой же мелочи).

Если встать на цыпочки и тянуться сильно-сильно…

Пальцы коснулись ягоды, в следующий миг Китти схватила её, и тут же земля притянула обратно. Рука невольно сжалась. Китти тут же разжала её снова, взглянула. Вся ладонь была в красном, и оно уже медленно стекало на запястье.

(На миг подступил спазм, прошёл. В желудке давно пусто).

— Откуда столько? — проговорила она шёпотом. Обернувшись, увидела Сибиллу.

Та кивнула на её руку, постаралась улыбнуться:

— Это вишня. Они иногда держатся до самой зимы. И в таких бывает очень много сока.

— Никогда не слышала… — пробормотала Китти.

Сибилла только неловко улыбалась, как бы призывая поверить ей на слово: будто, когда всё просто и понятно, не так важно, правда ли это.

Китти повела вокруг взглядом — он вновь вернулся к тому вязу с глубокой бороздой по диагонали.

— Что это за место, Сибилла? Ты можешь увидеть, что здесь было?

— Что-то плохое… — та покачала головой. — Не знаю, я ведь не вижу прошлого, только будущее. Но это плохое место.

Она тревожно и неуверенно огляделась по сторонам.

— Пойдём?

— Да, — кивнула Китти. — Пошли.

— Так, значит, дебаты, — Софи из-под прикрытых век деловито обозревала стол, служивший для пинг-понга. — На что он рассчитывает, интересно?

Сильным прицельным ударом она послала мяч на другой край стола. Китти его отбила.

— Любые дебаты — всего лишь попытка привлечь внимание публики, Ваше Величество, работающая в обе стороны и иногда приносящая свою пользу. Пожалуй, других причин для их проведения нет.

— Иным словом, ты склоняешь меня согласиться, — хмыкнула Софи.

— Ни в коем случае, Ваше Величество, но, если предположить, что вы бы согласились, уверена, это ни на чём не сказалось бы в худшую сторону. Вопрос только в том, хотите ли вы тратить время и прочие ресурсы на данное мероприятие — народ поддерживает вас и так.

— Куда они денутся, — довольно проворчала Софи, отбив аккуратный удар. — Они сами избрали меня дважды, кому ещё нужны доказательства… Кстати, а почему ты не говорила мне, что вы знакомы?

— Извините, Ваше Величество, — Китти приняла вид самого невинного недоумения. — Я, кажется, не уловила, о ком вы.

— Я о Шержведичеве, — чуть улыбнулась Софи.

— Но мы не знакомы…

— Ну как же, — Софи послала закрученный мяч. — Вы же учились вместе.

Китти точно отразила удар.

— Да, мы учились на одном курсе, но никогда не общались близко. Что касается самого факта — надо сказать, я всегда полагала, что вам известно это обстоятельство. Мне, кажется, рассказывали, что в большей степени рассматривались кандидаты из нашего выпуска, а если так, то наличие у каждого из них в числе однокурсников Феликса Шержведичева, должно быть, вас устраивало.

— Логика, конечно, в этом есть, — согласилась Софи и вслед запустила мяч. — Но неужели вообще нигде и никак? За пять-то лет?

Китти отбила несколько ожесточённых ударов, пытаясь не думать, что будет, если с такой силой, например, залепить пощёчину (Софи может).

— Не могу припомнить ни одного случая, Ваше Величество. Откровенно говоря, я вращалась в несколько других кругах.

— Что ж… похвально, — Софи улыбнулась и прищурилась. — Но скажи… как человек, всё-таки его видавший: какое впечатление он на тебя произвёл? Что можно сказать о нём как об индивиде?

Китти осторожно послала ей мяч, столь же осторожно поискала слова.

— Как вы понимаете, моё впечатление будет неточно, потому что я довольно плохо его знала… Но если говорить именно о личных впечатлениях, то он всегда казался мне… человеком шумным и громким, однако не способным ни на какие серьёзные действия. Не помню, чтоб хоть одна из его словесных инициатив во что-то обратилась.

— Ага, — кивнула Софи. — То есть нам можно не опасаться, что это его дурацкое предложение — часть какого-то менее дурацкого замысла.

— Абсолютно исключено, Ваше Величество. Думаю, это направлено преимущественно на то, чтоб немного повысить рейтинг среди своей аудитории.

— Ясно, — Софи умиротворённо приопустила веки. Затем фыркнула. — Какая там аудитория. Все эти демократы и прочая оппозиция совершенно не понимают одной простой вещи, — она, почти не глядя, отбила удар. — Не понимают, что доверие народа завоёвывается совсем другими способами. Ну… мы все знаем какими.

Она вскинула взгляд на Китти:

— Так? Или я ошибаюсь?

— Я, к сожалению, недостаточно компетентна в данной области, Ваше Величество, но думаю, что настоящий выбор народа может показать это лучше, чем что бы то ни было другое.

— Да уж определённо получше дебатов, — хохотнула Софи, затем точным движением поймала мячик в ладонь. — Будем считать, я выиграла.

— Как скажете, Ваше Величество.

«Она поняла или она не поняла? — Нонине скрылась у неё за спиной и хлопнула дверью. — Или знала с самого начала?»

«Будем считать, что не знала и не поняла. Иначе можно вообще больше ничего не делать».

Последнее время она переставала улавливать Софи: что та подразумевает, чего хочет в данную минуту и что собирается сделать в следующую.

Когда-нибудь это плохо кончится.

«Феликс, ты кретин, — подумала она ещё. — Я тебе скажу об этом, когда мы увидимся».

48.

Они ехали уже по Камфской области и вечером должны были прибыть в Каталёв. Последняя, видимо, краткая стоянка — у автозаправки и маленького магазинчика, — а казалось, что просто ещё одна из многих. Так непривычно было думать, что к вечеру — уже город. Другой город…

В магазинчик за едой вызвалась сходить Булова («Вы не знаете, что брать», — с улыбкой сказала она Феликсу), Китти же, заправив автомобиль, уже успела куда-то удалиться. Она всегда исчезала совершенно незаметно и так же появлялась, ровно к тому моменту, как им следовало двигаться дальше.

Сибилла вышла из машины, но теперь просто стояла рядом, с интересом и толикой опаски поглядывая на огромные большегрузы в очереди у заправки. На табло помигивали угловатые оранжевые цифры (местами некоторые чёрточки не горели).

— На таком неплохо было бы путешествовать, — заметил Феликс, подойдя к Сибилле и прислонившись к машине рядом с ней. — Как думаешь, наша мисс безупречность бы потянула?

Сибилла вскинула взгляд с удивлением, но тут же застенчиво улыбнулась.

— Она ваша девушка, да? — спросила она негромко, глядя в землю. Феликс не нашёлся что ответить: он никогда не относил это слово к Китти и такая прямолинейность его сбила. — Я видела вас, когда ей предсказывала. Но тогда было нельзя ей говорить.

— Давай на ты, — Феликс придвинулся ближе и сложил руки на груди. — Всё-таки не первый день знакомы.

Сибилла вновь застенчиво улыбнулась, проговорила:

— Давай.

— Так ты говоришь — видела?

Она кивнула:

— Я видела рядом с ней человека… Бунтовщика по жизни, несогласного на такой мир, как мы наблюдаем. Он не всегда продумывает то, что делает, и не всегда понимает зачем. Но в этом он искренен. И ещё он очень упорный, будет идти до конца — почти как… — она вдруг замолкла, взглянула почти испуганно. — Я, наверно, что-то не то сказала?

— Да нет… Всё так, — Феликс невольно улыбнулся, давно уже ему не перепадало таких характеристик. — Скажи, Сибилла… Вот только честно, да? Ты и вправду что-то видишь или просто хороший психолог?

— Нет, правда вижу, — она серьёзно посмотрела на него. — Не всё и не всегда, но вижу.

— А то, что ты предсказываешь, должно случиться в любом случае? Или оно может поменяться каким-то образом?

— Может, — кивнула Сибилла. — Это часто зависит от человека. Иногда он может сделать что-то такое, что дальше всё идёт по-другому.

— Есть дело судьбы, и есть дело выбора, — пробормотал Феликс.

— Именно! — просияла Сибилла. Казалось, она обрадовалась, что её смогли понять.

Он подумал несколько секунд.

— Сибилла?

— Что я вижу про тебя? — опередила она.

— Да, — он решился окончательно, кивнул ещё раз. — Да.

Сибилла привычно собралась было рассказывать, но осеклась и растерянно, немного даже испуганно посмотрела на Феликса. Чуть слышно сказала:

— Странно…

— Что такое?

— Не вижу… — она протянула руку — затем, наверно, чтоб потрогать и убедиться в его материальности, — но тут же смущённо отдёрнулась. — Как будто у тебя нет будущего.

Феликс подавил нервный смешок.

— Ну да… Я всегда знал, что я человек без будущего.

— Нет, не так, — заторопилась Сибилла и взмахнула рукой. — Как будто… ну, как будто тебя нет ни в каких списках.

— Ни в расстрельном, ни в амнистированных? Уже неплохо.

Сибилла молчала, и вид у неё был взаправду потерянный, будто что-то пошло не так и она тщетно думала теперь, как справиться с этим.

— И часто так бывает? — поинтересовался Феликс.

— В первый раз, — она покачала головой. — Бывает, что смутно, или не полностью, или нельзя говорить, но чтоб так… Знаете, что это может быть?

— Знаешь, — поправил он. — Мы на ты.

— Знаешь. Это, наверно, так бывает, когда судьба не определила ничего и от человека полностью зависит, что с ним будет. Ты можешь стать героем, а можешь — чудовищем или вообще никем не стать. Никто не скажет тебе, зачем и куда.

— Ну, ясно, как всегда, — он невесело усмехнулся. — Без гарантии и всё под свою ответственность.

Сибилла смотрела на него несколько удивлённо.

— Ты боишься ответственности, Феликс?

— Пытаюсь не бояться.

Она покачала головой:

— Только очень сильные люди не боятся брать на себя ответственность.

— Я знаю, что её надо брать, — прервал он. — Я всегда пытался брать её на себя, потому что знал, что иначе это сделает кто-то другой… Но иногда бывает не по себе. Когда понимаешь, что можешь ведь и ошибиться… а аукнется это не только тебе.

Как всегда неожиданно, появилась Китти.

— Новости не слушаем, господа? — она плавно проскользнула за руль, щёлкнула ручкой радио.

— …и на настоящий момент составило двадцать три человека. В большинстве городских районов пожар удалось локализовать, однако…

— Где это? — Феликс уже стоял рядом.

— Истрицк.

— …в особенности пострадали северные и западные районы, западная окраина, по предварительным оценкам, не подлежит восстановлению. В центр прибывают машины…

— На стоянке по телевизору крутили, — мрачно пробормотала Китти. — Так и не узнали бы.

— Но это же не из-за нас? — торопливо вставил Феликс. — Ну правда же не из-за нас? Чтоб из-за двух беглых диссиков… Нет, ну это несерьёзно, нет.

Китти подняла снизу холодный отсутствующий взгляд.

— Я не знаю, Феликс.

— Помнишь, я тебе говорила, — Сибилла подобралась к ним и наклонилась к Китти, — помнишь, про огонь? Что он всегда будет сопровождать тебя…

— Да, и про школу. Про то, что мне не представится возможность сжечь её. Ты это имела в виду?

— Ну… — растерялась та.

Китти, кажется, душившая в этот момент разбиравший её смех, резко прервала:

— Сибилла, сделай одолжение. Не предсказывай мне ничего больше. Хорошо?

— Надо же, вроде бы наш современный мир, а такие дела… — заметил он сокрушённо, пока шли от чёрной лестницы к боковому выходу, минуя один за другим коридоры департамента. — Нехорошо, всё это очень нехорошо.

Низенький зам по силовым пытался успевать идти в ногу.

— Ещё будем уточнять, но в целом пока так… Вы доложите госпоже Мондалевой?

— Это скорее в вашей сфере, чем в моей… Тем более, как я понимаю, ответственность в основном на Клементинове, а он уж точно ваш кадр.

— Клементинов не может нести ответственность. Вернее, вообще теперь ничего не может.

— Однако… Неужели тоже при пожаре?

— Нет, застрелен. Вероятно, случайная пуля. Это пока не выяснили.

— Жаль, жаль, — протянул он скорбным тоном. — У меня, конечно, не было причин любить его, но… Любой человек — всё-таки человек, а тем более в какой-то степени близко знакомый… Что ж, земля ему пухом.

Зам, сказав всё, что от него хотели узнать, и уловив негласный знак, поспешил удалиться, пока неофициальный визит не получил огласки.

Нагнавший и как ни в чём не бывало зашагавший рядом Вайзонов негромко заметил:

— Шелетов понятливый, да?

Он нервно отмахнулся:

— Ну что ты, в самом деле!

Из мемуаров «Завитки судеб»

Анатолия Редисова

Есть то, что нам неподвластно, — это дело судьбы. Есть то, чем мы можем управлять, — это дело выбора.

Наверно, когда после ареста я согласился сотрудничать с Секретариатом, у меня был выбор. Наверно, у Зенкина его не было. Впрочем, вы всегда можете считать по-другому.

«Дурак ты», — сказал я, когда мы встретились после в коридоре (нас отпустили обоих в тот же вечер). Потом же по чистому наитию потащил его к себе на квартиру: я ощущал, что его нельзя сейчас оставлять одного.

«Как себя чувствуешь? — спросил я, когда мы переступили порог. Зенкин неопределённо повёл рукой. — Физически как себя чувствуешь. Морально — я примерно представляю».

Он подумал, кивнул, ответил наконец:

«В рамках».

«Вот что… — сказал я, но слова звучали нелепым излишеством, поэтому я просто повёл его в комнату и достал из секретера припасённую на чёрный день бутылку. — Садись».

Он воспротивился: якобы ему лучше пойти домой.

«Не выдумывай, — отрезал я. — Сегодня ты ночуешь у меня».

Алкоголь не помог в этот раз ни забыться, ни откинуть действительное: оно только чётче обозначилось резкими и несомненными чертами, на которые накалываешься при любом неосторожном движении, как на булавку — бабочка. Когда бутылка опустела наполовину, держать лишь в голове то, что мерно стучало там последние несколько часов, больше не было сил.

«Ты слышал? — сказал я, сам не зная, зачем говорю это ему. — Рита умерла».

Я ожидал бури эмоций, но он, помолчав, спросил только:

«Когда?»

«Ещё в феврале».

«Ясно…»

Больше он по этому поводу ничего в ту ночь не сказал. Я же, переходя от угла к углу, разглагольствовал, что это, наверно, и к лучшему и что уж, по крайней мере, ей теперь ничего больше не сделают. Возможно, пытался успокоить его — а может, себя самого.

Сейчас только я склоняюсь к тому, что фройляйн была счастливее многих из нас: ведь в итоге добилась того, чего хотела (возможно, не совсем так, как хотела, но это уже частности). Более того — я думаю теперь, она всегда знала, чем закончит. Было в жестах её и усмешках что-то от смертника, вкушающего последний ужин.

Впрочем, вы опять-таки можете считать по-другому.

В ту ночь я понял вдруг во всей неотвратимости и ясности: мы проиграли. Мы не герои подполья — только жалкие людишки, раздавленные катком времени. Мы проиграли, можно уже не пытаться быть сильными, быть теми, кем мы были прежде, вообще пытаться кем-то быть, — всё это уже не о нас, всё окончательно и бесповоротно позади, как долетевшие эхом слова вчерашней песни, сегодня звучащие пустой бессмыслицей. Мы проиграли.

Когда пришло утро, я смог заключить всю эту пульсацию мыслей в слова и фразы. Зенкин, казалось, тоже воспринимал более адекватно, чем накануне, и я решился говорить с ним.

«Женя, — сказал я ему, — послушай меня внимательно. С нами теперь покончено. С эпиграммой, с призывами, с борьбой за свободу, — со всем этим покончено. С вечерами, танцами, творчеством, — тоже, но, возможно, нам что-то оставят. Возможно, нет. Мы теперь не люди — мы не можем позволить себе быть людьми. Мы — крысы, черви, и всё, что ещё можем, это выжить. Ты меня понимаешь — выжить. Это тоже трудно, но крысы не привередливы. А дальше… ведь это не вечно, — последнюю фразу я сказал совсем шёпотом, заглядывая ему в глаза. — И мы должны остаться. Ты ведь понимаешь?»

Он невнятно кивнул, то ли услышав, то ли нет мои слова. Какая-то мысль, мне показалось, залегла в его глазах, что-то, что он собирался воплотить, как только никто не будет ему мешать.

«И, Женя, — я прихватил его за плечи. — Не вздумай сделать какую-нибудь глупость. Потому что я же тебя под землёй найду. И тогда за себя не отвечаю. Понятно? Договорились?»

Он снова невнятно кивнул.

«Словами ответь!» — рявкнул я.

«Да, — пробормотал он. — Да, договорились».

До сих пор я иногда задаюсь вопросом, был ли у нас выбор: у меня, или у Зенкина, или у кого-либо ещё. Была ли у нас возможность решить что-то по-другому — ведь смог же Лунев. Лунев был странным человеком… Не знаю, считал ли он меня своим другом (я его считал таковым), но он так и остался для всех нас загадкой, чем-то непохожим и в некотором роде чуждым.

Однако, думаю я, если бы каждый из нас, каждый из сограждан решил бы так, как решил он, — продлилось бы тогда «чёрное время» ещё почти девять лет? И я не нахожу ответа.

Есть дело судьбы, и есть дело выбора. Наша беда в том, что мы никогда не знаем, кто из них перед нами.

49.

Башня представлялась ей: с самой вершины и, спускаясь по спирали, до самого основания, фундамента, лежавшего в земле; каждый ярус был крепок и стоек, стены из красно-оранжевого кирпича — хоть бери их тараном, не поддадутся.

Конечно, ни один из них не был тем самым кирпичом-амулетом. Но и он притаился где-то здесь, тщательно сохраняемый многие годы, вдали от посторонних рук и глаз. Птицы летали вокруг, пытались высмотреть, залетали в окна с отрывистыми криками, но нет… снова нет.

Может быть… Она пристально оглядывала изнутри этаж за этажом, но не находила похожего. Расхаживали люди, некоторые в халатах, некоторые сидели и звонили по телефону, но вся эта суета была здесь не главной, только для отвода глаз, а она не любила, когда ей пытались отвести глаза.

Лестница кружилась и вела вниз, со света в полумрак и дальше, возможно, в самую преисподнюю. Но всё же нет, поняла она вскоре, лестница поистёрлась, со ступенек стало легко упасть, если идти, не глядя под ноги, стены потемнели, местами крупными каплями скопилась влага. Это был подвал.

Здесь, поняла она, прислушавшись к тихому стуку. Здесь, в нише за массивом толстой опоры, уходившей наверх. Кирпич можно было вытащить из стены или поставить обратно — тогда он был почти неотличим от остальных, только что самую малость ярче.

Она увидела седого, но осанистого человека. Лицо его было морщинисто, глаза — живы, а губы — упрямо сжаты. Он был строен и, стоя на одном колене, не испытывал никакого неудобства от своей позы. Лаванду даже пробрала дрожь, когда она увидела, как крепко держит он кирпич и как почти с нежностью отирает с него замшей пыль и влагу.

«Кирпич, — вспомнила она, — взял человек, которому были нипочём любые клетки и натиски бурь. Иные легенды говорят о нём как о храбром воине, ведшем за собой бойцов, иные же зовут мятежником, пытавшимся поднять народ против тирана. Быть может, и те, и другие правы».

Старик не походил ни на того, ни на другого, но Лаванда знала, что внешность обманчива.

В любом случае кирпич может и подождать: в этом месте он под надёжной защитой. Куда неопределённей сейчас и оттого тревожней вопрос с глиной. Да и с углём дело не продвинулось ни на йоту.

Местечко же, которое ей назвали, Лаванда запомнила на будущее. Старая рыже-красная башня служила теперь небольшой обсерваторией и стояла в городке Су́леве, что под Камфой.

50.

Каталёв был городом совсем другого рода — сказочным городком из шкатулки, что уютно залёг в низине среди лесистых склонов. Даже окружённый бурой пожухлостью — зима совсем запаздывала в эти края, — он встретил яркой иллюминацией в ночи, и почудилось даже на минуту, что они дома, — наконец-то, после стольких странствий добрались.

Иллюзия вскоре прошла, но городок всё равно улыбался и грел всеми огнями, как радушный хозяин, приглашающий присоединиться к большому семейству.

Здесь было всё: маленькая башенка — точная уменьшенная копия другой, далёкой («Смотри, почти как Часовая», — сказал он Китти, тут же пожалев, когда произнесённые вслух слова отозвались глубже); со старанием убранная и украшенная старинная ратуша, как с книжной картинки; аккуратные домики, рассыпанные вокруг…

Единственное, чего здесь не было, — это любой связи. Включать мобильники, чтоб только проверить сей факт, они не рискнули, но, по признанию Буловой, радио в Каталёве работало с большими перебоями: иногда, когда местная вышка ловила сигнал из Камфы, можно было разобрать слова и целые фразы, иной же раз всё тонуло в шумах. Про телевидение говорить и не приходилось.

Это плохо, заключил про себя Феликс. Это очень плохо. Это лишает любой возможности не только делать, но даже что-либо всерьёз планировать, пока они здесь. Как бы не застрять им в этой чужой сказке, растеряв все ведшие цели и позабыв их в итоге.

Город баюкал, город пел «спи-усни, позабудь печали» и качал над головой ковш Большой Медведицы. Будто что-то сладкое, душистое было разлито в небе и тихими каплями опадало на землю…

Нет, я так не согласен, подумал Феликс, вырывая голову из сладкого тумана. Нет, не могу. Не имею никакого права. Он быстро взглянул на Китти: та только в нарочитом удивлении подняла брови, словно говоря «Что-нибудь не так? Разве что-то случилось?»

— Китти, — сказал он, когда они остались одни.

Крошечная однокомнатная квартирка Буловой нуждалась в возвращении туда порядка и жилого облика. Сибилла вызвалась помочь — может, не столько ради дела, сколько из симпатии, что вспыхнула за время дороги между ней и Таисией.

Они же двое остались в «доме в лесу», некогда сколоченном одним из «найдёнышей» Буловой.

(Надстройка вроде второго этажа, электрический свет и даже вода из крана. Только вот печку придётся топить. Ведь здесь вам будет неплохо?)

Вполне неплохо, поняли оба. Средства катастрофически утекали.

Китти посмотрела теперь уже без наигранного удивления, просто внимательно.

— Нам ведь скоро сниматься. Правильно я понимаю?

— Не прямо сейчас, — она покачала головой. — Как минимум нужно будет кое-что поправить в машине. Иначе, боюсь, мы далеко не уедем.

— А ты умеешь? — с сомнением протянул Феликс.

— В теории.

— Может, лучше в мастерскую?

— Попробую сначала сама. Не хочу лишний раз светиться. Такую, как у меня, несложно запомнить.

— Я давно говорил, смени эту позорную телегу, — он ожидал тяжёлого холодного взгляда (к своей машине Китти была привязана почти как к живому существу), но она, казалось, вообще не услышала его и только пристально смотрела сквозь окно на горизонт. Будто там расположилось нечто, от чего всё иное теряло значение. — Ладно-ладно, шучу. Пока будешь заниматься машиной, я буду заниматься нашим будущим компроматом. Пойдёт?