81-90 / Дальний свет / Спынь Ксения
 

81-90

0.00
 
81-90

81.

Он с наслаждением стянул промокший плащ, отметил, что в квартире тепло и вообще неплохо: Вайзонов держал всё на уровне, хотя сам редко тут появлялся. И уж по крайней мере, здесь можно было поговорить без опасений: в нейтральности прежде нейтральных территорий теперь возникали большие сомнения.

Вайзонов с доброжелательной безучастностью смотрел, как он неспешно располагался в кресле. Видимо, и сам — редкий случай — не торопился.

Он мельком заглянул в журналы на столике рядом, заговорщически улыбнулся:

— А между прочим, у меня хорошие новости.

— Так.

— Шелетов нашёл их!

— Да ладно, — без особого удивления произнёс Вайзонов.

— Почти у крайнего севера. Прослушивал линии и перехватил разговор — так что по крайней мере два номера у нас есть. Правда, в какой-то момент они разделились: один остался на месте, второй продвинулся на довольно порядочное расстояние… Но затем все воссоединились. Не могу предположить, что это было, — может быть, разведка.

Вайзонов внимательно слушал.

— Это другие симки, правильно я понимаю? Тогда совершенно не очевидно, что это они.

— Кому ещё, — он добродушно отмахнулся. — В тех краях теперь пусто, человека не встретишь, а тем более с такими именами, обоих разом. Вообще, странно всё это — там никого, здесь никого…

Белёсый туман распластался за стеклом, будто и не было дальше ничего в мире — никакой даже улицы и соседних домов. Только капли барабанили по карнизу.

С ленивым недоумением он пожал плечами:

— Пока ехал, не встретил ни одной машины, ни даже пешеходика. Куда-то же они деваются.

— На запад, — откликнулся Вайзонов.

— А?

— Они идут с востока на запад. Не останавливаясь, — пояснил Вайзонов. — Наверно, боятся, что те будут и здесь.

Он помолчал. Сквозь неохоту всё же спросил:

— Так это правда — про тех?

Вайзонов кивнул.

— И кто они? По-прежнему неизвестно?

Тот неопределённо пожал плечами:

— Никто. Создания. Другие. Лаванда знает?

— Не думаю… Вообще не представляю, о чём она знает, — он покачал головой, раздражённо нахмурился. — Послушай, не кажется тебе порой, что мы попали в чей-то дурной сон? Все эти… пожары… Нашествия… непонятно кого. Зима вот эта… с ума сошедшая. Чтоб в январе — и весь месяц ливни, будто летом. Ты когда-нибудь видел такой январь?

 

82.

Белая равнина раздалась без краёв и заполнила весь мир. Это не было областью, частью территории, частью чего-то на географической карте — это была безграничная и, наверно, бесконечная зима.

Где мы?

Где-то в нашей стране.

Иногда по пути им встречались посёлки, даже маленькие города — все, как один, безлюдные, заброшенные в сугробах. Где-то ещё работали фонари, и чёрные окна домов глядели на пустой в ночи перекрёсток. Чуть светилась хрусткая корка снега, и призрачно змеилась иногда дорожка в полусвете — это пробегала позёмка. Надо спешить, наверно, иначе не нагнать упущенное — слышишь, кто-то идёт впереди, там, где поворачивает, убегая вниз, трасса?

Нет… Только как свистит ветер.

И если прислушаться — если прислушаться чутко-чутко, можно различить, как звенит вместе с ним тонкая песня свирели. Она ведёт куда-то сквозь ночь, по краю мёрзлого белого света. Как думаешь, есть ещё в мире люди кроме нас?

Думаю, где-то они есть.

Трасса бежит впереди. Наст держит хорошо, и наша дорога легка уже много дней. Мне только исподволь думается, что однажды она приведёт нас в мой кошмар — в тот из них, где можешь вечно брести сквозь снега и всё равно никуда не выйти. Если сами мы давно уже спим, это проще, чем кажется.

Не волнуйся, бензина хватит на целый перегон. А дальше — другой пункт, и, надеюсь, в нём будет заправка. Хорошо, что нам теперь не нужны деньги.

Иногда они видели, как сбоку от них маячат те, другие — чужеродные создания с металлическим отсветом по каркасу. Они сжигали леса и осушали реки, затянутые льдом, уничтожив же, двигались дальше. Однажды совсем рядом проплыл недорушенный ещё город. Существа дожирали его — высокие дома-башни складывались в гармошку и проваливались куда-то вниз.

Они тогда поспешили уехать.

Может быть, так и выглядит война?

Не знаю, Феликс. Не знаю.

Иногда попадались приземистые угловатые здания — заводы или железнодорожные депо. Они пустовали, но в них можно было укрыться на время, а порою найти даже что-то полезное. Случались телефоны и радио, но, увы, они не работали, и по железнодорожным веткам никогда не проходил ни один состав. Только деревянные столбы начинали порой тянуться вдоль трассы, удерживая в снег и метель провода.

Казалось, в то время, когда мы встаём против одних, другие встают за нас. Казалось, это схватка не на жизнь, а на смерть, и что для нас всегда будет помощь, оттуда, откуда не ждали. Казалось, даже если конец — есть что-то, что подхватят другие, как знамя, подхватит сам мир.

Но мира нет, мы заброшены в пустоте, где только вечный дрейф наугад сквозь зиму. Никто не знает, что мы ещё здесь, и никому никакого дела.

Там должна быть звезда, в небе над трассой. Ты видишь её?

Нет. Но верю, что она там есть.

Мы едем в Ринордийск?

Да.

Мы туда доедем?

Пауза длиною в вечность.

Мы туда доедем?

Этого никто не скажет.

 

83.

Что-то показалось ему здесь знакомым — что-то проскользнуло в воздухе, по лесным ветвям, так, что ещё чуть-чуть, и он узнал бы… Нет, ускользнуло.

(Да ничего не ускользнуло, он сам забыл. Только что почти помнил — и забыл).

Феликс завертел головой, будто попадись оно на глаза снова — и цепочка вмиг восстановится. Несколько елей в ряд… Взгорок… Его пересекает тропка и уходит в лес, а там (сворачивает влево?) — он немного спустился, чтоб посмотреть, — да, сворачивает влево. Да, точно, вот такой плавной загогулиной.

Он уже был здесь.

Феликс знал, впрочем, что подобные эффекты часто объясняются каким-то сбоем в мозгу и совсем не имеют отношения к реальности. Либо же можно предположить, что они запутались где-то в дороге и действительно проезжают дважды по тому же месту — как больше нравится.

Но нет, «воспоминание» никак не связывалось с последними днями, а скорее относилось к временам более ранним — как будто что-то из студенчества. Тоже была зима, и точно так же был заснежен лес…

Ну, тут можно было уже самому посмеяться над собой: ты, в студенчестве, зимой в настоящем лесу? Парень, да ты из Ринордийска выезжал несколько раз за всю жизнь: один раз в Юмоборск — познакомиться с кузиной Лав и взглянуть, как ей там живётся с опекунами, и два-три раза ещё с родителями, по каким-то дальним родственникам. Всё это летом и, уж конечно, по городам, а не в такие леса.

Феликс ещё раз оглядел местность, с недовольством отвернулся: он и сам не знал теперь, почудилось ему или нет. Деревья, тропа, электровышка, трасса, — из всего этого, понятно, никакие ориентиры.

Электровышка?

Он замер, уставился на неё — вполне типовое металлическое сооружение. Такие не встречались им, понял Феликс, огромное количество времени, как что-то из другого, ушедшего уже мира.

Он огляделся: такие же виднелись правее и левее вдоль трассы. Внизу каждая опора была обведена двумя жёлтыми полосами.

«До́ма!» — завопил инстинкт прежде всех рассуждений. Феликс отвесил ему подзатыльник, чтоб не ликовал раньше времени. В конце концов, мало ли где ещё такие вышки…

Жёлтые полосы — это было изобретение Нонине. Так должны были отмечаться линии электропередач, построенные при ней и с её подачи. В столичном регионе действительно одно время развернулось строительство, но дальше не продвинулось: у великой правительницы вдруг нашлось множество куда более важных дел. И уж естественно, дела поважнее были у госпожи Мондалевой.

«Дома?» — тихо, с опаской поглядывая, повторил инстинкт.

Феликс поднялся обратно к трассе.

— Китти? Можешь взглянуть на одну штуку?

Китти, хотя была бледнее и немногословнее, чем обычно, уже полностью вошла в норму и по снежным завалам спустилась непринуждённо, будто всю жизнь так и ходила.

Он указал на вышку и на полосы:

— Что думаешь?

— Явно из линий Нонине, — чему-то хмурясь, она взглянула на Феликса. — Думаешь, мы под Ринордийском?

— Я, конечно, не знаю точно, — он быстро и нервно пожал плечами. — Но мне кажется, я видел это место. Вспомнил! На практике, на втором курсе, когда нужно было написать репортаж на местности. У меня тогда был ринордийский регион — помнишь, я ещё предлагал тебе поменяться? Я почти уверен, что это у какого-то посёлка под столицей.

Зрачки Китти сузились до точек.

— У какого именно?

— Не помню… — пробормотал он. — Не помню, я мотался от одного к другому по нескольку раз на дню! Как я могу помнить? Но знаешь? Я чувствую, что он где-то близко, Ринордийск. Как будто что-то такое в воздухе.

Китти медленно кивнула:

— Да. Я тоже чувствую.

— Ты тоже?

Феликс замер, затем метнулся к внедорожнику, что стоял у поворота на просеку.

— Надо им сказать…

— Подожди, — Китти не двинулась с места. — Что ты им хочешь сказать? Что здесь электровышки с жёлтыми полосками, а у нас какое-то там чувство?

Феликс удивлённо взглянул на неё.

— Мы даже не знаем, в какой стороне город, — заключила Китти.

— Почему не попробовать в разные? — он мотнул головой. — Мы наугад исколесили полстраны, неужели сейчас не выберемся к Ринордийску, когда он от нас в шаге?

— Просто потому что…

На трассе послышался шум авто.

Оба, не сговариваясь, бросились обратно к машине через глубокий снег. Он осыпался, норовил ухватить и не давал двигаться быстро — как в тягучем сне, когда убегаешь от кого-то. Феликс держал в уме, что надо ещё успеть дать сигнал внедорожнику, но на полпути тот и так промчался слева от них — видимо, устремился в лес.

Наконец вскарабкались по насыпи. Их машина стояла на обочине, носом к дороге. Шум стал куда явственнее и звучал гораздо ближе. Похоже, авто было больше одного.

Китти дала задний ход, и они скатились с трассы. Машина несколько раз подпрыгнула, замедлилась. С боков промелькнуло сколько-то деревьев, позади они уже смыкались стеной. Здесь Китти заглушила мотор. Прятаться лучше было поздно.

Наверху, на трассе проскользнули одни только чёрные верхушки. Проедут, на секунду зародилась мысль. Проедут и не заметят. Или это вообще не они. Авто затормозили.

— Глянь-ка! Это что? — хлопнули двери и раздался незнакомый голос.

Следы, вспомнил Феликс. Их и в снегопад не успело бы засыпать так скоро, а день как назло стоял ясный и солнечный, ни снежинки с неба.

— Какая-то зверюга пробежала. Или съехали с трассы.

— Подойдём посмотрим, — вмешался третий.

Китти, не глядя, выхватила из бардачка пистолет и передёрнула затвор. Пристально и напряжённо она всматривалась поверх насыпи, где встали машины. Феликс ещё не видел у неё такого взгляда: будто автомат для ликвидации, стрелять будет без всяких раздумий, потому что наверху — враги и только враги.

— Если съехали, то давно чешут по лесу, я не слышу здесь никакого мотора. На них скорее выйдут на той стороне.

— А если они сейчас стоят под насыпью?

Спустятся, промелькнуло в голове. Даже если бросить машину и попытаться скрыться, всё равно далеко не уйдёшь, и они это, конечно, поймут.

— Ну не совсем же они дебилы. Пойди посмотри, если хочешь.

— Нет, проверить, разумеется, всегда надо… — отозвался самый первый. — Стой! Это что? Слышите?

— Это выше по трассе! Они въехали сюда, а не съезжали.

— Погнали тогда!

Авто быстро умчались дальше — по следам, оставленным обеими машинами, в ту сторону, из которой они вели. Возле просеки, судя по звуку, даже не остановились.

Китти забросила пистолет обратно, выдохнула, на секунду прикрыв глаза.

— Вот поэтому.

Когда она открыла глаза, взгляд был уже привычным и нормальным.

— Хорошо иногда быть дебилом, — полушёпотом прокомментировал Феликс. Он всё оглядывал небо над насыпью — ярко-голубое до рези.

Вскорости вернулся внедорожник. Из него высыпали и о чём-то спорили, но ближе пока не подходили.

— Их здесь сейчас на каждом шагу, — глухо проговорила Китти. — Было бы странно думать, что нас так просто пропустят.

— А если попробовать просочиться незаметно? Не в ряд же они по всему периметру.

У внедорожника всё ещё спорили. Похоже, Рамишев и Пурпоров никак не могли договориться, кому подойти ко второй машине, пока Сибилла, стоя в сторонке, взирала на обоих.

— По крайней мере, по ту сторону леса нас ждут точно так же, — Китти не отрывала взгляда от компании. — Не исключаю, что мы в кольце.

— Слушай, — Феликс развернулся к ней. — Я знаю эти места. Там в лесу тропа поворачивает налево и, сколько мне помнится, ведёт к посёлку, он не так далеко. Могу сходить на разведку и посмотреть. Если в посёлке их нет, сможем остановиться там.

— Феликс… — устало произнесла Китти.

— Послушай, я не мальчик-подросток, который нарывается на приключения! Я уже немножко соображаю, что я могу сделать, а чего нет. И вот это, я тебе говорю, я могу сделать. Не стоять же нам у трассы, в конце концов. Проехали эти — проедут и ещё.

Китти опять смотрела с тем странным выражением, будто он причинял ей какой-то дискомфорт.

— Хорошо, — сказала она наконец, отвернувшись. — Если остальные не против, я не возражаю.

Пурпоров отошёл от внедорожника и медленно, по снегу начал приближаться к ним.

Феликс уже подался было из машины, но вспомнил кое-что немаловажное.

— Тебе же пистолет сейчас не нужен? — спросил он.

— Зачем тебе?

— Если не получится уйти. Ну… чтоб по-быстрому.

— А ты выстрелишь? — Китти покосилась с холодным любопытством, покачала головой. — Ты не выстрелишь, это сложно. Возьми лучше это.

Не глядя, она вложила ему в пальцы что-то маленькое и холодное. Феликс посмотрел: это был небольшой пузырёк, как из-под растворителя.

— Ацетон? — фыркнул Феликс.

— Тебе не всё равно, что это? — Китти нарочито не оборачивалась и мрачно смотрела вперёд. — Полминуты. Только залпом.

— Огромное спасибо, это лучший подарок в моей жизни, — язвительно протянул он.

— Тебя никто не заставляет.

— Нет, Китти, серьёзно, спасибо, — он опустил руку в карман и приоткрыл дверь наружу. — Но вообще я скоро буду.

 

84.

Китти стояла возле своей машины, положив локти на крышу и спрятав нос и подбородок в складках рукавов. Глаза же были открыты и внимательно высматривали поверх. Несмотря на холод, она так стояла уже довольно долго.

Сибилла сначала наблюдала за ней, колеблясь, подойти ли ближе, но всё же решилась.

— Он вернётся, — она неуверенно улыбнулась Китти. — Он сейчас уже скоро вернётся.

— Сибилла. Я же просила больше не предсказывать мне.

Она запнулась:

— Но… ты так волнуешься…

— Может быть, — Китти подняла голову. Глаза её были холодные и отстранённые, как лаковый кабинетный глянец. — Но с чего волнуешься ты? План не срабатывает? Или срабатывает слишком хорошо?

— Ты о чём? — пробормотала Сибилла.

Китти выпрямилась, плавно обогнула машину.

— Это ведь ты нас сдала. Тот человек, от которого они всегда знали о наших передвижениях. От кого они знают теперь, что мы под Ринордийском. Это ведь ты.

— Почему… Нет, — Сибилла невольно попятилась.

— Ты нашла нас в Истрицке, когда мы только туда въехали. Ты зачем-то выехала оттуда с нами, хотя тебе ничего не грозило. Ты отправилась с нами и из Каталёва, хотя Булова уговаривала тебя остаться… Дайте догадаться, кто ещё мог уведомить их о нашем местонахождении, когда на всём пути нам не встретилось ни одного человека.

— Но это не я, — Сибилла покачала головой. — Ведь я точно так же не представляла, где мы…

— Если не ты, то кто?

— Я не знаю…

— Правильно, потому что никто, кроме тебя.

— Но это не я! — вскрикнула Сибилла. — Как мне доказать, что это не я!

Обернулись даже стоявшие у внедорожника Рамишев и Пурпоров.

Китти замолчала, резко потёрла правый висок, будто у неё вдруг заболела голова.

— Извини, — пробормотала она, не глядя на Сибиллу. Быстро обошла машину. — Извини, у меня крыша едет в последнее время.

Она открыла дверь на заднее сидение, скрылась внутри салона.

Сибилла постояла немного рядом, всё же открыла дверь со своей стороны.

— Можно?

Китти кивнула. Она сидела, сгорбившись, и угрюмо куталась в поднятый воротник.

— С тобой что-то странное происходит, — проговорила Сибилла.

— Давно заметно?

— Нет… Не очень.

— Сдаю потихоньку. Вот что значит отсутствие тренировки. С Софи бы такое не прокатило.

— Ты пытаешься взять на себя слишком многое, — произнесла Сибилла. — Госпожа Булова тогда сказала тебе правильно.

— Но разве я… Разве я могу иначе?

Она вынырнула из воротника и, мельком глянув на Сибиллу, снова отвернулась.

— Я помню, когда мы вернулись в Ринордийск… Нет, позже, когда родители развелись. Я ходила тогда по улицам. Там, где меня никто не знает. У железнодорожного моста. Там, где обелиск. Я понимала, что могу поменять паспорт. И что это ничего не изменит. Что сколько бы я ни убегала по этим улицам, я никогда не убегу. Они слишком хорошо меня помнят. Я могу лгать кому угодно, но не им. И не себе. Все вокруг… Те, кто хорошо относились, я имею в виду. Все они говорили: «ну это же только фамилия, не имеет никакого значения». Но я-то знала, — она посмотрела на Сибиллу и вновь приложила пальцы к виску, — что он здесь. И что мне от этого никуда не деться.

Поняв, что она не собирается говорить дальше, Сибилла придвинулась чуть ближе.

— Ты никому не рассказывала об этом? — Китти коротко качнула головой. — Может, тебе было бы легче?

— Кому бы я сказала? — Китти искривила уголки губ. — Феликсу? Будто я не вижу, как он смотрит на меня даже сейчас. Что бы он там ни говорил. У него каждая эмоция на лице написана. Никогда не умел притворяться по-настоящему.

— Он очень беспокоился, когда ты болела, — заметила Сибилла. — И боялся, что ты не дождёшься, когда они приедут. Он один раз рассказал мне, что ты ему обещала никогда не исчезнуть. И говорил, что ты, конечно, сдержишь обещание, — она неуверенно помолчала. — А ты правда что-то такое обещала?

Китти тревожно и сосредоточенно нахмурилась, будто пыталась припомнить, чего не было в её памяти.

— Это после похорон Роткрафтова, — произнесла она наконец. — У него, считай, нервный срыв был. Что я должна была сказать — что это не от меня зависит?

— Но, значит, ты нужна ему. И мне. А ведь мы тебя знаем.

Китти холодно улыбнулась:

— Ему — и, кстати, тебе — лучше бы держаться от меня подальше. Пока я ещё могу контролировать свои действия. Что, как видишь, уже не всегда получается.

Она достала из-за пазухи пистолет, с интересом повертела его в руках.

— Знаешь, я никогда не стреляла по людям. Только по мишенькам. Иногда задумываюсь, как это могло бы быть. Скорее всего, однажды я просто раскрою им себе черепушку и на этом всё закончится.

— Китти, — Сибилла протянула было руку к ней, но она отстранилась к дверце. — У каждого есть своя тень за плечами. У любого человека, это правда. Твоя просто носит определённое лицо и имя. Это, наверно, даже чем-то удобно, — она попыталась улыбнуться.

— Да, я знаю, — Китти кивнула. — Я всё это знаю, Сибилла. Я просто устала.

Обе замолчали. Через лобовое стекло чуть размыто виднелся лес, заснеженные ёлки, кусочек неба над ними. На изгибе тропы вдалеке показалась фигура. Неловко, но очень упорно она приближалась. Китти тут же подобралась и внимательно всмотрелась.

— Наконец, — она вынырнула из машины наружу, повременила, пока фигура дойдёт. — Ну что?

— Ну подожди, дай хоть отогреюсь, — бросил Феликс. Открыв дверь, он бухнулся на переднее пассажирское и с минуту просто шумно втягивал воздух, восстанавливая дыхание.

Китти села за руль, открыла бардачок. Взглядом указала на зеленоватую бутылку внутри.

— Эту гадость сама пей, — пробормотал Феликс и, глубоко вдохнув ещё раз, выпалил. — Ихтамнет.

Китти вопросительно подняла брови.

Он повторил отчётливее:

— Их. Там. Нет.

 

85.

Они уходили вверх по узкой тропе, всё дальше и дальше — к вершинам, скрытым пеленой тумана. Первые несли что-то, похожее на флаг, отсюда не разобрать было, какого цвета. Их шатало и сносило ветром — туда, где по бокам от тропы разверзалась бездна, и острые камни, осыпаясь из-под ног, летели в неё, чтобы исчезнуть бесследно. Чем дальше, тем гуще становился туман и делалась уже, терялась из вида извилистая тропинка над пропастью.

— В этом они все, — протянула стоявшая у неё за спиной Софи. — Взять себе флагом красное платье когда-то жившей шлюхи и идти под ним против всего, пока не упадут.

— Но куда они? — проговорила Лаванда. — Ведь там… ничего нет. Там только туман.

— Именно так. Туман жизненно необходим всем в их роде. Пока он не даёт им рассмотреть, они могут идти вперёд — к какой-то свободе, к какому-то свету. Спроси их, что это, — и они не ответят.

Ветер злился на этих утёсах. Он яростно трепал крысиный плащ Софи и птичьи перья в браслете Лаванды.

— Они поют? — Лаванда прислушалась и уловила тихий, почти сливавшийся с ветром мотив.

— Это песня у них в голове, — снисходительно пояснила Софи. — Когда-то она двигала города и страны, теперь же это просто старая ветошь. Она обещает им лучший мир, который они никогда не сумеют построить.

— Там только пусто, — тихо повторила Лаванда. — Зачем им эта пустота в тумане? Почему они не возьмут моего солнца?

 

На вершине ветер ходил вольно и беспрепятственно. Ничто здесь не прерывало его одинокий свист.

Феликс остановился у самого края, окинул взглядом окрестности. Открывавшийся вид одновременно восхищал и разочаровывал. Под холмом разворачивались снежные поля и холмы поменьше, все в застывшем немом величии, местами их опушала кромка леса, в отдалении различались грубые постройки и даже, кажется, замёрзшая речка. Но никакого признака города, никаких огней на горизонте — ничего такого.

Он оглянулся на своих спутников. Пурпоров стоял почти рядом, Рамишев и Сибилла — чуть подальше, держась за руки (Рамишев помогал ей взбираться по крутому склону, когда они поднимались).

Первая вылазка, столь ловкая и удачная, так вдохновила его, что захотелось повторить, и он позвал их с собой на холм, как только добрались до посёлка и немного перевели дух. Если Ринордийск близко, заключил Феликс, уж с высоты-то мы должны будем его увидеть. (Китти отказалась, сославшись на то, что несколько приведёт в порядок стоянку и по возможности поищет всякие полезности).

Ну вот, пожалуйста, твоя вершина. Ничего там нет.

Или нет, погодите, вон там у горизонта… Он напряг зрение, рассмотрел на секунду какие-то белые зазубрины, но те сразу расплылись.

Феликс недовольно мотнул головой, всмотрелся вновь, не так пристально.

Не хотелось признавать, что там нет города. Не просто не хотелось — казалось неправильным, немыслимым, какой-то глупой ошибкой. И следом же будто приобнял кто-то, незримо и тепло, легонько погладил по плечам, — эдакое без слов выраженное «я здесь».

Он с неуверенностью вновь оглянулся на компанию.

— Думаю, он там, — Феликс небрежно махнул в сторону горизонта. — Просто день, днём видно хуже. Была бы сейчас ночь — мы бы обязательно заметили огни.

Они молчали и смотрели недоверчиво, даже как будто немного с обидой, что он разочаровал их.

— Не верите? — пробормотал он, отводя взгляд. — Ну да, ваше полное право, конечно.

— Я на самом деле тоже думаю, что он там, — подала голос Сибилла.

Феликс резко обернулся к ней:

— Ты тоже чувствуешь? Что-то такое?

— Нет… Но я верю, что чувствуешь ты.

«Спасибо тебе, — не сказал он, лишь кивнув и прикрыв глаза, — спасибо тебе, странная девочка, с которой мы едва знакомы месяца три, чуть больше. Хоть кто-то ещё в меня верит».

Захотелось вдруг отойти с ней в сторонку, где ветер не перебивал бы каждое слово, и рассказать всё с начала и до конца: о борьбе за свободу — где-нибудь, когда-нибудь, о лезвиях-словах, повисших глубокой ночью бессмысленными обрывками ваты (пожалуй, ещё сигарету), о том, чем пахнут старые газетные вырезки и как блистает солнце на ободке бокала — коктейль голубой, как голубое небо, рассказать о Ринордийске, в котором она никогда не бывала, о его тонких шпилях и башнях, за которыми встаёт рассвет, о том, как хорош прохладный весенний день, в который не жаль и умереть (или это только так кажется), и о том, как на зимних улицах, будто свечи, горят озябшие фонари сквозь вихри метели…

Ладно, хватит пафоса. Всё уже сделано до нас.

— Два на два, стало быть, — скептично и насмешливо протянул Феликс. — Ну что, возвращаемся? У нас ведь ещё один человек.

 

Когда он вошёл в помещение, Китти в накинутом на плечи пальто, опустившись перед железной печкой, что-то методично сжигала. Глаза её остановились и смотрели в полыхающее чрево, лицо же в отсветах пламени было совсем белым.

Феликс обошёл её сбоку.

— Китти? Что ты сжигаешь?

— Всякий мусор. Тут плохо с топливом.

Подозрение, нелепое и непонятно как возникшее, показалось вдруг не подозрением, а совершенно правильной догадкой.

— Что ты сжигаешь?! — Феликс быстро шагнул к ней и остановился.

Китти подняла голову, дёрнула уголками губ. Какое-то тёмное удовлетворение залегло в её глазах — будто она поняла, о чём он подумал, но специально медлила с ответом.

— Распечатки в соседней комнате. В папке с документами, — сказала она наконец. — Уж наверно, я бы обсудила с тобой до того, как сжигать их.

— Вот это оставь, пожалуйста, — отрезал Феликс, отойдя в сторону. — Мы не для того столько скрывались, чтоб под конец пути всё просто сжечь.

— Ты так уверен, что под конец?

— Мы нашли, где Ринордийск.

Он рассказал. Китти слушала внимательно, не перебивая.

— Никто его не видел, — задумчиво заключила она в итоге.

— Но я чувствую, что он там.

— Вопрос жизни и смерти, Феликс, — Китти смотрела на него в упор тёмными, почти почерневшими глазами. — И не только твоих. Можешь ты доверять этому своему чувству настолько?

Да!

Она смотрела ещё несколько секунд, затем кивнула:

— Хорошо. Я нашла целых две канистры с бензином. Не слишком много, но на какое-то время хватит.

— А еда?

— Еды нет, — ответила она невозмутимо. Взглянула на окно, где начинал сереть коротенький день.

— Мы выдвинемся отсюда, когда стемнеет. Моя машина поедет первой. Я буду вести, а ты — говорить куда. Пойдёт?

 

86.

— Так, значит, выходит — если, конечно, мы верим Шелетову, — что мы можем встречать их здесь уже этим вечером, — он предупреждающе перехватил взгляд Дукатова. — Разумеется-разумеется, не прямо здесь. Я говорил, скорее, про какой-нибудь неброский уголок, где мы, наконец, сможем нормально поговорить.

— Что, они правда под Ринордийском? — Дукатов недоверчиво сощурился. — Не понимаю такого изврата логики.

— Мне самому странно… Скрываться по всей стране, чтоб в итоге вернуться прямиком сюда… Но если по Шелетову, то получается, всё так.

Дукатов оглядел всех остальных:

— Мне одному кажется, что этот Шелетов давно импровизирует на тему? Я бы взглянул хоть на одно свидетельство, что он не тыкает случайно в карту.

— Я тоже иногда сомневаюсь… Однако ничего невозможного в том, чтоб им вернуться, откровенно, не вижу. Что до логики — думаю, скоро сможем поинтересоваться у них самих. Я всё же рассчитываю, что здесь, под столицей шелетовским не составит труда на них выйти…

— Безусловно, им не составит, — сказал Шелетов собственной персоной.

Все даже подпрыгнули слегка и тут же сделали вид, что ничего подобного не было.

Шелетов стоял у дверей и поглядывал на всех с любопытством и интересом. Он был не слишком высок, одет в серый потрёпанный пиджак и довольно мало походил на ссо-шника (как всё ещё звали людей его когорты, хотя никакого ССО уже больше полувека не существовало). Хуже всего — было непонятно, как долго он здесь стоит.

— А, господин Шелетов, — он улыбнулся и чуть привстал навстречу. — Вы извините, я не подумал, что вы будете нас подслушивать.

— Вот ещё, подслушивать, — тот отодвинулся от входа, прошёл к свободному месту рядом. — Когда говорят о своём, говорят тише и как минимум закрывают двери. А так ни о каком подслушивании и речи быть не может.

Каждое движение он производил не то что неохотно, но с какой-то ленцой. Сев, с тем же интересом оглядел присутствующих.

— Думаю, самое время определяться с планами, господа.

— Да? — с вежливым вопросом он посмотрел на Шелетова.

— Что конкретно вы хотите получить. Как понимаете, теперь мы можем сопровождать их на всём пути вплоть до главных улиц Ринордийска. Но я слышал, вы изъявляли желание обо всём поговорить. Тогда, разумеется, не следует доводить до города. Какое-нибудь местечко за окраиной подойдёт для такого случая куда больше. Почему не в городе — вы прекрасно знаете: на входах достаточно внимательно следят за перемещениями, а госпожа Мондалева, конечно, безмерно занята, но всё же не спит.

— Остаётся признать, что вы, несомненно, правы.

Шелетов коротко кивнул, будто возражений и быть не могло.

— Теперь вопрос второй: нужны ли вам непременно все или кто-то в особенности?

Он помедлил, переглянулся с Вайзоновым и кратко с Дукатовым:

— Видите ли, в чём дело…

 

Мглистая темнота неслась над взбитыми сугробами. Ветер свистел и бился в окно сбоку.

— Всё ещё прямо?

— Да.

Феликс даже привстал, сколько позволяло сиденье, навстречу вечеру и горизонту — так ему казалось ближе. Они мчались полями.

Китти неожиданно затормозила.

— В чём дело?

— Речка. Надо поискать мост.

Он приподнялся (при остановке даже швырнуло в кресло), постарался разглядеть, что она увидела.

— Может, так, по льду? Февраль всё-таки.

— Мы ещё — может, — она кивнула куда-то назад. — А вот они вряд ли.

Феликс оглянулся на видневшийся позади внедорожник. Тот неуверенно рокотал на одном месте.

— Ладно…

Поначалу казалось, всё просто: они только отдалялись правее и правее, не составит труда потом вернуться. Но вскоре пришлось сделать огромный крюк, так вильнуло русло, за ним — ещё один, направление так и не выровнялось после него. Казалось, река теснит их, отдавливает назад, совсем в другую сторону.

Наконец неясной тенью пролёг мост.

— Здесь!

Машина, неловко переваливаясь, пересчитала каждое из брёвен. Несколько из них угрожающе скрипнуло, но не больше.

Китти остановилась:

— Куда теперь?

Куда… Он оглядел призрачную белизну, что вдруг расстелилась во все стороны. Понял, что не знает.

Не чувствует больше.

С чего он вообще взял, что что-то там чувствует!

Китти смотрела на него не мигая. Если она хоть что-то сейчас скажет, подумал Феликс, он не сможет больше вообще ничего.

— Подожди, — попросил он.

В тишине застыл на мгновенье звенящий ступор, затем отступил, дал место ощущениям и мыслям. Ну конечно, как это он потерял…

— Прямо, — Феликс вздохнул с облегчением. — Прямо и чуть-чуть влево.

Там, впереди город по-прежнему сверкал огнями, невидимыми за горизонтом.

 

Они проехали больше половины, когда Китти зачем-то сбавила скорость.

— Слышишь?

Феликс дёрнулся было сказать, что нет, но тут же услышал и сам.

— Моторы?

— Перед нами, — Китти кратко обернулась. — Да?

Не дожидаясь ответа, она резко взяла влево.

Звук затих, растворившись в уходящих сугробах по правую руку.

— Это, может, и просто кто-нибудь, — пробормотал Феликс.

— На полях? Сейчас?

— Мало ли, — он упрямо пожал плечами.

Вскоре, однако, шум раздался уже с другой стороны.

— Нашествие, — тихо хмыкнула Китти и повернула ещё больше. Теперь они ехали скорее налево, чем к городу, перпендикулярно тому, что было нужно.

Но звуки на этот раз не пропали надолго. Они возникли снова: один, два… нет, собьёшься считать, сколько моторов: они менялись, одни выдвигались вперёд, другие скрывались на время и вновь возникали, затмевая первые. Казалось, минута за минутой они звучали ближе.

Феликс напряжённо вслушался.

— Они нас видят, что ли?

— Вполне возможно, — Китти не отрывалась от дороги. — Засекли.

Она вела машину в сторону и, понял Феликс, наперерез, по чуть-чуть, но продвигаясь вперёд. Если успеть обойти их и разминуться до того, как те будут слишком близко…

Шум раздался слева. Следом же выросло на рыхлом снегу несколько чёрных металлических морд.

Китти на всём ходу развернула машину, подняв клубы снега, и погнала обратно. Внедорожник, которому они, огибая по дуге, успели просигналить, подался за ними, в сторону от города.

Какое-то время проехали свободно. Сугробы взметались и падали, пятна от фар прыгали по ним, как испуганные зверёныши, но казалось даже, что удалось оторваться.

— Если сейчас по большой дуге. Сможешь потом найти путь?

— Естественно.

Естественно — сейчас он, наверно, смог бы что угодно, найти город вслепую за сотню километров или выйти одному против всех них, если сложатся обстоятельства. Злобная ярость наполняла его и придавала столько сил, сколько он не помнил в себе за все последние месяцы.

Они продвинулись далеко вглубь полей — с полчаса или больше шли по линии реки, не приближаясь, однако, к ней вплотную.

— Мы сейчас отдаляемся, если что.

— Я понимаю. Хочу попробовать зайти с севера.

Чужие фары пробили темноту и замельтешили в отдалении хаотичными всполохами.

— Они за рекой! — возвестил Феликс.

Машина вильнула в сторону, и тут же нагрянул встречный рёв моторов. От него путь вынужденно вёл на запад — снова к городу и в лапы ловушки.

Китти резко отвела машину по дуге, притормозила.

— Так, стоп. Сейчас начнём метаться, хуже некуда.

Оба замерли. Затаив дыхание, они напряжённо вслушивались.

— Они везде, что ли? — прошептал Феликс.

Китти неохотно кивнула:

— Кажется, мы в петле. Попались, как идиоты.

Рядом затормозил внедорожник. Вспыхнул фарами, его дверца открылась. Китти, вздохнув, отстегнула ремень и вышла сама. Феликс вынырнул вслед за ней.

— У нас бензин кончается, — сообщил Пурпоров, быстро подходя к Китти.

— Знаю. У нас тоже.

Из внедорожника выкарабкались Рамишев и Сибилла.

— И что теперь? Даже если зальём из канистр всё, что есть, на все эти круги не хватит. Там на путь по прямой до Ринордийска, не больше.

— Можем ещё отступить, — без интонаций произнесла Китти.

— Зачем, куда отступить? — вскинулся Феликс, но его никто не услышал.

— Но куда? — Пурпоров повёл рукой. — Последнее поселение было давно, туда не хватит уж точно. И там же ведь тоже больше нет бензина?

— Нет. Мы весь забрали.

— А где он есть, мы не знаем и не доберёмся.

— Хорошо, чего ты хочешь от меня? — Китти не смотрела на Пурпорова или на кого-то ещё, она смотрела в снег. — Чтоб я материализовала бензин в баках? Или посёлок поблизости? А, чтобы они оттуда ушли?

Она двинулась куда-то прочь от машины:

— Хорошо, сейчас скажу, чтоб расступились и пропустили нас.

Феликс успел схватить её за руку.

— Ты что, с ума сошла?

— Ну вот, господин Пурпоров считает, что это входит в мои возможности, — Китти приостановилась. — Жаль только, значок дежурного я успела сжечь. Но думаю, мне и так поверят.

Феликс кинул взгляд на Пурпорова:

— Что ты молчишь, скажи ей!

Тот только потерянно развёл руками:

— Но я реально не знаю, я просто хочу понять, что делать…

— Вот именно, — Китти невозмутимо кивнула. — Поэтому я пойду и спрошу у них.

— Нет, пойду как раз я, если ты отдашь мне пистолет, — сорвался Феликс. — Они мои естественные враги, а не кто-нибудь!

— Люди… — Рамишев уже неопределённое время пытался привлечь всеобщее внимание. — Люди, люди!

Все наконец посмотрели на него.

— Я только хотел сказать, там стоят какие-то постройки, — Рамишев неуверенно махнул рукой.

В той стороне, куда он показывал, дальше на юг, из снега высились невзрачные угловатые контуры. Одно крупное строение, видимо, было основным, рядом теснилось ещё несколько, поменьше.

— На посёлок не очень похоже, но всё-таки… хоть что-то, — пояснил Рамишев.

— Спасибо, Витик, — Китти кивнула ему. — Едем туда.

 

87.

«Зачем я здесь?»

Собор наискось просвечивали лучи, но всё же тут было затенено, и галереи уходили в полумрак и сепию. Витражи, напротив, сияли, возгораясь на лучах алым, золотистым или зелёным. Фигуры были переменчивы: недвижно смотрящие перед собой, они, казалось, скашивали вдруг взгляд и тихо следили, что ты, как будешь делать, уголки же губ оказывались изогнутыми вверх или вниз — совсем немножко, можно и не заметить — да в следующую секунду уже и не было видно.

Лаванда двинулась вперёд неспешно, как в музее. Витражи нравились ей: им казалось, что они о чём-то ей рассказывали. На одном она заметила давешнюю человечицу в маковом: она тащила куда-то свой флаг, медленно уходя к горизонту, но не сумев глядеть на него. Глупая.

На других расплясывали невиданные диковинные звери, и все косили глазом, все посматривали, глядит ли она, когда проходит мимо. Но больше привлекала волна — огромная, из куска чистого, но непрозрачного синего стекла, в котором свет застыл, заставив застыть мгновенье вместе с собой. «Из века в век, — прочитала Лаванда в рукописной книге на столике под витражом, — всевозможные ясновидцы и предсказатели уделяли катакомбам повышенное внимание, приписывая им особую важность и даже роковое значение в жизни столицы. Так, подземные реки, будучи потревожены…»

Страница закончилась, и Лаванда перевернула лист, но буквы там расплющились, стали жирными и непонятными, будто на них пролили что-то. Лаванда недовольно отвернулась и сделала вид, что ничего не случилось.

Она видела великанов, раззявленными ртами уставленных в небо, и созданий юрких и незаметных, как переливы вечернего огня. Правители сидели на престолах чопорно и строго, они не могли покинуть раз данное место и глядели с жадностью и упрёком, пока она проходила среди них под лучистой короной.

Здесь больше не было масок, но лица оставались неузнанными, вытянутые и озарённые в изменчивом свете — хотя казалось, всех их откуда-то помнишь, некоторые промелькнули в давнем забытом сне, другие жили с тобой бок о бок или стояли когда-то над самой колыбелью мира.

Лаванда пришла не за ними. В Сокольском соборе ей нужен был ответ на один только вопрос. Она миновала витражи, улыбавшиеся вслед затаёнными оскалами, — дальше, к концу галереи, где за светло-мраморной колонной путь сворачивал вправо, уводя с собой свет. Напротив же колонны, в нише, куда не доставали искосые лучи, покоился ещё один витраж.

Луна, огромный белый диск, висела, как и было заведено, в сиреневом небе, но уже была расколота на части неодолимой силой. Трещины расползались между зазубренными изломами и разбивали картину.

Лаванда остановилась возле. Конечно, она тотчас поняла, что это за Луна.

«Мел взяла сельская травница — сновидица и знахарка, что жила на отшибе и, если только её не просили, не вмешивалась в дела соседей. Её слова могли быть неясны, но глаза следили течения мира, не видного людям. Глубины и дали разверзались перед ней».

— И этот последний, — тихо, только сама себе сказала Лаванда. — Он остался последний.

Кто-то шевельнулся в стороне от колонны и тем привлёк внимание. Лаванда обернулась: там стоял молодой человек непримечательной наружности, в сером костюме и шляпе по моде прошлого века. Смотрел он с некоторой отстранённой грустью.

— Кто вы? — спросила Лаванда.

— Вы меня не помните? — тот сдержанно и несколько неловко улыбнулся. — Я сновидец, игрок словами… поэт. Вы должны были видеть меня на старой фотографии.

Лаванда внимательно прищурилась, но вновь раскрыла глаза:

— Я вас не помню.

— Что ж, вполне может быть, — он отвёл взгляд. — Это в любом случае не помеха, мне просто хотелось уберечь вас от ошибки.

— Меня? — столь же отстранённо удивилась Лаванда. Человек улыбнулся опять:

— Видимо, такая у меня судьба — говорить правителям, что они неправы. В этот раз я, правда, пришёл не как подданный, а как союзник и товарищ по духу.

— Говорите же, я вас слушаю.

Тот посмотрел внимательно, покачал головой:

— Вы не можете грезить бесконечно. Сначала кажется, что вы полностью управляете ими, но они хрупки и капризны… Смотрите! — он легко повёл рукой, в глубине галереи закачались тени, и подумалось даже, что пахнет сиренью, однако в следующий миг всё уже полыхало огнём. — Однажды они покинут вас — в самый неподходящий день и час. И всё, что останется вокруг, — это пустота и разрушающийся мир, до которого вам прежде не было дела.

— Я поняла, кто вы, Алексей Лунев, — сдержанно заметила Лаванда, — но ваши советы мне не нужны. Я слишком долго слушала всех и теперь знаю сама, что, как и для чего мне следует делать.

Свет проник по её мановению через расколотый диск, и стало видно, что в глубине галереи не было ни огня, ни сирени, один только шорох теней.

— Луна больше ничего не может дать вам, — тихо сказал человек. — Всё, что было у неё для вас, вы уже взяли сами.

— Я знаю, — кивнула Лаванда. — Я иду к Солнцу.

Она отвернулась, и человек скрылся из глаз, смешался с полумраком за колонной, будто и не был здесь. Больше никто не заграждал путь, и Лаванда пошла вперёд.

Галерея раздавалась далее — меж опустевших листов старой бумаги, меж засохших цветов, сплетённых в венки. Свет истончался, растянутые его нити натыкались на глухую кладку стены. Пыльная дымка клубилась в воздухе на лучах. Здесь был тупик.

Но за стеной отчётливо слышалось движение. Совсем другая жизнь.

Лаванда отставила стену — та спала занавесом и перестала мешать, — и то, что открылось глазам, было широко и великолепно. Колесо в полнеба шло своим кругом, всё в огне, весёлое и яростное. Одна за другой пролетали кабинки — красная, чёрная, белая и всех других цветов, — они повторялись и всё бежали, будто никогда не могли замереть и не кружиться больше. Ливень хлестал с неба, и вокруг разбегались уже все, кто мог. Только молодая пара стояла почти у подножья — те, чьим именем назвали главную улицу города. Взявшись за руки, они с интересом смотрели в мелькание спиц.

— Значит, что у нас получается, — негромко и отчётливо проговорил мужчина. — Одна и та же фигура через века, на каждом витке действие повторяется. Три акта с одним и тем же сюжетом, с теми же лицами…

— Три мало, — аккуратно прервала женщина, не отрывая от колеса взгляда. — Думаю, хотя бы пять или семь.

Здесь и сейчас, поняла Лаванда, когда вода заполняет землю, а огонь пронизывает воздух. Здесь будет только ещё оборот, и колесо остановится в последний раз. Так должны были застыть и обратиться в горы двое детей, что пробрались в зачарованный край и нарушили его покой. Так должна застывать любая форма в окончательном и совершенном своём варианте.

Она подняла руку, чтоб остановить вращение, и вздрогнула: парочка смотрела на неё с улыбками.

— Похоже, снова не на этот раз? — мурлыкнул мужчина, обращаясь то ли к ней, то ли к своей спутнице.

— Видимо, что-то было забыто, — откликнулась женщина в тон ему. — Ведь это так легко — не учесть и упустить какую-нибудь мелочь…

— Откуда пришёл он — загадка веков, — похоже, что-то процитировал мужчина. — Но ты правильно заметила, это, конечно, никакая не загадка. Откуда они пришли, достаточно известно, и это не так просто откинуть.

— Да, этого совершенно нельзя откинуть, — согласилась женщина.

— Как старая навязчивая песенка.

— Уже и слова забылись, а мотив остался, — она с улыбкой обернулась. — Я варю кофе. Ты будешь?

«Мотив?»

На задворках щёлкнул звук открываемой крышки, и как будто на миг донеслась мелодия — тихие и переливчатые колокольчики пели о чём-то забытом, но тут же всё смолкло, Лаванда не успела вспомнить.

Парочка развернулась к огненным всплескам, а колесо двинулось на них, ширясь и всё заполняя. Лаванда хотела схватить его, но колесо растаяло в её руке, всё растаяло, хотя она не говорила так сделать. Помещение переменилось: теперь это был большой зал со старыми каменными стенами, в щелях рос мох и веяло сырым. Воздух же дрожал и переливался от жара факелов — они были расставлены здесь всюду и принуждали тени растолкаться по углам. Лаванда заморгала с непривычки: глаза не сразу приспособились к освещению. Когда же она начала различать и узнавать предметы, то увидела, что на плитах и каменных глыбах сидели люди. Очень много людей.

 

Влага и шум дождя, казалось, уже сидели в стенах, текли где-то в трубах.

— Ты погляди только на эту крысавицу.

Он посмотрел, что там так привлекло Вайзонова в углу коридора, недовольно покачал головой:

— Давно ли они у нас тут шастают?

— Они по всему городу. Пора было и сюда когда-нибудь добраться, — Вайзонов задумчиво проводил взглядом незваную гостью, так же задумчиво обернулся. — Ты слышал? Говорят, из-за них эпидемия. Прямо-таки настоящий мор косит.

Тихо хлюпала в трубах скрытая от глаз мутная жижа.

— Что за… — он недоумённо и раздражённо развёл руками. — Нет, я не понимаю. Крысы, эпидемии… В каком только веке мы живём?

 

88.

Феликс стоял у стены, пытаясь не слишком теребить манжеты на рукавах и тюльпан-бутоньерку (ещё оторвётся). Скоро идти в актовый зал, и по-прежнему никого даже во всём крыле — любые шаги он бы услышал тотчас же.

Китти, впрочем, как всегда, появилась бесшумно, по обыкновению в чёрном, только по случаю праздника накинула красный платок на плечи. Она прошла даже несколько мимо, будто не заметив Феликса, и только там остановилась, напряжённо оглядывая примыкавший коридор.

— Принёс?

— Да.

Китти вернулась назад, быстро приняла у него пачку поддельных грамот и спрятала под жакетом. Со стороны вообще было не понять, что она что-то там держит.

— Все уже в зале, иди к ним, — механическим жестом Китти оправила ему лацканы пиджака. — Что в самом начале?

— Революционный гимн, конечно.

Китти кивнула:

— Ну вот если до конца гимна не приду, считай, что не получилось.

 

Еды не было. Найденных остатков бензина хватило ещё на полканистры, но, похоже, всё, что могло предложить им заброшенное депо, — это укрытие. (И ещё старый дисковый телефон — бесполезным бонусом).

Внутри смогло засветиться несколько тусклых лампочек (больше бы, наверно, и помешало: совсем не стоило сейчас привлекать внимание снаружи). Оба автомобиля стояли под навесами, в тени строений, и заметить их случайно было, наверно, сложно. Что вовсе невозможно, никто, однако, не обещал.

Они невольно затаились, почти даже перестали разговаривать, а если говорили, то шёпотом. В этом шёпоте и сумраке сплелись надежда, что не ищут прицельно, что пройдут мимо невзрачных построек, и опасение заслышать вдруг чужой шум и скрип дверей.

Нашлись снегоход и две пары лыж. Но высовываться сейчас из укрытия казалось немыслимым. Договорились переждать время, что осталось до ночи, и тогда («если до того момента никто не придёт», — сказала Китти) попробовать разведать территорию, парами или поодиночке. Несколько механических часов вразнобой зависло между восемью и девятью.

Иногда казалось — шум машины, но нет, это только свистел ветер. Хотя никто сначала не хотел возиться — им здесь недолго, — но всё же пришлось разжечь маленькую местную печку: было холодно, даже если не снимать верхнее.

Вслед снова нависло тягостное молчание, в такт которому кивал тусклый разлитый свет. Видимо, в них оставалось прождать часы.

Сибилла неловко и широко улыбнулась не к месту:

— Я нашла там колоду карт Терры. Если мы никуда не спешим, то можно погадать на ней.

Никто не возразил на это.

Сибилла старательно перетасовала колоду, сняла и отложила около половины карт, себе же взяла верхнюю из оставшейся половины. Затем, снова тщательно перемешав, передала колоду Рамишеву.

Рамишев помешал совсем немного и, сдвинув две-три карты сверху, забрал следующую себе.

Пурпоров сделал так же, как Сибилла, но снял куда больше половины и взял карту почти из самого низа.

Феликс долго мешал колоду (ему всё не нравилось, как она ложилась), разворачивал карты веером, выбирал одну — нет, другую — нет, всё-таки первую, — снова смешивал всё и нервно тасовал.

— Можно же сколько угодно мешать, да?

— Да, — кивнула Сибилла. — Но в итоге ты всё равно должен что-нибудь выбрать.

Он остановился на секунду и крепко сжал колоду. Затем зарылся пальцами в самую глубину и погодя выцарапал оттуда карту.

Китти стояла поодаль от всех, у дверей, будто слушала что-то за ними. Когда Сибилла окликнула её, она подошла и, не тасуя, взяла первую же карту сверху. Казалось, её единственную не особо интересовал процесс.

Сибилла оглядела всех и, несколько смущаясь, проговорила:

— Теперь надо открыть карты. В той же самой последовательности, в которой их брали.

Она поколебалась, но всё же первой выложила карту на пол. Это была снежная тропа, широкая и извилистая, уходившая в ту даль, куда шёл одинокий путник. Казалось, он так и будет брести в бесконечность, пока будет петлять тропа.

— Это наша дорога и путь, — объяснила Сибилла. Тихо прибавила. — И моя. Вся, что ни остаётся.

Она глянула на Рамишева. Тот чуть было не выронил карту, но всё же положил её ровно под первой. Арену цирка с противоположных сторон освещали два факела, и канатоходец-жонглёр никак не мог решить, к какому из двоих направиться, перед тем как начинать номер.

— Это выбор, — прокомментировала Сибилла. — Между важным и важным, между необходимым и необходимым. Нам всем придётся его сделать, но тебе — в особенности.

На карте Пурпорова белел большой придорожный камень. Поверхность его была испещрена нечёткими надписями, в трещинах же пробивались молодые побеги какого-то растения.

— Это память, — сказала Сибилла. — Камень не может ничего сделать, но запоминает всё, что прошло мимо. Позже он будет свидетелем. А из скрытых до поры семян когда-то вырастет новая жизнь.

— Память — лучшее оружие? — осенило Пурпорова.

— Именно! — воскликнула Сибилла, радостная оттого, что её поняли как надо.

Феликс быстро метнул взгляд в их сторону. Ему вдруг вспомнилось, как в студенчестве, курсе на пятом, он представлял, что героически погибнет, а годы спустя кто-нибудь напишет обо всём. «Никогда не думал, что это сделаешь ты», — хотел он сказать Пурпорову, но, конечно, не сказал. Только повеяло давним, почти позабытым, которое вдруг начало сбываться.

— Теперь ты, — Сибилла смотрела на него несколько робко, но настойчиво.

— А… Да.

Феликс глубоко вдохнул ещё раз и резко выложил карту под предыдущими, накрыв её ладонью. Затем осторожно убрал руку.

Сибилла, вдруг очень заинтересовавшись, даже передвинулась со своего места и наклонилась рядом с Феликсом над картой. На рисунке неслось по кругу огромное чёртово колесо. Верхние кабинки взмывали в синеву на фоне тонких шпилей и изящных башен города, нижние же погружались к его чёрному антиподу с выбитыми стёклами, что искажённым отражением простирался вниз.

— Что это? — Феликс покосился на Сибиллу и кивнул на карту.

— Колесо, — завороженно пробормотала она. — Колесо жизни и смерти. Тебе, кажется, предстоит что-то совсем особенное.

— Что особенное?

Сибилла наконец оторвалась от карты и подняла взгляд на него:

— Понимаешь… это как будто два противоположных. Но на самом деле это один и тот же город. Один и тот же мир. Понимаешь?

Феликс понимал её, но не понимал, в чём именно здесь смысл. Он быстро окинул взглядом все выложенные карты.

— Это ведь одна история? Да?

Сибилла кивнула.

— Значит, это сюда выводит нас дорога? Но куда всё-таки? Сюда? — Феликс ткнул в верхнюю часть карты. — Или сюда?

Сибилла думала было что-то ответить, обернулась в сторону, где стояла Китти:

— Последняя карта у неё…

— Я думаю, нам пора, господа, — Китти сдвинулась и подалась к двери. — Прошло уже достаточно времени.

Феликс заметил, что она успела подсмотреть в свою карту.

— Китти, — остановил он настороженно. — Что у тебя?

— У меня? — она мельком оглянулась, будто не поняла, о чём речь.

На лице Сибиллы вдруг отразились испуг и догадка. Она быстро просмотрела оставшиеся карты, вскинула голову, чтобы что-то сказать, но наткнулась на взгляд Китти: металлический и запрещающий. И Сибилла ничего не сказала.

— Я пойду первой, — Китти приотворила дверь. — Подготовьте пока снаряжение. Пешком нельзя пройти далеко.

 

Снег взвивался сыпучим белым облаком из-под полозьев снегохода. Было не рассмотреть даже дорогу под собой, не то что окрестности. Последнее поэтому Феликс доверил Рамишеву, сам же полностью сосредоточился на управлении своенравным механизмом (нет, человек, я поеду в эту сторону, а не куда ты хочешь).

Разумеется, он сказал, что сможет вести эту ярко-красную нелепую конструкцию, раз уж доводилось водить похожую раньше (в подробности он вдаваться не стал, но вправду ведь довелось однажды). Как-то в зимние каникулы — Феликс тогда был в средних классах — мама за что-то обиделась на него или на отца, на них обоих, и на неделю уехала к кому-то в гости, папа же без лишних объяснений повёз Феликса за город, где они вдоволь час за часом рассекали на снегоходе. Обычно спокойный и сдержанный, отец нарезал виражи и петли, спускался с таких крутых горок, от которых закладывало в ушах и хотелось перекричать ветер, только за руль почему-то не пускал. Но капризное и упорное «дай мне порулить! дай мне порулить!» в итоге всё же возымело успех. (И пожалуй, то был единственный раз в жизни Феликса, когда подобное срабатывало).

Рамишев судорожно вцепился в его плечо.

— Что такое?

— Впереди… — пробормотал тот.

Феликс затормозил снегоход и приподнялся, чтоб рассмотреть.

— Блокпост, — шёпотом пояснил Рамишев.

Впереди и правда бродили: несколько человек за снежным взгорком. В блуждавших пятнах фонарей иногда поблёскивали бляшки на чёрной форме.

— Это не блокпост, Витик, — снисходительно бросил Феликс. — Всего-то три-четыре спеца.

— Но значит, мы не сможем обойти с этой стороны…

Феликс следил почти зачарованно, как перемещались в потёмках неровные круги света, как снег рыжел в них и вновь подёргивался сумраком, превращался в призрачно-белый. Прихотливое решение всё отчётливей созревало в голове.

— Помнишь, как мы уходили с Озёрной? — заговорщически шепнул Феликс. — Когда перекрыли проходы?

— Конечно, помню, — откликнулся Рамишев.

— Почему бы не повторить?

Тот замолчал ненадолго. Потом произнёс:

— Мне кажется, это плохая идея.

— Почему же? В тот раз мы прорвались.

— Но нас бы там не убили, — протянул Рамишев.

— Могли посадить. Тогда за такое уже сажали.

Рамишев помолчал ещё немного.

— Мы тогда были студентами…

— С возрастом сложнее, да? — он злобно сжал руль всеми пальцами.

— Не все как ты, Феликс.

— Мне тоже сложнее, — он обернулся к Рамишеву и по глазам заметил, что для того это откровение. — Да. Мне тоже.

(Те, впереди, всё глухо и отрывисто переговаривались между собой. На мгновенье захотелось выскочить к ним с криком «Двадцать восемь — это почти тридцать, чёрт вас возьми!»)

— Мне кажется, это правда очень плохая идея, — проговорил за плечом Рамишев. Да кто бы спорил. — Нас даже сейчас могут услышать, а уж на машинах…

— Ладно, хрен с тобой, золотая рыбка, — пробормотал Феликс, сам в точности не решив, кому он это — Рамишеву, спецам, ситуации в целом или самому себе. Выкрутив руль, он развернул снегоход, и они помчались обратно сквозь снежную марь.

 

У Пурпорова и Сибиллы дела оказались не лучше. На лыжах они прошли с четверть круга или даже больше, но везде пути были перекрыты. Всё сводилось к тому же: одиночке при должном везении ещё можно проскочить, всей компании — едва ли.

Не принесли успеха и последующие попытки.

— Похоже, их нет только позади, откуда мы пришли, — заключил Пурпоров. — Наверно, ещё не успели замкнуть круг.

— Ну не отступать же нам теперь, — фыркнул Феликс.

— Знаешь, как вариант.

Он хотел уже высказать всё, что думает об этом предложении, но голос подал Рамишев:

— Если их столько здесь, то что же на входе в город. Там точно заметят две чужие машины.

— Почему не оставить их тут и не попробовать своим ходом?

— Ну… так, наверно, можно, — неуверенно пробормотал Рамишев, оглянувшись на Пурпорова, затем на Сибиллу. — Не знаю, насколько осуществимо…

Из одиночной вылазки вернулась Китти.

По её словам выходило, что позади нет ни одного спеца, потому что там те, другие — создания без образа и подобия.

— Так они уже рядом? — разом переключился Феликс.

— Кажется, скоро будут здесь.

— Тогда нам тем более надо искать путь и сейчас же!

Последние вылазки закончились так же впустую. Круг замкнулся.

Более того, это отняло добрую половину оставшихся сил, и марш-бросок до столицы теперь казался делом почти неподъёмным.

Феликс сидел, откинувшись к нагретой от печки стенке и закрыв глаза.

— Я всё-таки настаиваю, что нам надо прорываться в столицу, — проговорил он в надежде, что его слышно.

Никто не ответил.

— Дело уже не только в нас самих. Тут всё хуже и масштабнее.

Молчание.

— Я понимаю, что там все против нас, но должны мы хотя бы предупредить об этих тварях?

— Я не думаю, что там о них не знают, — глухо отозвалась Китти откуда-то от двери. Феликс открыл глаза: она полусидела на какой-то тумбе у самого выхода.

— Я не думаю, что все эти кордоны — только ради нас, — пояснила Китти.

— Ну так тем более. Почему, я повторяю, не бросить машины и не попробовать в обход, какими-то тропами, по лесам? Ну серьёзно, они же не стоят сплошным заслоном, мы можем тихо проскочить мимо. Если нужно, разделиться и двигаться по одиночке — тут не такое дело, чтобы ещё размышлять!

— Но там же очень долго идти, — подала голос Сибилла. — И сейчас холодно… Мы просто можем не дойти все.

На это Феликс хотел было ответить, но не нашёлся что, и прислонился обратно к стенке. Пурпоров обернулся к выходу:

— Ты куда?

— Попробую ещё раз, — Китти одёрнула воротник пальто и открыла дверь. — Кое-что проверю, может, сработает.

 

Пистолет. Пистолет она не взяла, заметил Феликс. Вероятно, выложила и просто забыла здесь, на той же тумбочке у двери, где сидела. Что ж…

Он оглянулся, компания тихо обсуждала что-то между собой и на него не смотрела. Феликс оглядел пистолет — никогда не держал он до того оружия в руках, — спрятал к себе.

Не забыть бы потом отдать, когда вернётся. И сказать, может быть, что-то в том смысле, чтоб не разбрасывалась оружием, когда вокруг неведомо кто. А может, и не сказать — там посмотрим.

 

Будто бы брести коридорами, бесконечными, вплетёнными в паутину давно прошедшего, о котором и память блекнет и стирается, с каждым днём, каждым часом. Старые страницы уже не хранят букв и фото, сделались ворохом пустых листов бумаги. Гирлянды цветов — гвоздики и ещё другие, тоже когда-то красные — засохли и сопрели.

В этих стенах угасала и никак не могла угаснуть последняя память.

Хотелось позвать кого-нибудь, кто объяснил бы, зачем до сих блуждать здесь, в пустых коридорах, когда они замыкают в себе всё дальше и глубже, никогда не ведя наружу. Но Китти не ждала отклика и не позвала.

 

Передвижный мост терялся в тумане, лишь огни проглядывали мутными расплывчатыми пятнами.

— Насколько я понимаю, причин для беспокойства уже особо нет, — он кинул краткий встревоженный взгляд на молчавший мобильник. — Небольшую заминку вполне можно было ожидать… Тоже всё не так просто-быстро, как нам подчас кажется.

Шелетов уже три часа как перестал докладываться.

— Ну и скажи пожалуйста? — Дукатов позаимствовал ручку со стола, повёл ею. — Что такого могло произойти на малюсеньком пятачке, где спецов понатыкано, как в День демократии?

— Хм… Могли как раз произойти спецы. Им-то всё равно, кто идёт.

— Лучший вариант, я считаю, — кивнул Дукатов.

— На самом деле, нет… Я всё-таки ещё рассчитывал бы на переговоры. Хватит с нас и Вислячика, — поймав настороженный взгляд, он пояснил. — В том смысле, что старая гвардия — это самый ценный резерв, вот я о чём. Что там в голове у новопришедших — никогда не знаешь.

— Подожди, так ты это всерьёз? — это заговорил стоявший у окна Вайзонов. — Ты по-прежнему считаешь, что их можно причислить к старой гвардии?

— Вот здесь, конечно, не знаю, тут, как говорят, по результатам беседы. Как развернём, что получим… Но согласимся все, в этом было бы больше плюсов, чем минусов.

— Ну а что, если они просто не станут беседовать? — против обыкновения негромко заметил Дукатов. — Если твои переговоры нахрен им не сдались?

— Тогда придётся, что делать, — он развёл руками. — Не «лучший вариант», как ты изволил выразиться… Но, с другой стороны, негласная санкция госпожи Мондалевой на то есть — по крайней мере по части Китти, Феликс всё-таки её родственник. Как там она сказала… Если кто-то постоянно вмешивается и пытается провернуть всё по-своему, возможны более кардинальные меры — так, Герман? Я ничего не путаю?

— Да, что-то вроде того, — Вайзонов не обернулся.

— Вот и чудненько… Но всё-таки, давайте дождёмся, что скажет Шелетов. Прямо предчувствую, что он пропал сейчас не просто так.

 

89.

Китти вернулась за полночь.

— Бесполезно, — она прошла вглубь и опустилась у печки, чтоб отогреть руки. — Наверно, они для тех существ, но не пропустят даже белки.

— Так, значит, нам не выйти? — потерянно пробормотал Рамишев. — Вообще никак?

— Если только отступить на восток. Как уже было предложено.

Феликс вскинул голову:

— Но мы ведь уже под самым Ринордийском.

— Я знаю.

— Китти, мы под Ринордийском, — он шагнул к ней.

— Прекрати истерить, пожалуйста. Голова болит.

Не оборачиваясь, она тёрла пальцами правый висок.

Феликс отступил немного назад, оглядел всю их оставшуюся компанию. Сибилла сидела, завернувшись в какую-то накидку, и шёпотом что-то рассказывала. С одной стороны от неё то и дело кивал Рамишев, с другой внимательно слушал Пурпоров, иногда норовя вставить комментарий.

— Послушайте, люди, — прервал их Феликс, — я понимаю, что это похоже на сумасшествие, но это не оно. Нам надо попробовать прорваться в город. Я могу повести вас.

Пурпоров отвлёкся от разговора и поднял голову:

— Спасибо, Феликс, мы уже прорывались по твоей инициативе сквозь горящий лес. Знаешь, как-то больше не хочется.

— Но мы же вышли тогда!

— Да, повезло. В этот раз может не повезти.

— Так говоришь, как будто нам много терять.

Пурпоров как-то против воли усмехнулся:

— Феликс, пойми правильно, при всей нашей дружбе… когда ты в очередной раз заявляешь, что кого-то куда-то поведёшь, это, как ты любишь выражаться, даже не смешно.

Он несколько раз глубоко вдохнул, в упор глядя на Пурпорова. Процедил наконец:

— Так по-твоему, мы должны уйти на восток, когда эти движутся на город? Да? Так, по-твоему, лучше и правильнее?

Китти отодвинулась от печки:

— Господа, у меня есть предложение.

Все посмотрели на неё.

— Поскольку мы всё-таки живём в демократическом государстве, — губы её дрогнули, словно она старалась не рассмеяться, — я предлагаю устроить голосование. И на основании итогов решить, куда мы двигаемся дальше.

Она обвела их ничего не выражавшим формальным взглядом.

— Кто за то, чтоб прорываться в Ринордийск?

Феликс вскинул руку.

Китти заметила, кратко кивнула.

— Кто за то, чтоб отступать на восток?

Подняли руки Пурпоров и Сибилла, секундой позже — метнувшись взглядом от Сибиллы к Феликсу и обратно — Рамишев.

Китти, быстро оглядев, кивнула и им, затем обернулась к Феликсу:

— Извини, ты в меньшинстве.

Следом как ни в чём не бывало известила:

— В таком случае этой ночью мы выдвигаемся. Просьба собрать всё необходимое и подготовить автомобили. Мы с Феликсом поедем вперёд, остальные — следом.

Она скрылась в смежном помещении.

Феликс развернулся к оставшимся. Ему хотелось сказать им ещё что-то — даже не возмутиться, а просто спросить, как так.

Но передумал. Не было больше ни малейшего желания знать как.

— Я, конечно, прошу меня извинить, — бросил он, — но вы все трусы и подонки.

Не оборачиваясь, он вышел: не о чем и разговаривать. Говорить здесь имело смысл только с одним человеком — тем, что с чего-то вздумал решить всё за них.

 

— Ты не можешь так сделать.

Китти чуть повела головой, но тут же снова отвернулась:

— Заметь, я даже не голосовала.

— Правильно, тебе и не было необходимости, — Феликс подступил ближе, чтоб она не делала вид, что не замечает его. — Ты ведь известный манипулятор, Китти. Я даже поспорил бы, что ты всё это подстроила.

Китти посмотрела с удивлённым любопытством — совсем лёгким.

— Разумеется. Не забывай также, что я была за рулём, а стало быть, лично и специально проложила нам такой маршрут.

— Не передёргивай, я про сейчас. А сейчас ты явно понимала, для чего и когда что делаешь. Все эти обмолвки так вовремя, внезапное голосование… и то, что ты не подняла руку, кстати, тоже.

— А почему все претензии ко мне? — Китти с невинным видом пожала плечами. — Может, спросишь у них, почему они не горят желанием бросаться вслед за тобой на амбразуру? Почему даже Рамишев, который всегда и во всём тебе поддакивал, теперь вдруг переметнулся в чужой стан? Может, тогда, наконец, дойдёт что-то.

— Какое дело до них, если я про тебя. Честное слово, Китти, ты ведёшь себя так, будто тебя саму ничего не касается!

Китти выслушала, кинула быстрый взгляд по сторонам (остальная компания уже заканчивала складываться в соседнем помещении).

— Ну, с тобой-то мы можем говорить откровенно, — она кивнула на железную дверь рядом.

За дверью была только маленькая клетушка, насквозь продуваемая ветром. Выход на улицу не закрывался полностью.

— На самом деле, всё равно куда ехать, — без интонаций заговорила Китти. — На запад или на восток — финал одинаковый, разница только во времени и конкретном способе. Там, — она указала в сторону города, — нас, скорее всего, ликвидируют свои же. Там, — в сторону полей, — подвернёмся случайно тем тварям. Или загнёмся в пустых городах, в них уже ничего нет. Шансы в обоих случаях минимальны.

Она дала время ответить, отвела взгляд.

— Поэтому я не голосовала.

— Да, чудесно, — Феликс взмахнул руками. — Шансы минимальны и там, и там, но мы всё равно прём на восток! Отличное решение.

— Так предложи что-нибудь, — впервые за разговор Китти повысила голос. — Феликс, ты всегда только возмущаешься и протестуешь. Пожалуйста, твой план — реалистичный план — как обойти кордоны и на самом деле добраться до места, — и мы едем в Ринордийск.

Она замолчала, казалось, и впрямь ожидая чего-то. Это сбивало. Когда Феликс хотел ответить, то понял, что все речи растерялись.

— Нет? — Китти подождала ещё, в уголках рта проскользнула усмешка. — Ну я так и думала.

Она отвернулась, двинулась к двери.

— Прогрею машину. Если задержишься, подсядешь к ним до первой стоянки, чтоб не жечь зря бензин.

— Никуда я не поеду, — огрызнулся Феликс.

— Как хочешь. Мне всё равно.

Почему ей всегда всё можно, с этим убийственным спокойствием и непринуждённостью, будто так и надо? Почему, когда она что-то решила, её слова могут менять под себя всё, а его нет — ни в чём, никогда?

Кто, в конце концов, дал ей такое право?

Не замечая сам, как нащупывает пистолет в кармане, Феликс быстро прошёл следом, в большое помещение.

— Китти!

Уже стоя в дверях, та обернулась.

— А, — она взглянула на пистолет, из которого он целил. — А я думала, куда он делся. Ну давай, давай. С первого раза попадёшь, надеюсь?

Оба застыли, лишь напряжённо вдыхая воздух. Китти выждала минуту.

— Псих, — она прикрыла глаза, шагнула к Феликсу. — Отдай сюда.

Отдал, понял он как в тумане. Руки сами разжали металл, и не было больше никаких сил на это.

На ходу пряча пистолет за пазуху, Китти вернулась к двери.

— Будешь ещё в кого-то так целиться, стреляй сразу. А то поймут слишком правильно.

Она вышла из помещения.

 

Снаружи мерцал в темноте рыхлый снег. Китти прошла под навес, села за руль и завела мотор.

Довольно всего этого здесь и сейчас. Потом объяснит, если что.

А может, уже и не понадобится объяснять.

Прождав немного, она дала по газам и уехала в ночь.

 

Люди сидели на ступенях и мраморных уступах, некоторые — просто на полу. Лица плавали в отсветах и полутенях факелов, обращённые друг на друга или на пустовавшее по сию пору место. Фигуры образовывали почти замкнутый круг, не хватало только одного человека. Одного игрока — ибо, судя по всему, здесь собирались играть в карты.

Среди всех Лаванда заметила Софи и передвинулась ближе к ней, как к единственной здесь хорошо знакомой персоне. Софи, впрочем, не заметила её — никто не заметил, пока она кралась за спинами, в мареве дыма и потёмок у стен.

Софи меж тем оживлённо беседовала с неким пожилым мужчиной справа от неё, обладателем неуловимого и не оседавшего в памяти облика, кроме разве что маленьких и умных серых глазок. Он, правда, всё больше молчал и только кивал с одобрением, Софи же рассказывала увлечённо, отчаянно жестикулируя. О чём они, Лаванда не смогла услышать: казалось, сам воздух гасил здесь все звуки. Она подобралась поближе, но в этот момент Софи прервала разговор и недовольно осмотрела круг.

— Когда уже начнём? — бросила она капризно. — Мы сидим без дела уже хрен знает сколько времени.

Её сосед слева (его, как и того, что справа, Лаванда вроде бы уже где-то встречала) плавно и непринуждённо развернул руку с часами.

— Осталось немного подождать, Ваше Величество. У нас ведь ещё один человек.

— Ну как всегда, — Софи наморщила нос. — Сколько её помню, никогда не могла прийти вовремя.

— Ты к ней несправедлива, Волчонок, — отозвался невзрачный человек у дальней колонны, в котором Лаванда смутно признала Андрея Кедрова. — Уж в чём-чём, а в этом её сложно было обвинить.

Софи не удостоила его ответом, и снова зал погрузился в молчание, что перемежали иногда шёпоты и далёкое невнятное шушуканье.

Факелы всколыхнулись у дальних дверей. Все взгляды, как один, метнулись к входу, и на миг наступила настоящая тишина. Кто-то появился на пороге. Сделав шаг вперёд, человек остановился между огней.

— Я здесь, господа, — сказала Китти.

 

Она остановилась и заглушила мотор.

В наступившей тишине остался только тихий свист. Равнина за лобовым стеклом лежала бескрайняя и пустая, ветер взрывал снежные буруны и сметал крупу в воздух. Похоже, начиналась метель.

— И стоило так гнать, чтоб приехать неизвестно куда? — с долей иронии поинтересовался призрак с заднего сидения.

Китти не ответила. Вместо этого она настойчиво вглядывалась в белеющий сумрак, будто всерьёз рассчитывала что-то увидеть.

— Если ты ищешь её, то её здесь нет, — уточнил призрак.

— Я знаю.

Время, что давалось когда-то, успело давно истечь. Здесь никого больше не было — никого, кто бы ждал или бы в чём-то нуждался.

Видимо, на этом всё.

Вспомнилось было ещё про договорённости, но тут же слегло пустым шорохом в голове. Феликс скажет, что она уже уехала, они двинутся по прямой на восток и, не обнаружив первое авто, прекрасно поедут дальше сами. Внедорожник и правда легко увезёт четверых.

Машина быстро остывала. С ней вместе начинали потихоньку неметь конечности, двигаться стало как-то незачем и лень. Лучше всего — аккуратно склониться к рулю и закрыть глаза, хочется подремать немного.

Она не сосчитала, сколько провела так в переливах дымки и песнопений ветра, когда вклинился другой — знакомый и в то же время удивительный звук. Китти подняла голову и тут же поняла, что сильно замёрзла. Звук приближался, он постукивал и дребезжал где-то в темноте. Надо было выйти и посмотреть. Китти приоткрыла дверь, вспомнила, что снаружи ещё холоднее. Подумав секунду, она потянулась к бардачку, вытащила зелёную флягу и наскоро отпила глоток. Забросив обратно, вынырнула из машины.

Хорошо бы понять для начала, где это вообще. Китти немного прошла наугад сквозь сугробы, тут сложно было что-то разглядеть. Неожиданно большой жёлтый глаз прорвался сквозь темноту и снежное марево, стук усилился, взвизгнул, и поодаль протянулся поезд во всей своей красе, огромный статный товарняк.

Теперь, когда Китти знала, где искать, ей разгляделось узкое маленькое здание станции. Поезд стоял за ней темнеющим массивом, в промежутке же разгуливали блёклые фонари в чьих-то руках.

Что это? Разве ездят сейчас по стране поезда?

Китти аккуратно приблизилась, остановилась за углом постройки, у самой стены.

Люди ходили и глухо переговаривались между собой. Мутно-жёлтые пятна фонарей бегали по вагонам.

От головы состава подошла другая фигура, бесфонарная.

— Совесть поимейте, нам ещё перед Ринордийском сутки стоять, пока воду на путях разгонят!

— Ничо, — со смешком отозвался кто-то из ходивших. — Все ждут, и ты подождёшь.

— Перед Ринордийском, — тихо повторила Китти. Казалось, её должны были услышать, но нет.

Они заглядывали, иногда забирались в вагоны и спрыгивали обратно. Забавно было думать, что она стоит всего-то в нескольких метрах от них, даже особо не прячась, а они её всё равно не видят. А вообще говоря, чего она стоит — у неё же есть пистолет. Сколько их здесь — человек пять, семь? Патронов в магазине в любом случае больше, хватит с лихвой. Она мысленно усмехнулась от осознания, что так можно сделать, что это как будто легко и просто и ничто не мешает.

Это чувство всемогущества было опасно и обманчиво. Китти понимала, оно не имеет никакого отношения к реальности. (А вот потому что не надо хлестать всякую дрянь из горла). Осторожно, стараясь не поддаваться ему, Китти легко проскользила за станцией, к другому её краю. Отсюда лучше было видно, как работают люди с фонарями. Они заскакивали не в каждый вагон, а только в те, что им нравились или казались чем-то подозрительными. Некоторые вагоны стояли открытыми, с раздвинутыми дверями, но и туда почти не заглядывали, если те выглядели пустыми.

Похоже на шанс, подумала она. Но нет, залезть сейчас и поехать самой, конечно, не вариант. Кроме того, что нечестно и просто неприлично — пока есть те, кому это гораздо нужней, — она понятия не имела, что будет делать, если в одиночку всё же доедет до столицы. Да и брошенная машина быстро привлечёт внимание и наведёт на подозрение. Нет, тут должны действовать минимум двое: один — чтоб поехать, другой — отвести машину или отвлекать, если всё же заметят.

Абсолютно понятно также, что вторым может быть только она: ни с кем другим Китти бы этого просто не допустила. С первым, впрочем, тоже совсем не гладко: кто согласится сутки ехать зимой в товарняке только ради призрачного шанса увидеть столицу и, если повезёт, с ещё более призрачными перспективами на будущее…

Состав зашипел, грохнул и медленно сдвинулся с места. Стоило передним вагонам чуть отъехать от станции, как вся громада набрала скорость и с гулом скрылась в ночи.

Хотя бы узнать всё-таки, где это, что за место. Пока не полностью стих грохот, Китти проскользнула обратно за здание станции. Она искала табличку или надпись, что угодно с названием пункта.

Что-то нашлось сбоку от закрытой двери, под толстым стеклом. Китти протянула руку и протёрла от снега рукавом, затем достала мобильник, чтоб подсветить буквы. Со стороны железной дороги сейчас не должны были заметить. «Станция «Горенки», 102 км», — сообщала надпись.

Китти широко распахнула глаза.

Горенки. Февраль.

«Как я сразу не поняла всей этой мути с картами!»

Ей вдруг стало ясно, кто согласится ехать, чего бы оно ни стоило.

— Последний, что ли? — громко донеслось от железной дороги.

— Ещё один на столицу.

— Конец смены же!

— Кончай зудеть, через час будет здесь. Потом шабаш, и следующий через неделю.

Через час. Китти быстро взглянула на наручные часы. Если не сложится теперь, дальше просто не имеет смысла: за неделю здесь обнаружат в любом случае.

Перебежками — надеясь, что её невидимость по-прежнему в силе, — она двинулась обратно к авто. Машина смирно ждала на том же месте, и Китти, проскользнув за руль, повернула ключ.

Мотор не завёлся.

Она попробовала ещё раз, аккуратно выжав педаль, — иногда так бывало.

Опять ничего.

— Нет, детка, не сейчас, — пробормотала Китти. — Ещё кружок.

— Что, всё-таки сдохла? — поинтересовался призрак (он как-то слишком уж нагло перебрался на переднее сидение).

— Отвали, — бросила она.

Конечно, если это должно было случиться, то именно теперь. Неудивительно и даже логично.

Китти вскинула взгляд на зеркало. Позади машины не было заметно никакого движения, но она бы не поручилась, что там не приближались. В темноте очень плохо видно.

«Вот паники сейчас абсолютно не надо».

Китти глубоко вдохнула. Ещё раз плавно повернула ключ, выжав педаль.

На этот раз механизм отозвался тихим тарахтением и знакомой, родственной почти вибрацией в руках. Кто бы мог подумать, что так приятно будет ощутить её вновь, — Китти даже ничего не сделала сразу и просто сидела несколько секунд с глупой улыбкой.

Следом же нажала на газ и помчала обратно, к депо.

 

90.

Похоже, это всё-таки сумасшествие.

Феликс в очередной раз попытался взять себя в руки и обмыслить, что вот сейчас было. И почему он целился в неё — когда только пару недель назад выцарапывал с того света? Неужто уже забыл, что это такое?

Ладно, он бы всё равно не выстрелил. Он бы не выстрелил, даже если бы она собиралась, за это Феликс ещё мог отвечать.

Ну а остальные, которые всего-то хотят жить дальше, сколько-нибудь, как-нибудь, — то есть того же, чего хотят все нормальные люди? Он вспомнил, как Рамишев и Пурпоров ездили за лекарствами, как Сибилла на вершине горы сказала, что верит, что он чувствует город… Точно ли они заслужили такое безапелляционное обвинение?

Надо бы, наверно, извиниться… Феликс прошёл немного в их сторону: они переговаривались и болтали под навесами, чему-то даже смеялись потихоньку.

Нет, — он отпрянул и помотал головой. Не в данный момент, когда всё ещё жгло от обиды и досады и в ушах стучало «мы уже прорывались по твоей инициативе, больше не хочется» и «ты в меньшинстве», — ещё подходить, унижаться, говорить «извини»… Это было выше его сил.

Как-нибудь потом. Если доведётся.

Феликс вернулся в депо, взглянул на бумаги с распечатками, оставленные на тумбе. Вчера это ещё было ужасным компроматом, теперь же… да какая теперь разница, по большей части.

Всё равно. Он подобрал бумаги, тщательно сложил и спрятал у себя. Это уже дело принципа, даже не какого-то «изменит — не изменит».

Он пересёк депо насквозь, снова вышел, через противоположную дверь. Отсюда видны были поля и небо над ними, всё вдали уже начинало сливаться в снежной мгле. Где-то там, за горизонтом, сверкала огнями столица.

Никогда ещё он не чувствовал себя таким окончательно и подтверждённо одиноким.

Может, решиться, махнуть сейчас? Всё равно больше никто не захотел, они, наверно, даже не заметят.

Взгляд упал на красный снегоход — он так и стоял здесь, на углу. Недаром Феликс сходу почувствовал в нём что-то родственное. Он присел рядом, погладил красную раму.

— Ну что, милый друг? Попробуем прорваться? Нет, так нет, невелика потеря. А если всё же да, обещаю тебе большую прогулку по Ринордийску. Зашибись будет представление, я тебе гарантирую.

— Плохая идея, — сказала Китти. — У меня есть получше.

Феликс встал, резко обернулся.

— Ты же сказала, что уехала, — злобно выдохнул он. — И что тебе всё равно.

— Я соврала. Уже можно было бы отвыкнуть верить каждому слову.

Китти стояла в тени строения, и её лицо было сложно разглядеть в потёмках. От неё слегка несло спиртом и мятой.

— Ты напилась, — Феликс подступил ближе.

— Выпила немного, там холодно. Я не пьяная.

— Что ты тут делаешь?

Теперь, подойдя вплотную, он заметил, что глаза у Китти блестят лихорадочно, почти безумно.

— Слушай меня, — она заговорила быстро и глухо. — Есть возможность поехать в Ринордийск. Только тогда ехать надо прямо сейчас, позже будет поздно.

Феликс недоверчиво прищурился:

— Интересно… А можно поподробнее про такие внезапные возможности?

— Сначала «да» или «нет». Если нет, остальное не имеет смысла.

— Да, естественно, да! Какие тут могут быть вопросы.

— Тогда садимся в машину и едем, — Китти кивнула куда-то в темноту. — Быстрее, потому что я не глушила мотор.

Феликс двинулся было за ней. У самого авто, когда Китти уже открыла дверь, всё же остановился и взмахнул руками:

— Подожди, может, ты всё-таки расскажешь в двух словах, что происходит?

— Садись, — с нажимом продавила Китти. — Объясню по дороге.

 

Они играли в карты колодой Терры — в игру, у которой не было названия и правила которой, похоже, менялись с каждым часом.

Людей на ступенях и каменных плитах стало заметно меньше, чем вначале. Хотя каждый, как казалось, старался набрать больше карт себе, теперь, ближе к концу, все хотели избавиться от них, как от тяжёлого груза, скинуть в общую кучу в центре круга, где их уже скопилось так много, и отойти от общей игры в неведанную темноту за колоннами. Давно не было человека с маленькими серыми глазками. Вышел из круга красавчик-блондин, перед уходом зачем-то отдав Китти остававшиеся у него карты (Вольдемар Замёлов, вспомнила Лаванда по фотографиям, так его звали). Кедров вручил почти целый веер карт Её Величеству и молча отступил за колонну, где смешался с тенями и бликами факелов.

Но Софи всё равно всё спустила. Она играла залихватски, отчаянно, будто никогда не собиралась заканчивать. Но и она в своё время швырнула в круг последнюю карту — темноволосую королеву на троне — и с победной улыбкой удалилась в темноту.

В круге остались лишь Китти и её визави — тот, который говорил, что подождать осталось недолго. Сейчас только Лаванда заметила, как они похожи. Неясный рокот вдруг прошёл под сводами, там заклокотало, затрещало, и камни обрушились сверху — пока не здесь, но уже близко, в коридоре за дверями. В воздухе завихрилась повисшая пыль. Здание доживало своё последнее.

Китти привстала и обернулась, чтоб посмотреть.

— Ну что же ты, — её визави чуть улыбнулся. — По правилам игра должна быть закончена, что бы ни случилось, ты же знаешь.

Китти развернулась обратно.

— Да, вы абсолютно правы, — ответила она ледяным тоном. — Игра должна быть закончена.

Она снова села и взяла карты. Лицо её было непроницаемо, как маска.

 

— Мы их выследили, — проговорил в трубку Шелетов, направляясь тем временем к своему автомобилю. — По крайней мере её.

— Отлично, замечательно, — промурлыкали на том конце линии. — Теперь попрошу вас её задержать и доставить, куда мы договорились.

— Понял.

В трубке замолчали, затем напряжённо повторили:

— Но только задержать, ничего больше.

— За кого вы нас принимаете? Конечно, ничего больше, — он недовольно фыркнул, остановился в двух шагах от авто. — Слушайте, было бы время, я бы даже оскорбился.

— Ну вот да, со временем сейчас не особо, — пробормотали там. — Дайте мне сразу знать.

 

Ничего не рассказала она и по дороге. Только сосредоточенно и упорно гнала машину.

На самом деле, они ехали в сторону от города, и Феликс хотел было сказать об этом. Но промолчал.

Китти наконец затормозила.

— Здесь.

Она взглянула на часы на руке. За окнами густела темнота, и Феликс тщетно попытался что-нибудь в ней разобрать.

— И где это мы?

— Минуту. Мобильник у тебя с собой?

Он вытащил и показал телефон. Китти забрала его, положив взамен в руку свой.

— Что это за манипуляции?

— Он мне нужен, потом объясню. Распечатки? — она вопросительно взглянула на Феликса.

— Ну естественно!

— Отлично, — она кивнула. — Тогда слушай. Вон там лежит железная дорога. И по ней ещё иногда ездят поезда. Один из них приходит через пять минут и идёт на Ринордийск.

— В чём подвох? — он насторожился.

— Это товарняк. И идёт не сразу, а сначала сутки стоит под городом.

— Хорошо. И?

Она собиралась ответить, но тут все звуки смолкли под грохотом и протяжным гудком. Огромная чёрная махина взрезала снежную муть и остановилась, фырча и выдыхая клубы пара. Будто дракон хочет кого-то сожрать.

— Так, смотри, — торопливо, но отчётливо заговорила Китти. — Сейчас туда подойдут охранники и начнут проверять вагоны. Когда они уйдут к хвосту, быстро подбираешься и залазишь в любой открытый вагон. Но лучше не первый. Пока поезд не отъедет, встань у той стенки, где дверь, и затихни. Если что, я буду недалеко и, в принципе, смогу вмешаться, но всё-таки лучше, чтобы тебя не заметили. Когда дверь закроют и поезд отъедет, будет уже безопаснее. Постарайся найти что-нибудь тёплое, чтобы закопаться или накрыться. А то не доедешь.

— Подожди, а ты? — перебил Феликс.

— Я пока останусь.

— С какой стати?

— Ещё кое-что надо сделать.

— И ты считаешь, я так соглашусь? — почти крикнул он.

Глядя в темноту за стеклом, Китти дёрнула уголками губ.

— Кто-то, кажется, хотел в Ринордийск.

Феликс отвернулся от неё.

— Кстати, поезд стоит не так долго. И если не успеешь залезть в этот, другого сегодня уже не будет.

— Значит, будет завтра.

Китти покачала головой:

— Этой ночью мы в любом случае должны отойти отсюда. Дольше — нас стопроцентно обнаружат.

Феликс развернулся к ней снова.

— Я же по глазам вижу, что ты что-то задумала.

— Допустим.

— Но почему мне тоже нельзя услышать? Почему всегда всё обязательно решается помимо меня, как будто я статуэтка на палочке и меня можно просто ставить, как заблагорассудится, потому что так удобно?

Китти тихо вздохнула:

— Хорошо, слушай. Сначала я должна помочь им отъехать на восток. Сама я останусь здесь — в одиночку я смогу спрятаться, я умею это делать. Надо кое-что завершить тут, чтобы всё получилось… если я начну сейчас вдаваться в подробности, это займёт слишком много времени. А вот тебе — тебе следует добраться до Ринордийска и там выяснить, наконец, что же всё-таки происходит. Рассказать им, если они не знают, найти Лаванду, найти наших, которые не участвовали в той афере, всё обнародовать — про тех созданий, про сговор с Нонине, про Истрицк и про остальное… В общем, всё, что ты умеешь. Сейчас этого никто не сделает, кроме тебя.

— Ты это серьёзно?

— Абсолютно.

Глаза её были как маленькие тёмные стёкла, через которые ничего не увидишь: там лишь отзеркаленный ты.

— Но мы же встретимся?

Китти дежурно улыбнулась:

— Когда всё наладится, я приеду в Ринордийск первым же поездом.

Он дал себе ещё секунду, встряхнул головой:

— Ладно, пошли.

Они выскользнули из машины, по возможности тихо перебрались по снегу к темневшему контуру станции. Поезд вставал за ним неясной чернотой, и фонарики охранников в самом деле блуждали уже где-то в хвосте.

На углу станции, который должен был скрывать их обоих, Феликс всё же остановился и обернулся к ней ещё раз. Ему нужно было — он сам точно не знал что — как будто какое-то подтверждение, что сказанное было сказано всерьёз. Ничего похожего он не нашёл. Китти только внимательно и отстранённо окинула его взглядом (так окидывают уже объекты, а не живых людей), механическим жестом поправила ему шарф и воротник:

— Запахнись, там холодно.

Дыхание вырывалось паром у них изо ртов. Феликс перехватил её руку.

— Китти, если это опять какой-то подлог… Я же тебя найду. И тогда не знаю, что сделаю.

Она растянула губы, как будто ей стало вдруг очень смешно:

— Договорились.

Он ещё раз сжал руку Китти, затем выпустил и, не оглядываясь, побежал к поезду.

 

— Уже не найдёшь, — пробормотала она, когда Феликс не мог услышать.

 

Игра близилась к концу.

У Китти осталось меньше карт, чем у её визави, но теперь ходила не она, и расклад был не в её пользу: она с трудом отбивала и вынуждена была использовать козырные против всей той мелочи, которую в обилии подкидывал её противник. Если в очередной раз у неё всё-таки не получится отбить, поняла Лаванда, вся эта гора карт в центре круга перейдёт к ней. А уж от такой груды не избавится никто во всю жизнь.

Вот она отбилась Звездой, что мерцала голубоватым маяком на тёмном небосклоне. Внизу стоял и смотрел наверх видный только со спины чёрный силуэт.

Визави Китти с некоторым любопытством посмотрел на карту.

— Думал, прибережёшь её до последнего, — проговорил он.

— Ваш ход, — Китти сидела с тем же бесстрастным выражением лица, с каким она вошла сюда. На руках у неё оставалась одна карта.

— Ну что же…

Он неторопливо и методично перебрал карты в веере, как бы прикидывал, которая из них утопит вернее. Наконец выбрал и изобразил улыбку.

Карта, которая легла теперь в центр, была страшной. На ней не было воплощённого зла с рогами и копытами, которое можно сделать глупым или смешным и похихикать над ним, не было и таинственной ночной темноты, любимицы поэтов, — только серый мрак охватывал дорогу, по которой в пыли и грязи брели тусклые согбенные фигуры, им теперь некуда было больше идти. Тоскливой вереницей они спускались под уклон и тихо, безлико там исчезали.

— Ваш ход, — тактичным тоном передразнил противник Китти, зная, что она не отобьёт.

У меня ведь тоже есть карта, — вспомнила Лаванда. Карта с Солнцем — жарким и огромным, ярче любой из звёзд, такое уж точно разгонит любую темноту и воссияет, одно на всех. Лаванда хотела было податься к Китти и помочь ей, но что-то остановило, едва различимое, но, похоже, сильнее её самой.

Китти молча и пристально разглядывала кипу в центре. Потом посмотрела на визави, снова на кипу и бросила поверх свою последнюю карту.

Посреди белого безмолвия ещё не развеялись остатки смертного пиршества, но не было больше ни движения, и десять человек с ружьями притихшей кучкой стояли поодаль. У горизонта тонкой полоской зарождалось утро, новое и победное, в небе же танцевали яркие, как никогда прежде, созвездия.

Жертва была принесена.

Китти встала и теперь только чуть улыбнулась, мимолётно и насмешливо:

— Ну, теперь-то уж точно всё.

Она развернулась и пошла прочь. Из зала прямым путём протянулась галерея, где уже рушились стены и своды и глыбы падали сверху, разбиваясь о мрамор на полу. Куда же она идёт — туда, где ничего не держится больше и мир, хотя ещё существующий по прихоти случая, должен распасться на кусочки в ближайшем мгновении?

— Китти, — Лаванда подалась было за ней. — Китти, подожди. Мы… не договорили.

Китти остановилась, даже вроде бы поискала её взглядом. Но не увидела и, больше не оглядываясь, пошла дальше.

 

Поезд медленно тронулся. Его прожектор прорезал тени, залил на минуту ослепляющим светом, в котором взвихрились тучи снежинок. Китти прикрыла глаза. Стук и скрежет выросли, показались рёвом железного монстра, и состав покатил вдаль, оставляя за собой только темноту.

Теперь всё.

Что бы ни случилось дальше. Никакие падения, утраты и ошибки не имели теперь большого значения, и было можно всё — вообще всё что угодно. Ведь главное уже совершилось.

Китти улыбнулась почти счастливо и вступила в тот мир, который ждал её, — где безвременные потёмки укрывают от глаз и можно беззвучно скользить за спинами тех, кто заслужил, или просто уйти в безмолвие, когда здесь не останется живых.

Она шагнула и остановилась, не двинувшись более. Ничего этого ей было не нужно.

Сегодня ночь искупления.

Вдалеке послышался шум моторов, замелькали фары. На их фоне проступили силуэты вооружённых людей.

«Точно, как по расписанию».

— Стоять и не двигаться, — произнёс кто-то сквозь темноту.

— Да-да, я здесь. Я никуда не иду, — пробормотала Китти, заведомо зная, что тот её не слышит.

Они остановились чуть поодаль с настороженно поднятыми ружьями. Один отделился и, подсвечивая фонариком, приблизился плотнее.

— Оружие на землю.

— Нету, — Китти вытащила руки из карманов.

— Имя?

— Китти Башева.

Тот обогнул её сбоку и встал теперь совсем рядом. Поскольку его всё равно было не разглядеть за фонарём, Китти по-прежнему смотрела вперёд, пытаясь от нечего делать посчитать, сколько здесь человек.

— Подождите, — тот непринуждённо сменил тон на неофициальный. — А это не вас я подкидывал в Ринордийск лет десять назад?

— Наверно, меня, — Китти чуть покосилась в его сторону. — Вы ещё сказали тогда, что у меня глаза ссо-шника.

— Ну, глаза-то у вас не изменились, Китти Эрлина.

Он перехватил фонарь несколько по-другому, и теперь и Китти могла разглядеть его в лицо. Она невольно изогнула кончики губ: «какая встреча».

— Идёмте, — тот кивнул в сторону одной из машин. — У меня поручение вас арестовать.

Они двинулась рядом, Китти чуть позади. К ним быстро подлетел один из людей:

— Мы её не обыскивали.

— Забей, — тот отмахнулся. — Конец света скоро.

Больше к ним не приближались. Подведя Китти к чёрному внедорожнику, он открыл переднюю дверь и приглашающе кивнул:

— Садитесь.

— Спасибо, — сказала Китти и забралась внутрь. Всё как в старые времена.

 

  • "А поговорить?.." (ФЛУДИЛКА) / Купальская ночь 2017 - ЗАВЕРШЁННЫЙ КОНКУРС / Зима Ольга
  • Ищу работу! - табакера / Необычная профессия - ЗАВЕРШЁННЫЙ ЛОНГМОБ / Kartusha
  • От судьбы не уйдешь. Рецензия на роман Дмитрия Морозова "Сделаю так, чтобы помнили..." / "Несколько слов о Незнакомке" и другие статьи / Пышкин Евгений
  • Музыка леса / Стихи со Стиходромов / Птицелов
  • Яблоки / Тёмная вода / П. Фрагорийский (Птицелов)
  • Рассказы охотника-эвенка / Рассказы у костра / Хрипков Николай Иванович
  • Мы (мой первый стих) :) / Стихи разных лет / Аривенн
  • Сенкович Ула - НЕ СТИХИ / 2 тур флешмоба - «Как вы яхту назовёте – так она и поплывёт…» - ЗАВЕРШЁННЫЙ ФЛЕШМОБ. / Анакина Анна
  • Птичья лапка / БЛОКНОТ ПТИЦЕЛОВА. Моя маленькая война / Птицелов Фрагорийский
  • Филёвские рассказы / Стрекалов Александр
  • Самообман / ЧУГУННАЯ ЛИРА / Птицелов Фрагорийский

Вставка изображения


Для того, чтобы узнать как сделать фотосет-галлерею изображений перейдите по этой ссылке


Только зарегистрированные и авторизованные пользователи могут оставлять комментарии.
Если вы используете ВКонтакте, Facebook, Twitter, Google или Яндекс, то регистрация займет у вас несколько секунд, а никаких дополнительных логинов и паролей запоминать не потребуется.
 

Авторизация


Регистрация
Напомнить пароль