21-30

21.

Она притормозила, немного не доезжая до Северного обходного тракта. Здесь пошла уже совсем окраина, и дороги разлетались широким веером, незастроенное пространство больше не мешало им. В ночном небе горело неоновым светом табло автозаправки.

Здесь следовало на минуту остановиться. Первым делом она сняла все оставшиеся деньги с карточки. Заблокировать не поторопились — что ж, отлично. Вторым — нашла телефон-автомат и набрала номер Феликса.

Там соединились после второго гудка, но ничего не было слышно. Рискнув, она всё же сказала в трубку:

— Это я.

Несколько секунд длилось молчание, затем отчего-то сдавленным голосом:

— Где ты?

— Там, где надо. Ты сейчас в квартире?

— Да.

— Не выходи по возможности. И вообще осторожнее. Я дам знать.

Она положила трубку. Симку же из своего телефона вытащила и выбросила в мусорный бак. Если что-то отследят… Может, решат, что она направилась к северному вокзалу.

На самом же деле её путь лежал в совсем другую сторону. По здравом размышлении, вырисовывалось только одно место, где ей можно было укрыться на два-три дня.

«Судьба, наверно, — усмехнулся призрак на заднем сидении. — Перед тем как пускаться в бега, навещать старый дом за городом».

Что ж. Хорошо, что это место есть.

Дэня Эрлин удобно расположился на продавленном диване и уже третий час пялился в экран телевизора. Не то чтоб это было по-прежнему так интересно, но метка «18+» в углу напоминала, что плод запретен: в городе, под чутким руководством так уже не посмотришь, разве урвёшь минуту-две.

Тем более скоро дом продадут, так что летом сюда уже не приедешь, а потом его самого запихнут в какой-нибудь вуз позвучнее, и всё, попалась, птичка…

Ну так хоть оторваться напоследок!

В полупустом доме гуляли шорохи и скрипы половиц, даже телевизор не особо глушил их. Внизу вдруг послышался отчётливый стук. Дэня подумал было, что это предки всё же нагрянули посреди ночи, и хотел уже вздохнуть с досадой, но нет, это не ключ… стучали как будто в стекло. Потом раздался громкий визгливый скрежет. Дэня вдруг вспомнил, что открывал окно внизу, на веранде, но забыл напрочь, закрыл его или нет.

Воры? Или ещё кто похуже?

Тройничок на экране делал что-то весьма любопытное, но было уже совершенно не до них. Дэня испуганно осмотрелся, на всякий случай прихватил с телевизионной тумбы нож для фруктов. Вооружившись им, он осторожно высунулся из комнаты.

Шума внизу уже не было слышно. Только гудел ветер.

Ну конечно, ветер! Вперемешку с телевизором мало ли что почудится. Но всё же было не по себе от глухого молчания на лестнице и внизу, раньше Дэня его не замечал.

Осторожно, крепко сжимая нож, он спустился по ступенькам, заглянул в соседнюю комнату.

Дверь на веранду была открыта. На пороге стояла девушка — брюнетка в чёрном, с зализанными назад волосами… типичная такая офисная девочка.

— Здравствуй, Дэня, — сказала она.

— Ты кто? — ошарашенно выпалил он.

— Твоя кузина, — девушка сделала шаг вперёд. — Китти. Если ты меня помнишь.

— Не помню, — он тут же помотал головой. — Или подожди… Китти… Мне, кажется, про тебя что-то рассказывали.

Показалось вдруг, что он где-то её видел… По телевизору, может, или на фотографиях. Хотя нет — наверно, всё же показалось.

— Но ты должна быть лет на десять меня старше! — вспомнил Дэня.

Девушка формально и холодно улыбнулась.

— Спасибо, мне двадцать семь. Не приютишь на пару дней?

Дэня, конечно, повыпендривался и старался смотреться нарочито развязно, но снова включать порно при ней, видимо, стеснялся, поэтому довольно скоро свалился на свой диванчик и забылся сном.

По правде, Китти не ожидала, что он здесь будет. Это несколько портило её планы, впрочем, менять что-то было уже поздно.

Почти бесшумно она сошла по лестнице вниз. Дом по-прежнему помнил её, он знал её, как она знала его, как знают нелюбимого кровного родственника, с которым жизнь столкнула в очередной раз и связала вас теперь крепко-накрепко. И нет уже ни злобы, ни желания поспорить с судьбой, только обречённое «ну давай… попробуем».

Дверь в архив теперь не была заперта, только неплотно закрыта. Да и не архив это был больше. Стол, разумеется, поменяли, поставили светлый, дсп-шный, такой и завалить чем-то сложно, чтоб не сломался. Сменили и окно с подоконником — сейчас они были новые и пластиковые. Показалось на мгновенье, что запах дыма сохранился, впитался в стены, но нет… конечно, нет. Даже обои поклеили другие.

Будто и не было ничего.

«А теперь, ребята, дружно всё забыли».

Китти подошла к окну. Там, за стеклом царила ночь самого конца октября — чёрная, как бездонный омут, в который падаешь от головокружения. Разве где промелькнёт тусклый огонёк — продрогший, слабый, пытающийся согреть хотя бы себя. И знаешь, что стоит ему догореть, и он исчезнет насовсем. Здесь только ветер поёт свою бесконечную песню.

Образ на стекле, более тёмный, чем обычно, накладывался поверх и тоже вливался в ночь. Некто в чёрном: довольно изящный вид, бледная кожа, правильные черты лица. Только глаз не видно, вместо них — чёрные провалы.

Она никогда не любила всматриваться в своё отражение.

Китти отошла и отвернулась от окна. Но посмотрите же, какой сюрприз… На столе по-прежнему лежал знакомый маленький блокнот.

Китти с лёгким удивлением оглядела пустые места за шкафами и под столом, но других бумаг не обнаружила. Как же он-то сохранился при пожаре…

Она присела у стола, некоторое время просто смотрела на записную книжку. Но нет, не взять блокнот она едва ли могла — не открыть, не пролистать, не остановиться на случайных страницах. Впрочем, буквы она почти не читала — зачем, когда всё знаешь и так. Зацепилась только раз за фамилию «Кнельсон» (Лила, её звали Лила) и почти без интереса дошла до конца — дальше были нетронутые белые листы.

Последняя запись… Нет, даже не план побега за рубеж, просто какая-то случайность, чепуха мелкого бытового характера. Разве так заканчивают дневники, пусть бы и самые личные?

Китти подумала и даже улыбнулась втайне той мысли, что у неё зародилась. Пожалуй, здесь очень не хватает жирной точки. Пожалуй, она может её поставить.

Она поискала ручку. В собственных карманах не было. В жакете, вспомнила она. Жакет остался в машине.

Идти туда ради такой мелочи не хотелось. Она с надеждой окинула взглядом стол: может, завалялась местная…

— Наверху, на полке, — подсказал призрак.

Китти привстала на цыпочки, чтоб достать: действительно, именно там… И только тут поняла, что голос прозвучал как-то слишком уж явственно. Она обернулась.

Несколько секунд молча обозревала, затем с интересом склонила голову:

— Может, подойдёшь, раз уж пришёл?

— Не в этот раз, — тот вежливо улыбнулся. — Мы ведь пока не заканчиваем игру?

— Пока нет. Но когда-нибудь закончим.

Она отвернулась, села за стол. Открыв последнюю исписанную страницу, подумала немного, затем мелко, тем же почерком и с теми же сокращениями застрочила чуть ниже.

Если дом и правда продаётся, как она успела узнать от Дэни, то это немножко забавно. Вряд ли, конечно, новые жильцы обратят внимание на всякие старые бумаги, тем более станут досконально копаться в блокноте… Но всё же такая возможность приятно грела душу. Если узнают, что делал, пусть знают, и чем закончил. Она-то знает…

Призрак склонился над её плечом и подсматривал. Это не мешало: Софи тоже любила так нависать и смотреть, что она пишет. А сейчас ей даже не надо было придумывать на ходу. Дописав, Китти аккуратно закрыла блокнот, положила его ровно на то место, где он лежал. Затем снова встала на цыпочки, чтоб вернуть ручку на полку.

— Можешь оставить себе, я не против, — лениво протянул призрак.

— Спасибо, не в моих обычаях брать чужое, — холодно отозвалась Китти.

— Да-да… — с чуть заметной усмешкой прокомментировал тот. — Особенно чужие шпильки.

Китти обернулась:

— А шпильку, господин Эрлин, вы и сами украли. Так что не надо инсинуаций.

Она вышла и закрыла за собой дверь.

22.

Утреннее солнце тихо трогало шкатулку, и та казалась почти светлой, с чёрными росчерками, как у ствола берёзы. На самом деле цвет её был глубоким дымчато-серым — завороженный и печальный цвет тумана над дальней рекой. На прямоугольной крышке сплетались узором безлистные замороженные ветви.

— Красивая… Она стояла у Китти?

— Именно так, госпожа Мондалева, — не отходя далеко от дверей, подтвердил Гречаев. — На квартире нашли несколько любопытных вещей… Может, желаете ознакомиться с остальными?

— Не сейчас.

Лаванда осторожно покрутила шкатулку в руках, осмотрела её с боков, затем даже открыла, но была разочарована: там ничего не оказалось.

— А скажите, внутри здесь так и было пусто? — она вскинула взгляд на Гречаева.

— Мм, — он на секунду поднял палец, как бы припоминая. — Насколько мне известно, в отчёт была записана только шкатулка, без всякого наполнения. Но это, конечно, не исключает той возможности, что кто-то мог… скажем, воспользоваться ситуацией, — он с беспокойным любопытством посмотрел на Лаванду. — Вы думаете, там могло что-то быть?

— Это похоже на тайник, — проговорила она. — Но не для угля… Я не стала бы прятать здесь уголь. И она бы не стала прятать.

Гречаев с видимым пониманием кивнул — хотя, Лаванда видела, мало что понял.

— Я постараюсь всё это проверить, госпожа Мондалева. Это ведь такие люди… за ними нужен глаз да глаз. Любят, знаете, по привычке устраивать междусобойчики.

— Да. Это плохо, — рассеянно кивнула Лаванда.

Под днищем она нащупала маленький ключик и несколько раз осторожно повернула его. Что-то щёлкнуло внутри шкатулки, а затем из неё полилась мелодия — неяркая, но трогающая, как мотив шарманки. В ней был надрыв и было что-то светлое, но уже далёкое.

— А, — Гречаев улыбнулся и подошёл ближе. — Колыбельная…

— Вы знаете эту песню? — удивилась Лаванда.

— Да, когда-то она была весьма популярна, — Гречаев переждал несколько тактов, промурлыкал. — «Может, тающий снег и без знаков могила отразились вам вдруг в зеркалах…» Чудесная вещица, — он указал глазами на шкатулку. — Всё же наши предки ценили красоту куда больше.

Лаванда беспокойно вглядывалась в дымчатые стенки и недра механизма (в щёлку было видно, как вращается маленький валик). Музыка тревожила её, как будто вмешивалась в понятную ей теперь действительность и неуловимо меняла что-то, оставляя всюду искажённый излом, делала неполным, несовершенным…

— Скажите, а это правда колыбельная? Или её только так называют?

— М-можно сказать, что и правда, — повременив, заключил Гречаев. — Если верить слухам, она была написана для одного, вполне конкретного человека — уже после его смерти. Старая история… Если хотите, я расскажу вам как-нибудь.

Не отводя взгляда от «вещицы», Лаванда покачала головой.

— Мне не нравится эта песня, — она повернулась к Гречаеву, показала на шкатулку. — Можете забрать её куда-нибудь?

— Разумеется, госпожа Мондалева. Как вы скажете.

К утру Китти стало ясно, что дальше придётся укрываться в каком-нибудь другом, пусть и менее комфортном, месте. Это её дальний родственничек мог спокойно сбагрить архив младшему брату, зная, что тот ничем не выдаст. Китти не могла быть столь уверена.

После объяснения, что ни в доме, ни поблизости она не появлялась, Дэня возмутился:

— А с чего это я должен тебя покрывать?

— Потому что в обратном для тебя не будет никакой пользы, — Китти положила перед ним несколько банкнот.

Судя по округлившимся глазам Дэни, для него это была невиданная сумма, но он всё же вновь посмотрел на Китти. Взгляд теперь был полон подозрения.

— А откуда я знаю, зачем тебе это. Может, ты от властей скрываешься!

— Да, скрываюсь, — ровно ответила она. — И именно поэтому для тебя будет лучше не распространяться. Проболтаешься — затаскают по инстанциям как родственника. А так ты не при делах.

Дэня всё же поломался для вида ещё немного, но в итоге согласился и взял деньги — взамен дав обещание молчать.

23.

Все три бумажки легли на стол.

— В шкатулке? Да, это всё-таки была шкатулка?

— Именно. Как он и намекал.

— Бинго, — с явственным облегчением выговорил Дукатов и удовлетворённо откинулся на спинку стула.

У остальных тоже заметно просветлели лица.

Обозрев эту забавную картину, он наконец помешал свой чай и вытащил серебряную ложку, чтоб та обсохла.

— Что ж, поздравляю нас всех, господа. Такая удача улыбается далеко не каждый день, и это нужно ценить.

— А как ты вообще понял, что они у неё? — спросил Вислячик, глядя на него почти с восхищением.

— Ну, это же… Легче лёгкого: при том месте, что занимала Китти Башева, подобные бумаги с большой вероятностью могли через неё пройти. А дальше… проба дала результат — даже раньше, чем мы ждали. Человеку, который так дёрнулся от простой фотографии, явно есть что скрывать, — он улыбнулся и повёл в воздухе ложечкой. — Психология.

— Не надо, однако, забывать, что сама она сейчас неизвестно где, — не поднимая взгляда, проговорил Вайзонов. — И когда это будет выяснено, совершенно неочевидно.

Он быстро нахмурился, скорее раздражённо, чем от мрачных мыслей.

— Это всё Клементинов. Упускать практически из-под носа — ну как так можно… Думаю, если она проявится ещё раз, когда здесь будет Шелетов, подобной ситуации не возникнет.

— А если она проявится раньше? — кинул Вайзонов, но его громко прервал Дукатов:

— А если она передала кому-то ещё? И этот кто-то сварганил копии? Или, тьфу-тьфу, уже двигает в массы?

Он лишь в изумлении развёл руками, глядя на Дукатова, но тот продолжал смотреть так же открыто и даже нагло.

— Кому? — проговорил он наконец. — Кому она что могла рассказать? Кому она стала бы что-то рассказывать, давайте так.

Дукатов пожал плечами:

— Шержведичеву.

Он обдумал, тихо фыркнул от такого варианта.

— Нет, ну… нет, господа, мы все прекрасно знаем Феликса. Если б она ему что-то сказала, нам бы уже было известно. Феликс же — из идейных, он не смог бы сидеть тихо.

— А это тогда что? — Дукатов положил бумагу на стол.

Он проглядел, смахнул с себя нарочитую несерьёзность:

— Он запрашивал отчётность?

— Как видишь.

— И ему всё выложили?

— Нет, но он мог и не остановиться.

Он потёр губы, машинально потеребил в пальцах серебряную ложечку.

— Это плохо. Это очень плохо…

Мамлев, до того, казалось, не принимавший никакого участия во встрече, заметил со значением, не отрываясь от своего планшета:

— Мне всегда не нравился этот Шержведичев…

— Нет, он хороший парень, — поспешил возразить он. — С тараканами, конечно, но свой… и вообще во многом полезный.

Вайзонов мрачно кивнул:

— Да, особенно полезно будет, когда он начнёт трезвонить на всех углах о той истории.

— Господа, ну право же… С ним ведь можно и по-хорошему.

— Ты сейчас так говоришь, как будто мы уже договорились его прикончить на каких-нибудь задворках, — усмехнулся Дукатов.

— Ну, кстати, если вдруг на будущее, суицид натуральнее. Так вот, я о чём… С ним ведь вполне можно постараться уладить и сделать всё мирно. Поговорить… скажем, более-менее откровенно, не дурак, поймёт…

— По телефону?

— …лучше лично. Можно прям здесь…

— Ты с ума сошёл, в «святая святых»? — взорвался Дукатов. — Нет, такого точно не будет. Вези к себе, если хочешь, или на конспиративную, но здесь я его не допущу!

— Хорошо, хорошо, не здесь, успокойся… Всё, всё! Успокойся.

Оба разом замолчали. Дукатов ещё продолжал по инерции сверлить его взглядом, но скоро тоже принял чинный вид.

Он посмотрел на остальных. Вислячик тревожно поглядывал то на него, то на Дукатова; Мамлев по-прежнему не вылезал из планшета. Вайзонов же сидел поодаль с таким видом, будто ему давно всё известно — лучше их всех вместе взятых.

— Вот что, господа, давайте Шержведичева оставим мне. Я знаю, как с ним говорить… К тому же он в некотором роде мой должник и уже давно. Так что с ним решаю я, — он снова обвёл всех взглядом. — С Китти же… по мере поступления информации.

— Так, значит, договорились?

— Значит, договорились.

24.

Конечно, оставаться взаперти скоро сделалось невыносимо, и он пренебрёг советом.

Ночь стояла в запахе бензина, влажной пыли и чего-то гадкого. Город стих, только из дворов временами слышались хохот и пьяное улюлюканье.

Вот для чего всё было, подумал он, усмехаясь сам себе, пока никто не видел. Вот они — люди нового мира. Это им ты всё пытался открыть глаза на правду, это их норовил всё куда-то зазвать. Что ж, поздравь — сейчас они празднуют свою победу. Ведь не ты, не кто-то другой — они обрели этот мир, они пережили все чёрные времена и всех обезумевших главарей, каждый раз расползаясь заново по трупам и голым камням. Как плесень.

Феликсу вдруг очень захотелось зайти в очередную подворотню и набить им морду (конечно, скорее всего, получилось бы наоборот).

Он остановился на углу дома и, прислонившись к стене, некоторое время созерцал силуэты ликующих. Но тем было весело, и они не обратили на него внимания. Что ж… По большей части оно того не стоит. Феликс пошёл дальше.

Сколько он помнил, ему всегда фатально везло — возможно, потому как раз, что не обращали внимания, вплоть до последнего апреля. Не пытались посадить — в отличие от многих других. Ни разу не вызывали на допрос. Не нападали на улицах. Никогда. Будто кто-то очертил его заговорённым кругом.

Ну ладно, можно зачесть ту стычку в лохматом году, они ещё были студентами, а Нонине ещё была президентом. А можно и не засчитывать — даже рука потом почти не болела (спасибо мисс безупречность).

Перекрёстки пустовали, да и фонарей здесь отчётливо не хватало. Если кто-то хочет устранить его — теперь всё-таки да, — время и место самые подходящие. О, вот и машина. Чёрная, неприметная, как и полагается. Тронувшись с места, она тихонько продвигалась по правую руку, прикрытая чередой стоявших автомобилей. Феликс не остановился и вообще сделал вид, будто не заметил.

Автомобиль подождал, проехал за ним ещё немного.

— Что ж вы, господин оппозиционер, по ночам разгуливаете? — глухо проговорил знакомый голос. — Да ещё машины игнорируете подозрительного вида?

Он вздрогнул, тут же метнулся к авто. Сообразил обогнуть, дёрнул дверь и быстро забрался на переднее сидение.

— Я же говорила: осторожнее, — сказала Китти. За эти дни она не растеряла ни капли своего бумажного глянца. — Ты ведь тоже причастен.

— Дай руку, — прервал он.

Китти видимо удивилась.

— Зачем?

— Дай руку, — настойчиво повторил Феликс.

Она настороженно протянула всё с тем же удивлённым выражением лица. Он вцепился в её кисть, ощупал запястье и дальше до локтя — будто хотел сам себя убедить, что она здесь, что она настоящая и по-прежнему никуда не делась. Он и сам не понимал, что на него нашло.

Китти, по всей видимости, не понимала тоже.

— Чего ты? — тихо проговорила она. — Я же позвонила почти сразу.

— Да, — усмехнулся Феликс. — Через час после новостей. Понимаешь? Через час.

Он выпустил Китти, в следующую же секунду порывисто обнял её.

Она неловко обняла Феликса одной рукой (за рулём это было неудобно), почувствовала, что его трясёт мелкой дрожью.

— Ну ладно тебе, — пробормотала Китти. — Что ты как девочка. Всё же уже нормально.

Она не могла понять сейчас и, что предпринять, не знала.

Поглаживая его по голове и ожидая, когда он успокоится, Китти пристально тем временем осматривала мутные потёмки за стеклом. Наконец ей показалось, что увидела. Так или нет, не было времени проверять. Китти отстранилась.

— Феликс, милый, сядь на место. Нам нужно срочно отъехать.

Он сел и даже пристегнулся (обычно они спорили об этом минут пять). Спросил только:

— Куда?

— Потом объясню.

Они остановились у самой окраины. Дальше дорога вела из города и шла на восток.

Китти заглушила мотор и сидела, сосредоточенно опустив взгляд, будто глубоко задумалась.

— Ну так что? — спросил Феликс.

Она подняла голову:

— Нам надо сейчас уехать.

— В смысле, уехать?

— В смысле, покинуть Ринордийск и перебраться в какой-то другой город. Всё равно в какой. Вполне возможно, что и их придётся менять.

— Скрываться, одним словом? — Феликс презрительно скривился. — Бежать от них сейчас и дальше бегать всю жизнь? Отлично придумано.

— Можно, разумеется, проявить чудеса отваги и по-геройски остаться, — холодно проговорила Китти. — Но тогда уже точно насовсем. И может, даже на этом самом месте.

Он недовольно вздохнул:

— Хорошо, езжай, дай только я вылезу.

— Нет, — так же холодно отрезала она. — Если остаёмся, то оба.

— Эй, этический шантаж — моя прерогатива!

— Я не шантажирую.

Китти повернулась и впервые за поездку посмотрела на него.

— У меня просто были соображения, — негромко заговорила она. — Что если сейчас уедем… То ещё сможем вернуться и что-то сделать. Действительно сделать. А не бросаться, как обычно, красивыми словами и жестами, — она долго и почти доверительно посмотрела на Феликса, потом вновь отвернулась. — Но и они, конечно, тоже хороши.

Он нехотя, почти в принудительном порядке повращал эту мысль, напряжённо сжав пальцы.

— А пять минут на подумать?

— Думай, только быстрее. У того забора я вижу наблюдателя, — Китти перевела взгляд в другую сторону. — И вон те ребята на джипе тоже явно не погулять вышли.

Феликс не разглядел в таких подробностях, но оснований не доверять ей у него не было.

— Но мы вернёмся? — спросил он.

Китти ничего не ответила.

— Ладно, давай так: ты обещаешь, что мы постараемся вернуться?

— Да.

— Хорошо, — он обречённо кивнул. — Тогда поехали.

Китти кивнула в ответ и завела мотор.

Через минуту они неслись по трассе на восток — сквозь неизвестность, сквозь ветер и ночь.

25.

Они ехали долго. Довольно скоро машина свернула с трассы, и они двигались теперь по мелким неосвещённым дорогам, что неохотно стелились под колёса, наждачно шурша и иногда подкидывая кверху. По сторонам угадывались поля и маленькие лески, но очертания их были зыбки, непостоянны, и казалось иногда, что всё это не по-настоящему, — просто снится странный околдованный мир, который ты нигде не видал. А может, наоборот, сном было всё, что помнилось до того: какой-то большой город, крыши многоэтажек… флаги… люди на солнечной набережной… А настоящий мир всегда и был здесь, в нагревшейся духоте между сиденьем и темнотой за окном, всегда немного трясся и светил лампочками на приборной панели…

— …вряд ли охраняют. Можно в них.

— А? — переспросил Феликс. Он и впрямь успел задремать, хотя, казалось, не закрывал глаз.

— Эти сараи, наверно, не охраняют, — повторила Китти. — Нам нужно отдохнуть немного. Завтра долго ехать.

— А, да. Это идея, — он подумал, вспомнил кое-что важное. — А куда мы всё-таки двигаемся?

Китти помолчала.

— Был вариант поехать в Истрицк, — через минуту всё-таки проговорила она. — Это к юго-востоку.

— А почему именно туда?

— Я жила там одно время. Впрочем, можешь выбрать любой другой, это не принципиально.

— Прям любой, — протянул Феликс. — И можем, например, махнуть до приозёрья?

— Хоть до Черюпинска.

Феликс тихо рассмеялся:

— Да ладно, Истрицк меня вполне устраивает.

В сарае оказалось довольно чисто и даже почти не сыро: он был хорошо сделан. Большую часть занимали приспособления хозяйственного толка, и среди них можно было сносно расположиться.

— И мы даже никому не скажем из наших? — спросил Феликс.

Китти внимательно посмотрела на него:

— У тебя есть кто-то, кому ты безоговорочно доверяешь? Не потому, что «за одну идею», а лично?

— Витька Рамишев, — сказал он почти сразу. Потом, подумав немного. — Леон Пурпоров тоже.

— Вот им и позвони, — кивнула Китти. — Остальным не надо.

Она протянула ему мобильник (свой он давно выключил) и связку ключей в придачу, пояснила:

— Если что понадобится в машине. Я сейчас уже лягу.

Феликс вышел наружу, чтоб не мешать ей обустроиться. Один за другим набрал номера обоих своих друзей, и те, удивляясь, всё же не задавали лишних вопросов и обещались молчать. Наверно, подумалось ему, два раза он всё же не ошибся, объявляя друзьями тех или других, потом вымарывая их мысленно из списка и занося обратно через какое-то время. Два раза — это ведь жутко много, не правда ли.

Отзвонившись, он закурил. Тишина вокруг была такой глубокой, такой не по-городски чужой, что её надо было разбавить чем-то — почему бы не сигаретным дымом.

Кажется, когда-то, когда тишина и ночь были такими же чужими даже в городской комнате, в собственной кровати… Да, он тогда спал ещё в маленькой детской кроватке и, лёжа на своей подушке, мог вглядываться в распростёртую тьму за окном. Тогда в иные ночи он видел, как за столом у окна сидит силуэт: вполоборота и было не рассмотреть лица, только общие очертания. Она (Феликс откуда-то точно знал, что это она) никогда на него не смотрела, но, казалось, знала его и потому только здесь находилась — чтобы… Чтобы, отвечал себе Феликс, однажды всё-таки подойти ближе, совсем близко, и съесть его. Странно, но это почти не пугало — напротив, притягивало, будто ему дали лучшее обещание в мире и оно будет исполнено, что бы ни случилось дурного. Позже силуэт уже не появлялся, но помнилось само ощущение, и, будучи подростком, Феликс не раз воспроизводил его, когда что-то тревожило его и мешало уснуть.

А ведь это проскользнуло в один миг, когда он впервые подсел к Китти, — помимо, конечно, того плавно-ленивого жеста, которым она держала ручку… Да, он вспомнил теперь: одно только мгновенье, секундное узнавание и снова всё забылось, как будто не было. «Мы с вами, случайно, раньше не встречались?» — насмешливо спросил он, отодвинув соседний стул. Китти смерила его долгим формальным взглядом с оттенком любопытства, наконец ответила: «Думаю, нет, господин Шержведичев». «Тогда самое время исправить», — рассмеялся он.

Сигарета закончилась. Феликс оглянулся на пятно сарая, едва различимое в свете дальних фонарей, вошёл.

Китти уже спала, свернувшись клубочком, словно ей было холодно. В сарае, впрочем, и впрямь было не слишком тепло, а жакет она сняла, чтоб положить под голову. Феликс помедлил, снова вышел наружу.

Внутри машины обнаружилось просторное, хоть и грубоватое покрывало. Вернувшись с ним, он осторожно, чтоб не разбудить, накрыл Китти. Свет от поставленного ими в углу фонарика давал немножко рассмотреть, и Феликс заметил что-то странное, с металлическим блеском. Он потянулся, чтоб выудить пистолет у неё из-под головы. Ладонь резко хлопнула его по руке.

— А вот это не надо, — Китти открыла глаза. — Я сейчас нервная, могу сразу перейти к крайним мерам.

— Неужели не поймёшь, что это я, — хихикнул он.

— Могу и не успеть.

— Ладно-ладно…

Он отошёл на другую сторону сарая, когда Китти обернулась и чуть приподняла покрывало:

— Ложись, тут достаточно места.

— Просто ложиться? — он присел рядом.

— Феликс, я не спала трое суток.

— Я ж не всерьёз.

У него самого в голове кто-то раз за разом порывался дёрнуть рубильник и всё отключить. Уже устроившись и накрывшись, он вдруг вспомнил:

— Да, а где ты была все эти дни?

— Лучше не спрашивай, — сказала Китти в темноту.

26.

— Всё это очень дурно пахнет.

Вислячик внимательно выслушивал его, поминутно и не очень осмысленно кивая.

— Если верить тому, что мне сказали, то ещё ночью они оставались, может, не в городе, но где-то поблизости. А к утру… что, к утру — и след простыл. Ищи их теперь по всем путям-дорогам…

— Недоглядели, недоглядели… — снова кивнул Вислячик.

— Главным образом, конечно, Клементинов. Не знал бы его лично, даже подумал бы, что подыгрывает им, — он улыбнулся. — Он слишком солдафон для этого.

— Да… — протянул Вислячик. — Так посмотреть, может весьма нехорошо для нас обернуться.

— Это точно. Особенно для тебя.

— А почему для меня особенно? — тот сразу насторожился и подобрался.

— Ну как же! Кто у нас, главным образом, вёл переговоры? Разумеется, главный мастер дипломатии, Сергей Вислячик.

— Но подожди… Подожди, я ведь просто выполнял твои указания. Я…

— Рекомендации, только рекомендации.

— Рекомендации, да. Но ведь идея изначально была твоя! И процесс… во многом был на тебе…

— Да, правда? А я и забыл уже… Надо у ребят спросить — может, они помнят, хотя это не факт, конечно, совсем не факт. Вот про тебя точно все вспомнят, — он одобрительно похлопал Вислячика по плечу. — Да и разговорчики… телефон у нас записывает опять-таки… Ну да неважно.

Тот смотрел оторопело. Тихо — видимо, невольно вырвалось — проговорил:

— Зачем ты?..

— Зачем не заверил с печатью, что идея была моей? Потому что дурак и недальновидный… Что ж с меня возьмёшь.

— Нет, я не об этом! Может, что-то надо… — он с невинным непониманием взглянул на Вислячика. — Может, я могу здесь чем-то помочь?

— Воот, вот это правильный подход, — одобрительно кивнул он. — Ты очень можешь помочь и, я бы даже сказал, в сложившихся обстоятельствах — должен.

— Нужна моя материальная поддержка? — сразу просиял Вислячик. — Да?

— Ну что — материальная поддержка! — раздражённо отмахнулся он. — Вот люди, всё сразу в деньгах мерить, всё в деньгах! Как так можно…

— А что тогда? — Вислячик взволнованно и внимательно уставился на него.

— Тогда — вот что, — он аккуратно притянул к себе Вислячика и заговорил вполголоса. — Ты должен сделать так, чтоб ушёл Клементинов. Разумеется, через госпожу Мондалеву. Он, почитай, в высших кругах, поэтому без высочайшего волеизъявления госпожи Мондалевой его не уйдут.

— Но… это ведь ты и сам можешь сделать.

— Нет-нет, мне никак нельзя, — он добродушно покачал головой. — Я не настолько близок к этой сфере, чтоб вдруг проявлять рвение… К тому же, что касается Клементинова, то меня можно заподозрить и в личной неприязни: он плохо отзывался обо мне, и вообще… не будем поминать прошлое. А вот ты человек в этом плане незаинтересованный.

— Да, — пробормотал Вислячик, — но…

Повисло молчание.

— Что? Боишься, что ли? — он рассмеялся. — Что он тебе из отставки-то сделает.

— А если не будет отставки?

— А ты сделай так, чтоб была. Не знаю… придумай повод, по которому тебе было бы естественно к ней обратиться, найди убедительные аргументы… Ты ведь мастер!

Вислячик окончательно сник, но всё же кивнул.

— Ну вот и отлично, значит, договорились, — с улыбкой заключил он. — Хотя, конечно, материальная поддержка тоже никогда не помешает.

27.

Казалось, течение принесло её из далёких вод — таких далёких, что здесь о них не помнили. Лодка чуть покачивалась на волнах, нос устилали охапки цветов — лютиков, вербены, лаванды. Поверх угловатой аркой проплыл мост; над ним же, на берегу, вставали дома: чёрные против солнца шпили тянулись в небо, башенка с часами разливала летящий перезвон, будто перекликалась сама с собой; город протягивался с обеих сторон, звал пристанями и площадями, на которых разгуливали люди. Они не узнавали пока пришелицу, и она была рада, что здесь инкогнито.

Площади и башни манили к себе, но лодка ушла дальше по течению и прибилась к песчаной отмели под крутым склоном. Она вышла из лодки; птицы слетели с её руки, подхватили венчики цветов и устремились вперёд, предвещая её появление.

Наверху разлёгся парк, и было людно, будто на ярмарке. Здесь ходили в масках и нелепых карнавальных костюмах, вращались вокруг огромного солнца-колеса, будто не в силах сойти с пути: ослы с клешнями крабов, жабы с огромными молотками в крепких руках, ощерившиеся пасти гиен, чьи глаза были замотаны изолентой. Многие прятали что-то под широкими полами одежд, некоторые перебрасывались, играя, хрустальными шариками, в которых тлели чужие миры, иные заводили всё одну и ту же песню, вдруг замолкали и с новым кругом колеса начинали вновь. Большинство же копошилось в грязи, будто и в самом деле надеялось найти там что-то желанное.

Маски и костюмы, заметила она, не собственные, взяты напрокат. Те, кто уходят, оставляют здесь шелуху, и новые, новые рядятся в те же обличья. Интересно, какая маска у неё…

Она остановилась у врытого в землю бездонного бочонка, заглянула через край. Меж досок плескалось переливчато-красное — вино или, может, вишнёвый сок… Одна из птиц, пролетев, обронила туда лютик, и жижа сразу обратилась в прозрачнейшую воду, что только чернела далеко в глубине. Вода отразила лик: гладкая белая маска без признаков и черт, такую должны носить те, кто слышит тончайшие струны и не имеет права забить их голос своим.

Но этого они не услышат, поняла она, глядя на клокочущую массу. Можно взывать раз за разом, чертя по воздуху огненные письмена, можно раздарить по искрам собственное сердце, — всё будет не то… Нет, им нужна совсем другая музыка.

Поодаль от самой гущи, под прикрытием солнца-колеса стояла палатка торговца. Его зелёный кафтан по-кошачьи поблёскивал в сумраке под навесом и навевал воспоминание о другой зелени…

«Глину взял ярмарочный торговец — продавец чудес, что на поверку оказывались ловкими и искусными поделками. Обманывая, он говорил правду и, не переставая хитрить, дарил надежду, а потому выбирался из любых неурядиц и, когда проходили невзгоды, вновь всплывал лукавым маяком».

Она подошла к палатке, положила на прилавок белую личину.

— Мне нужна другая маска.

Торговец улыбнулся с хитринкой, в глазах его бегали тревожные искорки.

— Зачем вам маска? Лучше этой дудочки всё равно не найдёте.

Она взяла в руки предложенное — белую лёгкую дудочку с аккуратными прорезями и тонким завитым узором. Внутри неё, темнее ночи, будто отливал чёрным металл.

Она снова посмотрела на торговца: маску тот сразу убрал за прилавок.

— Скажите, а это не вы первый владели колдовской глиной?

— Я, — довольно кивнул тот. — Точно я.

— И где же она сейчас?

Тот улыбчиво и уклончиво повёл головой:

— А это уже другая услуга… Впрочем, можете отдать взамен ещё что-нибудь: к примеру, ваш мел или этих чудесных птиц…

— Ладно, — она отвернулась от хитреца. — Я сама узнаю.

Там, заметила она, посреди пёстрого балагана золотился фонтан. Струи его взлетали и опадали вниз, осыпая брызгами высокий массивный трон, но место славы пустовало.

Незримая, она прошла и взобралась на самый верх, где лишь едва брызги касались её рук, и попробовала три такта.

Толпа смолкла. Они оборачивались с распахнутыми глазами, и ноздри их шевелились, уловив новое, необъяснимое и невольно волнующее. Они сгрудились вокруг фонтана: некоторые щёлкали пастями и тут же припадали к земле, другие смотрели очарованно, готовые по приказу идти хоть на край света… И теперь она видела, что под костюмами и масками скрывается всё одно и то же.

Крысы. Софи была права.

Что ж… Она улыбнулась и заиграла свою мелодию. Брызги фонтана наполнились новой силой и устремились вовне могучим потоком. Небо же наверху застили тучи: пусть пойдёт дождь, величайший дождь всех времён и народов. Он очистит это место.

Могучее и спокойное, ползло ещё солнце-колесо…

Лаванда открыла глаза: всё это заняло не больше пяти минут. Она приподнялась, взглянула в окно.

Дальние здания уже скрадывал туман. Тучи сошлись наверху, не оставив просветов, и начинал капать медленный крупный дождь. Она знала, он зарядил надолго.

Гречаев запер квартиру изнутри, повесил на крючок промокший плащ. От дверей машины до дверей дома — два метра, но ливень припустил такой, что хватило и их.

Из коридора на него вылетели два маленьких смерча (один с косичками).

— Папа, папа! А правда, что истории больше не будет?

— Нуу… Не совсем, — осторожно ответил он.

— Ураа!

Оба умчались обратно в комнату.

«На самом деле, ещё много чего не будет, — мог бы добавить он. — Но неважно: к нам это всё равно не имеет отношения».

Кое-что начинало беспокоить — отдалённо пока, как бы между прочим. Но, что бы ни случилось, это никогда не коснётся этих двоих, никогда не коснётся Ольги. За это он мог поручиться.

Ольга, миловидная женщина с мягкими чертами лица — в юности она чем-то походила на госпожу Мондалеву — сидела у телевизора, вся поглощённая вечерними новостями.

— Ну, что рассказывают? — осведомился у неё Гречаев.

— Представляешь, на городской пруд слетелись чайки!

— Неужели?

— Да. Говорят, они прилетели с севера, и теперь им как-то надо ужиться с тамошними лебедями, — Ольга обернулась, удивлённо покачала головой. — Никогда такого не было. Что же будет зимой…

28.

Дорога впереди бежала ровно и уверенно, и было светло. Они двигались в стороне от основной трассы, но та мелькала то и дело по правую руку и не исчезала совсем из виду.

— Когда определимся с местом, — подал голос Феликс, — попробуем выйти на публику?

— Вряд ли. Без тех бумаг нет смысла начинать, — Китти задумалась было над чем-то, но тут же снова сосредоточилась на дороге. — Надо будет найти потом какие-нибудь зацепки. Чтоб это хоть как-то приняли всерьёз.

Феликс усмехнулся:

— А так? — с торжествующим видом он выложил бумаги поверх бардачка.

Китти лишь слегка скосила взгляд и замолчала на время — казалось, прокручивая тем временем в голове всё, что она о нём думает.

— Когда успел? — спросила она затем только.

— Ты же давала на пару дней. Сделал уж две копии, какая сложность.

— Где вторая?

— Дома. Специально на тот случай, если бы в машине была не ты, — он продолжал всё с той же усмешкой смотреть на Китти. — Согласись, если б меня пристрелили, хорошо было бы иметь хотя бы запасной комплект компромата.

Китти резко затормозила.

Некоторое время она просто молчала, сжав пальцами руль. Феликс тоже замолк.

— Так, давай сразу, пока недалеко, — заговорила Китти, глядя перед собой. — Ты понимаешь, что, если теперь попадёмся, одной ликвидацией может не обойтись?

— Да понимаю, конечно, — пробормотал Феликс.

— Нет, не понимаешь, — она смотрела на него в упор тёмными, почти чёрными глазами. — Хочешь, я тебе скажу? Ты просто изнеженный капризный мальчик, которого никогда даже не били по-настоящему. Ты понятия не имеешь.

— Будто бы ты имеешь, — Феликс смущённо отвел от неё взгляд.

— Чуть больше, чем ты.

Она молчала о чём-то своём, и молчание это было темно и густо, от него веяло холодом — словно от кого-то, кто пришёл однажды с той стороны, хотя все давно позабыли, как и когда.

Будто ничего и не было, Китти взглянула на бумаги:

— Но вообще спасибо, что ты их скопировал. С ними, конечно, будет легче.

Выпускной был в самом разгаре. Феликс уже накружился среди тех и других, перекинулся хоть словом — а то и куда больше — с каждым. Шампанское немного ударило в голову, залы плескались в обрывках фраз и огненно-золотистом свете, и можно было почти забыть, что за окном уже совсем счернело, что все каналы телевидения гремят о «процессе трёх» (такое новое слово «госизмена»), а «рассадник» давно взят на заметку, а значит, к выпускникам будут особо внимательны. К тому же по-прежнему оставался один вопрос. Теперь, когда эйфория поутихла и начинала выгорать, Феликсу снова становилось не всё равно, каков ответ.

Китти стояла в разношёрстной компании полузнакомых личностей — кто-то с параллельного потока, несколько бывших вечерников, приятели приятелей — и поддерживала светскую беседу: в изящно изогнутых пальцах — бокал шампанского, на губах — приторно-милая улыбка; красное платье и распущенные волосы по случаю торжества, ни дать ни взять девушка с глянцевой обложки. Феликс тихо окликнул её. Будто случайно, не меняя выражения лица, она обернулась (глаза абсолютно трезвые).

— Поговорить бы надо.

— Иди наверх, — проговорила она так же тихо и даже отвела на всякий случай взгляд. — Я сейчас буду.

Наверху простирался длинный пустой коридор, по одной из стен тянулись тесно пригнанные, чуть замызганные зеркала. Дальнее окно было зарешёчено, но пропускало поток воздуха внутрь. Феликс прошёлся до него и обратно к двери, остановился где-то посередине. Порылся в карманах. Нет, он не будет сейчас курить, ну правда ведь, можно подождать. Не так уж и долго… Пальцы нащупали металл зажигалки, машинально завертели её.

В соседнем зеркале наконец возникла Китти.

— Я здесь. Чего ты хотел?

В грубом и ярком свете поубавилось глянца, и теперь было заметно, что вид у неё усталый.

— Я думал, что потом.

Они не поворачивались и смотрели только на отражения друг друга.

— Что дальше, — повторил Феликс.

— А почему ты спрашиваешь меня об этом? Разве я оракул? Или знаю больше, чем знаешь ты?

— Не, ну то, что ничего не знаем мы оба, это понятно, — Феликс насмешливо улыбнулся. — Ещё бы, отправляться в большое плаванье в самый шторм. Не исключено, что завтра нас расстреляют, и все вопросы исчезнут сами собой.

— Это было бы слишком просто, — остановив взгляд ниже по стене, проговорила Китти. — Думаешь, что мы уже на краю? Нет, мы только будем идти туда, шаг за шагом. И не выдумывай, — она вновь подняла глаза на отражение Феликса. — Не выдумывай, что это так легко. Дальше всё будет хуже и хуже.

— Я не стану с тобой спорить, хранитель теней, — Феликс развернулся и нарочито небрежно прислонился к стене. — Но что насчёт нас?

— Насчёт чего именно? — она продолжала невозмутимо смотреть в зеркало.

— А так непонятно?

Он процедил это почти злобно. Китти повернулась и на секунду поймала его взгляд, тут же вновь спрятала глаза.

— Я не знаю, Феликс. Я путаюсь во всех этих словах и не очень понимаю, что они означают. Но, — она посмотрела на него, — когда ты будешь умирать, я буду рядом. Это обещаю.

Феликс фыркнул:

— Это лучшее обещание из всех, что я слышал.

На улице раздался негромкий шум мотора. Китти быстро скользнула к окну, выглянула наружу.

— Так, это, похоже, за мной.

Феликс попытался было уловить её за руку, но непостижимым образом они разминулись в узком коридоре.

— Да, — Китти обернулась в дверях. — Если что, на выпускном мы не разговаривали.

— В смысле — «не разговаривали»?

— Мы не пересекались и ни о чём не говорили, — спокойно и твёрдо повторила Китти и вмиг исчезла. По лестнице быстро простучали её каблуки.

— Ну отлично, да, — раздражённо бросил Феликс, хотя его уже никто не слышал. Нервно пошарив в карманах, всё же вытащил сигареты и зажигалку.

29.

— Ну так что про Феликса?

Здесь из часов иногда выпрыгивала кукушка и за темнотой шумела близкая река.

— Что про Феликса, — передразнил Вайзонов, неодобрительно глядя, как он спеша стягивает плащ и вешает на крючок. — Копии и впрямь нашли, официально не нашли ничего. Откровенно, — он сильно понизил голос, — мне кажется, с углём — это она лажанулась. Башева, возможно, что-то и знает, но угля не было ни у неё, ни у Феликса и в помине…

— Тсс, — он настороженно приложил палец к губам.

— Прослушки нет, — Вайзонов слегка снисходительно улыбнулся.

— Нет, конечно… но я всё ж таки как доверенный человек. Могу, в принципе… Ну ладно, не будем об грустном. Давай о весёлом! Угадай, почему нам не надо будет искать людей, чтоб по-тихому прочёсывать все дороги от Загорья до Крайнего востока? — он поглядел довольно, готовый удовлетворить чужое любопытство, но Вайзонов лишь спокойно смотрел на него. — Потому что! Шелетов за раз выяснил, где обреталась Китти до самого их побега.

— Так, и? — уже с более выраженным интересом протянул Вайзонов.

— Есть за городом один старый дом, и живут в нём — правильно, не кто иные, как родственники Китти по отцу. Среди них же — один молодой человек, сознательнейший гражданин, который и заложил в итоге свою двоюродную сестру.

Вайзонов многозначительно повёл бровями, как бы говоря «жизнь такая пошла».

— Погоди, это ещё не всё. Поскольку госпожа Башева была очень заинтересована в молчании означенного гражданина, она пыталась подкупить его крупной наличкой… от чего он, надо сказать, не отказался. Но за сумму в два раза большую он был так любезен вспомнить даже номер старой сим-карты, которую госпожа Башева позаимствовала в доме, — он на секунду отвлёкся от собственного, такого увлекательного, повествования и поднял глаза к потолку. — Вот семейка! Один другого стоит.

Вайзонов не разделил этого крика души.

— И как, удалось отследить? — спросил он только.

— Да… пожалуй, скорее, да. Не очень точно — ты же понимаешь, загород, — но если ориентироваться так… то, похоже, они пока двигаются в сторону Истрицкой области.

— Опаньки, — Вайзонов резко выпрямился в кресле. — Неплохо так совпало.

С внимательным прищуром он вопросительно посмотрел на Вайзонова.

Тот усмехнулся:

— Что же вы, гражданин доверенный, не слышали разве? Куда по приказу правительницы отправляется экспедиция?

Он покачал головой.

— Она вычитала в какой-то из своих книг, что колдовская глина, когда её заметили в последний раз, всплывала в Истрицке. И якобы там должна оставаться по наши дни. Так что… — Вайзонов развёл руками. — Ждём там наш доблестный спецотряд.

— Как это всё… не вовремя, я бы сказал. Может, нам в таком случае придержать пока шелетовских? Как бы не столкнулись ребята нос к носу. Может плохо кончиться, а шум нам ни к чему.

Он доверительно посмотрел на Вайзонова, будто от того и правда зависело решение.

30.

Прошло несколько дней, прежде чем они добрались до истрицких окрестностей. Три или четыре — в дороге время бежит по-другому, и не всегда получается правильно его посчитать. Несколько раз он предлагал Китти поменяться местами: она явно уставала за рулём, хоть и не говорила об этом. Китти мрачно улыбалась и отвечала, что закончить аварией с шофёром без прав было бы всё же слишком глупо. (В другое время он бы не преминул обидеться, но, понятно, не сейчас).

Вместо полей и свалок пошли леса, и Китти сказала, что теперь уже близко.

Леса здесь были не такие, как вокруг Ринордийска: тёмные, густые, низ утопал во мху и низкой поросли, а наверху загораживали свет большие хвойные лапы. И хоть машина ехала по просеке, сложно было поверить, что совсем недалеко скрывается город.

Феликс попытался себе представить, как это — обитать в таком месте. Год, два… много лет. У него не получилось.

— Ты почти не рассказывала, как вы жили здесь.

— Я не люблю вспоминать это время, — спокойно ответила Китти, не спуская глаз с дороги.

— И ты не бывала в Истрицке с тех пор?

— Ни разу. Надеюсь, тут ещё что-то осталось.

Город появился внезапно: просто выплыл внизу, под горой, когда они выехали на чуть более открытый участок. Типовые многоэтажные призмы, все стоявшие под одинаковым углом, несколько безглазых коробок-заводов, — вот, похоже, и весь Истрицк. По краям были редко рассыпаны обветшалые хозяйственные постройки, почти впритык к ним город петлёй огибала речка.

Китти широко распахнула глаза, будто вспомнила вдруг нечто очень важное.

— Ты выключил телефон?

— Свой? Да.

— Мой.

Этого Феликс совершенно не помнил и быстро обшарил себя по карманам (отлично, он даже не может сообразить, куда вообще дел телефон и у него ли он сейчас). Наконец он извлёк мобильник, взглянул с тайной надеждой. Экран вполне жизнерадостно светился и показывал дату и время.

— Выключи, — сказала Китти.

Стоило вдавить кнопку, как он быстро погас. Хорошо бы это было сделать раньше, конечно.

— Но там же не твоя симка?

— Нет, — Китти покачала головой. — Думаю, не вычислят. Хотя… — она нахмурилась, задумавшись о чём-то. — Нет, думаю, нет.

В город въехали не сразу, заложив сначала круг по периметру, и лишь затем проникли не по большой дороге с парадным «Добро пожаловать» на арке теплотрассы, а тайком, задворками, где им не встретилось ни одного человека.

Странно здесь было… Обочины дорог и заброшенные фабричные здания хранили молчание, но в этом молчании зависла, беззвучно визжала острая тоска. Она вливалась под напором, проникала под кожу, так что в первую минуту показалось — лучше что угодно другое, чем остаться здесь. Впрочем, уже во вторую Феликс резко осадил себя и даже заключил, что здесь не так плохо. Жить бы тут ему, конечно, не понравилось, но никто и не обещал, что всегда будет только то, что нравится, — или не надо было выбирать его путь в таком случае. Ещё немного, и чувство притупилось, осталось висеть на заднем плане плотной дымной горечью. Будто кто-то сидел неподалёку и тихо плакал о сломанном, разбитом, что уже никогда не сбудется.

— А мы куда-то конкретно едем? — спросил Феликс. — Непохоже, чтоб здесь было где остановиться.

— У нас была здесь квартира, — помолчав, ответила Китти. — Я, правда, не знаю, продали ли её в итоге и кто там сейчас.

— Думаешь, нас пустят?

— Вряд ли. Но посмотреть можно.