91-93

91.

Город заливали дожди. Даже к февралю здесь так и не началась зима, и потоки воды падали с неба, текли поверх кровель и уложенных настилов нескончаемыми реками, а уж за витринами магазинов и кафешек и вовсе было ничего не разглядеть: вода струилась по стёклам, как в настоящем фонтане. Впрочем, кто из горожан сидел бы сейчас где-нибудь, кроме как дома, где телевизор убаюкивающе рассказывает про лебедей и чаек, что всё-таки смогли — смотрите-ка! — ужиться вместе на городском пруду (совсем незачем знать кому-то, что пруд размыло и его не отличить теперь от любой улицы города, а лебеди и чайки давно улетели, — кстати, можете не благодарить, вам пришёл паёк за прошлую неделю, катер всё-таки доплыл).

И конечно, никто не мог увидеть, какое действие разворачивалось за окнами маленькой книжной кофейни, что стояла в неприметном переулке. Здесь, внутри было солнечно, хотя струи застили весь мир по ту сторону стекла, но и сквозь них свет озарял помещение.

Женщина сидела на высоком круглом стуле и покачивала ногой. Только что вошедший светловолосый мужчина снял шляпу и подступил ближе.

— Твои любимые, — он улыбнулся и протянул женщине красный букет.

— Danke, — она прижмурилась на мгновение, приняла цветы. — Где Адель?

— Занята, — тихо и многозначительно проговорил мужчина. — Много… нуждающихся.

Женщина понимающе кивнула:

— Да, работы теперь хватит на всех. Даже на господина Редисова, — она насмешливо покосилась на брюнета во фраке, что листал книгу у полок на дальней стене.

— Почему это «даже»? — тот обернулся. — Я, между прочим, и так успел поработать, в отличие от некоторых. Книжки там писал всякие, про нас, про всё, что было.

— Прям про всё? — женщина прищурила глаза.

— Ну… некоторые подробности остались между нами, — он с таинственным видом улыбнулся, окинул взглядом обоих. — Кофе?

— Конечно!

Брюнет отошёл к плитке, где уже почти кипела кофеварка, и вскоре тёмный дымящийся напиток наполнил три чашки.

Женщина отпила немного, подняла голову к «автору», что стоял у её стула.

— У тебя самый чудесный кофе в мире, — сказала она негромко, с отчётливым немецким акцентом.

— Это ещё что. Читал я тут про кофе в одной книге… в какой же…

— Корлетов? «На улицах и площадях»? — подсказал блондин.

— Именно! Там говорилось, в Ринордийске водились когда-то такие кофейни, что аромат растекался из них далеко по улицам и всякий путник неизменно сворачивал с дороги, чтобы зайти и попробовать столь божественный напиток.

Дверь дрогнула, и внутрь вошёл человек в серой шляпе и сером плаще. Вода стекала ручьями со всех троих.

— Извините, немного припозднился, — человек смущённо и сдержанно улыбнулся.

— Лёха! — блондин вскочил, хлопнул его по плечу. — Садись, обогревайся. Что там случилось?

Тот снял шляпу и расстегнул плащ, несколько рассеянно (как, впрочем, и всегда) огляделся по сторонам.

— Только что я встретил… наверно, это называют потерянной душой. Могла бы стать великим творцом или гуманистом. А стала…

Он замолчал, не заметив даже поставленной перед ним чашки кофе.

— Вы разговаривали? — поинтересовался блондин.

— Да, я пытался что-то объяснить ей. Я же всё-таки поэт… как говорится, глас народа. Знаете, что во всём этом самое неприятное? — человек в сером обвёл их взглядом. — Когда ты, лично ты, сделал однажды что-то правильное, сделал как надо и можешь даже в какой-то степени собой гордиться. А потом всё перечёркивается… вот такими фактами. И думаешь тогда: а надо ли было ввязываться, стоило куда-то рыпаться, если в итоге всё в мире остаётся как есть? — он прервался, чтоб найти взглядом брюнета. — Слушай, у тебя нет папиросы?

— С каких пор ты стал курить? — тот протянул ему портсигар. — У своего протеже научился?

— Он не мой протеже, — человек в сером неловко покрутил папиросу в пальцах, поднёс ко рту и отложил на край стола, видимо, так и не поняв, как иметь с ней дело. — Он — её.

Женщина скептично прикрыла глаза и поджала губы:

— Да ладно, он меня и знать не знает.

— Это абсолютно не важно, — человек в сером с убеждением повёл рукой. — Абсолютно и совершенно. Кстати, тут все в курсе, да? Он едет в Ринордийск.

— В товаром поезде? — женщина переглянулась с ним, оба чуть явственно, но со значением кивнули. — Моё ему сочувствие.

Она над чем-то мрачно замолчала. Брюнет сразу заметил это.

— Вы совсем ничего не пьёте, фройляйн.

— Не хочу напиваться раньше времени. Тем более и повод на подходе.

— Ты про ту девушку? — спросил он тише и серьёзнее.

Женщина молча кивнула.

Блондин, придвинувшись ближе, попытался заглянуть ей в глаза:

— Почему ты не поможешь ей? Она звала тебя.

Женщина покачала головой:

— Ей никто сейчас не сможет помочь. Ни я, ни любой другой. Разве что она сама, если получится. А она себя не прощает, бедное дитя.

Все четверо замолчали. Дождь монотонно отбивал бесконечный мотив, а свет всё так же грелся среди стен, книжных полок и стойки с высокими стульями: ему не хотелось наружу.

— Ну что? — женщина нарушила молчание. — Noch Kaffee für alle?[1]

Все поддержали предложение.

[1] Ещё всем по кофе?

92.

С ключами от деканата получилось даже проще, чем предполагалось: она просто вызвалась отнести их на вахту, ведь заведующая наверняка так торопится в актовый зал.

(И врать не пришлось: Китти действительно собиралась отнести их на вахту, только сначала использовать по назначению).

В деканате в самом деле было пусто. После гимна и первых слов многие начнут возвращаться на свои места (хотя официальная часть, обязательная для студентов, далеко не будет на этом закончена). К тому времени хорошо было бы управиться. Китти огляделась, прикидывая, где что лежит, проверила несколько ящиков картотеки. Так, кажется, здесь…

Послышались шаги. Китти успела задвинуть ящик и несколько податься от него в сторону, когда хлопнула дверь. Китти мельком, неохотно обернулась, как человек, которого отрывают от важного дела. Ах вот кто: староста параллельного потока, кажется, Лида… Да, её зовут Лидой.

Та остановилась на пороге, удивлённо захлопала глазами:

— Китти? А ты почему тут?

— Попросили кое-что сделать, — Китти в меру приветливо улыбнулась. — А ты?

— Да так, бумаги забрать надо… Сказали взять здесь.

Поскольку никаких бумаг она, похоже, искать не собиралась (сама Китти интересовала её куда больше), пришлось пробежаться взглядом по столу.

— Наверно, эти?

— Да, точно, — Лида взяла первую попавшуюся стопку, но уходить не спешила и по-прежнему с холодным интересом посматривала на Китти.

— Тебе, наверно, уже пора? — она старательно изобразила участливость. — Опоздаешь в зал, будет нехорошо.

— Да ладно, подожду тебя, — Лида небрежно пожала плечами. — По дороге расскажешь подробнее, что тебе здесь поручили? Интересно очень.

Разболтает, поняла Китти. Даже если сейчас получится избавиться от неё и успеть подкинуть грамоты, позже всё равно разболтает, что видела её здесь.

— Лучше потом, когда будет время. Или ты боишься, что я не донесу ключ до вахты?

— Откуда я знаю, может, ты подписи подделываешь.

— Ну не так же в открытую, — отшутилась Китти.

Промедление уже становилось критическим. К тому же, да, где-нибудь всплывёт обязательно, разве что Лида сама почему-то не захочет распространяться…

Китти повернулась к ней напрямую и, будто только заметила, уставилась на её шёлковый шарфик.

— Лииида… — протянула она громким испуганным шёпотом. — А что это на тебе за лента?

— Где? Это? — та с некоторым беспокойством потянулась к шарфу.

— Ты знаешь, что это за цвета? Знаешь, кто их использует?

Лида растерянно помотала головой.

Китти отстранилась с замершим взглядом и прошептала, будто отмечая для себя:

— Госизмена…

Лида взмахнула руками:

— Нет-нет, это просто шарфик, просто для красоты… Я не знала…

— Лида, — Китти поспешно от неё отвернулась. — Я ничего не видела, но убери куда-нибудь, спрячь, выброси, я не знаю… Пока никто больше не заметил.

— Да-да… конечно, — та засуетилась, выбежала наружу, хлопнув дверью.

Вот теперь отлично. Выдвинув нужный ящик картотеки, Китти подбросила ещё немножко грамот в середину. Затем спокойно вышла, заперла деканат и быстрым шагом (но не бегом) прошлась до вахты.

Когда она уже шла обратно, раздались первые аккорды революционного гимна.

В эти минуты в актовом зале приглушался свет. Потом он вновь загорится ярко, и будет хорошо видно всех припозднившихся (как не стыдно в такой день, и позвольте спросить, где же вы были).

«Так, спокойно. По чёрной лестнице, так будет ближе».

Тем же быстрым и чётким шагом Китти двинулась по коридору.

Человек за рулём мало изменился с тех пор, как Китти видела его в прошлый раз. На висках появилось чуть-чуть седины, и, пожалуй, несколько заострились черты лица, но в целом он как будто обитал вне времени все эти годы.

Когда они приблизились к маленькой невзрачной постройке вроде сарая, он остановил автомобиль.

— Ну вот и приехали, — взглядом он следил за двумя людьми, подходившими к авто. — Там вас доведут.

Китти вылезла из машины.

— Спасибо, — сказала она ещё раз.

— Господи, да за что, — фыркнул тот и, подождав, когда к ней подойдут, поспешно укатил в неизвестном направлении.

«За то, что они не знают, что у меня пистолет», — ответила Китти, но, конечно, не вслух.

Кто бы думал, что после всей нервотрёпки, когда только-только минул самый пик угрозы и уйма опасностей ждала впереди, так сильно вдруг захочется спать. Феликс попробовал уговорить себя дождаться хотя бы стоянки и оценить обстановку: там могут снова проверять вагоны, а значит, нужно быть начеку. Ринордийск и так близко, поезд едва ли будет ехать дольше часа до остановки.

Но, забравшись в угол и укрывшись, чем нашлось, хоть для какого-то тепла, он вырубился почти сразу — просто уже физически не мог иначе.

В тот миг, когда он проваливался в ничто, перед глазами промельтешили давние картинки, и, кажется, он услышал революционный гимн…

…Феликс стоял в актовом зале, прислонившись спиной к одной из колонн: мест не хватало на всех и многие студенты не садились. Лампы уже приглушили, но он всё равно осматривался посекундно, как будто за это время лиц в толпе могло прибавиться.

Вот отзвучал первый, второй куплет… Она ведь сказала «если до конца». И она никогда не опаздывала. Может быть, появлялась в последний момент, но ни разу ещё не приходила слишком поздно.

Третий. Кажется, в этот раз всё-таки нет, мрачно усмехнулся Феликс. Час победы, как же. Отличные слова для сегодня и для всего последующего, лучше просто не бывает.

Он вскинул взгляд на репродукторы, которые всё ещё звали "свободный народ" на какой-то бой, и в этот же момент рядом беззвучно возникла Китти, будто тут и стояла.

— Ну что? — едва слышно шепнул он. Не поворачиваясь, Китти коротко кивнула и прикрыла глаза: всё под контролем.

Феликс облегчённо выдохнул. Сегодня после пар — понял он ещё до полного осознания и осмысления, что всё, прокатило! — сегодня после пар они всей компанией засядут в какой-нибудь кафешке, уж по такому-то поводу. И Китти, естественно, тоже, её он пригласит лично. Он вообще сейчас сделает всё, что она ни попросит…

Репродукторы на сцене доигрывали гимн.

— Да. Да, понял. Отлично.

Он отключил трубку, с торжеством взглянул на присутствовавших:

— Взяли.

Дукатов оптимистичного настроя не разделил.

— Только Башеву? — уточнил он. — Или их всех?

— Её, да… Шелетов довёз лично, туда, куда мы договорились. Но с остальными, как мне кажется, всё теперь разрешится довольно быстро. Не исключено, кстати, что они сами явятся её вызволять. По крайней мере, что явится Феликс, я практически уверен. А без него те два клоуна не смогут вообще ничего.

— Девушка?

— Сибилла? Она безопасна.

— Ну хоть что-то, хоть где-то, — Дукатов недовольно и раздражённо потянулся. — Если внезапное всё же случится, звякнешь мне? Я пока отчалю, — он глянул мельком на стрелки часов.

Когда Дукатов ушёл, Вайзонов будто бы невзначай передвинулся ближе.

— Её возле станции взяли? Так?

— Именно. Наверно, она ориентировала направление по рельсам… или, может, надеялась, что по ним всё ещё ходят поезда, чего не бывает.

— А товарняк к тому времени уже прошёл?

— Тот, что привозит в Ринордийск продовольствие? Секунду… — он прикинул в уме, затем всё же сверился с расписанием. — Да, примерно тогда он и должен был там проезжать, если, конечно, не сильно опаздывал.

Выражение лица Вайзонова ему совсем не нравилось. Даже вновь закопошилась пока беспредметная тревога, как будто чего-то они не учли.

— Если хочешь сказать, что что-то не так, говори.

Вайзонов неопределённо качнул головой:

— Сдаётся мне, Феликс может и не объявиться. С большой вероятностью он сейчас в том самом поезде.

На мгновенье это показалось более чем реалистичным — и даже, вполне возможно, так и есть, как только они раньше просмотрели. Но уже в следующую секунду он взял себя в руки и даже слегка рассмеялся над своими мыслями.

— Ну, это ты уже что-то небывалое… Летом — ещё ладно, но зимой, в товарняке? Так и не доехать можно. Не совсем же он всё-таки сумасброд.

— Ровно настолько, чтобы выкинуть подобное, — Вайзонов пристально глядел на него быстрыми подвижными глазами. — Ты просто давно с ним общаешься и, наверно, уже привык. А я как человек со стороны тебе говорю: он ненормальный.

— У него, конечно, свои тараканы… — постукивая пальцами по столу, он вновь невольно опустил взгляд на расписание поездов. Если и вправду вышло как сказал Вайзонов… Всё это не на шутку плохо и тянет на чрезвычайные обстоятельства.

— А, подожди, что я, в самом деле, — вспомнил он и принуждённо улыбнулся. — Шелетов ведь вычислил именно его телефон? Тогда, если он действительно в поезде и не выключал мобильник, нам не составит труда это понять…

— Ещё раз свяжешься с Шелетовым?

— Да… хотя нет. Сейчас его отвлекать будет чревато, — он помялся, пробежал взглядом по столу. — А вот что, сделаем проще. Заодно уточним, в курсе ли он, где Китти, и что вообще думает делать.

— Ты звонить, что ли, собираешься? — насторожился Вайзонов.

— Не с основного, разумеется… Всё в порядке, он никогда меня не узнавал, если я звонил по городскому.

Если держать глаза открытыми, перед ними повисали дощатая стена (доски пригнаны довольно плотно) и потолок (затемнённый, и не очень разглядеть, какой именно). Лавка была не перед глазами, но хорошо ощущалась спиной и затылком. Лежать на ней получилось удобно, и здесь было тепло — в пальто, по крайней мере. В общем и целом, ничего не мешало терпимо провести здесь час, десять или сколько понадобится — активных дел, требовавших решения и действий, у неё больше не было. Осталось только подождать.

Жаль, так и не разгадали, чей был тот номер с распечатки, вспомнила она. Конечно, сейчас уже неважно. А если история со сговором всё же всплывёт — если, фантастичное, но допускаемое, — то достаточно будет и остальных подробностей. И всё-таки жаль, когда почти сложившейся картинке не достаёт последнего кусочка.

А впрочем, да, неважно.

Она закрыла глаза. Замелькали лица и образы — далёкие теперь и размытые. Отец («И всё-таки ты моя девочка, я был прав»), Дэня («Но я тебя всё равно заложил, давай без обид»), Павлик Трешкин («Вы ведь слышали тот выпуск новостей? У меня получилось почти как у вас»), Жанчик («Но я сыграла… я всё же сыграла свою главную роль!»)… И много, много других, одни кивали ей, другие осуждающе качали головами, но всё это уже не имело никакого значения. Во внутреннем кармане зазвонил мобильник.

Это настолько не вязалось с моментом и местом, что Китти замерла на секунду, затем вспомнила, что, кто бы это ни был, он звонит Феликсу, а не ей. Она покопалась, достала телефон.

Номер должен был казаться незнакомым, но память на этот раз не подвела: это о нём она думала минуту назад. Его они никак не могли опознать среди других номеров.

Помедлив для приличия, она всё же нажала кнопку.

Сначала было только шуршащее молчание. Потом послышалось:

— Эй, кто там есть? — после паузы. — Кто это? С кем я говорю?

Ещё после паузы:

— Шержведичев, это вы?

— Это я, господин Гречаев.

— Китти? — вырвалось с той стороны, и снова замолчали.

Попадание на последней минуте. И там, конечно, поняли тоже.

Он, впрочем, быстро нашёлся:

— А, Китти, здравствуй, Феликс там не с тобой рядом?

— Нет, — протянула она удивлённо. — А почему вы решили, что он должен быть рядом со мной?

— Ну как же, вы всё-таки… А ты, кстати, не знаешь, где он?

— Не знаю, мы давно не виделись. Даже без понятия, где он может быть сейчас. А откуда у вас этот мой номер, господин Гречаев? Кто-то дал вам его?

В трубке опять замолчали. Затем:

— Китти, ну ты же умный человек. Ты же всё понимаешь.

— Да. Теперь понимаю, — произнесла она.

— Я даже не буду тебя спрашивать, где Феликс…

— Я ведь уже сказала, я не знаю, где он.

— Да-да, я понял. У меня предложение к тебе лично.

— Я вас слушаю.

В трубке вдумчиво и глубоко вздохнули.

— Китти, ну… давай откровенно, да? Все мы люди, все иногда портачим по-страшному. Эта авантюра с Нонине… она нам, конечно, очков не добавила, хоть и дело глубокого прошлого. Да и весь нынешний абсурд, твой арест… Ты, кстати, в порядке? Всё нормально?

— Да. Всё хорошо.

— Вот и чудненько… Значит, мы вполне ещё можем договориться. Я сейчас поручу кому-нибудь вытащить тебя оттуда, и поедете прямиком в Ринордийск, как ты на это смотришь? Нам всем тоже неприятна такая ситуация, что приходится враждовать, по сути, с бывшими товарищами… мы всё-таки много прошли вместе и многого добились. Но, кстати, даже и теперь хватает проблем, и, между нами говоря, госпожа Мондалева — далеко не идеальный правитель. Было б неплохо, если б кто-то вроде вас с Феликсом периодически указывал на её ошибки. Ты, кажется, готовила выпуски с критикой переписывания истории? Мы можем тебе это обеспечить: время, студию… Я думаю, это было бы продуктивным и даже взаимовыгодным сотрудничеством.

Китти слегка улыбнулась.

— Вы же знаете мой ответ, господин Гречаев. Мой ответ — нет.

— Но видишь ли… не пойми неправильно, я всегда очень хорошо относился к тебе лично, как к человеку и как к специалисту своего дела. Но кто-то информированный в той степени, в какой информирована ты, и заведомо нам нелояльный… Ты же понимаешь, что мы не можем себе этого позволить.

— Ну убейте меня, — сказала Китти и отключила трубку.

Гречаев отнял от уха телефон, в раздумье посмотрел на него. Через минуту набрал другой номер.

— Убейте её.

Адресуясь к стоявшему рядом Вайзонову, развёл руками:

— С сумасшедшими невозможно договариваться.

Забавно. Как будто шкатулка, которую всё не мог открыть и с досады швырнул в угол, вдруг щёлкнула и открылась сама.

Передавать с этого мобильника напрямую, конечно, не вариант, прослушают почти наверняка. Но напрямую ведь необязательно.

Она набрала по памяти номер. Возможно, правда, телефон там всё же не работал, или они уже уехали, или вообще не те цифры…

Но трубку сняли.

— Да? — сказала Сибилла.

— Это была десятка ружей. Я положила её на выступ за печкой.

Сибилла примолкла на секунду.

— Где ты? Мы вас давно ищем…

— Тихо, это сейчас неважно. Слушай меня. Я тебе кое-что продиктую, постарайся запомнить… Или лучше запиши.

Она поколебалась: был бы Рамишев или Пурпоров… Сибилла же практически не имела дела с шифрами и конспирацией в целом и могла понять неправильно. Но всё же, покопавшись в памяти, Китти назвала семь городов с необходимым количеством букв.

— Именно они, все семь подряд. Записала?

— Я могу и так…

— Нет, лучше запиши. Я помню, что у тебя плохо с цифрами.

— С… — Сибилла прервалась, но тут же оживилась, как человек, нашедший решение для сложной задачи. — Да, поняла. Записала.

— Передай сама знаешь кому. Скажи, что это искомая линия.

— Да, знаю… Это ведь из тех городов, про которые мы не смогли договориться сегодня?

Отлично. Значит, поняла.

— Именно. Утром отзвонись, пожалуйста, по автомату. Не помню… мой номер у тебя есть?

Сибилла помолчала, видимо, соображая, о каком номере речь.

— Да.

— Ну что ж, тогда гладкой вам дороги, — Китти по привычке улыбнулась в трубку.

— Но где ты всё-таки сама? Может быть, нам надо что-то сделать?

— Не нужно, правда. У меня всё нормально.

Китти отключила телефон.

Затем, скорее на всякий случай, чем из реального опасения, достала сим-карту: больше никому не случится использовать этот номер в каких бы то ни было целях. Симка легко сломалась в пальцах. Обе половинки соскользнули вниз и затерялись в выбоинах и трещинах за лавкой.

Вот и всё. Хотя, возможно, и её номер давно успели вычислить, может… Да что угодно может. Но то, что оставалось в её силах, она сделала.

Китти снова опрокинулась навзничь, но не стала закрывать глаз.

Морозный зимний вечер охватил Ринордийск. Снег выбелил дорожки парка, и на них оставались чёткие цепочки следов, проложенные разными людьми. Сами люди почти не встречались здесь в такое время, и она привыкла проходить парк в одиночестве, когда возвращалась домой после пар: так было спокойнее. Так можно было укрыться в темноте, зная, что тебя никто не выследит, или бежать наперегонки с собственными тенями, когда между двух рядов фонарей их высвечивалось по пять или шесть штук на дорожке.

Фонари распушались рыжими шарами в небе, бездонном, льдяно-чёрном — совсем как та декабрьская ночь, что когда-то увидела её рождение.

Справа от дорожки, за высоким старым деревом что-то шевельнулось. Китти заметила, но не подала виду и просто продолжила путь.

Через минуту шелохнулось снова, кто-то даже неловко хрустнул ветками. Ещё через полминуты с соседнего куста свалилась огромная снежная лапа.

Китти остановилась.

— Господин Шержведичев, если вы хотите проводить меня домой, то по дорожке идти удобнее.

Феликс вылез из-за кустов несколько смущённо, но одновременно с видом, будто так и планировал.

— А с чего ты решила, что это я?

— А ты думаешь, так хорошо спрятался?

Феликс обошёл её и, встав почти спиной, небрежно окинул взглядом тёмный парк.

— Я вообще-то не думал тебя провожать, очень надо. Просто хотел удостовериться, что ты дойдёшь.

Китти удивлённо подняла брови.

— Почему же я должна не дойти?

— Ну, знаешь… Бродят иногда всякие личности. И намерения у них не лучшие.

— Надо полагать, при виде тебя они тут же откажутся от своих намерений, — Китти потупила взгляд в снег, чтоб не улыбаться уж слишком заметно.

— Ну прекрати смеяться! Вообще не смешно.

Китти тихо захихикала.

Феликс отвернулся от неё и гордо встряхнул головой.

— Ладно, пойдём, что уж там, — он протянул руку.

Китти посмотрела на его ладонь и снова на него. Надо бы ещё столько рассказать, о стольком предупредить, мелькнуло в голове, ведь он меня совсем не знает. Но если и вправду можно забыть хоть на час о разлетевшихся тенях и о том, что увидят в твоих глазах, если вглядятся слишком пристально… Наверно, это было бы неплохо.

Она протянула руку в ответ.

— Только учти, я живу далеко. Вернёшься за полночь.

— Ничего, не в первый раз.

— Не в первый раз провожать девушек с окраины?

— Не в первый раз гулять по ночному Ринордийску, — он, похоже, опять на что-то обиделся. Но тут же, взглянув вперёд, спросил. — Правда он красивый?

— Да, — ответила Китти. — Правда.

Ночь окружала их сумерками и тысячами огней — это светились дальние многоэтажки и извилистые линии трасс. Город вёл их своими дорогами, не давая заплутать и сбиться с пути, выгибая невзначай спину мостом или бросая взгляд жёлтых глаз на свернувшую в потёмки тропу. Вокруг фонарей же вился снег мелкой пудрой.

— Встань, мразь!

Китти поднялась, механически одёрнула пальто.

Перед ней стояли двое спецов. Один махнул в сторону дверей:

— На выход.

— В затылок? — проходя мимо него, осведомилась Китти.

— Харе болтать, — второй стоял подальше и мнительно оглядывал пол и стены, будто заподозрил что-то.

— Ладно-ладно.

Все трое вышли из помещения и двинулись по коридору. Свет здесь горел тускло, и стены были затёрты, обшарпаны. Снаружи глухо и печально подвывал ветер.

Путь закончился маленьким закутком, обшитым железом. Спецы остановились, дав Китти пройти несколько вперёд.

Похоже, что здесь. Китти затормозила и встала. Вполне возможно, подумалось ей, этот закуток и листы железа — последнее, что она наблюдает. Больше не будет ничего.

«Ведь эту стенку ты видела во всех своих снах? Тех, где пули бьются о металл?»

«Да. Наверно, эту».

Вполуха она слышала, как переговариваются спецы у неё за спиной. «Что, здесь?» — «Давай ещё, наружу» — «Какое наружу, ты видел, что там творится?»…

Ей почудилось вдруг, как она подходит, чего не было в снах, подходит напрямую к стене, где железо хранит вмятины от всех прошлых выстрелов. Здесь был тупик и было начало — здесь, где напряжённый воздух пронизывали сотни и тысячи взглядов и время сходилось в одну точку, не различая секунды и века.

— Я здесь, — Китти оборотилась и позвала. — Придите ко мне!

И они показались. Сначала вроде проглянули лица, но Китти быстро перестала разбирать их, они превратились просто в стаи огней, слетевшихся посмотреть. Китти вытянула к ним руку, и они ринулись навстречу, закружились вокруг неё в пляске.

«Будьте со мной. Чтоб я могла действовать не только от своего имени».

Они летели — многие, многие, — сливаясь с ней, как будто наполняя нездешней многоликой силой. Чтоб вдохнуть её, Китти глубоко втянула воздух и открыла глаза. Она всё ещё не двигалась с места.

Позади слышалось: «Да на крыльцо только выйдем» — «Если только на крыльцо…» С края стены, в углу хлопала небольшая дверь. Ветер раз за разом ударялся в неё, пытаясь откинуть с пути, и тогда горсти снежинок влетали внутрь из мороза и темноты.

В проёме виднелся двор и на белом — чёрные жерди заслона. Поодаль невысоко и тускло горел в метели грубоватый фонарь. Ветер качал его.

Маленький шансик, ещё один. Китти улыбнулась про себя. Всё это вряд ли и не для того, чтоб рассчитывать всерьёз, но хоть попробовать… Позволить себе попробовать, единственный раз и за всех она должна.

Китти выхватила пистолет и развернулась.

— Они уходят на восток, — доложил Шелетов. — Распечаток у них, вероятнее всего, нет.

(Под ним на расстоянии достаточной видимости трое возились вокруг внедорожника и продолжали болтать — о маршруте, о первом автомобиле, который планировали нагнать по дороге, и много ещё о чём. Если же воспользоваться биноклем, будет видно, что двое грузят в багажник канистры, девушка же наблюдает со стороны несколько печально).

— …А, на восток? — встрепенулся Гречаев. — На восток пусть уходят. Можно даже оставить их теперь.

Он отчего-то чувствовал страшную неловкость все последние часы, не понять точно почему.

Когда он закончил разговор, со стула тотчас вскочил Дукатов (тот успел вернуться и был теперь ещё более всем недоволен):

— Ты что это?

— Ну что они сделают на востоке? — Гречаев снисходительно улыбнулся. — Там всё равно никого нет и ничего не работает. Почти что пустошь.

— Нет, я про Башеву! Почему про неё ты даже не спросил? Где она, что там вообще сейчас?

— Нуу… — он медленно и задумчиво пожал плечами. — Я думаю, если Шелетов никак не упомянул отдельно, значит… наверно, там всё как надо.

— Что ж он не доложился тогда, как докладывается о любой фигне почасово? Или похвастать в этот раз нечем?

Гречаев с тревогой посмотрел на него, потом на телефон.

— Нет, я не думаю… Просто, наверно, и в самом деле ничего нештатного, а на нём уже скорее поиск Феликса… Сейчас, погоди.

Он подхватил телефон, заново набрал номер, по которому связывался с Шелетовым. Подождал, слушая, попробовал перезвонить снова. Послушав ещё, отнял трубку и уставился на неё.

— Что такое?

С Шелетовым не было связи.

93.

Китти шла через снег.

В темноте пел ветер и тянулся над всем белым простором.

Здесь не осталось никого другого, исчезли теперь и все голоса в голове. Только она и зима.

Шаг за шагом. Она ступала вперёд, наугад. Иногда ноги и туловище отчего-то переставали слушаться и сбивали с пути, но Китти настаивала, что продвигаться следует прямо.

Мне ещё надо дойти. Ещё не совсем.

Куда… В памяти смутно всплыл поезд на Ринордийск, на котором она вроде бы обещала вернуться. Значит, надо вперёд. Здесь уже недалеко.

Впрочем, что там, недалеко, вспоминалось уже с трудом. А может, она смешала всё? Спуталась в направлениях и часах, в том, что, кому и зачем. Где её пистолет? Что там вообще произошло?

Она попыталась вспомнить, но кто-то всё упрямо занавешивал разум тёмной шторой. Тогда Китти мысленно махнула рукой.

Настоящая её рука была крепко прижата к поясу, словно что-то нужно было нести и потому сохранять это неудобное положение. Но вот, кстати, и фонарь. Он мерцал впереди, ещё довольно далеко, но в пределах доступного. Теперь можно было цепляться за него взглядом и идти легче, не наугад.

Свечение застилось подчас летящей белой пеленой, она мешала смотреть. Дыхание тогда смешивалось с метелью, становилось тяжёлым и вязким, как шаги в этих снегах, и расстояние почти не таяло, сокращаясь по вершку, но всё же сокращаясь — медленно, медленно…

Несколько раз качнуло в сторону. Не падать. Падать здесь нельзя. Всё же потеряв равновесие на последнем шаге, она обвила столб свободной рукой. Крепко удерживаясь, подняла голову: вот и фонарь. Защищённый крепкой решёткой, он бросал с высоты одинокий свет.

Кто бы напомнил теперь, зачем я шла сюда.

Китти сделала ещё несколько шагов. По-прежнему прижимая правую руку, огляделась вокруг. Ах да, она же хотела посмотреть…

Она осторожно отняла руку от пояса, повернула ладонь, чтоб видеть. В свете фонаря красное было не очень красным, но да, это кровь.

Значит, не показалось…

Видимо, отменяется поезд на Ринордийск, да и вообще всё. Те силы, которые ещё оставались, разом как-то обесценились, как это делают просроченные бумажки. Машинально ища поддержки, она опустила руку в правый карман, за шпилькой.

Сейчас всё пальто измажу.

Она ещё попыталась прикинуть, насколько это теперь важно и имеет ли значение, но в следующий миг обнаружила себя в снегу, опустившейся на колени.

Почему я сижу? Я же стояла.

Наверно, отключилась и сама не заметила.

Шпильки в кармане не было. Может быть, выпала по дороге. Тогда возвращаться по тому же пути, пытаться найти в темноте, в этих сугробах… конечно, бесполезно.

А может, не сейчас, где-то ещё раньше.

Мне пригрезилось это, или я клала в какой-то момент её в снег?

Она попыталась подняться, не смогла. Белое и сыпучее вокруг притянуло обратно. Странно, оно было ничуть не холодным, вообще никаким — только для виду.

Наверно, это уже агония.

Странно, мне казалось, умирают по-другому.

Мне казалось…

Но мысли завернулись, замкнулись в круг, и Китти перестала их слышать. Тогда она подняла голову — туда, где светило.

Тысячи снежинок падали из черноты наверху. Они кружили необъятно, из края в край, им не было конца, и не было начала, где они зарождались бы точками; они появлялись сразу — маленькие белые звёзды, вспыхивали искристым пламенем в свете фонаря, проносились и падали, тихо падали, пропадая из виду.

Наверно, теперь-то они будут лететь всегда. Здесь нет иной границы, как будто все, кто был нужен, и так уже рядом.

Они были красивые, почти прозрачные — там, под фонарём, и Китти подставила им свободную левую руку.

Снег ложился на её ладонь и почти тут же таял.

Значит, наверно, ещё не всё. Если бы всё, они бы не таяли. У трупа температура окружающей среды.

Несколько снежинок упало и задержалось на коже.

— Не тают, — прошептала Китти.

Она крепко сжала ладонь. В это же мгновенье позади послышались шаги — слишком лёгкие, чтоб принадлежать живому человеку, слишком различимые, чтоб быть плодом воображения.

Китти чуть-чуть, сколько смогла, приобернулась:

— Фройляйн? Это вы?