71-80

71.

И как она раньше не подумала, где надо искать уголь на самом деле!..

Вертолёт отвёз её в бывшую резиденцию Софи — здание так и стояло поодаль от городского центра, выходя фасадом на набережную реки. Волны внизу и шум винта напомнили было о давно прошедшем, которое никогда не хотелось вспоминать, но… странное дело. Казалось теперь, будто это было не с ней — совсем с другим человеком. Да и скорее понарошку, чем всерьёз.

В резиденции, похоже, не появлялось почти никого, с тех пор как ушла хозяйка. Словно бы опасались, что место проклято, и избегали лишний раз подходить. Предметы покоились на своих местах, время будто перестало существовать для них. Нет, оно шло на самом деле — там, в большом мире, мире людей. Но здесь об этом не знали.

Лаванде показали, где находился правительский кабинет. Дальше она предпочла идти сама.

В первый раз она ступала сюда…

Свет лился через окно, рассеянный от нескончаемого дождя, и пыльная взвесь стояла в нём. Лаванда подошла туда, к окну: снаружи разлёгся мёртвый палисадник. Нет, не просто облетел на зиму — похоже, он сгорел.

«Крысиная королева… Кто ж вам виноват, если вы сами такие». Смахнуть пепелинки со стола.

Да, так, — Лаванда обернулась к столу. Там она сидела, только стул теперь убрали (наверно, внезапно стал нужен в другом месте). Это неприятно кольнуло, и Лаванда недовольно поморщилась. Давайте тогда уже, сносите обитель зла или обустраивайте что-то своё, нужное и правильное. Таскать же по мелочи — это так… низко.

Она прошла к столу. Да, здесь. Здесь сидела Нонине, облокотившись о край, и уголь лежал рядом — вмиг дотянуться, если понадобится вдруг. Куда он делся потом?..

«Уголь взял человек, о котором мало знали: он сторонился всех и прятал лицо под маской. Поговаривали, что он юн и хорош собой, хоть и вспыхивали его глаза порой недобрым огнём. Говорили также, что он служит справедливости и возмездию».

Мало похоже на Софи, подумала она в который раз. Хотя жизнь иногда подбрасывает причуды.

Если бы она сама писала тот длинный список (заочное спасибо, кстати, Феликсу)… Если бы резко вскочила и уголь откатился бы в сторону, мимо гипсового бюста давнего правителя…

В дальнем углу послышалось копошение. Лаванда подняла голову: там, из зазора в плинтусе высунулась не самая крупная, но отнюдь не маленькая крыса. В зубах у неё был…

— Ах ты!

Схватив первое, что попалось, — фигурку старого божка — она довольно метко швырнула, но крыса успела увернуться. Пролетев в сантиметре над крысиной головой, статуэтка ударилась в стену и разбилась вдребезги.

— Поздравляю, — насмешливо раздалось позади. — Похоже, ты первая, у кого получилось.

Лаванда, кинувшася было за ворюгой, повернулась вокруг оси.

— Софи?

— Ну, вообще-то ты в моём кабинете, разбрасываешься моими вещами… — Софи Нонине поправила на плечах призрачный плащ. — Как я должна на это смотреть? Гляди, чуть не прибила бедную животину.

Она опустила руку к этажерке, куда, догрызая уголь, уже забралась крыса. Та спешно вскарабкалась по плечу бывшей правительницы и спряталась под гривой тёмных, взбитых в беспорядке волос.

— Вот правильно, иди под моё крылышко, — проворковала Софи, на всякий случай обернулась к Лаванде. — Это я ему, не тебе.

— Мне нужен уголь.

— Да, мне тоже много чего нужно.

— Мне нужен уголь, — Лаванда сделала шаг вперёд.

— Слушай, — Софи вскинула недовольный взгляд. — Ты и так забрала у меня всё, оставь хотя бы это. «Не отнимай меня у меня», как сказал… А впрочем, неважно. Всё, забудь, нет угля. Нет и никогда не было.

Пряди её больше не шевелились.

— Высший эгоизм, — тихо, глядя ей в глаза, сказала Лаванда.

— Даже больше, чем мысли вроде «одно место для меня, и пусть все остальные тонут»? Удобно решается наличием собственного вертолёта. Впрочем, мы уже говорили об этом.

И вправду, говорили. Она вдруг вспомнила, кто перед ней и что с этим человеком совершенно не стоит оставаться наедине.

— Не подходи, — Лаванда напряжённо подалась к двери.

Софи примирительно прикрыла глаза:

— Спокойно, я призрак. Призраки очень мало что могут на самом деле. Только ходить вокруг да около и действовать на нервы, но это ж с кем получается, с кем нет… Ну и видеть то, чего раньше не видел. Так вот иногда хочешь придушить какую-нибудь дрянь, но нет, не могу, — она со смехом развела руками. — Призрак!

— Ты про Китти Эрлину? — догадалась Лаванда.

— А ты проницательна. Дрянь ещё та, знать бы чуть пораньше, — Софи довольно, но холодно улыбнулась. — Только не называй её этим именем при встрече — разве что хочешь намеренно сделать ей неприятно. Но ты не захочешь… — она, прищурившись, покачала головой. — Ты же хорошая девочка и никому не желаешь ничего плохого, разве что вынудят иногда мерзкие людишки ронять самолёты на города. Но это, право, такие мелочи.

— Я не знала, что он боится летать, — Лаванда нахмурилась. — Я бы никогда не полетела, если бы боялась самолётов.

— Да, люди подчас ведут себя странно… Так, значит, то, что самолёт вообще был над Ринордийском, когда он сказал иное, тебя не насторожило? Странно, я была уверена, ты обратишь внимание, — она предупреждающе подняла руку. — Да, кое-что знаю. Но говорю сразу, рассказывать не буду. Ты и сама докопаешься. У тебя ведь есть мел.

Лаванда невольно кинула взгляд за окно. Там, в прозрачной дымке по-прежнему полоскалась вторая половина белого кругляша. Маленький, маленький, непреодолимый изъян.

— Разве так много разницы? — Софи смотрела туда же из-за её плеча и будто бы услышала невысказанное. — Прошлое и настоящее в твоих руках, все истории меняются по одному твоему слову — и так для каждой головы в этой толпе. Это — великое достижение, любой художник или поэт почёл бы за счастье так делать. Твой мир почти совершенен… Хотя страну ты угробила, признаюсь честно.

Лаванда подняла руку, призывая помолчать. Показалось на миг, что она знает, как зовут этот изъян, эту маленькую трещину, что портила всё. Будто кто-то упрямо цеплялся за края, которые почти удалось отодвинуть, и одним существованием, самой своей природой оспаривал нарисовавшуюся ей новь. «Переписывание истории — о чём говорят власти и к чему готовиться гражданам страны…»

— Софи? — позвала она.

— Я тебя слушаю, маленький диктатор.

— Расскажи мне про Китти.

— Это забавно — просить у меня помощи, когда меньше полугода назад ты лично меня убила. Но что же ты хочешь услышать? Она приходила сюда в ту ночь — когда меня здесь уже не было. Ты ведь знала, что она тоже может писать углём?

— И она забрала его? — Лаванда вся подалась вперёд.

— Она отказалась. Поразительное существо. Поэтому теперь уголь вернулся ко мне. Никому больше он бы всё равно не пригодился.

— Отказалась… — пробормотала Лаванда.

«Говорили также, что он служит справедливости и возмездию…»

— Но почему?

— Испугалась, — Софи равнодушно пожала плечами. — Теней прошлого… Самой себя. Когда человек боится быть тем, что он есть, и делать то, чего ему хочется, всегда получается примерно так. А могла бы быть сейчас наравне с тобой.

Что-то было неправильно здесь. Она попробовала пройти путями этого человека, но они оставались ей непонятны, тонули в потёмках, терялись тропами над пропастью.

— Покажи мне её, — попросила Лаванда.

Софи с нарочитым вопросом подняла брови:

— Что такое, вишнёвое дерево не видит под покровом мрака? У них ведь сейчас ночь… Впрочем, изволь.

Лаванда увидела комнату. Довольно старую, с потёртыми обоями и ассиметричными, какими-то случайными выступами и нишами в стенах. Здесь было темно, но на столе горела небольшая свеча. Китти стояла рядом.

— Если ночь… то почему она не спит?

— У неё снова бессонница, — стоя за спиной Лаванды, Софи наблюдала у неё из-за плеча. — Бессонница и галлюцинации. Можно подумать, лично пристрелила человек сто, не меньше. Твоего будущего она никогда не примет.

Нагнувшись к свече, Китти что-то шептала, будто разговаривала с пламенем. Поверх обычного чёрного одеяния на плечи её было накинуто покрывало, глаза же мерцали лихорадочно и как-то не очень здорово.

— Это похоже на какой-то ритуал, — проговорила Лаванда. — Она чего-то хочет?

Софи скептически поджала губы:

— Если совсем вкратце, она почему-то считает, что должна принести себя в жертву и тогда всё будет хорошо и правильно. Да, только так. По-другому она не умеет.

Будто услышав их… нет, конечно же, услышав что-то другое, там, у себя, Китти отвлеклась от свечи и обернулась. Какое-то время высматривала в темноте, затем отступила, зябко закутала плечи. Похоже, у неё и вправду был жар.

Она отпила из кружки на столе, закашлялась, согнулась чуть не пополам, прихватив одной рукой край стола. Наконец, справившись с собой, медленно подбрела к окну и оперлась ладонями о подоконник. Ночные блики блуждали по комнате и по ней, но за окном были только темнота и холод. Что ей там?..

— Что она делает? — Лаванда обернулась к Софи.

— То же, что и ты. Разговаривает со своим отражением.

72.

Трасса терялась в снежном тумане. Бесконечная белая муть.

Чуть ранее они видели ещё обочины дороги, сопки и редкие лески, встающие по обе стороны. Несколько раз они примечали тех созданий: неспешными отблёскивающими фигурами те возникали порой совсем близко, но казалось, две машинки на трассе их не интересовали. Один раз большим сборищем они кучковались вокруг догоравших руин. Не хотелось думать, что здесь было раньше.

Китти мельком глянула на приборы.

— Скажи мне, если увидишь заправку. Бензин кончается.

— А в канистре?

— Пусто, — не уточняя причин.

— Ну, если увижу, конечно, — Феликс отвернулся к ветровому стеклу. Там давно ничего нельзя было разглядеть: белая сыпучая пелена тянулась, наверно, над всей землёй, сколько её ни есть, и всё, что привычно существовало вокруг, кануло бесследно в снежной взвеси. Неба здесь не было.

— Думаю, они двигаются в том же направлении, что мы, — зачем-то сказала Китти. — На запад.

— Что?

— Те твари, — она на секунду взглянула на Феликса. — Мне показалось, они идут вместе с нами.

— К столице?

Китти недовольно прикрыла глаза. Они ни разу не говорили об этом — что движутся… неважно.

— На запад, — поправился он.

— На запад.

Муть расступалась перед стеклом, оборачивалась мелкими белыми крупинками, которые тут же пропадали из виду, давая дорогу следующим.

— Интересно, что они такое, — глядя наружу, пробормотал Феликс. — Что представляют из себя. Живые существа? Или странные механизмы? Я ни разу не видел, чтоб они что-то пожирали. Они только уничтожают.

— Возможно, это их пища. Разрушение.

— Они не создание человека. Это что-то совсем чужое — непонятное, незнакомое… Как из других миров, — он принуждённо усмехнулся. — Не знаю, что из этого хуже.

Китти не отвечала. Но, начав говорить, он уже не мог остановиться — он как будто не существовал, когда не говорил.

— Может быть, они порождение зимы и пришли вместе с этим снегом. Может быть, тут всегда так, в этих краях. Когда приходят холода. А мы просто не знали.

— Не неси бред, пожалуйста, — Китти продолжала смотреть вперёд. — Это самая обыкновенная зима, просто не в Ринордийске. Она не так плоха.

— Скажи это кому-нибудь другому. Я сыт по горло зимой в таких количествах. Всем этим снегом, метелью, этими бесконечными сопками… Не могу больше их видеть, — он уставился было демонстративно в бардачок, но вспомнил, что нужно следить за заправками.

— Ты боишься её заранее, — негромко проговорила Китти. — Боишься зимы. Если пустить её к себе, она бывает хороша. Кстати… ты никогда не замечал, что фонари ярче всего горят в метель?

— Сейчас заметил, — он круто развернулся и прильнул к стеклу. — Посмотри!

Сквозь снежную завесь пробивались мутноватые пурпурные огни. Такие загорались порой на улицах Ринордийска в самые лютые зимы. За ними, если хорошо присмотреться… нет, ему не показалось, там вставали силуэты многоэтажек.

— Это город, — Феликс обернулся на неё. — Мы в городе, Китти. Меня же не глючит?

— Да, я тоже вижу дома, — она с недоверием повела головой. — Правда, всё равно нет людей.

— Да внутри они все, ясное дело, — он рассмеялся. — Кто в такую погоду выйдет наружу… Давай остановимся, я посмотрю, где мы?

Китти притормозила.

— Куда ты собираешься пойти?

— Тут, недалеко… Я вижу, вон то похоже на казённое здание, на нём должно быть написано. И наверно же там есть люди!

Китти посмотрела, куда он показал, чему-то слегка нахмурилась.

— Через пятнадцать минут я начну сигналить. И возьми телефон. Если не придёшь через полчаса, придётся созваниваться.

— Не придумывай, — раздражённо и весело оборвал он. — Я вернусь гораздо раньше.

Прежде, чем она бы ещё что-то сказала, Феликс выскочил из машины и двинулся на свет и силуэты.

Но где же они? Нет, фонари светили, он видел их, как прежде, но дома… Они, похоже, вновь исчезли за маревом пурги.

Дорожка, впрочем, была хорошо утрамбована и обозначена среди сугробов, кто-то здесь постарался. Запомнив, где стоял автомобиль, Феликс двинулся вперёд по ней. Это было вроде сквера, отдалённого от всех построек и совсем пустого в эту пору. По бокам, поодаль застыли черневшие кусты. Ветер пытался сбить с них снеговые шапки и яростно свистел в ушах. Феликс прошёл туда, где, как ему казалось, пролёг городской проспект: с той стороны дороги отчётливо горел красным светофор.

Слева проспект горкой уходил вниз, в тянущуюся череду огней. Даже провода вроде трамвайных, все в инее — Феликс рассмотрел их прямо над головой, на фоне просвечивавшего неба. Рельсов, правда, не было. Справа же вроде бы поворот дороги заграждала череда зданий.

Там не светило фонарей, но Феликс направился в ту сторону. Ему всего и надо сейчас, что найти подходящую табличку на стене — или, скажем, подъезд. Люди, конечно, неохотно вылезают из своих квартир, но не откажется же кто-нибудь из них сказать приблудившемуся путнику, что за город вокруг.

Дойдя до перекрёстка, он остановился под дорожным указателем: километр туда, три — в другую сторону, а если пройти ещё и повернуть направо… Феликс вчитался в неопределённые, ничего не говорившие имена. Улицы с таким названием найдутся, пожалуй, в самом маленьком городишке где-нибудь на отшибе.

Феликс шмыгнул носом (в него уже успел набиться снег), завернулся теплее. Угол здания, который он отчётливо видел, когда стоял у светофора, теперь куда-то пропал, и ближайшие дома мерцали на хорошем отдалении. Туда ещё шагать и шагать…

По той стороне улицы, в свете лилово-пурпурных фонарей прошла небольшая компания: двое мужчин и женщина, одетые по моде начала прошлого века. Они разговаривали и чему-то смеялись.

— Я и говорю, — вещал тот, что был повыше, — наша жизнь — и так сплошная сатира на саму себя…

Они не заметили Феликса — или только сделали вид — и прошли мимо. Смех их смолк в отдалении.

Слишком быстро смолк, отметил он про себя. Чтоб оценить, как далеко до домов, вновь вскинул взгляд на них.

«Эй, парень, да ты посмотри… Там же ни одно окно не горит. Ещё не настолько поздно и не настолько сейчас светло, чтобы нигде не горело. Да и на силуэты погляди внимательней, ничего не…»

Он сделал шаг назад, не захотев внимательней. Нет, это не страх — звериный почти инстинкт, он отчётливо сказал: «не надо дальше».

Спокойно, без всякой видимой паники он отступил: минул перед глазами сквер, заросший голыми кустами, метель косо падала в свете фонарей. Дорожка глухо похрустывала под шагами.

Чуть поодаль возникла наконец трасса и чёрная машинка на ней. Внедорожник стоял сразу позади. Феликс различил за рулём силуэт Китти, помахал ей: мол, я здесь, не надо никому сигналить. Взгляд выхватил телефонную будку, как раз на выходе из сквера. Не стойка, закрытая кабинка с прозрачной дверью, он думал, такие закончились в конце того века… Интересно, рабочая или нет.

Феликс сделал ещё знак Китти, хотя не уверен был, что она видела, перебрался к будке через глубокий снег. Дверь открылась с трудом — ветер перетягивал её и норовил вновь закрыть, — но в итоге Феликс просочился внутрь. Здесь висел старый грязновато-металлический аппарат — угловатый, чуть вытянутый в высоту, с чёрной трубкой и диском для набора номера. Жетоны, вспомнил Феликс, где он сейчас достанет хоть один жетон. Впрочем, полусодранная наклейка на двери сообщала, что звонок по стране бесплатный.

Помедлив и ещё раз неуверенно окинув взглядом автомат, он всё же снял трубку. Наверняка же и не работает — в такую вьюгу, в заброшенном в неё далёком городе, тут, вполне возможно, вообще связь не ловится.

Но гудки шли. Ровные, средней длины, какие и должны быть.

Кому? — насмешливо встал вопрос. Кому ты собираешься звонить, будучи в бегах, скрываясь в неведомом далёко от всех структур, не зная, что дома и существует ли ещё вообще твой город?

Кому ты можешь теперь позвонить, проходя недочеловеком в списках?

Пальцы неуверенно, порой ошибаясь, начали набирать номер.

Он же отдал ей тогда свой старый мобильник, «на всякий случай, если где чего», и обещал подарить нормальный к осени или, может, и раньше. (Хорошо всё же, что так повернулось: не пришлось нарушать обещание и объяснять, что с финансами не так безоблачно, как он сказал вначале). Она, правда, всё равно им не пользовалась и даже, кажется, не носила с собой.

Вряд ли, конечно… Очень вряд ли.

— Да, — без интонации вопроса ответил голос с того краю.

Он невольно сжал трубку до боли в пальцах.

— Лав?

— Да.

Да, это была она. Кто бы она ни была теперь.

Феликс на миг закрыл глаза, сказал первое, что попалось:

— Это я. Не вешай трубку, пожалуйста.

Пауза. Медленно:

— Я тебя слушаю.

— Нам надо поговорить, — он прислонился к стенке будки, бегло кинул взгляд за дверь, где летел подсвеченный снег.

Ещё пауза.

— О чём?

— О жизни, Лав, — он коротко рассмеялся. — Как всегда, о жизни.

— И что ты хотел сказать?

Феликс раскрыл было рот, но остановился. Он отчего-то был уверен, что она бросит трубку.

И теперь не знал, что хотел сказать. Что вообще можно сказать тому, с кем он сейчас разговаривает. Как жаль, что не увидеть лица, было бы хоть чуть-чуть понятнее… Только этот голос в автомате.

Молчание затянулось. Снаружи свистел ветер.

— Ты… ты слушаешь, да? Тебе сейчас слышно?

— Я тебя слышу, Феликс. Говори.

«Знаешь, мы тут непонятно где, бродим в какой-то преисподней и, кажется, немного заблудились. Ты бы не могла прислать пару вертолётов — здесь холодно и порядком уже надоело». Вместо этого, выпрямившись, Феликс сказал:

— Лаванда, послушай меня, это серьёзно. С востока идут какие-то странные существа. Возможно, они движутся на Ринордийск. Они огромные и крушат всё, что им попадается. Если не принять меры, это может плохо закончиться.

— Я знаю, Феликс, — спокойно ответили с той стороны. — Я сама их позвала. Это наши гости.

— Какие, к чёрту, гости! — он развернулся к аппарату, вцепился в узкую полку под телефоном. — Они устраивают лесные пожары, рушат здания, они сожгут нахрен весь Ринордийск, если доберутся туда!

— Я всё это знаю, — процедили там. — Извини, у меня очень много дел.

Гудки раздались в трубке. Феликс дёрнулся от них:

— Лав… Лаванда!

От его окрика, конечно, ничего не переменилось. Феликс чертыхнулся, несколько раз ударил по рычагу для сброса. Нет, он бы набрал снова, в этот бы раз не постеснялся.

Гудков не было. Вообще.

Он прислушался, на всякий случай нажал на рычаг ещё раз. Ничего. Автомат просто не работал.

— Что за… — он растеряно оглянул будку, диск с цифрами, полусодранную наклейку (звонки по стране бесплатно). Повесил трубку, попробовал снова. Повесил обратно.

К тому времени, как Феликс по сугробам добрался до машины, ему даже начало казаться, что будка и весь этот разговор ему приснились.

Рамишев и Пурпоров, а с ними и Сибилла, ничем не были удивлены — разве что тем, почему вдруг встали на трассе. Феликс попытался разъяснить, но, когда обернулся назад, не увидел уже ни силуэтов многоэтажек, ни даже огней.

— Но был же город? — спросил он Китти, когда они остались наедине в салоне. — Он же был.

— Нам показалось, мы видели город, — лицо её было спокойно и непроницаемо. — Это всё, что я могу сейчас сказать.

Феликсу же показалось, она видела что-то, о чём не говорила.

73.

Когда стрелка уже угрожала сдвинуться к нулю, впереди забрезжили лампочки, окаймлявшие угловатый контур.

— Аллилуйя, — Феликс приподнялся, чтоб рассмотреть уж точно, и вновь с облегчением бухнулся в кресло.

Китти вскинула взгляд:

— Заправка?

Так и было. Бензоколонки и большое табло с мерцающими цифрами порядком завалило сугробами, но вид всё имело вполне рабочий. Ожила даже осторожная надежда, что здесь в каком-нибудь углу сейчас отыщутся люди, что они просто спрятались туда от непогоды. Но нет, конечно, — это оставьте себе. За стеклом кассы, равно как в павильоне с прилегавшей закусочной и маленьким магазином никого не наблюдалось.

Дверь оказалась закрыта, но не заперта на ключ. Похоже было, как будто ушли совсем недавно и, может, ещё вернутся. Китти быстро осмотрелась по сторонам, вернулась обратно к машинам.

— Леон, помоги мне, — кинула она. — Здесь, у колонок. Я попробую включить.

На пару с Пурпоровым они наполнили под завязку баки в обеих машинах и две запасные канистры. Совсем несложно, можно продолжать в том же духе, если попадутся ещё бесхозные заправки.

— И вот что, господа: похоже, нам придётся мародёрствовать, — объявила Китти, снова вынырнув на улицу. — Я совсем не уверена, что мы скоро доберёмся до населённых мест.

— Спасибо, гражданин дежурный по надсмотру, — язвительно, но беззлобно протянул Феликс. — Что бы мы только делали без вашего разрешения…

Она ещё раз прошла внутрь — на случай, если здесь найдётся что-то полезное. На стойке около кассы стояла кружка, тёмная изнутри от налёта, но сейчас она была пуста. Какие-то мелочи вроде старых журналов или надломанных отвёрток тоже можно было найти легко, но всё не то, что требуется. Китти повертела в руках старый перочинный нож, отбросила в сторону, проверила радио на стене. Оно работало. (В автомобиле давно уже звучали только неразборчивые шумы).

Сквозь невнятный треск пробился молодой, откуда-то знакомый голос:

— …истории — что обещали власти и с чем в итоге столкнулись мы, граждане страны. Кто имеет право на истину и кому выгоден эрзац светлого прошлого? Ответы куда очевиднее, чем кажется. С вами был Павел Трешкин, специально по наработкам Китти Башевой, повторный выпуск через…

Звуки зашуршали, смешались, вернулся на мгновенье треск и тут же сменился другим, спокойным и поставленным голосом:

— Новые вести из городского парка. Специалисты начали устанавливать предохранительную перегородку через центр пруда, однако она не понадобилась: лебеди и чайки сами смогли поделить водное пространство. Но местные жители беспокоятся: с наступлением холодов пруд начинает затягиваться льдом и места для птиц остаётся всё меньше…

Китти выключила радио. Опустилась за стол, облокотилась о него.

Дурак, какой же дурак…

Надо было предупредить, чтоб не лез в это, — по крайней мере, без её руководства.

Не успела.

— Эй, знаешь что? — в дверях возник Феликс. — Я теперь понял, куда нам. В забегаловке на дверях — карта окрестностей. Совсем мелкая, но ближайший пункт там есть.

— Да? — она мельком обернулась. Тот стоял в дверях, прислонившись к косяку, и был по виду очень доволен собой. — Молодец.

— Так что, едем? — Феликс сделал несколько шагов внутрь, осмотрелся, как бы пытаясь понять, что её здесь остановило. — Или как?

— Да. Сейчас, — она помяла сцепленные пальцы. Конечности, казалось, налиты металлом. — Одну секунду.

74.

Конечно, выпуск в прямом эфире Лаванда пропустила. Но не беда: всё было записано и тщательно сохранено.

Внимательно досмотрев всё, что было, Лаванда повернула голову к Гречаеву, потом к Вайзонову.

— Что вы можете сказать про это?

— Я думаю, это только издержки возвращения радио и телевидения в штатный режим, — улыбнулся ей Гречаев. — Пока с новой станцией несколько не устоялся порядок и многое отдаётся на откуп тому, кто оказался ближе… Совсем как в стране во время больших перемен. Чего-то подобного, конечно, следовало ожидать, была чья-то промашка. Не думаю, что кто-то вспомнит об этом эпизоде уже спустя неделю.

— Я не совсем о том, господин Гречаев, — Лаванда задумчиво отвела взгляд и смотрела теперь мимо — мимо всего, что рядом. — Мне… странно.

— Отчего же странно?

— Я не понимаю, что в этом есть такого и что заставляет так лихорадочно отстаивать любую черту, — ведь на самом деле они даже не помнят ничего из того, что было. Если бы им рассказали иначе, они знали бы совсем другое. Право на истину, где всё зависит от случайного слова… Нет, я не понимаю.

Она перестала смотреть мимо и остановила теперь взгляд на Вайзонове.

— Я хочу поговорить с ним.

— Госпожа Мондалева, ведь он только диктор, — Гречаев вновь завладел её вниманием. — Я более чем уверен, что он просто исполнял указания сверху, не особо задумываясь, насколько в данный момент такое уместно… Как, в общем, часто случается с людьми подчинёнными.

— То есть указания Китти Башевой, — задумчиво произнесла Лаванда.

— Н-нет, не думаю… Китти Башева давно не имеет связей с телевидением, разве что совсем неофициальные. И уж точно не имеет никакого влияния на то, что делается в эфире. Иным словом, хотя здесь всё, конечно, на догадках, нет, кажется, никаких серьёзных причин её подозревать…

Лаванда помолчала, недовольно хмурясь, затем снова перевела взгляд на Вайзонова.

— Скажите, Герман, как вы думаете? Если человек из союзников раз за разом пытается повернуть всё по-своему и мешает, что здесь можно сделать?

Вайзонов коротко потёр переносицу.

— Я считаю, его следует отстранить от дел.

— А если он продолжает вмешиваться по собственной инициативе, несмотря ни на что?

Вайзонов несколько поколебался, на секунду встретился взглядом с Гречаевым и чётко проговорил:

— В таком случае, полагаю, возможны более кардинальные меры.

Лаванда задумчиво кивнула:

— Да. Я тоже так думаю.

«Пункт» назывался Перебежье. Странное это было поселение: два или три дома (третий мог оказаться хозяйственной пристройкой, по их состоянию теперь сложно было сказать) стояли открытые настежь и раздёрганные, как после разорения. Снег был чист, местами разлёгся непролазными сугробами, мостился на продавленных стареньких крышах, местами же гладь была помята и взбита, будто в ней валялся кто-то огромный, оставляя неровные следы, где падал.

— По-моему, они тут уже были, — мрачно заметил Феликс, пока они не вылезли из машины и их не слышала остальная компания.

— Те? — уточнила Китти.

— Именно.

Она пожала плечами:

— Недорушили…

— Не захотели?

— Сейчас надо будет проверить.

Конечно, проверить они не могли. Не найдя больше свидетельств присутствия, кроме ям на снегу, они вынужденно предположили, что сейчас никакой угрозы здесь не таится. Тут, разумеется, была определённая доля допущения — все понимали. Но небо начинало отдавать в тёмную голубизну, скоро должно было стемнеть, а ехать в ночь в очередное никуда никому не хотелось. Ну и правда же, они всегда смогут быстро скрыться, если посетители всё же нагрянут, — они почти убедили себя в этом.

Обустроиться оказалось не так легко: дома промёрзли, местами же разломы и разбитые окна пришлось баррикадировать, об электрическом свете не было и речи. А предстояло ещё решить с дальнейшим маршрутом. Чтоб не мешать, — места внутри и так не развернуться — Феликс и Китти перебрались в соседний дом обсудить карту.

Китти в накинутом на плечи пальто поворошила в печи давно сгоревшие дрова.

— Ладно, обойдёмся.

Она наскоро зажгла горелку — благо в той ещё оставалось топливо. Хватило на минимум тепла и какое-никакое размытое освещение. Дрожащими пятнами они пролились по внутренности дома.

— Кстати, смотри! Совсем забыл, — Феликс высыпал на стол горсть сим-карт. В ответ на удивлённый взгляд пояснил. — В магазине, под прилавком. Мне везёт сегодня.

— Не хвастайся, — машинально заметила Китти, переместившись к столу. — Услышат кому не надо.

— Неужели призраки? — фыркнул он.

— Может быть. Давай проверим сначала, какие из них работают.

В четыре руки они разгребли тоненькие пластинки; пробуя одну за другой, нашли подходящие — каждый для своего мобильника.

— Если остальные откажут, отдам эту Витику или Леону, — заключила Китти. — Чтоб по рабочему телефону на машину.

— Сибилла сразу не в счёт?

— У неё нет мобильника… Давай с картой?

Они расстелили во всю ширь выцветший лист бумаги. Феликс склонился над ним.

— Что-то уже совсем не представляю, где мы… Свернули тогда южнее Камфы, нет? Хотя это без разницы, по большей части.

— Несколько суток мы двигались на запад.

— И возможно, проезжали большой город… Возможно, совсем не факт. Однако… Так, подожди, кажется, вижу.

Он приподнял эту часть карты, чтоб поймать для неё больше дрожащего света, недовольно бросил обратно.

— Совсем темень. Ты так разбираешь что-нибудь вообще?

— Топливо кончается, — Китти поднялась в полутьме лёгкой тенью, придвинулась к горелке. — Сейчас.

Запахнув пальто, она быстро направилась к выходу.

— Ты куда?

— За бензином. Думаю, подойдёт, — она на секунду обернулась в дверях.

— Подожди, — Феликс вскинул руку. — Стой вот так.

— Стою, — она застыла вполоборота: рука на ручке двери, лицо — в блуждающих пятнах света и тени, но, кажется, губы выгнулись чуть насмешливо, как будто она уже угадала его мысли.

Феликс приблизился на несколько шагов, сместился в сторону для нужного ракурса. И как он прежде не замечал этого сходства…

— Китти, скажи, пожалуйста, — он подошёл вплотную, внимательно изучая дверной порог. — Вот эти все слухи, что у тебя в родственниках был кто-то из ССО… Это слухи? Или всё-таки нет?

Она взглянула и тут же отвернулась. Спокойно осведомилась:

— В Шаторском был архив?

— Был. Неплохой довольно, скажу тебе.

Уголки губ дрогнули уже более явственно.

— Ну да, — Китти обернулась. — Я не Башева, я Эрлина. И не смотри так, будто для тебя это новость.

Она вышла за дверь.

Машина стояла поодаль. Китти к ней не пошла.

Вместо этого она свернула в сторону, к черневшему лесу: покрыв крутой пригорок, он уводил вниз по склону.

Дальние деревья таяли в снежной дымке. Ближние… да, вот это, она схватилась — раз, второй, — нет, в третий ветка всё-таки не обломилась и дала не упасть.

Она склонилась над самой пропастью, глубоко вдыхая мороз. Муть накатила на минуту, но нет, ничего. Дождавшись, когда в глазах просветлеет, Китти с усилием выпрямилась. Ветвь дерева была толстой и крепкой, она помогала удерживать равновесие. При охватившем вдруг ознобе это было нелишним.

«Скоро будешь падать на ходу, как те каторжники».

Почувствовав затылком, что кто-то смотрит, она обернулась. Призрак стоял в нескольких шагах от неё.

— Уморить себя голодом во искупление? — он покачал головой. — На тебя это похоже.

Китти отпустила ветку, развернулась лицом к нему.

— И чего же ты хочешь на этот раз?

75.

Белый лес застыл в тонком, чуть слышном звоне — так звенит хрусталь, если потревожить его мягко-мягко. Где-то из-под снега проглядывали красные ягоды, навсегда схваченные невесомой коркой льда, и кончики веток дремали в сизоватом налёте инея. От прикосновения они просыпались на миг и отвечали пальцам печальным и радостным холодом, но секунда — их вновь сковывали чары, погружая в дрёму и застывший покой.

Это было царство грёз, царство давно несбывшегося и вечного сна. Из него нельзя было уйти.

Она позвала, но никто не отозвался на имя: теперь оно лишь краснело здесь ягодами под снегом. Все, кто прошли этими дорогами, скрылись в белых вихрях и больше не могли её услышать.

Всё же, что осталось ей, — бродить в зачарованном лесу…

Звуки музыки гремели уже в отдалении, в недрах школы, здесь же коридоры были пусты. Она шла вдоль стены и, казалось, думала пробраться незамеченной. Белое платье, перекроенное из какого-то старого безразмерного сарафана, но красиво усыпанное пластмассовыми блёстками, два хвостика, схваченные бледно-розовыми лентами, свисают на плечи, — ей семнадцать, и она… нет, едва ли красива, но ведь не хуже всех тех разряженных девчонок. Да, совсем не хуже — она расправила плечи и даже улыбнулась почти победно: сегодня выпускной, а значит, эти стены и этих людей она видит в последний раз. Вот практически и всё…

Из-за угла появился её одноклассник.

— Ага, — она подалась было назад, но он оказался быстрее и вмиг почти прижал её к стене, рукой преградив путь к отступлению. — И куда это ты собралась так рано?

— Домой, — процедила она, опустив взгляд.

— Домой к мамочке? — в тоне послышалась едкая насмешка. — Хорошим девочкам пора в постельку? Могла бы, к слову, вообще не краситься, всё равно страшная, как макака.

Она сглотнула ком, подступивший к горлу, подняла глаза:

— Что тебе надо?

— Да так, ничего особенного, — он неспешно смерил её взглядом. — Ты же, конечно, не против?

— Вообще-то против, — она попыталась просочиться между ним и стеной. — Дай пройти.

— А так? — в его руке мелькнул ножик. Лезвие рассекло воздух и застыло впритык к её горлу.

Она вжалась, сколько возможно, в стенку, вскинула взгляд:

— Да ты ненормальный, — углы рта невольно дрогнули. — Ты чокнутый псих.

— Допустим, и что дальше?

— На тебя выйдут мгновенно. Сядешь за убийство.

— Может, и не выйдут, — он продолжал смерять её взглядом, явно ловя кайф и от расширившихся глаз, и от частого напряжённого дыхания. — В этом крыле никого нет, я проверил. А даже если и выйдут… Тебе-то будет уже всё равно.

Он улыбнулся — наверно, этому своему заключению, — несколько раз провёл ножом по её шее, вверх-вниз, лишь слегка надавливая.

— Чуть сильнее — и ты труп. Как тебе такая перспектива? — когда она не ответила, продолжил. — Впрочем, можно ещё по-другому.

Лезвие плавно скользнуло вниз, остановилось у верхней пуговицы платья.

— Или можешь сама, — бросил он, будто всё это ему наскучило. — Хотя там и смотреть не на что. Доска гладильная.

Она молчала, отвернувшись в сторону и остановив взгляд где-то далеко.

— Так что? — он снова подвёл нож к её горлу. — Здесь? Или здесь?

— Отпусти меня, — сказала она тихо.

— Что-что?

— Просто отпусти меня.

— А что глазки-то блестят? — он прихватил её за подбородок, развернул к себе. — Плакать надумала? Тебе это не поможет.

Невдалеке послышались голоса: похоже, сюда направлялась целая компания. Отвлёкшись, он обернулся, и в этот момент она успела разбить преграду и вырваться.

— А ты всё-таки придурок, — уже на расстоянии кинула она с нервным смешком и тут же метнулась к лестнице, что вела к чёрному входу.

Выругавшись, он прошагал следом.

— Я до тебя всё равно доберусь, — он остановился у ступенек, крикнул в пролёт. — Слышишь, Рита? Когда-нибудь я доберусь до тебя и оторвусь по полной, я тебе обещаю!

— Да, как-нибудь потом! — отозвалась она уже далеко внизу.

Китти закрыла глаза и прислонилась к стене. Оба не видели её, но она зачем-то видела их.

Открыв глаза, она увидела напротив себя Сибиллу — та стояла у противоположной стенки.

— Что ты здесь делаешь? — глухо спросила Китти. Голос слушался плохо.

Та постаралась улыбнуться:

— Помогаю тебе.

— И как же?

Она попробовала приподняться, попытка не увенчалась успехом. Сконцентрировав взгляд, Китти разобрала Сибиллу, как она была на самом деле, — стояла поодаль у тумбы, что-то помешивая в большой кружке.

Китти разрешила себе лечь спокойно, обвела взглядом потемневший потолок и немудрёную обстановку комнаты.

— Где мы сейчас?

— В Перебежье. Мы приехали сюда после заправки, несколько часов назад. И хотели остановиться на ночь из-за того, что темнеет.

— Где Феликс?

Сибилла отчего-то смешалась, растерянно глянула на дверь.

— Н-наверно, во втором доме. Я не знаю, вы ссорились из-за чего-то… Я точно не слышала. Он привёл тебя сюда и сказал, что… — она вдруг замолкла, будто запоздало раздумала говорить.

— Что?

— Что ты чокнутый псих и он больше не хочет иметь с тобой дела, — смущённо поведала Сибилла.

— Что, так и сказал? — Китти перекатилась набок и, уткнувшись в подушку, неконтролируемо расхохоталась.

— Он это просто так сказал, — Сибилла с виноватым отчего-то видом присела рядом с лежанкой. — Вы ссорились… Поэтому.

Китти перестала смеяться, перекатилась обратно на спину.

— Я этого не помню, — произнесла она через силу, голос охрип и почти пропал. — Вообще ничего не помню.

— Тебе надо отдохнуть, — мягко, но наставительно проговорила Сибилла. — Ты почти не спишь. И совсем ничего не ешь.

— Зачем мне теперь, — пробормотала Китти. Она бы закрыла глаза, но не было ни причин, ни целей, ни сил это делать.

— Вот, выпей, — Сибилла протягивала ей кружку, в которой до того помешивала. — Тебе это сейчас полезно.

Китти покосилась, не поднимая головы.

— Обязательно пичкать меня всем, что внутрь? Ты же знаешь.

— Это просто отвар, — Сибилла покачала головой. — От него не сделается хуже. Правда.

Китти снова попробовала приподняться, на этот раз с трудом, но получилось сесть. Сибилла помогла ей, передала ей в руки нагревшуюся кружку. Китти отпила немного — что-то густое, масляно-травянистое, такое она, пожалуй, смогла бы поглощать мелкими глотками.

В помещении было хорошо натоплено, она чувствовала это, но её всё равно отчего-то морозило. Сибилла тем временем что-то углядела в изголовье лежанки.

— Ты совсем разлохматилась… Дай я тебя причешу.

Китти пропустила слова, они сейчас не отзывались для неё никаким смыслом. На прикосновение, впрочем, отреагировала:

— Не трогай мои волосы.

— Я осторожно…

— Не трогай мои волосы, — она вежливо, но твёрдо отстранилась. — Пожалуйста.

Сибилла вновь появилась в зоне видимости:

— Извини, забыла… Я думала, это уже прошло.

— Дай, я сама.

Сибилла отдала ей гребешок, приняла из рук кружку. Распустив пряди — они и вправду сейчас сильно спутались, — Китти принялась тщательно и методично их расчёсывать. Всё равно как закрашивать царапины на машине-утопленнике.

— Скажи, Сибилла, — проговорила она, не оборачиваясь, спустя время, — было у тебя когда-нибудь чувство… что на тебя возложена какая-то очень важная миссия. А ты её проваливаешь.

— Я не думаю, что на тебя возложена миссия, — спокойно заметила та.

Китти чуть усмехнулась губами:

— Я не об этом спросила…

76.

— Так, ладно. Давайте разберёмся с маршрутом.

За стенами свистел ветер, иногда остервенело кидаясь в щели. Китти собирала провиант и разные нужные вещи в дорогу, остальные сидели за столом над расстеленной картой.

— Если считать, что мы здесь, — Феликс встал и перегнулся через стол, чтоб точнее показать где. — Я вижу ближе всего… вот это место. Некая Черноводь.

Все сидевшие наклонились посмотреть.

— Но ведь это совсем маленький посёлок, — заметил Рамишев и растерянно поглядел на Феликса. — Имеет ли смысл туда?

— Уж наверно лучше этого, если ему прописали название, а не просто поставили точку, — Феликс раздражённо фыркнул. — Возможно, там будет что-то ещё, кроме двух продавленных домов.

— Но послушай, Перебежье на карте тоже смотрелось основательней, — вмешался Пурпоров. — Выглядит так, как будто здесь успели побывать до нас. А значит, точно так же может быть и там.

— Я вообще не уверен, что это Перебежье, — бросил Феликс. — Мы могли свернуть куда-то не туда по дороге.

— Нет, вот это вряд ли, — Пурпоров покачал головой, потом вдруг засомневался. — Я не поручусь, но, по-моему, ехали мы правильно…

— Ехали правильно, в этом ты абсолютно прав, — не отрываясь от сборов, откликнулась Китти. — Я, конечно, надеюсь, карта соответствовала нашим реалиям, а не была случайным рисунком.

— Да, карта там была странная, — Пурпоров будто только вспомнил и с тревогой развернулся снова к Феликсу. — Помнишь, на двери? Мы даже не сразу поняли, что это она.

— Карта, что карта… — недовольно пробормотал он. — Обычная, нормальная карта. Тут с нашей непонятно, так всё или нет, — он кивнул на стол.

— В смысле? — Рамишев удивлённо подался к нему.

— В смысле на ней нет ни одного названия, что мы встречали в последнее время. Нет в принципе. Такое ощущение, что мы передвигаемся сейчас по какой-то альтернативной местности с альтернативными городами и дорогами… Нет, это чушь, конечно, — оборвал он сам себя. — Я думаю, что это Перебежье, на самом деле.

Последнему заявлению, похоже, не очень поверили, поэтому он добавил шутливо:

— Но, по крайней мере, во всём этом определённо есть плюс. Если мы сами едва понимаем, где мы, они на нас выйдут с большим трудом.

— Они… то есть столичные? — переспросил Рамишев.

— То есть — ну естественно, о ком ещё может идти речь.

— Мне, по правде, казалось, мы оторвались ещё в Каталёве, — заметил Пурпоров. — Не представляю, откуда у них может быть инфа, где мы сейчас… По-моему, не было никаких утечек.

— Разве что предположить, что у них свой инсайдер, — небрежно бросила Китти, проходя мимо.

— Инсайдер… в смысле, кто-то из нас с ними на связи? — Рамишев встревоженно на неё обернулся. Китти только невнятно повела головой.

— Ну что значит «из нас», что за бред ты несёшь! — выпалил Феликс, глядя на Рамишева. — Давайте тогда решать, кто втёрся в доверие и всех сдаёт, этого очень не хватало нашей маленькой гордой компании.

Сибилла испуганно посмотрела на него, но промолчала.

— Я просто, — смешался Рамишев, — хотел сказать…

Он обернулся туда, где стояла Китти, но она была уже совсем в другом месте.

— Нет, граждане, давайте серьёзно, — Феликс положил обе ладони на стол. — Кто-нибудь взаправду считает, что есть смысл подозревать кого-то из нас? Это надо прояснить до того, как мы отправимся.

(«Ключики», — Китти остановилась у него за спиной и протянула руку. Не оборачиваясь, Феликс передал ей ключи от машины).

— Нет?

Все напряжённо молчали, но, кажется, уже созрел неслышный вздох облегчения.

— Ну вот и отлично. И хватит всяких глупостей, — Феликс откинулся было назад, вспомнил, что у лавки нет спинки. — Мы начали, кажется, с того, зачем выдвигаться в Черноводь… Это промежуточный пункт, не более. Оттуда мы, разумеется, поедем дальше. В какой-нибудь большой город, с людьми, телесвязью и всем, что причитается.

«Если они остались вообще», — подумал он, но на этот раз никто не озвучил его запретные мысли.

— Нам же разоблачать сговор, — добавил он тише. — Это ведь ещё никто не забыл.

Они с Китти столкнулись в дверях, несколько попыток разминуться не возымели успеха.

— Так, ладно, стой, — Феликс остановился, остановил её за плечи. — Что это за разговоры про инсайдеров? Зачем?

Она глядела спокойно и холодно.

— Я сказала про такой вариант как про принципиально возможный, ничего больше.

— Конечно, не больше. Просто развести всеобщую панику, что такого.

— Панику, положим, развёл ты.

— Не я поднял тему.

Китти на секунду прикрыла глаза:

— Скажи лучше, как мои ключи оказались у тебя.

— А ты не помнишь? — она мотнула головой. — Ты не помнишь, что ты собиралась ими сделать?

— Нет…

Её растерянный вид несколько даже удивлял.

— Ты правда ничего не помнишь?

— Ничего, — Китти покачала головой снова.

Он посомневался секунду, стоит ли говорить.

— В общем, сначала мне пришлось перерывать весь двор и искать ключи, потому что ты зашвырнула их фиг знает куда. Знаешь, нашёл. С трудом, но нашёл. Потом я отыскивал тебя, потому что ты урулила в лес и я не знал, где ты… Ладно, забей, — он отстранился и махнул рукой. — Всё неважно. Давай уже выдвигаться.

77.

Если бы действительно всё было неважно…

Они ехали бесконечно — утро, день и теперь, перед первыми сумерками. Снег даже сверкал немного на обочинах от проглянувшего солнца, впереди по трассе тянулись две взрыхлённые полосы: после минутной остановки Китти предложила внедорожнику ехать вперёд, сославшись на какие-то мутные причины, по которым чёрное авто не может двигаться быстрее. У Феликса мелькнуло в мыслях, зачем бы ей это понадобилось, но у него сейчас было слишком много вопросов, чтоб задаваться ещё и этим.

Он не любил, когда ему лгали, когда скрывали от него что-то или умалчивали. Да, в этом всё дело.

Нет, даже не так — но действительно сложно в чём-то доверять человеку, который, оказывается, недоговаривал все десять-одиннадцать лет вашего знакомства. Что у неё ещё за душой, очень интересно?

(Да нет, понял он, неинтересно. Не хочется).

Нет, подобное вполне понятно и здраво, когда речь идёт о естественных врагах и вообще о любой ситуации конспирации: умалчивал же он про Китти в разговорах с Лавандой. Да чёрт с ним, он бы понял и это — мало ли кому, в чём и по какой причине трудно признаться, — но неужели она считала…

(И всё-таки, это не объясняет, почему органически неприятно сейчас находиться с ней рядом).

Считала, что он настолько ограничен и настолько не способен ничего понимать, что хотя бы как-то косо посмотрел на неё, если бы она сказала всё напрямик. Неужели можно было подумать…

(Похоже на то, как когда она служила у Нонине, — подспудное ощущение чего-то чуждого и гадкого, хотя он знал, что это та же Китти, что она своя до мозга костей. И хотя он всегда ждал их коротких встреч…)

Подумать, что он из тех, кто не разграничивает прошлое и настоящее, кто стал бы заморачиваться такими мелочами и кто не понимает, что человек и его кровные узы — это разные вещи.

(Не удавалось отделаться от этого чуждого, гадкого, будто оно налипало на неё, пока она сидела в кабинете Нонине, и она выносила его с собой, выходя наружу, — так, что хотелось просто взять и стереть с неё всю эту мерзость, не дожидаясь лучших времён).

За это он ненавидел Нонине — уже лично. В том числе за это.

Он запутался в собственных мыслях и просто отставил их в сторону. Пройдёт как-нибудь само. Вот он привыкнет, и, наверно, пройдёт.

Стоял отличный весенний день, какими и должны быть весенние дни в четвёртый год студенчества: солнце лилось через стекло в маленькую аудиторию и в воздухе плавно парили белесоватые пылинки. Если бы забыть, что обещали важную и не очень приятную новость, можно б было беспечно пригреться в солнечных квадратах, щурясь на свет. И, если бы уже сообщили, тоже, наверно, было б можно, но само ожидание выматывало и заставляло бродить из угла в угол. В очередной раз измерив шагами расстояние между стенами, Феликс остановился. Уля, рядом с которым он сидел изначально, ничем не выказывал беспокойства и иногда только зыркал на приоткрытую дверь аудитории. Рамишев и Пурпоров за дальней партой болтали и смеялись чему-то между собой — видимо, отвлекаясь таким образом от тревожившего. Китти занималась тем же самым — на первом ряду она шепталась о чём-то со своими приятельницами.

Феликс просочился за их стульями, присел на парту позади. Тронул волосы Китти, убранные, как всегда, в высокий хвост.

— Можно?

Китти стянула резинку:

— Только не дёргай.

Волосы у неё были мягкие и как будто перетекающие, как непрозрачная чёрная вода. Заплетать в них косички можно было бесконечно. Феликс успел закончить три и заплетал четвёртую, когда дверь всё же открылась.

Девушка, ведшая у них сегодня, сама недавняя выпускница, была немногим их старше и слегка походила на цирковую обезьянку. Посчитав, видимо, своим долгом немедленно обнадёжить их, она подняла обе руки:

— Так, говорю сразу: ничего страшного. Расформировывать никого не будут.

Все затихли и, как один, развернулись к ней в ожидании подробностей.

Та села за свой стол и уже спокойнее продолжила:

— Если коротко, просто придут с частными проверками — в деканат, может, ещё куда-то… Будут, так сказать, выявлять неблагонадёжные элементы, — она искренне улыбнулась шутке. — И, если что, с ними разбираться отдельно. Вы же к таковым не относитесь, правильно я понимаю?

— Неблагонадёжные элементы? — язвительно протянул Феликс.

— Ну я же попросила не дёргать, — Китти плавно вывернулась. — А что именно будут проверять, не знаете, если не секрет?

Та несколько потерялась:

— Нуу… всякие формальные документы, как я понимаю. Разные справки… или вот грамоты, которые давали в ноябре. Их ведь все отдали сразу, да?

Феликс уверенно кивнул, переглянулся с Рамишевым и Пурпоровым (лица их довольно плохо скрывали отчаяние), повернулся к Уле — но тот держался так, будто его всё это не касалось.

Долбанный День демократии, назначенный Чексиным и возведённый Нонине в ранг праздника абсурда с торжественным шествием-принудиловкой… Кто бы сказал тогда, что цветастые грамотки с печатями, что выдавали студентам-участникам, понадобятся кому-то теперь, спустя почти полгода. (А всё-таки, вспомнил он, это было классно — объявить протест и гордо отвергнуть всеобщий балаган).

А вообще говоря, он влип. И ладно бы, только он — что ещё туда-сюда, — но вместе и все те, кто пошли за ним (вернее, как раз никуда не пошли). А это уже отдавало катастрофой.

Китти он нашёл в коридоре возле окна, на большом перерыве.

— Слушай, — Феликс придвинулся к ней без предисловий, — а эти грамоты правда хранятся в деканате?

— Насколько мне известно, да, — ответ на заданный вопрос, ни словом больше.

— А если, например, отпечатать где-нибудь такие бумажки, подписать и принести, как думаешь, поймут, что фальшивка?

— Если бы сразу, скорее всего, никто бы не обратил внимания. Принесёшь сейчас — конечно, придерутся и найдут сто отличий.

Это было ожидаемо — сам Феликс предполагал то же.

— А если грамоты будут? — торопясь, продолжил он. — Ты же смогла бы их подкинуть к остальным? Как будто они там и были?

— Ничего план, — Китти обрисовала взглядом круг. — Непонятно только, почему я.

— Тебе же это легче лёгкого.

— Ну, не сказать, чтоб настолько легче… — протянула она, отходя несколько дальше по коридору. Феликс неотрывно следовал рядом. — В деканат меня, положим, пустят, но там всегда кто-то есть. А в открытую копаться в бумагах… Не думаю, что на это посмотрят сквозь пальцы.

— Да ладно! Тебя там все любят, и вообще, ты гений мимикрии.

Китти остановилась в нарочитом удивлении:

— Как интересно. То есть когда я иду со всеми на ноябрьское шествие, это трусость и приспособленчество, теперь же я вдруг становлюсь гением мимикрии. Вы отлично играете словами, господин Шержведичев, — губы чуть заметно дрогнули в усмешке, но Китти уже отвернулась и пошла дальше. — Знаешь, вылететь из-за того, что кому-то приспичило побунтовать не вовремя… Тоже не хочется.

Феликс собирался было сказать всё, что о ней думает, и гордо удалиться, но, уже отдёрнувшись и отойдя на несколько шагов, понял, что искать помощи ему больше не у кого.

— Ну ладно, ладно, — он резко развернулся на ходу, вернулся к Китти. — Чего ты хочешь?

Она остановилась, взглянула наконец прямо и серьёзно.

— Чтоб ты извинился.

— За разговор полугодичной давности?

— Да.

— И это всё?

— Да. Это всё.

— Ну… — он пожал плечами. — Ну ладно, извини.

Китти продолжала изучать его любопытствующим взглядом.

— Что? Не засчитывается?

Она промолчала.

— Китти! — не выдержал Феликс. — Ну в самом деле! Да, виноват, был неправ, была эта демонстрация, захотелось выпендриться… Да, сказал фигню. Я не думал, что тебя это заденет. Извини, пожалуйста, — Китти не собиралась прерывать его. — Слушай, тебе это на бумажке написать, чтоб ты могла перечитывать ночами?

— Не надо, — она на секунду удовлетворённо прикрыла глаза, будто получила всё, что хотела. — Смотри, давай так. На следующей неделе День революции, и, по идее, на время торжественной части все должны собраться в зале. Если к тому времени грамоты будут, я попробую.

— Будут, — заверил Феликс, сжав её руку. — Я тебе гарантирую, что будут.

Китти зачем-то притормозила авто.

— Что такое?

— Ничего. Сейчас поедем.

Он хотел было расспросить, но раздумал и снова отвернулся на дорогу впереди. Мало ли какие у неё причины: чего вообще ожидать от человека, пытавшегося себе… Ладно, ему, наверно, показалось, никто не делает это ключами от машины.

Через минуту поехали дальше.

«Настоящие» грамоты, конечно, легче всего было достать через Гречаева: недаром неофициально он слыл почти что первым человеком в его типографии, да и других каналов связи у него было хоть отбавляй. Феликс наскоро обрисовал ситуацию, не вдаваясь в подробности мотивов и детали плана.

Гречаев ничего не спросил и даже, к удивлению, не стал упрекать Феликса в неосторожности и недальновидности, как это за ним водилось. Вместо того он внимательно выслушал, какими должны быть грамоты (да, образец известный… с печатью тоже проблем не возникнет, а имена в строчки вписывали сами получатели, для экономии, наверно), и сказал, что к утру Дня революции как раз будет готово.

Феликс уже хотел попрощаться, как вдруг вспомнил.

— Подожди, — опыт уже учил, что такие вещи лучше оговаривать сразу. — Я тебе буду чем-нибудь должен?

— Так… — Гречаев на момент задумался. — Давай вот мы с тобой потом об этом поговорим. Сейчас не дёргайся, уладь спокойно все свои дела… А там посмотрим.

При следующей остановке Феликс уже не мог не посмотреть внимательней. Китти сидела с закрытыми глазами и не двигалась.

— Всё в порядке?

— Да, — как будто через силу ответила она.

— Точно?

Она открыла глаза; не говоря ни слова, нажала на педаль и повела машину дальше.

Вид у неё был определённо не самый здоровый, понял сейчас Феликс. Он по наитию протянул руку, приложил ладонь к её лбу.

— У тебя температура.

— Я знаю. Меньше надо было по кладбищу шататься.

— Ты доедешь?

— А есть варианты? — Китти мрачно на него покосилась. — Доедем. Куда денемся.

Феликс с усилием отвёл взгляд на дорогу. Там могли быть указатели с населёнными пунктами и километрами до них, и любой такой был бы сейчас кстати. Поэтому всё внимание он устремил на обочины, иногда с тревогой поглядывая на Китти украдкой.

— Так, так, так… Ну что же это он, — старательно раз за разом он набирал тот же номер.

Вислячик не отвечал.

Он попробовал снова, в промежутке ободряюще окинул взглядом всех собравшихся.

— Господа, я уверен, нам совершенно не о чем волноваться. Даже доберись он до этого Трешкина и даже если тот станет его слушать — что, согласитесь, тоже под сомнением, — господа, им просто никто не даст эфир. Прошлый раз всё же был исключительный: вся эта неразбериха и хаос… Один случай из тысячи — правда, не думаю, что когда-нибудь ещё такое будет. И к слову, нам ведь несказанно повезло, что Трешкин потратил его на историю, а не…

Он отвлёкся, чтоб ещё раз набрать номер. Вновь никого.

— Кстати, господа, — отложив на минуту телефон, он улыбнулся. — А с чего вообще такая уверенность, что Вислячик собирается говорить с Трешкиным о нас, а не, скажем, на какие-то личные темы? Почему бы ему, например, не озаботиться после того эфира и не возжелать провести что-то вроде воспитательной беседы о рамках и нормах теленовостей? Или, чего там, наоборот — не поддержать в борьбе за историческую правду?

Ответом было напряжённое молчание.

— Да, да… Маловероятно, — он снова переключился на кнопки телефона. — Значит, придётся мне сказать ему, что он неправ… Сейчас, дозовёмся сюда.

Он вновь прислушался к гудкам.

До Черноводи оставалось десять километров (нежданно выплывший указатель подсказал точно), когда Китти остановилась в очередной раз. Закрыв глаза, она откинулась на спинку кресла и втягивала воздух открытым ртом.

— Так, ясно, — Феликс вытянул мобильник.

— Подожди, — пробормотала Китти. — Сейчас чуть-чуть посижу, и мы поедем.

— Я вижу, как ты поедешь.

Он вылез из машины, набрал теперешний номер Пурпорова. Подняли быстро: он только успел обойти авто и остановиться у водительской дверцы.

— Леон? Вы добрались? Можешь сейчас подъехать к нам обратно? По-моему, она не в состоянии вести.

Когда он убрал трубку, Китти через приоткрытое окно тихо проговорила:

— Всё я в состоянии. Сейчас бы уже доехали. Здесь минут пять осталось.

— Не неси ерунду! Никому от этого лучше не будет, — Феликс открыл дверь. — Пересаживайся назад.

Китти не пошевелилась, только угрюмо смотрела в точку перед собой.

В принципе, прикинул он, в её теперешнем состоянии можно было бы вытащить её оттуда и силком. Но делать этого очень не хотелось.

— Китти. Пересядь, пожалуйста.

На этот раз она неохотно поднялась, выкарабкалась из-за руля и молча забилась на заднее сидение, кутаясь поплотнее в пальто. Феликс закрыл за ней дверь, сам же остался стоять снаружи и выглядывать в снежной пыли приближавшийся внедорожник.

В Черноводи, конечно, тоже не было никого. Но здесь стояли дома — низкие и длинные, с мрачным обилием вытянутых комнат. В одной из них и положили Китти.

— У вас есть с собой какие-нибудь лекарства? — спросил Пурпоров, когда они отошли за дверь. Феликс подумал.

— Только аспирин.

— Сколько?

— Одна пачка.

— И у нас две. Ей сейчас, конечно, надо бы что-то более серьёзное, — он кинул взгляд за дверь на койку, где Китти, похоже, уже заснула.

— Так если б я знал! Наверняка в Шаторском была аптека. Но она же молчала.

— Вот что, давай так, — Пурпоров отвёл его от двери и заговорил полушёпотом. — Мы с Витиком, попробуем добраться до ближайшего города и достать, что получится. А ты пока скармливай ей аспирин. Это, понятно, не сильно поможет, но хотя бы температуру сбивать будет. Если только резко не подскочит.

— А если подскочит?

— Будем считать, что не подскочит, — упрямо и спокойно повторил Пурпоров. Взгляд его при этом говорил: «Ну, ты же и сам прекрасно понимаешь». — Выйдет, может, несколько дней, но мы постараемся побыстрее.

— Так, вот и отлично, — он вернулся в комнату, с удовлетворением пряча телефон. — Поговорили: он не настолько утратил контакт с реальностью, как можно было подумать. Хотя когда Вислячик его терял… Даже согласился спокойно всё обсудить — скоро будет здесь.

— Уже не будет, — Мамлев развернул и пододвинул к нему планшет.

Он нагнулся, чтоб вглядеться. Не поверил, перечитал ещё раз.

— И вот зачем так… — обронилось невольно.

Мамлев удивлённо поднял голову:

— Ну а кто ему виноват — по незакреплённым настилам гонять?

— Да, с такой водой осторожнее надо, — подал голос Дукатов. — Я вот на своей машине вообще больше не езжу. И родичам не позволяю. Мало ли.

Он старательно улыбнулся по-мягкому:

— Ну, тоже понимаешь, вертолётов на всех не хватит…

Ещё раз проглядев новость, сморщился и недовольно покачал головой.

— Но как это всё не вовремя и как… мелко… Абсолютно дурацкий финал. А этот мальчик — Трешкин? — он вопросительно посмотрел на Мамлева. — Он, случайно… не там же?

— Да, пишут, тоже извлекли, — тот небрежно несколько раз проскользил пальцем по экрану. — Я думаю, Вислячик вёз его в какое-нибудь своё место, чтоб поговорить без лишних ушей.

— Верно, похоже на то… — он отбарабанил дробь по столу, задумчиво улыбнулся своему. — И все концы по умолчанию в воду. Безобразие как удобно.

78.

— Пей.

Феликс вручил ей стакан и таблетку и отошёл на полкомнаты, к окну.

Китти посмотрела на то и другое, явно не собираясь употреблять. Вместо этого глухо спросила:

— Зачем ты?

— Что зачем?

— Зачем возишься со мной? Внедорожник вполне увезёт четверых.

— Пей, — процедил Феликс, удерживаясь, чтоб не добавить чего-нибудь.

Китти какое-то время глядела на него исподлобья, затем всё же молча выпила аспирин. Феликс подошёл забрать у неё стакан.

— Ты додумываешь, чего не было, — он вновь отошёл к окну. — Да, я считаю, ты вполне могла рассказать мне раньше, раз уж мы друг другу доверяем. И да, меня это задело. Ничего больше.

— Неужели, — интонаций не прозвучало в её голосе, она только смотрела пристально и неотрывно. — То есть если бы…

— Разумеется, что за вопросы!

Китти не обратила внимания.

— Если бы это было так… допустим, курсе на третьем, мы тогда уже встречались обильно. И вот в одну из встреч я и говорю: знаешь, я как-то забыла, а тут пришлось к слову — я ведь не Башева от рождения, правда забавно? Как — продолжили бы дальше?

— Почему нет, — пробурчал Феликс, пожав плечами.

Китти покачала головой:

— Что-то мне подсказывает, ты бы и тогда нашёл себе подходящую причину, чтобы благородно возмутиться и чтобы я оставалась виноватой и в таком случае, — она перехватила его взгляд. — Нет? Только честно, Феликс. Совсем честно.

Он подумал было, но нет, совсем честно не получалось сейчас даже для себя.

— Давай потом об этом, когда выздоровеешь.

Китти торжествующе и мрачно улыбнулась, будто и так увидела его мысли.

— Ты же всегда меня ненавидел, — она смотрела в дальний угол. — Потому что, наверно, уже тогда чувствовал во мне что-то такое.

— Ты же знаешь, что это не так, — прервал Феликс.

— Ты знаешь, что так. Вспомни… Вспомни, как всё это было, — все наши ссоры и размолвки. Ты всегда знал, кто я на самом деле, и ненавидел меня — как что-то совершенно отличное, неправильное, рушащее всё твоё красивое мировоззрение… Ты потому только и крутился рядом, что твой разум не мог смириться с этим неправильным… не мог понять, как вообще оно существует в мире.

— Хватит нести этот бред! — он неожиданно для себя ударил по подоконнику.

— Угу. Можешь ещё пощёчину влепить. Проходили уже.

Феликс замолчал.

— Китти, единственный раз, — он быстро подошёл, присел к ней на койку. — Нам было по девятнадцать лет.

— Да-да, и я действительно сказала гадость. Могу повторить.

— Ты же сказала, что извинила меня, — он осторожно взял руку Китти. — Я же просил прощения. Я же спросил, чего ты хочешь, если дать мне в морду в ответ тебя не устраивает. Ты ответила, что ничего… Ты знаешь, что я всё готов был сделать — всё что бы ты ни сказала?

Китти молчала и смотрела куда-то в неопределённом направлении.

Феликс подвинулся ближе:

— Хорошо, давай сейчас сделаю, если ты меня не простила. Чего ты хочешь?

Китти молчала.

— Чего ты от меня хочешь?! — сорвался он.

— Ничего. Я ничего не хочу, Феликс. Я вообще ничего не хочу, — она прикрыла глаза. — Дай мне лечь.

Он спешно встал, освобождая ей место, с тревогой проследил, как она устроилась на подушке.

— Ты в порядке?

— Да, просто прилягу. Устала.

Чутко прошелестели листья вишни. Сюда приближались.

Под прикрытием коры и ветвей легко было высматривать, кто пожаловал в сердце леса. На поляну вышла человечица — тонкорукая, не особо высокая, в красном маковом платье. Птицы при её появлении в тревоге сорвались с веток и умчались в чащу. Но она не заметила и, окинув взглядом поляну, уверенно направилась к вишнёвому дереву. Глупая — будто считала, что может что-то изменить в густо-вязком беге его потоков. Она, конечно, не видела, как сходятся за её спиной вековые вязы и как, едва вздымая почву, сползаются к поляне их толстые корни.

Пусть стражи безмолвны и стары — для врагов их злоба по-прежнему смертоносна. Они изничтожат любого, кто покусится на покой этого места.

Человечица остановилась и, будто услышав что-то, оглядела землю у себя под ногами. Правильно… только несколько поздно.

Что ж, она виновата сама.

Из записок Ньеэлии Форузы

Мы шли к морю втроём: Тесска, старик и я. Солнце ещё сияло жарко, но под пальмами уже были холодные тени. Дрожь пробирала, когда мы заходили в них.

Мне представлялась плохой их идея пойти вечером к морю, но я хотела сопровождать сестру и шла за ними на небольшом расстоянии. Старик казался мне нехорошим и немного опасным человеком, хотя я не знала о нём в точности чего-то дурного. Тесска была странно, болезненно привязана к нему, как и многие другие наши девушки. Так привязываются к соку тех листьев, что нельзя жевать, или постепенно он разрушит тебя изнутри.

Уже разливался закат, когда мы вышли к прибою. Море сегодня было неспокойно и бросалось гребешками волн на берег, как будто злилось. Мои спутники ничего не заметили и ушли дальше вдоль полосы пляжа. Я следовала поодаль. Песок, который здесь мелкий и совсем белый, был ещё тёпел. На нём расплывались сумеречные тени.

Неожиданно ветер переменился и ударил резко и холодно со стороны моря. Вместе с ним прилетело несколько маленьких светлых крупинок. Одни падали и исчезали в песке, но другие оставались в воздухе, к ним присоединялись новые. Белая смерть, вспомнила я, мне о ней рассказывала бабушка, которая видела её ещё маленькой девочкой. Я подхватила платок с плеч, покрылась им с головой.

Старик протянул свободную ладонь (второй он удерживал руку Тесски) и поймал несколько крупинок.

— Это столь мило, — сказал он и улыбнулся.

— Нам надо идти домой! — окликнула я их. — Ведь это Белая смерть.

Старик посмотрел на меня снисходительно, сказал:

— Это всего лишь снег.

Тесска обернулась к нему, ко мне и снова к нему. Ей было сложно решиться, но я поняла, что из нас двоих она всё равно пойдёт за ним.

— Как угодно, — в сердцах воскликнула я и пошла обратно к домам.

В эту ночь Белая смерть покрыла всё побережье. Такого не видели здесь уже много десятков лет, и даже старожилы в страхе и волнении качали головами.

Тесску я вытягивала на этот свет ещё две недели. Она была плоха, но молодое и сильное тело справилось, и она вернулась к нам.

Когда же я ненадолго смогла отвлечься и посмотреть, как старик (всё же он был нашим соплеменником и жил среди нас), он уже отошёл.

79.

Комнаты погрузились в молчание. Его нарушал только негромкий шум на кухне — там возилась Сибилла.

Она вскинула голову, увидела в дверях Феликса и улыбнулась неловко и пугливо, будто её застали за чем-то неподобающим.

— Я тут приготовила немножко… — она кивнула на шпроты, обложенные тонкой картофельной соломкой (и откуда она её взяла). Смущённо отвернулась:

— У нас очень мало всего осталось. Ей бы лучше горячее… Я ещё попробую найти что-нибудь.

— Она сказала, что не будет есть.

— Это плохо, — Сибилла нахмурилась. — Ей сейчас надо есть. Ей сейчас очень надо, — она вдруг вскинула взгляд на Феликса. — Но, может быть, ты будешь? Ты ведь и сам давно не ел.

Откровенно говоря, ему сейчас тоже совершенно не хотелось. Но так не пойдёт, понимал он. Если он просто упадёт рядом с ней в итоге, пользы от этого выйдет мало. Медленно, через силу он начал поглощать ломтики картошки, у которых как будто и не было вкуса.

— Скажи, Сибилла, — она повернулась с живым вопросом в глазах. — Ты ведь что-то там ей предсказывала когда-то? Что-то… ну, что она глупо закончит.

— Да… Но это было давно, и многое могло пойти по-другому. Помнишь, я тебе рассказывала, как всё иногда меняется от человека.

— Да, да, — он нетерпеливо махнул рукой. — И всё-таки, что ты видела про неё? Можешь сказать мне?

Сибилла медленно покачала головой, ничего не отвечая.

— Не имеешь права?

Она несколько раз кивнула.

Затем, видимо, желая как-то его ободрить, добавила с улыбкой:

— Но они вернутся, они точно вернутся.

Он дожевал ещё ломтик, присел рядом на табуретку. Одна ножка была короче, поэтому легко было покачиваться.

— Слушай, а она всегда так всё таила до последнего? Скажи она, мы бы остановились ещё в Шаторском, там-то, между прочим, всего хватало.

(И там ещё не было последней их ссоры, как и этой внезапной правды, подумал он про себя. Может, не было бы и дальше. Хотя нет, наверняка рано или поздно пришло бы к тому — возможно, несколько по-другому).

— Она всегда была очень скрытной, — проговорила Сибилла. — Но, наверно, у нас, в той компании иначе было никак. Она тебе не рассказывала?

— Она вообще мало что мне рассказывала, — пробормотал Феликс. Он вдруг понял, что практически не знает, кто такая Китти. Это накатило всё разом — даже не обидой, а каким-то бессилием размахом в целый мир.

— Ты злишься? — попыталась угадать Сибилла. — Ей нелегко сейчас.

Феликс кивнул — не было никакой охоты что-то говорить. Всё так просто, когда вгоняет в дрёму качающаяся табуретка, мерцает тусклый свет и рядом сидит эта девочка, чем-то похожая на Лаванду. Грустно задумавшись, она продолжала:

— Я хотела вплести ленты ей в волосы… Это особые ленты. Они не то чтобы защищают, но дают немного силы. Но она не разрешила, — Сибилла виновато улыбнулась и опустила взгляд. — Она не выносит, когда прикасаются к её волосам. У неё это тоже с детства.

— Что, правда? — он удивлённо посмотрел на Сибиллу.

Та в изумлении распахнула глаза.

— Она тебе позволяла? — пробормотала она, потом будто спохватилась, что сказала глупость. — Извини.

Она обвела взглядом кухню, снова вернулась к Феликсу.

— Тебе, наверно, поспать нужно? Я посижу с ней.

— Не надо. Я сам, — он резко поднялся. — Если что, я тебя позову.

Ему казалось втайне, что, если он прервётся и не будет сидеть с Китти лично, что-то гарантированно случится именно в этот момент. Будто бы где-то в отдалённых комнатах бродило нечто слепое и бесформенное, и, если оно вдруг подошло бы к её койке, с ним же не справились бы ни Сибилла, ни кто-либо другой — только он. В крайнем случае, если отогнать не удастся, всегда можно сказать: «Эй, тебе ж всё равно кого? Давай я пойду первым, что». (Не то чтобы он собирался так делать. Не то чтобы он думал, будто его спросят).

Но это успокаивало.

В ночи резиденция была тиха, как застывший скомканный лист бумаги.

Китти убедилась, что Софи, как обычно, в своём кабинете, а также, что в коридорах нет никого другого, постороннего, и со стуком вошла.

— К вашим услугам.

Софи стояла в полумраке в дальнем углу. Не зная точно, что она здесь, можно было и не заметить её сразу. Отвлекшись от чем-то столь интересных полок на стене, она повернулась к Китти.

— А, явилась? Сколько нужно звать, чтоб ты была здесь?

— Всего лишь раз, Ваше Величество, так как, придя по собственному усмотрению, я наверняка помешаю вам.

Софи медленно оторвалась от стены, пошатываясь, подобралась к столу. Небрежно махнула рукой в сторону:

— Пепельница упала.

Китти проследила за её взглядом.

— Одну минуту.

— Хотя ладно, брось, — тут же прервала Софи и, цепляясь за спинку стула, забралась в его глубину меж подлокотников.

— Это совсем быстро, Ваше Величество…

— Сядь, — отрезала Софи.

Китти присела на стул напротив.

Софи некоторое время выжидательно смотрела на неё, склонившись в сторону и облокотясь одной рукой. Волосы свисали спутанной тёмной гривой.

— А ответила почти сразу, — сигарету она в этот раз не курила, а мяла в пальцах. — Ожидала, что я позвоню?

— Я всегда держу в голове возможность того, что вы позвоните, — ровно ответила Китти.

— Прямо всегда? В такое время, как сейчас, порядочные люди давно спят и ничего не держат в голове.

— Я ещё не успела заснуть, когда вы позвонили, Ваше Величество.

Софи замолчала. Долго и пристально вглядывалась на этот раз, прежде чем усмехнуться.

— Что ж так? Тоже думаешь о врагах государства? Или — всё же о чём-то другом?

Кто мог спалить сейчас их с Феликсом возле убежища, быстро прикинула она. Кто-то проследил за авто, поставили новую камеру? Нет, вроде бы ничего не должно было быть…

— Я уверена, что для этого есть куда более компетентные люди, — не моргнув глазом сказала она.

— Компетентные люди… Бред полнейший. У меня нет компетентных людей, запомни это, пожалуйста, — ни одного человека. Замёлов вон тоже… считал себя умным. Туда же, крыса. Вот и теперь тоже смотрю, — Софи задумчиво притянула к себе список «врагов», который вдвоём с Кедровым составляла до того весь день, — не забыла ли снова кого-нибудь. Иногда бывает, совсем не думаешь на человека, а он…

Она замолчала, застыв над списком, но Китти видела, что она не читает. Если всё-таки кто-то отследил машину — рано или поздно с этим можно было попасться… Софи подняла голову и улыбнулась (в сочетании с запавшими глазами в тёмных кругах это выглядело несколько жутковато).

— Кстати. Ты знаешь, что есть второй список? Мой личный.

— Нет, мне это неизвестно, — Китти покачала головой.

— Он немного отличается от этого, и некоторые фамилии там другие. Его я составляла в одиночку. Знаешь, есть вещи, в которые посторонних лучше не посвящать, — Софи приоткрыла ящик стола со своей стороны, что-то нашла там. — Хочешь взглянуть?

— Как вам угодно, Ваше Величество.

— Что, неужели даже неинтересно?

— Мне думается, что, если некие государственные дела, по вашему мнению, меня не касаются, мне бы не следовало специально интересоваться ими.

Софи прищурилась.

— Ты действительно думаешь, что не касаются? Это большой список. Ты уверена, что там нет никого из твоих друзей или близких знакомых?

— У меня не так много друзей, Ваше Величество, — Китти для вида замялась. — По правде говоря, в Ринордийске мне никто не вспоминается навскидку.

— Ну а ты сама? — Софи чуть нагнулась вперёд. — Ты так уверена, что тебя в нём нет?

Китти удивлённо хлопнула ресницами:

— Конечно, нет.

Софи вновь откинулась назад и прекратила улыбаться.

— А ты хорошо блефуешь, — проговорила она после паузы. — Полезное умение. Меня иногда выручало.

Она вытащила из ящика револьвер и положила на стол перед собой.

— Мы ещё сопляками были, гуляли, нашли одно местечко. Нам оно понравилось. Тут пришли местные гопники и сказали, что это их территория и чтоб мы убирались. Меня это, конечно, не устроило. Я взяла револьвер — да, вот этот — и объяснила, что либо они проваливают, либо я открываю огонь. В общем, всё на удивление быстро разрешилось, и место осталось за нами. А знаешь, что самое интересное?

— И что же?

Софи понизила голос:

— Он не был заряжен. У меня ещё не водилось патронов в то время, — она усмехнулась чему-то давно прошедшему. — Макс тогда ещё всё норовил влезть и оттереть меня, типа давайте решим по-хорошему … Пацифист хренов.

— Вы имеете в виду Максима Быстрицына? — уточнила Китти.

— Его самого. Которого судили за госизмену во время Южной войны. Знаешь, — Софи задумчиво прищурилась, — он мне нравился. Не то чтоб сильно, но чем-то, немного. У него были такие забавные чёрные кудряшки, всё время хотелось их подёргать, — она раскрыла глаза и посмотрела на Китти в упор. — Я его пристрелила. Лично. Глупая ещё была, не сдерживала такие порывы. Надо было по-другому… Мерзкое чувство: когда знаешь вот, что кто-то под полным твоим контролем — и всё равно при этом не твой. Видишь, он вон там сейчас, в углу?

Софи показала на дальний угол, где сгустились тени. Китти проследила за её жестом, невозмутимо покачала головой.

— Боюсь, что не вижу, Ваше Величество.

— Правильно, потому что его там нет. Там только крысы.

Она кивнула в тот же угол небрежно и без какого-либо нарочитого выражения. Китти посмотрела.

— Убежали, — пояснила Софи. — Щель надо заделать.

— Прикажете это сделать сейчас? — автоматически отозвалась Китти.

— Зачем? — Софи откинулась к подлокотнику и покрутила сигарету вокруг пальца. — Ты же их не видела.

— Я действительно не видела крыс, Ваше Величество, но если их видели вы, то, вполне возможно, они вернутся сюда позже…

— А может, они мне почудились. Не закрадывалась такая мысль? Если так, то у тебя должны быть железные нервы. В одной комнате, наедине с помешанным, ещё из револьвера пулять начнёт, — она кивнула на своё оружие. — Сейчас-то он заряжен.

Китти продолжала смотреть несколько непонятливо и с вопросом.

— Хотя да, что это я, — Софи приподнялась. — Ты ведь не этого боишься.

С неожиданной грациозностью — теперь её ничуть не пошатывало — она обогнула стол и стул, на котором сидела Китти, исчезла где-то за спиной у неё, вне зоны видимости.

— Я давно заметила, — протянул оттуда её голос. — Никаких шарфиков, никаких цепочек на шее… И пуговица на узком воротнике всегда расстёгнута, — она остановилась за самой спинкой стула. — Я угадала?

Китти поборола навязчивое желание обернуться. Вбитое с детства правило: не показывать, если больно или страшно, не провоцировать.

— Возможно, что так, Ваше Величество, — ответила она спокойно, — но мне кажется, у вас нет особого резона это делать.

— Нет? — Софи появилась слева, посмотрела в глаза Китти, но несколько секунд — и взгляд равнодушно отстранился и затуманился. — Пожалуй, что нет.

Она прошествовала к столу, закинула револьвер обратно в ящик.

— Ты угадала, нет никакого второго списка. С первым бы разобраться. Но уж в этот раз разберусь, пусть будут уверены.

Опираясь о попавшие под руку предметы, она отошла в прежний свой угол, зябко и недовольно поправила на плечах крысиный плащ.

— Ладно, иди. Я устала.

Китти поднялась.

— Может быть, чаю или кофе?

— Я сама. Иди.

Свет проходил неярко сквозь небольшое окно, ложился на старые пыльные поверхности, и воздух здесь был сероватым.

— Это последняя? — Китти рассматривала таблетку.

— С чего ты взяла?

— Два по десять. И ещё шесть оставалось у нас. Я считала.

— Глупости. Всего ещё предостаточно.

Феликс помог ей запить — она уже не садилась в постели, а только чуть приподнималась на подушке.

— А скоро уже приедут наши и привезут много хорошего. Так что ты очень быстро поправишься.

— Угу, — Китти невнятно кивнула, глядя в потолок.

Феликсу совершенно не нравился её вид (пару дней назад было лучше). Но они же и впрямь скоро вернутся, а значит, дело не так критично. Словно чтоб проверить, что прав, он подошёл к окну посмотреть наружу: не едет ли там, вдалеке желтоватый внедорожник…

— А ты знал, — тихо проговорила со своего места Китти, — что Кирилл Эрлин тоже умер от пневмонии? Кто ж думал, что на южных островах бывает метель…

Феликс резко повернулся:

— У тебя нет пневмонии. Это всего лишь простуда.

— Да. Всего лишь, — Китти смотрела куда-то в ей одной видную даль. — Вот так это бывает, когда ты только человек. Строишь какие-то планы, воображаешь о себе что-то, пытаешься к чему-то стремиться… А потом просто лежишь и умираешь от простуды. Действительно, как глупо. Сибилла была права.

— Давай ты лучше поспишь, — Феликс подошёл ближе к койке. — Когда ты не спишь, у тебя возникают дурацкие идеи.

— Пожалуй, так, — Китти прикрыла глаза. — Идеи — вообще очень дурацкая штука.

— От кого я это слышу, — Феликс через силу усмехнулся, но она, похоже, уже задремала, и его слова до неё не долетели.

Он отошёл, покрутил в руке пустой блистер. Таблетка и вправду была последней.

Феликс вдруг понял со всей отчётливостью, что, если они не приедут в ближайшие часы, он понятия не имеет, как дальше. Чем сбивать ей температуру, когда она проснётся?

Она спала тихо и не шевелилась. Иногда Феликс подходил к ней — всякий раз убедиться, что перемен нет, — потом опять ходил из угла в угол, из комнаты в комнату, чтобы отогнать сонливость. Это, пожалуй, изматывало больше, чем если б что-нибудь пришлось делать: тишина, застывшее лицо-маска, стоячий пыльный воздух, уже обращавшийся из серого в сумерки, что давили ещё сильнее. То бесформенное зависло беззвучно где-то неподалёку. Оно сделалось настолько привычно теперь, что почти перестало нагонять тревогу — скорее усталость.

Он даже подумал, не позвать ли всё же Сибиллу — буквально на час-другой. Вряд ли что-то произойдёт за такой короткий срок: она же всё равно спит сейчас…

Китти тихо застонала и перекатилась набок под одеялом.

— Китти? — он быстро подошёл, присел на край койки. — Что случилось?

— Но я его правда не знаю, Ваше Величество, — внятно проговорила она, не открывая глаз. — Мы просто учились вместе.

— Китти, просыпайся, — Феликс легонько, затем сильнее потряс её за плечо. — Просыпайся, просыпайся.

Она не проснулась, но замолчала и дышала теперь ровно. Феликс аккуратно слез, посмотрел ещё некоторое время, но Китти лежала спокойно. Он собирался было отойти обратно, когда она снова заговорила:

— Это из-за меня так получилось с Лавандой. Если бы я тогда забрала её с собой из Ниргенда, всё, наверно, было бы совсем по-другому. А может, и не было бы. Никто теперь не скажет.

— Это ты сейчас в сознании говоришь? Или спишь?

— Я не сплю, — Китти открыла глаза. — Я что-то говорила?

— Ничего, ничего, — поспешно пробормотал Феликс. — Всё хорошо.

Она затихла и вела себя некоторое время спокойно, потом снова:

— Я пыталась предупредить Улю, что у Софи на него планы. Создала пустой аккаунт и написала с него в Ленте, в личку, потом сразу удалилась. Я попробовала намекнуть, что его убьют до утра, но он ничего не понял.

— Уля был дурак, — откликнулся Феликс. — Не нужно о нём, правда.

Китти не ответила. Через какое-то время попробовала поднять голову:

— Сибилла… Где Сибилла?

— Позвать её?

— Нет, не надо, — она снова положила голову на подушку. — Просто передай ей, что про пожар она угадала. Она сказала, что летально он закончится не для меня.

— Про пожар? — Феликс опять присел рядом.

— Я не рассказывала тебе про палисадник? Не рассказывала… За всем другим как-то забылось.

— А, ты про тот пожар у резиденции? — вспомнил Феликс.

— Я как раз подъехала, когда там всё полыхало, мне надо было поставить машину в гараж. Так что да, я его видела.

— Кого — его? — переспросил Феликс.

Но Китти уже снова заснула.

Она то затихала, то опять начинала говорить, называя всё новые и новые имена, и вновь затихала. Лучше бы она молчала, думал иногда Феликс: это начинало слишком напоминать генеральную исповедь. Но тут же понимал, что нет, лучше уж пусть говорит — всё лучше, чем эта безмолвная маска вместо лица. Несколько раз он одёргивал себя от того, чтоб растормошить, разбудить её. Не выдержав, ушёл на кухню: там сейчас была Сибилла.

Остановившись в шаге, Феликс вцепился в неё взглядом:

— Она же выздоровеет? — вполголоса, чтоб было неслышно за дверью. — Сибилла?

Та молчала и смотрела в другую сторону.

— Ты ведь знаешь на самом деле, — прошептал Феликс. — Почему нельзя узнать мне? Только это, ничего больше.

— Я не могу.

— Скажи мне, да или нет! — он рванулся к ней. — Я не требую никаких тайн, только да или нет!

— Я не могу тебе сказать, — твёрдо и как будто даже немного озлобленно повторила Сибилла.

Феликс сообразил, что хватает её за плечи (и даже, кажется, успел встряхнуть пару раз).

— Извини, — он тут же отпустил её, отступил в сторону. — Извини, это всё нервы… Хорошо, не надо про неё! Расскажи что-нибудь, что можешь. Может быть, вообще не про нас, не про наше время — просто что-нибудь. Всё равно что.

Сибилла задумалась, сначала в минутной тревоге, потом лицо её просияло, будто она нашла что-то подходящее.

— Однажды, — заговорила она тихо, — моя прапрабабушка предсказывала будущее одному хорошему человеку. Он приехал в Ринордийск из другого места, чтобы строить там метро, — Сибилла неуверенно прервалась. — Помнишь, так хотели сделать?

Феликс, не глядя на неё, быстро кивнул.

— Бабушка предсказала, что его расстреляют, если он останется в Ринордийске, и сказала, что ему надо уехать. И он уехал, — Сибилла старательно улыбнулась. — Он вернулся домой, и у него всё было хорошо. Он стал талантливым и опытным инженером и создал много полезных вещей. У него было двое детей и много внуков, они все его очень любили. Он прожил долгую и счастливую жизнь… всё, что могло быть плохого, просто прошло мимо.

— Да? — Феликс напряжённо обернулся к ней. Сибилла закивала.

— Ну хоть у кого-то всё хорошо, — он тихо рассмеялся, пряча взгляд.

Сибилла приблизилась, сочувственно тронула его за руку. От её прикосновения он отдёрнулся так, будто оно грозило гибелью, чем-то ещё похуже. Он сам точно не знал почему.

Сибилла посмотрела непонимающе и вопросительно покачала головой:

— Извини…

Феликс отвернулся:

— Ладно. Пойду.

Оставшись одна в приёмной, Китти рассудила, что до утра не так много, и занялась упорядочиванием бумаг. Это было понятным и монотонным делом и помогло бы успокоиться.

В этот раз, поняла она, Софи всерьёз. Это не очередной список имён на память — она будет расчищать территорию. Начнёт, скорее всего, со сходок. Дальше — концентрическими кругами.

Она, разумеется, передала часть имён Феликсу несколько часов назад, но что сделает Феликс? Что вообще кто-либо из них сделает, если уж совсем честно?

«А ты же могла, между прочим, — заметил знакомый ехидный голос. — Если не позволили обстоятельства дотянуться до револьвера, то чего стоило немного подтолкнуть расшатанную психику и получить… да хотя бы уголь-амулет? Ты ведь умеешь это, если постараешься».

Останавливало одно: Софи могла притворяться. В таком случае она, конечно, распознала бы малейшую попытку манипуляции. Китти бы рискнула, касайся дело только её самой, но оно касалось не только её.

Но если не манипуляция, не создание действительных помех… Что тогда? Отвлечь? Чем?

Идея с письмом поначалу показалась бесспорно бредовой, но уже через час Китти знала в достаточных подробностях, что должно содержаться в послании, чтобы переключить на него Софи, и примерно обрисовала в уме картину, как провернуть это дело технически.

Ещё вопрос — где написать. Дома безопаснее, но и менее выполнимо (должна же она спать хотя бы два-три часа в сутки, чтоб продолжать функционировать нормально). На работе, урывками в перерывах между заданиями — конечно, опасно, но вполне реалистично. Надо только быть очень осторожной…

Уже утром, на минуту выйдя из приёмной, Китти столкнулась взглядом с Андреем Кедровым. Он, разумеется, понял, что Китти была тут задолго до него, возможно, всю ночь, и, хотя обычно он первоклассно скрывал свою неприязнь, в этот раз она отчётливо высвечивалась на его лице. Китти даже захотелось сказать: «Господин Кедров, мы ни о чём не говорили и не строили против вас планов, у Софи очередная бессонница и, похоже, галлюцинации. Вам действительно так хочется лично разбираться с её галлюцинациями?»

Вместо этого она мило улыбнулась, проходя мимо него.

— Доброе утро, господин Кедров.

После нескольких часов бессмысленного хождения Феликс всё же придремал в старом кресле с плюшевой обивкой. Хоть оно было продавлено почти насквозь, в нём так мягко и уютно сиделось, что глаза закрылись сами собой.

Туда — невольно понесло туда, где всё было хорошо и просто, вопреки всем последним событиям, даже как-то независимо от них. Вот Ринордийск, вот его белые высотки, сверкающие на солнце окнами, электростанция, у которой они все собрались зачем-то. Вот Гречаев, Пряжнин, Рамишев с Пурпоровым и вся их компания, — люди, а давайте взберёмся наверх, надо же нам всё-таки установить этот долбанный флаг. Вот и Лаванда со своим смешным браслетом из перьев. Эй, сестрёнка, ну хватит дуться, в самом деле. Да, бывали у нас размолвки, как у всех людей, обитающих под одной крышей. Но согласись, это были хорошие деньки. А компромат… связи с Нонине… может, фиг с этим? Давайте как будто показалось — жили же без этого раньше…

И тут Китти начала кашлять.

Она заходилась кашлем, как будто её душил кто-то. Феликса вмиг подкинуло из кресла.

— Китти! — он бросился к ней через комнату — Китти!

Он припал к ней, схватил за руки, понимая на краю сознания, что это бесполезно и не поможет. Что с ней делать — она же задыхается? Что вообще можно сделать, если человек задыхается, а рядом никого и ничего? Так бывало прежде, при Нонине, когда он мог почти не думать о Китти неделями и только иногда, глубокой ночью нападала вдруг единственная мысль: что, если её вычислили сразу после Главной линии, что, если её уже нет или она сейчас в подвалах резиденции? И в этом не было ничего самоотверженно-гордого, только слепая чёрная паника, как будто кто-то крушит мир молотком.

— Китти… — повторил он.

— Открой окно, пожалуйста, — наконец смогла произнести она в перерыве между кашлем.

— Там мороз. Тебе нельзя.

— Откуда столько дыма…

— Дыма? — она перестала реагировать. — Так, подожди.

Феликс метнулся к окну, дёрнул несколько раз форточку; когда она не поддалась, выломал вместе с обледеневшей створкой, впустив в комнату режущий свежий воздух и россыпь снежинок. Отдёрнул вторую створку.

— Так лучше? — он повернулся к Китти. Та вдохнула, закрыла глаза:

— Спасибо, Феликс.

80.

Он не стал отходить и прилёг рядом с ней. Время текло странно теперь, в забытьи отсчитывало часы и секунды, что расплавились в одну вязкую бредовую жижу и смешались друг с другом. Он делил теперь это время с Китти, как будто думал тем поделить и обезопасить другое, то проваливаясь в неглубокий сон, то просыпаясь и тревожно прислушиваясь, — ему вдруг казалось, что она перестала дышать. Дышала, но слабо.

Ночь пройдёт, и они приедут. Они обязательно приедут. Такое не обсуждается, и в укрытии из сна и сумеречного жара можно ждать сколь угодно долго, целую вечность…

Ночь заглядывала в широкое окно, и вдалеке, в тёмной сини мерцали чужие огни, и где-то шумели машины большого города. В кухне был зажжён неяркий свет, от него становилось тесно и тепло.

Лето ещё не закончилось, мама Китти уехала в отпуск на море — впервые за долгое время. Они были одни здесь.

— Извини, меня, кажется, понесло куда-то, — пробормотал Феликс. Он сидел боком за столом, крепко сжимая пальцы, чтоб они не дрожали. — Ещё не ложился почти все эти дни… Пока похороны, всё такое… Наверно, тоже влияет.

Китти — на другом краю кухни она смешивала какао в большой чашке — обернулась:

— Всё хорошо сейчас. Ни о чём не думай.

И глаза у неё большие и тёмные — такие, что испивают, поглощают в себя без остатка любую могилу, любую агонию.

Хорошо, что можно никуда теперь не идти, сколько бы ни продлилась ночь, когда бы ни наступило утро.

— Я убью её, — отчётливо проговорил Феликс. Горло на секунду снова сжалось, но он справился на этот раз, только прервался немного. — Пусть там все болтают, что достаточно, чтоб она ушла по закону. Но я клянусь, я убью Нонине. Так или иначе.

Китти бесшумно приблизилась, поставила полную чашку рядом с ним на стол. Запахло шоколадом.

— Выпей.

Она уже собиралась отойти, когда Феликс судорожно вцепился в её запястье:

— Но ты-то — ты не исчезнешь? Ты же всегда будешь тут, правда?

За ночью пришёл рассвет.

Феликс стоял у раскрытого окна, по инерции всматриваясь в серовато-белую даль. Утро не принесло изменений, только сделало вещи виднее и отчётливей. Теперь он глядел и понимал лишь, что от них нечего ждать больше.

В глубине дома пробили старые часы. Наверно, Сибилла завела их, чтоб оживить немного жилище.

— Феликс? — негромко позвала Китти. — Кажется, всё.

— Что всё? — он сделал вид, что не понял.

— Кажется, меня записали.

— С чего ты так решила?

— Я слышала, как бьют часы.

Феликс помотал головой:

— Я слышал, как бьют те. Это не они.

— Тогда… — она прервалась, — почему я не могу вдохнуть. Нет воздуха.

— Это от простуды, — Феликс подошёл к её койке. — Хочешь, выйдем на улицу?

Китти качнула головой:

— Я не смогу сейчас подняться.

— Я тебя вынесу.

— Ты меня уронишь.

— Я тебя вынесу, — упрямо повторил Феликс.

Она чуть заметно усмехнулась:

— Не придуривайся, доходяга…

Глаза её закатились.

— Не вздумай! — Феликс рывком поднял её, поддерживая под плечи, но Китти уже не дышала.

Он обхватил её, потащил к окну — там ведь воздух, много свежего воздуха, хоть что-то должно сейчас помочь! Шаг… другой… она же совсем не тяжёлая, почему так трудно дотянуть её даже туда, на такое небольшое расстояние…

Добравшись с ней до окна, Феликс как мог приподнял её, облокотил о подоконник. В лица им теперь бил летучий холод, но Китти, казалось, не собиралась больше вдыхать его.

Придерживая её, Феликс замер рядом.

Ну, дыши, ну, пожалуйста. Что мне сделать, чтоб ты дышала?

Она недовольно посмотрела на зверя, снова — на стражей поляны, что обвили кольцами тело человечицы, и нехотя сделала знак рукой. Переплетённые корни выпустили добычу, опали и медленно, шипя, начали уползать обратно под землю. На минуту в почве, где они прошли, оставались глубокие борозды, но и те скоро исчезали — будто не было.

Она подошла чуть ближе, чтобы посмотреть на человечицу. Та была без сознания, но жива. Скоро придёт в себя.

Она развернулась к чёрному зверю — нет, зверёнышу, младшему двойнику.

— Только ради тебя, — сказала она строго.

Зверь фыркнул, ткнулся носом в её ладонь и умчался вдаль, сквозь чащу леса.

Протянулось несколько минут бесконечности — и ему показалось, что… Нет, не показалось: её и вправду стало легче поддерживать, когда Китти оперлась ладонями о подоконник. Она открыла глаза, несколько раз бесшумно и глубоко вдохнула.

— Всё? — Феликс отводил чёрные пряди, упавшие ей на лицо, они не держались за ушами и падали обратно. — Всё нормально теперь? Да?

Китти не ответила сразу, потом тихо и внятно проговорила:

— Кто-то отпустил меня.

Ночь брела мимо них далеко за окном, за полоской рассвета, за мелким наставшим утром — огромная и равнодушная, а потому не желавшая зла: ей было не до жизни столь мелких существ. Бездонно-чёрная, она шла над покинутым миром, где только лёд и вечные снега и где свирельщик из старой сказки никак не заканчивал своей древней колыбельной и за ним тянулись олени и волки, песцы и белые зайцы; они двигались вместе по краю бессрочной зимы, но не знали, куда и зачем. В небе же замёрзшие бледные звёзды светили тем, кто остался ещё в этом мире.

— Должно было быть сейчас, но кто-то меня отпустил, — задумчиво повторила Китти.

Феликс всё ещё аккуратно поддерживал её. Осторожно прижался сильнее:

— Не делай так больше. Никогда так больше не делай.