ГЛАВА 21.

Куртни сидела в коридоре нейрохирургического отделения, спрятавшись в объятиях Рэя, словно прося защитить ее от горя, которое, как ей казалось, она не переживет. Она не была больше сильной, исчезла куда-то «железная леди», осталась только женщина, мать, сердце которой разрывалось от боли и страха потерять своего ребенка.

Куртни вдруг поняла, что без Кэрол ее жизнь потеряет всякий смысл.

Казалось, целую вечность назад, и вместе с тем, совсем недавно, вроде бы только вчера, в ее дом, в ее жизнь вошла эта кроткая тихая девочка с невыносимо грустными глазами взрослого человека, которыми навсегда покорила сердце одинокой женщины. Она подарила этому ребенку всю свою материнскую любовь, накопившуюся в ее сердце и искавшую выход, но не находящую за неимением собственных детей. И теперь Куртни не представляла себе жизни без Кэрол.

Когда девушка переехала в квартиру, дом опустел и наполнился тяжелой тоской. То же самое было и в их с Рэем сердцах. Они настолько сильно привыкли к Кэрол, к тому, что она была рядом, что не могли без нее жить. Словно от них, от их дома, от их жизни оторвали самую важную, ничем не заменимую часть. И отношения между ней и Рэем окончательно испортились. Каждый из них винил другого в том, что Кэрол ушла. Между ними возникла холодная стена молчаливой ненависти и обиды. Они не могли и не хотели простить друг другу краха их семьи и прежней счастливой, безмятежной, дружной жизни, которой они жили втроем в этом доме. Оба страдали и тосковали. А Рэй еще больше обозлился на жену, считая, что из-за нее Кэрол вычеркнула его из своей жизни. Куртни не могла подавить в себе чувство ревности, понимая, что он относится к Кэрол не совсем так, как того хотелось бы им обеим. Она не винила в этом девочку, зная, что у той вряд ли даже мысль возникала завести роман с Рэем. И вряд ли тому удастся соблазнить ее, не смотря на все свое обаяние и привлекательность. Не потому, что Кэрол была какой-то там каменной и равнодушной к его чарам, а потому, что была честной и преданной девочкой. Преданной ей, Куртни. И ничто не могло поколебать эту преданность. Даже Рэй, которому, наверное, впервые дала отпор женщина. И Куртни гордилась своей девочкой, на собственном опыте зная, как тяжело устоять перед ним. Она считала себя сильной женщиной, но лично ей это никогда не удавалось. А Рэя она возненавидела. Она прощала ему всех женщин, все его любовные увлечения, но то, что он посмел положить глаз на ту, которую они вместе растили и воспитывали, на ту, что стала членом их семьи, позволив своему развратному нраву вторгнуться в священные пределы семьи и разрушить ее — нет, этого она уже не могла вынести, простить. Это был уже беспредел, безграничная наглость с его стороны, переполнившие чашу ее терпения. Она любила его до безумия, но без колебаний приняла решение дать ему, наконец-то, давно и многократно заслуженный пинок под зад. Ее не страшили боль и одиночество, она была мужественной женщиной, уверенной в своих силах, она знала, что сможет спокойно жить дальше, без него. А вот как будет трепыхаться он, оказавшись на улице, совершенно не приспособленный к самостоятельной жизни — за этим она бы с удовольствием понаблюдала. Это все равно, что выкинуть на улицу ребенка, привыкшего к тому, что его кормят и поят. Как он будет жить, столкни она его со своей шеи? Как будет зарабатывать на жизнь, если ничего не умеет, кроме того, что мастерски крутить баранку, летая на своих роскошных машинах (которых у него не останется), прыгать с ракеткой на корте, очаровывать женщин, да сорить ее деньгами? Что ж, он мог устроиться шофером или стать альфонсом. Или давать уроки игры в теннис или стать тренером по серфингу. Куртни сама посоветовала это ему, когда они вместе с Кэрол вернулись домой. Куртни напомнила ему о том, что он свободен. Она разрешила ему взять только одежду и личные вещи. В общем, она хладнокровно выкидывала его на улицу, как говорится, с голым задом, и лишь потом снизошла до того, чтобы дать немного денег на то, чтобы он на месяц мог снять какую-нибудь комнатушку или убогую квартирку, пока не устроиться на работу. Но в Рэе вдруг проснулась гордость, которая до сего момента в нем напрочь отсутствовала, и он отказался от подачки. Он как раз копался в своем обширном гардеробе, выбирая то, что заберет с собой, с некоторой долей удивления обнаружив, что количество вещей не соответствует количеству имевшихся у него чемоданов и дорожных сумок, и даже, если бы их хватило, он бы все равно не смог все это унести на себе, когда услышал вопли Кэрол. Решив под влиянием горькой обиды на Куртни взять только самое необходимое и выбрав для этого одну большую спортивную сумку, он просматривал вещи, прикидывая, что брать. Он не без сожаления откладывал в сторону целые горы дорогой одежды, большая часть которой имела вид только что снятых с витрин обновок, и думал о том, что, если бы продал все это, то мог бы ни в чем не нуждаться, по меньшей мере, год. Он любил хорошие качественные тряпки, но больше всего он страдал по своим машинам, по тем, которые были, и по тем, которые он уже не сможет купить. Он любил хорошие машины еще больше, чем красивых женщин и не знал, что бы предпочел в последние мгновения своей жизни, если бы ему предоставили такой выбор — прокатиться за рулем великолепного железного зверя или заняться сексом с роскошной женщиной. Он знал непреклонный, твердый, как гранит характер жены, но так же знал, как сильно она его любит, и был почти уверен, что она сама приползет к нему и будет умолять вернуться. Только он сам не понимал, хотел бы он вернуться. К прежней шикарной беспечной жизни — да, к ней — нет. Он никогда не любил Куртни. За всю жизнь он любил только одну женщину, но это было очень давно. И на эту женщину, как две капли воды, была похожа Кэрол. Словно судьба вернула его в прошлое, предоставив второй шанс на любовь, от которой сам отказался. И он даже был рад, что Куртни теперь не будет ему мешать.

Но сейчас все было забыто. Все разногласия и обиды. Они снова были семьей, и в эти мгновения, перед настоящей угрозой, они ощутили это по-настоящему, как никогда. Все, что было раньше — ерунда. Даже живя порознь, они продолжали оставаться семьей, и так было бы всегда. Даже живя отдельно, их девочка была с ними, и они никогда ее не теряли, как они думали, бродя по опустевшему без нее дому. Они поняли это только сейчас, когда могли потерять ее по-настоящему, навсегда. Никогда ее больше не видеть, не слышать ее голоса. Не разное жилье могло их разлучить, что казалось теперь до смешного глупым и бессмысленным, а кое-то похуже и посерьезнее — смерть. Она навсегда могла отнять у них их девочку.

И Куртни дрожала от страха, впервые в жизни ища поддержки у мужа, как слабая женщина, нуждающаяся в защите сильного мужчины. Своего мужчины. И, как ни странно, в этой ситуации, Рэй действительно оказался сильнее, не похожий сам на себя. Хладнокровный и спокойный, он обнимал Куртни сильными руками, словно был наполнен решимостью не подпустить к ней беды, и только бледное, изможденное и осунувшееся лицо выдавало то, как ему на самом деле тяжело. В глубине красивых синих глаз затаился страх, который он не желал показывать Куртни, и без того крайне напуганной. Он казался спокойным, но никогда еще он не боялся так, как сейчас.

Куртни не могла обмануть его невозмутимость, она знала, что он чувствует то же, что и она, лишь как-то отстраненно удивилась тому, что Рэй оказался сильным человеком с таким самообладанием, о котором она даже не подозревала. Она привыкла считать его слабым и взбалмошным. Он мог лить слезы по пустякам или если ему это было нужно, как превосходный актер, но стойко выдерживал настоящие удары судьбы, как сейчас. Только раньше судьба миловала его, и это был первый удар, первое настоящее испытание.

Как странно, Куртни всегда считала, что хорошо разбирается в людях, а оказывается, она не до конца узнала собственного мужа, с которым жила уже столько лет! Когда он набил морду Джеку Рэндэлу, не побоявшись, что тот посадит его за решетку, или того хуже, отдаст на растерзание бандитам, Куртни почувствовала к нему уважение. И сейчас, когда он оказался сильнее нее в общей беде, это уважение лишь увеличилось.

Никто из них не мог потом вспомнить, сколько они вот так сидели и ждали. Время остановилось для них, они словно повисли между жизнью и смертью, как и их девочка. Куртни молилась про себя. Впервые в жизни. Они ждали, и это было невыносимым. Ждали, какой приговор вынесет судьба девушке… и им.

Доктор Харольд ошибся, и его ошибка была роковой для Кэрол. У девушки была закрытая внутричерепная травма, при которой той нельзя было не то, чтобы подниматься с постели, но и по возможности ограничить любые движения головой. Только в этом случае могло все обойтись без последствий. А давление во время перелета привело к внутреннему кровоизлиянию.

Доктора, которые сейчас прилагали все усилия для того, чтобы сохранить девушке жизнь, лишь поджимали губы и пожимали плечами, потому что не находили слов. А один из них даже накричал на Куртни, когда она рассказала о том, что девушку поднимали в воздух уже травмированной.

Вызывая неотложку, Куртни и Рэй думали, что у Кэрол помутился рассудок. Но, как объяснили врачи, истерика и галлюцинации были всего лишь следствием физиологических нарушений мозга. Впрочем, одно другого не исключало. Если Бог сохранит ей жизнь, это не значило, что он так же вернет ей рассудок. И Куртни не знала, что страшнее — умереть, или навеки кануть в том черном мире, в который заглянула Кэрол перед тем как потерять сознание, находиться в плену у собственного подсознания, в аду, оставаясь живой.

Когда они увидели направляющегося к ним доктора, одновременно поднялись ему навстречу. Куртни выпрямилась и оттолкнула от себя руку Рэя. Спокойно она заглянула в глаза врачу, пытаясь угадать то, что он собирался сообщить. Страх вдруг отступил, она как будто окаменела, инстинктивно приготовившись к сокрушительному удару.

Кэрол не чувствовала больше печали, ей было так легко, так свободно. И с ней была Эмми. Маленькими девочками они жили в их хижинке. Бегали купаться на озеро, катались на огромном велосипеде Эмми, а повсюду за ними следовал Спайк. Они подружились с Мэг Блейз, и одна из сестер теперь частенько проводила время вместе с ними. Она изменилась, превратившись в обычную девочку, добрую и веселую, и совсем не походила на ту злобную заносчивую фурию, какой была раньше.

Эмми по-прежнему везде носила с собой любимую книгу о магии, а Кэрол помогала ей искать всякие нелепые и порой страшные ингредиенты для ее заклинаний и снадобий.

Старушка Мадлен приносила им еду, стирала одежду и прибиралась в их маленьком домике. Она все время ворчала на непослушных девчонок, ругала за проказы и всевозможные проделки, на которые Эмми подбивала свою преданную подружку.

Они ходили в гости к Розе, которая жила в большом красивом доме и всегда принимала их с радостью.

А время от времени к ним заезжал Мэтт.

Кэрол всегда с нетерпением ждала его и безумно радовалась, когда он приезжал. Она прыгала ему на шею и верещала от восторга. Он был такой высокий, такой красивый. Улыбчивый, веселый. Каждый раз он привозил ей в подарок статуэтки, которые делал сам, и у Кэрол их собралась уже целая коллекция. Она мечтала поскорее вырасти, потому что он обещал, что женится на ней, когда она станет девушкой. Кэрол знала, что лучшего парня ей не найти, и она очень боялась, что он влюбится в какую-нибудь девушку до того, как она успеет вырасти и стать его невестой. Ведь он был такой молодой, такой красивый… и такой добрый.

Иногда ей снился страшный сон. Очень страшный. Вроде бы она уже взрослая девушка, и Эмми с ней больше нет и никогда не будет. И Мадлен нет. И Розы, и даже Мэг Блейз. В этом сне они все умерли. Она видела в этом сне могилу Эмми. И это было ужасно. Но самое невыносимое было то, что не было Мэтта. И она чувствовала себя такой одинокой, такой несчастной. Она горько плакала, чувствуя в сердце нестерпимую мучительною боль, мечтала поскорее проснуться и снова увидеть любимую неугомонную Эмми, нежную Розу, суетливую Мадлен… и прекрасного Мэтта. Проснуться и понять, что это всего лишь сон, кошмар. А на самом деле все живы, здоровы… что она счастлива, а ее слезы и боль — всего лишь сон.

Она часто навещала маму, которая по-прежнему жила в мотеле. Элен была красавицей, с золотистыми вьющимися волосами, большими голубыми глазами, и Кэрол ею восхищалась. Она была здоровой женщиной, не увлекалась спиртным и завязала с интимными услугами для постояльцев. Она была приветлива и ласкова с Кэрол, и даже целовала ее, радуясь визитам дочери.

Элен не возражала тому, что Кэрол живет с Эмми. И Кэрол не боялась ее. Мама исправилась, вылечилась. И между ними все наладилось.

А однажды к ним с Эмми в хижинку пришел Тимми. Не смотря на то, что он был совсем другой, девочки сразу его узнали. Они были шокированы и не могли поверить собственным глазам. Их маленький Тимми превратился в высокого рослого юношу, почти мужчину, одетого в военную форму. Девчонки глазели на него и не могли понять, как могло такое произойти, и когда он успел вырасти, если сами они еще девочки. А он только смеялся над ними и ничего не объяснял.

— Ведь ты же младше нас на два года! Как ты мог нас так перегнать? — не отставали Кэрол и Эмми. — И где ты пропадал все это время? Почему нарядился в военную форму?

— Потому что я теперь солдат, — с гордостью отвечал он. — Я — настоящий мужчина. И ты никогда больше не назовешь меня трусишкой, Эмми.

А Кэрол наклонялась к подружке и украдкой шептала на ухо:

— Помнишь, как он мечтал поскорее вырасти, стать высоким и сильным? Похоже, его мечта сбылась.

Эми оставалось только пожимать плечами и без конца повторять:

— Чудеса, да и только!

А Кэрол смотрела на Тимми и думала о том, что именно таким она его себе представляла в будущем. Он по-прежнему был похож на ангела, даже в форме. Как странно, но их маленький ангелочек теперь был взрослым ангелом. В его глазах было чистое бескрайнее небо, в волосах блестели, переплетаясь, лунные и солнечные лучики, серебро и золото. Почему-то Кэрол стало очень грустно, пока она им любовалась. Он собрался уходить, как они его не умоляли остаться.

— Я не могу. Я должен вернуться, мое место не здесь, — сказал он, и вдруг протянул руку Кэрол. — Пойдем со мной.

— А Эмми? — растерялась она.

— Я не могу взять Эмми.

Кэрол держала его за руку, чувствуя, как бегут по лицу слезы. Ей так хотелось пойти с ним, потому что она знала теперь, что их Тимми на самом деле ангел, настоящий. И он никогда больше не вернется.

— А как же Эмми? Мама, Мадлен и все остальные? Как же я их оставлю? Я не могу. Кроме них у меня никого больше нет.

А он смотрел на нее своими небесными глазами и грустно улыбался.

— Я буду с тобой.

— Нет, лучше оставайся с нами, и тогда мне не придется никого терять.

Он качал головой, но руку ее не выпускал.

— А Мэтт? Я не хочу расставаться с ним.

— Помнишь, ты обещала мне, что когда я стану высоким и красивым, ты будешь со мной? Вот, посмотри, я такой. Пошли со мной. Ты обещала.

— Ты не настоящий… ты не можешь быть таким взрослым… И я боюсь идти с тобой. Ведь ты… ты умер!

Словно озарение нашло на нее, и она вспомнила, что Тимми погиб.

Испугавшись, она вырвала у него свою руку и отскочила назад.

— Как хочешь, — с сожалением проговорил он. — Только ты ошибаешься. Это вы умерли, а не я.

— Ты стал ангелом? — догадалась Кэрол. — Господь призвал тебя к себе? Поэтому ты можешь приходить к нам? И ты… ты хочешь забрать меня с собой… туда? Неужели я тоже могу стать ангелом, как ты?

Он вдруг рассмеялся и… исчез. А Кэрол так ничего и не поняла.

Страшные сны все чаще посещали ее. Ей снился мужчина, очень похожий на Мэтта. Это был он и не он.

Нет, конечно, это был не Мэтт. Этот мужчина был намного старше, и он был очень злым. Он гонялся за ней и хотел убить. Он делал ей очень больно. А вокруг был черный туман. Куда бы она ни побежала, всюду был черный туман.

Как она устала от этих кошмаров. Как ей надоела эта темная зловещая дымка. И когда эти ведения оставят ее в покое? Только они одни омрачали теперь ее жизнь. И как хорошо, что от любого сна, даже самого страшного, всегда можно очнуться и понять, что это всего лишь сон.

Ей стало сниться что-то странное.

Она вроде бы лежала с открытыми глазами и не могла пошевелиться. Вокруг было очень темно, хоть глаз выколи, но она слышала чьи-то голоса. Бывало, они звучали совсем рядом, но она не могла разобрать, что они произносят. Потом темнота стала отступать. Она видела перед собой что-то белое, всматривалась, и думала, что это небо, только почему-то совсем белое и неподвижное, без облаков. Оно было совсем близко, прямо над головой, и она все время пыталась протянуть руку, чтобы до него достать и потрогать… и не могла. Ее тело ее не слушалось, не подчинялось. Это был очень страшный сон. Кэрол с нетерпением ждала, когда она проснется и снова сможет двигаться. Она рассказывала Эмми об этом ужасном сне, но та лишь отмахивалась и смеялась.

— Да ну тебя! Вечно тебе всякая ерунда снится!

Но сны повторялись все чаще. Вместе со странным белым небом перед ней стали появляться чьи-то чужие лица. Поначалу она их пугалась, но лица не делали ей ничего плохого, улыбались и что-то говорили, но она по-прежнему не понимала слов.

В голове ее все перемешалось. Она не могла теперь понять, что сон, а что — нет. Однажды она поняла, что белое низкое небо — это потолок, а лица преобразились в людей. Она могла уже поворачивать голову и наблюдать за ними. Но она не знала этих людей, она боялась их, не понимая, что они от нее хотят.

А потом настал страшный момент, когда она вдруг поняла, что белый потолок и эти люди — не сон. Это происходит с ней на самом деле. Вспомнила, что Эмми больше нет. И Мадлен, и Розы, и Мэг Блейз. И Мэтта. Поняла, что находится в больничной палате, а люди, окружающие ее — врачи и медсестра. Поняла, что почти не может шевелиться.

И она лежала, смотрела в белый потолок и чувствовала, как по щекам на подушку сбегают горячие слезы. Ее сны оказались реальностью, а жизнь с Эмми в хижинке и все те, кого она любила — сном. Или забвением. Только она не хотела оставаться здесь, в этой реальности, в своих самых страшных кошмарах, она хотела назад, в забвение… туда, где она была так счастлива. К тем, кто был ей так нужен.

А за ней наблюдала какая-то женщина, гладила по руке, что-то говорила, спрашивала. Кэрол смотрела на нее, не понимая, о чем она говорит. На какое-то мгновение Кэрол узнала ее. Она хотела улыбнуться и назвать ее по имени, но вдруг с ужасом осознала, что не может этого сделать. Она не могла не только двигаться, но и разговаривать. И не понимала, что говорит ей Куртни.

Куртни гладила ее по лицу и что-то говорила, видимо пытаясь успокоить и что-то объяснить перепуганной девушке. Но та закатила глаза и потеряла сознание, снова погрузившись в свой мир грез. Но Куртни была рада, потому что поняла, что девушка, наконец-то, полностью осознала реальность, которая так ее напугала… и так опечалила.

Кэрол не всегда узнавала Куртни и Рэя, которые по очереди находились рядом с ней, а когда узнавала, то не сразу. Она ничего не могла запомнить, ее память ничего не могла зацепить, а то, что в ней хранилось, выдавала с неохотой и трудом. Почти каждый раз она открывала глаза так, будто делала это впервые, и смотрела на окружающие ее предметы и людей глазами только что появившегося в этом мире младенца.

Бывали моменты, когда память возвращалась к ней полностью, и она смотрела на Куртни или Рэя умоляющими плачущими глазами, ища ответы на свои вопросы. Что с ней? Почему она здесь? Почему не может двигаться, разговаривать и понимать слова? Так будет теперь всегда или это пройдет, и она снова станет нормальным человеком?

Они отвечали на ее невысказанные вопросы, но она не могла их понять. Тогда она закрывала глаза и пыталась снова забыться. Это было избавлением от ужаса и отчаяния.

Однажды открыв глаза, она увидела над собой мрачное мужское лицо. Оно смотрело на нее серыми неподвижными глазами и молчало. Кэрол перевела взгляд на потолок и тут же забыла о странном видении.

Она часто не понимала, что реальность, а что наваждение, и в основном, ее это не очень интересовало.

Куртни и Рэй не поддавались отчаянию. Они привозили к Кэрол лучших докторов, и каждый дарил им надежду на то, что девушка поправится и сможет вернуться к нормальной жизни. Но на это нужно время. В результате кровоизлияния были нарушены некоторые функции мозга, а именно, зрение, память, речь, координация, а также отвечающие за опорно-двигательную систему и способность воспринимать человеческую речь и происходящее, но роковых и непоправимых изменений не наблюдалось. Врачи были уверены… или почти уверены, что все это восстановится. Зрение вернулось, память тоже работала, хоть и со сбоями. Девушка уже могла двигать головой и улыбаться, узнавала все чаще своих близких и лечащего врача. Это был прогресс, и лишь подтверждало слова оптимистично настроенных медиков.

Единственное, о чем помалкивали врачи, так это о том, как повлияет все это на ее рассудок и останется ли он здоровым. Этого они не могли сказать. Никто не мог этого знать. Время само даст ответ на этот вопрос. А пока никто не мог знать, что происходит в этой травмированной белокурой головке.

Иногда ее взгляд был пугающе пустым, словно в ее голове не было ни одной мысли, ни одного воспоминания — ничего. Видеть это было невыносимо и страшно.

Не смотря на то, что за Кэрол ухаживали медсестры, которые превосходно выполняли свою работу не только ради поддержания высокой репутации клиники, но и благодаря тайным вознаграждениям от миссис Мэтчисон, Куртни и Рэй решили, что рядом с девушкой всегда должен находиться кто-то из них, чтобы, когда она приходила в себя, не оказывалась одна и не пугалась, что часто с ней случалось. Чтобы видела, что она не одна, что ее любят, заботятся о ней.

Рэй самозабвенно отдавался этому непривычному для него занятию, отрекшись от всего, что составляло для него смысл жизни — тенниса, футбола и даже женщин. Впрочем, что до женщин, то им была очарована вся прекрасная половина больницы — врачи, медсестры, пациентки и даже уборщицы, включая старую ворчливую старуху, которая страдала патологической ненавистью ко всем окружающим… кроме Рэя.

Куртни не вспоминала о том, что они почти расстались, и он по-прежнему жил дома. Казалось, он и сам об этом забыл. Теперь было не до того. Они нужны были друг другу, а особенно — Кэрол. Они были семьей, и это вдруг стало самым важным, даже для Рэя.

Он был тихим и покорным, во всем слушался Куртни, когда она отдавала ему какие-либо распоряжения дома или в больнице, не возражал и не перечил, изо всех сил пытаясь быть полезным и помочь, готовый на все для Кэрол. Он подкатывал на своей роскошной машине к больнице, парковался тут же на стоянке и, элегантный и красивый, спешил в палату к Кэрол, приветствуя всех попадающихся на пути обаятельной теплой улыбкой. Женщины провожали его восхищенными взглядами, мужчины — слегка завистливыми.

Поначалу Куртни не очень на него надеялась, почти уверенная в том, что роль сиделки ему быстро надоест, и на долго его не хватит, он начнет ныть и отлынивать, а во время дежурств, вместо того, чтобы находиться в палате с Кэрол, которая в основном спала, будет шататься по больнице в поисках приключений и общения. Она даже несколько раз специально наведывалась в больницу, проверяя его. Вопреки ее ожиданиям, ей не за что было зацепиться. Рэй всегда находился в палате, либо торчал под дверью, выпровоженный медсестрой, которая занималась Кэрол. И Куртни вынуждена была в него все-таки поверить. Ни разу Рэй не пытался отнекиваться от поездок в больницу, и даже создавалось впечатление, что ему там нравится.

В палате стояла дополнительная кровать, был душ и туалет. Рэй валялся на постели, читая журналы, заткнув уши наушниками с грохочущей в них музыкой, или смотрел телевизор, с теми же наушниками, боясь потревожить его звуками Кэрол. Медсестры, питающие к нему особую симпатию, приносили ему еду. Он даже мог попросить их сделать кофе или чай — все для него делалось ими с радостью, и он без зазрения совести этим пользовался.

Но когда Кэрол открывала глаза, он садился рядом и не отходил, пока она снова не уснет. Он ужасно огорчался, если она его не узнавала, и радовался, как ребенок, когда в ее глазах вспыхивало озарение, и она ему улыбалась, не размыкая губ.

Он знал, что она не понимает его, но все равно болтал без умолку, смеялся над собственными шутками, а она отвечала ему улыбкой. Ей нравилось, когда он смеялся, он это понял. Он целовал ей руки, гладил мягкие волосы, пытаясь показать, как он ее любит, поддержать, утешить.

Поначалу Кэрол очень много спала, но сознание уже не теряла. Потом время бодрствования стало увеличиваться. Она сосредоточенно вслушивалась в слова, и вскоре стало заметно, что она начинает постепенно кое-что понимать и улавливать смысл. Память по-прежнему ей изменяла, но Куртни и Рэя, а также ухаживающих за ней медсестер и лечащего доктора, она уже не забывала.

Постепенно она начинала двигаться. Да, она могла двигаться, но заставить делать свое тело то, что она хочет, было мучительно тяжело и почти не получалось. Словно вместо ее мозга была вата, сквозь которую медленно и с таким трудом до нее все доходит. Или не доходит. Приходилось напрягаться, чтобы уловить и переварить смысл услышанных слов. Поэтому с ней разговаривали медленно и внятно, давая время на то, чтобы понять услышанное. Но постепенно слой ваты уменьшался, а скорость восприятия увеличивалась.

Кэрол училась заново говорить. Училась брать предметы, держать карандаш, вставать, ходить. Иногда в глазах ее появлялось отчаяние, и она отворачивалась к стене, отказываясь от упражнений. Единственное, что она не разучилась — это плакать. Первые слова, которые она с огромными усилиями произнесла, услышала Куртни, и от них сердце «железной леди» сжалось, хоть она и не совсем поняла их смысл.

— Я была в раю. Вы вернули меня в ад. Зачем?

Куртни была строга с ней, сердилась на слезы и капризы, когда девушка не хотела заниматься, чтобы быстрее восстановить утраченные способности. Если Кэрол отказывалась, она ее заставляла.

— Не будь размазней! — сурово говорила она. — Ты должна быть сильной. Вот бы твоя Эмми дала тебе нагоняй, увидев твои нюни! Все будет хорошо, все восстановится, только ты должна постараться. Если не для себя, то хотя бы для нас с Рэем. Мы тебя любим, хотим видеть здоровой. Не разбивай наши сердца… не делай нас несчастными.

И Кэрол со слезами брала ее за руку и целовала тонкую изящную кисть, смотря на свою обожаемую Куртни грустными преданными глазами.

И подчинялась. Вытирала слезы, улыбалась и старательно упражнялась, не смотря на то, что это причиняло ей настоящие муки, особенно, когда что-то не получалось. Она чувствовала себя поломанной куклой, в которой сели батарейки, а от нее все равно требовали работать.

Рэй был более мягок, не принуждал ее что-либо делать, если она не хотела. Он из кожи вон лез, веселя и забавляя ее, развлекал, как только мог, пытаясь скрасить ее ставшую такой невыносимой и тяжелой жизнь, заключенной в этой палате, на больничной койке. Он научил девушку смеяться, как никто, мог поднять настроение. Когда он был рядом, в душе у нее светлело, тоска и отчаяние отступали. Она даже занималась с удовольствием с ним, потому что он умудрялся превратить тяжелые неприятные упражнения в забавную игру. И с ним Кэрол не только не плакала от своих неудач, наоборот, они вместе хохотали над ними, и ей совсем не было обидно смеяться над собой, ей было весело и действительно все казалось смешным.

Как только позволили врачи, он стал сажать ее в кресло-каталку и выкатывать во двор. С каждым днем они все больше времени проводили на свежем воздухе. Лето было в самом разгаре. Яркое солнце, чистое голубое небо, зеленая листва деревьев, трава — все это возрождало в девушке желание жить, заставляло почувствовать ни с чем несравнимый вкус жизни. Ей не хотелось больше покидать этот мир, потому что здесь были Куртни и Рэй.

Ее навещали Берджесы, приезжала Даяна, правда, всего на один день, чтобы поддержать подружку. Девушка уже второй раз навещала Кэрол, только в первый раз Кэрол ее не узнала. Но теперь Кэрол была очень рада снова ее увидеть.

Казалось, Даяна стала еще прекрасней. И рядом с ней Кэрол почувствовала себя уродиной. Синяки и ссадины давно прошли, от них и следа не осталось, но у нее не было передних зубов, и девушка ужасно комплексовала из-за этого.

— Было бы из-за чего расстраиваться! — беспечно махнула рукой Даяна. — Вставишь себе новые зубы, будет еще лучше, чем было! Главное, давай, выздоравливай. Не ленись, работай, не жди, когда тебе Господь сам на блюдечке все предоставит. За себя нужно бороться. Вот как я. Только у нас-то разные ситуации были, меня-то врачи приговорили, а я все равно на ногах, как видишь, а тебе, наоборот, дают все шансы. Ты только не опускай руки, поняла? Мы с тобой сильные девчонки, нас просто так не сломаешь, так ведь?

Куртни сообщила Даяне о том, что с Кэрол произошло несчастье, так же как и Берджесам, но всю правду не сказала. Она объяснила все тем, что Кэрол с мужем попали в аварию. Мэтт погиб. И Даяна, и Берджесы были шокированы не только этим несчастьем, но и тем, что Кэрол вышла замуж, ничего никому не сказав.

— Так им захотелось. Никому не сказали, даже мне, — сказала им Куртни. Она больше не сердилась за это на Кэрол. И ее друзья, которые, несомненно, не заслужили такого пренебрежения — тоже. Не та была ситуация, чтобы обижаться. Но Даяна все равно не удержалась от упрека.

— Могла бы позвонить, я бы сразу же примчалась! Видано ли, единственная подруга замуж выходит! Вот я тоже не позову тебя на свою свадьбу! Ну, ладно, не смотри так, я шучу. Я понимаю, значит, так надо было. Потом мне все расскажешь, хорошо? Я умираю от любопытства, так что, давай, побыстрее учись говорить.

Даяна обнимала ее и горестно вздыхала.

— Держись, подружка. Держись. Эмми учила нас быть сильными, бороться. Она видит нас. Я знаю, что тебе тяжело. Знаю, как ты его любила, как боролась за него. И вдруг, не успели пожениться… — она всхлипывала, утирая красивый носик. — Ужас-то какой. Я уж думала, все у нас с тобой наладилось, не будут больше несчастья преследовать. И вдруг такое! Вдова в двадцать лет! Даже произносить такие слова страшно. Жалко парня. Такой красавец был. И тебя любил. Ну, до чего жизнь штука несправедливая! Зла не хватает! Но ты не отчаивайся, подружка. Значит, не судьба, не твой это был мужик, не твоя половинка, вот вас Бог и развел. Жестоко, правда, развел, мог бы и помягче как-то… Но все к лучшему, даже если нам самим в это не верится. Вот увидишь, ты еще встретишь Его. Полюбишь и будешь счастлива. И я все-таки погуляю на твоей свадьбе. Кстати, о свадьбе… моей, будущей. Как поживает мой избранник? Не прибрали еще к рукам?

Кэрол отрицательно качнула головой. Даяна с облегчением вздохнула.

— Надо срочно с ним познакомиться. Нельзя больше тянуть, а то, чувствует мое сердце, уведут из-под носа. Он тебя навещает? Сегодня придет, как думаешь?

Кэрол снова покачала головой, на этот раз с затаенной грустью, которая, впрочем, не осталась незамеченной для Даяны.

— Не придет? Сегодня… или вообще?

— Вообще. Никогда, — с усилием выговорила Кэрол.

Даяна разочарованно ахнула.

— Вы что, разругались? Почему? Ладно, не отвечай, все равно сейчас толком ничего объяснить не сможешь, я и так с трудом различаю, что ты там мычишь. Жаль! Ну как ты могла со мной так поступить! Ты же обещала меня с ним познакомить! Что теперь прикажешь мне делать?

Кэрол виновато пожала плечами. Даяна сердито поджала пухлые, ярко накрашенные губки, но ее недовольство было вызвано не Кэрол.

— Неужели ни разу не пришел в больницу? — вознегодовала она. — Что бы там между вами не произошло, все равно мог бы и навестить, хотя бы из вежливости, по-приятельски. Ты же чуть на тот свет не отправилась, в калеку превратилась… временно. Нельзя же быть таким бесчеловечным, и продолжать дуться из-за всяких пустяков на человека после того, как с ним приключилось такое несчастье! Даже я тебя простила за то, что на свадьбу не позвала, а что может быть обиднее этого?

Даяна продолжала грустно вздыхать, задумавшись.

— Постой, а он хоть знает, что ты в больнице? Может, он просто не в курсе?

Кэрол постаралась как можно безразличнее пожать плечами. Даяна оживилась.

— Так надо ему сообщить! Это будет прекрасным поводом ненавязчиво познакомиться с ним!

Кэрол вдруг изменилась в лице и замотала головой.

— Нет! Не хочу!

— Не хочешь, чтобы я с ним знакомилась?

— Нет… чтобы просила навестить меня. Он не может не знать.

— В таком случае, я дам ему нагоняй! Ты же говорила, что вы почти друзья, и то, как он поступает, просто… некрасиво с его стороны, мягко выражаясь. Пора забыть про обиды и…

— Он не придет, — категорично отрезала Кэрол. — Хватит об этом. Пожалуйста.

Даяна решила было обидеться на ее резкость, но потом передумала и достала из сумочки блокнот и ручку.

— Ладно, ваше дело. Сами разбирайтесь. Говори мне адреса его офиса и дома, и телефоны.

— Зачем? — голос Кэрол вдруг осип, а горло сдавило странной судорогой.

— Как зачем? Должна же я с ним познакомиться, в конце-то концов! На тебя больше никакой надежды, придется действовать самой.

— Даяна… не надо. Он… сложный человек. Жестокий. Холодный. У него нет сердца. Он… может обидеть тебя. Не связывайся.

— Ничего он мне не сделает! — рассмеялась Даяна. — У каждого человека есть сердце, просто нужно уметь до него достучаться. И он не может быть холодным, у него в глазах такой огонь, такая энергия! Я уверена, он многого стоит в постели. Просто ты не задумывалась об этом, для тебя он просто хороший адвокат, а я вижу в нем мужчину. Я записываю на видеомагнитофон каждое его появление на экране, вырезаю фотографии из газет и журналов. Не смотри на меня таким глазами и не вздумай засмеяться! Да, я его страстная поклонница! Я следила за прессой, наблюдая за тем, как он добивался освобождения для Мэтта! Боже, вся страна кипела, а ему все нипочем! Это настоящий дьявол, а не мужчина! Давай, говори адреса и телефоны!

— Я… не помню. Извини, — соврала Кэрол, сама не понимая зачем.

Даяна огорченно всплеснула руками.

— Ну, Кэрол! Что же мне, к Куртни твоей идти? Что я ей скажу? Дайте мне телефон вашего адвоката, я хочу выйти за него замуж — это что ли? Ну, пожалуйста, подружка, напрягись, вспомни. Ну, хоть что-нибудь!

В палату вошел Рэй, держа в руках огромный торт. Улыбнувшись девушкам, он поставил торт на стол.

— Ну, что, красавицы, наболтались? Смотрите, что я вам принес. Давайте пить чай?

Даяна насупилась и затолкала блокнотик в сумочку, на этот раз все-таки обидевшись на подругу. Рэй с любопытством посмотрел на нее.

— А что ты хотела, чтобы Кэрол вспомнила? Может, я могу чем-то помочь? С памятью у нее еще есть небольшие проблемы.

— Правда? — Даяна посмотрела на подругу, забыв про обиду. — Извини, Кэрол. Тебе и так не сладко, а еще я тебя напрягаю…

— Так что ты хотела? — все-таки настоял Рэй.

Даяна повернулась к нему и, встретившись с его красивыми плутовскими глазами, покраснела. Она все еще таяла в его присутствии, и, наверное, так будет всегда. Этот шикарный мужчина бросал ее в дрожь, и только угроза разрушить долгую дружбу с Кэрол удерживала Даяну от искушения познать его любовь. Если бы он не был женат на Куртни, которую так обожала Кэрол, Даяна непременно выбрала бы своей целью его и перевернула бы весь мир вверх ногами, если бы потребовалось, чтобы женить на себе этого красавца.

Но между ними стояли непреодолимой преградой Куртни и Кэрол.

— Мне нужно найти Джека Рэндэла, — ответила она застенчиво. Разговаривая с Рэем, она из самоуверенной и самовлюбленной красавицы превращалась в робкую стеснительную девочку, краснеющую от его взгляда.

— Рэндэла? — Рэй напрягся, и тон его изменился, выдавая неприязнь к Джеку. — Зачем он тебе понадобился? Проблемы с законом?

— Мне нужна консультация, — нашлась Даяна.

— Насколько мне известно, он не дает консультаций. К нему идут уже с конкретным делом, выкладывая огромные деньги, чтобы он за него взялся. Простым смертным он уже не доступен. Так что вряд ли ты к нему попадешь.

— Но он же помог Кэрол, почему не может встретиться со мной?

— Помог! — губы Рэя скривились, но он удержался от дальнейших реплик. — Обратись к другому адвокату. Проконсультировать тебя может любой из них.

— К другому, так к другому! Насколько мне известно, помимо Джека Рэндэла, в его офисе работает еще целая куча хороших адвокатов. К ним и обращусь, — не сдавалась Даяна. — И времени на поиски адвоката терять не надо, поеду сразу туда.

— Как хочешь, — фыркнул Рэй и объяснил, как найти офис знаменитого адвоката. Даяна записала все в блокнотик, подстраховавшись на случай, если память подведет и, поцеловав Кэрол, радостно убежала, пообещав скоро вернуться.

Рэй сделал чай для них двоих, разрезал торт. Сев на постель рядом с Кэрол, он придерживал чашку, помогая девушке пить горячий чай, чтобы она не перевернула его на себя своими еще ненадежными руками.

Он заметил, что она расстроена, но подумал, что это из-за того, что Даяна ушла.

Допив чай и съев кусочек торта, Кэрол поблагодарила Рэя поцелуем в гладко выбритую благоухающую щеку, и прилегла, выразив желание поспать. Отвернувшись к стене, она закрыла глаза, но уснуть ей так и не удалось. Почему-то ей ужасно не хотелось, чтобы Даяна познакомилась с Джеком. А увлечение им подруги повергло ее на этот раз в уныние.

Даяна вернулась разочарованная. Джека не было в городе, и ей так и не удалось с ним встретиться.

— Прямо неуловимый какой-то, этот Джек Рэндэл! Как специально от меня бегает, словно чувствует, что ловушку ему расставляю! — вздыхала Даяна. — Но ничего, я все равно не сдамся.

Кэрол улыбалась ей, наблюдая, как изящная стройная модель, в чьи прямые и самые главные обязанности входит блюсти фигуру, лопает за обе щеки торт, запивая уже третьей кружкой чая. Настроение у Кэрол значительно улучшилось, и способствовало этому, не что иное, как неудача лучшей подруги. Сама Кэрол не удивлялась этому и не испытывала угрызений совести. Джек вряд ли воспылает желанием жениться, даже на Даяне, поэтому знакомство с ним не принесет ей ничего хорошего, а только ненужную боль и разочарование, которых можно избежать. Кэрол пыталась убедить себя в том, что только забота и любовь к подруге заставляет ее противиться намерению Даяны завязать отношения с Рэндэлом. И ничто другое.

А еще она в глубине души надеялась на то, что однажды откроется дверь и войдет он. Что, не смотря на их ссору, он все-таки придет ее поддержать, как когда-то приходила в больницу к нему она. Успокоившись и все обдумав, Кэрол раскаялась в том, как повела себя с ним. Она готова была извиниться. Ей очень хотелось, чтобы он пришел. И она ждала его, хоть и понимала, что это глупо и бесполезно. Сердцем надеялась, а умом понимала, что он не придет. Не придет, потому что был Джеком Рэндэлом, а не кем-то другим.

Упрямым, непреклонным и не умеющим прощать.

Рэй приносил Кэрол цветы, баловал всякими вкусностями, радовал подарками. Он принес в палату фотографию с ее друзьями, потом другую, на которой Кэрол была с ним и Куртни. Он даже притащил старого потрепанного Лимки, чем до слез рассмешил девушку.

А потом Рэй стал похищать ее из больницы и катать по городу на машине. Врачи и медсестры закатывали скандалы, но он не обращал на это никакого внимания и продолжал забирать ее из больницы. Куртни уладила проблему с медперсоналом, добившись официального разрешения забирать девушку на пару часов из больницы. Она считала, что поездки по городу только пойдут на пользу.

Потом Куртни начала уезжать в командировки, пропадать в офисе, вернувшись к работе, и теперь почти каждый день Кэрол проводила с Рэем.

Нельзя было сказать, что Куртни это было по душе, но иного выхода просто не было. Ей нужно было работать.

Каждое утро он входил в палату, освещая ее радостной энергичной улыбкой, и уходил вечером. Помимо прогулок, они продолжали усердно заниматься. Он учил Кэрол ходить, крепко придерживая за талию. Девушка уже довольно сносно разговаривала, сама вставала с постели, но пока часто теряла равновесие. Память больше не подводила ее. Она читала, смотрела телевизор, и даже пыталась разгадывать кроссворды, хоть пока у нее плохо получалось писать.

Когда она стала сама передвигаться по палате и довольно сносно разговаривать, врачи отпустили ее домой. Но она должна была еженедельно являться на осмотр к доктору.

Кэрол вышла из больницы, как из тюрьмы. Она попала туда весной, а выйти смогла только осенью. В день выписки Рэй ворвался в палату с охапкой великолепных белых роз и бутылкой шампанского. Но вошедшая следом Куртни, от которой он, судя по всему, бутылку спрятал, тут же отобрала ее у него со словами, что праздновать будут дома, а не здесь.

Рэй насупился и, подхватив сумку с вещами Кэрол, вышел, буркнув напоследок:

— Фу! Какие вы скучные!

Куртни давно уже перевезла все вещи Кэрол из квартиры в свой дом.

Девушка не возражала, с радостью возвращаясь домой. Отношения с Рэем у нее наладились, они снова были друзьями, даже больше — родными, семьей. Куртни больше не вспоминала о том, что хотела его выгнать. За последнее время Рэй проявил себя с лучшей стороны, как никогда. И Куртни решила дать ему шанс. А выгнать она его может в любой момент, как только его поведение снова начнет портиться. Пока, за последние несколько месяцев, придраться было не к чему. Даже Кэрол уже не вспоминала о том, что когда-то он склонял ее к интимным отношениям, она снова прониклась к нему доверием, не опасаясь приставаний и домогательств.

Дома их ждал праздничный ужин, над которым постаралась Дороти, радуясь возвращению Кэрол, тому, что их семья снова воссоединилась. Женщина с чувством обняла девушку, роняя слезы на ее одежду.

— С возвращением, наша девочка. Теперь, когда ты дома, все наладиться, все будет хорошо. Ни одна беда не подберется к тебе в этих стенах.

Расположившись за столом, они усадили рядом покрасневшую от удовольствия домработницу, которая давно стала неформальным членом их семьи. Куртни позволила Рэю открыть шампанское, и тот немедленно запустил пробку от бутылки в потолок. Остальные подставили свои бокалы под пенящееся шампанское.

Куртни сказала тост.

— Наш дом — наша крепость, наша семья — это главное и святое. Ничто… и никто не должен разбивать более нашу семью. У нас у всех была возможность убедиться в том, как мы необходимы друг другу. Но теперь мы снова вместе, мы снова счастливы. Мы должны беречь наш дом и друг друга. Выпьем за нас. За нашу семью!

После ужина они расположились в уютной гостиной, разглядывая фотоальбомы и предаваясь воспоминаниям. Дороти подала им чай со сдобными сладкими булочками, пирожками и тортом собственного приготовления, прямо туда.

Куртни, Кэрол и Рэй сидели на полу, на мягком пушистом ковре, ели вкуснятину, приготовленную Дороти, показывали друг другу фотографии, шутили, смеялись, позабыв обо всех переживаниях и невзгодах.

Дороти задержалась в дверях, смотря на них и улыбаясь. Глаза ее увлажнились. Украдкой осенив всех троих крестным знамением, она вышла и тихонько прикрыла двери.

— Храни вас Господь, — шепнула она и снова перекрестилась.

Оказавшись в своей комнате, Кэрол долго стояла перед большим зеркалом, изучая свое осунувшееся невеселое лицо. Она сильно похудела, и одежда на ней болталась. Дороти заахала и заохала, увидев ее такой изможденной и замученной, и закатала рукава, собираясь заняться усиленным откармливанием. В больших глазах затаилось страдание. Волосы потускнели, кожа приобрела нездоровый оттенок. Одно радовало — у нее теперь были все зубы, и она больше не стеснялась улыбаться. Еще когда она лежала в больнице, как только она смогла стоять и передвигать ноги, Куртни отвезла ее в стоматологическую клинику.

Кэрол осталась довольна работой доктора. Благодаря ему, на месте выбитых зубов появились другие, естественные и красивые зубки. Теперь, по крайней мере, она не чувствовала себя уродиной. А по дороге обратно в больницу, она впервые попросила Куртни отвезти ее на могилу Мэтта, но получила категорический отказ, сославшись на то, что врачи настоятельно рекомендовали оградить ее от всяких стрессов.

Куртни и Рэй похоронили Мэттью Ланджа достойно, так, как того хотела бы Кэрол. Как ее мужа, как члена их семьи… кем он и являлся. Как зятя.

Даже Рэй, стиснув зубы, согласился помочь Куртни в организации похорон и присутствовал на погребении этого человека, ненависть к которому могла сравниться разве что с ненавистью к Джеку Рэндэлу. Он сделал это только ради Кэрол, которая, не смотря ни на что, продолжала любить этого психопата, чего Рэй уж никак не мог понять.

Вопреки всем ожиданиям, Джек Рэндэл так и не предпринял попытку наказать Рэя за то, что тот разукрасил его физиономию синяками и ссадинами. Лично Куртни это очень удивило. На Рэндэла это было совсем не похоже. Они по-прежнему работали вместе, но он вел себя так, будто ничего не произошло. Будто ему память отшибло. И в отношении Кэрол — тоже. Ни разу он не упомянул о ней, не поинтересовался, как она, а когда Куртни сама заговаривала о ней, например, торопясь закончить их встречу, объясняя это тем, что нужно ехать в больницу, он никак не реагировал, безразлично пропуская все мимо ушей. Куртни недоумевала, но нельзя было сказать, что она не была рада этому безразличию. Это лучше, чем его любовь. Дороти рассказала ей о визите Джека, когда тот приходил к Кэрол, и Куртни догадывалась, что между ними произошло. И она искренне надеялась, что судьба больше не столкнет Джека и Кэрол, как однажды свела их сама Куртни, о чем потом не раз пожалела. Может быть, Джек просто пожалел ее, Куртни, не желая добавлять ей бед и страданий своей местью, которых и так на нее свалилось предостаточно. Может, признавал за собой вину, и потому проглотил обиду, не поквитавшись с Рэем. Что до Кэрол, то, как бы он на нее не злился, она не оставила ему возможности для мести, превратившись в беспомощное покалеченное существо, с трудом возвращавшееся к жизни. Что он мог с ней сделать, разве что убить и избавить от мук. Но даже Джек Рэндэл вряд ли был на такое способен, как бы сильно она его не обидела. Хотя, все это были только домыслы Куртни. Даже она со своей проницательностью не могла угадать, что за мысли таятся в его умной бесценной голове, благодаря которой она забыла о проблемах в бизнесе. С тех пор, как он согласился стать ее адвокатом, никто больше не осмеливался перебегать ей дорожку и пакостить. Куртни платила ему огромные деньги, но он того стоил. Он стоил много больше. Нет, он был бесценен, как специалист. Об этом знали все, но не каждому крупному бизнесмену повезло его заполучить, как Куртни. Его увлечение Кэрол могло испортить их отношения, поэтому Куртни вздохнула с облегчением. Но как бы Куртни не хотелось верить в его безразличие по отношению к Кэрол, ей не очень-то верилось. Когда она решила призвать к ответу некомпетентного доктора Харольда, благодаря которому Кэрол едва не умерла, она с удивлением узнала, что больницы больше не существует, как и самого доктора. Больница сгорела. Эвакуировать успели всех, и никто не пострадал. Кроме доктора Харольда. Он был единственным, кто не смог спастись, хотя все остальные покинули больницу целыми и невредимыми, до того, как пламя охватило все здание.

Эта странная смерть объяснялась предположением, что доктор был в нетрезвом состоянии, что часто с ним случалось на рабочем месте. Только Куртни не поверила в несчастный случай. Она рассказала о случившемся Джеку, но он лишь равнодушно пожал плечами. Больше они об этом не вспоминали. А Куртни подумала о том, что видимо Джек очень уж разозлился, раз расправился с Харольдом таким жестоким и бандитским способом, пойдя на преступление. Джек знал, что она все поняла, но не придавал этому значения. Он успел хорошо изучить Куртни. О том, что он сделал, мстя за ее любимую Кэрол, никто никогда не узнает, по крайней мере, от нее, Куртни.

А Кэрол так и не дождалась его. Как-то она спросила о нем у Куртни, и та рассказала, что у Джека все хорошо, дела его процветают, и выглядит он вполне довольным жизнью. Кэрол пересилила себя и, смущенно спрятав глаза, поинтересовалась, спрашивал ли он о ней. Куртни, не задумываясь, ответила, что нет, ни разу, и отвернулась, чтобы не видеть, как огорчили девушку ее правдивые слова. Ничего. Лишь бы Кэрол выкинула его из головы и больше не думала о нем.

И Кэрол очень старалась не думать.

Сейчас, в своей комнате, она поискала глазами фотографию Мэтта в красивой рамочке, которая всегда стояла у нее на виду, но ее не было. Куртни, готовя комнату, не доставала фотографию из коробок и чемоданов, в которых перевозила из квартиры вещи Кэрол. Отказала, когда девушка попросила принести фотографию в больницу. И даже Рэя Кэрол не смогла уговорить это сделать. Не было и статуэток.

Заглянув в гардероб, Кэрол нашла дорогие сердцу предметы в коробке, на самой верхней полке, и вздохнула с облегчением, потому что опасалась, что Куртни могла выбросить их, чтобы она не предавалась страданиям, созерцая их. Сев на пол прямо там, она долго разглядывала свадебные фотографии, которые они забрали, перед тем, как покинуть город, у фотографа, снимавшего их бракосочетание. С улыбкой она заметила, смотря на себя и Мэтта со стороны, какой маленькой и хрупкой казалась рядом с ним… почти девочкой. С удивлением обнаружила, как бросалась в глаза разница в возрасте. На видеокассете, которую она тоже просмотрела, впервые со дня их свадьбы, это было еще более заметно. Она не замечала этого в жизни. Взрослый мужчина с утомленным жизнью взглядом и тонкими преждевременными морщинками, из-за чего выглядел старше своего возраста. Как же она не замечала этого раньше? Он был старше Рэя всего на несколько лет, но казалось, что на самом деле намного больше. Ладно, сравнивать с Рэем нельзя. Он вообще застрял в двадцатипятилетнем возрасте, а если брать во внимание поведение — то вообще в подростковом, если не меньше. И с чего бы у Рэя появляться морщинам — от беспечной легкой жизни без волнений и тревог и существования в свое удовольствие? Нет, выглядеть настолько моложе своего возраста Кэрол казалось ненормальным и неправильным, тем более для мужчины. И взгляд Мэтта, за которым угадывались все прожитые нелегкие долгие годы, его зрелость и «взрослость», морщинки, как отпечаток всех пережитых печалей, тревог и трудностей, в ее глазах выглядели намного естественнее и привлекательнее, чем странная моложавость Рэя. Лучше выглядеть умудренным и опытным мужчиной, прошедшим через многое, чем беспечным легкомысленным мальчишкой, как Рэй, а именно таким он казался рядом с Мэттом, и каким его всегда воспринимала Кэрол. В Мэтте она видела мужчину. Настоящего. И внешне, и внутренне. Он оставался ее богом, ее идеалом, не смотря ни на что. Он был испорчен болезнью. Она жалела его и не винила в том, что он с ней сделал.

Она сидела в кресле, не отрывая взгляда от экрана телевизора, смотря видеозапись свадьбы, от Мэтта, такого живого, такого счастливого. Господи, неужели его больше нет? Она до сих пор не могла заставить себя в это поверить. Она видела его мертвым, но он выглядел так, словно крепко спал… он не был похож на мертвого. Она знала, что Куртни и Рэй похоронили его. Рядом с матерью. Это должна была сделать она, его жена, а не чужие ему люди, какими являлись для него Куртни и Рэй, но Кэрол не могла себе представить, как бы она это делала. Хоронить его, видеть его в гробу, наблюдать за тем, как его навсегда погребают в землю — нет, это было выше ее сил. Ей казалось, что она бы умерла от горя прямо у гроба. Она бы этого не вынесла.

Она вдруг вспомнила слова Джека, когда он желал Мэтту в день похорон Моники, чтобы его хоронили чужие люди. Или что-то в этом роде, точно она не помнила. Только его пожелание сбылось. Очень быстро.

Мэтта действительно похоронили через несколько дней, те, кого он не знал, те, которым было на него абсолютно наплевать, которые не только не сожалели о нем, но проводили в последний путь с ненавистью в сердцах и облегчением, потому что хоронить его было некому. Это ужасно. Бедный Мэтт. Никому он не был нужен на этом свете, кроме нее, Кэрол, да и та оставила его, не позаботившись о нем в последний раз.

Досмотрев запись, Кэрол поставила ее на начало. Потом опять. Ей хотелось смотреть на него бесконечно, на живого, красивого. Он словно вернулся к ней, был рядом. Она слышала его голос, видела улыбку, горящие радостью глаза. Она неподвижно сидела, заворожено уставившись на него, не замечая, как прижимает к сердцу его фотографию, что по лицу бегут и бегут беспрестанно слезы. А потом словно что-то оборвалась в груди, и она сжалась в кресле, тихо завыв. Тело ее вдруг скорчилось, пальцы судорожно впились в рамку.

— Мэ-э-эт…

Открылась дверь и в комнату вошла Куртни. Увидев корчившуюся в нервном припадке девушку, она бросила взгляд на экран. Метнувшись к телевизору, Куртни выключила его и схватила за плечи Кэрол.

— Успокойся! Слышишь меня, успокойся! Тебе нельзя! — женщина вырвала у нее из ее рук фотографию и влепила девушке пару сильных пощечин. Кэрол затряслась в рыданиях.

— Как больно… Господи, как больно… — закричала она, прижимая крепко сжатые кулаки к груди и пытаясь согнуться пополам. Куртни испугалась, что у нее схватило сердце, но потом поняла, что она имела в виду другую боль. Душевную.

Подняв Кэрол, она потащила ее в ванную и сунула ее голову под струю воды. Девушка испуганно вскрикнула и отшатнулась назад, перестав рыдать. Куртни прижала ее к груди и погладила по затылку.

— Тс-с-с, моя хорошая, успокойся, я с тобой. Больно, я знаю. Это пройдет, обязательно пройдет. Быстрее, чем ты думаешь. Успокойся.

— Куртни… можно я поплачу? Пожалуйста, я хочу поплакать, позволь мне. Иначе я умру, — простонала Кэрол.

— Хорошо, девочка, поплачь. Поплачь, моя милая. Не держи в себе, это намного хуже. Выплесни все, выпусти свою боль, тебе станет легче.

Выйдя из ванной, они сели на кровать и крепко обнялись. Прижавшись к груди Куртни, Кэрол долго и безутешно плакала. На пороге появился взволнованный Рэй, но Куртни качнула головой, приказывая ему уйти. Поколебавшись, он оторвал от Кэрол вдруг налившиеся слезами глаза и, отступив назад, бесшумно прикрыл дверь.

Постепенно Кэрол успокоилась. Куртни помогла ей раздеться и уложила в постель. На всякий случай, она дала девушке выпить успокоительное.

Та не возражала, полностью обессилев от слез. Она не чувствовала больше боли. Вообще ничего не чувствовала, кроме опустошенного онемевшего сердца. Ничего ее больше не интересовало. Было все равно.

Что происходит сейчас, что будет потом — все равно. Она почувствовала себя мертвой.

Что-то умерло у нее внутри, что-то очень важное.

Увидев, как Куртни сложила в коробку статуэтки, кассету и фотографии, Кэрол встрепенулась и подскочила.

— Нет, не забирай!

— Тебе эти вещи ни к чему, Кэрол, — строго сказала Куртни, взяв коробку на руки. — Я не хочу, чтобы смотрела на них и убивалась. Так нельзя. Не усугубляй свои страдания, не рискуй здоровьем, за которое ты так тяжело боролась. Тебе нельзя нервничать. Пожалей себя.

— Отдай, Куртни! Пожалуйста! Для меня нет ничего дороже!

— Нет, Кэрол. Не проси. Я не позволю тебе вредить себе.

— Не выбрасывай, я буду больше страдать, если потеряю все это. Это все, что осталось у меня от Мэтта.

— Я не выброшу. Я верну тебе их, когда посчитаю, что это уже можно сделать. Когда ты перестанешь страдать, когда все притупится и забудется.

— Не забудется, — с отчаянием отозвалась Кэрол.

— Хорошо, когда ты перестанешь биться в истериках при виде всего этого, — Куртни кивнула на коробку. — А пока я буду бережно хранить это у себя. Не волнуйся, я обещаю тебе, что верну все в целости и сохранности. А теперь постарайся уснуть.

— Я хочу съездить к нему… на могилу, — с трудом заставила себя выговорить это страшное слово Кэрол.

— Этого еще не хватало! Добить себя хочешь? Съездишь, но позже. Не сейчас, — отрезала Куртни. — Спи и ни о чем не думай. Вернее, подумай о себе. Забудь обо всем, кроме того, что тебе нужно восстанавливать свое здоровье, набираться сил и жить дальше.

«Жить дальше? — думала Кэрол, когда Куртни ушла. — Как? И зачем? Для чего? Ради чего? Ради новых несчастий, смертей и страданий? Ждать, когда они закончатся? Ждать, когда плохое сменится хорошим, ждать покоя и счастья, которые просто обязаны когда-нибудь прийти на смену поражениям и боли, ждать, когда судьба сменит гнев на милость, сжалится и станет более ласковой? Мэтт тоже ждал и тоже надеялся…».

Страшно. Как страшно жить дальше. Как она боялась и ненавидела свою жизнь. Всегда, с самого раннего детства. Глупо надеяться, что что-то изменится. Ничего не изменится. Никогда.

Поднявшись с постели, Кэрол открыла ящик письменного стола и достала оттуда маленькую, обтянутую бархатом коробочку. Вернувшись в кровать, она приподняла крышечку коробочки и посмотрела на лежащий на мягкой подушечке медальончик на серебряной, потемневшей от времени цепочке, которую подарила на Рождество Эмми. Вынув медальон из коробочки, Кэрол с улыбкой положила его на ладонь. Под потускневшей пластмассовой крышечкой, покрытой царапинами, лежал высушенный много лет назад цветок сирени. Кэрол не помнила, как выглядела старушка Мадлен, забыла ее лицо и голос, но в ее памяти навсегда остались слова, сказанные однажды няней, смастерившей для нее этот талисман.

«Никогда не снимай его. Цветок твоей Спасительницы убережет тебя от смерти».

И Кэрол действительно много лет его носила. И только переехав в дом Куртни и Рэя и почувствовав себя в безопасности, она положила медальон в эту коробочку и никогда больше не надевала.

Кэрол прижалась на мгновение губами к теплой пластмассе и повесила талисман на шею. Завтра она попросит Рэя отнести талисман к мастеру, чтобы тот вынул цветочек из циферблата от детских часиков и залил прозрачным каучуком, как-нибудь красиво оформил, почистил цепочку. А циферблат она будет хранить в коробочке, как память о Мадлен.

Она снова будет носить свой талисман, превратив его в оригинальное красивое украшение. Пусть, это обыкновенный цветок сирени, который никак не может влиять на ее судьбу, ни защищать, ни уберегать от беды, пусть. Может быть, он просто согреет ее сердце. В этом цветочке была заключена любовь и тепло Мадлен, которой давно уже нет на этом свете. Она умерла, а ее любовь осталась, в этом цветочке. И, кто знает, может ее любовь действительно защитит, отведет беду. Кэрол верила в это. Хотела верить. Потому что страх и отчаяние сжимали ее сердце… или, по крайней мере, то, что от него осталось.

Рэй сопротивлялся целых две недели, не уступая мольбам Кэрол отвезти ее на могилу Мэтта. Но, в конце концов, сломался и, очень сомневаясь в правильности своего поступка, украдкой от Куртни повез девушку на кладбище. Просить Куртни было бесполезно, Кэрол об этом знала, а вот Рэя — нет. Этот человек почти не умел отказывать, когда его о чем-либо просили. И если бы он не боялся, что визит на кладбище может навредить здоровью Кэрол и ее психическому состоянию, он давно бы уже уступил ее просьбам. Но выражение муки и смертельной тоски, с которыми она не него смотрела, стали для него невыносимыми, и он сдался.

С тревогой он наблюдал за девушкой, стоя в сторонке и оставив ее наедине со своими мыслями. Кэрол попросила его об этом, пожелав побыть одна. Вернее, с Мэттом.

Ветерок шевелил ее длинные светлые волосы, ласкал своими прикосновениями лицо, словно пытался осушить слезы, намочившие щеки. Тело Кэрол била дрожь, хотя погода была солнечная и теплая. Пели птицы, над головой проносились пушистые облака. Только теплое солнце не могло согреть ее заледеневшую душу, не могло достать своими лучами до непроницаемого мрака внутри нее, чтобы хоть чуть-чуть его развеять.

Рэй разглядывал ее невысокую хрупкую фигурку, застывшую над могилой, и пытался угадать, о чем она думает. Она всегда была скрытной и не любила посвящать кого бы то ни было в то, что у нее было на душе.

Как раковина, закрывшаяся от всего мира, спрятавшая от всех свою жемчужину — сердце. Она выглядела такой одинокой, такой потерянной и печальной, что Рэй почувствовал непреодолимое желание утешить ее, поддержать, защитить от всего и от всех. Медленно и бесшумно он подошел к ней и остановился сзади. Девушка его не заметила, погрузившись в свои тяжелые мысли.

Нет больше ее звездочки. Упала, погасла. И без ее света, всегда ненавязчиво и почти незаметно освещавшего ее внутренний мир, стало вдруг темно. Других звездочек там не было.

Она была уверена в том, что ничто не сможет их разлучить. Потому что они слишком сильно были нужны друг другу. Она — ему, он — ей. И это держало бы их вместе, заставляя цепляться друг за друга до последнего. Она бы ни за что его не отпустила. Она готова была и хотела посвятить ему всю свою жизнь, жить для него. И в один миг все разрушилось из-за нелепого недоразумения, когда он подумал, что потерял ее, что своими руками разрушил их счастье и будущее. Ее жизнь и свою. Может быть, он не простил бы себя даже, если бы знал, что она жива. Не простил бы того, что сделал, и все равно бы покончил с собой.

Как бы она хотела знать, о чем он думал в последние мгновения своей жизни, когда взводил курок, поднимал пистолет, прижимал дуло к виску. Но ей никогда не суждено это узнать, никогда он ей об этом не расскажет.

Не узнает, как он себя ненавидел, как презирал. Что не хотел жить тем чудовищем, в которого превратился. Что, если бы понял, что Кэрол все-таки жива, ничего бы не изменилось, только ненадолго оттянуло бы его смерть, ровно настолько, насколько потребовалось бы времени оказать ей помощь, вызвать медиков, отвезти в больницу. Убедиться, что ее жизни ничего не угрожает, услышать, какие травмы ей нанес. Он был уверен в том, что никогда не сможет причинить ей зла, даже в безумии, что его любовь сильнее этого.

Он ошибся. Он опасен, даже для нее. Поэтому ее с ним не будет. Он обречен быть запертым в психушку.

А она никогда больше не сможет ему доверять. Даже если бы ему удалось вылечиться, даже если бы она захотела снова быть с ним, она бы всегда его боялась. И он бы всегда боялся самого себя, того, что болезнь вернется. И никто из них никогда не сможет забыть того, что он сделал с ней, с мужчиной, которого он даже не знал, с тремя невинными девочками. Ему было противно. Так противно, что хотелось блевать. И это отвращение он испытывал к самому себе. Жизнь загнала его в угол, не оставив ни малейшего шанса на спасение.

Но перед тем как нажать на курок, он думал только об одном. Он убил Кэрол. Он один в этом мире, потому что она была единственным человеком, которому он был нужен. Без нее дальнейшая жизнь теряла всякий смысл. Он просто не хотел больше жить. И не стал. Он отомстил сам себе за все зло, которое причинил, за Кэрол, за девочек, за ни в чем не повинного мужчину. За мать. Он просто не имел права жить, отняв жизни у них.

Только Кэрол не могла понять, какая безнадежность его окружала, она была уверена, что, если бы он остался жив, все было бы хорошо. Верила в то, что он бы вылечился, что они смогли бы быть вместе, стать счастливыми. Не понимала, что никогда он уже не станет для нее прежним Мэттом, тем, который покорил ее сердце, что страх и страшные убийства, совершенные им, отравят ее любовь, может, даже уничтожат.

Зато это понимал Мэтт, когда стал бояться больше всего на свете того, что она обо всем узнает.

Возможно, был один выход. Для него. Сделать так, как от него требовал Джек Рэндэл. Только Мэтт был уверен в том, что даже если он выйдет когда-нибудь из психбольницы, Кэрол будет для него потеряна.

Джек бы позаботился об этом, а, может, и о том, чтобы Мэтт никогда не покинул стен клиники. А может, и нет. Но в одном Мэтт не сомневался — как только он исчезнет, Джек уложит Кэрол в постель, хочет она того или нет. Если не хочет, он заставит ее захотеть. Как никто другой Рэндэл умел ломать людей. Но Мэтт готов был рискнуть и все равно отправиться на лечение, зная, что у него нет выбора. Только он передумал, когда Рэй сказал, что у Кэрол и Джека был роман. Мэтт поверил. И это его окончательно добило, заставив совсем отчаяться.

А Кэрол, стоя над его могилой, вдруг поняла, что может простить ему все, кроме того, что он себя убил.

Никогда она ему этого не простит, чтобы там не побудило его это сделать.

— Я буду любить тебя. Я буду любить тебя всегда, — прошептала она. — Знай об этом.

Она прижала дрожащие пальцы к губам, которые кривились в нервных судорогах от сдерживаемых рыданий, и прерывисто всхлипнула.

— Ах, Мэтт, что же ты наделал! — простонала она и, чувствуя, что силы оставили ее, хотела опуститься на колени прямо на землю, но ее схватили сильные руки, не позволяя этого сделать и заставив вздрогнуть от неожиданности.

Развернув девушку, Рэй порывисто прижал ее к груди, сжав в крепких объятиях. Кэрол с каким-то отчаянием обняла его изо всех сил, спрятав лицо на широком плече, и расплакалась.

И так они и стояли над могилой, не подвижно, не произнося ни слова, обнявшись, родные и между тем абсолютно чужие друг для друга. По странному капризу судьбы Кэрол всю жизнь носила фамилию этого человека, который не имел к ней никакого отношения, жила с ним под одной крышей и по-своему любила.

Какая странная штука, эта жизнь. Как ее понять? Как понять ее мотивы, если они есть?

Кто есть Рэй в ее жизни? Что-то случайное или закономерное? Кто он? Не отец, не брат, не родственник.

Друг? Кэрол не могла ответить на этот вопрос. Она не знала. Он был роднее и ближе всех, и уступал в этом разве что одной Куртни. Наверное, это единственный подарок судьбы — Куртни и Рэй. И Кэрол впервые почувствовала, как сильно боится их потерять.