ГЛАВА 13.

Рано утром Мэтт открыл глаза и с недоумением некоторое время смотрел на прикорнувших рядом женщин. Протянув руку, он нежно сжал пальцами ладонь Кэрол. Крупно вздрогнув, девушка выпрямилась.

— Что с вами? Почему вы спите сидя на полу? — он изменился в лице. — У меня был приступ?

Моника, услышав его голос, проснулась.

— О, сыночек, слава Богу, очнулся! Как ты себя чувствуешь?

Мэтт не ответил на вопрос.

— Что произошло?

— Плохо тебе было, стонал, — Моника украдкой бросила на девушку предостерегающий взгляд, веля не упоминать о Кэт. — Помнишь?

— Нет, не помню. Я никогда не помню. А что у тебя с рукой, Кэрол?

— Порезалась… нечаянно.

— А что ты делала такого ночью, чтобы порезаться? И чем?

— Воду в стакане принесла, чтобы лицо тебе промокнуть. А стакан упал. Ну, я когда осколки собирала, порезалась, — объяснила Кэрол, не смотря на него. Врунья из нее была никудышная, она знала об этом, поэтому и посмотрела в сторону, чтобы не покраснеть. Но, кажется, Мэтт ей поверил.

А что, вполне разумное объяснение. Не мог же он догадаться о том, что заставил ее пролететь через всю комнату…

— Ну, и чего вы сидите надо мной, как над покойником? — улыбнулся он.

— Бог с тобой, не говори такие страшные слова! — испугалась Моника. — Накличешь беду.

— Хм, от меня она приглашения не дожидается! — пошутил Мэтт. — И визитами своими балует, как никого, наверное. Нравлюсь я ей.

Моника покачала головой, не одобряя юмор сына, который никогда ему не изменял. На кухне зазвонил телефон.

— Да, кстати, ночью Джек Рэндэл звонил. Спрашивал, все ли у нас в порядке, — вспомнила Моника, выходя из комнаты. — Странный он какой-то.

— Да, странно, — согласилась Кэрол и недоуменно пожала плечами, смотря на Мэтта. — Может, во времени запутался, подумал, что вечер? Он бывает таким рассеянным.

— Кэрол, иди, опять он! — окликнула Моника.

— Может, случилось чего? — Кэрол разволновалась и поспешила к телефону.

«Господи, только бы с Куртни и Рэем все было в порядке!» — взмолилась она про себя и взяла трубку.

— Алло!

— Доброе утро!

— Доброе, Джек. Что-нибудь случилось?

— У нас — нет. А у вас?

Кэрол удивленно приподняла брови, замешкавшись с ответом. Он что, ясновидящий? Откуда он все знает?

— Нет, у нас тоже все хорошо.

— Врешь! — резко и грубо оборвал ее он. — Я не выношу, когда мне врут! Говори, что там у вас?

Кэрол обидел его тон.

— У Мэтта был приступ, — понизив голос до шепота, сказала она.

В трубке повисла напряженная тишина.

— И что?

— Все прошло.

Снова молчание.

— Он пил вчера?

— Да. А что?

— Передай ему, чтобы ни капли в рот не брал. Алкоголь провоцирует приступы.

— Правда? А ты откуда знаешь?

— Откуда-откуда — от верблюда! — огрызнулся он. — Доктора сказали, которые его обследовали.

— Я передам. Спасибо, — холодно поблагодарила его Кэрол, не понимая, почему он так злится. Опять не в духе, и не считает нужным сдерживать свое плохое настроение?

— А зачем ночью звонил?

— Хотел узнать, как прошло освобождение, нервы не трепали там напоследок?

— Мэтт ничего об этом не говорил. Спасибо за беспокойство, Джек, — смягчилась Кэрол. — А почему ночью-то?

— Как нашел время, так и позвонил!

Девушка опять обижено замолчала. Да что с ним, почему грубит?

— Когда собираешься возвращаться? — спросил он.

— Не знаю. Посмотрю, как будет чувствовать себя Мэтт.

— У него есть мать, она его пусть и нянькает! А ты дуй сюда, у меня разговор к тебе. Важный и срочный.

— А по телефону нельзя?

— Нельзя!

— Но, Джек…

— Без «но»! Кэрол, я что, в бирюльки с тобой играюсь? Что за детский сад ты мне устраиваешь? Говорю, поговорить надо.

— Почему ты со мной так разговариваешь, Джек?

— А как с тобой еще разговаривать? — сорвался он. — Пока Мэтт за решеткой сидел, прохода мне не давала, а теперь у тебя появились более важные дела, и нет времени на то, чтобы встретиться со мной и поговорить? Я не о погоде с тобой собираюсь разговаривать, и вообще, думаешь мне заняться больше нечем, как разыскивать тебя, звонить и упрашивать?

— Хорошо, Джек, я сейчас же приеду. Не сердись, просто я волнуюсь за Мэтта…

— Он не дитя малое, чтобы ты ему сопли подтирала. А если и так, у него для этого мама есть. Давай, собирайся. Как будешь дома, позвони.

Он бросил трубку. Поджав от обиды губы, Кэрол медленно положила трубку на рычаг и отправилась в ванную.

Приехав домой, она тщетно пыталась дозвониться Джеку. Дома он трубку не снимал, в офисе сказали, что сегодня он еще не появлялся. Озадачено она сидела у телефона и ждала его звонка, гадая, что все это значит.

Неужели он обиделся и передумал с ней встречаться? О чем он хотел так срочно поговорить?

Поднявшись, она отправилась на кухню, чтобы сварить себе кофе.

Бессонная ночь дала о себе знать, слипая ее веки сном.

Кэрол прилегла на кушетку и поставила возле себя телефон. Допив кофе, она поставила чашечку на стол.

Да, Джек обиделся. Это наверняка. И правда, не хорошо как-то получилось с ее стороны. Он прав, если бы Мэтт все еще был в тюрьме, она бы помчалась сломя голову хоть на край света, бросив все свои дела, чтобы встретиться с Джеком и узнать, что он скажет. А теперь вышло так, что вроде бы теперь он стал ненужным, так, будто она использовала его и знать теперь не желает.

Он, конечно, вел себя при последнем разговоре ужасно, и Кэрол продолжала на него за это обижаться.

Но она не хотела, чтобы он думал так, как говорил. Ни в коей мере она не собиралась его обижать или дать понять, что теперь он должен отстать от них с Мэттом. Ну почему он такой бескомпромиссный и категоричный? Ведь можно же было поговорить с ней по нормальному, объяснить все толком, а не набрасываться, как на тупую и неблагодарную девчонку. Или, в конце концов, попытаться ее понять, что она переживает за Мэтта и хочет побыть с ним, пока не убедится, что с ним действительно все в порядке. Боже, какой же сложный и тяжелый человек! Ужасный характер — слишком мягкое определение.

Кофе не помог в борьбе со сном — Кэрол сама не заметила, как крепко уснула. Она преспокойненько проспала до вечера. Ее никто не потревожил. Телефон молчал.

Прежде чем открыть дверь, Моника Ландж предусмотрительно заглянула в глазок, чтобы узнать, кто это к ним пожаловал. Кроме Кэрол и наглых журналистов, к ним вряд ли кто мог прийти, но девушка недавно ушла, а акулам пера отрывать двери Моника не собиралась.

Ее ждал приятный сюрприз. В молодом, хорошо одетом человеке, терпеливо ожидающем под дверью, когда ему откроют, Моника узнала Джека Рэндэла и поспешила отпереть замки.

— Здравствуйте. Моника Ландж, я полагаю?

— Здравствуйте, мистер Рэндэл. Проходите, прошу вас, — Моника взволнованно засуетилась вокруг него, улыбаясь искренней радостной улыбкой и смотря восхищенным и бесконечно благодарным взглядом. Она видела знаменитого адвоката только по телевизору, она смотрела на него, как на бога, преклоняясь перед его умом и силой. Он сделал невозможное — освободил ее сына, выдержав настоящую бурю, обрушившуюся на него со стороны разъяренного народа и беспощадной прессы, он не только устоял, он продолжал идти наперекор и против всех, и никто не смог помешать ему добиться своего. И Моника Ландж готова была пасть перед ним на колени, настолько сильны были ее признательность и восхищение этим совсем еще молодым, не по годам всесильным, мужчиной.

— О, мистер Рэндэл, как мне отблагодарить вас за то, что вы сделали для нас? Какими словами выразить благодарность матери за спасенную жизнь сына?

Она попыталась опуститься на колени, но он не позволил.

— Ну, зачем вы так, миссис? Хотите меня смутить? — скрывая раздражение, улыбнулся он. — Не надо мне ничего объяснять и доказывать, я прекрасно понимаю ваши чувства, и знаю все, что вы хотели бы мне сказать.

— Правда знаете? — вытирая слезы, усомнилась Моника.

— Догадываюсь. И вы, и ваш сын — хорошие люди, и достойны немного счастья. Я хочу вам помочь. Я приехал поговорить об этом с Мэттом.

— Он сейчас спит, — извиняющимся тоном проговорила Моника. — Слаб очень после этого приступа. Ох, мистер Рэндэл, видели бы вы, как он корчился, как стонал! За что это ему, за что? Откуда у него эта напасть взялась? Как ему помочь?

— Не будем его пока будить. Я могу сначала поделиться с вами своими мыслями и узнать, что вы об этом думаете.

— Конечно-конечно! Пойдемте на кухню, я вас покормлю, заодно и поговорим, — она повела гостя по узенькому короткому коридорчику, усадила за стол, и не обращая внимания на слабые протесты, поставила перед ним роскошные блюда, над которыми так старалась вчера.

— Вино или коньяк? Вы же выпьете за ваш успех и за свободу моего сына?

— Грех не выпить, — сдался Джек. — Коньяк, пожалуй.

— Тогда я тоже буду коньяк, — глаза женщины искрились таким счастьем, что он, подавив тяжкий вздох, отвел глаза. В нем вдруг проснулось чувство, которого он раньше никогда не знал — сочувствие или, скорее, жалость к этой милой доброй женщине. За какой страшный грех ее так жестоко наказала судьба? Как возможно, чтобы такая светлая и добродушная женщина произвела на свет чудовище? Или как допустила, чтобы ее дитя таковым стало? И неужели она на самом деле ни о чем не догадывается?

Не смотря на то, что был не голоден, Джек все же не смог отказаться от ее угощений, чем доставил ей огромное удовольствие.

— Вы себе не представляете, что Кэрол сделала с Мэттом! Когда я его вчера увидела, я с трудом его узнала! — щебетала радостно она. — Даже не знала, что человека можно так преобразить! Словно не из тюрьмы вышел, а с картинки сошел! Костюм на нем дорогущий, сразу видно, весь такой из себя, красивый… даже слово не могу подобрать… шикарный, что ли! Что ж, какова женщина, таков и ее мужчина. Вы согласны со мной, мистер Рэндэл?

Он неопределенно пожал плечами.

— Простите за нескромный вопрос, а вы женаты?

— Нет.

— Вам подошла бы такая женщина, как Кэрол, это я вам говорю, как женщина, прожившая целую жизнь. Только вы не обижайтесь, что я так говорю, — Моника нежно улыбнулась. — Я имела в виду, что рядом с таким элегантным красивым мужчиной, как вы, должна быть и женщина соответствующая, а не какая-нибудь серая мышь. Мужчина и женщина должны смотреться вместе, вы согласны? Мне всегда казалось нелепостью, когда рядом с роскошной женщиной идет плюгавенький мужичок, или наоборот. Вот Кэрол и Мэтт — просто идеальная пара, вы не находите?

— Я в таких вещах не очень разбираюсь. Наверное, вам виднее.

Моника мечтательно вздохнула.

— Вы просто не видели их вчера — тут и разбираться ни в чем не надо. Он восемь лет заживо был погребен в тюрьме, а она за несколько часов смогла превратить его в такого холеного красавца, каким я никогда его не видела за всю жизнь!

— То, что снаружи поправить легче, чем то, что внутри, — заметил Джек. — И то, что у него сейчас внутри гораздо важнее.

— Да, вы правы, мистер Рэндэл.

— Джек, пожалуйста.

— Как скажете, Джек.

— Я консультировался с врачами, которые его обследовали. Его болезнь, все эти приступы, боль — все это у него только вот здесь, — адвокат слегка постучал указательным пальцем по виску.

— Я не совсем понимаю… Вы хотите сказать, что мой сын — сумасшедший?

— У него небольшое психическое расстройство. После того, что ему довелось пережить, это не удивительно. Ему нужно помочь. Вы должны уговорить его пройти лечение. Я знаком с первоклассным специалистом, я уже говорил с ним, и он согласился помочь Мэтту. Само по себе это не пройдет, сами понимаете, а может только усугубиться.

— Да, я понимаю, — безжизненным голосом согласилась Моника.

— Во-вторых, вам нужно уехать. Хотя бы на время, пока здесь все не забудется. Среди населения остался немалый процент тех, кто до сих пор, не смотря ни на что, считает вашего сына виновным в этих преступлениях. Ему будет тяжело здесь жить, поверьте мне. К тому же, учитывая его и без того нестабильное психическое состояние, ему могут сильно навредить новые душевные переживания и стрессы. Его, по возможности, нужно оградить от всякого негатива, от волнений и тому подобного. Я оплачу его лечение, предоставлю вам хорошую квартиру, устрою его на достойную работу. Там, где вы будете жить, никто не будет знать о его прошлом, вы сможете начать новую жизнь.

— О, мистер Рэндэл… Джек! — Моника прикрыла рот ладонью, не в силах сдержать слезы. — Вы правда сделаете это для нас? Все, о чем говорите?

— Разве я похож не человека, впустую бросающегося словами?

— Нет, вы не такой, я знаю. Вы — самый лучший из людей! И я буду молиться за вас до последнего своего вздоха! Скажите, почему вы все это делаете… для нас? Чем мы это заслужили перед вами?

— Мне нечего вам ответить.

— Люди говорили о вас столько плохого, ума не приложу — почему? Как можно называть вас бессердечным и бессовестным циником, когда вы помогаете людям в самых безнадежных и тяжелых ситуациях?

Джек промолчал, задумчиво помешивая горячий кофе. Казалось, он вообще не слышал ее вопросов, или просто пропустил их мимо ушей, озабоченный чем-то другим. А комплементы в свой адрес его, судя по всему, волновали не белее, чем и оскорбления.

— Значит, вы за то, чтобы уехать? — уточнил он у Моники.

— И вы еще спрашиваете? Разве от такой помощи, какую предлагаете вы, отказываются?

— Я почти уверен, что ваш сын откажется.

— Почему вы так думаете? — удивилась женщина. — Мэтт, так же как и я, будет очень рад возможности начать новую жизнь, на новом месте, на новой работе…

— Видите ли, есть одна загвоздка. Кэрол. Он, наверное, не захочет уезжать без нее.

— Конечно, не захочет! Мы уедем все вместе. Они поженятся, и мы заберем девочку с собой.

— Оторвете от людей, которые ее любят, и которых любит она? Заставите бросить университет? К тому же у нее больная мать, о которой она должна заботиться.

— Мать? Какая еще мать? — губы Моники скривились от презрения. — Да вы хоть знаете…

Она резко замолчала и не стала продолжать. А он не настаивал.

Встретившись с пронзительными серыми глазами, она поняла, что он знает. Знает все. Неужели Кэрол ему рассказывала?

— И, тем не менее, — спокойно продолжил адвокат. — Она хочет быть рядом с матерью, потому что любит ее… как ни странно. Кэрол вообще немного странный человек, не находите? Ладно, сейчас не об этом… Я считаю, что пока вы должны уехать с Мэттом вдвоем. О том, что он будет проходить лечение ей знать не обязательно, как и о его психологических проблемах. Мэтт вылечится, начнет работать, встанет на ноги, и тогда вы можете делать, что захотите — играть свадьбу, забрать Кэрол к себе.

— Вы, конечно, правы, так было бы лучше. Но мне кажется, что она сама не захочет ждать и решит уехать с нами сразу.

— А я в этом уверен! Она так и сделает! Но она — молодая и горячая, в таком возрасте идут на поводу у чувств, а не руководствуются разумом и логикой, не задумываются о последствиях. И бесполезно пытаться в чем-то убедить. Вы женщина мудрая, знаете жизнь и должны все понимать. Она сейчас все бросит, сорвется и уедет. А если что-то пойдет не так? Если болезнь Мэтта окажется более сложной, чем мы предполагаем, если на его лечение потребуется больше времени? Если, в конце концов, у них ничего не получится — что тогда? Вы-то ничего не теряете, а вот она окажется у разбитого корыта, ее жизнь окажется поломанной — ни образования, ни профессии. Почему же вы молчите, глаза спрятали? Разве я говорю что-то не правильно?

— Она не бросит его, она мне обещала, — тихо, но твердо проговорила Моника. — Без нее он будет страдать. Она должна быть с ним при любых обстоятельствах, должна помочь ему выздороветь, встать на ноги, как вы выражаетесь.

— Должна? — глаза адвоката недобро сузились, а в голосе появился лед. — Она вытащила вашего сына из тюрьмы, и мне кажется, это не она вам должна, а наоборот. Я понимаю, вас волнует, прежде всего, благополучие вашего сына, чтобы ему было хорошо. Это очень эгоистично с вашей стороны. Вы только послушайте себя — получается, что Кэрол вам чем-то обязана. Обязана вызволить вашего сына из тюрьмы, обязана заботиться о его лечении, поднимать его на ноги! Оказав вам помощь один раз, она «должна» отныне делать это всегда? Так вы считаете? Не вы должны как-то отблагодарить, а тот, кто вам помог, должен, обязан заботиться о вас и решать ваши проблемы далее. Может, я тоже что-то вам должен? Вы говорите, не стесняйтесь!

Моника залилась краской стыда. Неожиданное изменение в поведении адвоката, его резкость, напор, которым, казалось, он готов вот-вот пригвоздить ее к стене, удивили ее и заставили растеряться.

— Мистер Рэндэл… Джек, вы неверно истолковали мои слова, — пролепетала она заискивающе. — Кэрол, она сама хочет быть с Мэттом. Она любит его.

— И вы решили этим воспользоваться! Не хорошо. Если вы испытываете хоть какое-нибудь чувство признательности к ней, вы должны думать не только о своем сыне, но и о ней.

— Да, да, конечно, вы правы!

— Меня очень огорчили ваши слова. Я считал вас другими, — Джек сердито отодвинул от себя чашку с кофе. — Не обижайтесь, но мне расхотелось помогать вам. Забудьте все, что я вам предлагал. Я хорошо отношусь к Кэрол, я очень уважаю Куртни, а вы для меня абсолютно чужие люди. Оставайтесь здесь, стройте свою жизнь как вам нравиться, и Кэрол не придется бросать учебу и расставаться с теми, кто ей дорог и нужен.

— Значит, вы не поможете нам, как говорили? — губы Моники задрожали.

— Если это приведет к тому, что Кэрол бросит университет и Куртни, и очертя голову помчится за вами — то нет, я не стану вам помогать. Извините, я хотел как лучше, — Джек поднялся.

— Подождите! — Моника в отчаянии схватила его за руку, умоляюще смотря на адвоката блестевшими от слез глазами. — А если она не поедет… пока? Если я постараюсь убедить Мэтта и ее, что так будет лучше?

— Тогда я сделаю все, о чем говорил.

— Я сделаю все, что в моих силах, обещаю! Вы правы, Кэрол нужно доучиться, а Мэтту вылечится, начать работать. И тогда у них все будет хорошо. Ведь так? Просто нужно еще немного подождать, да? — она вдруг прижалась к его плечу и расплакалась.

Джек сдержано погладил ее по плечу.

— Так будет лучше. Для них.

Она кивнула, соглашаясь, и отстранилась.

— Ой, простите! — смущенно улыбнулась она. — Что это я…

Моника поспешно вытерла слезы.

— Я объясню все Мэтту, — сказал Джек. — Если он заупрямится, тогда дело за вами. Остаться или уехать решать только вам с ним. Здесь я при всем желании вряд ли смогу что-либо для вас сделать.

— Я понимаю. Пойду, посмотрю, не проснулся ли Мэтт.

— Поговорите с ним сами, думаю, так будет лучше. А я подожду здесь.

— Что, прямо сейчас?

— А зачем тянуть? Чем раньше вы уедете, тем скорее начнется лечение Мэтта. Чем быстрее он вылечится, тем быстрее я смогу устроить его на работу. Но если вы хотите наблюдать, как он мучается от приступов и рисковать тем, что его состояние может ухудшиться, то…

— Нет-нет, вы снова правы! Я поговорю с ним немедленно!

— Еще один вопрос — мне можно здесь покурить?

— Конечно, курите, сколько хотите, — улыбнулась Моника. — Может, еще кофе?

— Не откажусь.

Поставив перед ним пепельницу и чашку с кофе, Моника отправилась в спальню. Джек лениво курил, попивая дымящийся кофе, и задумчиво разглядывал капли дождя на оконном стекле.

Когда он докурил и потушил окурок в пепельнице, Моника вернулась. Закрыв лицо руками, она снова расплакалась. Она не сказала ни слова, но Джек и так понял, каким был ответ Мэтта. Джек не удивился, он знал, что так и будет. Только отказ Мэтта его не устраивал. Мэтт должен убраться отсюда, и он сделает это сегодня же. Так решил Джек. И так будет.

— Не плачьте, я поговорю с ним. Я умею убеждать людей.

— Пожалуйста, будьте с ним помягче, он такой ранимый!

— Конечно, не беспокойтесь, — улыбнулся Джек, но как только он отвернулся, улыбка исчезла с его лица.

Захватив свой кейс, который оставил в прихожей, Джек вошел в спальню.

— Привет, — бросил он Мэтту. — Как самочувствие?

— Нормально. Привет, Джек. Рад тебя видеть, — Мэтт улыбнулся и, поднявшись, пожал ему руку. — Присаживайся.

Джек сел на стул, Мэтт присел на краешек кровати.

— Мать мне рассказала, что ты хочешь мне помочь. Спасибо. Признаться, я очень хотел бы уехать куда-нибудь подальше, мне не дадут здесь спокойно жить. Я уверен, что никто не примет меня на работу с таким «резюме», — Мэтт усмехнулся. — И от приступов своих я очень устал. Если это можно вылечить, я готов лечиться. Я готов на все, чтобы наладить свою жизнь. На все, кроме разлуки с Кэрол. Я не оставлю ее, ни на один день. Я не вижу для этого причин. Разве нельзя перевестись в другой университет, и доучится там, где мы будем жить? Можно. А что до Куртни — Кэрол все равно уже не живет с нею. Да и Куртни этой она не больно-то и нужна, раз она предпочла ей мужика! Ну, если Кэрол будет скучать за ней, пусть летает сюда, к ней, сколько хочет. Я не собираюсь лишать ее тех, кого она любит. А что до ее матери… она не заслужила того, чтобы Кэрол о ней даже вспоминала, не то, чтобы заботилась. Поверь, я видел эту женщину, видел, как она обращалась с маленькой Кэрол. Видел, сколько тоски и одиночества было в ее детских глазках, а сколько там было страха! Я никогда не видел такого страха ни у кого другого! И я никогда не позволю, чтобы Кэрол встретилась с ней. Эта женщина способна причинять ей только боль, и я этого не допущу!

— Ты окончательно решил, что без Кэрол не уедешь? — спокойно спросил Джек, терпеливо выслушав его.

— Об этом и речи быть не может. Твое предложение очень заманчиво, но слишком велика цена. Кэрол сама не захочет расстаться со мной, чтобы мы здесь не говорили и не решали. Я вчера сделал ей предложение, и она дала мне согласие. Мы не намерены больше ждать и откладывать. Мы поженимся, — заметив, как темнеет лицо Джека и тяжелеет его взгляд, Мэтт подозрительно сощурился, изучая его внимательным взглядом. — Одного не пойму, почему ты не хочешь, чтобы она поехала со мной? Почему не хочешь этого на самом деле? Ведь дело не в институте, и не в Куртни. В чем же?

— Ты умнее, чем я предполагал. Но в данном случае, это тебе пользы не принесет. И ответ на твой вопрос — тоже.

— А все же?

— Чего я хочу, а чего — нет, не имеет значения. Это здесь совершенно ни при чем. Ты должен уехать, уехать далеко и навсегда. Без нее. Ты сделаешь это сегодня же. Вот билеты, — Джек достал из кейса авиабилеты и положил перед ошеломленным собеседником на столик. — И ей ты ничего не скажешь. Впрочем, нет. Ты позвонишь и скажешь ей, что уезжаешь навсегда, что у вас ничего не получится, что ты не любишь ее, в конце концов! В общем, что-то вроде этой дребедени, сам придумаешь. Главное, чтобы она не пыталась тебя найти и забыла как можно быстрее. Ясно?

Мэтт смотрел на него, приподняв от изумления брови, а потом резко рассмеялся.

— Джек, я очень благодарен тебе за то, что ты для меня сделал, но то, что ты сейчас говоришь, похоже на бред. Ты, наверное, решил надо мной подшутить?

— Что ж, можешь думать, что я пошутил, когда будешь садиться вечером в самолет. Мне все равно. Лишь бы ты улетел.

Перестав улыбаться, Мэтт долго смотрел на него.

— Я никуда не полечу. Без Кэрол.

— Любишь ее?

— Люблю.

— Тогда полетишь. У тебя просто нет выбора. За тобой должок, приятель, и пришло время платить по счетам. Помнишь наш уговор? Ты обещал сделать все, о чем бы я тебя не попросил.

— Я помню! — Мэтт подскочил, не в силах сдержать эмоции. — Но ты не можешь требовать от меня, чтобы я отказался от Кэрол!

— Могу. И именно это я сейчас делаю, если ты не понял.

— Но почему?

— На то есть веская причина, поверь мне.

— Нет такой причины, из-за которой я откажусь от нее!

— Есть. Присядь, я тебе все объясню, если ты так жаждешь знать правду.

Мэтт опустился на край кровати и напряженно замер, не отрывая глаз от адвоката. Глаза его горели упрямым и злобным огнем, на лице возмущенно играли желваки. «Что бы ты ни говорил, ты зря тратишь время, — говорил его взгляд. — Я послушаю тебя, только чтобы узнать, почему ты хочешь нас разлучить».

— Видишь ли, Мэтт, — начал Джек с ядовитой улыбкой. — Все дело в том, что ты болен. Ты болен серьезно. У тебя параноидальная шизофрения. Ты знаешь, что это такое? Это значит, что ты псих, сумасшедший. Ты не только псих. Ты убийца. Ты убил трех девочек.

— Ну, это я слышу уже восемь лет, — отмахнулся Мэтт. — Только с чего это ты решил сказать мне об этом теперь, когда я свободен? Мне казалось, ты поверил в мою невиновность.

— Я бы с огромным удовольствием поверил, если бы это было так.

— Значит, ты все же считаешь, что это я совершил те убийства. Тогда зачем же ты добился моего освобождения?

— Это уже мое личное дело. Мои мотивы тебя не касаются. Я дал тебе свободу, но я не могу допустить, чтобы ты был рядом с Кэрол. Это опасно для ее жизни.

— Ты это серьезно? — Мэтт рассмеялся. — Думаешь, что я ее убью?

— Я вижу, ты не понимаешь, о чем я тебе говорю. Мэтт, я провел расследование, я выяснил и могу доказать, что ты болен, что ты убийца. Я знаю, ты сам об этом не догадываешься. Но, тем не менее, это так. Ты думаешь, что я узнал о твоих приступах, когда мне сказала об этом Кэрол? Я знал о них еще до того, как мы впервые с тобой встретились. А когда решил взяться за твое дело, я приставил к тебе хорошего психиатра. Каждый раз, когда у тебя случались приступы, он работал с тобой. Ты этого не помнишь. Ты ведь вообще не помнишь своих приступов и того, что было непосредственно после них. Так вот, я тебе это сейчас расскажу. Я пару раз присутствовал при этих представлениях. Очень интересно, должен тебе заметить. Постараюсь объяснить тебе простым языком. Во время приступов, или, если выражаться точнее, после них, ты становишься другим. Ты помешался на своей жене, ты ненавидишь ее, хочешь отомстить, наказать. У тебя случаются галлюцинации. Любое напоминание о ней делает тебя агрессивным, неуправляемым. Ты одержим жаждой расправы. Так ты и совершал убийства. Тебе казалось, что ты убивал свою жену, ты хотел таким образом избавиться от нее. Но она возвращалась, и тебе приходилось делать это снова.

— Бред! — фыркнул Мэтт.

Джек заметил, как дрожат его руки.

— К сожалению, нет. Доктор подвергал тебя гипнозу. Все, что я тебе сейчас рассказываю — я лишь повторяю то, что ты сам говорил. Про свою жену, как она тебя преследует, как ты ее ненавидишь, как убивал ее, а она опять появлялась. Ты даже в подробностях рассказал, как и что именно ты с ней делал, как расправлялся. Один раз ты убил ее в парке. В тот вечер она зашла к тебе домой, и позвала погулять в парк. Это была Джессика Торн. Только ты видел не ее, а свою жену. Незадолго до ее прихода у тебя был приступ, который, возможно был спровоцирован алкоголем. И ты еще не успел прийти в себя, что и послужило причиной гибели девочки. Потом ты расправился с Сарой Берон прямо в своем автобусе, выбросил ее на трассу и вернулся домой. И только потом напился, как ты говорил. Другой раз «жена» попалась тебе возле школы, и ты затащил ее в подвал и там задушил. Ты рассказывал, что у тебя очень сильно болела голова, Кэтрин увидела и подошла. Ты подумал, что она хочет посмеяться над тобой, и очень разозлился. Так погибла третья девочка. Все это доктор под гипнозом вытащил из темного уголка твоего подсознания, который в обычном твоем, нормальном состоянии плотно блокировался. Настолько плотно, что ты не можешь помнить об этом.

— Бред, — повторил Мэтт, но на этот раз голос его прозвучал слабо и сдавлено, словно ему сжали горло.

— Я понимаю, поверить трудно. Посмотри сам, — Джек открыл кейс и достал видеокассету. Поднявшись, он вставил кассету в магнитофон. — Все сеансы, проводимые доктором с тобой, записывались на видеокамеру и диктофон.

Вернувшись на место, Джек нажал кнопку на пульте, и стал украдкой внимательно наблюдать за реакцией Мэтта. Словно каменный, чуть дыша, тот уставился в экран широко раскрытыми глазами.

На экране в странном припадке корчился человек, хрипя и постанывая… Джек немного перемотал пленку вперед, где Мэтт под гипнозом раскрывал свои страшные тайны. Потом еще вперед… Два сильных охранника тщетно пытались справиться с каким-то взбешенным мужчиной. Он рычал и кричал страшным голосом, лицо его было перекошено отвратительной гримасой ненависти и слепой ярости.

— Будь ты проклята, грязная шлюха! Убери от меня своих кобелей! Ненавижу тебя! Ненавижу вас всех! Вы мне ответите… вы пожалеете! Убью, убью тебя! Всех убью! Захлебнетесь собственной кровью, твари!

Он отшвырнул от себя полицейских, как котят, и набросился на застывшего от ужаса доктора. Свалив его на пол, он вцепился в его горло, оскалившись, как зверь, и скрипя зубами. С губы по подбородку сбежала слюна… Охранники схватили его за руки и грубо оторвали от посиневшего доктора. Безумец в ярости обернулся.

Джек нажал на паузу, оставив на экране этот кадр, где лицо пациента запечатлелось крупным планом, как говорит ся, во всей своей красе. Джек сделал это намерено, давая возможность Мэтту оценить весьма впечатляющую «картинку».

Мэтт не мог оторвать глаз от этого ужасного человека, так похожего на него… и так не похожего! Иступленный безумный взгляд, неестественный лихорадочный блеск в глазах, искаженное дикой злостью и слепой жестокостью лицо, кровожадный оскал…

— Это кто? — с трудом прохрипел Мэтт и, соскользнув с края кровати, тяжело и неловко рухнул на пол, задев рукой столик. Но он, казалось, даже не заметил, что «пересел» с кровати на пол, впившись взглядом в страшное лицо на экране.

— Это… я?!

Джек глубоко вздохнул и с сожалением развел руками.

— Боже… Боже! — застонал Мэтт и закрыл лицо ладонями. — Я — чудовище? Я убил этих девочек, я? Но я не мог, не мог!

— Ты болен, Мэтт. Ты не осознавал, что делал, поэтому ты не можешь отвечать за свои поступки. Теперь ты понимаешь, почему ты должен уехать… без Кэрол?

Мэтт сжался так, будто хотел превратиться в маленький незаметный комочек, и тихо заплакал, уткнувшись лицом в колени.

Джек беспристрастно смотрел на него, ожидая, когда он успокоится, и лишь уголки его губ презрительно опустились.

— Я помогу тебе, — спокойно проговорил адвокат. — Ты болен, ты не виноват в том, что сделал. Если ты сам пожелаешь, я устрою тебя в хорошую клинику, где тобой будут заниматься первоклассные доктора. Тебе помогут. Ты сможешь жить, как нормальный человек.

— Не смогу. Не только как нормальный, а вообще жить не смогу, — тихо отозвался Мэтт, оставаясь в прежней позе.

— Сможешь. Ты сильный. Подлечишься, и все будет хорошо.

— Как можно жить после такого?

— Каждый несет свой камень за пазухой.

— Мой камень слишком тяжел…

— Что ж, тогда он тебя просто раздавит, — Джек пожал плечами. — Тебе решать, как жить дальше. Для меня главное, чтобы ты находился далеко отсюда. Ты должен улететь, сегодня же. Ты меня слышишь? Если что-нибудь случится с Кэрол, ни ты, ни я себе этого не простим.

— Я никогда не причиню ей зла, никогда!

— Не причинишь. Потому что никогда ее больше не увидишь, — отрезал Джек. — Не делай глупостей, Мэтт. Если ты не сделаешь так, как я говорю, я перестану быть таким добрым. Я запру тебя до конца твоих дней в самую хреновую психушку на глазах у твоей любимой. Я покажу ей эти записи. Как ты думаешь, будет ли она любить тебя после того, как узнает, что ты больной извращенец, изнасиловавший и задушивший трех девочек?

Мэтт глухо застонал, сжав пальцами волосы.

— Хватит убиваться! Лучше начинай собирать вещи. Найдешь себе другую наивную дурочку, с твоей внешностью и ангельскими глазками это не проблема. И подумай над тем, что скажешь Кэрол, чтобы раз и навсегда выбить у нее из головы мысли о тебе.

Джек поднялся и положил рядом с билетами вырванный из блокнота лист.

— Вот адрес квартиры, в которой вы можете поселиться. На обратной стороне мой рабочий телефон. Если решишься на лечение, позвонишь.

Он присмотрелся к Мэтту, который так и не разогнулся, скрючившись на полу в жалкой позе.

— Ты меня слышишь? Ты все понял?

— Понял, — отозвался он безжизненным голосом.

— Вот и прекрасно! Пленку я тебе оставлю, — Джек положил на столик еще несколько кассет, в том числе и от диктофона. — Посмотришь на досуге, послушаешь, если будет желание узнать себя поближе.

Подавив усмешку, Джек застегнул кейс и поправил галстук.

Оторвавшись от колен, Мэтт медленно поднял голову и пристально посмотрел на него покрасневшими от слез глазами. Сердце его гневно заклокотало в груди, а пальцы нервно сжались в кулаки.

— Ты хочешь избавиться от меня не потому, что тебя волнует чья-то безопасность. Ведь тебе глубоко наплевать на всех, кроме себя самого. Ты вытащил меня из тюрьмы, провернув такую поразительную аферу и всех одурачив, только ради собственной карьеры. И ты собирался избавиться от меня сразу, как только я окажусь на свободе, и, хочешь, я скажу тебе почему? Думаешь, я больной придурок, ничего не соображаю?

— Ну, скажи, блесни проницательностью, — хмыкнул Джек.

— Тебе нужна Кэрол — вот почему!

Джек засмеялся и направился к двери, бросив снисходительно через плечо:

— Это паранойя, парень. Лечись!

Кэрол снова видела ненавистный туман. Черный, подвижный, осязаемый, как нечто живое. А в тумане различались очертания странного холмика.

Кэрол присмотрелась, пытаясь понять, что это такое.

И вдруг ей показалось, что холмик зашевелился. Испугавшись, она отвернулась и бросилась прочь, но вдруг услышала голос Мэтта, жалобно зовущий ее. Обернувшись, она посмотрела назад. Голос исходил из странного холмика, очертания которого начали меняться, пока она не разглядела коленопреклонённую мужскую фигуру.

— Мэтт, что с тобой?

Она приблизилась к нему и протянула руку.

Он медленно поднял голову и посмотрел на нее. По щекам его бежали кровавые слезы. О, Боже, она уже видела этот сон! Нужно проснуться, немедленно!

Она наклоняется к нему и вытирает с лица кровь, но из его глаз появляются новые слезы, которые беспрестанно бегут и бегут…

— Мэтт, пожалуйста, перестань! Мне страшно! Ну почему ты плачешь? Ведь теперь у нас все хорошо.

За его спиной появляются три девочки.

— Убей ее! Убей! — смеются они, подпрыгивая на месте.

Позади них Кэрол разглядела сумасшедшую старуху, которая, вытянув перед собой руку, истошно завопила жутким голосом:

— Проклятый! Проклятый! Проклятый Господом!

Ее скрюченный палец направился на Кэрол.

— И ты проклятая! Проклятая матерью в момент рождения! Весь твой род проклят! Рядом с тобой сама смерть! Твоя мать, ты, он — все вы проклятые! Проклятые!

— Кэрол! — слабый, как шелест листьев и дуновение ветра, донесся откуда-то детский голосок. — Оставь его!

Кэрол растеряно оборачивается, пытаясь увидеть ту, чей голос слышала так давно, но могла узнать из тысячи даже через века…

— Эмми!

Но вместо Эмми видит Монику. Прижимая ладонь к груди, она шепчет посиневшими губами:

— Не бросай его! Ты мне обещала!

И вдруг Мэтт резко меняется в лице, превращаясь в монстра, и с диким рычанием бросается на нее…

Кэрол кричит от ужаса.

И просыпается, ударившись о пол. Открыв глаза, она испуганно начала озираться, пытаясь сообразить, где находится. В своей квартире, на полу возле кушетки. Глубоко вздохнув, Кэрол изможденным движением убрала волосы с лица. Господи, когда же это закончится? Неужели ее всю жизнь будут преследовать эти кошмары?

Тяжело поднявшись с пола, она побрела к выключателю.

Когда яркий свет озарил комнату, Кэрол почувствовала себя намного легче. Она боялась темноты. Боялась из-за своих кошмаров. И еще не могла привыкнуть жить одна. Она не любила эту уютную квартирку, ей было здесь очень одиноко, тоскливо и страшно.

Каждый вечер, скучая в одиночестве, она грустила о привычной для нее комнате в доме Куртни, об ушедшем счастливом и беспечном времени.

Вспоминала, как хорошо было вместе, втроем. Она, Куртни и Рэй.

Она плакала о них, о разрушенном мирке, в котором они жили семь лет, и за пределами которого она вдруг очутилась безвозвратно…

Вспоминала о былых днях, о Куртни, пропадающей по вечерам в кабинете, о Рэе, разгуливающем по дому с ракеткой и зовущем ее, Кэрол, на корт. Куртни уделяла ей меньше времени, чем Рэй, из-за работы и частых командировок. Кэрол она водила на всевозможные выставки, в театры, а когда девочка подросла, они вместе стали ходить в салоны красоты и женские клубы. Рэй катал ее на своих роскошных машинах, вихрем носясь по трассам и заставляя ее сердечко замирать от восторга и страха. Сколько интересных и веселых часов они провели на корте, состязаясь и не уступая друг другу в азарте. А до этого он учил ее, как правильно держать ракетку, как подавать мяч, как отбивать. Он терпеливый и мягкий учитель. Ни разу у нее не возникло желание бросить ракетку и убежать с корта, когда ничего не получалось. Он не только научил ее игре, но и заставил полюбить теннис.

Теперь Кэрол часто подолгу держала ракетку, подаренную им, мечтая об ушедшем времени. С тех пор, как ушла из дома Куртни, она ни разу не была на корте. Странно, но она вдруг поняла, что без Рэя ее интерес к теннису исчез. Она не хотела другого партнера, Рэй и теннис стали для нее чем-то единым, одним целым, и одно без другого для нее не существовало.

Она скучала о нем не меньше, чем о Куртни. Да, она часто навещала их, а по воскресеньям, если Куртни не была в отъезде, они собирались в большом доме за ужином. Созваниваясь, Кэрол и Куртни по-прежнему посещали вместе салоны и женские клубы, бродили по магазинам, сидели в кафе.

Но этого было мало. Этого Кэрол не хватало. Она хотела, чтобы они были рядом, каждый день, как раньше. Она никогда не говорила об этом Куртни, не жаловалась на то, как ей плохо одной. Куртни тоже скрывала свои чувства, но Кэрол все равно знала, что она так же страдает, если не больше.

Зато Рэй не пытался скрыть свои «страдания». Первое время он проходу не давал Кэрол, умоляя, требуя, чтобы она вернулась домой. Клялся — божился, что никогда не преступит дозволенные рамки, что понял, что был неправ, готов исправиться. Ползал перед ней на коленях, плакал. Но на этот раз он оказался бессилен, и, сколько бы усилий не прилагал, так и не смог повлиять ни на Куртни, ни на Кэрол. Обе оказались несгибаемы, глухи и слепы к его мольбам и слезам. Скорее всего, он не притворялся на этот раз, и действительно очень страдал. Возможно, впервые за всю свою жизнь.

Кэрол только внешне казалась равнодушна к тому, как он бьется, пытаясь все исправить и вернуть ее, она только делала вид, что не видит боли в его красивых синих глазах, которые на самом деле давно уже растопили ее сердце, как было всегда. Ей очень хотелось обнять его, утешить, пригласить в свою квартиру на чашечку кофе, сказать, как сильно она его любит, как ей его не хватает, как она по нему страдает. Но она не делала этого, понимая, что если позволит это себе хотя бы раз, то он уже не отстанет. Даже если он будет держать слово, не переступая «дозволенные рамки», Куртни вряд ли понравится то, что он будет бегать к Кэрол в гости.

Отчаявшись вернуть ее домой, Рэй как вроде бы смирился, но все равно не собирался оставлять девушку в покое. Он ждал ее возле университета, чтобы отвезти домой, как раньше, только теперь в другую сторону.

Кэрол очень больно было ему отказывать, видя, как сильно его этим ранит. Казалось бы, нет ничего плохого и страшного в том, если он подвезет ее, как раньше. И она соглашалась. Он не напрашивался в гости, боясь, что она станет его еще сильнее отталкивать и не позволит даже встречать после занятий.

Но одно дело, если он время от времени будет подвозить ее домой, и совсем другое — каждый день, как он и стал делать. Кэрол пыталась ему объяснить, что это ни к чему, но он упрямился, не понимая, что такого недозволительного в его желании встречать ее после занятий. Мол, переживает он, что она по вечерам сама домой добирается, боится, что кто-нибудь обидит.

Но и здесь Кэрол была непреклонна. Иногда — можно. Каждый день — нет. Иначе она вообще откажется от его «заботы». Рэй сник, но подчинился. Он каждый день звонил ей, пытался вести непринужденный дружеский разговор, интересуясь, как прошел день, чего новенького, как дела в университете, и тому подобное. Кэрол не отказывалась от разговоров с ним, ей самой доставляло это удовольствие, эти частые звонки скрашивали ее одинокие тоскливые вечера. Он приглашал ее покататься по городу на машине, посидеть в ресторане, сразиться на корте, словом, все, что они делали раньше, но Кэрол мягко отклоняла его предложения, ссылаясь то на усталость, то на занятость, то на плохое самочувствие. Он понимал, что это всего лишь отговорки, и горько обижался.

— Ведь ты же встречаешься с Куртни, вы вместе куда-то ходите, общаетесь, — говорил он ей. — Почему ты отказываешь в этом мне? Разве я не имею на это право, такое же, как и Куртни? Я тоже тебя люблю, тоже хочу с тобой общаться. Зачем ты так со мной? Или ты решила окончательно вычеркнуть меня из своей жизни?

Он даже не догадывался, как мучает Кэрол всем этим. Она хотела быть с ним не меньше, чем он с ней, и больше всего на свете ей не хотелось его обижать и причинять боль. А потом он вдруг обозлился настолько, что заявил ей такое, от чего у нее едва не остановилось сердце.

— Это все из-за Куртни! Из-за нее ты рушишь наши отношения, из-за нее причиняешь мне такую боль, чтобы твоей обожаемой Куртни не дай Бог что-то не понравилось! Главное, чтобы она была спокойна, а на меня наплевать! Наплевать на то, что рвешь мне душу! Ведь я же вижу, что ты сама хочешь, чтобы все у нас с тобой было по-прежнему, я тоже тебе нужен, ты тоже страдаешь! Я знаю, что нужно делать — я уйду от Куртни, раз она препятствует нашим с тобой отношениям. Я все равно ее не люблю! Почему все должны под нее прогибаться? Пусть нам будет плохо, зато ей одной хорошо! Тебя выжила из-за своей идиотской ревности, и я тоже уйду! Надоело все, к черту! Не буду я больше ее ручной собачкой на коротком поводке!

Его агрессивный и решительный настрой так напугал Кэрол, что она пообещала, что не будет его больше отталкивать, что они будут общаться. С большим трудом ей удалось его успокоить и убедить не делать глупостей. Он не лукавил, чтобы заставить ее таким образом встречаться с ним, он говорил серьезно. Он готов был бросить Куртни, так и не простив ей того, что она выгнала Кэрол, как он продолжал считать, не слушая возражений самой Кэрол, он возненавидел жену за то, что из-за нее девушка его отталкивает. Это Куртни отобрала у него Кэрол, к которой он так крепко привязался, так привык к ней, что теперь не представлял себе жизни без нее, Куртни встала между ними.

Кэрол, в свою очередь, пригрозила, что если из-за нее он бросит Куртни, она никогда ему этого не простит, и об ее существовании он, в таком случае, вообще может забыть. Это немного охладило пыл Рэя.

Удовлетворившись ее обещанием больше его не отталкивать, он вроде бы успокоился и оставил намерение разводиться. Точку во всем поставила сама Куртни.

— Кэрол, если ты думаешь, что я возражаю против твоего общения с Рэем, то ты заблуждаешься. Единственное, о чем я хочу тебя попросить — не позволяй ему увлекаться. Я не доверяю ему, но я уверена в тебе. Да сыграй ты с ним в этот чертов теннис, позволь похвастаться своей новой машиной, прокатись с ним по городу! Видеть уже не могу его кислую физиономию! Слишком мы с ним жестко поступаем, забыли о том, что он тоже тебя любит. Да и ты, наверное, сама по нему скучаешь. Как-никак не один год вместе прожили!

«Сам во всем виноват», — подумала тогда Кэрол, но промолчала.

Со счета в банке, который открыла для нее Куртни, Кэрол снимала ровно столько, сколько требовалось на то, чтобы не умереть с голоду. Питалась она скромно, ездила на автобусе, отказавшись от привычного такси, не посещала больше дорогих элитных бутиков и салонов красоты, за исключением тех случаев, когда ее приглашала Куртни. В общем, отвыкала от беспечной роскошной жизни. Узнав о том, как мало денег она снимает со счета и лишает себя даже посещений салонов красоты, что для Куртни было смерти подобно, женщина задала ей такую взбучку, как никогда.

— Это что значит? Гордость свою решила передо мной демонстрировать? Считаешь теперь зазорным принимать мою заботу и помощь? То, что ты живешь отдельно, не значит, что ты больше не член нашей семьи. Я твой официальный опекун, и я обязана и хочу о тебе заботиться!

— Куртни, но мне уже двадцать лет. Сколько же можно тебе обо мне заботиться?

— Столько, сколько нужно. Окончишь университет, устроишься на хорошую работу — тогда делай, что хочешь! Можешь демонстрировать мне свою независимость и самостоятельность. Только глупо это. И твое поведение мне не нравится, оно меня обижает, ясно? Так что не выделывайся, моя девочка.

Спорить с Куртни было невозможно. Да и Кэрол вообще была не сильна в спорах, а с ней — тем более.

Она всегда подчинялась Куртни, подчинилась и теперь. Она подозревала, что Куртни планирует затащить ее в свой бизнес, но Кэрол сильно сомневалась в том, что из нее получится деловая женщина, что ей хватит ума и сил для такой работы. Но попробовать она не откажется. Испыток — не убыток, как говорится.

Не получится, значит не получится. А может Куртни так ее натаскает и обучит, что, глядишь, что-нибудь из нее и выйдет. Но это после того, как она окончит университет. Переводится же на заочное отделение, что Кэрол хотела сделать уже не раз, Куртни категорично запрещала.

Но жизнь ее снова меняется. Мэтт теперь будет с нею, ее одиночеству пришел конец. Они поженятся, у них будет семья. Тоска о Куртни и Рэе постепенно пройдет, она привыкнет к тому, что их нет рядом. У нее будет любимый муж, они будут жить вдвоем, или втроем, с Моникой. Кэрол уже мечтала об этом. Ей не хотелось расставаться с Мэттом больше ни на минуту, хотелось жить в одной квартире, спать в одной постели, заботиться о нем, любить. Это был мужчина ее мечты, ей так казалось. Тот, с кем ей будет хорошо, кто сделает ее счастливой. Он любит ее, это так заметно. И она любит его. Что еще для счастья нужно?

Кэрол посмотрела на часы. Джек так и не позвонил. И Мэтт почему-то не звонит. Кэрол набрала его номер, но трубку никто не брал. Странно, где они могут быть в девять часов вечера? Может, отключили телефон, чтобы журналисты не беспокоили? А вдруг Мэтту опять плохо и его увезли в больницу, а Моника с ним? Но тогда Моника сразу бы ей сообщила. Кэрол жалела, что уехала, оставила его. Ну что за человек, этот Джек? Сначала орет на нее, требуя, чтобы она приехала, а потом исчезает, словно и не было такого разговора. Как приедешь, позвони! Ну, позвонила, раз, два, а его и след простыл. Что вообще все это значит?

Подхватив на руки Аккурсио, который возмущенно мяукал, напоминая о том, что его давно пора покормить, Кэрол отправилась на кухню.

Наполнив миску кота, она принялась разогревать еду для себя.

Легкая улыбка играла на ее губах. Девушка рисовала в воображении свою свадьбу, думала о том, какое платье выберет. Она обязательно посоветуется с Куртни. Она будет самая красивая невеста на всем белом свете. И жених у нее тоже будет самый красивый. Куртни, наверное, не удивится, когда узнает о том, что она выходит замуж. А вот для Рэя это будет шокирующая новость, тем более, когда он узнает, что ее жених не Джек Рэндэл, а кто-то, о ком он до сих пор ничего не знал. Он, конечно, очень обидится на нее, но Кэрол обнимет его и поцелует, и он растает и все ей простит.

Завтра она позвонит Куртни, чтобы договориться о семейном ужине, на который она придет с Мэттом и представит, как своего жениха. Ей не терпелось их познакомить. Обязательно пригласит на свадьбу Даяну и Берджесов. Вспомнив о матери, Кэрол грустно посмотрела в темное окно. По стеклу барабанили капли дождя, сбегали вниз, точно слезы. Мысли об Элен всегда причиняли ей невыносимую боль. А сейчас она почувствовало ее более остро, как никогда. Как ей хотелось, чтобы мама была на ее свадьбе. Чтобы увидела, как она выросла, изменилась, как стала на нее похожа. Познакомилась бы с ее избранником, порадовалась бы за ее счастье и дала свое благословение. Но порадуется ли она? Ненавидит она свою дочь, как прежде, или уже нет? Может быть, Элен изменилась? Может, раскаялась? Или вместо благословения Кэрол снова получит проклятия? Может, она продолжает ей их посылать по сей день, по-прежнему желая, чтобы жизнь ее не сложилась, как у нее, Элен? Бывали моменты, когда Кэрол казалось, что она готова простить матери все. Но это было не так. Стоило подумать о Мадлен и Розе, как Кэрол возвращалась с небес на землю, от мечты к реальности, вспоминая о том, что ее мама — страшный человек. И ее Кэрол боялась больше всего на свете. Боялась по сей день. Элен получила то, что заслужила, она изолирована от общества и никогда не сможет больше никому причинить зло. Ее ненависть не достанет Кэрол, не будет губить ей жизнь, как раньше. Кэрол вспомнила свой сон, где сумасшедшая старуха кричала, что она проклята матерью.

Пегги рассказала об этом Кэрол, когда еще она жила в мотеле. В страшных муках Элен действительно проклинала ребенка, появляющегося на свет, и причиняющего ей такие страдания. Кэрол никогда не задумывалась над этим, даже забыла обо всем. Но сейчас неожиданно вспомнила. Проклятая матерью. Звучит очень страшно. Но это только слова. Мало ли что человек может кричать под влиянием боли. Кэрол чувствовала себя проклятой, пока жила в мотеле. Как только мать исчезла из ее жизни, все изменилось.

Она жила в достатке, не зная насилия и обид, а теперь у нее есть любовь. И Элен не сможет помешать ее счастью ни своими проклятиями, ни ненавистью. Кэрол не повторит ее судьбу, у нее будет муж, семья, дети. Она будет очень любить своих детей, подарит им такую материнскую любовь, о которой так мечтала сама. И ее дети тоже будут любить ее.

Резкий телефонный звонок прервал ее мечты. Кэрол метнулась к телефону и схватила трубку.

— Привет, котеночек. Не спишь?

— Нет! Я не могла вам дозвониться, где вы были? — Кэрол с трудом узнала голос Мэтта, хриплый, чужой. — Мэтт, что у тебя с голосом? Ты плохо себя чувствуешь?

— Плохо. Мама умерла.