ГЛАВА 20.

Несмотря на угрозы Рэя, Джек в тот же день, уже вечером, подъехал на своем черном «Феррари» к дому Куртни, легко взбежал по ступенькам и решительно позвонил в дверь. Ему открыла Дороти, изумленно вытаращившая и без того круглые глаза при виде его избитого лица. Не дожидаясь приглашения, Джек прошел мимо нее, войдя в дом.

— Здравствуйте, мистер Рэндэл, — прикрыв двери, Дороти обошла его, снова ненавязчиво преградив дорогу. — Куртни отдыхает, я бы очень просила вас не беспокоить ее пока.

— И не собираюсь. Кэрол у себя?

— Кэрол? Зачем вам Кэрол? — растерялась женщина.

— Нужно, — несколько резковато ответил Джек, снимая плащ и вручая его домработнице.

— Ее тем более лучше не беспокоить! Она не хочет никого видеть.

— Зато я хочу ее видеть! — огрызнулся он и, обойдя ее, взлетел по лестнице наверх. Дороти не пыталась ему помешать — это все равно, что пытаться остановить дьявола.

Джек благополучно дошел до комнаты Кэрол, не столкнувшись с ее рьяным защитником, и тихонько постучал в дверь. Не дождавшись ответа, он заглянул в комнату.

Девушка спала, свернувшись на неразобранной постели в трогательный жалобный комочек.

Джек зашел в комнату и бесшумно прикрыл дверь.

Некоторое время он стоял у порога и просто смотрел на нее, не решаясь потревожить ее сон. Губы его тронула улыбка, он подошел к кровати, и присев, заглянул в нежное личико. Улыбка растаяла на его лице, когда он увидел, какими кровоподтеками налилось ее лицо.

Наклонившись, он коснулся носом ее волос и прикрыл от удовольствия глаза, вдыхая их запах. Потом потянулся к ее лицу и осторожно прикоснулся губами к ее израненным, припухшим губам. Девушка вздрогнула и, испуганно вскрикнув, подскочила на месте.

Джек отшатнулся и растерянно посмотрел на нее.

— Ой… извини, я не хотел тебя напугать, — пролепетал он виновато.

Кэрол отвернулась и усталым движением убрала упавшие на лицо волосы, пытаясь понять, показалось ли ей, что он ее поцеловал или это было на самом деле. Что-то слишком часто ей стало это казаться, когда он находился рядом! Один раз можно было еще подумать, что ей приснилось, но теперь в это верилось с трудом.

— Как ты? — участливо поинтересовался он, присев на краешек постели и заглядывая в лицо девушки. Но Кэрол повернулась к нему спиной, пряча лицо, и спустила ноги на пол по другую сторону кровати.

Она знала, что выглядит безобразно, и даже теперь, когда для нее рухнул весь мир, в ней продолжала жить женщина, воспитанная Куртни, и эта женщина всегда будет придавать значение внешнему виду, даже если внутри ничего не останется, ни души, ни сердца. Это была привычка, инстинкт, который не покидал ее в любой ситуации. И сейчас, ко всему прочему, прибавилось страдание из-за собственного непривычного уродства. Ей самой не хотелось смотреть на себя, что уж говорить о том, чтобы это делал кто-то другой, а тем более, Джек Рэндэл.

Догадавшись о ее чувствах, он нежно погладил ее по плечу и с улыбкой сказал:

— Посмотри на меня — так мое лицо портили только один раз, еще в школе, когда меня побили парни из футбольной команды. Помнишь, я тебе рассказывал?

Кэрол кивнула, но не повернулась.

— Думаю, сейчас мы прекрасно будем смотреться вместе, не находишь? — пошутил он.

— Может быть, если выбить тебе зубы и сломать нос.

Улыбка растаяла на его губах, а в глазах заискрилась боль. Поднявшись, он обошел кровать и присел напротив девушки. Не поднимая глаз, чтобы ее не смущать, он взял ее кисти в свои ладони. Кэрол хотела отнять руки, но он не сильно, но настойчиво сжал их, не выпуская. Наклонив голову, он поднес к губам тонкие пальцы и поцеловал.

— Что ты делаешь? — напряглась Кэрол, и голос ее дрогнул.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я очень сожалею, — тихо ответил он, и нежно потерся губами о тонкую кожу на ее пальцах, крепче сжимая их, предотвращая попытку вырваться.

— Сожалеешь? Правда? И о чем же ты сожалеешь?

— Обо всем, вплоть до того, что добился свободы для этого урода. Ты даже представить себе не можешь, что я пережил… я пытался вас найти, я так испугался… за тебя. Я думал, что смогу тебя защитить… и не смог. А после того, как прослушал твое сообщение… я… был уверен, что тебя уже нет в живых, — он присел рядом с ней на кровать и вдруг порывисто обнял, прижав к груди. — Но ты жива! Сам Господь тебя защитил, ты это понимаешь? И я буду благодарить его до последнего своего вздоха. Я бы никогда не простил себе твоей смерти. Прости меня, пожалуйста, прости!

— Джек, ты знал. Ты все знал. Почему ты мне не сказал, что Мэтт болен, почему? — без злобы, с бесконечной горечью и обидой прошептала Кэрол, не пытаясь отстраниться от него.

— Я сказал, разве ты не помнишь? Только ты мне не поверила.

— Сказал! — горько воскликнула Кэрол, отталкиваясь от него. — Сказал, когда я уже вышла за него замуж, когда он сделал все для того, чтобы я тебе не поверила! Но ведь ты знал все с самого начала, разве нет? Не лги мне больше, расскажи все. Ты знал?

Джек тяжело вздохнул и подавлено кивнул.

— Да, я знал.

— Скажи… и давно он был болен? Это он убил тех девочек? — бледнея, спросила она, смотря на него широко распахнутыми глазами и не пытаясь больше отвернуться.

— Да.

— Но ты же сам мне говорил, что все факты притянуты за уши, что Мэтта посадили потому, что нужно было кого-то посадить, а настоящего убийцу не нашли! Ты же сам сказал, что не веришь в его виновность.

— Я допускал возможность, что он невиновен, но когда психиатр, которого я нанял для изучения Ланджа, поставил диагноз, после того, как я увидел Ланджа под гипнозом и во время его приступов, я понял, что интуиция меня не подвела и на этот раз.

— И… и ты мне не сказал, — только и смогла снова повторить Кэрол.

— Разве я тебе не говорил? В самом начале, вспомни — о чем мы спорили? Я говорил тебе, что он виновен, но ты не хотела меня слушать!

— Но ведь ты приводил мне в доводы только свою интуицию! Не надо говорить, что я все равно бы тебе не поверила — поверила бы, если бы предоставил доказательства. Тебе бы не составило труда меня переубедить, ведь это твоя работа, не так ли? Ты просто не захотел! И я не пойму, почему! Ты должен был мне сказать! Ты знал, что он опасен, что он виновен, и все равно выпустил его на свободу!

— Я сделал только то, о чем ты меня попросила, — в голосе Джека появились металлические нотки. — Ты хотела, чтобы он вышел на свободу — он вышел. Вспомни, как я тебя спрашивал, а ты мне ответила — освободить его, любой ценой. Или ты думала, я просто так спросил, от нечего делать? Тогда я скажу тебе сейчас — я говорил вполне серьезно, и если ты не придала значения моим словам, то я в этом не виноват.

— Но ведь я была уверена в том, что Мэтт не виновен, я не знала, что он болен! Я даже подумать не могла, что ты задумал такое, ведь ты ничего мне не говорил о своих планах! О настоящих планах, я имею в виду. Мне даже в голову не пришло, что ты способен посадить на его место ни в чем не повинного человека! Я бы никогда на это не согласилась. А ты, как ты мог пойти на такое? Это же… это же… бесчеловечно!

Черты на лице Джека вдруг обострились, глаза злобно сузились.

— А я никогда и не говорил, что я добрый и хороший, что поступаю всегда честно и благородно! Ты потребовала от меня невозможного, думаешь делать невозможное так легко и просто? Не всегда можно добиваться цели чистыми и ровными путями, действуя только по совести. Может, кто-то так и делает, и только так, но не я. Изначально было ясно, что освободить Мэтта можно было только одним путем — посадить на его место кого-то другого, а так как Мэтт был виновен, следовательно, мне пришлось заменить его невиновным. Все очень просто.

— Просто? Но как ты заставил этого несчастного подписать признание?

— Я никого не заставлял, он сам согласился.

— И я должна в это поверить, по-твоему?

— Я объясню. Я просто нашел человека, который согласился взять на себя вину. Этот человек смертельно болен, у него саркома. У него слепая дочь. Ей можно вернуть зрение, но для этого нужна дорогая операция. Мы просто заключили с ним договор. Он сел в тюрьму, а я оплатил операцию его дочери. Она теперь видит. Ты можешь мне не верить, но этот человек готов был мне руки целовать за то, что я предоставил ему возможность перед тем, как оставить дочь одну в этом мире слепой, подарить ей нормальную полноценную жизнь. Он говорил, что теперь может умереть спокойно. Кстати, он умер… сегодня.

— Но получается, ты воспользовался горем этого человека, тем, что он готов был на все ради своего ребенка! Ведь он не просто подписал признание, он покрыл свое имя позором, для всех он теперь — маньяк, убийца детей. Как будет жить его дочь после этого, как сможет она вынести то, что ее отца, честного и ни в чем не повинного человека, будут считать чудовищем, извращенцем, насильником детей? Она сама согласилась заплатить такую цену за свое зрение?

— Что за глупый вопрос? Естественно, ее об этом никто не спрашивал. Только на этом настоял ее отец сам, а я не возражал. Думаю, она потом поняла, что к чему, когда все уже было сделано. Могла бы и сама догадаться, что в этом мире не бывает таких чудес, когда приходит абсолютно чужой добренький дядя и просто так отваливает кучу денег для тебя, именно для тебя, а не кого-то другого. Людская наивность меня всегда раздражала. Все ждут дармовой манны небесной, и возмущаются, когда приходится отдавать что-то взамен. За все и всегда нужно платить, и это не я придумал, таковы люди и сознанный ими мир!

— А какой платы ты ждал от меня за свою неоценимую услугу?

— Никакой. Ты же знаешь, мне даже деньги не нужны были от тебя, а взял я их, чтобы тебя не уязвлять.

— Ты сам себе противоречишь, Джек. Сначала говоришь, что за все нужно платить, а теперь пытаешься убедить меня, что ты тот самый «чужой добренький дядя», который пришел и просто так мне помог.

— Послушай, Кэрол, — Джек взял ее за руку для большей убедительности. — Все, что я сделал, я делал только ради тебя. Я просто понял, что для тебя очень важно было помочь тому, кто когда-то, как ты считаешь, сделал для тебя что-то очень хорошее, отплатить добром за добро. Понял, что ты не успокоишься и так и будешь биться в бесполезных попытках спасти его, а никто, кроме меня, не поможет тебе в этом. Ты не поймешь, почему я не сказал тебе правду? Я просто не смог. Я понял, что в твоем детстве было мало хорошего, а этот человек — самое лучшее, как ты считала, что когда-либо появлялось в твоей жизни. Разве я не прав? Ты думала о нем годами, хранила его в своем сердце, для тебя он был чем-то прекрасным, светлым, добрым. Ты не любишь людей, ты не веришь им. А он был для тебя символом того, что не все плохие, что есть бескорыстные и добродушные, с добрым сердцем, чистыми мыслями, такие, как он, способные просто так проявить тепло и нежность к абсолютно чужому и постороннему человеку… к девочке, которую все отвергали, презирали, — он заметил, как вздрогнула Кэрол от его слов, но продолжил. — А он повел себя не так, как все. Правильно повел, как умный человек, понимающий, что ты всего лишь невинный ребенок, которого нельзя отвергать, не за что презирать. И этим он доказал тебе, что есть на свете люди, для которых не будет иметь значения, кто твоя мать и чем занималась, где ты росла и в какой обстановке.

Девушка рванулась, собираясь вскочить, но Джек схватил ее за плечи, не позволяя этого сделать, и впился пристальными взглядом в ее глаза.

— Я не закончил. Дослушай, пожалуйста. Так вот, я хотел сказать, что не хотел отбирать у тебя своей правдой все то, что ты так бережно хранила в душе, что имело для тебя такое большое значение. Какое бы разочарование тебя постигло, узнай ты, что твой человеческий идеал на самом деле самый страшный и худший из людей. Ты бы окончательно перестала верить в людей, но, что еще хуже — самой себе. Эта правда разбила бы тебе сердце. Потому я ничего не сказал. Я решил освободить его, для тебя, чтобы ты не мучилась от мысли, что самый лучший из людей томится за решеткой, и я надеялся, что ты на этом успокоишься, я не думал, что все так далеко зайдет, что ты решишь связать с ним свою жизнь, выйти замуж…

— Ты копался в моем прошлом? — осипшим, словно простуженным голосом перебила его Кэрол, не слушая больше, о чем он говорит, после того, как поняла, что он все о ней знает.

— Я не копался. Просто кое-что узнал о твоей жизни. И я хочу сказать, что тебе нечего стыдиться и…

— Да какое ты имел право… — задохнулась от негодования Кэрол и резко вскочила, вырвавшись из его рук. — Это моя личная жизнь, какое тебе до нее дело? Что ты всегда лезешь туда, куда тебя не просят, а?

— Кэрол, успокойся. Не сердись, я не хотел ничего плохого… всего лишь побольше о тебе узнать.

— Узнал? Очень интересно? И давно ты все знаешь?

— Какое это имеет значение?

— И что же ты обо мне накопал, расскажи! Что же ты знаешь?

— Все.

— Все? Как ты можешь знать все? — Кэрол сглотнула застрявший в горле комок, понимая, что такой, как он, при желании, может раскопать самые сокровенные тайны, а тем более, ее тайны! Он читал в ее душе, как в раскрытой книге, и Кэрол бы уже не удивилась, если бы он знал и ее мысли, и мечты. — Даже то, из-за чего я порезала себе вены?

— Да. Но то, что тогда произошло…

Размахнувшись, Кэрол со всех сил влепила ему звонкую пощечину.

Джек ошеломленно уставился на нее, замолчав и вообще забыв, о чем хотел сказать. По лицу его медленно разлилась краска, ноздри затрепетали от ярости, но он взял себя в руки.

— Никогда так больше не делай… не надо, — прохрипел он.

Кэрол отвернулась, подавленно согнувшись и обхватив плечи руками, как будто замерзла. Глаза ее наполнились слезами. Сейчас она хотела только одного — чтобы ее все оставили в покое. Ее прошлое было таким же ужасным, как настоящее, а о будущем вообще не хотелось думать — страшно.

Она вздрогнула от неожиданности, когда ее обвили его руки, прижимая к его телу.

— Ну, прости, я понимаю, что не должен был… но я не смог преодолеть искушение…

— Хватит! Я не желаю об этом больше говорить, — резко отозвалась Кэрол, отстраняясь от него. — Мы отвлеклись от темы. На чем мы остановились? А, на том, что ты мне все время лгал, водил за нос, как дурочку… Почему — как? Дура и есть, раз так безоглядно тебе верила.

— Кэрол, ну я же объяснил… Все, даже ложь — все ради тебя, для тебя! Стал бы я тратить столько усилий, вытаскивая этого урода из-за решетки…

— Нет, Джек, ты все делаешь только для себя. Разве не принесло тебе дело Мэтта такой поразительный успех, так благотворно не повлияло на твои связи с общественностью, прессой, не возвысило еще больше твою карьеру? Не для меня, не для Мэтта, а для себя! Ты просто использовал Мэтта для своей карьеры. Да, ты и нам помог, конечно, я не отрицаю, только не надо мне говорить, что ты руководствовался только благородными помыслами, озабоченный моими чувствами. Хоть сейчас перестань морочить мне голову!

— Я тебе ее не морочу! — начал закипать Джек, теряя терпение. — Сейчас я говорю тебе только правду, как ты просила!

— Но какое тебе дело до моих чувств, до меня, в конце концов? Я же абсолютно чужой для тебя человек, никто, одним словом. Зачем тебе прилагать столько усилий ради меня, да еще за «просто так», как ты пытаешься меня уверить?

— Да потому что я люблю тебя! — запальчиво выкрикнул Джек. — Неужели ты до сих пор так и не поняла?

Девушка изумленно вскинула брови, а затем вдруг расхохоталась, прикрывая ладонью обезображенный рот.

Джек покраснел до корней волос, свирепо поджав губы.

— Ты находишь это смешным?

— Ну, это же шутка. А когда человек шутит, нужно посмеяться, хотя бы из вежливости.

— Это не шутка! И на этот раз твой вежливый смех неуместен! Я действительно тебя люблю, и ты даже представить себе не можешь, насколько сильно.

— Тогда я вообще перестала что-либо понимать! — почти весело воскликнула Кэрол, всплеснув руками.

— Что непонятного? — устало проговорил Джек и так тяжко вздохнул, как будто его грудь придавили тяжелым камнем.

— Все непонятно. Если ты меня любишь, как ты говоришь, то выходит, что ты из кожи вон лез, чтобы освободить соперника — нелепо как-то получается!

— Какой он мне соперник? Он же псих, больной, его место в дурдоме. К тому же я знал, что ты его не любишь, что это всего лишь детские фантазии. Я все ждал, когда же ты, наконец, это поймешь, когда снимешь свои розовые очки и разглядишь настоящую любовь… мою любовь. Я не думал, что ты сразу прыгнешь к нему в постель, что помчишься в эту семейку, выскочишь за него замуж! Я знал, что ты безрассудная, но не думал, что настолько! Я не собирался позволять вам быть вместе. Я хотел положить его в клинику, оплатить лечение. Я не собирался бросать его на произвол судьбы. И он мне пообещал, мы с ним договорились.

— Подожди, — перебила Кэрол, бледнея. — Ты хочешь сказать, что он знал? Что болен, что опасен, что убил тех девочек?

— Когда вышел из тюрьмы, не знал. Но на следующий день я ему рассказал, предоставил доказательства. Я купил ему и его матери билеты, снял для них квартиру. А он обвел меня вокруг пальца, перехитрил. Он знал, что опасен, что может убить тебя, но все равно находился рядом с тобой. Он не любил тебя, нет, он любил только себя. Ему было наплевать на тебя, на то, что ты можешь пострадать. Если бы он тебя любил, он бы уехал и лег в клинику. Он женился на тебе, скрыв правду, зная, что он больной психопат-убийца, да еще и увез. Не пойму только, на что он рассчитывал. У него было только два выхода. Он отрывает тебя от семьи, дома, и, привезя к черту на кулички, бросает в одиночестве и отправляется в клинику, чтобы не подвергать тебя опасности, и обрекая тем самым на вечное ожидание. Какой тогда был толк жениться? Ради чувства собственности, чтобы привязать к себе и лишить тебя возможности создать нормальную семью с другим мужчиной и быть счастливой? Второй вариант — он не ложится в больницу, а спокойно дожидается, когда убьет тебя в очередном приступе безумия. Это ты называешь любовью? Мы оба в нем ошиблись, Кэрол, и ты, и я! Он оказался хитрым, коварным и невероятно упрямым. Он не только не сказал тебе правду, но и сделал так, чтобы ты не поверила мне! И ведь у него получилось! Он обвел нас обоих!

Джек подошел к ней ближе, настолько, что почти касался грудью ее груди, но Кэрол вдруг в бессилии опустилась на кровать, подавлено согнувшись и низко склонив голову. Он присел рядом.

— Кэрол, я говорю тебе это не потому, что хочу очернить его в твоих глазах, а для того, чтобы ты поняла, какой он был на самом деле, чтобы не убивалась по нему так и постаралась поскорее забыть. Он не виноват в том, что был болен, не виноват в совершенных преступлениях, потому что не осознавал, что делал. Нельзя обвинять человека в том, что его одолела болезнь, в этом нет его вины. Таково мое мнение. Поэтому я хотел ему помочь, дать шанс излечиться, который он отверг. Но оправдать то, что он намеренно, осознанно пренебрег тобой, твоей жизнью уже нельзя. Когда он лгал тебе, когда женился, когда убеждал не верить мне и настраивал против меня, когда уговаривал уехать и когда увозил тебя неизвестно куда — в этом он отдавал себе отчет, он делал это осознанно и хладнокровно, все прекрасно понимая. Он сам виноват в том, что случилось. Ни ты, ни я — он!

Кэрол закрыла лицо руками, беззвучно расплакавшись. Мэтт знал, все знал! Это стало для нее еще одним ударом, разрушившим то немногое, что у нее оставалось — уверенность в том, что осознанно он никогда бы не сделал ей ничего плохого, что был тем, кому она могла безоглядно доверять, что она и делала, за что едва не поплатилась жизнью. Даже он ее обманул. Как верить мужчинам?

— Кэрол, не надо плакать, — стал утешать ее Джек. — Скорее всего, для него так лучше, как бы дико и жестоко не звучали мои слова. Подумай сама, что его ожидало — тюремная психушка до конца дней, а это похуже, чем тюрьма. Для него это стало бы адом на земле. Вас бы все равно разлучили, и он был бы похоронен заживо в стенах дурдома, обреченный на медленную мучительную смерть взаперти, среди жестоких врачей и сумасшедших пациентов. А теперь он свободен от всяких клеток и стен, от своей болезни, от страданий. Ему не было жизни на земле, а там, — Джек кивнул вверх и посмотрел в окно, на небо, — ему будет хорошо. Господь позаботиться о нем. Потому что душа его чиста и невинна перед Господом, его грехи вместе с его болезнью остались здесь, на земле, в его теле. И там, на небе, ему воздастся за его муки на земле.

Осторожно, боясь причинить боль, коснувшись ее лица, он повернул его к себе и осыпал страстными поцелуями.

— Забудь его, забудь. Все забудь. Его больше нет. А я готов на все ради тебя, только позволь мне тебя любить. Если хочешь, я выпущу на свободу всех маньяков, только при условии, что ты не будешь с ними спать и выходить за них замуж, потому что мое бедное сердце этого больше не выдержит, — он грустно улыбнулся и прижался было к ее губам в горячем поцелуе, но девушка отшатнулась от него и отвернулась, прикрыв ладонью обезображенный рот, удивляясь про себя, как ему не противно прикасаться к ней, если ей самой было противно даже смотреть на себя в зеркало.

— Я не верю больше тебе, Джек, ни одному твоему слову. О какой любви ты говоришь, если ты даже не предупредил меня о том, как опасен Мэтт. А ведь я так тебе верила, так восхищалась тобой, боготворила даже, а оказалось, что ты всего лишь хитрый авантюрист, который обманул всех — народ, прессу, правосудие… я уже не говорю о себе. Ты заставил всех поверить в то, что спасаешь невиновного, борешься за справедливость, что ты сделал невозможное, раскопав дело восьмилетней давности и поймав настоящего маньяка, избавив общество от опасности — такой вот герой, сыскавший себе всеобщее уважение и благосклонность. А на самом деле, ты не вел никаких расследований, не совершал невозможного, ты всего лишь на всего отыскал несчастного, который согласился взять на себя вину.

— Не важно, как, главное — я дал ему свободу! — начал злиться Джек, теряя терпение. — Я помог тебе и ему — в этом ты меня теперь обвиняешь? Нужно было послать вас обоих к черту — или и в этом случае я был бы плохим, так? Как ни крути, я плохой, и все сделал не так и не правильно!

— Помог? Ты помог?! — взвилась Кэрол, тоже выходя из себя. — Да ты его погубил! Он был болен, ему не нужна была свобода, ему нужно было лечение! Ты это понимал! Ты должен был мне все рассказать, тогда все было бы иначе, он был бы жив! Я бы добилась, чтобы его из тюрьмы перевели в хорошую больницу, где ему оказали бы помощь, именно ту помощь, которая была ему нужна, а не которую оказал ты! Возможно, его бы даже вылечили. Или, по крайней мере, он был бы жив. А теперь… теперь его нет, — голос ее задрожал от слез. — Выпустив его на свободу, ты обрек его на погибель, ты знал, что он не сможет выжить на воле, что его ожидает либо смерть, либо новые аресты за новые убийства. Может, на это ты и рассчитывал, этого добивался, освобождая его — уничтожить его окончательно? Вернее, чтобы он сам себя уничтожил, как и произошло? Или тебе было просто наплевать на то, что будет с ним и с теми, кого он может убить?

— Я же говорил тебе, что не собирался бросать его на произвол судьбы, я предложил ему…

— А почему бы сразу не поместить его в клинику?

— Послушай, Кэрол! — прорычал Джек, бледнея от ярости. — Я уже все тебе объяснил и не собираюсь повторять по десять раз! Я сделал только то, что ты от меня хотела! И не надо делать из меня козла отпущения! Не надо обвинять меня в его смерти! Он дурак и слабак, он сам прострелил себе башку! Я-то тут при чем?

— Ты его загнал, затравил, от тебя он бежал! Кто дал тебе право заставлять его делать то, что хочешь ты, распоряжаться его жизнью, решать за меня и за него! Ты просто довел его до отчаяния! Если бы он не пустился в бега, ничего бы не произошло. И если бы я знала, что он болен…

— А разве ты не знала? Я тебе сказал, а ты все равно уехала с ним, предпочтя поверить ему, а не мне! Нужно было не пороть горячку, а хоть немного задуматься своей хорошенькой головкой, она предназначена еще и для этого, а не только для причесок! Если ты дура, при чем здесь я?

— Да уж, куда мне до вас с Мэттом и до ваших соревнований в хитростях и подлостях! Куда мне до тебя, Джек Рэндэл, и до твоих изощренных тонких интриг! Может, я и дура, наивная, глупая, доверчивая, зато я человек, с совестью и честью, а ты — зверь, пожирающий других, чтобы выжить! Холодный, расчетливый, лицемерный, лживый, не останавливающийся ни перед чем, лишенный элементарных человеческих понятий и ценностей…

— Хватит! — закричал Джек, сжав кулаки, и Кэрол замолчала, испугавшись, что он сейчас ее ударит. Отступив на всякий случай от него на пару шагов, она продолжила нападение, не в силах уже остановиться.

— Ты виноват в смерти Мэтта, ты! Это ты его погубил! И ты еще посмел заявиться сюда и говорить мне о какой-то там любви? Какой любви, Джек? Ты хоть имеешь понятие, что это такое? Ты хладнокровно подверг меня смертельной опасности, и то, что со мной случилось — тоже твоя вина! Твоя любовь меня чуть на тот свет не отправила! Вы оба мне лгали, и ваша любовь мне дорого обошлась! Чуть до смерти меня не залюбили! Да, я дура, но если вы с Мэттом такие умные, почему все так случилось? Как я могла понять, кому из вас верить, если вы оба лгали и пользовались тем, что я вам безоглядно верила? Да, я дура, и без тебя знаю! Знаю, что сама во всем виновата! И Мэтта я погубила! И Монику! Сидел бы дальше себе спокойно в тюрьме, в безопасности, если бы я не влезла в его жизнь! Да, дура, чего уж спорить?

— Да ладно тебе, чего зацепилась? Не дура, вспылил я, — примирительно сказал Джек, обеспокоенный ее близким к истерике состоянием.

В глазах ее появилось безумие, порожденное отчаянием и болью, которые оказались ей не под силу.

— Я тебе так верила, Джек! И ему верила! Как, как я смогу теперь кому-нибудь верить? Как мне жить с этим невыносимым чувством вины, с мыслью, что я обрекла их на смерть своим вмешательством! Я хотела помочь, а получилось, что я их погубила, Мэтта и его мать! И все потому, что ты скрыл от меня правду! Мэтта больше нет, тебе на все наплевать, потому что совести у тебя нет, а на меня взвалилась вся тяжесть того, что вы с ним натворили! Ты понимаешь, что своей ложью ты обрек меня на вечные муки вины и сожалений?

— Кэрол, это глупо, винить себя…

— Может и глупо, но я иначе не могу! Я жива, ты жив, а его нет! И Моники нет! Помогли, называется! И зачем я с тобой только связалась? Прав был Рэй, когда говорил, что настанет день, когда я об этом пожалею!

Джек свирепо играл желваками, проявляя невероятные для него подвиги самообладания и терпения. И лишь метавшие молнии глаза говорили о том, что он не пропустил мимо ушей ни одного оскорбления, ни одного обидного слова.

— Как быстро ты забыла все, что я для тебя сделал! Это твоя благодарность?

— Я еще должна тебя благодарить? За то, что ты сломал мою жизнь, мою любовь, лишил меня самого дорогого — Мэтта, разбил мое сердце? За то, что загубил его и Монику? — в истерике закричала Кэрол. — Да я ненавижу тебя! Ненавижу!!! Убирайся отсюда! Я не хочу тебя видеть, никогда!

Кожа на лице Джека приобрела серый оттенок, губы побледнели, но он не сдвинулся с места, продолжая смотреть на нее.

— Что ты стоишь? Убирайся! Вон!!! — завопила она исступленно и бросилась в ванную. Заскочив внутрь, она захлопнула дверь и, упав на пол, разрыдалась.

Мгновение Джек не двигался, не отрывая почерневших глаз от закрывшейся двери, за которой спряталась от него девушка. Затем резко развернулся и вылетел из комнаты, в бешенстве хлопнув дверью. От удара содрогнулись стены, и с полки упала ваза, со звоном разлетевшись на осколки.

Кэрол долго сидела в ванной на полу, уставившись пустым взглядом в стену. Она выплакалась так, что не осталось больше сил ни на одну слезу.

В груди все онемело от боли. Она ничего больше не чувствовала. Только образовавшуюся внутри пустоту. Ей казалось, что она умерла, только почему-то никак не может покинуть свое изуродованное тело. Она видела перед собой пропасть. Так представлялась теперь ей ее жизнь, ее будущее. Она стоит на краю и смотрит в черную бездну. Вся ее жизнь — это боль, смерть, страх. Зачем такая жизнь? Не жизнь, а пытка.

Даже то немногое, что она считала светлым и хорошим в своей жизни, оборачивалось кошмаром. У нее был Мэтт, которого она боготворила, но даже это оказалось просто наваждением, иллюзией, под которой была скрыто самое плохое и страшное. Он был лучшим, а оказался худшим из людей, убийцей, загубившим детей. На каждом шагу жизнь расставляет ей жестокие ловушки, прикрывая их обманчивыми приманками.

И стоит ей понадеяться на хорошее, как судьба дает ей сильную затрещину, возвращая на место, в мрак и безнадежность, напоминая о том, что все хорошее в ее жизни — это всего лишь замаскированное плохое, и на иное рассчитывать ей нельзя. Ей нельзя никого любить. Все, кто ей дорог, умирают. Она обречена на одиночество. Никогда не быть ей счастливой.

Она должна покинуть Куртни и Рэя, пока не навлекла на них смерть, как на остальных. Мадлен, Роза, Тимми, Мэг, Эмми, Моника, Мэтт. Тот неизвестный мужчина, хозяин мотеля. Старуха была права — вокруг нее тьма и зло. Она проклятая.

Страшно жить дальше. Мать маньячка. Замуж вышла, и муж таким оказался. Она что, обречена на жизнь с сумасшедшими убийцами? Почему она везде на них натыкается? Может, она сама такая же ненормальная? Может, болезнь матери передалась ей по наследству, и ее ждет то же самое — дурдом? Хотя ей и без наследственности до помешательства не далеко с такой веселенькой жизнью, где кругом одни сумасшедшие!

Только Кэрол об этом подумала, как увидела, что стены начали темнеть, медленно заволакиваясь странной дымкой. Сначала Кэрол подумала, что это дым и испугалась, решив, что горит дом. Но, присмотревшись, отбросила эту мысль. Нет, это был не дым. Это было что-то черное, оно медленно двигалось, шевелилось, заполняя все небольшое пространство ванной комнаты. Это походило на… черный туман.

Кэрол оцепенела от ужаса, не понимая, кажется ей это, или это происходит на самом деле, и она видит проклятый туман из своих снов наяву, как однажды на трассе?

Вскоре стены исчезли. Создавалось ощущение, что исчезли не только стены, но и дом, и весь мир, и ее окружали теперь только мрак и бесконечная пустота, словно она попала в иной мир. Страшный мир. Мир, который она могла видеть во снах.

Черный туман густой непроницаемой, почти осязаемой пеленой подбирался к ней. Сейчас он охватит ее всю, как во сне, проникнет в рот, нос, глаза, уши, и она будет задыхаться.

Что происходит? Она, правда, сошла с ума? А может, она умерла, или только умирает, а этот туман — это смерть, тьма, пустота? Но она не хотела умирать, если это так страшно, если это — смерть. Не хотела потонуть в этом ужасном мраке, потому что ничего страшнее она не видела.

И вдруг она расслышала какие-то звуки. Кровь похолодела у нее в жилах, когда она поняла, что это чьи-то далекие голоса, которые доносились к ней словно из самой Преисподней. Слабые, едва различимые, они становились все громче и яснее, и Кэрол смогла различить слова. Эти голоса звали ее по имени.

— Кэрол… Кэрол… Кэрол…

Девушка зажала уши, но все равно слышала их. И она узнала один из голосов. Это был голос Элен. И он звучал совсем рядом. Прямо перед ней мрак начал сгущаться, приобретая очертания человеческой фигуры.

Парализованная ужасом, Кэрол продолжала сидеть на полу, не отрывая глаз от того, что появлялось перед ней из этой тьмы. Это была Элен, она узнала ее. И она выглядела ужасно. Перекошенное страшной гримасой лицо, безумные ненавистные глаза. Она вытянула перед собой худые руки со скрюченными пальцами, пытаясь дотянуться до Кэрол, и стала медленно приближаться.

А позади Элен появлялась еще одна фигура, гораздо больше. Высокий, крепкий, широкоплечий силуэт мужчины.

— Мэтт! — простонала Кэрол, с отчаянием вжимаясь в стену.

Она отчетливо видела его белое лицо. Оно было неподвижным и ничего не выражало, но его глаза напугали ее больше, чем жуткие гримасы Элен. Она увидела в них холодную жестокость и беспощадность, это были кровожадные глаза монстра, чудовища, дьявола, в них отражалось само зло, сама Преисподняя. Это был не Мэтт. Это было что-то ужасное.

Не отрывая от нее своих немигающих невыносимо страшных глаз, он тоже стал приближаться. Они наступали на нее, как что-то неотвратимое, неизбежное. Они пришли за ней. Сейчас они утащат ее за собой в ад.

Бежать! Спасаться! Но куда? Вокруг нет ничего, кроме зловещей темноты, и найдет ли она в ней спасение? Кэрол рванулась назад, прочь от них, но наткнулась на стену. Внутри словно что-то оборвалось, и она истошно завопила, охваченная паникой.

— Не подходите! Убирайтесь! Оставьте меня в покое!

Но они были все ближе. Вжавшись в стену, Кэрол смотрела на них расширившимися от ужаса глазами и продолжала кричать, не в силах совладать со страхом. И вдруг она увидела перед собой Куртни, и заморгала в недоумении, не понимая, настоящая она или нет.

— Кэрол, что с тобой?

— Куртни, спаси меня! Не отдавай меня им! Я не хочу! — взвизгнула Кэрол, вцепившись в нее с такой силой, что лицо Куртни скривилось от боли.

— Кэрол, объясни, что происходит! Я не пойму, о чем ты говоришь!

Кэрол посмотрела на фигуры за ее спиной, совсем рядом, и протянула руку, указывая на них. Куртни, побледнев, обернулась и посмотрела назад.

— Они! Они рядом с тобой! Бежим! Бежим!

— Кэрол, очнись! Здесь никого нет!

— Посмотри, вот же они! Разве ты их не видишь? Они пришли за мной!

— Девочка, не пугай меня так, не надо. Пожалуйста, послушай меня — тебе кажется, здесь никого нет.

— Они! Они! — вопила девушка, боясь отвести взгляд от фигур.

— Кто они, кто?

— Сумасшедшие! Убийцы! Маньяки! Они хотят меня убить! Мама и Мэтт! Они злые на меня, очень злые! Защити меня, Куртни!

Куртни схватила ее за плечи и с силой встряхнула, пытаясь привести в чувства, потом ударила ладонью по лицу, но девушка даже не почувствовала этого, продолжая смотреть на что-то перед собой вытаращенными от ужаса безумными глазами.

— Рэй! — закричала Куртни в отчаянии.

Тем временем Мэтт и Элен оказались возле Кэрол и наклонились, чтобы схватить ее, не обращая никакого внимания на Куртни. Оглушительно закричав, Кэрол вскочила и бросилась мимо них, вперед. Не важно, куда — в пустоту, мрак, сам ад — куда угодно, только подальше от этих чудовищ!

Но ее остановили чьи-то сильные руки, больно впившиеся в ее тело. Мужские руки. Мэтт. Он поймал ее.

Кэрол забилась, пытаясь вырваться, визжа от ужаса, но он не отпускал ее, сжимая еще сильнее.

Все. Не вырваться. Он пришел за ней, и он ее забирает с собой.

Черный туман окутал их, проник в ее разум, заполнив его мраком и погасив последние проблески сознания. Проклятый туман, наконец-то, одолел ее. И теперь она сгинет в нем на веки. Это был конец. Или начало кошмара, в котором она отныне будет пребывать всегда, а не только во сне.