Небо из Нистагма.

Норман стоял на берегу реки и вдыхал холодный речной воздух. Для него не имело значения, как он сюда попал, да и что он вообще тут делает. Он просто был здесь и смотрел на противоположный берег реки, который был усеян зловещими деревьями, чьи зелёные листья прятали что-то ужасное за собой. Норман ни о чём не думал, а просто существовал. Этот вид умиротворял его. Лишь несколько мгновений спустя Норман заметил, что местность окутана пресловутым туманом, а в свою очередь из-за тумана доносилось звучание пианино, тихое, притаившееся, звучащее словно предостерегающий шёпот.

Неожиданно для самого себя Норман вспомнил эту реку и берег. Тут он раньше бывал со своим лучшим другом, и они болтали о том и о сём, приятно было смотреть на воду в солнечные дни, а ещё лучше — при закате. Но сейчас солнца не было. Не было и неба. Была лишь мутная вода, бледный песочный берег и не менее бледный туман. Звучание переросло в музыку, словно осознав, что будить шёпотом Нормана бесполезно, и вернулось ко своим делам. Музыка была томной, но такой близкой по душе, что Норману от её звучания становилось хорошо.

Норман сел на песок, и начал плакать. Друзей теперь рядом не было. Он остался один-одинёшенек на этом проклятом берегу. Плакал он тихо, томно, безнадёжно, бледно. Такая вот она, адаптация.

От музыки в скором времени начало мутить, так как она шла по кругу, а может, она просто до сих пор звучала в голове Нормана, потому что ему временами казалось, что пианино замолкает. Когда плакать стало нечем, Норман встал на ноги и пошатнулся от давящей грусти. Его пугала мысль о том, что это лишь островок, но переплыть на другой берег было бы невозможно. Вода была холодной. Но страх быстро отпадал, когда терять нечего — пробовать не страшно.

Внезапно, после того, как Норман мокнул палец в воду, ему захотелось спать. Делать было нечего. Идти в туман — было не вариантом, неприятная музыка звучала на его границах всё громче и мажорнее, поэтому Норман лёг там, где недавно сидел, и подложив под голову руку пытался отдаться сну. Заснуть не удавалось. Положение Нормана можно было бы назвать смешным, если бы всё это не было так грустно. Бессонница внутри сна.

Немного погодя, на Нормана нахлынули воспоминания; он лежал на боку, подложив под голову руку и невольно тихо плакал. Он вспоминал, каким же этот песок был горячим, приятно горячим. Вспоминал, как он, сидя на берегу, закапывался в тёплый песок после холодной речной воды, а рядом с ним был его друг, который очень любил воду и даже сейчас, он был связан с водой, как-то давно Норман расстался с ним, когда его другу захотелось плавать на теплоходах… после этого они не виделись порядок год или года два, даже не созванивались, так как Норман сменил номер из-за того что оператор за звонки бешено драл деньги, а передать номер своему другу он забыл… Сейчас, сейчас он ужасно корил себя из-за своей лени. Наверное, за всю его жизнь в нём ещё никогда не просыпалось столько ненависти. Ненависти к себе. Тихий плач превратился в стенания, потому что одиночество беспрепятственно разрывало душу на части, некому было остановить этот крестовый поход внутри Нормана.

Казалось бы, Норман начал успокаиваться и привыкать к завываниям пианино, густому туману, холодной воде и к холодному песку, вдруг как издалека послышался грохот, очень схожий с тем, который Норман слышал при ядерном взрыве, Норману казалось, что вот-вот волнообразный грохот раздерёт туман с пианино в клочья(чему Норман был только рад), но грохот затих столь же внезапно, как и начался. Туман с пианино остались на месте. Спустя время, Нормана начало клонить в сон, мелодия пианино успела смениться на убаюкивающую, как вдруг послышался рокот грома, который, как могло показаться, сотрясал землю своей мощью. Норман шустро соскочил, так как по земле, рядом с ним, ударила молния. Норман заметил этот белоснежный, смертоносный блеск, несмотря на заливающий пространство, густой туман.

Пианино замолкло, а Норман встал и в шоке не понимал, куда бежать. Туман, который был абсолютно везде, словно дым, приумножал чувство страха. Некоторое время Норману выдался шанс немного постоять и подышать, но вторая молния пресекла все надежды на спокойных отдых на берегу реки. Как только вторая божественная стрела коснулась земли впереди от того направления, в которое Норман бездумно пялился — он развернулся и побежал что есть сил, в особенности, когда гром вновь начал сотрясать землю.

Норман бежал и бежал, совершенно не разбирая дороги, но опасаясь провалиться в болото, лужу или обрыв. Звучание пианино заменилось более тошным — звуком собственного дыхания, которое со временем приобрело ритм. В конечном счёте — Норман выдохся и ноги устали. Норман так же ничего не видел, не считая того, что находилось у него под ногами. Сейчас он стоял на зелёной траве, которая била в глаза своим насыщенным зелёным цветом. Осознав, что сил у него больше не осталось — Норман упал на траву и глаза залил удручающий туман, Норман с трепетом ждал, что молния ударит его в лицо. Курение дало о себе знать — долго бежать он не мог и он с трудом мог восстановить дыхание.

Грома всё не было. И молний тоже.

Когда Норман вновь пришёл в себя от страха и научился по-новой "глотать" воздух — он встал и пошёл прямо, хоть и с трудом у него получалось выбрать это направление, но прошёл он по нему недолго, так как в скором времени он начал заходить в какие-то дебри: ветки окутывали ноги Нормана или били в лицо. Идти дальше было попросту опасно и невозможно. Норман развернулся спиной к лесу и побрёл прямо, пытаясь что либо разобрать в гуще тумана, но в основном посматривая на свои босые ноги.

Норман продолжал идти, и замечал, что постепенно туман начинает рассеиваться, он долгое время шёл по траве, пока не вышел на асфальт. В тот момент, туман почти полностью рассеялся, но небо так и не было видно из-за него. Зато теперь он видел, что он стоял на велодорожке, а справа от него находился бледный холодный песок, слева — яркая, как огонь, зелёная трава. Недолго поколебавшись, Норман пошёл прямо по дорожке.

По мере того, как Норман шёл, туман всё больше и больше терял власть в этом месте, пока, в конечном счёте, он окончательно не растворился, но взгляд Нормана был устремлён не на бескрайний горизонт, а в небо. Неба больше не было.

Норман выдохнул весь воздух из себя, свалился на бок и скрючился в позе эмбриона.

Вместо неба теперь были миллионы рядов серо-голубых глаз, что устремили свой стеклянный, холодный взгляд прямиком на Нормана, который выглядел настолько жалко, насколько это только было возможно.

Норман в этот момент лихорадочно смеялся и плакал, лицо его покраснело и он катался по асфальту, как коты, катаясь, валяют блох в пыли. Когда ему наконец-таки стало полегче, он лёг на спину и осознал, что полностью сходит с ума. Промеж рядов глаз стояла чёткая чернота.

Норман некоторое время неподвижно лежал в таком положении, пытаясь себя уговорить встать и побежать прочь с этого проклятого места, но ничего не выходило, пока вдруг глаза не стали безумно вибрировать, словно теряя фокусировку. Тогда он просто закричал и стал смеяться ещё более истерично, затем плакать. Вибрация глаз издавала ужасный звук, схожий со звуком пчелиного роя. Норману казалось, что этот звук сотрясает Землю и заливает его самого, заставляя извиваться в столь безумных конвульсиях.

Все эти страдания Нормана длились до тех пор, пока под небосводом из глаз не показалась чёрная жирная туча. Встав под Нормана, она излилась дождём, затем молния опустилась прямо на парня, и раздался жуткий, громкий рокот, который в комбинации с вибрацией глаз заставил бы Нормана умереть на месте, но, к счастью, он так этого и не услышал, потому что уже был мёртв.

От него остался только пепел.

Но он проснулся у себя в квартире, на полу.

Он смотрел в белый шум.

Он плакал.

Белый шум двигался столь же беспорядочно, как и эти глаза.

Глаза, которые он узнавал из тысячи.

Холодные и дрожащие.

Наступило утро.