23.

В эту ночь Валерию приснился сон. Христос, Ленин, Сталин и Гитлер играют в карты. На судьбу человечества. Христос очень умен. Он играет честно и мог бы легко обыграть всех. Но… товарищ Ленин без конца блефует, у Сталина время от времени появляются вышедшие козыри, а Гитлер давит морально, сокрушаясь, что Понтий Пилат не довел дело до конца, и уж он, фюрер Великого Рейха, такой шанс не упустил бы.

Они не могут остановиться, поскольку все время ничья, и Валерий начинает замечать, что Христос очень похож на Василия, Ленин на деда Сома, Сталин, если судить по глазам — на Прокофия, а Гитлер — то на Николая, то на Мисоса, то на Герасима.

Утром он долго пытался привести в порядок мысли. Как-то не складывалось пережитое в осмысленную картину. Он понимал, что все творящееся здесь — не бред, не морок, а реально происходящие события, и не мог в них поверить безоговорочно.

Валерий подошел к божнице и стал глядеть на странного Бога.

«Василий… Василий — единственный здесь, кто верит во Христа. И чуть ли не тайно. Надо сходить к нему».

Однако дорога до гати не запомнилась. Могла помочь Лида. Она всегда согласна составить ему компанию в качестве проводника по местным лабиринтам.

Но ни Сома, ни Лиды дома не оказалось. Не было их и нигде поблизости.

«Наверно в лесу или болотах промышляют», — решил Валерий. Оставалось сходить к профессору. Тот, хоть и со странностями, но все-таки не лешак вроде Прокофия.

На вишневой аллее Валерий, к своему удивлению и удовольствию, столкнулся с самим Василием. Тот бережно нес саженцы, по-видимому, подаренные ему Аркадием Аркадьевичем. Увидев Валерия, старик обрадовался и, подмигнув, напомнил:

— Хорошо пели. До сих пор переживаю.

— Как там Герасим?

— Воюет.

— С кем?

— С природой. Пруд копает. Сказал — карасей разведем.

— Так это же хорошо. Своя рыба будет под боком.

— Ясно, что хорошо. Да я просто так — шуткую.

— Один копает?

— Как же… Я помогаю.

— Я тоже мог бы. Хожу вот без дела…

— Ну и хорошо, втроем мы быстро заладим. Прямо сейчас и пойдем…

В доме Василия пообедали. Пригласили и Герасима.

— Сколько вам лет? — спросил Валерий немца.

Тот растерялся.

— Бестактный вопрос, что ли? — Валерий тоже смешался. Попробуй пойми, что тут можно говорить, а что не следует.

— Да нет, почему же, — немец как будто начал вспоминать. — Просто не считаем мы эти годы. Сначала, помнится, я их метил. Зарубки на крыльце делал. Штук двадцать нарезал. А потом бросил. Много мне уже годов — так полагаю.

— Выглядите молодо, — сказал Валерий.

— Мне-то все равно. У меня и зеркала нет. Хотя живут в этой местности все долго. А возраст — это когда вам другие о нем говорят. Сам я его не замечаю. Как будто и сейчас двадцать.

Василий кивнул. Валерий согласился.

После обеда Герасим ушел.

— Надо торопиться, — сказал он. — Глядишь, к зиме и рыбку пустим.

— Мы тоже придем, вот только груши посадим, — пообещал Василий. Он убрал посуду, поставил остатки картошки в печь.

— Не растолкуете вы мне одну вещь? — спросил Валерий.

— Коль разумлю, так растолкую.

— Во всех домах я тут побывал, и везде иконы разные. Ленин, Сталин в углах стоят. Это же не боги. Это люди. Причем далеко не святые, скорее наоборот.

— Не знаю я, кто они такие, — вздохнул Василий. — Одно скажу. Христос на земле не был Богом. Он жил как все. Страдал от голода, боли, холода и жары, он мог бы делать все, что делают другие — ненавидеть, обманывать, злоречить и убивать, но он выбрал иной путь. И за веру свою, радение о других и за великое свое терпение, приблизился к Всевышнему и стал Богом, и именно он — наш Спаситель. А люди? Люди нетерпеливы. Они бажат счастье побыстрей заполучить. Не заработать — захапать. Вот и тянутся к богам лукавым. А лукавые боги — лукавые люди. Во что веришь, та сила и берет над тобой власть. В Господа Иисуса — он тебе подмога. В асмодея какого — он завсе через тебя дуровать будет.

— Вы имеете в виду Прокофия?

— И его, и других прочих. Я так думаю: душа человеческая — сосуд. И чем ты его наполнишь — только твоя воля. Можешь жить безгрешно, а можешь страстями баловаться. Можешь Бога в себе слушать, а можешь всяких кликуш. Последние много обещают: силу над людьми, здоровье, легкий прибыток — все что возжелаешь. Вот черви вредовые и завладевают умами. Да еще как! Но только от тебя зависит, как ты своей душой распорядишься, кого в нее пустишь. А ведь от этого судьба твоей бессмертной души зависит. Вот почему злыдни так бесятся. Знают, что не захвати они власть в царствии небесном, за все свои деяния черные отвечать придется.

— А что, у них есть шанс?

— Возможно. Иначе они на колени бы пали, а не хорохорились.

— Плохо дело, — согласился Валерий.

— На то и дана тебе Господом воля, чтобы ты выбирал. Искушения сладки, но всегда имеют дурные последствия. Выбирай доброе и живи.

— Пробую, а не получается.

— Думай больше. Мозги у всех одинаковые, искушения тоже, только одни живут праведно, а другие злобствуют.

Валерий согласился.

— Пойдем, однако, поработаем, а потом, коль душа попросит, то и побеседуем.

Впервые в жизни Валерий сажал груши. Вернее, он впервые в жизни сажал деревья. Сказал об этом Василию.

— Хорошее дело. Вроде как новую жизнь даешь. Вот наложим мы сейчас в ямку перегною, песочку, листвы сопревшей, вырастет это чудо и вознаградит плодами. Ты вдумайся хорошенько… Дереву плод не нужен, ему треба лишь семена отсеять, как сорняку какому, чтобы род свой продолжить. Ан нет. Оно плод дает, то есть отдает больше, чем необходимо. Вот и человеку так надо жить. Благодарить за малое, не обижаться, если не дают, не отбирать обманом и силой.

Закончив дела садоводческие, пошли помогать Герасиму.

Втроем дело заспорилось.

Работу Герасим организовал с немецкой старательностью, от помощников требовал не скорости и объема, а качества. Сразу накричал на Валерия, который, желая угодить этому привереде, принялся вбуравливаться в землю словно экскаватор.

— Глубже пока не ройте, только вширь, — предупредил немец. — А то вода подойдет. Копайся потом в грязи.

Выбрасывать землю куда попало он тоже не позволил, заставил таскать в яму неподалеку. И, как бы предупреждая недовольство помощников, пояснил:

— Работа должна делаться, чтобы потом не переделывать, причем желательно никогда. Да и некрасиво это — куча глины у пруда.

Вечером за ужином говорили о вещах насущных, теософских тем больше не касались. Выпили вина, поели колбасок, сала, картошки с грибами. Спать легли рано, сразу, как затемнело. Сказывалась усталость.

На другой день Василий подробно объяснил устройство гати, растолковал, как пользоваться ориентирами и наказал приходить в любое время, когда нужда возникнет.

— А поработать вздумается, тоже приходи. В Замошье пойдем. Остров там с лесом на горизонте виднеется, только не пройти к нему. Будем топь гачивать. На несколько лет работы хватит.

— Можно я кое-что спрошу?

— Как из болот выбраться?

— Сразу догадались. Надо же...

— Что ж за трудность такая? Давно живу, многие спрашивали. Только нет у меня советов. Когда молодой был, я любил по болотам без нужды шастать. Любопытный был, глупый. Далеко уходил, очень далеко, но никогда не терялся. Да и старшие толковали: невозможно Чарусы покинуть. Куда не иди, они тебя завсегда к себе воротят. Почему? Никто не знает. Да так и лучше.

— Что ж тут хорошего?

— Хорошего? Хорошее в том, что болота нам, как отец и мать. Строгие, но никогда не отринут. Вы вон какие с чужбины приходите: больные, голодные, злые. Не любят вас болота, потому и морочат, кружат.

— Понятно.

— А на людей не ропщи. Они разные тут. Я вот к примеру сам Прошку не люблю. Встретишься с ним, потом всякие пиявки мерещатся, пауки огромные, а то и чудища невиданные. Но ведь живем…

На тропинке он повстречал Пелагию. Та метнулась к нему, вроде как присосаться, но Валерий толкнул ее и сказал:

— Нехорошо, мать, к чужим мужикам приставать.

Пелагия посмотрела на него. Насмешливо хихикнула.

— Ой, ли? Тут чужих нету. Будет тебе чваниться. Хочешь, ночью приду. Или не понравилось?

— Что?! — не понял Валерий. — Да иди ты куда идешь…

— Совсем глупый, — опять хихикнула Пелагия и легкой девичьей походкой поспешила дальше.

Стоило заглянуть к Николаю. При отсутствии своей странной сожительницы он становился разговорчивым. Заодно не мешало расспросить его насчет костей. Когда многие врут об одном и том же, возникают противоречия, из которых можно извлечь истину. Это из детективов, но это правильно.

Николай сидел за столом. Он не повернул головы на приветствие, лишь что-то невнятно буркнул.

«Расценим это как приглашение», — решил Валерий, прошел в комнату и уселся напротив.

Бывший водитель вездехода колупал в носу. Вернее рвал из ноздрей волосы. По всей столешнице валялись эти короткие кривые волоски.

«Не замечал, что у него такие заросшие ноздри», — подумал гость брезгливо.

Хозяин отвлекся от своего занятия, посмотрел недружелюбно. Вроде как раздумывал: выгнать немедленно или подождать. Победило любопытство. Николай криво ухмыльнулся, глянул на стол, удивился, покачал головой и дунул. Волоски закружились как снежинки. Они долго не хотели падать и лишь через некоторое время куда-то исчезли.

Валерий потряс головой.

— Пообедаем? — предложил Николай. — Вдвоем. Как мужик с мужиком. — Усмешка так и не сползла с его лица.

— А Пелагия?

— Она к Прошке пошла. Что-то у него кудесы не проходят. Полечит она его.

— Я мясо не буду.

— Почему ж?

— Боюсь, рыбака того кушаете. У Прошки рука варилась. А у тебя что. Ребрышки?

Николай сморщился. Прикрыл глаза, будто с досады, потом посмотрел на Валерия. Пристально посмотрел…

— Капри-и-изный, — протянул недоброжелательно. — Нет у нас мяса сегодня. Вчера доели. Козленок то был. Пелагия уже и кости выбросила. Ты ж сам видел…

— Как видел?

— Да в кустах прятался… Ладно-ладно, неси вон корчагу с шестка. Щи там. Постные. Как раз по тебе.

Стали ужинать. Николай ел нехотя, что-то все время в своей тарелке отпихивал, хлеба почти не кусал. Потом ни с того ни с сего поперхнулся. Крошки полетели на стол. Он схватился за рот. Его губы и щеки ходили ходуном, как будто там что-то билось и пыталось вылезти. Николай изо всех сил сжимал челюсти, но вдруг из его рта, сквозь губы прорвался какой-то бурый отросток. Он стал биться по щекам, подбородку и все тянулся и тянулся дальше. Николай прихватил его зубами. Закапала кровь. Отросток еще раз дернулся и, выскользнув изо рта, шлепнулся в тарелку. Извиваясь как змея, он проплыл по поверхности щей и скрылся в глубине. Черная кровь все капала из раскрытого рта Николая. Он сплюнул ее на пол, вытер губы тыльной стороной ладони и, как ни в чем ни бывало, продолжил хлебать щи ложкой.

— Не лезь, — ворчал он, отпихивая кого-то невидимого в тарелке.

Валерий оцепенев наблюдал за происходящим.

— Тебе нужен магнит, — неожиданно сказал Николай.

— Зачем?

— Чтобы сделать компас.

Гость оторопело кивнул.

— Запомни это. А его не бойся. — Хозяин ткнул ложкой в щи. — Это пияв. Он у меня во рту живет. Кровь дурную отсасывает, да зубы чистит. Поплавать ему видишь ли захотелось…

Валерий встал и, пятясь спиной к двери, пробормотал:

— Пойду я.

— Иди, — кивнул Николай. — Но помни: тебе нужен компас.