29.

Очнулся уже в деревне. В чьем-то дворе. Вокруг стояла толпа. Герасим и Прошка пинали его ногами. Сом бил палкой. Не больно. Палка была сухой и легкой, и деда это чрезвычайно сердило. Он аж синел, намахиваясь изо всей силы, а удара не получалось.

— Ногами бей, — посоветовал товарищу Прокофий.

Дед сопел, кряхтел, замахивался, но и ногами у него не получалось, — от своих замахов он сам чуть не падал.

В сторонке веселился Мисос. Дурачок был очень возбужден, и хотя сам не бил, но шумно радовался удачам других, комментируя каждый удар: «Эх!.. Да!.. О-хо!.. Так его!..».

Подскочила Пелагия.

— Не захотел меня, отверг, а ведь я старалась, — прошипела со злостью в ухо пленнику. — Теперь получай! — Она впилась в его губы зубами, прокусила их и слизнула брызнувшую кровь шершавым языком. Потом вцепилась в лицо ногтями, рванула вниз, срывая целые куски кожи.

— «Боже, как больно!», — уже в шоке подумал Валерий.

Пелагия отдернула руки. С ее пальцев капала кровь, с ногтей свисали полоски кожи. С довольным видом она осмотрела результат своего деяния и куда-то исчезла, отпихнутая очередным вершителем правосудия. Валерий вдруг понял, что его сейчас будут убивать. Он увидел заплаканное лицо Лиды. Ее гнали, кажется, даже пинали. Она побежала, а Мисос, кривляясь, догнал ее, шлепнул ногой по заду и так же кривляясь вернулся к команде победителей.

— Николай! — разбитыми в кровь губами позвал Валерий. — Спаси!..

Появилось лицо Николая искаженное злорадной мстительной гримасой. В руках он держал огромный хирургический скальпель. Почему-то отчетливо вспомнилось: точно такой ему приходилось однажды видеть. В морге. И еще где-то. Бывший водитель вездехода, а может быть несостоявшийся пластический хирург, склонился, спихнул с головы Валерия шапку, деловито примерился и четким профессиональным движением взмахнул два раза своим жутким инструментом. Подхватил окровавленные уши жертвы и радостно заржал:

— Холодец сварю!

Валерий еще увидел, как подошел профессор. Он отозвал Прокофия, что-то сказал ему деловито, показывая на жертву самосуда. Прокофий кивнул и Аркадий Аркадьевич передал ему чисто вымытую тряпицу.

Сом все-таки попал ногой в висок, и сознание померкло. Потом он услышал возню и снова открыл глаза. Приподнял голову, попытался сесть. Деревенские устали. Они уселись в сторонке, прямо на земле постелили холстину и устроили пикничок. Разложили закуску. Сом разлил что-то по кружкам. Все выпили. Возбуждение еще не утихло. Они поглядывали на полуживого Валерия и что-то радостно предвкушали.

— Василий опять не пришел, — сказал Прокофий. — Вот выродок!

— Ладно, пусть. У него поросят много, — хихикнул Сом. Он заметил, что Валерий смотрит на них, и вдруг сжалился. Налил в кружку из бутылки, подошел к беглецу.

— Мне? — удивился Валерий, заискивающе и умоляюще глядя деду в глаза.

— Выпей, легше будет, — приободрил Сом.

Валерий с трудом проглотил жидкость оказавшуюся крепким самогоном. Было уже понятно, что произойдет дальше, но почему-то ненависти не ощущалось. Наоборот, ему хотелось ненавидеть и презирать только себя. За глупость. За наивную самоуверенность. А ведь его предупреждали. И не раз. Ему добра желали. А он их всех подвел. А они… вот… даже самогона налили… Хорошие, гостеприимные люди… Сколько с ним нянчились…

И тут он увидел свой рюкзак. Совсем рядом. Сом отошел к компании. Там опять загалдели. Валерий развязал тесемки, достал наган. Хладнокровно вставил ствол в рот. Шум тут же затих — все смотрели на него. Такой неожиданный поворот событий показался собравшимся селянам странным, вернее им было всё равно. Они стояли, глупо улыбались, и только Прокофий выглядел озабоченным. Он быстро подскочил к Валерию и зашептал:

— Брось. Не трать патрон зря. Еще пригодится…

— Кому. Тебе? — прошамкал Валерий, не вынимая ствол изо рта. — Ты же и стрелять-то не умеешь. Ты же всего лишь колдун, Прохор.

— Я?

— Ты-ты…

Прокофий, казалось, растерялся. Он метнулся к толпе. Подхватил топор с холстины. Ринулся в сторону Валерия.

— Стой! — раздался грозный окрик. — Он сам должен согласится.

Прокофий замер. Все стали переглядываться и не понимали, что им делать дальше. Произошел какой-то сбой в их отлаженном годами ритуале. И вдруг Валерий увидел перед собой Мисоса. Местный дурачок незаметно подобрался поближе, смотрел настороженно и в тоже время со спокойной уверенностью в своих силах.

— Ты готов к смерти? — спросил он негромко, противно скалясь, и пуская по подбородку слюни.

— Да, — прохрипел Валерий.

— Принимаешь ли ты ее с радостью, как искупление?

— Нет!

Лицо Мисоса мгновенно преобразилось. Теперь это было не лицо деревенского дурачка, а морда зверя.

Валерий нажал на спусковой крючок. Боёк дрогнул, но не взвёлся.

— Силы нет? — посочувствовал Мисос. — И не будет…

Деревенские, тихо перешептываясь, собирались вокруг. Валерий сложил один на другой два больших пальца, надавил. Боек даже не приподнялся.

Мисос приблизил свое лицо вплотную. Оскалил зубы, брызнул слюной. Кончиками пальцев легонько толкнул свою жертву в лоб.

— Хватит, — сказал он. — Спи!..

Какая-то невыносимая лёгкость стала переполнять тело Валерия. Исчезло ощущение рук, исчезла боль. Еще чуть-чуть и от его сущности остался бы только слух, как тогда, когда к нему явилась та загадочная незнакомка. И вдруг Валерий отчетливо понял… Вот кто, а не Прошка является первопричиной всех здешних бед. Вот кто превратил деревню в колонию шизофреников. Как там было написано: «…и перестал он болеть и стареть. Но не нашел Митока в своем кощунстве радости, потому как лишил его Господь за эту дерзость головы». Возможно это не совсем точный перевод со старославянского. Не головы лишил, а разума!

— Митока! — прохрипел Валерий, не вынимая дуло изо рта.

Глаза Мисоса округлились. Рот захлопнулся. В его глазах вспыхнул какой-то бесовский огонь. Дикая боль и усталость вернулись к Валерию. И тут он заметил, как взводится боёк нагана. В последний миг ему удалось выдернуть изо рта дуло и резко повернуть его в лицо Мисоса. Сухо, но почти торжественно и очень внятно, словно кто-то поставил четкую точку, прогремел выстрел.