День рождения.

Выписали её из больницы в конце мая, на день рождения мужа.

В доме шло приготовление к празднику. У всех было приподнятое настроение, все радовались, что и на этот раз беда обошла их семью стороной. Каждый занимался своим делом. Обе мамы готовили на кухне торжественный ужин. Тася у компьютера завершала ролик с праздничным поздравлением, начатый ещё до больницы. Семён Андреевич разжёг во дворе мангал и принялся готовить своё коронное блюдо — шашлык, дразня родных ароматом запекающегося на углях мяса. Александр с мальчишками топили баню.

Банька у Михайловых была сделана с большой любовью. Начиналась она с небольшого тамбура, где зимой оставляли верхнюю одежду, при входе в предбанник, который служил одновременно и комнатой отдыха. В моечном отделении Александр, как и мечтал, установил большую дубовую купель. Стены, пол, потолок парилки он обшил осиновой вагонкой, а верхний и нижний полкисделал из берёзовых досок.

Мужчины любили париться от души, забравшись на полок, они поддали в каменку душистого травяного настоя из чабреца и стали хлестать друг друга березовыми вениками, ахая от наслаждения. Когда жар стал невыносимым, они по очереди окунулись в купель с холодной водой и разомлевшие, умиротворённые, вышли в комнату отдыха, расположившись на застланных простынями деревянных лежаках, потягивая приправленный мятой отвар из ягод шиповника и боярышника, который всегда в банный день готовила Татьяна Васильевна.

— Максим говорит, что вы с ним в городскую сауну ходите, это при такой-то баньке? — поинтересовался у зятя Семён Андреевич.

— Иногда ходим. Максу нравится после парилки в бассейне плавать.

— Лиза у меня ванну предпочитает, не понимает, какое это наслаждение похлестать себя веничком — все косточки и жилочки расправить.

— Малыш подрастёт, с малых лет к бане буду приучать.

— Вот это верно! Чтобы напарником у отца был.

В дверь просунулся Паша, не заходя в комнату, он сказал:

— Там баба Таня с бабой Лизой уже давно стол накрыли, велели вам поторапливаться.

— Даже в день рождения человеку насладиться банькой не дают! Скажи, что уже одеваемся, — ворчливо ответил дед.

Вскоре вся семья сидела за столом, накрытым белой скатертью, уставленным закусками и салатами. Посередине стояло большое блюдо с румяными кусочки свинины, вперемешку с запеченными овощами, сладким перцем, кружочками баклажан, помидор, маленькими круглыми луковками.

Александр сидел во главе стола напротив большого экрана домашнего кинотеатра. Праздник начался с поздравления под весёлую песню Натали:

О боже, какой мужчина,

Я хочу от тебя сына.

И я хочу от тебя дочку,

И точка, и точка…

Пока певица пела, на экране разворачивались веером, кружили спиралью, замирая на несколько секунд фотографии именинника.

Вся жизнь Саши яркими красками промелькнула перед глазами родных: крохотный голенький малыш, и следом уже серьёзный первоклассник с огромным букетом цветов, спустя мгновение — счастливый жених, ведущий за руку красавицу невесту. В заключение ролика Тася поздравила любимого мужа с днём рождения.

Поздравлений в этот день было много, и в каждом звучало радостное ожидание пополнения семьи, надежда и вера что всё у них будет хорошо.

*****

На следующий день внуки уговорили деда и бабушек съездить в новый парк аттракционов. Тася и Александр остались вдвоём.

— Я в твоём цветнике сделал фонтан, как ты давно об этом просила. Никому его ещё не показывал, ждал тебя, пошли, посмотрим, — позвал Саша жену.

Цветник был любимым местом отдыха Таси. Там стояла деревянная, покрытая лаком восьмиугольная беседка, с решётчатыми стенами и проёмами, выполненными в виде арки. Летом её заплетал хмель, давая тень и прохладу в жаркие дни. Тасе давно хотелось устроить напротив неё маленький пруд с фонтаном. Наконец-то желание сбылось. Саша открыл спрятанный в кустах сирени вентиль, и из выложенного диким камнем водоёма, в воздух поднялись искрящиеся струи воды.

— Какая красота! Спасибо Сашенька! — Она обняла и поцеловала мужа. — Я в пруду посажу лилии, и будет очень красиво, так давно об этом мечтала.

— Ты займёшься этим в следующем году. Нынче у тебя другие заботы. Пошли, отдохнём в беседке, — позвал он.

— Пойдём, пока остались вдвоём, я хочу с тобой поговорить.

— О чём? — устраиваясь на скамейке, спросил он.

— Саша, нашему ребёнку скоро семь месяцев, а мы для него ещё ничего не приобрели. Я хочу проехать по магазинам и сама купить всё что нужно.

— Боишься повторения недавних событий?

— Боюсь. Вы все от испуга становитесь растерянными и неадекватными. Я приготовлю вещи для себя и малыша, и спокойно буду ждать, когда надо будет ехать в роддом.

— Хорошо! Завтра я свободен, отправимся в магазины.

Тася замолчала, глядя на струи фонтана, сверкающие на солнце.

— У меня такое впечатление, что ты хочешь что-то обсудить и не знаешь с чего начать? — взяв за руку, вывел её из задумчивого состояния муж.

Она вздохнула и, глядя ему в глаза, произнесла:

— Я должна тебе признаться, что долгое время старалась не думать о малыше, как о своём ребёнке. Понимаю, как это звучит дико, но я вела себя как суррогатная мать, сосредоточившись на физиологии. У меня была одна цель — выносить плод, не думая, каким он родится.

— Почему?

— Боялась. Сейчас мне так стыдно за это, — глаза Таси наполнились слезами. Вытерев мокрую дорожку на щеке, она проговорила, — когда две недели назад мне сказали, что будут делать кесарево сечение, я так напугалась за него.

— Не плачь, всё же обошлось, — прижав её к груди, сказал Саша.

— Наш мальчик молодец! В первую ночь в стационаре он так крутился, словно пытаясь отчего-то освободиться. Я места себе найти не могла. Потом положила ладони на живот и впервые с ним заговорила. Я рассказывала ему о тебе, о Максиме и Паше, говорила, что мы его любим и ждём, он, словно услышал меня, успокоился. Назавтра на УЗДГ все результаты были хорошими, даже доктор удивился.

— Узнаю мой характер, — улыбнулся муж.

— Он и, правда, такой же деловитый как ты. Во время обследований я постоянно наблюдала за ним на экране монитора, смотрела, как он копошится у меня в животе, трогает себя, играет пуповиной, и пустоту в душе, от которой я не могла избавиться все эти месяцы, заполняла любовь к моему крохотному сыночку. Сердце замирает от этого чувства. Я так его люблю!

— Наконец-то ты прозрела! Я никогда не верил во все эти бумажки. Я верил своим глазам, которые видели нормального мальчишку, только маленького, очень похожего на меня.

— Хвастун! — засмеялась она и прижалась к его плечу.

Они замолчали, каждый думая о своём.

— Ты, верно, сказал, прозрела! Я долго думала, что повлияло на моё состояние, почему мне было так тяжело, а потом поняла. Наше общество зомбирует нас, навязывая нам идею здорового социума, в кавычках.

— Стоп, доцент! Вы сейчас не на лекции, извольте объясняться нормальным, человеческим языком.

— Не подсмеивайся! — она шутливо толкнула его в бок.

— «Здоровый социум в кавычках» — это, по-моему, перебор, хотя я давно привык подобным твоим словам.

— Послушай, то, что сейчас скажу, для меня важно! — по серьёзным глазам Таси, в глубине которых затаилась боль, Саша понял, что предстоит трудный разговор.

— Я долго размышляла над этим, благо время хватало. Ответь мне, почему в нормальных семьях боятся рожать детей с генетическими отклонениями, оставляют их в больнице? Я сейчас не говорю о неблагополучных семьях.

Александр растеряно посмотрел на неё, потом ответил:

— Если честно, я над этим никогда не думал. Может, люди бояться несвободы, такой ребёнок требует большого внимания, ухода. Каждый хочет гордиться своим потомком, его достижениями, а больной ребёнок не поступит в университет. Ну и продолжение рода, тоже немаловажно.

— А вот животных люди не боятся заводить. Они тоже требуют ухода и лишают своих хозяев свободы, когда нужно поехать на отдых. Они никогда не поступят в университет, и уж, во всяком случае, не дадут человеку продолжение рода. Тем ни менее они их самозабвенно любят, лелеют, водят на выставки и гордятся их достижениями, лечат, говорят о них друзьям.

— Ну и сравнила! Это же ребёнок, твоя плоть и кровь, а ответственность какая!

— Значит, его можно бросить в больнице, если он не имеет тех возможностей, что обычный ребёнок, а ещё лучше убить, пока в животе? — глаза Таси загорелись от ярости.

— Почему ты заговорила об этом? Из-за нашего сына?

— Да! Раньше я всё это знала, но знания не трогали душу. Я жалела детей и родителей, но не вникала в причину происходящего, — с горечью в голосе произнесла она. — Когда мне довелось пройти все круги ада из-за отношения ко мне и нашему малышу, и пропустить всё это через сердце я поняла, что систему надо ломать.

Она встала, прошлась по беседке, остановилась напротив Александра и, пристально глядя в глаза, произнесла:

— Ужас в том, что мы убиваем живого человека потому, что он в чём-то отличается от нас. Каждому, кого заподозрят в малейших отклонениях в параметрах, система выносит приговор, который обжалованию не подлежит: «Такие не имеют права, жить!». Якобы из гуманных соображений, родителям говорят: «Подумайте, как будете мучиться вы с больным ребёнком, как будет мучиться дитя, родившись больным». А потом завуалировано, иногда и напрямую предлагают: «Давайте лучше его убьём, пока он маленький и не увидел свет, и вы будете продолжать жить как прежде, без страданий». И никто не задумывается, что будет с душой матери после этого, что духовные страдания порой неизмеримо ужаснее, чем физические.

— Ты говоришь такие страшные вещи… Тебя что, вынуждали делать аборт? — его лицо исказилось от гнева.

— Предлагали? Да нет, требовали! А ещё меня просто хотели выгнать из больницы на Курнатовского, говорили, что с такой патологией не лечат. Хорошо ещё, что есть люди в белых халатах, для которых долг врача превыше всего.

— Ты мне об этом ничего не говорила.

— Я не сомневалась, что вы бы встали на мою защиту, но не хотела скандала, поэтому о многом молчала.

— Ты всегда стараешься всё решить сама, — обиженно упрекнул он.

— Прости, но у меня хватало сил только на то, чтобы бороться за ребёнка.

Они снова замолчали, обдумывая сказанное. Через некоторое время Тася промолвила:

— Я боялась, что наша семья, боясь пересудов, замкнётся в нашем маленьком кругу, что мы будем скрывать его, стараясь вообще никому о нём не говорить. А потом поняла, что менять надо здесь, — она прикоснулась ладонью к груди. — Саша! Может отношение к таким людям является мерилом, насколько мы цивилизованны? Мерилом, определяющим: кто ты — человек разумный, или животное? Почему мы, такие умные, образованные, всё больше становимся рабами наших страхов, боимся не соответствовать общепризнанным стандартам?

Александр потянул её за руку и посадил рядом с собой.

— Тася, я согласен с тобой, ты всё говоришь правильно, — мягко произнёс он. — Но, сколько найдётся людей, которые найдут массу аргументов против твоей теории, напомнив о здоровье нации и многом другом. И ты недооцениваешь роль женщины-матери. В конце, концов, это ей решает жить ребёнку или умереть, и хорошо, что ты у меня не такая.

— А знаешь, Саша, я им не судья, — неожиданно легко согласилась она. — У Юрия Левитанского есть хорошее стихотворение, мне кажется, что лучше, чем он, о выборе никто не писал:

Каждый выбирает для себя

женщину, религию, дорогу.

Дьяволу служить или пророку —

каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе

слово для любви и для молитвы.

Шпагу для дуэли, меч для битвы

каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе

щит и латы, посох и заплаты.

Меру окончательной расплаты

каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя...

Выбираю тоже — как умею.

Ни к кому претензий не имею.

Каждый выбирает для себя

— прочитав стихотворение, Тася помолчала, а потом добавила:

— Пойми, я не ставлю себя выше общества, я такая же, как все. Сначала испугалась, что мой ребёнок родится особенным и общество отвергнет его. Боялась представить, как наша семья будет жить со всем этим. Ты знаешь, как я скрывала свою беременность ото всех. А самое страшное, Саша, что я была на грани, чтобы принять решение и убить его, — Тася вытерла слезинку, скатившуюся по щеке, и договорила, охрипшим от волнения голосом:

— Я не слушала своё сердце и не думала, что во мне моя кровинка, часть меня, дорогой мне человечек, который не виноват ни в чём. Я много допустила ошибок, мучилась сама, мучила тебя. Малыш, наверное, тоже страдал вместе со мной. Но я отвергла навязанное мне и стала Матерью. Мне неважно, какой он родится. Ты не поверишь, как мне сейчас легко от того, что я приняла его таким, какой он есть.

— Я верю тебе, родная моя, — он нежно поцеловал её в мокрый уголок глаза. — Верю, потому, что нам всем было трудно в эти месяца. Только я всегда был рядом и не дал бы тебе ступить за ту грань.

— Знаю. Потому и люблю, — Тася обняла и крепко поцеловала мужа.

За воротами раздался шум машины.

— Наши приехали. Пошли встречать, — поднимаясь со скамейки, позвала она.

*****

В магазине Тася держала в руках крохотные одежки, и сердце трепетало от нежности. Все эти маленькие шапочки, распашонки, ползунки, носочки приводили в умильное состояние. Она не думала, что покупки доставят столько радости. Срок родов врачи определили на август, поэтому купили всё летнее, легкое. Долго выбирали ленту, которой перевязывают в роддоме конверт с ребёнком, наконец, остановились на синей, вышитой аистами.