Кто вправе тебя судить?

По графику двадцатого марта у Таси был приём у генетика. Елена Павловна расспросила её о самочувствии, и похвалила:

— Вы правильно сделали, что перевелись на учёт в поликлинику перинатального центра. Виктория Викторовна опытный врач, мы знакомы. Теперь о дальнейшем обследовании. Я записала вас в Диагностическом центре на доплер. В начале недели пойдёте туда.

— Что это такое?

— На этом аппарате проверяют функцию плаценты, устанавливают полноту кровоснабжения сосудов плода. Это обследование обычно делают на более позднем сроке но, учитывая ваши обстоятельства, сделаем его сейчас. В направлении всё написано, — она подала ей листочек бумаги. — Таисья Семёновна, а когда вы поедете в Иркутск на кордоцентез? — спохватившись, поинтересовалась доктор.

— Я решила туда не ездить, потому, что аборт всё равно делать не буду, а прокол может спровоцировать выкидыш.

— Ну что ж, это ваше право.

Получив результаты исследования, Тася пошла на приём к гинекологу.

— Нужно ложиться в стационар, на Курнатовского, — прочитав заключение, сказала Виктория Викторовна. — Не очень хороший кровоток от плаценты к ребёнку.

— А почему туда, а не к вам? — встревожилась Тася.

— У нас нет барокамеры, а там она есть. Нужно подлечить плаценту. Я напишу записку заведующей отделением Ольге Николаевне. Обращайтесь напрямую к ней.

Тася поехала в гинекологическое отделение вместе с Александром. Оформив историю болезни, медсестра сказала, чтобы верхнюю одежду пациентка сдала на склад или отдала сопровождавшим её родственникам. Тася переоделась в халат, забрала пакет со всем необходимым, и передала сумку с вещами мужу. Выяснив, в какую палату её определили, и где находится кабинет зав. отделением, она поднялась на четвёртый этаж. Отыскала по табличке на двери кабинет заведующей, спросив разрешение, вошла. В комнате находилось две женщины. Одна из них, сидела за большим столом, заваленном папками с документами, что-то читала. Вторая, заглядывая в листок бумаги, быстро печатала на компьютере.

— Здравствуйте! Мне нужна Ольга Николаевна, — пройдя к большому столу в середине кабинета, промолвила Тася.

— Я, Ольга Николаевна, присаживайтесь, — с приветливой улыбкой представилась Тасе сероглазая, средних лет женщина.

— У меня для вас записка от гинеколога из перинатального центра.

Врач взяла из её руки листочек бумаги, внимательно прочитала.

— Я сдавала анализ на хорионбиобсию, генетик мне поставил диагноз тетраплоидия. Но, так как ребёнок по УЗИ развивается нормально, допустили, что анализ показал мозаицизм ограниченный плацентой, — Тася подробно изложила свою историю. Заведующая отделением внимательно, не перебивая, выслушала её.

Врач, что сидела за компьютером у окна, оторвалась от работы и тоже заинтересовалась рассказом пациентки. Позже, Тася поняла, как ей не повезло, что именно в это время доцент кафедры гинекологии, кандидат медицинских наук Ахмедова Изольда Наумовна решила поработать в кабинете заведующей.

— Виктория Викторовна ставит вам фетоплацентарную недостаточность, это мы и будем лечить. А с остальным пусть генетики разбираются. Идите в палату, устраивайтесь, скоро придёт лечащий врач, осмотрит вас и сделает назначения. — Ольга Николаевна вызвала медсестру и велела проводить пациентку.

В палате, куда определили Тасю, лежали на сохранении две молодые беременные женщины, мамы которых, как потом, оказалось: были с Тасей одного года рождения. Одна их них, окружённая вниманием родных, капризничала, требовала то фруктов, то солёной рыбки, ела всё подряд, а потом страдала от токсикоза. Вторая девушка была одинокая, очень самостоятельная, говорила, что никакой муж ей не нужен и, тайком от врачей, бегала курить на балкон. С соседками Тасе не повезло, общих тем для разговора найти было трудно. Хорошо, что прихватила с собой роман Ольги Елисеевой «Екатерина Великая», который дочитать дома не хватило время.

Лечащий врач — Нина Юрьевна пришла после обеда. Она записала необходимые данные, сделала назначения.

Два дня прошло спокойно, Тася сдавала анализы, принимала лечение, впервые побывала в барокамере. Утром на третий день, в палату заглянула медсестра, и крикнула:

— Михайлова! Берите пелёнку и идите в смотровую. Там ведущие специалисты будут проводить обследование вновь прибывших.

Когда Тася спустилась на третий этаж, возле кабинета уже стояла очередь. Женщин приглашали для осмотра, называя фамилии. Наконец вызывали её.

Она вошла, огляделась… Посредине комнаты, напротив большого, ничем не завешанного окна находилось кресло, вокруг него стояли ведущие специалисты: Ольга Николаевна, доцент Ахмедова и начмед Голикова. Они слушали Нину Юрьевну, которая зачитывала историю её болезни. Начмед Голикова велела пациентки залазить на кресло. Тася поглядела на окна дома напротив, и почувствовала себя узницей, которого равнодушные инквизиторы раздели и решили распять на виду у толпы. Подавленная, она постелила пелёнку и взобралась на кресло. Начмед с недоброжелательным лицом, небрежно осмотрела её и велела одеваться. Нина Юрьевна закончила доклад, зачитав диагноз генетиков о тетраплоидии. Тася попыталась объяснить, что анализ, скорее всего, указал на мозаицизм ограниченный плацентой, но Голикова грубо прервала ее, предложив выйти и подождать в коридоре. Через неплотно прикрытую дверь, Тася слышала, как Изольда Наумовна оживлённо читала лекцию своим коллегам:

«Тетраплоидия — редкий вариант хромосомных аномалий, при котором увеличивается полный набор хромосом…» — по голосу Тася слышала, как кандидат медицинских наук упивается возможностью донести до коллег недоступную для них информацию. Для себя ничего нового, кроме поверхностно выхваченных из интернета фраз, Тася не услышала. То, о чём говорила Ахмедова, она уже давно выучила наизусть.

Она ждала, что её позовут обратно, но выглянула медсестра и назвала фамилию следующей женщины. Почувствовав себя отработанным материалом, по которому вынесли вердикт и потеряли интерес, Тася ушла в палату. Легла на кровать, накрывшись с головой одеялом. На душе было мерзко. Она хотела во время осмотра получит больше внимания, помощи, ожидала, что ей расскажут, как избежать вреда, который может быть нанесён ребёнку. Но её заботы никого не волновали.

Через некоторое время палатная медсестра пригласила её в кабинет зав. отделением. Там присутствовали врачи в том же составе.

— Михайлова! Когда и где проходил консилиум по поводу вашей генетической патологии, — похлопывая по ладони свёрнутой в трубочку историей болезни, спросила Голикова.

— Консилиума не было. Мы с мужем решили оставить ребёнка, так как по заключению УЗИ он развивается нормально.

— УЗИ не всегда показывает пороки, — произнесла уже знакомую фразу начмед. — Всё ясно. Выйдите, лечащий врач сообщит вам наше решение.

Тася вернулась в палату. От злобного, презрительного отношения к ней, посмевшей оставить ребёнка, несмотря на медицинское заключение, хотелось выть. Отвернувшись к стене, стиснув зубами уголок подушки, стараясь, чтобы не услышали соседки, она тихо заплакала. Но побыть в одиночестве со своей болью ей не дали. Не прошло и часа, как пришла Нина Юрьевна и снова пригласила к заведующей. В кабинете, кроме Ольги Николаевны никого не было. Тася прошла и села на стул. По лицу доктора было видно, что она растеряна и подавлена от того, что ей предстояло сказать.

— Начмед потребовала, чтобы я вас выписала. Изольда Наумовна считает, что такое генетические заболевание плода, как тетраплоидия, наука ещё не научилась лечить и если приедут проверяющие из Москвы, возьмут вашу историю болезни и узнают, что мы лечим пациентов с подобным диагнозом, нас засмеют.

Тася встала и, молча, вышла из кабинета. В палате никого не было. Она набрала номер телефона своей лучшей подруги детства:

— Наташа, они не хотят лечить моего малыша, — всхлипывая, сказала в трубку.

— Тасенька, как же так? Ты же вчера говорила, что всё хорошо…

— Они бояться, что над ними будут смеяться, что они лечат генетического урода-а-а! Наташка! Я уже не могу больше бороться с этими ветряными мельницами! Здесь одна длинноносая крыса — доцент Ахмедова, прицепилась ко мне. Она никто, должности никакой не занимает, ко мне никакого отношения не имеет, решила умом блеснуть на моём уникальном случае.

— Тася отправь её подальше! Что она тебе может сделать?

— Не могу-у-у. Она к начмеду, этой старой стерве бегала, наушничала, о том, что лечить меня бессмысленно, только деньги тратить, а та велела выписать меня.

— Не плачь, они не имеют права!

— Имеют! Напишут, что нет специалистов, способных излечить тетраплоидию, а их во всём мире нет, и будут правы.

— Но ты же говорила, что диагноз другой?

— Да, другой! Я сердцем чувствую, что мы попали в этих счастливых два процента. Но они же меня не хотят слышать! — Тася снова горько разрыдалась.

— А Саша с Елизаветой Петровной, почему молчат, ничего не предпринимают?

— Они ничего не знают. Я им не рассказываю. Не хочу конфликта. Я знаю, какой шум они поднимут, а у меня на всё это нет сил.

— Тогда сама соберись, успокойся и заставь врачей себя услышать. Кроме тебя этого никто не сделает. Хочешь, я к тебе приеду? Вкусненького напеку и приеду.

— Уже поздно, сиди дома. Как хорошо, что ты у меня есть. Я же родным и десятой доли сказать всего не могу. Ты бы видела, какими страдающими глазами они на меня смотрят, мне после этого белый свет не мил, так их жалко.

— А ты мне звони. Если всё на душе копить, так с ума сойти можно.

— Хорошо, родная. Прости, тут, кажется, снова пришли за мной.

— Держись. Мы с тобой!

Тася вытерла слёзы и грубо спросила стоявшую у кровати Нину Юрьевну:

— Что, вещи собирать?

— Вас Ольга Николаевна зовёт. Ей нужна выписка с заключением генетика.

Тася порылась в папке с бумагами, взяла нужный документ и пошла к заведующей. В кабинете решительно прошла к столу, села, положив выписку на стол.

— Ольга Николаевна, вы можете меня выслушать?

— Да, конечно.

— Я всё слышала, о чём говорила Ахмедова в смотровом кабинете. Она знает только то, что написано в «Гугле», не больше. При хорионбиопсии в двух процентах встречается мозаицизм ограниченный плацентой, когда кариотип плода не страдает. Она почему-то ничего об этом не сказала.

— Не думаю, что она даже слышала об этом. Поймите, Тася, ни я, ни кто-то другой в этой больнице ни разу не сталкивались с таким диагнозом.

— Я приняла решение не делать аборт, потому, что по УЗИ ребёнок нормальный.

— Вам уже говорили, что при этом исследовании не всегда видно патологию плода.

— Только не при удвоении хромосом, это не тот случай.

— Честно скажу, вряд ли кто-то знает в этом здании больше чем вы о тетраплоидии, но то, что у вашего ребёнка нет генетической патологии, никто не может подтвердить. Это можно узнать, только сделав кордоцетез.

— Я кордоцентез делать не буду.

— Почему?

— В двадцать две недели мне сделают анализ. Потом ждать три недели. Я буду находиться в стрессе целый месяц и нанесу вред своему здоровому ребёнку, тем более сам прокол небезопасен. Даже если диагноз подтвердится, приму, как есть, и доношу его. Я не смогу быть убийцей. Не я жизнь давала, не мне её отнимать.

— Вы не пятнадцатилетняя девочка. Сделали выбор осознано, как взрослая, неглупая женщина.

— Ольга Николаевна, давайте взвешивать по принципу меньшего зла. Если это тетраплоидия вы, конечно, ничем не сможете ему помочь. А если во всём виновата плацента, и ребёнок здоров? Без оказанной вовремя помощи, он родится больным. В первом случае всю ответственность я беру на себя, а во втором, когда кариотип плода окажется нормальным, но вы не выполните свой долг, откажете мне в медицинской помощи, будете виноваты вы. И тогда мне и моему мужу станет всё равно, будут над вами смеяться проверяющие из Москвы или нет.

— Вы мне угрожаете?

— Нет. Поверьте, решение оставить ребёнка далось нам нелегко. Мы приняли его вместе с мужем. Последний раз, когда делали УЗИ, малыш услышал музыкальный звонок телефона и стал танцевать. Ольга Николаевна! У меня в животе не кусок мяса, а маленький человечек, с ручками, с ножками, он чешет свой курносый нос короткими пальчиками, у него бьется сердечко. Вы хотите, чтобы оно остановилось?

Зав. отделением смотрела на сидевшую перед ней женщину с бледным лицом, с опухшими от слёз глазами, полными решимости бороться за жизнь своего ребёнка и к сердцу прихлынула волна уважения и сострадания. Она видела всякое за долгую работу в гинекологии. Сколько мамаш рыдало в этом кабинете, билось в истерики, расписывая свою горькую жизнь, умоляя сделать аборт на большом сроке беременности. Ни одна из них не вспомнила, что говорит о живом ребёнке. Они хотели избавиться от своих детей, как от свалившейся на них злой напасти. А эта, зная, что есть только два процента из ста, что её малыш родиться здоровым, бьется с медицинской машиной, которая всегда считала и считает, что дети с генетической патологией не должны появляться на свет.

— Я не имею право на вас давить и уважаю ваше решение. Как доктор я обязана выполнить всё, что от меня зависит. Проверяющих мне бояться поздно, главное чтобы моя совесть была чиста. Идите Тася в палату, отдыхайте, завтра продолжите процедуры. Мы выпишем вас тогда, когда лечение покажет хорошие результаты.

— А начмед?

— Это уже моя проблема.