Глава одиннадцатая

2012 год. Июль. Санкт-Петербург. Центр города.

Стихийный завтрак с новой знакомой плавно перешёл у Хизова в затяжную прогулку. Несколько часов кряду они с Идой бродили по центру города, болтая о разных пустяках. Бессчётное количество раз заходили в какие-то кафе, выпивали по пятьдесят грамм ликёра или чего покрепче и шли дальше. Ели мороженое на Дворцовой площади, шаверму на Марсовом Поле и шашлык у добродушного грузина в забегаловке на Литейном. Курили, сидя на перилах Троицкого моста, и кормили уток на Фонтанке.

Первое время Олег, как мог, распускал хвост, потом начал потихоньку расспрашивать свою спутницу. О своём прошлом Ида рассказывала неохотно. Было понятно, что она давно живёт в Санкт-Петербурге одна, что откуда-то сюда переехала, как и Олег, но не более того. Зато она знала массу интереснейших городских баек и исторических анекдотов, отлично ориентировалась в запутанной архитектуре Петроградской стороны и разбиралась в истории города. А ещё с возрастающим интересом поглядывала в сторону Олега. Хизов понимал, что начинает терять голову, но поделать с собой ничего уже не мог. Наличие рядом симпатичной и умной девушки, которую он смог заинтересовать, всегда срывало в его рассудке какой-то стопор, отвечающий за дозировку здравого смысла. По разумению Олега, этот день обязан был закончиться хотя бы обменом телефонами и перспективой дальнейшего общения. На большее Хизов пока не смел и рассчитывать. Ну, разве что, поцелуй. Можно даже в щёчку. По-дружески.

Поцелуй, доставшийся Олегу на прощание, был вполне настоящим. Губы Иды оказались с привкусом лёгкой горечи. Когда он смог наконец оторваться от них, то наткнулся на очень серьёзный взгляд зелёных глаз.

— Позвонишь?

— Позвоню, — он чуть улыбнулся, но девушка коротко мотнула головой:

— Обещай.

— Честное слово, — твёрдо ответил Хизов.

— Что-то в тебе есть, Олежка. Я, знаешь ли, не имею привычки вешаться на шею первому встречному, угостившему меня завтраком…

— И обедом заодно.

— Не перебивай. Так вот, что-то в тебе есть. И мне это нравится, — она улыбнулась, в глазах запрыгали чёртики. — А может быть, у тебя просто физиономия внушает доверие.

— Ужас она должна внушать, — фыркнул Хизов, — с этим частичным параличом.

— Исправим, — небрежно махнула рукой Ида.

— Это каким же образом? Ты, насколько я помню, вольный художник, а не врач.

— Ну, знаешь… — Ида чуть замялась, — медицина, она разная бывает.

— Ой, вот только не надо рассказывать мне, что у тебя есть знакомая бабка, которая такие вещи зашёптывает. — Олег рассмеялся и осёкся, увидев выражение лица девушки. — Что с тобой?

— Не есть, а была, — тихо ответила Ида. — И не бабка, а мать. Хотя, наверное, и бабка тоже. Мама многому меня научила. Не смейся над этим, пожалуйста.

— Хорошо, не буду, — Хизов выставил ладони вперёд. — Как скажешь. Если не будешь заставлять меня пить отвар из летучих мышей и змеиных выползков, то полностью отдамся в твои опытные руки народной целительницы.

— Тебе всё шуточки, — вздохнула девушка. Крепко обняла Олега, потом отстранилась и легонько толкнула в грудь: — Иди. У тебя там были какие-то очень важные дела.

— Да уже и дел-то не осталось. — В душе Хизова надёжно обосновались полный покой и уверенность в том, что всё будет в порядке. «Влюбился я, что ли?» — подумал молодой человек и мысленно помотал головой. «Нет ещё. Но вполне к этому готов. Что ж, посмотрим».

— Ну, в любом случае, дела есть у меня. — Ида ещё раз на прощание легко поцеловала Олега, повернулась, мазнув его по щеке волосами, и быстро зашагала прочь по улице. Хизов хмыкнул.

— Ураган, а не девчонка, — пробормотал он себе под нос. Почесал в затылке и зашагал к ближайшей станции метро.

«Домой», — твёрдо решил он про себя. «Никаких больше встреч и разговоров на сегодня».

О желании встретиться с Радченко он благополучно успел забыть.

***

2012 год. Июль. Санкт-Петербург. Центральный офис Агентства «Альтаир». Кабинет Палача.

Занятие, за которым Мэрионн застала начальника Третьего отдела, явившись к нему в кабинет, было сложно назвать ординарным. Палач жонглировал. Простые деревянные шарики, покрытые облупившейся, практически выцветшей краской, мелькали под потолком, и даже самый внимательный наблюдатель затруднился бы назвать их количество. Мэрионн могла это сделать, и не только потому, что старые навыки оперативницы позволяли ей это. Она попросту знала, что их шесть: два красных, два зелёных и два синих. Старая-старая игрушка…

Несколько секунд прошло в молчании, затем шарики с лёгким стуком, один за другим, легли в подставленные ладони Палача. Он взвесил их в руках и осторожно выложил на подоконник. Потом чуть смущённо посмотрел на секретаря Агентства.

— Честное слово, это вышло случайно, — как бы извиняясь, сказал он. — Я не хотел напоминать о прошлом.

— Разумеется, — чуть улыбнулась женщина, с грустью глядя на шарики. — Вы же не Александр Евгениевич. Манипуляции подобного рода — его прерогатива. Тренируетесь?

— Даже мне нужно поддерживать форму, — пожал плечами Палач. — Медитации и энергетические практики — это, разумеется, прекрасно, но, как говорит Мо, — не стоит путать магию и здравый смысл. Что ж, сперва о делах?

— Разумеется. — Мэрионн открыла тонкую кожаную папку, которую до того держала под мышкой, и выложила на стол несколько листков. — Похороны Гвена пройдут в штатном порядке, на кладбище Агентства. Всё согласовано. Вследствие того, что останки получить не представляется возможным, будет погребён пустой гроб. Для утверждения осталась ваша подпись.

Палач сел за стол, быстро просмотрел бумаги, поставил размашистую подпись, потом медленно поднял взгляд на свою собеседницу.

— Тебе не кажется это неестественным? — негромко спросил он.

— Что именно?

— Вся эта ерунда с похоронами, — он собрал листки и взвесил их на ладони. — Мы лучше, чем кто-либо в этом мире, знаем, что эта пустая могила не будет иметь к Гвену никакого отношения. Кусок дерева поместят в землю, закопают с торжественными, установленными регламентом словами, пара сотрудниц прольёт слезинки в процессе церемонии, кто-нибудь напьётся… но это всё уже привычно и, что самое страшное, никому не нужно. Те, кто был с ним, и те, кому по-настоящему не безразлична его гибель, будут ездить на тот безымянный перекрёсток. А остальным останется этот положенный приличиями фарс.

— Ты не прав, — жёстко откликнулась Мэрионн. Обращение «ты» вырвалось у неё само собой, и стало понятно, что именно к подобному стилю общения давно привыкли оба собеседника. — Да, нам остаются пустые могилы, да, кажется, что мы привыкли к этому и будем хоронить Гвена и тех, кто последует за ним, с холодным сердцем. Но только кажется. Пустой гроб и плита над ним с именем и датами жизни — это символ. Знак того, что погибшие сотрудники не забыты, что бы с ними ни происходило. Того, что их смерть не напрасна, что их и наше дело живо.

— Тогда скажи мне, сколько ещё ты будешь этим заниматься? — негромко парировал Палач. — Сколько ещё ты, будучи живой, намереваешься строить из себя мёртвую и забытую всеми? И прилагать максимальные усилия к тому, чтоб так и было. Ты говоришь о символах, о том, что наши усилия не напрасны, а сама при этом…

— Я занимаюсь тем, чем могу заниматься, — прервала его Мэрионн.

— Чёрта с два. Ты можешь гораздо больше, а если можешь — значит, должна.

— Не тебе. И не Его Высочеству. Мой долг, Палач, — перед этими мальчиками и девочками, которые гибнут на заданиях, которые им даёте вы, зачастую моими устами. В одном ты прав: их действительно забывают, в самом обыденном смысле этого слова. Рано или поздно уходят те, кто знал их лично. Вы — начальники отделов, вам необходимо забывать тех, кто умер по вашей милости, иначе вы попросту рехнётесь. Но их помню я.

— В каком смысле?

— В самом прямом. С того момента, как я заняла свою нынешнюю должность, тринадцатого января тысяча восемьсот сорок третьего года, в Агентстве погибло шестьсот пятьдесят три сотрудника, из них шестьсот сорок один человек и двенадцать нелюдей. Я могу перечислить их поимённо, если у тебя возникнет подобное желание… я не вернусь, Палач, — без перехода подытожила она. — Что бы вы ни делали, что бы вы ни говорили, я не займу свою должность вновь, потому что теперь не могу смотреть на них как на инструменты. Все эти люди и нелюди погибли из-за наших ошибок. Я слишком долго имела дело с последствиями оных, чтобы вновь начать их совершать. Прости, но моя история как главы Четвёртого отдела завершена. Я слишком изменилась для этого.

— Я помню, какой ты была, — Палач понимал, что проиграл, но не мог не предпринять последней попытки. — И ты не боялась ошибаться, потому что знала: ошибки — путь к совершенствованию.

Мэрионн помолчала, потом обогнула стол, подошла к окну и с грустной улыбкой провела ладонью по деревянным шарикам на подоконнике.

— А я помню мальчика, которому я подарила первую в его жизни игрушку. Много ли от него осталось? Довольно, — она подняла руку, спиной почувствовав, что Палач хочет что-то сказать. — Надеюсь, ты донесёшь до Светлова и Его Высочества, что эта тема отныне закрыта раз и навсегда. Я более не желаю вести подобные беседы.

Она отошла от окна, собрала со стола листки в папку и направилась к выходу.

— Последний вопрос, — произнёс Палач, когда Мэрионн уже взялась за ручку двери. — Зная, что они всё равно будут гибнуть, зная, что мы будем совершать ошибки. Если проект «Детский Сад» одобрят… ты возьмёшься за него?

Молчание было долгим, но начальник Третьего отдела не решился прервать его. Наконец плечи женщины чуть содрогнулись, будто от тяжёлого, судорожного вздоха, но голос её прозвучал твёрдо:

— Возможно.

***

2012 год. Июль. Санкт-Петербург. Центральный офис Агентства «Альтаир».

В рекреационной зоне на пятнадцатом уровне было шумно. Даже чересчур шумно: там раздавались нетрезвые выкрики, звучала гитара, а на её фоне слышался звон стекла и удары кулаками по столам.

Рива, заглянувшая в столовую с целью пообедать, даже не сразу поняла, с чего такой ажиотаж и откуда в обычно спокойном месте взялась куча основательно нетрезвых мужиков, парней, девушек и дам, превративших помещение для расслабления и отдыха в банальный кабак. Только присмотревшись и заметив несколько знакомых лиц, она поняла, что это были оперативники «Двойки». Судя по всему, ночная смена дежурных по городу догуливала какой-то им одним известный праздник.

«Праздник?»

Девушка быстро пробежалась по памяти, мысленно галочками отмечая «красные дни календаря». По всему выходило, что никаких дат, включая внутренние, альтаировские, на этот день не выпадало. Рива взяла себе салатик и осторожно присела за дальний от шумной компании стол, одновременно прислушиваясь к нестройным выкрикам. Кажется, господа боевые оперативники пытались порадовать окружающих рок-сагой о потерянном рае, что должен обрести некто засыпающий. Протеже Жрицы знала эту песню и даже любила её, но исполнение, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Наконец припев был исполнен в последний раз.

«На три повторения больше положенного. Нет, ребята очень стараются, но… чёрт возьми, что за повод?»

Из-за стола поднялась высокая немолодая женщина. Щека её была изуродована рваным белёсым шрамом. Тёмные, коротко — под ёжик — остриженные волосы подчёркивали высокие скулы и острые черты лица, выделяя шрам, будто орден на груди ветерана. Оперативница несколько раз звонко хлопнула в ладоши, привлекая к себе внимание.

— Эй вы, пьяницы! — крикнула она. — Мы не кто-нибудь, а бойцы древнего союза. А значит, и говорить надо по-старому. Правильными и подходящими словами. Через рот.

Поднялся невообразимый гвалт, в котором угадывался общий смысл: мол, говори, а не болтай. Рива подивилась логике бойцов и приготовилась слушать речь. Женщина откашлялась:

— Я не мастерица, но попробую справиться. Сегодня мы провожаем в последний путь Гвена, крепкого энергетика по сути и оперативника по призванию, хитрого бойца и простого мужика, доброго за столом и злого в драке, хорошего и плохого, мудрого и тупого, чтоб ему там, за порогом, вкусно пилось и славно дралось! Выпьем!

— Выпьем! — рявкнуло разом добрых три десятка глоток, а Рива поперхнулась салатом.

«Это что же… поминки такие? Интересно у Второго отдела провожают ушедших».

Оперативница залпом осушила пол-литровую кружку пива, саданула донышком по столу и слегка осипшим голосом крикнула:

— Старшой! Давай вашу с ним любимую! Молчать, стервецы! — на этот раз она, кажется, обращалась ко всем остальным.

Компания притихла, давая певцу подстроить гитару и дать начало песне. При первых звуках голоса Рива забыла про еду, поднялась, резко отодвинув стул, быстрым шагом подошла к оперативникам и начала протискиваться вперёд, огибая стулья и столы. Ей никто не мешал.

В дебрях этих тусовок даже воздух стал ядовит.

Прилизанный демократ и бритый налысо кришнаит,

Слякоть выбравших пепси, банкиры и хиппи в дурман-траве,

Поп, кадящий иприт, всепожирающая попсня

И сытые хряки на BMW.

И то, что ты стоишь в стороне, — это уже хорошо —

Жить по полной луне…

В песне возникла пауза, и в этот момент Рива увидела самого исполнителя. Витольд сидел на стуле, с прямой, как крановая стрела, спиной. Его испещрённый нашивками форменный армейский китель был расстёгнут, являя взорам собравшихся аккуратный животик и широкие мышцы груди под майкой цвета хаки. Гитару он держал будто хрустальную статуэтку — нежно, но надёжно. Крупные мозолистые пальцы левой руки летали по ладам.

Вот только диск ты крутишь без толку,

Трубку брось, и прочь, чёрт возьми.

Браво, парень, — ты становишься волком,

Браво, парень, — ты не спишь под дверьми!

Ты вернёшься за полночь, когда все дрыхнут в чумной стране,

Дело пахнет осиной — вервольф, ты должен остаться извне.

Последний твой серый брат собрал манатки и был таков,

Здесь никто не вспомнит тебя, никто не узнает тебя в лицо

До броска и молнии твоих зрачков.

Протеже Жрицы не была эмпатом, но и без того услышала тянущую тоску и боль, которую Витольд вкладывал в строки неизвестного ей барда.

«Ему одиноко. Ему плохо, и дело не только в гибели товарища. Витольду семьдесят лет, так сказал Воин. Кто он такой, этот оборотень? Что стоит у него за душой? Почему… почему мне сейчас так грустно?»

А старший оперативник продолжал:

И то, что ты остался извне, — это уже хорошо —

Жить по полной луне…

А всё, что было, брось на дальнюю полку,

Сдай в спецхран на тысячу лет.

Браво, парень, — ты становишься волком,

Браво, парень, — ты выходишь на след!

И снова двенадцать унций в лицо летящего серебра,

Hо надо опять вернуться, забыть на время, кем был вчера.

Hо надо опять вернуться, когда вся ботва отойдет ко сну,

Чтобы не дать им скатиться в яму, чтобы не дать им пойти в отходы —

Ты должен вернуть им свою луну.

И то, что ты готов на прыжок, — это уже хорошо —

Жить по полной луне…

«Он ведь поёт о себе, о нас, об Агентстве», — поняла внезапно Рива. «Но дело не только в этом…»

Она втайне завидовала Воину и прочим оперативникам «Двойки», а потому хотя бы мысленно пыталась примерять на себя роль суровой воительницы. И врождённый дар идеального аналитика безуспешно пытался помочь ей в этих фантазиях.

«Дыхание… учащённое. Пульс тоже. Прилив крови к щекам, шее и ладоням усилен. Да что со мной происходит? Я так не волновалась даже при столкновении с цвергом. Даже недавно, в Луге, когда смотрела на трупы несчастных солдат. Я волновалась за него, когда он ушёл на Рубеж. Старый, но сильный, раненый в душе, но несломленный. Такой… красивый. Я что… влюбилась?»

Вытри слёзы — ведь волки не плачут,

Hи к чему им притворяться людьми.

Завтра снова полнолуние — значит,

Ты вернёшься, чтобы вернуть этот мир.

Риве было всего девятнадцать лет, большую часть которых она провела в закрытом учебном заведении для благородных дам в Британии. Она не умела, не знала, как поступать с собой и собственными чувствами. Жрица вызывала в ней восхищение и преклонение, рядом с Воином она чувствовала себя как за железобетонной стеной, Палач пробуждал в душе уважение и страх, но Витольд…

Витольд лихо проехался ладонью по грифу, заставив гитару вскрикнуть, и перешёл к звонкому речитативу:

И, словно ток от локтя к запястью,

Течёт, отмеренное сполна,

Звенит нелепое твоё счастье —

Твоя нейлоновая струна,

Гремит фугасная медь латыни,

Летит слепой мотылек к огню,

Ты слышишь — звёздами золотыми

Небо падает на броню…

Браво, парень, ты не грустен нисколько.

Завтра в дальний путь, а пока

Всё по плану — ты становишься волком,

Ты знаешь всё, что нужно в жизни волкам.

Браво, парень, ты становишься волком,

Ты знаешь всё, что нужно в жизни волкам.[1]

Песня кончилась. Оборотень прижал струны ладонью и медленно выдохнул, не открывая глаз. Рива осторожно, бочком, спряталась за ближайшую широкую спину, благо под финал все слушавшие встали, и осторожно начала выбираться из толпы оперов. Она была напугана собственной реакцией на эту простую и пафосную песню.

«Нет, нет и ещё раз нет. Надо поговорить со Жрицей. Это просто гормоны и долгое одиночество. Наставница советовала завести любовника с того момента, как мне исполнилось восемнадцать. Пусть послушает меня во всех смыслах, включая энергетику, и посоветует что-нибудь, или… кого-нибудь. Да. Жрица знает лучше».

За спиной у старшей оперативницы Первого отдела набирал обороты финал стихийной пьянки. Кто-то интересовался, сколько осталось виски, кто-то бился об заклад, что выпьет литр пива залпом, кто-то заплетающимся языком объяснял, что Синее Пламя есть страшное дерьмо вепря дикого и щетинистого… Всех разом перекрыл глубокий и звучный голос Витольда:

— За Гвена! Доброго посмертия, мужик!

Рива не дождалась ответных воплей, выскользнув за дверь. Даже этот выкрик зародил в её сердце маленькую тёплую искру, наличие которой пугало её больше, чем выход на боевую операцию.

«После сегодняшней охоты бегом побегу к Жрице. Если она не поможет — к Воину. Он хорошо знает Ви… его. Просто «его». Не стоит лишний раз концентрироваться на имени».

Девушка остановилась и, поняв, что у неё дрожат колени и пальцы, прислонилась лбом к прохладной стене. Душа требовала разобраться в происходящем, долг звал вернуться к бумагам и выкладкам по грядущей операции, а сердце… сердце стремилось обратно, туда, к пропахшим порохом, грязью и алкоголем оперативникам. К оборотню с гитарой, сидевшему среди них.

— Хватит, — вслух произнесла Рива, оторвалась от стены и направилась к своему кабинету.

Долг победил. На этот раз.

***

2012 год. Июль. Санкт-Петербург. Дачный проспект.

Неладное Олег почуял, только войдя в подъезд. Точнее, почувствовал запах дорогого табака с яблочной отдушкой. Медленно вытащил из ушей наушники. На лестничной площадке этажом выше шла оживлённая беседа.

— Отборный солод идёт на так называемый «односолодовый» виски, — вещал тонкий девичий, почти детский, голос, — имеется в виду зерно с одного урожая и одного поля. А из остального делают купажированный напиток. То есть, из «сборки» разных зёрен. Тут дело вкуса: односолодовый, конечно, считается элитным, но вот мне купаж нравится больше.

— А кукурузный? — Хизов с возрастающим изумлением опознал во второй говорящей бабу Женю.

— А кукурузный виски могут пить только уроженцы юга Америки или люди в глубокой депрессии. Но, повторюсь, это моё мнение. Один мой… хм… знакомый утверждает, что среди кукурузного попадаются неплохие сорта. Как по мне — сивуха сивухой.

— А всё-таки: шотландский или ирландский лучше?

— Дурь это всё, баб-Жень. Есть виски, который делают на Оловянных Островах, есть тот, что в других местах. В Британии — лучший. А остальное — только чтоб голову затуманить.

— И то верно.

Олег, понимая, что потихоньку начинает сходить с ума, осторожно поднялся по ступенькам. У раскрытого настежь окна с короткой трубочкой в руке стояла его новая «знакомая» — Птаха. Баба Женя, вечный противник курения и всего, что с ним связано, стояла рядом, опершись о подоконник. Увидев Хизова, она первой прервала мирную беседу:

— А вот и Олежек пришёл. Проходи, родной, проходи, — она посторонилась, пропуская его к ступенькам. — А ты заходи хоть изредка проведать старуху, — ворчливо обратилась она уже к Птахе. — Забыла, небось, совсем? Три года ни слуху ни духу, куда это годится?

— Да не забыла, баб-Жень. Занята сильно была. Буду заходить.

— Ну, хорошо.

Старушка, кряхтя и бормоча что-то себе под нос, спустилась вниз и вышла на улицу. Хизов открыл рот, постоял несколько секунд и закрыл его. Потом повернулся к Птахе:

— А откуда ты…

— Я здесь жила раньше, тебе же говорили. — Девушка достала из висевшего у неё на плече рюкзака маленькую металлическую пепельницу и аккуратно выколотила трубку. — С тех пор и знакомы.

— Точно, — Олег потёр лоб, приподнял брови, — а чего ты опять притащилась? Я ведь сказал вашему Светлову: без веских доказательств я вам верить не собираюсь.

— Будет тебе всё. Больше, чем сможешь унести, — буркнула Птаха. Потом тяжело вздохнула. — Для начала, я пришла извиниться. Может, впустишь меня в квартиру, или мы будем общаться на лестнице, радуя соседей?

Олег внимательно посмотрел на девушку. Она выглядела мрачной, чуть пристыженной, но от прежней злости не осталось и следа.

— Ладно, заходи. — Он отпер дверь и вежливо пропустил Птаху вперёд. — Чай, кофе?

— Пиво есть?

— Кажется, было. Ты уже не на работе?

— Нет. Считай, что я здесь по собственному почину.

— А начальство не заругает?

Они разулись и прошли на кухню. Птаха как-то очень привычно и естественно оказалась в кресле у окна. Хизов открыл холодильник, окинул взглядом запасы, достал девушке бутылку, нарезал ветчины и взялся за турку. Отчаянно хотелось кофе.

— Ты, вроде как, собиралась извиняться? — Ледяная вода наполнила турку на две трети. — Я слушаю.

Олег говорил подчёркнуто сухо, хотя получалось у него это через силу. Сегодняшняя Птаха, в отличие от вчерашней, вызывала скорее сочувствие, чем раздражение.

— Честно говоря, не знаю, с чего начать.

— Давай с начала. — Хизов внимательно следил за поверхностью тёмной жидкости. Когда отец учил его варить кофе, он объяснял, что тот ни в коем случае не должен закипеть. — С чего ты на меня так взъелась?

— Не столько на тебя… Послушай, здесь раньше был мой дом. Дом, в котором мне было хорошо. А потом всё закончилось: те, кто жил здесь со мной, погибли или потерялись. И я потерялась. Три года не была в этих стенах, а когда, наконец, решилась, здесь оказался ты. Ну и ситуация в целом располагала… Прости, я позорно сорвалась.

Олег выключил конфорку и повернулся. Девушка с ногами сидела в кресле, прижав к груди бутылку, и потерянным взглядом смотрела куда-то в стену. У Хизова кольнуло сердце: он вспомнил, как сам точно так же сидел в своей комнате после смерти родителей. Теперь он понял, как выглядел со стороны, и содрогнулся, представив, что сейчас встретил бы в своём прежнем доме чужого человека.

— Можешь мне не верить, но я тебя понимаю, — вырвалось у него. — И прощения просить тебе не за что.

Птаха медленно перевела взгляд на него. Её глаза чуть сощурились:

— Только не вздумай меня жалеть, — с нарастающей угрозой начала она, — я не…

— А нафига мне тебя жалеть? — Олег налил себе кофе и уселся за стол. По кухне поплыл упоительный запах крепкого бодрящего напитка, смешанного со щедрой порцией корицы. — Я сказал, что понимаю тебя. А если так, то вполне осознаю, что жалость тебе ни к чему. Согласна?

— Согласна, — Птаха неуверенно улыбнулась, — так что, мир?

— Мир, — Хизов улыбнулся в ответ. — С вами, ребята, я полагаю, следует дружить. Вы, как-никак, наш мир спасаете. От ужасов барьера и этих… с других граней.

— Не барьера, а Рубежа. И не спасаем, а защищаем, — девушка снова чуть нахмурилась. — К слову, это второе, о чём я хотела поговорить.

— Ну, начинается, — Олег закатил глаза. — Птаха, ну представь сама: вот ты — обычная девушка. К тебе вваливаются какие-то странные личности, несут невесть что об иных мирах и прочей дребедени, вокруг тебя творится сплошная чертовщина, больше похожая на приход от наркоты, а потом тебе говорят, что хотят помочь. Как это выглядит, по-твоему?

— Не знаю, — Птаха пожала плечами, — мне как-то не приходилось быть «обычной девушкой». Вся беда в том, что ты нам не веришь. А мы действительно хотим тебе помочь.

— У вас странное представление о помощи, дамы и господа, — Олег снова добавил в голос металла. Птаха вздохнула:

— Признаюсь, наш прокол. Светлов решил действовать «по классике». А ты разделал этих ребят под орех.

Хизов кивнул. Если бы девушка попыталась отрицать факт того, что слежка была, разговор бы сразу закончился. А так он готов был послушать, что ему скажет это странное создание. Оставался только один маленький момент, который слегка царапал логику Олега.

— Единственное, чего я не понимаю, Птаха, так это почему ты мне снова пытаешься солгать.

— Солгать? — девушка широко распахнула глаза, потом понимающе кивнула. — Ну да. Я сказала, что пришла сюда не от своего начальства. Но ведь это именно так и есть. Да, меня послали вместо тех кретинов, которых ты спугнул. И да, при этом я сижу в твоей квартире и пью твоё пиво без ведома своего начальства. Потому что я не хочу за тобой шпионить. Я хочу предложить тебе помощь. Свою, а не Агентства, если уж на то пошло.

Олег помолчал.

— Но о нашем разговоре ты доложишь, — полувопросительно сказал он.

— Я обязана, — пожала плечами девушка, — но если ты согласишься, чтобы я с тобой работала, поверь: мнение того же Светлова мне до лампочки. Надо мной официально только один прямой начальник.

— И в чём заключается твоя задача? Если забыть о слежке и твоих личных решениях?

— Тебе грозит опасность.

— Какая?

— Знать бы…

— Прелестно, — Олег нервно рассмеялся. — Непонятно кто хочет непонятно как спасти меня непонятно от чего. Уравнение со всеми неизвестными.

— Олег, представь, что ты — бомба. — Птаха говорила негромко, но нечто в её голосе заставило Хизова оборвать смех и собраться. Он уже слышал эти интонации, когда стоял с разбитым лицом в грязном дворике.

— Прости, что?

— Бомба, — серьёзно повторила девушка. — В тебе жуткое количество пластида, масса проводов и взрыватель неизвестной природы. И ты можешь взорваться от любого неосторожного движения. А я — сапёр. Тебе, бомбе, нет никакой разницы, кто я такая и что собираюсь сделать. Факт лишь в том, что я не хочу, чтобы произошёл взрыв.

— А кто-то хочет?

— Наверняка. Как вариант, тот, кто сделал тебя этой бомбой.

— Тот рыжий?

— Не исключено. Но мы отклонились от темы. Моя аллегория наглядно объясняет, почему мы почти ничего не можем тебе продемонстрировать.

— Ты хочешь сказать, что от любого фокуса из вашего арсенала я могу… — Олег нервно передёрнул плечами.

— Детонировать. Верно мыслишь. С другой стороны, в нашем арсенале есть не только фокусы. Я тут прихватила с собой кое-что.

Птаха отставила бутылку, взяла рюкзак, извлекла из него небольшую изящную вещицу и положила на стол. Олег присмотрелся: это был своего рода монокль со сложной системой линз и зацепом на ухо. Судя по виду, никакой электронной начинки в себе монокль не предполагал: её попросту было бы некуда впихнуть. Сплошная медь и стёклышки.

— Что за гаджет?

— Сопрягатель потоков. Неважно. Бери и надевай.

— А…

— Не бойся, ничего с тобой не будет.

Хизов с некоторой опаской взял «монокль» и нацепил его на левый глаз.

— Так?

— Ага. Теперь следи за рукой. Не вздумай падать в обморок.

Олег послушно уставился на протянутую к нему ладошку. Девушка сделала несколько коротких жестов, похожих на язык немых. Несколько секунд ничего не происходило, а затем над ладонью мягко загорелся маленький шарик густо-синего цвета. Хизов со свистом втянул воздух:

— Ох, ни хрена себе…

— Какой цвет?

— Ч-что?

— Цвет.

— Си… синий. Что это за хрень?

— Тест энергетического спектра. Видишь, значит, работает.

— Тест?

— Да. Не бойся, тебе он не навредит.

— Вы так новичков проверяете, что ли?

— Примерно. Только без этой штуки, — Птаха кивнула на «сопрягатель». — Он вообще существует в единственном экземпляре. И применяется довольно редко. Жаль, что Светлов о нём не вспомнил с самого начала, — было бы легче тебя убедить.

Олег потихоньку приходил в себя. Он был достаточно начитан и разумен, чтобы понимать: то, что с ним происходит, вполне реально. Хоть и относится к разряду «непознанного».

— Теперь ты мне веришь? — Птаха аккуратно сняла «монокль» с уха Хизова и убрала обратно в рюкзак.

Олег помолчал, допил кофе, вытащил сигареты.

— Тебе — верю, — решился он. — Агентству — нет. Неужели нельзя было объяснить сразу, не устраивая весь этот цирк с конями?

— Послушай, твоё появление для нас тоже было неожиданностью. А Александр Евгениевич, он…

— Равнодушная скотина.

— Я бы не была столь резка в высказываниях, но отчасти ты прав. Он всё-таки один из глав Агентства. И довольно консервативен в некоторых действиях.

— В любом случае, я принимаю помощь от тебя. Давай называть вещи своими именами: ваша организация произвела не самое лучшее впечатление.

— Могу принести тебе официальные извинения.

— Оно мне надо? Ладно, что теперь будем делать?

— Быть осторожнее. В первую очередь с новыми знакомствами. Необычные встречи, посылки и письма от неизвестных людей, понимаешь?

— Вполне.

— У тебя в последнее время случалось нечто подобное?

— Если не считать вас и того рыжего во дворике — нет, — без усилий солгал Олег. Помощь помощью, а планами на свою личную жизнь он не собирался делиться ни с кем. Тем более что ничего странного в том знакомстве не было.

— Хорошо. Деньги у тебя есть, поживёшь бездельником месяц-два. Потом, если хочешь, устроим тебя в наш «правильный» офис. Хороший адвокат сейчас на вес золота, а ты, вроде как, неплохой специалист.

— Звучит заманчиво. Получается, ты теперь мой телохранитель?

— Именно. Двадцать четыре часа в сутки. И не смотри на внешность, я не такая уж и хрупкая.

— Да я не на внешность… — пробормотал Олег, чувствуя, что краснеет, и вдруг до него дошло. — Постой, а жить ты где будешь?

Птаха пожала плечами:

— Как хочешь. Здесь мне было бы удобнее, но если ты против — займу свою старую лабораторию в… ну, короче, рядом здесь. Всё равно в неё никому, кроме меня, не войти.

— Лучше туда. Честно говоря, я пока не готов к таким переменам в моём быте, — с облегчением улыбнулся Олег. — Давай пока подождём с твоим заселением?

— Без проблем.

— Слушай, а если я захочу, к примеру, в кафе с девушкой встретиться?

— То я посижу за соседним столиком, не привлекая внимания и делая вид, что мы с тобой не знакомы. Или представишь меня как свою двоюродную сестру. По обстоятельствам.

— А если…

— Олег. — Птаха закатила глаза и вздохнула, нацепив на лицо выражение вселенского терпения. — Мы с тобой оба достаточно взрослые люди. Разберёмся. Поверь, я умею быть незаметной и не буду подглядывать за твоей спальней, равно как за душем и санузлом.

Хизов расхохотался:

— Договорились. Когда ты приступаешь?

— Через пару часов. Надо пробежаться по периметру, маячки расставить. — Птаха поймала непонимающий взгляд Олега и махнула рукой. — Ай, расслабься. Рабочие моменты. Значит так: вот мой номер, если что-нибудь почувствуешь, звони в любое время дня и ночи.

— Что почувствую?

— Необычное, непривычное, беспокоящее, давящее, короче, любое нестандартное ощущение. Даже если это будет сезонная депрессия или обычный сплин, лучше, чтобы я оказалась в этот момент рядом. Кстати, беспричинное чувство счастья тоже сюда относится. Но именно беспричинное. Понимаешь?

— Не на сто процентов, но буду стараться, — Хизов встал из-за стола. — Учти, могут быть ложные вызовы.

— Я справлюсь, — девушка улыбнулась. — И помни: я всегда рядом.

Она поставила на стол недопитую бутылку, выбралась из кресла и, поднявшись на цыпочки, неожиданно обняла Олега за шею:

— Спасибо за понимание…

Молодой человек не успел ничего ответить, а она уже быстро чмокнула его в щеку, будто клюнула. Резко отстранилась и вышла из кухни.

— Охренеть, — только и сказал Олег закрывшейся входной двери, когда к нему вернулся дар речи. — Это сегодня я так хорошо выгляжу, или у меня теперь судьба такая?

***

Птаха вышла из подъезда и сняла с пояса мобильный телефон:

— Александр Евгениевич? Да. Установлен контакт четвёртого порядка. Да, я уверена. Нет, это было необходимо. И мне в том числе. Я не оперативник, господин Светлов, и буду работать так, как считаю нужным. Да. Приступаю. Благодарю.