Глава 4.

Сон богини сторожить, значит на себя все ее кошмары брать. Дурные сновидения нападают на богиню, не дают ей покоя, преграждают путь, и она не может приблизиться к своему жениху. Яревена уводила их на себя.

Поэтому очнулась бывшая жрица с помутившимся рассудком и долго возвращала его себе обратно. Отбивалась от липких сетей чужого кошмара и лечила свою душу памятью о том, что сердце у нее свое собственное и в него вовсе не впивается тысяча когтей. Это от Руи-Эхал, это все ей принадлежит.

Яревена поднялась с трудом, добралась до домашней купальни, держась за стены. Что-то совсем дурно сегодня. Холодная вода в лицо и на голову. Еще раз и еще. Кошмары уходили, истаивали. Неугодная тяжело вздыхала и смотрела на себя в зеркало в полный рост.

— Красота, — объявила она своему отражению.

Нельзя, торопиться надо, а Яревена все равно полезла в огромный деревянный чан, наполненный теплой водой. Надо сделать что-то обычное, привычное, чтобы в себя прийти, утреннее омовение подойдет. Всего лишь несколько минут тишины и покоя. Так она будет готова служить дальше в полную силу.

Она вышла в кухню, с мокрых волос капала вода. Богиня сидела за столом и смотрела в окно. При появлении хозяйки дома благодарно ей кивнула. Этот дом — истинная благость, ценность, подобная жемчугу в океане. Неугодная Пантеону являлась самым настоящим спасением для этой бессмертной. Руи-Эхал неустанно благодарила судьбу за то, что смертная обрела такой путь.

Яревена принялась ухаживать за богиней, накрывать стол. Руи-Эхал смотрела на выставленные перед ней яства без всякого аппетита. Поела также.

— Когда он пробудится? — хозяйка дома нарушила тишину.

Богиня вздрогнула. Бывшая жрица смотрела на нее прямо своими темными глазами. Не имела права на такой взгляд, а слова произносить — значит окончательно нарушить все правила. Дерзновенна как всегда. Без этой своей дерзости — отличительной черты — она бы все еще принадлежала Пантеону и купалась в жаре его круга огней. А как иначе, была лучшей из жриц всей ятоллы.

— Суженый мой спит без малого уже тысячу ночей, — мягко и тихо заговорила богиня, опуская ресницы, — а как пройдет полторы, так он очнется, но меня позабудет. Если снова не полюбит, то я исчезну. Память к нему в ту же секунду вернется, и он не вынесет разлуки. Поднимется в небо, сложит крылья и камнем рухнет вниз.

— Я не об этом спрашивала, — произнесла Яревена безжалостно.

Руи-Эхал повторяла одни и те же слова всякий раз. Это проклятие, это наказание. Отвергнутым богам достается лишь горе да душевные терзания, только это. Проигравшие, низложенные. Было время, когда и они правили, а другие занимали их нынешнее место. Боги в отведенный час дерутся за власть, все, кто проигрывает, падает вниз, все, кто проходит испытание, пребывает на вершине. Извечный круговорот. Человеческие жизнь и смерть в сравнение с этим не кажутся такими уж сложными.

— Тысяча ночей это много, может, другой путь есть?

Если в одно и то же стекло постоянно биться, да по сторонам не смотреть, можно распахнутую дверь не заметить. Так казалось неугодной. Но даже бывшей жрице неведомы все секреты бессмертных.

— Нет, нет его, — прошептала богиня со слезами в голосе и глазах.

Невеста полоза, она пыталась прийти в сон своего жениха, но у нее не получалось. Если до истечения срока не получится… руки задрожали, и сила из них ушла. Чашку с отваром Руи-Эхал выронила.

— Бессмертные, а в голове то же безумие, что у нас, — критично подметила бывшая жрица, поднимаясь, чтобы убрать осколки. — Даже обидно.

Богиня ничего не ответила. Сквозь окно она смотрела в ту сторону, в которой был он. Вся ее любовь, вся ее жизнь, само ее сердце.

— Раньше чем через декаду не приходи, — проговорила Яревена строго, — сил у меня до этого времени не будет. А если меня не станет… сама понимаешь.

Без неугодной Отвергнутым хуже придется, за эти полгода она их избаловала своими трудами. К хорошему привыкаешь быстро.

Руи-Эхал покинула дом.

Оставшись одна, Яревена поднялась в свою спальню и осмотрела постель. Придется сжечь. Магия низложенной богини не позволит здесь лечь. Неугодная собрала все белье и понесла его во внутренний дворик. Разожгла костер и исполнила задуманное.

Что-то тревожило край сознания, когда она в огонь смотрела. О чем же позабыла?

Собаки Дарз-Аша, привлеченные ярким пламенем, вылезли из дома, запрыгали вокруг костра, словно вокруг круга огней. Яревена вспомнила.

Дикий вой ночью! Выворотень! Сны богини были до того гнетущи, что перебили чудовище в сознании неугодной.

А то ведь терзали нижний город три полнолунные ночи до этой, наполняя каждую первородным ужасом. Когда еще не знали, какую беду ждать, люди попались в лапы заблудшему. Жертвы, от которых остались лишь следы крови. По таким ни понять, ни посчитать, потому выясняли по семьям, к которым близкие не вернулись. Насчитали немало. Больше в полнолуние за околицей там никто не гулял.

Верхний город с опаской взирал на беду, ползающую у него под ногами, понимая, что та в три прыжка может достичь и его порога. Слышно чудовище в этот раз было отчетливее, значит, оно пробралось в новые угодья? С рассветными лучами выворотень уходит в землю. Что случилось за ночь? Как прошла его охота? Нужно выспросить.

Прежде чем идти в город, Яревена сменила наряд. Вместо свободного домашнего платья она надела полупрозрачную длинную голубую тунику, набросив на нее расшитую цветастым бисером синюю шаль, чьи длинные полы касались щиколоток. Добавила нити серого жемчуга в волосы и тронула запястья ароматным эфиром.

Город должен знать, что ее невозможно сломать. Город должен помнить, кто его главная жрица. Сотню лет она может быть неугодной Пантеону, но люди для нее ничто. Пускай завистью давятся.

Со злорадными мыслями Яревена покинула дом и пошла на прогулку. Дорога ее сопровождалась громким лаем местных собак. Одна дурная шавка даже посмела подскочить близко, попыталась зубами ухватить подол наряда. Неугодная потрясла перед скалящейся мордой широким наручем на левой руке. В том вместо драгоценных камней были сотворены замкнутые углубления, в каждом по осколку молочных зубов волкодава одного из Отвергнутых. Для обычных собак звук равнялся грохоту целой скалы.

Псина издохла от страха, остальные заскулили, разбежались. Яревена зорко глянула в стороны, свидетели нашлись. Лица посмурнели, языки зашептали. Вот и хорошо, пусть говорят. Раз уж она спуску бессмертным не дает, смертным и вовсе бояться надобно.

Вот только разговоров на каждом углу в центре верхнего города было и без нее много. В каждой лавке, куда она заходила, голоса хоть и стихали, только вот слово-другое с языков срывалось.

Выворотень мертв, убит изгнанным. Хотя какой он изгнанный — вернувшийся скорее уж.

— Говорят, одним ударом свалил.

— Да быть не может…

Не может. Выворотень это даже не медведь. О древних богах людям ничего неизвестно, кроме того, что в мире смертных существуют осколки их силы. А Пантеон и даже Отвергнутые с людьми не делятся, не считают нужным рассказывать о тех, чье место они заняли с течением долгого времени. Иногда люди сталкивались с чудовищами, иногда отыскивали древние алтари с неимоверной силой или атрибуты поклонения. За тысячу-другую лет сгинет и это, все исчезает. Может, настанет время, когда не будет ни правящих богов, ни низложенных. Может быть, бессмертных вовсе не станет…

Так верить ли в слухи? Вернувшийся снес голову выворотню?

Яревена шла медленно и задумчиво поглаживала золотой наруч на правой руке. Тот, в отличие от своего близнеца, сверкал камнями.

Нет, не ее это дело — что правда, а что вымысел. У нее свои заботы. Она еще недостаточно раздразнила город сегодня. Не должен же он говорить об одном лишь хозяине Аркоста. У вернувшегося нет никакого права воровать столько внимания себе. Она в Хаэссе главная заноза.

Яревена назло городским пошла по торговым домам. Да не по дешевым, таящимся в уголках, а по дорогим на центральных улицах. Наряды и украшения ценились на юге. Юг любил красоту и богатство, солнце приветствовало блеск металлов и россыпи драгоценных камней. И она примеряла, выбирала тщательно. Торговцы водили глазами, дышали тяжело и шумно, но мирились, стоило вкусно зазвенеть кошелю с заветными монетками в ручке покупательницы. Забывали даже, что руки ее черны да холодны! Яревена презрительно кривила губы. Когда городским что-то понадобится, они прибегут к ее порогу с мольбами и просьбами, будут вежливы и искренни. Люди фальшивы.

Она знала, что это опасная игра. Любая выходка чревата. Городские могут взбеситься и сами рассудить по делу, по совести. Придут к ее порогу и приведут черный огонь. Неугодную не пожалеют, а наутро не вспомнят. Но Яревена все равно играла, она любила дразнить. Вот наиграется всласть и пойдет домой.

— Все дерзишь.

Она обернулась на тихий голос.

Красивая женщина. Вся в белом. Жрицам вне храма дозволялось носить любые одежды, но Куомма никогда не изменяла правилам. Старшая жрица ятоллы. Как только Яревена исчезла из главного храма, более никто не оспаривал ни ее власть, ни красоту.

— Мне нравится, — неугодная с удовольствием рассматривала новое колечко на руке.

— Дурить тебе нравится, — Куомма не принимала ни легкомысленного поведения, ни опрометчивых решений. В ее коротко стриженную голову никогда ничего подобного не закрадывалось. — Кому и что хочешь доказать?

— Я уже все доказала, — Яревена подняла руки и показала черноту.

— Не стоило оно того!

Бывшая жрица пожала плечами. Она сама не знала, стоило или нет. Знала, что даже если судьба повторится сто раз подряд, она продолжит делать один и тот же выбор. Никогда, никогда ее никто не подчинит! На все есть лишь ее воля и ничья больше! Бессмертным это надлежит знать лучше всего.

— Полгода, Яревена, разве еще не хватит? — Куомма говорила тихо и двигалась медленно. Она не тратила себя ни на что кроме службы. Пыталась лишь образумить ту, кто прежде занимал ее дорогу к вершине. Ведь не так она желала подняться. — Ты продержалась, доказала, возвращайся.

— Полгода против всей моей жизни. Мы еще не сравнялись, — неугодная оскалилась, тряхнула копной волос, жемчуг глухо звякнул.

— Совсем с ума сошла, — вздохнула старшая жрица, поглядывая на людей, что проходили мимо них. Ни у кого доброго взгляда нет. Злость и зависть, непонимание.

Зачем так дорого платить? Не только статусом, силой, телом, но и всей жизнью?

— Может быть, жарко же, — Яревена взглянула на солнце, прикрыв рукой глаза. — Представляешь? Я не знала по-настоящему, что у нас в краю так жарко, я ведь никогда не гуляла целыми днями.

Она вообще ничего не знала, кроме храма Пантеона. Весь мир был там, в его нутре, за его пределами могло быть что угодно, Яревену это никогда не интересовало. Теперь любопытство проснулось с троекратной силой.

— Да делай ты что хочешь, только извинись! — взмолилась Куомма.

— Я лучше себе язык отрежу.

Вот и весь ответ. В духе неугодной. Старшая жрица схватилась за голову.

— Двадцать три года мир смотрел на меня, дай теперь мне посмотреть на него, — произнесла Яревена. — Не мучай себя выдуманным долгом передо мной и беседами. Лучше предавай мое непочтение Пантеону.

То, что случилось дальше, случилось мгновенно. Привычный мир стерся и исчез. Яревена оказалась в незнакомом месте. И первое, что она увидела, были глаза цвета ночного неба.

— Любопытно, — сказал хозяин Аркоста.