Глава 10.

В большой комнате царили сумерки, солнце не пускали тяжелые занавеси, даруя возможность насладиться сном. Но Яревена отчего-то проснулась рано.

— Можно подумать, наш с тобой хозяин силу из воздуха черпает, — сказала она комнате и дому, поднимаясь.

Три дня прошло с огненной ночи, и вот преподнесен еще один дар. За появившейся в уголку узкой дверкой нашлась небольшая купальня. Над головой — открытое небо. Дом не стал прикрывать комнату крышей. Яревена была с ним полностью согласна. Она прошлась по всем углам, потом присела на каменный борт бассейна. Коснулась ступнею наполнявшей его воды. Руки неугодной были не способны чувствовать тепло.

— В любой службе можно найти хорошее, — изрекла она, сбрасывая легкое одеяние и опускаясь в горячую воду. После такой южный воздух кажется прохладным.

Насладившись утром в спокойном одиночестве, она набралась сил для исполнения своих обязанностей. Спустившись вниз, застала дом пустым. В привычке хозяина Аркоста было покидать его с первыми лучами солнца. Даже думать было нечего, что он все еще отлеживается в появившейся для него отдельной от главной комнаты спальне.

Яревена с каким-то странным внутренним раздражением отметила следы скудного завтрака на столе. Нет, правда, откуда будут силы, если так питаться. Но если она примется читать лекции, хозяин Аркоста над ней только позабавится. Она вообще для него главный источник потехи. Как он там сказал? Запомнит ее? Как обезьянку, громко хлопающую в тарелки. Видимо, в каком-то таком виде.

Бросив взгляд в окно, неугодная замерла на месте. Ни за что в своей жизни не стала бы подсматривать, но представшая перед глазами картина поглотила с головой.

Декада Шатурархи. Также известная, как бой против тьмы. Десять кат, посвященных солнцу. Этот стиль принадлежал востоку. В той стороне, в далеких горных храмах, закрытых для посещения, жрецы оттачивают свои навыки. Практика для тела и духа, постичь которую дано не всем. Десятилетиями они трудятся каждый день, приближая себя к совершенству.

Яревена лишь читала о ней и никогда не видела. До этого дня.

Безупречность каждого движения, мастерство шагов, искусство, облеченное в плоть и кровь. Она смотрела на Хозяина Аркоста заново, придавая мало значения тому, что земля под его босыми ногами лоснится густой зеленой травой, что сады наполняются силой, вытягивают стволы и ветви вверх, распускают цветы и даруют плоды. А дом поднимает потолки вверх, будто наконец вдыхает очищенный воздух полной грудью. Она смотрела только на Владыку.

Неотрывно скользила взглядом по его рукам и ногам, по обнаженному торсу. Яревена понимала, что ошиблась. За темными плотными тканями, в которые он вечно был облачен, скрывалась не худоба, равняемая всеми со слабостью. А сила. Он был отлично сложен. До предела сухой и подтянутый так, что каждая жила и мышца — стальной канат. Ловкий и гибкий, как степной кот. Забывший эмоции, а потому спокойный и сосредоточенный. Скупость в каждом движении, точная выверка шага позволяла не делать ошибок.

Подумалось, что он знал много голода и много тяжелой работы. На нем были шрамы, следы, отпечатки прошлого. Их оставил не только Калеодон. Но его тело стало совершенным конструктом, способным справиться со всем.

Раманд окончил практику, медленно остановился, выдохнул. И посмотрел прямо на бывшую жрицу. Застигнутая врасплох Яревена шарахнулась от окна в глубину дома. Он усмехнулся краешками губ.

Неугодная, ругая себя последними словами за опрометчивость, чувствовала, как щеки горят огнем, стыд затоплял с головой. Внутренняя тревога усиливалась из-за презрительного взгляда дурного духа, взявшегося не пойми откуда. Кошка прожигала чужачку темными глазами и недовольно топорщила усы. Ревновала.

— Да не нужен он мне. Не приведите боги!

Серьга в ухе кошки надменно мигнула. Дух развернулся и медленно пошел прочь. Стоило отметить, что размеры его заметно изменились. Почти с собаку ростом. Точно в горло вцепится, если Яревена еще раз себе вольность позволит.

Бывшая жрица усердно изображала хладнокровие, когда спустя время хозяин Аркоста вошел в кухню. Умытый, переодетый и бодрый.

— Налюбовались? — спросил он с особым удовольствием.

Яревена скривила губы в натужной улыбке, очень усердно таращась в чашку с чаем.

— Если вы дали представление для меня, то лишь время зря потратили. Хотя вполне представляю, что в своем долгом путешествии вы повстречали достаточно особ, чувствительно реагирующих на ваши необычные навыки. Некоторым нужно и меньше, чтобы обострилось желание улечься поскорее в постель…

— Яревена.

— Что?!

— Вы говорите слишком много для той, кто старается не выдать своего смущения.

Она оборвалась, словно на нее ушат холодной воды вылили. Раманд, устроившись за небольшим столом против неугодной, имел удовольствие в близости созерцать все ее душевные переживания, отражавшиеся на лице.

— И почему вы сразу заговорили про постель, — продолжил он действовать ей на нервы, — о чем вы там себе думали, глядя на меня?

Как всегда она разозлилась. Больше из-за того, что достойного ответа не находилось. Не существовало слов, которые позволили бы ей не проиграть эту партию.

Яревена закусила изнутри щеки и принялась смотреть в окно, наблюдать за небом и ветром, будто за самыми завораживающими вещами в мире. Одна из завораживающих вещей всплыла перед внутренним взором, и она тряхнула головой.

— Вам было больно очень долго, — произнесла неугодная вдруг тихо.

Каждый шрам — шаг, каждый шрам — след. Страшно представить, откуда и как он вырвался. Боги увели его из Калеодона, но до этого восемь лет… а потом? Куда повели его низложенные? Какими дорогами водила его судьба?

— Все в прошлом, — сказал Раманд, глядя на своего Свидетеля. С чего в ней эта чувствительность? Точно не ей переживать за своего хозяина. Она сама бы его и придушила, если бы сил хватило. Шедшее вперед время должно наращивать в ней раздражение из-за невидимой цепи, вместо этого… она пытается понять. — Время — как река, если не унесет с собой, так загладит.

Раманд не был уверен, что ему это нужно. Его с трудом понимали боги, как он должен будет что-то объяснить смертной?

— Вы знаете… хотя, конечно, знаете, — сбивчиво говорила Яревена, не возвращая своего взгляда к Раманду. — Для богов не существует ни прошлого, ни будущего. Время для них — вода, и они внутри нее, а она вокруг них. Им доступно намного больше, чем нам, но они все равно беспомощны.

— Потому что это не совсем точное определение, — произнес он. — Время для них действительно нечто единое и всеобъемлющее, но оно для них — океан. Они видят только то, до чего дотягивается взгляд. До всего остального нужно плыть, но вода есть вода, она не постоянна, она перемещается, и иногда волны накрывают с головой.

— Тогда они должны путаться больше, чем мы, — изрекла неугодная.

— Они и путаются.

— Боги! — фыркнула бывшая жрица.

— Вы недовольны и смертными, и бессмертными, — лицо Раманда смягчилось от еле заметной улыбки.

— Потому что никто не разбирается в судьбе, никто не справляется с ней. Болтаемся как щепки в бурной реке. Прошу, скажите, что встречали в своей дороге и тех, кто противоречит этому.

— Вы противоречите, вы со всем справляетесь, — честно ответил ей хозяин Аркоста.

Яревена посмотрела на свои руки и сцепила те в замок перед собой.

— Нет. Я лишь делаю вид и запрещаю себе жалеть о содеянном.

Это была первая слабость, в которой она призналась кому-либо. Никто не знал. Она молчала, зная, что стоит сказать хоть слово, как ее тут же уничтожат, заклюют, омоют презрением и утопят в насмешках. Стоит сказать хоть слово, и внутри все пошатнется. Пока делаешь вид, что сильная, сама невольно веришь в собственную ложь. На том и держишься изо дня в день.

Гордыня подтолкнула ее к опрометчивости, гордость не позволяла сдаться, когда шаг уже сделан. Раманд мог это понять.

— Чар-Оват? — спросил он, рассматривая руки неугодной.

Пожалуй, так осквернить тело мог только бог снов и предначертаний. Этот правящий был скор на расправу и не всегда знал в ней меру.

— Что же вы сделали? В чем перечили?

Она усмехнулась. Отвечать не собиралась.

— Как вас в жрицы взяли?

— Они брали кота в мешке.

— Полагаю, тогда вы были еще очень юны, — предположил Раманд.

— И по большей части помалкивала, — оскалилась неугодная.

— Золотые времена.

— Но все проходит.

Раманд согласился с этим.

— Сегодня развлечений не предполагается? — уточнила Яревена.

— Нет, сегодня я надеюсь просто поработать.

Бывшую жрицу он привлекать не стал, а она не считала нужным просить. Она всего лишь Свидетель. Ушла на прогулку в противоположную сторону от той, куда направился ее хозяин.

Раманд выбрал себе дело на сегодня. Аркост, как и всякий Дом, имел на своей земле храм. Владыка не приходил к нему раньше, зная, что тот подождет с вниманием хозяина земли. А еще потому, что входить в его стены этот самый хозяин не мог.

Храм Пантеона выглядел запустелым, но крепким. Святилище правящих — небольшое, построенное вручную предками — единственное, что не разрушилось за эти годы в Аркосте. Стоя на земле отступников, храм сам закрыл себя, все двери и окна плотно запер. Его непременно бы ждало полное уничтожение, если бы отец с братом вернулись, если бы ритуал удался. Святилище не стало бы осквернять себя присутствием отступников, не позволило бы им разрушить себя дерзновенной рукой. Но хозяева Аркоста не вернулись, и храм остался стоять в ожидании будущего.

Раманд смотрел на него. Тот не смотрел в ответ. Может быть, стены спали, а может, не считали нужным отвечать тому, кто более не обращает свои молитвы в их чертогах.

Он расчистил дорогу, поглощенную запустением. Убрал разросшиеся деревья, чтобы те не роняли свою тень ни на подступ к святилищу, ни на него самого. Храм должен купаться в лучах солнца.

Хозяин Аркоста подкатил одну за другой две внушительные бочки, что заранее подготовил. Открыв у одной из них крышку и взяв ее в руки, он рывком выплеснул содержимое на первые ступени храма. Остро пахнуло вином. Из второй на верхние ступени и дверь полилась животная кровь.

Храм принял все подношения, вобрал в себя, не оставив и следа.

Раманд не мог переступить его порог и не мог молиться рядом с ним, но права подкрепить его силы он не лишился. Хозяин Аркоста видел, как ровняются ступени, слышал, как скрипят оконные ставни, желая распахнуться. Святилище просыпалось быстро. Окна открылись, когда он рассыпал золото перед входом. Благодатный для бессмертных металл приятно звякал и ярко переливался в солнечных лучах.

— Теперь тебе должно быть легче, — рассудил Раманд, садясь рядом с дорогой, что подступала к самым ступеням храма. Он не желал быть против дверей.

Святилища Пантеона иногда распахивались ему навстречу, напоминая о том, что именно смертный решил к нему не возвращаться. От него самого не отрекался никто. Но Раманд считал себя правым. Да и куда он пойдет, вторую тень тогда за порогом надлежит оставить, а она станет волноваться. У нее связь с Отвергнутыми, она не может бродить по святилищам правящих.

Минута тишины, которую хозяин Аркоста себе позволил после тщательных трудов, закончилась вестью беды. Он поднялся на ноги и бросился обратно к дому.

— Извинитесь, что я не знаю с вами покоя, — недовольно бросила Яревена, выходя к нему навстречу.

День даже догореть не успел, солнце только склонилось к закату.

— Владыка прощения не просит, — ответил Раманд и ступил на магическую тропу.

Бывшая жрица не сомневалась, что услышит такой ответ. Вряд ли они оба могут позволить себе иной тон, никто не собирается уступать другому.

Яревена шла следом, раздумывая, какая беда случилась на этот раз. Ятолла взвыла так громко, что всюду было слышно.

Тропа вывела их к заливу и открыла взорам зрелище сколь чарующее, столь и опасное.

— Хеста, — вымолвила неугодная, отступая назад.

Не хватало только проклятых явлений и разбушевавшихся духов.

Вода встала на дыбы. Ее волны более не льнули к берегу, с ревом они возносились вверх, поднимая весь залив к небу. Он становился выше, сильнее. Самый край, загнутый язык, готовый вот-вот перелиться и обрушиться вниз, противореча законам природы, затачивался, превращался в кинжал.

Появление Владыки не осталось незамеченным ни людьми, ни опасным явлением. Хеста плеснул гибкими водными плетями по всему берегу, растратив себя совсем немного, но изрядно напугав собравшийся здесь народ.

Раманд стряхнул с лица холодные капли, он с неугодной стоял слишком далеко, чтобы его серьезно задело. Любопытствующих и самонадеянных глупцов, не считающихся с опасностью и подступивших слишком близко к явлению, свалило с ног, а некоторых заставило бежать обратно в город, куда вода добраться не может. Она имеет власть только в пределах своих владений.

— Простите, Владыка, но мы тут сами, — раздался звучный голос со стороны.

— Онра? Так?.. — Раманд смотрел на того, кого увидел первым после возвращения в ятоллу.

Тот кивнул.

— Края изменились за давностью лет, — продолжил говорить мужчина, — дух, живущий в заливе, у нас баловень, ему девицы в каждую полнолунную ночь подарки дарят. Уж больно нравится им, что он к нам корабли купеческие приводит, да аристократов из других стран с особым гостеприимством принимает.

Именно так все и думали. Духи — существа свободомыслящие. Вчера у них одно настроение, а сегодня что-то не по нраву пришлось. Хеста — это слишком, но и залив сколько лет никаких бед не знал. Вот, наконец, за все время и выказал недовольство.

— Онра, дурак, отступи, — кричал кто-то из городских, видя его рвение. — Не твое это дело.

— Мое, мое, — махнул он рукой, — знаете ведь, я в воде лучше плаваю, чем по земле хожу. Что ж я, с духом не переговорю?

Он смело двинулся к грани воды. Та возвышалась над ним в двадцать человеческих ростов и обещала раздавить одним ударом, если ей отвага смертного дерзостью покажется.

— Вы ему позволите? — обратилась Яревена к Владыке с дрожью в голосе.

— Раз говорит, что знает духа, пусть попробует, — Раманд оставался на прежнем месте, ленивым взглядом обводя горизонты вокруг.

Что ж все так шумят. Нельзя на нерв духа выводить, если он уже не в ладах с собой.

— Мне это не нравится, — Яревена была готова как следует встряхнуть Владыку, чтобы он проявил хоть какие-нибудь чувства. — Хеста — это не шутки.

— Проявлялся когда-нибудь?

— Нет!

— Тогда этот человек по-настоящему отважен.

— Да что ж вы!.. Вмешайтесь, остановите его!

— Вы тоже чувствуете, да?

Раманд очень внимательно не только смотрел, но еще и слушал, загораживая себя от людского гомона. Хеста — одно из явлений гнева. В ятоллах все главные части земли, как правило, благословлены богами. Благосклонность была не просто словами, а настоящим проявлением силы бессмертных, она рождалась в виде духа и селилась там, где указано. Такой чести удостаивались все Дома к тому же, потому и существовали у хозяев духи. Их ятолла раскинулась на берегу моря, вода была частью жизни, поэтому давным-давно получила благословение от Пантеона. Дух жил здесь с незапамятных времен. Стерег, берег. Он был мирным, потому что люди к нему хорошо относились. Не нарушали правил, не нарушали клятв. Ему подносились дары без запозданий и без скупости. Но вот что-то сделало духа не просто бешеным, что-то вселило в него ярость…

Онра встал у воды и воззвал к тому, кто всегда был их защитником и другом. Раманд не вслушивался в слова человека, слишком далеко даже для его слуха, да и вода ревела. Она была повсюду, в воздухе, над всем берегом. Капли, словно бусины, висели и множились, множились…

Дух оттолкнул того, кто посмел подойти к нему, не выслушав, но смертный заупрямился и снова встал на ноги. Онра проявил магию, и… часть изогнутой волны рухнула на него. Сломила. Почти пополам. Вода снова взметнулась вверх, снова плеснула водными щупальцами, но Онра лежал, не способный подняться. Более никогда.

— Теперь, когда все научены горьким опытом, можно и вмешаться, — произнес Раманд, делая шаг вперед.

Яревена с гневом смотрела ему в спину. Она понимала, почему он убил Круо, но она не понимала, почему он поступил сейчас так жестоко. Снова захотелось бежать куда подальше от этого человека. Хоть Пантеон моли о милости и защите.

Сила Владыки взметнулась вокруг Раманда. Хеста перестал смотреть на остальных, он воззрился только на того, кто был самым сильным здесь.

— Игры закончены, — объявил хозяин Аркоста.

Капли, что висели рядом в воздухе, превратились во множество мелких острых кинжалов и понеслись в его сторону. Раманд взмахом руки заставил их испариться.

— Совсем не слушаешь. Так не пойдет.

Он переместился с такой скоростью, что никто ничего не успел увидеть. Так выглядит бросок кобры. Владыка вдруг оказался внутри этой огромной волны, а потом уже вне ее. Он уходил от Хесты внутрь берега, волоча за собой нечто, не имевшее формы, но исторгающее из себя звучный рев. Дух.

Раманд швырнул его себе под ноги. Тот метался по сухой земле, давясь ею и воздухом, которым дышать не мог. Вся вода, что полнила пространство и держалась над землей, рухнула обратно с оглушительным грохотом. Залив заполнился. Раманд не обратил ни на что внимания, хоть с него и лило ручьями. Он склонился над духом.

— Давно не пороли?

Тот шипел и пытался ударить водными щупальцами смертного, у которого оказалось так много сил. Страх переливался в духе быстрыми волнами, он чувствовал превосходящую силу человека. Тот не позволил себя даже коснуться, отмахнулся лишь раз — и дух распластался по земле, оглушенный.

— Раздражаешь, — признался Раманд. — Сжечь тебя что ли?

Кончики его пальцев охватило пламя. Дух завизжал подбитой псиной, когда огонь жадно лизнул по его воде. Говорить на человеческом языке духи не могли, но понимали его. Он замер под тяжелым взглядом смертного.

— Гневаешься на ятоллу?

По воде побежала рябь.

— Нет? Обидел кто? Тоже нет. Но с тобой же сотворили это. Укажи мне его?

Дух заметался, расплескался по берегу, свернулся в клубок. Он не мог дать ответа. Он боялся говорить. Он знал, что в беде из-за своего молчания. Человек, что спрашивал его, не шутит, водный дух хорошо это чувствовал. Все, что он мог, это показать собой в виде запечатлевшихся в нем отражений луну и золотые дары.

— В последнее полнолуние. Четыре дня назад, — догадался Раманд, погасив огонь.

Духа опять баловали: городские девушки, мечтавшие о заморских аристократах, одаривали славного духа всю ночь. Пели ему и танцевали вместе с ним. А кто-то в это же время творил магию, у которой есть лишь один оттенок. Черный как уголь.

Раманд принял решение.

— Я вырву у тебя сердце, и ты снова станешь водой, и не будешь напоминать собою отродье, не относящееся ни к одному из живых видов.

У воды не должно быть сердца, дух — это сила, обретшая форму. Таковой ей и надлежит оставаться. Но ее изменили, переделали на иной лад, чтобы проявить Хесту. Ведь если есть сердце, то непременно будут чувства. Дух, не знавший их, к ним прикоснулся и сотворил беду.

Тот слушал человека замерев, загипнотизированный взглядом страшных глаз. Согласился.

Движение было молниеносным, и вот уже сердце воды было в руках Владыки. Он сжал его в пальцах, давя и уничтожая, кровь брызнула в стороны. А дух сразу же стал самим собой — водой — ушел в землю, стек по ней в родной залив и растворился в нем. Все прекратилось. Хеста исчез.

— Что это значит? — Яревена, приближаясь и убирая мокрые пряди с лица, смотрела на руки Раманда. Те были перепачканы кровью.

Она отчетливо все видела. Сердце. У духа было сердце! Это черная магия, запрещенная Пантеоном под страхом казни. Даже Отвергнутые на такое никогда не пойдут. Мерзкое действо, требующее слишком много от того, кто его затеял.

— Вы знаете, — ограничился Раманд словами. Он смотрел на тех, кто еще был здесь, он думал о тех, кто ушел отсюда.

Кто из них? Кто? Духу можно дать сердце двумя способами. Отдать свое по собственной воле, обрекая себя на мученическое завершение жизни. Прожить после такого, как ни странно, удастся, но немного. Посмотреть за тем, что сотворил, и отправиться в преисподнюю. Еще можно вырвать это сердце из чужой груди после ритуала, истратив силы и использовав достаточное количество крови. Если вырывать, то у невинного.

— Дети не пропадали? — спросил Раманд.

Яревена покачала головой.

— Ко мне прибежали тут же, если бы кого не нашли. Неужели кто-то может детей…

— Могут, люди все что угодно могут, — он дошел до воды и отмылся от крови. — Мы отличны в этом от богов не в лучшую сторону. Впрочем, если у вас тут полно девиц, берегущих себя для великой любви и свадьбы, могли и такую выбрать.

— Как будто это лучше! — выкрикнула Яревена.

Все равно цена — чужая жизнь. Все равно — нарушение всех правил против богов и людей.

— Не лучше, но прекратите плакать, — одернул ее Раманд, приблизившись обратно. — Слезы — та же вода, только ни на что не способны.

Неугодная провела руками по щекам. Она вся была мокрая, а слезы и правда вода, но только они жгли кожу. Она отвернулась от своего хозяина. Ото всех.

— Они могли использовать самих себя, а не кого-то, — прошептал Раманд, склонившись близко к ней. — Не всегда… ломаются жизни невинных людей. Иногда прогнившие идут до самого конца только своими силами.

— Разберитесь! Покончите с этим! — почти в беспамятстве проговорила неугодная, не оборачиваясь. — Я не хочу узнать, что будет еще один день или ночь, когда снова разрушится множество жизней. Когда люди запутаются в боли и ненависти, затягивая все больший круг, и так без конца, до предела, до потери разума или Калеодона…

— Яревена! Яревена, очнись! — Раманд схватил ее за плечи и встряхнул как куклу с такой силой, что у нее голова рывком качнулась вперед-назад.

Он не понимал, что так на нее повлияло, и не знал, из-за чего вдруг случилась истерика. Жрица. В этом все дело? Она провела всю свою жизнь в храме. Она слышала благодарность людей за обретенное счастье, но чаще людские крики, слезы и мольбы. Люди приходят к богам за просьбой, а не с признательностью. Ятолла настрадалась и страдала долго, эхо до сих пор слышно. Наверное, она слышала его отчетливее, чем кто бы то ни был.

— Помоги ему! — кто-то поднесся к неугодной, старавшейся прийти в себя, и стал тянуться к ее рукам. Тем самым рукам, которые вызывали во всех дрожь. Все меняется, когда отчаяние заполняет до краев. — Ты ведь можешь!

Яревена встряхнула головой. Она даже не понимала, кто перед ней, пока не сосредоточилась. Родная тетка Онры, воспитавшая его с младенчества. Неугодная перевела взгляд дальше, раненый все еще лежал там. Люди кружили над ним, точно вороны. Владыке до него дела было мало, а она забылась, поглощенная страхом за будущее ятоллы и свое. А он все там так и лежит…

— Я не могу. Боги могут, — сухо бросила бывшая жрица.

— Так попроси их! — воздела руки к небу женщина. Опомнилась, опустила. Не к правящим ведь идти следует.

— Заплатите? — Яревена безжалостно взглянула прямо на женщину. Дурно или нет, но этот вопрос главный.

Она умолкла, вздрогнула, отступила, прижала руки к груди. Но потом собралась с духом.

— Заплачу.

Яревена посмотрела на хозяина Аркоста. Он еле заметно качнул головой.

— Несите его в мой дом, — распорядилась неугодная, возвращаясь мыслями к себе. Стоит заняться делом, и страхи приглушатся.

Женщина упросила помочь ей, и на Закатную улицу ступила целая процессия. Двое несли раненого на толстом полотнище — все, что нашлось на берегу в короткий срок, немного подбавляя магии, чтобы Онру не сильно качало. Его тетка шла рядом, испуганно взирая на воспитанника, так и не очнувшегося ни разу после удара. Подле нее бежали подруги и что-то нашептывали, кося глазом в сторону бывшей жрицы, идущей впереди всех. Раманд же, наоборот, оставался за всеми спинами на расстоянии. Ему была безразлична судьба человека, сунувшегося против Хесты: кто не рассчитывает силы, тот платит. Он давно стал равнодушен к собственному горю, что уж ему чужое. Но ему не нравился шепот, что преследовал Яревену. Люди шли за ней добровольно, шли за помощью, но их языки были злы и остры. Вот настоящая несправедливость, а не то, что он попал в Калеодон.

Когда вошли в дом, Яревена распорядилась положить раненого возле алтаря. После чего оставила подле себя только его тетку, а всем остальным сказала уйти. Они послушались ее охотно, вероятнее всего даже не станут у калитки ждать, вовсе уйдут. Что им возле дома этой девки околачиваться, мало ли какая напасть на голову свалится из-за приближения к Отвергнутым.

— Что белоликой нужно? — спросила женщина с дрожью в голосе, глядя на то, как неугодная готовит все для ритуала.

Красное полотенце на стол и поперек тела раненого, свечи, благовония, раскаленные камни алтаря.

— С чего ты решила, что мы будет обращаться к белоликой? — бросила Яревена, продолжая свое дело.

— Она же Машани с ее дочерью помогла.

— Одними лишь травами против болезни, да еще и детской. А здесь… его ударил Хеста — скверна — нужно очищать не только тело, но и дух.

— К кому же взывать? — женщина закашлялась от едкого дыма, когда на алтарные камни пролилось черное масло.

— К Мин-Араю, — Яревена указала, чтобы просящая села к ней за стол напротив.

Услышав имя этого бога, женщина споткнулась на последнем шаге.

— К безмолвному? — в ее голосе и глазах возрастал ужас.

— Ему подвластно здоровье человеческого тела, — Яревена говорила тихо и уверенно. Здесь ее власть и ничья иная. Если только разговоры разговаривать, может и поздно стать. Нужно все сразу решить, а не околицами беседу водить.

— Свое поправить не может, — прошептала просящая.

При низложении Мин-Арая лишили пятидесяти двух частей тела. Говаривали, что череп да позвоночник только остались. Прикованное к ним сознание разрывало от невыносимой боли. В существовании бессмертного не было ни проблеска света, до тех пор, пока он не изыскал для себя выход. Он понял, как восстановить каждую из утраченных частей. Человеческое тело вполне могло стать для этого основой.

— Что он заберет у меня? — спросила женщина, осторожно опускаясь за стол.

— Я не знаю, — произнесла Яревена.

Просящая зыркнула на неугодную недобро. Оценила молчание, как издевку. Яревена взглянула на раненого. Онра делал свои последние вдохи.

— Руки и ноги он себе вернул, глаза и сердце тоже, возможно что-то еще, — дала подсказку неугодная.

Но женщина не могла сделать выбор. Чего лишит ее бессмертный? Легких? Желудка? Пятьдесят две части это много, выбор большой.

— Если вы передумали, то прошу забрать это тело из моего дома. Тут вам не храм, — бросила бывшая жрица.

В храме только тела хранятся, а племянник еще живой. Как смеет эта!..

— Я согласна, — скрипнула зубами просящая.

Она поставила на то, что Мин-Араю можно возвращать по одной части за раз. Так что возможно, она отделается одним пальцем.

Весь ритуал занял меньше минуты. Свечи мигнули, да алтарь зашипел, опять потянуло гарью.

Яревена остро посмотрела на ту, что оставалась против нее. Женщина вдруг странно дернулась всем телом, ее глаза стремительно наполнились слезами, она открыла рот и оттуда хлынула кровь. Она застонала и принялась корчиться от боли, хватая себя за горло.

— Кажется, безмолвный более не будет соответствовать своему прозвищу, — неугодная лизнув пальцы, затушила ближайшие к ней свечи.

У просящей бессмертный забрал язык и исполнил свою часть уговора. Онра избавился от порчи и открыл глаза, даже сел сразу после второй попытки, спина побаливала, но и это пройдет.

— Что здесь?.. Ты что наделала, дрянь?! — взвыл он, вскакивая на твердо державшие его ноги и кидаясь к приемной матери.

Одна из собак Дарз-Аша, незаметно ютившаяся в дальнем углу, поднялась на лапы и зарычала. Алтарь ярко вспыхнул, Отвергнутые не желали слышать оскорбления той, кто помогает и им, и жалким смертным, забывшим, что такое настоящая благодарность.

Яревена решила, что не услышала плохих слов.

Женщина перехватила руки воспитанника и покачала головой, все еще кривясь от боли. Все платят.

Онра заметался.

— Зачем же ты… Я могу… обменять ее на себя? — он даже покаянно голову склонил. Бывшая жрица осталась безучастна к его извинениям.

— Плата не возвращается, — озвучила Яревена главный закон сделок с Отвергнутыми. — Идите.

Им больше ничего и не оставалось. На веранде, вольготно расположившись на широкой качели, сидел Владыка. Он медленно раскачивался, упираясь ногой в пол, и на покинувших дом людей даже не взглянул. Онра впустую ожег его взглядом, подозревая лишь то, что по-настоящему злиться ему стоит лишь на самого себя.

Раманд поднялся, как только потерял из виду людей, вошел в дом и отыскал его хозяйку в алтарной. Пес Дарз-Аша подскочил под его руку, довольно тявкнул, получив короткую ласку. В самом деле, как к родному льнет!

— У тебя гости, хотя, скорее всего, это ко мне, — сказал Раманд.

В ту же секунду в черную дверь постучали. Яревена настороженно посмотрела на Владыку. Зверь какой-то, все слышит.

— Проходной двор, — изрекла она, выходя из комнаты.

Стоило только дверь распахнуть, как порог перескочила неожиданная гостья.

— Минра еще не удостаивала меня своим вниманием.

— Я не к тебе, а к нему, — бросила Гаяра.

Ей явно было неуютно быть здесь, и оттого тон вышел излишне резким.

— Он так и сказал, — буркнула хозяйка дома, жестом позволяя гостье сорваться с места и ринуться внутрь дома.

— Если не хочешь, чтобы тебя здесь видели, лучше бы совсем не приходила, — такими словами встретил Гаяру Раманд, не выходя навстречу.

Вообще, лишним не позволялось находиться в алтарной, но пес Дарз-Аша вел себя спокойно. Если бы собака лаять начала, Яревена бы всех взашей отсюда вытолкнула, но коли так, то пусть боги и сами посмотрят за тем, кто все деяния в ятолле творит. Может, им интересно. А то когда они до памяти Свидетеля доберутся, еще неизвестно.

Гаяра стянула с головы шелковый платок, что служил ненадежной защитой. Она куталась в него, дабы никто не узнал. Одно дело — городские захаживают к неугодной по глупости, другое — глава Дома.

— Поймите правильно, вся моя семья — верные почитатели Пантеона, — оправдывалась Гаяра перед обоими, — мне и правда не следует даже мимо этой улицы проходить. Но иначе о тебе никто не позаботится.

Так и не дождавшись от старого друга исполнения манер, она сама приблизилась к нему. Яревена с интересом наблюдала от порога комнаты. Что это так переживает глава Минры?

— Без последствий сердце скверны не вырвать, — Гаяра многозначительно посмотрела на Раманда.

— Ты об этом? — он показал ладонь, на которой выделялся странный знак. Черный, до крови в кожу впивающийся.

Гостья нахмурилась.

— Даже хуже, чем я думала.

Она принялась что-то извлекать из маленькой поясной сумочки.

— Я планирую справиться сам, — рассудил Раманд, наблюдая за ее движениями.

Понятно, что о Хесте и ее стремительном конце известно уже всей ятолле. Непонятно, почему та, кого он настойчиво отворачивал от себя, продолжает вот так приходить. Научить ее грубостью? Может, тогда поймет?

— Лучше помолчи, — бросила Гаяра раздраженно, поводя плечами. — Отвергнутые тебе не помогут, а к Пантеону не пойдешь, упрямец.

Она быстро схватила его за руку и высыпала ему на ладонь белый порошок. Кожу зажгло, Раманд даже не скривился.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — громогласно напомнила о себе Яревена, заставив Гаяру как следует вздрогнуть, — но коли снова дала о себе знать первая любовь, то будьте добры все предварительные ласки производить на собственных территориях, у вас гораздо больше места.

Раманд улыбнулся ее словам. Олеандр.

Гаяра вспыхнула, щеки залило румянцем.

— Вам, Яревена, следует быть внимательнее. Свидетелю легче распознать беду со своим хозяином, чем тем, кто далеко, — она попыталась укорить, чтобы скрыть свой стыд.

Неугодная обнажила зубы в улыбке-оскале ей в спину. Раманд украдкой любовался.

— Я не рыцарь, — она покинула комнату, не считая нужным слушать наставления малознакомых девиц. Глава Минры может катиться в бездну следом за Чар-Оватом.

— Мы сейчас в ее доме, Гаяра, — произнес Раманд тихо, когда они остались одни. — Ты не можешь позволять себе дерзость.

Та покраснела пуще прежнего.

— Прости, просто я как узнала… Все говорят, что Владыка силен, что, как справится, то старые грехи можно если не забыть, то хотя бы более никогда о них не заговаривать. Ты ведь пытаешься сделать это, да? Отмыться добела перед всей ятоллой?

Гаяра мельком взглянула на него и продолжила залечивать рану. Лекарства из храма Пантеона быстро избавляли Раманда от болезненного следа.

— Думаешь, это возможно? — спросил он, прищурившись.

— Я не знаю, я только хочу, чтобы ты был осторожнее. Бесстрашие красит мужчину, но слишком часто сталкивает его в пропасть.

— В ней нет ничего страшного. Все можно пережить: и срыв, и полет, и удар о самое дно.

Хозяйка Минры совсем ничего не понимала. Она жила в слишком безопасном мире, слишком легко. Ее не коснулись осколки, на ней не было ни единой раны. Раманд примечал то, что она скорее гордится своей принадлежностью к трагедии, вместо того чтобы проклинать случившееся. Поэтому она ему нравилась с каждым разом все меньше. Захотелось отнять руку, но он позволил ей себя перевязать. Так все закончится быстрее.

— Я знаю, что мне никогда не понять тебя, — прежде чем заговорить, Гаяра убедилась, что за спиной у нее никто не стоит. Хозяйка дома не собиралась подслушивать чужие беседы. — Но… я все равно хочу уберечь тебя. Понимаешь, то время, оно под запретом, о нем стараются не говорить и стараются не вспоминать, но мы ведь были живы тогда. Почему я должна делать вид, будто этого времени не было? Был один очень плохой день, перечеркнувший очень хорошую жизнь всех нас. Ты — светлое воспоминание, и я хочу сохранить тебя.

— Я давно не в свете, Гаяра, — Раманд пошел к порогу комнаты, и ей пришлось следовать за ним.

— Позволь мне так думать, — грустно улыбнулась она.

Он знал, что за заботу следует благодарить, но хозяйку Минры благодарить не хотелось.

— Иди, — он кивком указал ей на черную дверь, — разозлим моего Свидетеля, обоим мало не покажется.

Гаяра явно хотела сказать что-то еще, но побоялась задерживаться в доме неугодной еще дольше. И так будет не оправдаться, если прознает кто. Все мгновенно заговорят о том, что ятолла не так уж и верна Пантеону.

Гаяра стремительно покинула дом бывшей жрицы.

Раманд вздохнул, подавил раздражение и отправился снова разыскивать Яревену. Она пряталась в дальней комнате, служившей, скорее всего, внутренней гостиной, такие еще называли чайными. Сюда хозяин дома приводил только тех, с кем хотел проводить время. Убранство соответствовало названию: пусто, ничего, кроме толстых мягких ковров вокруг большого квадратного стола. Бывшая жрица лежала, прикрыв рукой глаза. Она слышала хозяина Аркоста, но ни смотреть, ни говорить не хотела.

Раманд ушел и что-то принялся делать в другом конце дома. Яревена не нашла в себе сил даже злиться на хозяйское поведение чужака. Владыка! Ему путь в любой дом открыт.

Владыка вернулся к ней, ступая совершенно бесшумно. Стукнуло, звякнуло. Она убрала руку, поглядела на стол. Свежезаваренный чай пах вкусно. Неугодная села, посмотрела на своего хозяина и принялась осторожно пить. Первый же глоток заставил насторожиться, она принялась принюхиваться.

— Ром?

— Тебе не помешает, выглядишь уставшей.

Решив, что со стороны виднее, Яревена не стала отказываться. Не стала даже возмущаться за фамильярное обращение, на которое он так резко перешел. На алкоголь она и списала странное ощущение, затопившее с головой. Она чувствовала себя спокойно наедине с человеком, понять которого было совершенно невозможно. С тем, кого проклинать можно с той же силой, с которой и благодарить.

— Простите, — Яревена нарушила тишину и молчание спустя более получаса, вынырнув из странного состояния полусна.

— За что? — Раманд отвлекся от своих размышлений и впервые за это время пошевелился, повернув к ней голову. До этого его интересовало разве что небо, видневшееся в оконном проеме.

— За истерику.

Он долго не отводил своего взгляда от нее и даже когда отвел, она знала, что он внимательно за ней следит и изучает. Наверное, даже стук сердца слушает. У него отличный слух.

— Ты не похожа на того, кто на грани срыва. В чем причина? — Раманд решил узнать правду, а не догадываться самому.

— Я могу не отвечать?

— Мне кажется, ты хочешь ответить.

Яревена закусила губу. Как легко он ее поймал. Пришлось подняться на ноги и подойти к окну, она загородила ему собой обзор. Раз уж так любопытно, то пусть смотрит. Хотя… он прав, она нуждается больше. Ей нужно сказать хоть единой живой душе.

— Я… родилась в ту ночь.

Раманд не вздрогнул и не побледнел, он выпрямил спину и уставился на нее, не мигая. Яревена растянула губы в вялой усмешке. Поражен.

— Единственная рожденная в ночь, когда люди попытались призвать Запретных богов. Говорят, моя красота от этого. От того кошмара, что творился там. Ведьмы рождаются в огне.

Она говорила тяжело. Слова будто камни катились по гортани вниз к сердцу и оставались там. Груда. Гора. Иногда из-за нее тяжело дышать.

— Я не знаю, кто мои родители. Я даже не знаю, здесь ли они или покинули ятоллу. Я знаю лишь то, что меня отдали в храм, потому что со мной не справлялись. Призыв Запретных… тридцать две жертвы, безжалостно зарезанные на алтарях безумцами. Я вобрала в себя их крики, я слышу их до сих пор.

Странно, что глаза оставались сухими. Она думала, что заплачет. Она рассказывала кому-то чужому впервые, до этого лишь жрицы знали. Теперь пусть знает и Владыка. Это утяжелит его ношу, но ему полагается знать, скольким та проклятая ночь испоганила жизнь.

— Теперь я понимаю, что есть еще один голос. Твой. Твой крик я тоже слышу. Он не самый громкий, но в тебе больше всех ужаса. Оттого, что для них все прекратилось, а для тебя — нет.

Раманд ожесточенно потер рукою лицо. Готовый ко всему, в броне, за щитом, он вдруг почувствовал себя полностью разбитым. Не от всего в этом мире можно загородиться, иногда слова-вода просачиваются сквозь малейшие щели и жгут хуже ядовитых змей.

— Только в храме голоса затихают. Без милости Пантеона тяжелее, хотя служба Отвергнутым тоже дарит тишину. Старшая жрица ворует для меня эликсиры, они помогают в те ночи, когда крики особенно громки. Но ятоллу раздирает на части. Огонь, Хеста. Я боюсь, что голосов станет больше, если не положить этому конец. Полагаю, что даже если я оглохну, с них станется звучать у меня в голове, и тогда мне останется лишь просить окружающих о милости избавить меня от нее…

Наступившее молчание было долгим и тяжелым. Обоим приходилось держаться и справляться. Как будто заново.

— Ты спрашивала богов? — Раманд чувствовал, как в затылке поселяется тяжесть. Вот, к чему он был не готов, а не к хохоту Запретных над своею головой. Как же так получилось, что не только его муки преследуют.

— Спрашивала, — быстро ответила Яревена, — они не в ответе за людские проступки и за тех, кого ранило осколками.

Похоже на бессмертных. Они не разбираются в людских бедах, они лишь отвечают на молитвы. Не будут они от криков ее избавлять. Вобрала — неси. Такова, значит, судьба. Она у всех разная, и каждый сам за нее в ответе. Больше, чем имеется, сил не дается, а значит, все справедливо.

— Они сказали, что уже достаточно того, что, греясь возле их огней, мне даруется покой.

Яревена надменно скривила губы.

— А я же сама разрушила эту связь.

— Как? — Раманд знал, что получит ответы на все свои вопросы. Он поднялся и подошел к ней, встал рядом, лицом к окну. Нужно видеть мир вокруг, чтобы не думать, будто он сузился до жутких воспоминаний и боли, застрявшей так глубоко.

Неугодная помолчала некоторое время, чтобы припомнить, с чего верно следует начать.

— Это история неподчинения. Обитал в городе один, не принадлежавший ни Домам, ни городскому совету, но обладавший силой, влиянием и деньгами, и мнивший себя господином. Он принес в жертву Чар-Овату сто быков, застил бессмертному глаза. И решил, что ему все дозволено. Он стал брать в городе всякую, которую захочет. Захотел и меня, старшую жрицу. Во всеуслышание объявил, что заарканит меня или подкупом, или силой. Ему ведь ничего не страшно, он от самих богов откупился, — Яревена вспоминала, и ее трясло от гнева. — Я пришла в храм, я пришла к богу и рассказала ему обо всем. Я считала, что подобное заявление оскорбляет сам Пантеон. Но Чар-Оват рассмеялся и сказал, что человеческое тело это не тот предмет, который стоит так уж беречь. Мне ведь не смерть сулит, — она сжала руки в кулаки. — Он должен был меня защитить! А бессмертный решил, что лишнее целомудрие девушке не идет. Невинную мне из себя строить поздно! Я разозлилась. На него, а не на зажравшегося скота. Я защитила себя. Во время вечерней трапезы я лично подала Чар-Овату золотое блюдо… с головой оленя.

Раманд удивился. Услышав множество историй за свою жизнь, его удивляла только неугодная. Даже если бы ему дали время, он ни за что бы не догадался. Он с трудом представлял себе подобную картину. Жрица не просто не исполняет положенного, а своими действиями сквернит Пантеон и храм.

— Шума было на всю ятоллу, — Яревена вдруг стало смешно. Теперь-то уж можно смеяться. — Прямое оскорбление бога! Думали, храм рухнет от его гнева. Меня лишили милости и регалий тут же. Чар-Оват бушевал и ярился, ему было мало, что я стою перед ним обнаженная, лишенная права даже церемониальным платьем прикрыться!

Она показала Раманду руки со всех сторон.

— Я вся должна была покрыться струпьями. Те бы болели, кровоточили и жгли. Но я и этому воспротивилась. Я не была неправа. Моя сила против его. Человек против бога. Алтари потрескались, окна с дверьми выбило. Нельзя сказать, что я победила, но выражение лица у бессмертного было непередаваемое.

Она снова громко рассмеялась. Точно также как тогда. Весело и легко. Свободно. Никто никогда ее не подчинит. Для ее жизни есть лишь ее воля, все остальное может гореть в черном огне.

— В итоге вот.

Кожа на руках от кончиков пальцев до локтя угольно-черная, но гладкая и чистая. Это все, чем она заплатила.

— Я думала, казнят, — произнесла Яревена без страха, немного успокаиваясь. — Прими они такое решение, я бы окончательно разочаровалась в Пантеоне. Но они просто отдали меня Отвергнутым. Не знаю, почему.

Раманд догадывался. Пантеон испытывал те же чувства, что и он сейчас. Ошеломление и восхищение. Чар-Овату попало от остальных, возможно от самого главы. Пантеону нравились сильные, смелые и упрямые люди. Жрица доказала себя. Она не побоялась, она защитилась, несмотря ни на что. Пантеон точно не мог ее казнить, таких они берегут. Однако и просто спустить с рук дерзость тоже не могли. Поэтому отдали Отвергнутым. Отпустили на расстояние вытянутой руки. Хороший ход.

— И что же твой поклонник? — Владыке интересно стало, как все кончилось.

— О, — с особым чувством протянула Яревена, глаза подернулись дымкой удовольствия, — я предложила ему взять меня. При всех. А он струсил и отказался, с тех пор его здесь никто не видел.

И вот здесь Раманд искренне рассмеялся, как и она ранее. Яревена впервые слышала его смех и немного растерялась из-за этого. А ему было забавно думать о том, что несчастный попал в ловушку и никак не мог исполнить свое громкое заявление. К лишенной милости жрице, да еще и отданной во служение Отвергнутым, не мог прикасаться никто из тех, кто поклоняется Пантеону. Это оскорбление. Позор на всю ятоллу. Ему, не ей. Ей шепот в спину, злые взгляды, но все на расстоянии, близко подходить к такой бывшей жрице кто угодно забоится.

— Замечательная история, — оценил Раманд. — Полагаю, что мне стоит ответить такой же откровенностью. Потому что твоя изобретательность поистине ужасающа. Не знаю, что ты можешь придумать в отместку. Но чуть позже. Сейчас мне нужно кое-что сделать.

— Как откажешь Владыке, — Яревена развела руками, показывая, что дом в его распоряжении.

— Похоже, ты единственная, кому нравится так ко мне обращаться.

Ее смех понесся ему в спину. Раманд вышел на внутренний двор дома. Чаша, горсть земли, искра, пламя, дым. Он повторил положенный ритуал, чтобы увидеть магическую жилу, что текла под ятоллой.

Ни пятен, ни колебаний. Хеста, существование которого прекратилось быстро, не повлиял на нее.

Раманд все же решился присмотреться внимательнее, чего не сделал в первый раз. Сейчас он повел взглядом от самого истока жилы, с самой восточной стороны Хаэссы, а дойдя до устья, подавил тяжелый вздох. Жила обрывалась ровно под островом. Тот потому и выбрали — окраина, силы много, но мало кто смотрит в ту сторону. Устье все еще искрило. При ритуале из нее вырвали целый кусок. Двадцать три года прошло, а жила до сих пор рану не затянула.

Как тут память не тронутой оставить, если все в глаза лезет. А он тогда решение принял, не слепнуть, а смотреть неотрывно, и менять его не станет.

Яревена, сидя на скамье подле дома, смотрела, как хозяин Аркоста приходит в себя, как обрывает длинные стебли травы, что переплелись с его венами. На землю брызгала кровь. Тоже несущественная боль?

— Нам нужно вернуться, — произнес Раманд, проявляя магическую тропу возле себя.

Яревена уже смирилась с мыслью, что ее собственный дом для нее же лишь временное пристанище. Так и будет заглядывать сюда урывками, пока связь с ее хозяином не завершится.

— Возьмем их с собой, — он не спрашивал, он просто указал на псов Дарз-Аша, которые уже считали этот двор своим прибежищем.

— Я им не хозяйка, — произнесла бывшая жрица, поглядывая на собак.

Те прониклись абсолютным доверием к Владыке. Прям щенки. Неужто как приласкает, так уже и уходить от него не захочется? А коле попробовать?..

Яревена в ужасе отогнала подлую мысль. Едва знаменьем Пантеона себя не покрыла. Вовремя опомнилась, иначе бесчувственные руки прожгло бы до самых костей. Но неугодная искренне пожелала кругу огней гореть ярко и вечно, потому как Владыка не заметил всех ее переживаний. Уже благо.