Глава вторая

Санкт-Петербург. Примерно за полтора года до драки в баре «Великое Древо». Центр города.

Суета прогретых нежданным для ранней осени солнцем питерских улиц не очень отличалась от подобной суеты любого более-менее крупного города. Спешащие по своим делам люди, редкие в этих широтах улыбки по случаю столь же редкой хорошей погоды, искры солнечного света на частых лужицах — наследии утреннего дождика… И, как это бывает, особенно в центре — средоточии туристов и приезжих всех мастей, — всегда найдётся разиня, «гость столицы», который будет стоять посреди тротуара и с открытым ртом таращиться на что-нибудь, привлёкшее его внимание.

Так вышло и в этот раз, вот только рот туриста был закрыт, на тонких губах играла сардоническая усмешка, а во взгляде сквозило скорее не восхищение красотами, а внимание и искреннее любопытство. Мужчина — это был именно молодой мужчина, обладавший ярко выраженной «южной» внешностью, — стоял и наблюдал за крупным орлом, парившим высоко в небе. Затем взгляд туриста опустился ниже, в точку прямо под центром кругов, описываемых птицей, и уткнулся в золотистый купол Исаакиевского собора.

— Sacros cojones[1], — пробормотал гость столицы по-испански. — Да у них тут страсть как интересно. Что бы нам с этим сделать?

— Добрый день, мужчина, — раздался за спиной туриста голос с повелительной интонацией, от которой российская молодёжь в большинстве своём нервно вздрагивает. — Сержант Ростин. Документики попрошу.

Молодой человек обернулся и встретил служителя закона белозубой улыбкой. В самом деле, отчего бы и не улыбнуться доблестному стражу правопорядка? Тем более что он, похоже, слабо мог отличить уроженца солнечной Мексики от отпрыска народов ближнего, равно как и дальнего Востока. Да ведь и костюм улыбчивого чужака ничем не выдавал его истинной национальной принадлежности: ни пончо, ни сомбреро. Брюки как брюки, футболка как футболка, ботинки как ботинки. Другое дело, что сочетание ярких красного и белого цветов в одежде мало на ком смотрится уместно, но чего только не увидишь в центре большого города?

— С превеликим удовольствием, сеньор, — русский язык в устах молодого человека был слегка искажён, но неправильность в нём касалась, скорее, произношения согласных, нежели коверкания окончаний и падежей. — Рад видеть, что моя безопасность в надёжных руках, — добавил он, передавая оторопевшему полицейскому сероватую книжечку с Орлом и Змеёй на обложке. Служитель закона пожевал губами, явно сглатывая нечто непроизнесённое, и принялся изучать документ. Затем поднял на гостя столицы ещё более недоуменный взгляд. Знаний латинского алфавита явно хватило полисмену для того, чтоб прочитать имя туриста, и теперь он напряжённо соображал, как именно обращаться к нему вслух. Губы смуглокожего чужака вновь скривились в улыбке: он откровенно наслаждался замешательством служителя охраны закона.

— Всё в порядке? — спросил он, налюбовавшись.

— Да, господин… м-м… сеньор…

— Это читается, как Хесус, — сжалился молодой человек, забирая свой паспорт.

— М-да. Собственно, будьте осторожнее, сеньор Хесус, и приветствую вас в Санкт-Петербурге, — нашёлся, наконец, сержант.

— Благодарю, — коротко ответил Хесус и вновь повернулся в сторону величественного собора, не обращая более на полицейского никакого внимания. Сержант Ростин покрутил головой и двинулся дальше по маршруту обхода, начисто забыв задать предписанные в таких случаях вопросы о целях пребывания в стране и прочих необходимых формальностях. Испанское прочтение необычного имени туриста несколько выбило его из колеи. Впрочем, через несколько минут он и думать забыл о странноватом молодом человеке.

Его недавний собеседник ещё некоторое время понаблюдал за кружившим над Исаакием орлом. Хесус Гарза — по крайней мере, именно такое имя стояло в его паспорте — с уважением относился к древним и мудрым птицам. Кого он не любил, так это змей, и потому терзающий пресмыкающееся орёл на обложке документа вызывал у него одобрение. Сильнее ползучих гадов мужчина не терпел только волков, но об этом он предпочитал говорить ещё меньше, чем о змеях или о своём прошлом. Настоящее же вызывало вопросы и колебания.

— Нет, соваться туда мне сейчас явно не стоит, — пробормотал Гарза, вновь окидывая внимательным взглядом золочёный купол. — Собственно, мне вообще лучше туда не лезть. Ладно, а теперь посмотрим, как у них налажена настоящая безопасность…

С этими словами мексиканец развернулся на пятках и, мурлыкая под нос «Хей, Пачуко», направился вдоль по Невскому проспекту, с интересом осматривая здания и то, что в оных находилось. Спустя некоторое время его внимание привлекла крупная вывеска, содержавшая, помимо прочего, слова «золото» и «ювелирные украшения».

— Ах, как это мило, очень хорошо, — промычал Хесус, проявив внезапную осведомлённость в музыкальных композициях не только голливудского, но и российского кинематографа. Через несколько секунд дверь небольшого ювелирного магазина брякнулась о стену, распахнутая мощным пинком, и немногочисленные посетители вкупе с продавцами услышали бессмертную фразу:

— Руки вверх! Это ограбление!

Вопреки ожиданиям гипотетического стороннего наблюдателя, на пороге магазина возник отнюдь не худощавый мексиканец в ярком костюме, а высокий, спортивного вида мужчина в чёрной маске, с автоматом наперевес и спортивной сумкой на плече. Короткая очередь в потолок вызвала вполне закономерную реакцию в виде визга, воплей и падения на пол, пополам с причитаниями и мольбами о пощаде. Не обращая внимания на суматоху в зале, мужчина быстро прошел к витринам и, ткнув автоматным стволом в сторону одной из продавщиц, грозно рявкнул:

— Ты! Товар с этой витрины в пакет и сюда, живо! Остальные на пол, мать вашу!

Ещё одна короткая очередь поверх голов убедила присутствующих в серьёзности намерений грабителя. Девушка, которой не повезло оказаться объектом внимания вооружённого мужчины, трясущимися руками смела в фирменный пакетик украшения с указанного столика под стеклом и протянула через прилавок.

— Благодарю, — неожиданно спокойно и даже миролюбиво произнёс грабитель, принимая товар. — Удачного вам дня и простите за доставленные неприятные минуты.

— Приходите к нам ещё, — автоматически отозвалась продавщица и осела на пол, потеряв сознание. Грабитель хмыкнул, в третий раз полоснул очередью несчастный потолок и выскочил из магазина.

Всё произошло настолько быстро, что ни у кого не возникло даже тени сомнений или вполне закономерных вопросов. Например, зачем грабителю понадобился пакет, если при нём была немалых размеров сумка с отчётливо видным логотипом известной спортивной фирмы. Или почему на столь активную стрельбу средь бела дня не среагировал никто из прохожих на оживлённом центральном проспекте города. Ну а на такие мелочи, как отсутствие следов от пуль и полная невредимость входной двери, обратили внимание уже прибывшие по срочному вызову полицейские.

Однако тщательный сбор улик и допросы, в ходе которых обнаружились на диво подробные воспоминания свидетелей насчёт внешности и голоса преступника, происходили несколько позже. А пока что человек по имени Хесус Гарза стоял, прислонившись спиной к стене, на другой стороне Невского проспекта, небрежно крутил в руках целлофановый пакетик и ждал. Его ожидание было вознаграждено визгом шин чёрного автомобиля с наглухо тонированными стёклами и явлением из оного троих разношёрстно одетых молодых людей с ухватками бойцов спецназа. Самое главное, по мнению Хесуса, заключалось во времени их прибытия, а также в том, что люди на тротуаре, казалось, не заметили ни парковки со «спортивным» разворотом, ни самих «бойцов».

— Три минуты, — сокрушённо покачал головой Гарза, прислушиваясь к затихающему звуку, сходному с перезвоном серебристых колокольчиков. — Быстро. Да ещё следящая сеть по всему городу. — Прибывшие, тем временем, перебрасываясь короткими фразами, крутились возле магазина, не входя, впрочем, внутрь. — И в оперативниках у них далеко не кретины, ишь как пытаются слепок снять. Что ж, удачи вам, señores[2]. А мне, пожалуй, пора.

Он направился вниз по улице, по направлению к каналу Грибоедова, на ходу заглядывая в пакетик.

— Скудно… скудно. Но на первое время хватит. А потом придётся привлечь ещё… заёмных средств, — задумчиво произнёс Хесус, оценив масштабы награбленного. — В любом случае, сделать предстоит ещё очень-очень много.

И, так никем не замеченный и не обнаруженный, он растворился в толпе.

***

Санкт-Петербург. Примерно за полтора года до драки в баре «Великое Древо». Центральный офис Агентства «Альтаир». Кабинет Воина.

Отгремела тризна по Витольду, немногочисленные гости разъехались из центрального офиса, и Агентство медленно, но верно начало возвращаться к рутине дел. Отголоски недавнего кризиса, разумеется, давали о себе знать. Оперативный состав всех рангов тянул жилы на тренировках с утроенной силой. Разведчики и агенты внедрения Третьего отдела с головой погрузились в свои маски и легенды, добывая необходимую информацию о потустороннем, вкрадывающемся в жизни людей. А Первый, аналитический отдел только ругался сквозь зубы, сутками обрабатывая и просеивая через мелкое сито с таким трудом собранные данные. Но и эта лихорадочность была лишь временной: любая чересчур интенсивная активность, спровоцированная опасностью, рано или поздно сходит на нет и становится обыденной, ежедневной лямкой. И это, в свою очередь, приводит к невнимательности, а следовательно — к ошибкам. «Человеческий фактор — то, через что нам не перешагнуть при всём желании», — любил говорить Палач, разгребая очередной ворох бумаг, свидетельствующий о допущенных в работе неточностях. А Воин, если он оказывался рядом, усмехался и неизменно добавлял: «С людьми же работаем. Куда деваться?».

Деваться, и в самом деле, было некуда. Но и нелюди, а если быть совсем точным, то частично нелюди доставляли проблем не меньше. Одна из подобных проблем интересовала начальника Второго отдела куда сильнее прочих.

В кабинете Воина стоял густой запах перегара и табачного дыма. Открытые настежь окна и заклятье очистки воздуха не спасали: хозяин кабинета регулярно прикладывался к графину и не переставая курил, что, впрочем, никак не сказывалось на нём внешне. Хотя Птаха уже начинала сомневаться в способности главы отдела усваивать информацию: разговор шёл на третий круг.

— Ещё раз, — демон зло затушил скуренную наполовину сигарету прямо о столешницу и потыкал пальцем в лежащие рядом квадратные футляры. — У нас есть вся шестёрка компасов, так?

— Так, — обречённо согласилась Птаха.

— Они работают не так, как раньше, да?

— Да.

— Как именно «не так»?

— Не знаю пока, я же говорю! — Птаха скривилась. — Вит что-то сделал с ними. Причем, даже с моим, дистанционно.

— В стенах Агентства?

— Да.

— Я урою тех, кто ставил эту защиту.

— Спокойно, они мертвы давным-давно. Наверняка он работал через оригинальный компас — но не пойму, как именно.

— Подниму, урою и закопаю обратно. Ладно, выдохнули. Теперь — кольца.

На столе неуверенно вякнул телефон. Воин зло взглянул на несчастный аппарат, и тот заткнулся. Птаха глубоко вздохнула:

— У нас пять колец из шести. Два — Лиса и Кит — вы сами забрали из Исаакия. Одно — моё. Ещё одно Вит отдал мне три года назад, при нашей последней встрече. Сказал, что мне оно пригодится, а я тогда… была несколько не в состоянии нормально с ним общаться. Хорошо, что вообще не выкинула.

— Это чьё было?

— Нама. Пятое Вит сам прислал с компасами. Шестое и последнее — Багиры. На месте её гибели вы его не обнаружили, пожар повредить ему не мог, так что…

— Хрен знает где, я понял. И без полного комплекта колец компасы теперь работать не будут, ни как прежде, ни по-новому, так?

— Так. Это я могу и сейчас сказать. Не проводя полного разбора и анализа. А процесс этот займёт… полгода минимум. Я совершенно не представляю, что он здесь накрутил и как это должно действовать.

Воин с минуту сидел, уткнувшись лбом в сцепленные пальцы, потом грянул руками о стол и коротко, яростно взвыл по-волчьи. Птаха подпрыгнула от неожиданности.

— Ну почему кольца? — прорычал глава отдела. — Почему всегда какая-то мелкая хрень?! Почему не скалы, пятипудовые молоты, наковальни, в конце концов? — он чуть отдышался. — В общем, пока мы не найдём шестое кольцо, вся эта лабуда с компасами бессмысленна? И даже если ты проведёшь полный анализ, может статься, что он тебе ничего не даст?

Птаха только кивнула. Смотреть на то, как Воин теряет последние крохи надежды, было не просто больно — мучительно.

— Найти кольцо через компас Багиры нереально? — демон цеплялся за соломинку.

— Я пыталась, — прошептала Птаха. — Но, кажется, тот, кто его забрал, сменил настройку. Оно не отзывается.

— Это даже не иголка в стоге сена, — Воин прикусил губу. — Это песчинка среди звёзд.

— Мы что-нибудь придумаем… — начала Птаха, но глава отдела оборвал её коротким жестом.

— Скажи, — глухо произнёс он, — его компас и кольцо я могу оставить у себя? Пока ты будешь проводить свой анализ.

— Да, — девушка поняла, что отказать она попросту не сможет. — Мне они понадобятся… потом. Один-два раза. Но для этого я вполне смогу зайти сюда.

— Хорошо, — Воин помолчал, опять отхлебнул из графина и помахал рукой. — Забирай всё, что тебе нужно, и иди. Мне надо побыть одному.

Птаха тихонько собрала компасы и выскользнула из кабинета. Глава Второго отдела откинулся на спинке кресла, потом подался вперёд, положил компас в центр стола и повертел в руках кольцо с готической буквой «В».

— «Чтобы всех отыскать, воедино собрать»… — процедил он сквозь зубы. — Попробуй сначала, отыщи. Заделался, понимаешь, Сауроном на старости лет, — он помолчал, с удивлением осознав, что заговорил сам с собой вслух.

«Надо что-то менять. Иначе рехнусь. Хватит с нас психованных в главенствующем составе».

Воин аккуратно положил кольцо на компас, рывком поднялся, подошёл к шкафу с одеждой, распахнул его и задумчиво уставился внутрь. Затем медленно повернулся к окну, обозревая своеобычный бардак в кабинете, коротко выругался и принялся за уборку.

Рутину дел Агентства ждали серьёзные изменения. По крайней мере, на ближайшее время.

***

Лос-Анджелес. Примерно за полтора года до драки в баре «Великое Древо». Двор особняка Бэррингов.

Луна, совсем недавно набравшая силу, начинала постепенно отдавать её окружающему миру. Лорд Андрэ Бэрринг, духовник клана Печати, поднял глаза на «Солнце Каина» и позволил себе на несколько секунд всерьёз предаться размышлениям: не стоит ли дождаться здесь настоящего солнышка. Последний Алтарь укоризненно смотрел на вампира слепыми глазами бронзовых зверей, от века связанных с родом вампиров. Мол, чего зря голову всякими глупостями забиваешь, бывший охотник? Взялся за дело, так тяни до конца.

«А если не хочу?» — со злостью подумал в ответ Бэрринг. Во взорах с алтарного барельефа добавилось издёвки.

«Ты сам утверждал, что за свою новую семью не пожалеешь ничего, — говорили взгляды. — И тебе ещё повезло, что здесь и сейчас, согласно полной традиции, лежит тело, готовое рассыпаться в прах, а не жалкие ошмётки, что пришлось бы соскребать с бетонного пола».

«Может быть, мне ещё и быть за это благодарным?»

— Возможно. Вопрос только, кому? — ближайший бронзовый нетопырь оскалился, и Бэрринг понял, что с ним говорит уже не его разыгравшееся воображение, а вполне знакомый голос. Голос Сира. Плечи дернулись вперёд, стремясь обозначить поклон, но летучая мышь хлопнула крыльями:

— Оставь формальности, друг мой. Когда душа наполнена искренней болью, соблюдение традиций пред лицом близких есть маска, недостойная Лорда.

«Душа? А есть ли у нас душа на самом деле?»

Бэрринг так и не разомкнул губы. Говорить вслух не было ни малейшего желания.

— Неужто я ослышался, духовник? Ты усомнился в своей вере?

«Не в вере. В себе. Тварь иного мира проявила больше сострадания, чем я. А у него-то души как раз нет и быть не может по определению».

— Не буду вдаваться в особенности строения личности демонов и, уж тем более, рассуждать о наличии души у Воина. — Лунный свет отразился от тёмной чешуи, когда одна из змей сменила своё положение. — Но задам тебе вопрос. Ты жалеешь о том, что сделал? Или о том, что принесло содеянное?

Бэрринг помолчал. Общий поток его мыслей Сир всё равно бы не услышал — только то, что Андрэ захотел бы передать.

— Я не знаю, — наконец ответил он вслух. — Не знаю, отец. И боюсь, этот вопрос будет преследовать меня ещё много лет. Я поступил правильно. Но верно ли? И если я ошибся настолько страшно, не была ли гибель моей дочери карой Господней? — Внутри всё привычно сжалось, как и всегда при упоминании Всевышнего, но кары не последовало.

— Ты всё ещё боишься Его… — протянул голос из-за спины Бэрринга. Андрэ обернулся. Высокий мужчина в старомодной шёлковой рубашке и чёрно-сером сюртуке серьёзно смотрел на своего птенца. Современная, несоответствующая одежде причёска — длинные тёмные волосы, забранные высокий хвост при выбритых висках, — чуть дрогнула: герцог склонил голову в знак приветствия. Приветствия равному. Бэрринг выдержал необходимые по этикету секунды паузы и ответил тем же:

— Лорд Кир.

— Андрэ. Прошло столько лет, а ты не перестаёшь опасаться, что Он покарает тебя за отречение от служения. Отречение, которого, по сути, не было, ибо ты продолжаешь служить Ему. Пусть и в ином качестве.

— Сир…

— Ты в последний раз обращаешься ко мне так, Лорд Андрэ Бэрринг, — оборвал его Кир, глава клана Печати, и протянул вперёд руку запястьем вверх. На бледной коже рядом с кремовой кружевной манжетой ярко выделялась алая полоса. — Прими мою кровь и с этого момента стань свободен от моей власти. Пей. Это мой последний приказ.

Не в силах ослушаться прямого повеления, Бэрринг сделал шаг вперёд и припал губами к ране на запястье. Сделал глоток и отпрянул, будто обжёгшись, ощущая, как распадаются узы, к которым он так привык.

— Вы… ты… отлучаешь меня от клана? — медленно спросил он, понимая, что его мир готов рухнуть в третий раз за его довольно долгую жизнь. Кир покачал головой, и лунный свет отразился на алебастровой коже высокого лба и в тёмно-синих глазах.

— Ты идиот, Лорд Бэрринг, да простятся мне подобные речи пред телом твоей дочери.

Андрэ заворожённо смотрел на то, как медленно, будто неохотно затягивалась рана на запястье главы клана. В голове новоиспечённого Лорда царила гулкая пустота и ещё один идиотский вопрос. Не задать его Бэрринг всё же не мог:

— Тогда зачем ты это сделал?

— Сие есть свидетельство наличия у тебя души, — пожал плечами Кир. — Боль в ней настолько сильна, что затмила твой разум, и ты задаёшь вопросы, подобающие скорее птенцу, нежели духовнику клана. Пришёл Миг Прощания, Лорд. Переживи его, а затем соберись и сам ответь на свои слова.

Мужчины повернулись к алтарю, на котором лежало обнажённое тело девушки. На краткое мгновение черты её осветились бледным, но отнюдь не призрачным сиянием, а потом тело разом осыпалось прахом, не оставив скелета. Глава клана взглядом испросил разрешения, отвесил низкий поклон сперва Бэррингу, затем алтарю, и осторожными движениями широкой ритуальной кисти смёл прах в заранее заготовленную урну с серебряной табличкой и именем на ней: «Алисия Андрэ Бэрринг». Второе имя девушка решила взять за полгода до операции в Санкт-Петербурге.

— Глубокого сна тебе, — произнес Кир, закрыв урну и поставив обратно на алтарь, где ей надлежало находиться остаток ночи и весь следующий день.

— Глубокого сна, дочь, — эхом отозвался Андрэ, пытаясь унять внутреннее смятение. У него получилось, но не с первого и не со второго раза. Тем не менее, готового ответа на собственный высказанный уже вопрос не нашлось, и Бэрринг, жестом пригласив своего бывшего Сира следовать за собой, принялся рассуждать вслух. В любом случае, этот процесс отвлекал от мыслей об урне с прахом Алисии и тех действиях, что привели к её появлению.

— Судя по ва… твоей реакции, место духовника по-прежнему остаётся моим. — Кир безмолвствовал, но это означало лишь, что хранитель Печати согласен с мыслью прежнего птенца. — Первая причина моего освобождения от твоей воли — обретённый мною статус Лорда. Первая, но не единственная. В отношениях с Агентством я допустил промах, поставил интересы клана превыше жизни их сотрудника, но Ночной Договор был заключён и устроил всех. Значит, дело не в этом. Полагаю, суть кроется в моём осознании ошибки, цене, которую я уплатил, и моих сомнениях, свидетелем которых вам довелось стать. — Молчание продолжалось, однако, теперь в нём чувствовалось предвкушение. Связь птенца и Сира была разрушена, но Бэрринг слишком хорошо успел изучить своего второго отца. — Исходя из вышесказанного, я делаю вывод. Твой опыт подсказывает, что, пройдя через эти сомнения, я буду полезнее тебе свободным вампиром, а не Лордом на коротком поводке. Прочие же твои слова и мои собственные мысли приводят к мысли, что речь идёт о церкви. Тебе нужна Церковь Каина, лояльная твоему клану более, чем остальным…

— Именно такие размышления, друг мой, — оборвал его Кир, — и привели тебя к Последнему Алтарю с телом твоей дочери на оном. Жажда власти пустила в тебе корни с тех пор, как ты вкусил её в полной мере. Не буду называть праведником себя, равно как и утверждать, что весь наш род преисполнен благодати. Будь ты главой клана или семейства, подобные мысли и действия были бы оправданы в полной мере, и я лишь поддержал бы их. Но ты духовник, Андрэ, и не просто духовник. Ты — священник, с малых лет посвятивший себя служению Господу. Думаешь, я обратил тебя только из-за того, что ты мог сделать для нас касаемо Охотников? Ты и сам знаешь ныне, что среди служителей Церкви довольно наших шпионов. Быть может, из-за силы, которой ты исполнился, обретя Наследие Каина? Да, ты сделался Лордом, сам, без моей поддержки, но и до тебя были подобные, будут и после. Нет, друг мой. Я увидел в тебе надежду. И первые годы ты вполне оправдывал её. Нынешняя церковь Каина, трясущиеся от ужаса при её упоминании еретики, всё это — твое детище. Ты готовил почву для Пробуждения Его и делал это так, как мог делать только истинный священник. Но далее… ты отклонился от своего пути. То, что вело к объединению, стало инструментом влияния. То, что было порывом души, сделалось орудием борьбы. Ты не задумываясь, чужими руками, уничтожил того, кто показался тебе превосходящим тебя в мудрости, лишил Агентство Одиночки, через которого начал прокидываться хрупкий мостик между нами и Потомками Корвинуса, потерял дочь — смею напомнить, моего птенца — и едва не уничтожил саму мысль о Ночном Договоре. Ты заигрался, падре Бэрринг, — почти прошипел глава клана, склоняясь к самому лицу своего духовника.

Андрэ только сейчас осознал, что они стоят на крыльце особняка, небо затянуло тучами, а сверху сыплет мелкий, противный дождик, готовый перерасти в ливень. Вдалеке заворочалась туша грозы, огласив небосвод глухим ворчанием. Кир был в ярости, и природа отзывалась на гнев одного из самых могущественных патриархов Ночного Народа. Глава клана медленно выпрямился и продолжил:

— Не ощущай ты такой боли от потери, преврати ты и это в инструмент, и твой прах смешался бы с прахом твоей дочери. Пламень Солнца, Андрэ, я шёл на кладбище, приготовившись убить тебя! Но твоя скорбь и сомнения убедили меня, что ты достоин ещё одного шанса. Ты останешься моим духовником до тех пор, пока я не пойму, что ты готов искупать свои ошибки. Искупать, ибо исправить их уже невозможно. А дабы ты действительно осознал всё содеянное и разум твой вернулся в прежнее состояние, я оставляю за тобой не только должность, но и проект «Клинок». Более того, теперь ты лично курируешь его в Америке. И согласовывать работы с филиалами Агентства будешь тоже ты. Как и всё прочее.

— Во имя Сна Каина, — пробормотал Бэрринг, понимая, что нить беседы ускользает от него. — Но…

— Почему? Сам поймёшь. Вижу, сегодня мысли твои далеки от дел и от тебя самого. И думаю, что это хорошо. Я жду тебя послезавтра, до полуночи, с полным докладом по «Клинку» и программой для комитета пропаганды на ближайшие полгода. В полночь будет Малый Совет. Подготовься как следует.

С этими словами Кир спустился по ступенькам крыльца, и его высокая фигура растворилась в ночных тенях.

Андрэ Бэрринг, бывший священник, бывший Охотник, бывший человек и бывший птенец главы клана Печати поднял лицо к медленно проясняющемуся небу.

— Господи, — сказал он от всей души, впервые с момента обращения не почувствовав внутренней дрожи. — Укрепи меня, неразумного, в вере моей и в силах. Ибо я сейчас пойду и напьюсь, а потом мне ещё работать весь день.

Закончив эту краткую, странную молитву, он с силой потёр глаза, развернулся на каблуках и прошёл в дом. Из темноты послышался одобрительный смешок, прошуршали шаги, а затем всё стихло, и лишь звуки ночного сада окружали до утра особняк семьи Бэррингов.