Глава 9

Болтливые струи воды, вытекающие из чаш, что держали идолы — только они были источником звука в этих застывших покоях. У тяжелых волн страха, царивших здесь, не было преград. Наоборот, они будто медленно раскручивали все, что наполняло пространство, создавая не проходящее ощущение тошноты.

Багрянник, в его простецком исполнении, не теряющий кровожадной сути, на фоне этой бесконечной пытки смотрелся образцом милосердия. Странный, горький смешок вырвался из груди! Да! Сейчас я выглядела не хуже его жертв. Лихорадочным жаром горел глаз в буром ободе синяка, что оставил изворотливый змееныш — дозорный. Саднила распоротая бровь. Распухла губа, и нещадно болели ребра, которые чуть не разворотил один из молодчиков. Сабли, отданные мне Сельмом, отобрали, а тут еще светловолосая, как ее?.. Тарья и гадюшонок Лигу опередили меня, убив Кобру!

Зла ли я была? Как десяток морских тварей, которым докучает незадачливый рыбак. Вот только выместить эту злобу не на кого. Сельм, Рааль, Шидах и Герех уничтожены. Сутр умер на пути к Хадо. И даже этот мерзкий мальчишка, с которым я наигралась на корабле, уже не мог дать того, что было необходимо.

Страшно сказать, но он мне… нравился? То, как он изредка переводил взгляд со своей ненаглядной северянки на меня, горячило кровь сильнее страданий казненных в клети.

Я пока справлялась, но… Сибилл, с моментами жутких превращений, играючи сбивала меня с толку. Как она ладила с дикой и безжалостной тварью внутри? Отчего еще не помутился разум, наблюдавший, я уверена, за кровавыми "забавами", той, которую она называла Э'тен? Сегодня я видела три ее личины и каждая из них пугала по своему.

Но, когда все они слились в облике синеглазой волчицы, и та опрокинула принца, над телом убитой девчушки, что увязалась за моими невольными попутчиками, я увидела ее. Мою мать. Ирику. Она улыбалась… Не так соблазнительно, как она делала это с отцом. Не надменно как тогда, когда впервые отказала венценосному ублюдку. По-матерински. С безмолвным наказом оберегать душу этой девочки, где бы то ни было. И помочь ее волчице.

Значит — бежать в края, где на холодную, усыпанную снегом землю, льет чистый свет Стратагалем?

Что же, пустыня, окружающая город на Красных холмах, никогда не была моим домом. Посвист морского ветра похож на ледяное шипение в снежной пустоши, а красота обрывистых фьордов будет напоминать мощь пенных валов океана. Не большая потеря для одинокой Буревестницы. Но как позаботиться о духе девчонки? Как приручить ее своенравного зверя? Ирика, что за задачку ты мне задала?

Я увлеклась мыслями, не заметив, что Сибилл вновь взяла слово:

— Мы, пришедшие с севера и запада, обрели свое и очистили честь покоящихся предков. Мы не желаем зла обитателям Кирс — Аммалена. Пусть те, кто не приемлет это и волен уйти — уйдут из залов властителей Красного города с миром. Но пусть же будет известно и им, что отныне поселение сие под присмотром сущей жрицы Аор и Призванных Стражей севера. Те же, кто согласен остаться здесь и слушать, пусть узнают, что род их владык очерняло проклятием крови безвинно убитой Кессы. Заложницы Адара, не заплатившей за грехи, а заколотой в чудовищном ритуале Чахаль — Хассы, человеком, унизившим ее, и без страха и сомнения разграбившим ее племя и погубившим почти всех ее родных и близких.

Наказание это довлело над этим родом в течение семи поколений. Но под своды этой крепости вступили те, кто достоин права называться правителями Кирс — Аммалена. Частью они знакомы вам.

Иррэ — средний брат Тени жертвой и мудростью искоренил чары и отменил их власть над собой.

Лигу — младший принц, в долгом путешествии на северо — запад, к обители Молчаливых получил расположение народа нуорэт. Для его сопровождения от пределов селения наши вожди сюда направили Тарью — моего верного товарища и наследницу первой престолонаследной линии Аль — Кессад.

Слова хлестнули кнутом по притихшим покоям, а потом зал начал наполняться криками, сливающимися в подобие гула рассерженных пустынных ос.

— Жив, жив, жива, живажива… — жужжание, катящееся от ряда к ряду, вворачивающееся в углы продолговатого помещения, выстреливающее из-за каждой статуи, казалось, буравило кожу. Второй раз за крохотный промежуток времени я помянула острые сети клетки казни.

— Да! — голос Сибилл потихоньку обретал нотки стали «дассам», — ее отец: Эстэ, изгнанный и преданный забвению братом: бывшим повелителем Кирс — Аммалена — Тароном и его сыном — Тенью, оказался на границе земель нуорэт, на старой заставе в час Великой Вьюги. Старейшины приняли его на равных и исцелили. Ему даровали пищу и кров в доме деревенской шаманки — Нойты. А после пяти лет его жизни в деревне и работы в кузнице, на ее благо, в звездную ночь на праздник Восходящей было рождено их чадо: Тарья.

В это время родилась и я — последний из живущих потомков Кессы. Кобра знал об этом! В день поражения Эстэ, в битве у садов Карин, первому принцу Красного города была предсказана смерть от единокровной, но чуждой по духу иноземки, которой суждено объединить два исстари враждующих народа под защитой жрицы — наместницы Аор на земле — Э’тен.

Но не пугайтесь своей участи жители Кирс — Аммалена, ведь Молчаливая и Э'тен справедливы ко всем. В наших беседах с Лигу я узнала, что часть ваших семей постигло одно и то же горе. Девочек, девушек, женщин, дочерей, сестер и матерей — тех, чьи черты хоть чем — то напоминали облик статуй Кессы, что собраны здесь и которым вы поклонялись, ваш ненасытный повелитель забирал их у вас и наполнял ими свои гаремы. Скольких из них вы уже никогда не видели? Сколько костей для вас вынесли из остроконечных башен Кашет? Скольких: изуродованных, истерзанных жарой, временем и стервятниками, вы похоронили в горячих песках пустыни? Даже сегодня я заметила птиц, вьющихся над шпилями.

— Корабелла, не так ли ты потеряла мать?

Говорить об этом не хотелось, потому что Ирика еще стояла перед глазами, пусть только призраком себя прежней, дожидаясь ответа.

— Да, йамма Гир, я выполню обещание! — однако, окружающим был виден лишь мой кивок. Его восприняли как согласие. А вслед за ними пара робких наклонов головы проредила толпу. Настроение изменилось? Пока это слегка чувствовалось, однако позже эта перемена могла выйти за пределы крепости.

— Прошу вас, поверьте, мы освободим их всех. Но прежде, я поговорю с последними наследниками династии Аль — Кессад. Остальные расскажут родным и близким, что жестокий властелин Кирс — Аммалена убит, но прощен в посмертии милостивой Э’тен.

Поутихший, гвалт возобновился, но его быстро успокоил глубокий рык Одина, появившегося, будто неоткуда, у закрытых створок ворот.

Что ж, Херет — Э'тен и Один сразу разобрались с тем, как управлять местными обитателями. По знаку Сибилл те стражники, что не ушли по просьбе, ступили к запорам и вчетвером отворили их. Зеленоглазый гигант грациозно скакнул за арку и пропал за ней. Меня туда же тянуло непреодолимое чувство. То же, что не выпускало Ирику из моих мыслей. Повинуясь ему, я перешла порог.

На просторной террасе, ведущей в чертоги Аль-Кессад, люди, отпущенные Сибилл из палат правителей, почтительно расступались над одним из неприметных мест. Лица прохожих на мгновение замирали от страха, но тут же жалостливо кривились губы и взгляды — внимательные и рассеянные, уплывали за рубеж очерченного круга. А в нем: в позе, до поворота шеи повторяющей положение Анни — тяжело и редко дышала Кана, ее Тарэ.

Пригвождённая чужой болью, волчица не обращала внимания ни на кого. Ее плоть была неуязвима, но связь, единящая со сраженной девчушкой, вытягивала силы тем сильнее, чем больше времени проходило с момента ее гибели. Скоро жизнь Каны оборвется навечно.

Только теперь я поняла, как губительны чары, связующие Призванных и их Тарэ; и как сложно их будет разорвать, чтобы спасти волчицу. Взяв на себя этот тяжкий груз, я шагнула к неуклюжему комку рыжеватой шерсти, приобняла почти невесомое тельце и проследовала тем же путем, что привел меня сюда.

Шаг за шагом, приближая к себе леденящий нутро север, я возвышалась над укутанными в кисею людьми, как мачта пиратского корабля среди белопенных лодочек. И в торжественной тишине прорезала дорогу наверх.

Э’тен, не даром прозванная матерью волков, умело пользуясь своим побудительным могуществом, заставила Сибилл сбросить обрывок мерцающего оттенками золота занавеса, таким образом, соорудив подобие савана для немощной Тарэ и вытолкнула ее из покоев дворца, мне на встречу. Подол изящного изумрудного платья зацепился за край ступеней, но даже это не остановило Сибилл. Оторванный кусок лег на лестницу заплаткой яркой зелени, а мы со скорбящей голубоглазой волчицей и маленькой подружкой убитой девочки уже пересекали границы зала.

Гадюшонок и его старший брат, за время нашего отсутствия, сдвинулись ближе к распростертому телу Тени, еще обсуждая что — то между собой вполголоса. Тарья, поддавшись порыву Сибилл, вероятно, успевшей сказать о находке, сорвала шелковое полотнище и набросила его на сидение трона, устроив Кане лежанку.

Водрузив ее на ложе, я задумалась о том, как верно то, что она его заняла.

Властители Кирс — Аммалена: от Адара до Кобры — хотели обуздать великих духов снежной пустоши, задавить их каменной пятой царственных уз. Но как накинуть узду на тех, кто делит души с самой природой, с ее животным началом. Тех, кто черпает мощь из древних, божественных источников, венчающих их истинной властью. Гордые нуорэт и их побратимы Тарэ: живые и павшие, уходят не покоренными. От врагов, сковавших их, из рвущих клетей багрянников и золотых клеток селений, в бесконечные снега, где правят их матери и боги. Те, кто захочет к ним примкнуть — отправятся вместе с ними, чтобы там, куда бы ни повлекла их дорога, превратиться в единый народ-стену, противоборствующую злу. Последние потомки династии Аль — Кессад: Лигу и Иррэ, наконец, как Тарья и Сибилл, поняли это. И уйдут отсюда при удобном случае. С ними уеду и я...

— Сибилл, послушай!

— Госпожа, ваша спутница права! Целители Кирс — Аммалена попытаются спасти ее тело. Но вернуть ее саму к жизни не под силу даже самому высокообразованному кашет, — перебранка началась недавно и я, отвлекшись, не сразу разобралась, в чем ее смысл.

— Чары вашего племени справятся вернее, но действовать надлежит быстро...

— Сибилл, позволь ее забрать! Прошу. Мы отвезем ее к Нойте, а уж она поймет, чем помочь.

— Я знаю, Тарья! Но, ты же хотела учиться здесь! Искала весточки об отце: жив он или мертв? И просто отпустишь это?

В разговор вновь вклинился «Городской сумасшедший»:

— Если вы заметили, владычица, в этой крепости есть и книги, и рукописи. Но если и этого не достаточно, уверяю вас, что в Кирс — Аммалене письменных томов гораздо больше. При должном рвении, через пару-тройку дней, я надеюсь, мы с братом осушим источники знаний и передадим вам и вашей попутчице все, что необходимо. Лигу утвердительно кивнул.

Сибилл окинула взглядом Иррэ и призадумалась. То напряжение, что буквально, выросло между ними с момента, как Иррэ с сопровождением вошел в зал, никуда не испарилось. Оно только возросло, став осязаемым колебанием горячего воздуха. Молчание затянулось. Да и то, что дочь знаменитого северного народа, в котором власть собрана в круге матерей — старейшин, задумалась над словами царственного отпрыска — мужчины, было, по меньшей мере, подозрительно. Объяснений этому напрашивалось только два: или это далеко идущий план, точно ведущий к трону города на красных холмах, или уступка принцу — явление чувств северянки, пока скрытых для нее самой! Первая мысль выдавала в ней тонкого стратега. Вторая вызывала у меня жалость. Она же оказала и отрезвляющее действие.

Сибилл сдалась!

— Согласна! Но если вы: Тарья и Лигу — пойдете к Нойте, возьмите и их! — легко опустившись на пол, она подхватила иссеченные чернотой клинки и завернула их в лежащий поблизости кусок ткани, — им давно пора домой!

Тарья, преклонив колено, приняла клыки и прижала их к груди. Этот жест заслужил одобрительный кивок Сибилл. Но тут же девушка посуровела — на ее плечи ложились заботы о похоронных обрядах жертв недавней стычки. И хотя жертва, по ее мнению, была одна: Анни, нужно было похоронить и Тень.

Посоветовавшиеся чуть раньше, Иррэ и Лигу рассказали Сибилл о семейной усыпальнице Аль-Кессад, со времен их прадеда находящейся в туннелях под дворцом в садах Карин. Выслушав их, Сибилл настояла на одном: "Я не хочу, чтобы он осквернял эту землю!" Так и решили.

Под покровом ночи, в крытой телеге, запряженной четырьмя лошадьми, тело Кобры Кирс — Аммалена, умотанное в саваны, доставили к воротам склепа. Там коренастый муж женщины, что привела Иррэ во дворец, и примкнувший к Сибилл первосвященник, сгрузили его и оттащили к погребальному гроту, где пустовал глиняный короб с хорошо притертой крышкой.

Лигу и Иррэ, так же участвовавшие в этом таинстве, пересказывали, как нагруженные тусклыми факелами, смесями ароматических солей, трав и медом, они вошли вслед за ними и довели церемонию до конца.

Тень упокоился на постаменте, в водонепроницаемом ящике, погребенный под слоями рапы, сухих растений и пустынного меда.

Затем, наступила очередь Анни. Ее, на время, для защиты от тления и порчи, отнесли в заброшенный винный погреб, что расположился неподалеку от хранилища свитков и дома Миррны.

В назначенный день и час, до заката солнца, по совместному приказу Сибилл и Иррэ, наш отряд оставили в одиночестве. Путь до указанного "Городским сумасшедшим" места не занял много времени. Но даже в дороге, в темнеющих красках сумерек чудилось: кровавые пески Кирс — Аммалена поблекли, получив тот же серо — землистый оттенок, что и лица, провожающих Анни: Сибилл и Тарьи.

Лигу шел рядом со светловолосой северянкой и держал ее за руку. Они не скрывали чувств. И хоть мне, от шрама до шрама, спевших на его гладком стане жемчужной белизной, помнившей страсть, разжигаемую в нем багрянником, тяжело было смириться с выбором змееныша, я видела, что ей он подходит лучше.

Сибилл, возможно, тоже определилась с избранником. Зрелость, обосновавшаяся в глазах Иррэ, уравновешивала порывы голубоглазой дочери нуорэт. Ее звериная сущность еще проглядывала через тщательно сдерживаемый облик, но это не было безумием первородной стихии. Стать и грация истинной матери волков облагородили человеческие черты, сделав Сибилл недоступной красавицей.

Странно, но меня тоже допустили к этому ритуалу.

Конец пути обозначился под кружевной тенью засыпающих пустынных ив, где в садике поодаль от дворца Херет — Э'тен нанесла на лицо девочки ритуальные отметины в виде точек краской из голубой глины низких долин и сока дерева кумине карин. Облачила стан, покоящийся на деревянном накате над двумя косыми отлогами, выполненными из того же дерева, в подобие сизого савана и обмотала ноги синей бечевой. Затем, подтолкнув сколоченные бревна, она пододвинула их к приготовленным накануне пучкам тонких прутьев и ароматных трав и уже при помощи Тарьи и Лигу установила настил над ними.

Едва заметный проблеск, исходящий из бус Сибилл, и травы со вставленными в них прутьями занялись дружными всполохами.

Гать еще не прогорела, только волосы погибшей девчушки, выбившиеся из прически и приобретшие в огненных сумерках тревожный багровый оттенок, заколыхались, как живые в потоке согреваемого костром воздуха. Легчайшую ткань покрова так же приподняло, так что создалось впечатление танцующей мантии.

Вообще, пламя преобразило заледеневшие черты Призванной. Его отсветы окрасили румянцем заострившиеся и побледневшие скулы, сделав ее похожей на только что уснувшего ребенка. И хоть эта мимолетная красота упокоения привлекала к себе наше внимание, она не усыпляла скорби в глазах каждого из нас.

Наконец, настал час мостков. Они вспыхнули разом, отдавая клубы плотного, смолистого и ароматного дыма жаркой волне, поднимающейся от земли.

Последние мгновения удерживали тело Анни от разрушения. Венец таинства, пронизанный тихим и тоскливым скулежом Каны, связанной с Призванной, но уже чувствующей ее посмертный переход, которую по глупости мы взяли с собой. Миг...

— А-у-у! — высокая и нагоняющая оторопь нота боли среди всхлипов осиротевшей Тарэ разнесла весть об окончательной гибели ее побратима далеко за пределы сада.

Мертвую плоть охватил огонь. Милостивый огонь, стирающий не только застывшую камнем погребальную маску с юного лица девушки, но и годы с молодой души.

Я, Сибилл, Иррэ, Лигу, Тарья — мы смотрели на это действо, не мигая, завороженные причудливыми вспышками, обнимающими остов маленькой воительницы. Буйство красок вызревало, наполнялось новыми оттенками и, в какой-то момент, выстрелило угасающими на лету искрами. Так обрушился настил.

Я нехотя закрыла глаза. Под прикрытыми веками темно и этот мрак непролазный, как море у северных берегов. Но даже в ней оттиском яви выплывали легко узнаваемые черты: обтянутый чернеющей кожей череп, узкая полоска рта, будто прошитая китовой нитью и пустые глазницы, в которых пляшет пламя. Эта картина запомнилась мне надолго.

А пока, все условия скорбной церемонии были соблюдены: потускневшая бусина, с частицами душ Анни и Каны, перешла в руки хранительницы. Сибилл, для надежности, приплела ее к череде своих, сомкнутых в ожерелье. Часть праха, завернутого в кусок золотистого шелка, забрала к себе Тарья, с наказом: развеять его на границе серо — желтых степей и снежной пустоши. Лигу собрал сгоревшие остатки в приземистую, тонкостенную вазу из фарфора и запечатал диковинно раскрашенную крышку воском пустынных пчел. Иррэ совершил еще один погребальный ритуал, сметая с запора оставшимися после сожжения травами невидимую пыль и чертя непонятные знаки.

Дело было закончено.

Опустошенные и уставшие, мы покинули это место. Но на полпути были остановлены отрядом стражников — защитников ворот, хотя наше отсутствие было оговорено заранее. Однако, густой столб черного дыма, плывущий, как показалось людям, из-за стен дворца, наделал большого переполоха.

Пеший старший из охранного десятка, приложив сжатую в кулак кисть к груди, удостоверился, что с наследными принцами ничего не произошло, еще раз осмотрел наш отряд, и только после этого свернул с тракта, ведущего в город.

Мы возвращались туда уже в темноте, освещенной слабеньким светом глиняных фонарей, что расположились между скульптурами у террас и над входом в хранилище свитков. Караванные пути после Улак — Уджи опустели и поэтому много света Кирс — Аммалену не требовалось.

Хмурая громадина крепости встретила нас недружелюбным молчанием. Снова мы шли по темным коридорам, через тайные, продуваемые ветрами переходы в ее глубь. От усталости, я уже не помнила, как оказалась в крохотной комнатке с тесной кроватью. Не удосужившись стянуть с себя платье, упала на жесткое ложе и заснула тяжелым сном.

Безрадостное утро, наполненное мутью бурых облаков, закрывающих солнце и несущих то ли редкий для этих мест дождь, то ли песчаную бурю, наступило так скоро, что я даже не успела запомнить гнетущее душу сновидение. Только красные росчерки, не переставая мелькали перед взором.

Сегодня, мы заканчивали наши дела и присматривали себе быстроногих, крепких лошадей, а еще закупали продукты для долгого путешествия.

Все это время, перемещаясь от одного лавочника к другому на широкой рыночной площади, мы ловили враждебные взгляды местных жителей. И это было понятно, ведь даже светлые одеяния, которые, по совету Иррэ, в одну ночь сшили для нас царские белошвейки, и которые надели все, за исключением Сибилл, не покрывали наши головы. Светловолосая Тарья, по примеру Лигу, еще походила на свою. На «Городского сумасшедшего», с серой, как степная грязь, копной волос, уже никто не обращал внимания. Ну, а меня замечали все! И снова, как в годы, когда у нас с Сальмом забрали Ирику и мне одной пришлось скитаться по этому дрянному городишке, отовсюду сыпалось: «Куте амма!», «Йамма!», перемежающееся пением не сдавшихся «владычице — узурпатору» кашет, суетливыми скороговорками, криками продавцов и чуть менее оскорбительными прозвищами:

— Н’Талли Кесса гир Адар.

Адар куте ги Эстэ.

Эс кумине Лимаэ

Эс кумите Аль Ке’ссад!

— Фарфор и жемчуг низких долин, шелка, окрашенные мятой и солнцем! Кровавая кисея Улак — Уджи! Подходите, покупайте!

— Дорого.

— Гляди, громадина какая! Ры-ы-жая, ху-у-дая!

— Абир, иди сюда, не стой там…

— Ведьма?

— Ведьма!

— А я говорю, дорого.

— Смотри, а кожа у нее какая? Как штопаное полотно, да и синяки везде! Кто такую возьмет?

— Рубиновые стекла, золотые, изумрудные…

— Х-м-м, стекол мы не видели. Вон в окнах крепости сколько! А цвета какие? Одно загляденье, а ты тут: «Стекла!»

— Масло кумине Карин! Кому красители юга и востока?

— И все равно — Каланча!

И снова, и снова! В толчее, в каждом углу и из каждой подворотни брань, насколько хватало фантазии простому люду. Несколько раз наглость местных обитателей переходила границы дозволенного: глубокие царапины, багровый отпечаток ладони, пара ушибленных пальцев и вывихнутых рук досталась тем, что хотел ощупать и огладить подол рубахи, в которую меня нарядили. Не единожды я порывалась вырвать длинные языки самым разговорчивым. Но тут же клятвы и обещания, данные духу Ирики и Сибилл, останавливали меня.

Буревестница, которая сдерживает гнев? Сельм, Сутр, Рааль — видели бы вы это!

Да! Родных у меня не осталось. А впереди — только север: вотчина громадной волчицы Э’тен, забота о ее народе и странное служение не моим богам.

Так, в делах, наступил вечер.

Сибилл и Иррэ собрали нас в бывших покоях Тени. Настало время прощаться.

Теплые слова, сказанные друг другу, приободрили отряд, но не Сибилл. Ее расстраивало то, что она не пойдет с нами. Но Иррэ сумел поддержать и ее с чуткостью, что была, присуща этому мудрому человеку и хитрому стратегу, сообщив ей о долге его семьи перед Аор, Э’тен, Кессой и ней самой. И этот долг оплатится лишь тем, что все вернется на круги своя. Так умело смешав в одной речи восхищение памятью предков нуорэт, ревностный религиозный порыв, чуть-чуть политики и лести, он остановил зарождающуюся грозу ярости голубоглазой волчицы. Это уже было значительным успехом. Хотя важнее, и это не скрылось от меня, что таким ходом он начал подготовку к безболезненной смене власти в Кирс — Аммалене и не виданному доселе сближению легендарных и исстари враждующих народов. А там и до исполнения пророчества, о котором, без устали, говорила Тарья, недалеко.

«Тарья!» — горькое имя северянки, забравшей мою живую игрушку. Еще один враг в череде многих. Как быть с тобой?

Ответ на этот вопрос поступил с неожиданной стороны.

— Госпожа, на днях, в прошлой беседе в этом зале, ваша спутница пожелала узнать что-нибудь о ее отце и нашем дяде Эстэ. Вот все то, что мне удалось найти!

Тоненький, шуршащий как высохшая трава и пожелтевший от времени свиток перекочевал из ухоженных мужских ладоней Иррэ в белые, как морская пена, руки Сибилл.

Она читала написанное пару минут, но на лице ее то и дело мелькала едва заметная улыбка. В записке были явно хорошие новости, потому что, закончив читать, она улыбнулась еще шире. Жестом подозвала к себе ничего не понимающую Тарью и почти так же как она — заговорщически улыбающегося Иррэ. Затем тихо шепнула что — то ему на ухо. Иррэ коротко поклонился Тарье и позвал ее за собой.

Их возвращения мы ждали чуть более двух часов.

Лошади, закупленные у вертких торговцев, переминались в упряжи. На одной мы разместили и закрепили недужную Кану. Седельные сумки едва не рвались от припасов. Легкие кольчужные рубашки из синеватого сплава, скрытые одеждой, еще холодили кожу сумрачной прохладой. Даже жаркие ветра поменяли направление, мягкими толчками в спину вытесняя нас к Воротам Караванщиков. Но Тарьи с Иррэ все еще не было. И, наконец, когда по просыпающимся улицам Кирс— Аммалена пронеслась непроглядная, зеленоглазая тень волка, дополнив наш немногочисленный отряд, светлокожая северянка и «Городской сумасшедший» вернулись.

Одухотворенная девушка и огромный зверь, не сговариваясь, прошагали к ожидающей их Сибилл и, каждый по своему, доложили ей о произошедшем с ними. Один пел, выплетая из фырканья, коротких всхлипов, гортанного хрипа и мелодичного воя, необыкновенно красивый мотив. Паузы «рассказа» оканчивались внимательным взглядом из зеленых глаз в голубые, и при этом казалось, что Сибилл понимала все. Разговор с Тарьей занял вдвое меньше времени. Но и здесь было видно, что Херет — Э’тен и ее верная спутница довольны тем, что открылось.

Чуть тронув диковинную подвеску, в виде перевернутого молота, на шее девушки, Сибилл ее отпустила.

Она взглянула на наш разношерстный отряд, криво улыбнувшись уголком рта, прислушалась и быстро произнесла:

— Вместе с вами: Тарья, Корабелла, Лигу — я отправлю Одина. Он будет моими глазами и ушами в вашем путешествии, а вы получите помощь: его, мою и Э’тен, где бы вы ни были. Один?

Черный зверь выступил вперед, горделиво подняв голову и… кивнул, соглашаясь с наказом Призванной. Голубоглазая властительница кивнула в ответ, царственно развернулась и, едва разминувшись с Иррэ, покинула место нашей встречи.

— Госпожа! — окликнул ее «Городской сумасшедший», но она не позволила себе повернуться. Лишь замерла, дожидаясь, пока Иррэ, хромающий на обе ноги, добредет к ней. Повторив обращение, старший брат Лигу приноровился к походке Херет — Э’тен. Так, продолжая тихо идти и переговариваться, Сибилл и Иррэ вошли в один из тайных проходов зала и углубились в царские покои.

Мы остались одни. Разобщенные нашими правителями и делами, дети враждующих племен и кланов, на пороге крепости человека, без спроса, вторгнувшегося в судьбу каждого и изменившего ее по своему желанию. Впереди — последний из наших совместных походов или первый в череде многих новых. Как встретим его мы?

Мне до сих пор тяжело представить свою дальнейшую жизнь. Родных и близких уже не вернуть, а для тех, кто окружает меня, я так и сохраню титул "Кровавой ведьмы нордов" или попросту — Буревестницы. Сейчас они: Лигу и Тарья — теснятся друг к другу, рука к руке, как мелкие, глубоководные рыбешки, выброшенные волной на солнце. Один — темный дух природы в зыбкой волчьей оболочке, приказом Сибилл привязан к ним, но его тяготит эта связь. Душа четвероногого странника уже давно, без вопросов и промедлений, слилась бы с сущностью Э'тен — его возлюбленной, если бы ее сосуд, под влиянием странного "хромца", не воспротивился такому переходу.

Рядом с ними, с полумертвой волчицей на руках, готовой отправиться к предкам за бывшей хозяйкой, и никому не нужными клятвами, я была жалким подобием себя прежней.

И только кони наши, обвешанные десятками крупных и не очень, мелочей, которые могли понадобиться, не давали нам разбрестись в унынии. Азарт дороги будоражил их кровь, увлекая каждый мускул стройных и крепких тел, каждую линию летящих силуэтов, в неустанное движение. Восторженное ржание разносило по дворцовой площади, вплоть до выхода к воротам караванщиков. А там, когда едва уловимый порыв возбуждения передался и нам, пустынные скакуны легкими стрелами, выпущенными с тетивы тугого лука, понесли нас по торной тропе торговцев на запад.

Этого резвого запала хватило на четверть пути по сыпучим барханам. Галопирующая тройка с черным призраком во главе перешла на рысь и, уже потом, на шаг.

Песок гасил любое лишнее колебание. Его протяжные песни, под свист ветра, навевали дремоту. Скудные островки растительности, попадающиеся то там, то тут, замылили взгляды и мы только сонно мигали, когда хрусткие горы преграждали путь, и когда искали обходной.

Так, день ото дня, перерывая конные переезды остановками на отдых, еду и сон, мы уходили прочь от города на Красных холмах.

Вскоре был пройден еще один отрезок. Мы приблизились к тому месту, где витая веревка тракта расползалась на тонкие нити троп, а это значило, что и пустыня сменяется степью. Окрест желтоватый пушок трав уже не прерывался мертвыми прогалинами, но постепенно отрастал, распускаясь на обветренной земле роскошным верблюжьим ковром.

Лошади начали ступать еще мягче, но теперь уже мы горячили их, избавившись от скрипучей оскомины.

Удивительно, но кроме этого чувства ничего не омрачало нашу дорогу: та гадкая и вездесущая головная боль, что беспокоила нас, когда мы шли к Кирс-Аммалену, улетучилась и больше не возвращалась.

К тому же байки младшего принца о залихватских странствиях в отрочестве ослабляли хватку дорожной тоски. Но так было недолго.

Еще через лигу мы сообразили, что на равнине зарождаются холмы. Эту новость мы приняли, остановившись у рощицы распушивших розовые кисти кустарников, с яркой, багровой листвой, под очередную историю гадюшонка о причудливой, сладкой и душистой полосатой ягоде: абир — амма, которую он попробовал неподалеку отсюда, когда с городской, беспризорной ребятней выбрался в самый дальний поход. И эти кусты, облачившиеся в парчовый наряд, и промозглые дожди, зачастившие над округой, напомнили, что осень, увы, — не бесконечна.

Ночи над унылым серо — желтым морем стали холоднее и нам уже не хватало жара огня, который разводился каждую ночь. Да и тепла Одина, подшерсток которого еще не успел обновиться, было слишком мало. Тем более отдавал он его не охотно и не всем. Так что пришлось утепляться.

Наши подсумки слегка похудели и облегчили ношу лошадям. Но, вместе с тем, выяснилось и то, что съестных припасов не так много, как мы думали. Благо, на дне каждой сумки лежало по куску вяленого мяса, замурованного в толстый слой специй. Это, хрустящее и рассыпающееся хлопьями угощение было подстать дождям, сменяющим сквозящий по всем щелям в одежде, ветер. Сухая верблюжатина с копченым ароматом, согревала нутро не хуже завзятой пиратской наливки нордов.

Хотя и за свежениной недалеко было идти. То и дело из-под наших ног и копыт выкатывались тощие зайцы, которые с приученного к голоду взгляда Тарьи и Одина, все же были признаны съедобной добычей. Любопытство зверьков играло нам на руку и в силках, наскоро расставленных в кустах над нашим скарбом, к утру уже висело две тушки. Освежеванное, опаленное на костре и обжаренное мясо со сладковатым привкусом сена, пополнило наши запасы и ободренные, мы снова выдвинулись в путь.

Холмы поднялись, сблизились и образовали пологий подъем. День за днем, лига за лигой мы взбирались по нему выше и выше, все время забирая влево.

Вот уже на нетореном тракте начали проступать полосы поземки. Сильный северный ветер приносил снег сюда, но тут же задыхался, загрязняемый пылью и хлипким прахом иссушенных трав. Ему больше не под силу было поднять потяжелевшие крылья и поэтому белесые ленты на земле напоминали хвосты морских гадов: острыми языками они прорезали вспученные проплешины суходола.

Перебираться через них на лошадях пока было не трудно, но и эти переходы уже замедляли нас. Часы пути по нехоженым тропам были впереди, а на порог все быстрее восходила глубокая осень. Зубчатый край подступающих снегов сгладился, хитро сменившись поперечными грядами беловатых дюн. Каждую из них венчала шапка подтаявшего наста. Наши скакуны повеселели, увидав, как наверное им казалось, знакомую преграду. Но веселье это было обманчивым. Хрупкий покров либо крошился в мелкий порошок, под узкими копытами лошадей, делая их уверенную иноходь рваной попыткой выбраться из снега, либо надламывался клиньями, которые ранили как мечи из стали «дассам».

И тут нам вновь пригодилась мазь, которую Лигу вытащил из моих подсумков на привале у пещеры. Жирными мазками она ложилась на тонкие порезы на голенях, пачкая зеленовато — призрачными следами белоснежные гряды, но от этого не становилась менее целебной. Кони шли на поправку, жаль, что места им тут уже не было. Морозы нещадно травили тонкошкурых пустынных скакунов, сковывая разгоряченные вязы и все сильнее останавливая наше передвижение, которое и без того, почти сошло на нет.

Там, где еще два дня назад, от рассвета и до заката мы проходили несколько лиг, теперь не доставало и четырехдневной переправы.

Куполообразные вершины взгорий прорвались венцами — зубами: скалами, того же коричневатого оттенка, что и тогда, когда я встретилась с этой разношерстной компанией. Но отныне сердце предательски замирало, едва я замечала знакомые очертания, а глаза подспудно искали вмерзшее во льды тело отца. И вместе с этим, где — то внутри просыпалась все та же, почти уже забытая злость на них, тех, кто лишил меня Сельма. Однако все было тщетно. Двигаясь от зуба к зубу, мы заплутали и перешли на другой путь. И он, к моему сожалению, был гораздо короче, чем тот, что привел на юго-восток.

Вскоре, у горизонта зачернели стволы дубняка. Похолодало и от этого любое движение или выдох расплывались по телу судорожной волной мурашек. Но помимо холода, потоки воздуха принесли влагу, которая, как я знала, предвестник бури и ей подвластно остановить корабль на полном ходу. За недолгое пребывание в этом снежном уделе я видела их немного, но даже они наводили на меня ужас. Без укрытия наши усилия в этом долгом пути могли сойти на нет. Но где его искать, если непогода так близко? Тусклый свет Сигира — неверного товарища в деле обогрева уже заслоняли непроглядные тучи — горы. Они набухали чернотой, уже не в силах вынашивать бремя, нагрузившее их. Дунул ветер и череда белых снежных мух посыпалась сверху. Опять!

Дубовый сушняк подступил еще ближе; резанными косами он преграждал путь. Но тут уже Тарья и Один чувствовали себя как дома. В невообразимом сплетении ветвей они отыскивали звериные тропы и по ним вели нас вперед. Местами лазы сквозь заросли были настолько низкими, что приходилось пригибаться к земле и вот так, скрючившись, преодолевать эти препятствия. Но не тут — то было: пробирающие до костей ветра, мокрый снег и влажный воздух, в конце — концов, раскачали мое, казалось, непотопляемое здоровье. Беспрестанные наклоны и потягивания, в попытке преодолеть очередной выступивший сук, отозвались тяжкой ломотой в спине, низу живота и ногах, которая не проходила и по ночам. Однако это было еще не все: со временем ней прибавилось непереносимое давящее чувство, причину которого я не могла найти. Зная, не понаслышке, о тяжелых морских недугах, которые норды подхватывали от корабельных крыс после остановок в разоренных бухтах, я тайком начала ощупывать свое тело в поисках укусов. Но ни ран, ни боли, даже в тех местах, куда угодили кулаки стражников во время драки в Кирс — Аммалене, я не находила.

Вскоре мой бегающий взгляд заметила Тарья. По-женски, правильно его истолковав, она, в один из вечерних переходов, протянула мне давно знакомый мешочек с солью, золой и измельченными травами, будто бы предлагая зло навеки. Почти загибаясь от накатывающей снизу тошноты, я, наплевав на гордость, приняла его. Оказалось, что состав, кроме оберегающих от магии и вкусовых свойств, способен утолить любую немощь. Но и это на меня не подействовало. Ароматная смесь кисловатой водой с острым перечным привкусом, растекалась на языке, да только не приносила облегчения.

И тут я поняла, что не резь заставляет меня чувствовать себя так плохо. Виновник всему — обычный человеческий страх. И чем ближе мы подступали к землям нуорэт, тем сильнее он становился. Высшей точки он достиг, когда навстречу нам, утопая в сугробах, выбежала растрепанная старуха. Старый пуховый платок, который должен был скрывать ее волосы, неряшливыми лоскутами обвил тощие плечи. Но под ним неистребимой льдистой голубизной сияла бусина из дерева таадэт. Это Нойта вышла на перепутье, чтобы встретить свою пропащую дочь, молодую Тарэ и ее спутников. Визгливый, по-детски звонкий лай Одина поприветствовал ее и она, с грацией настоящей северной ведьмы, кивнула ему в ответ.

Мы дошли.