Глава 6

Долгие дни пути убегала от нас узкая полоска горизонта, скрывая за собой тусклое солнце Сигира. Пологий склон, который на карте занимал отрезок длиной чуть больше фаланги пальца, тянулся и тянулся, причудливо изгибаясь вблизи возвышений.

Как талая вода сквозь пальцы утекали припасы. Первыми опустошились мои мешки, затем пришел черед набедренной сумки Сибилл, и только у бережливого Лигу в запасе оставалась пара — тройка отрезов промерзшей рыбы и похожей на поленца вяленой оленины. На общем совете, в котором он почти не принимал участия и обходился только кивками в понятных ему местах, мы решили сохранить рыбу до последнего дня совместного пути. Там, если рядом найдется какая — то древесина, мы разожжем костер и потрапезничаем на славу богине. А пока, рассасывая по куску мяса, мы двигались дальше.

Затишье между вьюгами закончилось, и с неба под пение ветра повалил снег. Вскоре мы почувствовали, что пробираться сквозь него стало труднее. Под белым покрывалом земля вздыбилась буро — коричневыми глыбами камней. Затем уже они выросли до размеров невысоких скал. А потом и скалы срослись в хребты диковинных животных. Студеные струи воздуха, цепляясь за них, озлобились и теперь выдували из-под одежд последние крохи тепла. Изредка в беспрестанный свист вплетались далекие отзвуки волчьего воя. Тогда я вглядывалась в бусы Сибилл, которые она для удобства вытащила из полости доспеха. Но пристанище ушедших Призванных и Тарэ, не разгоралось сапфировым светом. Короткие, едва уловимые искры в его глубине говорили, что защита моего народа незримо оберегает нас. Это успокаивало, хотя в остальном я еще испытывала чувство неловкости в компании чужака. В часы привалов и остановок на сон, когда нам приходилось отыскивать глубокие места в снегу, тяжелыми рукавицами приминать его, сооружать временное убежище, и после, согревая друг друга теплом, мысли о его близости не давали мне покоя.

Злясь на себя и держась на расстоянии, я не сразу уловила, что Лигу обучает Сибилл своему языку. Медленно, день изо дня: с жестами, по слогам и фразами он говорил с ней. Певучее наречие расцвечивало тишину пустыни в промежутки между буранами или сливалось с непогодой, усмиряя ее. Приятный голос то низко, то высоко летел над землей:

— Ад-де-ди, — плавным взмахом юноша касался век и чертил рукой линию к горизонту, — Сибелль. Кан аль, — ритуальный жест к небу, — кан аншез, — кисть указывала на холмистую скатерть под ногами. — Мэ аншез, — он обращался к нам.

— Небо и земля? Наша земля?

Лигу закивал облегченно.

— Лати, — натягивая перчатку на больную руку, он потревожил рану. Скривился. Со свистом втянул воздух, замер на мгновение и выпустил изо рта сизоватое облачко. Огляделся и потом здоровой кистью поправил съехавшие на бок полы куртки.

— Мэ аншез лати. Лати лене, — чуть отступив, он пробил теплым сапогом начинающую устаиваться корку наста на сугробе. — Каа'н амма.

Как раз в это время подруга заметила, что я наблюдаю за ними. Беззвучно, одним движением глаз она спросила, понимаю ли я Лигу. Но я только мотнула головой в ответ. Затем подошла ближе. Мне вспомнился день, когда чужак впервые заговорил с нами. Пара знакомых имен и слов, о значении которых можно было догадаться. Можно ли повторить это? Широко раскрытые глаза Сибилл дали понять, что и она помнит. Слегка задумавшись, мы, наконец, вдвоем и на распев прочитали то короткое четверостишье и так же, как показывал он, разделили себя на "Гир Камали" и "Сар Эстэ". Неуклюжие движения сначала вызвали легкую улыбку на лице юноши, а потом колокольчики смеха заполнили окрестное пространство. Смеялись мы втроем, но не долго. Теплый взгляд карих глаз Лигу опять смутил меня, хотя лед между нами и растаял.

С этих пор обучение пошло быстрее. Сибилл легче давался эрдени. Так этот язык называл Лигу. Размашисто шагая, вдвоем они повторяли, как считалочку:

— Аддаэ?

— Глаза.

— Руки?

— Сичети.

— Ниги?

— Мать.

— Отец?

— Даэ…

Однако не одни мы учились языку. Лигу стремился общаться с нами на равных. Рассказать ему даже о простых вещах, так чтобы он понял, на языке, который мы с подругой впитали с молоком наших матерей, оказалось сложнее, чем мы предполагали. Путаясь в окончаниях, добавляя лишние звуки, разбивая слова на части так, что они теряли первоначальный смысл, Лигу стал с завидной регулярностью выводить из себя быстро закипающую Сибилл. То, что выглядело, как попытка обучить, в скором времени перерастало в волну яростного раздражения. Пока еще Сибилл сдерживалась, но на деле зная, какая сила кроется внутри нее, я попыталась уводить юношу от подруги в особо опасные моменты. Лигу, видевший Э’тен в настоящем обличии только один раз и не подозревающий о её связи с Сибилл, до последнего противился такой помощи с моей стороны.

Переубедили его: ясный, голубой свет, которым однажды загорелись бусы моей подруги и вой, затопивший тоскливым потоком белое безмолвие, окружившее нас. Но сильнее — рык: слабый отголосок рыка великой жрицы Аор. Почувствовавший на себе эту внезапную агрессию юноша резко одумался и уже через пару дней продолжил «ученичество» со мной.

Как и прежде, когда уроки давала Сибилл, мы с Лигу повторяли знакомые ему слова. Однако полагаться на них уже было нелегко. Парень задавал вопросы. Простые и сложные, откровенные, не удобные, они лились, как воды первой реки, возрожденной Аор. Наблюдая за угрюмой Сибилл, которая вот уже какой день избегала общества юноши, он вполголоса спрашивал на эрдени:

— Ке ден ла банир-ие? Отчего она грустит?

И я возвращалась к давно законченным разговорам. Ограничиваясь безобидными кусками легенд о Тарэ, охраняющих деревню, я надеялась узнать новое и о нём. Но Лигу, сам вел какую-то игру, легко ускользая от вопросов. Его рассказы сводились к описанию места, где он жил: красным пескам, которые сухой ветер сгоняет в холмы, и яркому синему небу. Так, теряясь в догадках в бесконечной "охоте Призванных", мы одолели еще одну часть пути.

Однако, там где мы с Лигу стали находить общие темы для разговора, тоска Сибилл по дому и родным стала расти, как снежный ком. Обостряла ее пропажа Одина, большого друга и союзника Э'тен. Еще не оправившись от того, через что его заставила пройти Э'тен, Один покинул Сибилл. Не находя себе места, подруга то отставала от нас, то шла впереди, но поделать ничего не могла. По обычаям Тарэ и Призванных, волк, выбравший свободу, сам решал свою судьбу. Я беспокоилась за Сибилл, ведь с каждой минутой снег, заметающий следы и пустоты вблизи каменных пластин, становился все более опасным врагом. Особенно для тех, кто боролся с ним в одиночку.

Улучив момент, мы с Лигу начали уговаривать Сибилл остановиться между трех скал, привалившихся друг к другу. Между ними, на границе с землей темным оком открывался широкий вход в пещеру. В глубине образовавшейся ниши, легко вмещающей трех человек, можно было укрыться от снежной стены, которая надвигалась на нас со стороны деревни и чащи Тарэ. За день до этого в затихшем перед бурей воздухе разлилось пение волков. Судя по голосам, их было чуть более десятка. Бусы Сибилл, ее надежная связь с умершими и живыми Тарэ и Призванными, на удивление не откликались на этот вой, а, значит, нам грозила серьезная опасность. В конце концов, подруга согласилась с нами.

Бурые, с зазубринами и уступами, обломки скал, будто сросшиеся укрытыми сединами снега головами, стали нашим временным пристанищем. За его границами разразилась еще одна из Великих бурь. Восточный ветер с залихватским посвистом гнал по небу стадо облаков, которые скрывали за собой и слабое, медное сияние скупого на тепло солнца, и серебряную вязь лучей луны Аор. Взамен облака роняли хлесткие копья снежной крупы, иногда перемежая их слипшимися хлопьями с пол ладони величиной. Эта кутерьма лишала цвета привычную пустошь, превращая ее в первородную обитель Молчаливых богов. Сумрак сгущался. Вскоре покрывало черноты укрыло окрестности, провозгласив ужас и благодать племени нуорэт-долгую ночь.

Сгрудившись в дальнем углу пещеры, месте, куда не долетали струи холодного воздуха с востока и не сыпались сверху мелкие белые пики, без надежды на огонь, мы постарались не упустить единственный шанс согреться: кучу рыхлого снега, с тремя ходами и отдушинами. Так, в холоде, голоде и тоскливом расположении духа мы встретили пятнадцатую ночь пути. Тяжелые крылья сна опустились на нас почти сразу.

Смутное, голубоватое сияние, всполохами отражающееся от стен, раскрыло мои глаза чуть позже. Резь, с которой смыкались веки два часа назад, исчезла, но вместо нее пришла ноющая боль в ступнях. Им, прижатым друг к другу, в попытке сохранить тепло, уже досталось немало, однако сильнее меня тревожила мысль — каким будет утро? Что ж отряду было суждено подняться раньше. Сквозь слой снега, отделяющий облюбованную мной нишу от лежанки Сибилл, было видно, как с каждой минутой ярче разгорается сапфировый огонь бус. Тревожные мысли ворвались в голову, отогнав дремоту так глубоко, как только это было возможно. К сожалению, связь, единившая наш народ с волчьим племенем, по настоянию старейшин деревни, обошла меня стороной. Но даже без нее я слышала тихие аккорды песни Призванных и клича Тарэ наполняющие пещеру. Верные зову Э'тен были близко. Какая угроза заставила их уйти так далеко от деревни? Испуганное лицо матушки всплыло перед глазами, в то время как из-за толстых стен убежища донесся шорох. Кто-то обходил пещеру кругом. Шаги, несколько мгновений тишины, перекрываемой воем ветра, снова шаги, по другую сторону скал. Отголоски страха прокатывались по коже, под несколькими слоями одежды, с каждым движением неизвестного.

Ровно так же пульсировали отдельные бусины на ожерелье Сибилл. Миг. Потоки света окончательно растворили призраки тени по углам, лишая меня ощущения времени. Как раз в этот момент из заснеженной пустоши по ту сторону бурых плит и раздался едва различимый волчий вой. Новый наплыв звука пронесся по коже волной мурашек. Тело будто сбросило непосильный груз и, наконец, отреагировало. Бездействовавшие до этого ноги раскрошили сугроб, в котором я спала, давая свободу действия. Я вскочила. Рядом, немного левее от нас, в своей колыбели заворочался Лигу. Только Сибилл еще не проснулась.

Вой повторился: сейчас, с перерывами и придыханием он напоминал жалобу голодного зверя. Я вновь обернулась к подруге:

— Сибилл!

По мертвенно-белому, в голубоватых лучах, лицу промелькнуло что-то необычное: обострилась линия щек, нахмурился лоб, даже губы сжались тонкой линией, добавляя подруге строгости и возраста. Хотя уже не она лежала позади меня. Тридцатилетнюю девушку с изящными, но хищными чертами лица соплеменники называли Херет — Э'тен. Она была предвестником матери волков, ее броней и воплощением на Земле. Выражение лица подруги вновь поменялось, она скалилась, как дикий зверь. Э'тен по капле перенимала контроль над ее телом. Зная, что будет потом; зная, как обычно тяжело дух волчицы покидает тело Сибилл, я едва слышно и с опаской коснулась ее плеча, под защитой доспеха из серебра таадэт и чуть громче произнесла:

— Сибилл! Сибилл, проснись!

Морок голубых, животных глаз, раскрывающихся на лице девушки, дымкой промелькнул в воздухе пещеры, уступив место человеческому взгляду. Я облегченно вздохнула. Подруга вернулась из своего дальнего путешествия и теперь была с нами. В полувсхлипе — полустоне, слетевшем с ее губ, угадалось:

— Тарья?

Девушка затравлено огляделась.

— Что… Что случилось?

Уложенные в замысловатую прическу, кудрявые волосы растрепались и свободно скользили по примятому снегу. Она еще не понимала, что здесь произошло.

— Тарэ звали меня во сне! Но ведь они далеко… Почему я слышу их здесь… Тарья! Ну что ты молчишь? Что-то в деревне?

Последние слова прозвучали громче. Пытаясь помочь ей выпростаться из-под снега, я мотнула головой.

— Говори...

Мягко отстранив своей рукой мои, она села. Теперь снегом были укрыты только ее ноги.

На мгновение мы отвлеклись — шевеление в дальнем конце пещеры усилилось и, наконец, из-за сугроба показалась светловолосая голова нашего гостя. Теплый, меховой капюшон слез с макушки, позволив голубому свету посеребрить длинные пряди. Птичий взгляд обратился к нам и в этот же момент хриплым ото сна голосом юноша произнес:

— Таръя? Сибилл?

Не к месту я вспомнила, что его особенность вот так задавать вопросы, сильно раздражала Сибилл. Сейчас, хоть она себя и сдерживала, до точки кипения было не далеко. Но, слава богине, все обошлось.

— Тише. Тарья, говори!

И я рассказала о шагах на улице и о вое. О том, что, возможно, стая волков, которую мы слышали два дня назад, вернулась и теперь ждет только нашей слабости.

— Если бы Один был здесь… — горько закончила я и, как будто вторя словам, песня волка за стеной взлетела высоко и оборвалась коротким и жалобным скулежом. Неуверенные шаги звериных лап раздались у входа, и навстречу отряду выступил волк: непроглядной тенью в голубом сиянии бус. Изумрудные глаза глядели так, словно волк уже и не надеялся увидеть нас живыми. Зверь придвинулся на несколько шагов.

— Один.

Строгое обращение дочери вождей казалось таким только со стороны. На самом деле в голосе Сибилл сквозили радость и беспокойство за друга.

Тихим, отрывистым визгом и слегка поджатым хвостом он просил у нее прощения. И это растопило сердце моей подруги. Выбравшись из остатков снега и быстро опустившись на колени, она обняла мощную шею побратима и уткнулась лицом в густую шерсть. Пальцы в серебряных кольцах, на которых уже не было перчаток, перебирали жесткие пряди с неизбывной нежностью. Сквозь смех и слезы лились слова обиды и обещаний.

Когда накал чувств сошел, Сибилл дала нам приблизиться к ней и Одину. Горделивый волк окинул меня внимательным взглядом, а затем, смилостивившись, разрешил коснуться кончика подвижного уха. После маска спокойного стража заняла законное место, но все еще ненадолго. В резком развороте к Лигу, угрожающей усмешке оттянутых волчьих губ и гримасе, сжавшей морщинами черную шерсть и кожу над носом, читалась одна мысль: "убить!" Зверь, участвовавший в пляске крови на борту корабля, мог простить и забыть властность своей госпожи, но врагов не забывал никогда. Никогда!

Лигу притих.

Уловив, что побратим Сибилл не собирается останавливаться, я шагнула назад, перекрывая ему дорогу.

— Один, он нужен...

И тут меня поддержала подруга:

— Стой, Один! Это еще не все!

Ее бусы уже не пульсировали. Они разгорались маленькими солнцами, с каждой минутой становясь все ярче.

За пределами пещеры ветер завыл, как плакальщицы нуорэт на проводах к Аор матерей племени. Однако, через некоторое время в этом звучном гомоне послышалось и нечто другое. Голоса! Смысл отрывистых фраз пока был не ясен, но голоса приближались.

Я с тревогой повернулась к Сибилл. Рассеянный взгляд девушки упирался во вход пещеры. Щеки и губы подрагивали, а дыхание: одновременно глубокое и частое колыхало грудной доспех. Сквозь привычный облик начали проступать черты Херет — Э’тен.

На мгновение ветер за стеной сложил крылья. В тишине, дробный, с небольшой заминкой, хруст снега предупредил нас о том, что чужаки уже не далеко. Мужской голос устало басил:

— Ху-ух, Веснушка, видать уж не дойду. Равнинка — то, куда он подался, за горизонтом, небось?

Тот, кого мужчина назвал «Веснушкой», фыркнул что — то неразборчивое.

— Так и я о том! Мне, калеке… этот путь ни в жизнь не пройти. А у тебя — то ноги крепкие. Выдюжишь! Оставь меня, старика, здесь. А коли выгорит затея — за мной вернешься.

Один из путников остановился.

— Я ведь дело говорю…

Его товарищ был не согласен.

— Сутр! Силы побереги, — голос говорившего оказался молодым звонким и… женским.

Женщина была знакома нашему гостю. Это отражалось в том, как побледнела его кожа, а в глазах снова поплыли волны ярости, которые поддались его контролю только по дороге сюда.

Девушка — веснушка, продолжила:

— Видишь, вон скалы друг к другу привалились? Там мы вьюгу и переждем.

Времени на расспросы Лигу уже не было. Встреча с путниками, выискивающими кого — то в белой пустыне и обсуждающими, по — видимому, опасное дело, не сулила ничего хорошего. Наше широкое, но не слишком глубокое укрытие играло против нас, так же как и чувствительный амулет Сибилл. Поэтому стянув пуховый платок и, впопыхах свернув его в четыре слоя, я, со всей осторожностью, на которую была способна, накинула его на плечи Сибилл. Резкая надвинувшаяся темнота слегка ее растормошила. Мягко подхватив под руку, я отвела Сибилл в угол, где две соприкоснувшиеся скалы образовали зазор. С другой стороны, в таком же темном закутке нас ждал Лигу.

Резкой вонью застарелой крови пахнуло от входа. Гости явились.

Сумеречный свет, пробивающийся с улицы, обрисовал силуэт странной пары. Коренастый мужчина, обряженный в какие-то лохмотья, с клочковатой — не то русой, не то рыжей бородой, ступил за порог, сильно припадая на левую ногу. Рядом шла девушка: в таких же обрывках одежды, но тонкая и прямая, как тростинка. За ее спиной мутными бликами отливали рукояти клинков.

«Пустынная сталь!», — далекий голос Гайра послушно подсказал название сплава, за секунду до того, как позади раздался громоподобный рык.

Скрипнул снег под лапами огромного зверя. Клацнул ломающийся от напряжения доспех. Холодный ветер обжег лицо: от подбородка ко лбу — в воздухе над головой неожиданно легко промелькнуло очертание сильного и гибкого тела. Изящный, для своих размеров, серебристый волк оказался на несколько шагов впереди. Скудный свет, на излете касающийся кончиков густого, взъерошенного меха только усилил трепет от наблюдения за творением богини. Раздраженный зверь в одночасье навострил уши, стеганул хвостом по глянцевитым бокам и, наконец, молнией бросился вперед к самой слабой из нынешних жертв: мужчине. Горячий вкус его крови, которую с удовольствием лакала Мать волков на поле боя; крови, стекающей на тряпки, окутавшие бедро, разбудил ее, играючи разрушив магические барьеры в сознании Сибилл и Херет.

Длинным прыжком Э’тен достигла цели. Ожерелье клыков едва не раскроило ногу чужака чуть ниже бедра. Но человек все равно был обречен. Толчок волчицы, зацепивший по касательной "Веснушку", опрокинул старика наземь, головой ко входу. Там взбухла уродливым шрамом в свете звезд каменная осыпь. Разномастные обломки застыли причудливым частоколом. Один из них вошел в затылок оступившегося слишком быстро, чтобы успеть помочь ему. Осколок увяз в ране, сломавшись у основания и оборвав жизнь бывшего пустынника, верного нордам кузнеца и друга Сельма и Корабеллы мгновенно.

Тяжелая тишина повисла в воздухе. Любое движение: поворот головы, взмах руки, неосторожный шаг к разбуженному божеству, могло привести к катастрофе. Э'тен в порыве ярости не различала своих и чужих. Ей безраздельно правила жажда крови. Поэтому я, Один и впервые поверивший легендам Лигу вжались в стенки укрытия. На виду осталась спутница старика. Едва слышный стон с ее стороны поведал о том, что она жива. Серый зверь недовольно рыкнул и затих, слегка развернув уши и приподняв хвост. Игра была еще одной страстью волчицы. Придя в себя, девушка попыталась подняться, но тут же потеряла равновесие, поскользнувшись на краю лужицы рядом с головой Сутра. С ужасом взглянула на руки, запятнаные чем-то темным и, по-видимому, липким. Притворно — спокойная, но уже готовая к схватке Э'тен, издала кашляющий звук, который сильно напоминал снисходительный смешок. Услышав его и запаниковав, "Веснушка" повторила попытку. Встала, с трудом возвращая ватным ногам удобное положение. Вновь покачнулась и, наконец, выхватила из — за спины один из клинков. Тонкое лезвие, больше похожее на чешую зеркального карпа, мигнуло тусклыми переливами перламутра, взлетев над головой девушки, и резко опустилось у ног застоявшегося зверя. Но все же не успевая его задеть. Пластичное тело волчицы в изящном, танцевальном изгибе оказалось на безопасном расстоянии чуть раньше, позволив ей приготовиться к новому броску. Мое сердце, пропустившее несколько ударов во время атаки «Веснушки», с резкого укола вновь начало отстукивать бесконечный ритм.

Я осознала, что сейчас передо мной в опасной близости к борющимся сторонам оказалась и моя подруга. Переродившаяся в облике Матери Волков, загнанная в глубину своего я, но еще старающаяся сохранить целостность, она была там. Она изо всех сил сражалась со своим страхом. Одна…

Вероятно, в голове побратима Сибилл не находили себе места те же мысли. Четыре ноги волка мигом вынесли его ко входу в пещеру. Скалой он встал по левую руку Э'тен, защищая ее от нападения сбоку. На своих двоих я успела лишь отвести от нее очередной тычок второго клинка. Зазубренный обломок серебряной пластины в моих руках, надежно припрятанный в подсумках с момента встречи с Лигу, мелодично взвизгнул при ударе металла об металл, разгоняя волну приятного тепла от кончиков пальцев к предплечьям и шее. Однако взбешенная волчица восприняла нашу помощь как досадную помеху. Поочередно поворачивая голову от меня к Одину, угрожающе скалясь и глухо рыча, она понемногу начала пятиться к выступу в стене за нашими спинами-удобной позиции для финального прыжка. Сердце в груди заколотилось с новой силой. Рядом с ним, наливаясь жаром, как в минуты особой опасности, обвис тяжелеющий амулет Эсте, переданный мне матушкой. И хоть мне и не досталась даже небольшая толика ее силы, неожиданно нахлынувшая мрачная уверенность подсказала, что если мы не остановим Э'тен, Сибилл-моя подруга, дочь вождей нашего народа и надежда нуорэт, исчезнет под ее гнетом.

Серебристый молоточек на шее раскалился докрасна. Из-под защиты сомкнутых плит, в несколько шагов преодолев разделяющее нас расстояние, выступил Лигу. Задумавшись на минуту и словно все решив для себя, он с необыкновенно серьезным выражением лица и вызовом в птичьих глазах, коснулся моего рукава, чуть выше запястья.

Именно в этот момент случилось то, чего я меньше всего ожидала. Тепло, собранное пластиной из серебра таадэт и путешествовавшее по телу, отделилось от него крохотным, вибрирующим и полупрозрачным шаром загустев в районе груди. Влилось в тонкое плетение медальона, пробуждая искру, что оставила там Нойта, и сорвалось ветвистой молнией с пальцев, угодив в пространство над косматой головой Э'тен. Разделившийся на двое, разряд протянулся к ее вискам, сократив в точку расширенные предчувствием добычи зрачки и заставив волчицу завыть от боли, ослепительно вспыхнул и тут же угас. Пещеру, впервые с начала ночи, накрыла кромешная темнота. Поврежденное вспышкой зрение не спешило возвращаться. Когда мне удалось сморгнуть туманную пелену с плывущими островками ярких пятен, я увидела, как сосредоточенно натирал лапами глаза Один и смахивал рукавом невольные слезы Лигу.

Еще я заметила, как ошеломленная девушка по другую сторону от входа, напрочь позабыв о кусках пустынной стали в руках, разглядывала то место, где до вспышки стояла Э'тен. Последовав ее примеру, я обернулась. Сейчас, под выступом скалы, куском измятой бумаги покоился ее силуэт. Спустя мгновение контуры фигуры дрогнули, и из — под истлевших клочков шерсти тусклым голубым светом мигнули бусы Сибилл. Дрожь усилилась, открывая очертания лежащей на боку подруги: изящные руки без перчаток, складки ее любимого стеганого платья, которое теперь было безнадежно испорчено кусками серебряных пластин доспеха, теплые меховые сапоги, забитые снегом локоны. Наконец, когда последними лепестками прах осыпался с ее лица, на свет проступили страшные следы того ожога, который заставил и меня, и ее покинуть деревню. Воспаленная кожа вокруг отметины ничуть не изменилась, словно и не было тех дней, что провела Нойта, пытаясь залечить рану. Все еще не забытая, острая, как лезвие, вина за содеянное, полоснула мою душу и, не совладав с болью, я осела на холодный пол пещеры.

— Ты? Ты… Тамани Ирика? Нег! — высокое, почти на изломе, восклицание девушки прорезало предрассветный сумрак. Словно рассмотрев в еще не очнувшейся Сибилл кого — то другого, она обратилась к ней.

— Ты знаешь ее? — в страхе за подругу я пододвинулась чуть ближе. Молчаливой, грозной стеной за моей спиной встали: наш гость и черный волк, — ты понимаешь меня?

Но, "Веснушка", казалось, не слышала. Так же, как и я, упав на осыпь, она продолжила бормотать.

— Постой, Таръя! — Лигу. Так и не научился произносить мое имя правильно, — похоже, Рыжая, говорит на норд — тасси, на языке пустынников. Я могу...

— Рыжая? Ты все — таки ее знаешь?

— Я, я...

— Кеден руват? Кеден на валету хасседу Сутр?

— Эрдени? — уже не скрывая интереса, я оглянулась, а Лигу мрачно кивнул, вновь набрасывая на голову капюшон. И тут слова малознакомого языка опять потекли рекой. Девушка говорила? Нет, скорее выкрикивала слова, чуть коверкая их, но от этого ее голос, как и сама речь не теряли своей экзотической красоты. Утопая в волнах этого мелодичного говора, как и в детстве, когда матушка пела мне колыбельные, я отвлеклась. Очнулась только тогда, когда Лигу стал переводить:

—… Сутру!

— Сутр? Этот старик, что был с ней?

Лигу еще раз кивнул. В его глазах на мгновение мелькнуло сожаление, но на смену ему тут же вернулась ярость. Ох, неспроста он вел себя так странно, как только они явились сюда.

— Кеден на эррету Рани Сельм? Не Эстэ, эс амаэду шауди — Ирика?

— Отчего ты… Н'талли Кесса! Да как ты смеешь? Ты и твой отец пришли сюда, по наговору Тени, чтобы грабить и убивать. Вы и меня убили бы-там, на корабле, в трюме с багрянником. Помнишь это? Я помню! Помню, как ты вела себя, когда с прихвостнями раздирала мое тело! Как смотрела на кровь и шрамы. И теперь ты спрашиваешь, отчего она лишила жизни Сельма? Ты это хочешь знать?

— Лигу?!

— Не перебивай, Таръя.

— Она спасала себя и свой народ. А ты? Твой отец? За пару сотен золотых, что дал братец, решили для него кусок того, что вам не принадлежит, оттяпать? Амаэ валету?

Разгоряченный юноша, будто скинув с себя тяжелую ношк, расправил плечи, чуть поприбавив в росте. Из-под его капюшона выпала непослушная светлая прядь. Вот тут "Веснушка" и узнала его. Голосом, в котором уже не осталось ничего, кроме страха, она шепнула:

— Ты… отродье...?

Но этого звука хватило, чтобы Лигу услышал. Одним, слитным движением он рванулся к ней, зажав в здоровой руке какой-то шип. Миг, и острый обломок почти воткнулся в ее шею. Свободной рукой, все еще кривясь от боли, Лигу удерживал ее за подбородок:

— Повтори, Рыжая!

Из горла девушки вырвался животный хрип. Но рукой она еще пыталась дотянуться до одного из брошенных клинков. Этот жест не утаился от глаз юноши. Опережая новую попытку, он резко наступил на кисть другой руки. Под ногой сухо хрустнуло и "Веснушка" закричала от боли. Шип, чуть изменив положение, сильнее впился в ее кожу.

— Ты чувствуешь это? Это последнее, что ощутил твой отец, когда уже был на пути к смерти? Тебе нравится? Ответь, Буревестница?

Брезгливо отбросив самодельное оружие, он обеими руками обхватил шею девушки. Мускулы забугрились, приходя в движение и тоненькая фигура "Веснушки" оторвалась от пола. Хрипы сменились тихим свистом, и я поняла, что сейчас оборвется и ее жизнь. Потрясений этой ночи уже было достаточно всем нам. Еще одного я не хотела.

— Лигу! — постаравшись вложить в этот оклик остаток сил, что у меня были, ровно, как и тогда, когда я впервые приказала Одину, я стала дожидаться его ответа.

Но юношу трудно было остановить. За моей спиной зашевелилась Сибилл, верный ей черный волк лег рядом, теплом тела согревая подругу. Эта спокойная картина воодушевила меня, и я опять позвала юношу:

— Лигу, постой! Слышишь: Э'тен на самом деле спасла нас и отомстила за тебя. Корабль чужаков пуст. Я сама была там и видела… Одна она осталась в живых. Слышишь? И, если ты, Лигу ену Кирс-Аммален, веришь мне… Если она и есть дочь капитана — отпусти ее! Она, она поможет нам!

Парень чуть выше поднял Буревестницу. Оценивающе оглядел ее одеяние, покачал головой, разжал руки на горле и отступил.

— Чем она может помочь?

Девушка кулем свалилась на камни и сдавлено охнула, уже даже не пытаясь подняться.

Я постаралась ответить на вопрос быстро, чтобы не будить в нашем защитнике очередной всплеск злости:

— Скорее всего, она видела карты, по которым строил путь ее отец. Да и сюда со стариком они как — то дошли!

Высказанная мысль не слишком обрадовала молодого человека. Едва слышно хмыкнув, он с каменным лицом вернулся к нише, что приютила нас во время превращений Сибилл, и затих там надолго.